Текст книги "MASH"

Автор книги: Ричард Хукер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Но мы не можем…

Ястреб усадил капитана Бэнкса на край его стола и протянул телефонную трубку.

– Ну, будь хорошим, капитан. Позвони рентген-технарю. А если будешь нам мешаться, мне и Ловцу Джону придется начистить тебе рыло. Мы отвергнутые любовники, и потому весьма опасны.

Капитан Бэнкс позвонил. В ожидании техника, Ловец и Моя Трах вставили маленький катетер в пищевод малыша. Через несколько минут через катетер было впрыснуто контрастное вещество. Снимок показал, что между пищеводом и трахеей существует аномальное отверстие и совсем незначительное сужение пищевода. Это означало, что все, что съедал малыш могло оказаться прямо в его легких, и что если отверстие закрыть, то пищевод сможет справляться с потребляемой пищей. Для этого были нужны тщательная подготовка, анестезия, срочная, но компетентная хирургия, и куча везения.

– Моя Трах, давай иголку в вену вставлять, – сказал Ловец. Затем обернувшись к капитану Бэнксу распорядился: – Эй ты, в блестящих ботинках, скажи лаборатории пусть сделают анализ и выделят пинту донорской крови. Нам столько не потребуется, но иначе они вряд ли поймут. А потом скажи – пусть подготовят операционную к торакотомии ^[19]. Оперируем через два часа. Ястреб, проследи за эффективностью этого Алисы, или как там его зовут.

Дежурному офицеру ничего не оставалось кроме как отличиться эффективностью. Вызвали медсестер, вовсе не пышущих желанием оперировать во второй раз под руководством двух профи из Доувера. Было выражено даже откровенное негодование, быстро пресеченное Ястребом Пирсом.

– Дамы, – обратился он, – мы тоже сожалеем, что подняли вас в такой поздний час. Но нам попался этот случай, и мы не можем его бросить, не важно чьими и какими правилами приходится пренебрегать. Если мы ему не поможем, малыш умрет, так что давайте не будем возмущаться и будем думать только о ребенке.

К счастью, такие доводы подействовали на сестер, и они прекратили попытки протестовать, особенно после того как увидели малыша. Зато капитана Бэнкса Ястреб поймал во время звонка полковнику Мерриллу.

– Ну, капитан, – побранил его Ястреб, – Возможно мне и придется отвесить вам тумаков, но сначала позвольте я звякну в Самый Лучший Педиатрический Госпиталь и Бордель.

Звякнув, он переговорил о ситуации и подал несколько идей полковнику Корнваллу. Через пятнадцать минут примчавшийся к госпиталю полковник Р.П. Меррилл был встречен четырьмя Британскими офицерами, бесцеремонно засунут в их Лэнд Ровер, и доставлен в СЛПГиБ.

После того как раздетый догола капитан Бэнкс был заперт в шкафу со швабрами, операция в конце концов началась. Анестезия Моя Траха была великолепна, слаженность сестер – безупречна, а Ловец и Ястреб не выпендрились ни разу, по сравнению с их первым появлением в госпитале. Спустя полтора часа осторожной работы, Ловец с успехом закрыл фистулу. Сняв халаты, они обсудили послеоперационное лечение.

– Наверно его лучше здесь оставить, – сказал Ловец. – Ты вряд ли сможешь заботиться о нем в том шлюшкином госпитале, а, Моя Трах?

– Не так хорошо как здесь, но не вижу каким образом нам разрешат его тут оставить. Завтра с утра Меррилл на нас наедет.

– Оставь малыша тут, