Текст книги "Тринадцатый апостол"

Автор книги: Ричард и Рейчел Хеллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Ричард и Рейчел Хеллер
«Тринадцатый апостол»

В одном из самых тайных текстов начертано:

В каждом поколении рождается тридцать шесть праведных душ, которые самим своим существованием обеспечивают продление существования мира.

Согласно завету Авраама, раз в тысячелетие Господь будет возвращаться на землю и среди многих искать тех, что все еще праведны.

И благодаря этим цадикам, праведникам, которые предстанут перед Божьим судом, человечество избежит смертельной опасности.

Эти цадики не ведают друг о друге, также не ведают они и о своем единственном предназначении. Будучи невинными, они не подозревают о решающем значении своих мыслей, своей веры, своих деяний. За исключением одного из них.

Этот цадик – единственный, кому даровано знать, кто он есть, потому что именно на него возложена самая священная миссия.

ПРОЛОГ

За шесть месяцев до описываемых событий

Лондон

Профессор Арнольд Ладлоу раскрыл древний дневник. Запах плесени вызвал у него прилив трепета. Эта рукопись не давалась ему в руки вот уже четыре десятилетия, скудные сведения о самом ее существовании основывались лишь на нескольких невразумительных упоминаниях и безосновательных слухах. Тем не менее он не терял надежды. И теперь держал ее в руках, переводя с латыни слова того, кто давным-давно умер:

«Двор Уэймутского аббатства,

первый день мая 1097 года.

Там не имелось столба, к которому монахи могли бы надежно привязать узника, поэтому аббат Иоанн приказал, чтобы еретика привязали к большому вязу. Дерево это было наполовину мертвым, поскольку в него прошлой весной ударила молния. Часть ствола засохла и стала такой хрупкой, что ее сразу могло пожрать пламя. Другая половина была покрыта новой листвой и обещала постоянное обновление очищающего огня. Если обмазать подсыхающую древесину достаточным количеством жира, она будет гореть не угасая и даст возможность узнику в последний момент отречься от своей ереси вкупе со всем тому подобным и вызволить душу из лап поджидающего ее дьявола.

После окончания вечерни наставник послушников и трое молодых новообращенных вытащили узника из его кельи. Еретик шел между ними, высоко подняв голову и глядя прямо перед собой. Он не протестовал подобно другим, также не просил он и о милосердии.

Под бдительными взорами наставника и всей собравшейся братии (более двух десятков монахов) трое послушников привязали узника к дереву за руки и за ноги. Каждый по очереди сначала ослаблял джут, а затем затягивал его сильнее. И каждый раз стягивающиеся веревки срывали куски плоти с кистей и щиколоток узника, оставляя небольшие кровавые ранки.

Остальные монахи подошли ближе и наблюдали в молчании. Время от времени каждый кивал в знак одобрения и торжественно возглашал, что надеется на раскаяние заблудшего. Потом, когда они увидели, как веревки захлестывают шею узника, торс, а затем уходят под пах, их дыхание участилось. Даже сгибающийся под бременем тяжелых одежд брат Иеремия, самый молоденький из монахов, тоже, казалось, пришел в сильнейшее возбуждение.

По знаку наставника все монахи поочередно прошли к навесу и вернулись с большими вязанками хвороста, дабы таким образом каждый из них внес свой вклад в торжество изгнания ереси из грешника и разделил с братьями триумф искупления его вины.

Вязанки хвороста разложили вокруг ног еретика, затем стали вздымать их выше и выше, пока не обложили его до пояса. Процесс раскладки имел большое значение. Если вязанки, пересыпанные соломой, сдвинуть не слишком плотно, то огонь может погаснуть и придется снова и снова разводить его, если же пережать, уплотняя хворост, то пламя сделается таким жарким, что жертва чересчур быстро потеряет сознание от боли. Много умения и практики требуется, чтобы правильно развести костер и сжечь человека заживо.

Узник же продолжал стоять не шевелясь.

Молча молились монахи за душу еретика. Не молился лишь один из них.

Я единственный молил о чуде. О каком-нибудь вышнем вмешательстве, которое могло бы спасти человека, чья душа не нуждалась ни в каком покаянии. Это был храбрый рыцарь, доблестно воевавший на Святой земле и теперь снова отдающий жизнь во имя Господа и ближних своих.

Не поднимая головы, я отважился бросить быстрый взгляд вверх. Из глаз узника струились слезы, но он так и не произнес ни единого слова упрека. Хотя я стоял так, что он мог видеть меня, он ни разу не взглянул в мою сторону.

Под руководством наставника старший из послушников вылил жир на кучу хвороста, позаботившись о том, чтобы самая большая порция попала на нижние вязанки, и уменьшая количество жира по мере подъема к верхним вязанкам. Этот жир был вытоплен тем же утром из самой жирной, самой вонючей, самой старой, рябой и больной крестьянской свиньи, которая умерла, визжа от боли и ужаса, неподалеку от камеры узника, чтобы тот мог ее слышать.

Две тряпицы смочили остатками жира. Наставник использовал их для того, чтобы намазать еретика. И пока он мазал вонючим тягучим жиром обнаженные плечи узника и его бритую голову, он продолжал наставлять своих подопечных. Жир следует равномерно наносить на обнаженную плоть, чтобы поддержать разгорающееся пламя, и хорошо еще пропитать им джутовые веревки, чтобы те дольше горели.

Все это время узник продолжал хранить молчание.

Наставник сделал знак послушникам отойти назад, а затем и сам присоединился к монахам.

Все они ждали, устремив глаза к небесам. Согласно положениям инквизиции, искупляющее грех пламя должно возжигать с первой звездой. Я молил Господа, чтобы на темнеющем небосклоне не появилось ни одной звездочки. И какое-то время так оно и было.

В сгущавшихся сумерках показались три птицы, летевшие к горизонту и почти незримые в вышине, одна из них вела за собой двух других. Они громко перекликались в ночном небе, продолжая свой полет в том же порядке. Я знаю, это было свидетельством, что некто более могущественный, чем мы, простые смертные, выказывает намерение сопроводить узника на небеса.

Единственная звезда на небе мигнула и погасла. Это был тот самый знак, которого все дожидались. Аббат выступил из тени и приблизился к братии с факелом в одной руке и свечой в другой, его взгляд был устремлен на меня.

Ужас охватил меня: мне пришло в голову, что аббат собирается приказать мне зажечь пламя. Имел ли он целью действительно принудить меня сделать это, чтобы еще раз испытать мою преданность? Если так, то я не мог исполнить его волю. Пусть все священные обеты, принесенные мною церкви, были бы нарушены, пусть последствия моего отказа могли отразиться на самой вечности, я, милостивый Боже, не мог этого сделать.

Но у аббата Иоанна были другие намерения. Он зажег от свечи факел и затем передал его другому монаху, сделав мне знак быть с ним рядом. Мне показалось, что на губах аббата мелькнула усмешка, но он не сказал ни слова. Затем в свете громко трещавшей свечи он повернулся таким образом, чтобы присутствующие ни на мгновение не могли усомниться в том, что у узника есть еще шанс раскаяться. Из складок своего одеяния аббат извлек резную деревянную шкатулку, завернутую в тряпье.

Взгляд еретика упал на сверток, затем отыскал меня. Только тогда я увидел, что в его глазах вспыхнул страх. Страх не за себя, но за то, что было гораздо важнее, за то, что лежало в старой деревянной шкатулке. Так же, как это бывало в дни нашей юности, я разделил с этим человеком, которого теперь называли еретиком, ужас, какого не испытывал никогда прежде. Возможно ли, чтобы аббат был способен на такую жестокость, жестокость большую, чем лишить жизни невинного? Возможно ли, чтобы он был готов совершить святотатство против человека и против Господа, такое ужасное, что его даже невозможно представить?»

Профессор Ладлоу нахмурился. Намеки, намеки, намеки. Ничего больше. Его взгляд упал на маленький кусочек пергамента, втиснутый под грубый, вручную сработанный переплет. Казалось, он был исписан в спешке, но чернила сохранились хорошо. Профессор прочел торопливо составленный текст, улыбнулся, глубоко вздохнул и закрыл дневник, за который вскоре должен был поплатиться своей жизнью.

ГЛАВА 1

Наши дни

День первый, ранний вечер

Нью-Йорк, ресторан-гриль

В тусклом освещении ресторана Гил Пирсон вскинул руку, чтобы взглянуть на часы. Он даст профессору и Сабби еще десять минут, не больше. Он утомлен, голоден и хочет домой, где можно наскоро перекусить и завалиться в постель. Это последний никчемный ужин, на который Джордж вынудил его согласиться.

Что за способ начать уик-энд!

– Окажи мне эту любезность, – обхаживал его Джордж. – Ведь это именно из-за тебя они вышли на нас. Все клиенты хотят воспользоваться случаем встретиться с человеком, который помог спасти Всемирную сеть. Ради всего святого, ты же знаменитость. Ты ведь знаешь, они платят втройне, только бы похвастать перед своими друзьями, что именно ты курируешь их системы, – добавил Джордж, стараясь выглядеть настолько подкупающе, насколько ему позволяли три его подбородка.

Хотя Гилу совершенно не хотелось ни на что соглашаться, но Джордж был прав. После того как он, Гил, двадцать лет назад окончивший Массачусетский технологический институт, открыл практически универсальный способ защиты от хакеров, все основные охранные фирмы в мире изменили виртуальные методы защиты самой секретной и опасной для общества информации. А по прошествии трех лет Национальная ассоциация искусственного интеллекта назвала его человеком года – такой чести еще не удостаивался ни один простой служащий. Правда, внимание на него обратили только после того, как «Нью-Йорк таймс» объявила, что он создал компьютерную программу, которая с корнем уничтожила пожирающий данные вирус, почти месяц державший в заложниках весь Интернет. Впрочем, вся эта история могла бы пройти бесследно, если бы не подключился журнал «Пипл». Три четверти статьи были посвящены описанию «суровой красоты» борца с вирусом, а о работе едва упоминалось.

Люси дразнила его нещадно. В те дни, когда статья была опубликована, целая толпа алчущих репортеров и папарацци проторила тропу к его (а вернее, к «Кибернет форенсикс инк.») двери.

Благосостояние компании взлетело до небес, зарплата Гила увеличилась более чем в четыре раза, и, несмотря на крики и сопротивление, его вытащили из уединенной компьютерной комнатенки под яркие лучи славы.

Это произошло четыре года назад. Время не могло быть выбрано хуже. У Люси как раз обнаружили рак поджелудочной железы, и каждая минута, которую он проводил не с ней, расценивалась им же самим как предательство. Зато Гил воспользовался шумихой вокруг его имени, чтобы намного увеличить свое жалованье. Только так он мог быть уверен, что Люси получит самую лучшую помощь, когда это потребуется.

Он ощутил во рту кислый привкус желчи.

Чертов врач!

С самого начала ублюдок знал, что Люси оставалось не более шести недель. Если бы этот шарлатан сказал Гилу правду, он бы проводил с Люси каждое драгоценное мгновение. Однако вместо этого врач внушил ему, что ее молодость и сила притормозят смертельный процесс. Предстоят месяцы, может быть, даже целый год постепенного ухудшения, когда немыслимые муки Люси способен будет уменьшить только самый лучший медицинский уход, стоящий, разумеется, больших денег.

Она умерла меньше чем через месяц, всего две недели не дожив до своего тридцатичетырехлетия. Большую часть этого времени Гил провел вдали от Люси в бесконечных интервью, отвечая на глупые вопросы тупых репортеров. А спустя неделю после того, как все было кончено, какая-то газетенка поместила его фото, сделанное на кладбище. В статье сообщалось, что он овдовел, и выражалась надежда, что после подобающего траура можно будет снова открыть охоту на столь лакомую добычу.

Гил проглотил подкатившийся к горлу комок и с усилием заставил себя переключиться на что-нибудь другое.

«Я ухожу отсюда».

Он поднялся и оттолкнул стул, а когда, спохватившись, дернулся, чтобы не дать ему упасть, что-то попало в его поле зрения.

Развевающиеся седые волосы, короткие толстые ноги, раскачивающаяся походка, вид прямо как у Белого Кролика из «Алисы в Стране чудес». Доктор Арнольд Ладлоу, профессор античности и консультант музея Израиля по артефактам раннего христианства, соизволил явиться.

Запыхавшийся, мокрый, он стащил с себя влажный плащ, кинул его на спинку стула, а затем уселся сам.

– Простите, я опоздал, – начал он с места в карьер, не представившись. – Ваши такси, знаете. Ни одно нельзя поймать, когда идет дождь.

Гил умудрился кивнуть, прежде чем профессор продолжил перечислять все трудности, с которыми он столкнулся в городе и которые, казалось, прямо-таки нарочно препятствовали их встрече.

– Сабби не появилась в аэропорту, но не стоит беспокоиться, – добавил Ладлоу, – на нее это похоже.

Гил подавил поднявшуюся волну раздражения. В любом случае оно ничего не давало. Он посидит, подождет, слушая болтовню старика, а когда пройдет достаточно времени, чтобы это не выглядело совсем уж невежливо, спросит меню.

Однако ему так и не довелось это сделать.

ГЛАВА 2

Несколькими минутами позже

Отель «Азенкур», Нью-Йорк

Абдул Малука вышел из душа и уставился на свое отражение в зеркале ванной комнаты. Мокрые черные волосы, темная кожа блестит в ярком свете – ему понравилось то, что он увидел. Он был невысокого роста по западным меркам, но каждый дюйм его костяка оплетала мускулатура. Он похлопал себя по плоскому животу и бросил взгляд на свои желтовато-коричневые плечи.

«Неплохо для сорокалетнего старика».

Шрам в виде полумесяца на правой щеке служил отличным завершением образа. Он делал его интересней. Даже… сексуальней.

Малука заработал этот шрам после стычки с отцом, не смолчав, когда тот объявил, что его почтенный возраст больше не позволяет ему соблюдать пост во время Рамадана.

– У тебя еще достаточно сил для того, чтобы спать со своей шлюхой, когда она тебе это позволяет, – процедил сквозь зубы двенадцатилетний Малука. – Как же ты можешь говорить, что не в состоянии выдержать пост?

Отец взглядом попытался урезонить мальчишку. Мать Малуки находилась поблизости и могла это услышать. Смущение взрослого мужчины лишь усилило ярость Малуки.

– Разумеется, ты можешь ради Аллаха воздержаться от некоторых удовольствий. Или тебе уже не дотерпеть до захода солнца, чтобы зарыться лицом в плоть этой свиньи? – добавил он со смехом.

Отец быстрым движением сорвал старый кожаный ремень с пояса своего западного костюма и принялся избивать юного Малуку. Только когда мальчик упал на пол под градом ударов, гнев отца несколько поулегся.

– Ты не мой настоящий отец, – заявил тогда юный Малука. – Мой отец – это дух ислама. Самый последний, самый нищий приверженец Аллаха мне больше отец, чем ты.

А родитель в ответ добавил еще один удар. Самый незабываемый в жизни Малуки. Острый край пряжки ремня зацепил его щеку и оставил глубокий разрез, из которого полилась кровь. Только после этого на лице отца появилась улыбка удовлетворения.

– Пусть твоя вера излечит тебя, мальчишка! – торжествующе заявил он, затем повернулся, ушел и больше никогда не вспоминал об их стычке.

И вот теперь, спустя три десятилетия, этот знак, оставленный отцовской яростью, служил для всего мира доказательством того, что Малука – ревнитель ислама. С возрастом шрам превратился в полумесяц правильной формы, который отчетливо обозначался, стоило ему улыбнуться. Хотя улыбался он совсем не часто.

Малука натянул прекрасно сшитые слаксы и выбрал новую шелковую рубаху, недавно доставленную от его нью-йоркского портного, после чего вошел в гостиную.

Айжаз Бей поднял на него виноватый взгляд. Его круглая лысая голова, посаженная на толстую шею, и огромные плечи придавали ему вид неумного человека, да он и в самом деле не обладал блестящим умом. При росте в шесть футов и шесть дюймов и весе в двести восемьдесят фунтов он был именно таким опасным, каким и казался… и столь же послушным. Два существенных достоинства, которые делали его прекрасным подручным.

Остатки разорванных пластиковых пакетов были свалены в кучу с льняными салфетками и вперемешку с пустыми тарелками громоздились на ресторанной тележке. Малука со смирением покачал головой. Хотя Айжаз своими огромными ручищами всегда отлично управлялся с ножом, когда это требовалось, и отменно владел огнестрельным оружием, этот человек, казалось, был не в состоянии отобедать, не свалив все, что лежит на подносе, в одну большую кучу.

– Не смог дождаться, – объяснил Айжаз и пожал плечами с подобострастной улыбкой.

– Нет проблем.

Айжаз издал вздох облегчения.

Когда в дверь номера постучали, оба вздрогнули.

Айжаз ждал инструкций. Малука поднял руку и сделал ему знак подождать. При повторном стуке Малука кивнул, и Айжаз открыл дверь.

Очевидно испугавшись вида Айжаза, посетитель немного помялся в нерешительности, затем вошел. Хотя ему было не более сорока лет, опущенная голова выдавала в нем человека, побитого жизнью. Свалявшиеся, неряшливого вида седые волосы блестели от избытка жира, а может, пота, но тем не менее гость протянул Малуке правую руку. Увидев, что тот не спешит ответить на жест, он заколебался и отдернул ее.

– Простите, кажется, рукопожатия у вас не в ходу, – пробормотал он с нервным смешком. – Это моя оплошность.

Когда в ответ не последовало и улыбки, он огляделся.

– Послушайте, я извиняюсь, что пришел чуть раньше срока. Просто я подумал, что в такую погоду… ну, вы знаете, лучше раньше, чем позже. Разумеется, если я помешал…

Его взгляд метнулся от Малуки к Айжазу и обратно, он отчаянно пытался определить, стоит ли ему продолжать. Малука был доволен. Роберт Петерсон, ассистент профессора Ладлоу, не окажет никакого сопротивления. Малуке потребуется не более пятнадцати минут, чтобы выудить из него те сведения, которые ему необходимы. Самое большее, двадцать.

ГЛАВА 3

Несколькими минутами позже

Нью-Йорк, ресторан-гриль

Она скользнула на стул рядом с профессором Ладлоу, закончила разговор и отключила мобильник. Затем подозвала официанта и велела принести ей вина, так и не глядя по сторонам. На ее беглую улыбку профессор ответил улыбкой, исполненной обожания. Она откинулась на спинку стула и только тогда взглянула на Гила.

– Вы уже заказали? – спросила она, словно продолжив прерванную беседу.

– Нет еще, – ответил Гил.

Она поражала. Не красавица, но чрезвычайно яркая: высокая, с темными прямыми волосами до плеч, с высокой полной грудью, которая прямо-таки распирала шелковую блузку цвета слоновой кости. Гил с трудом заставил себя смотреть ей в глаза.

Она была не такой, какой он ее себе представлял. До сегодняшнего момента его трехлетнее общение через Интернет с Сабби Караим носило строго деловой и заочный характер. Сабби была одной из десятков консультантов в Сети, которых Гил использовал в качестве переводчиков, вот и все.

Какие бы заказы, которых становилось все больше и больше, ни подкидывала ему израильская клиентура, он в первую очередь отправлял все полученное Сабби. Ее переводы с иврита на английский служили основой для всех его анализов, для всех тестов, с помощью которых он надеялся обнаружить признаки скрытой преступной деятельности и выйти на след компьютерного бандита.

Также он обращался к ней в самых сложных случаях. Когда бы агенты израильского правительства ни нанимали «Кибернет форенсикс» для того, чтобы расставить ловушку в своей собственной национальной Сети, Гил создавал английскую версию наживки, направленной на то, чтобы привлечь внимание хакеров и заставить их сделать следующий, возможно, фатальный шаг. После этого он посылал все материалы Сабби для перевода на иврит и размещения в Интернете. Она ни разу не подвела его.

Ее работа отличалась тщательностью, и он полагался на нее без всяких вопросов. Однако это не означало, что у нее не имелось своего стиля. Ее правила были простыми, но жесткими. Связь только через Интернет. Независимо от того, насколько срочной была работа, он никогда ей не звонил. Как ни странно, и она никогда не связывалась с ним после того, как компьютерный хакер был схвачен.

В отличие от других переводчиков Гила – из Южной Америки, например, из Германии или Франции, которые получали огромное удовлетворение от того, что их работа позволяет посадить преступника за решетку, Сабби давала понять, что ее участие в играх заканчивается после того, как закончен перевод. Она была профессионалом от макушки и до кончиков ногтей, и по мере того, как в Гиле невольно начали пробуждаться некие чувственные позывы, эта характеристика стала приобретать совсем другую окраску.

Впрочем, какие бы эротические мечтания ни охватывали его, Сабби в один миг разделалась с ними.

– Нам следует незамедлительно кое-что прояснить, – заявила она. – Вы привыкли отдавать приказы. Но этим делом профессор поручил заняться мне, так что вы теперь работаете на меня.

Гил в изумлении уставился на нее.

– Если есть проблемы, – сухо продолжила Сабби, – я должна сразу же это выяснить.

Вот так. Словно он – ее вещь. Никакой улыбки, никаких там: «Привет, как мило, что мы с вами наконец-то увиделись!» Ничего. Только: я босс, а ты мой раб. Привыкай к такому раскладу.

Ладлоу вскинулся, чтобы предотвратить скандал.

– О, я уверен, Сабби, что проблем не будет. Мистер Пирсон такой приятный молодой человек. Не сомневаюсь, вы двое составите отличную команду. Как и всегда. А теперь… о чем это я говорил? Ах да, – продолжил Ладлоу, не расслабляясь, – ранние христианские артефакты. Это моя территория. Хотя официально я теперь удалился от дел, но до сих пор иногда консультирую храм Книги. В Иерусалиме, знаете ли, – добавил он с гордостью. – Мой коллега, доктор Антон де Вриз, который в настоящее время заведует поступлениями в музей Израиля… ну, он подумал, что лучше всего поговорить именно с вами…

Гил одним глотком допил содержимое своего бокала, затем разгрыз остававшийся в нем кубик льда. Ладлоу был драгоценностью, своего рода шедевром. Но, увы, из прошедших эпох. Старик наверняка убедил себя, что его трогательное невразумительное открытие содержит какой-то необычный секрет, скрытый от мира на протяжении долгих столетий. Вероятней всего, карту спрятанных где-то несметных сокровищ или что-то еще в этом роде.

«Господи, чего только люди не делают, чтобы получить шанс остаться в вечности!»

Джордж, видимо, выжил из ума, позволив этой парочке так насесть на него. О чем он только думал? Если бы Сабби обратилась сначала к Гилу, он бы сразу же дал ей от ворот поворот. Она, должно быть, догадывалась об этом, иначе не стала бы действовать через его голову. А так она просто проигнорировала его и отправилась прямиком к Джорджу. Разумеется, это ведь кратчайшее расстояние. Она очень сообразительна. Гил знал об этом. К тому же она обладает силой воли. Об этом он тоже знал. Не подозревал только, насколько это опасная комбинация.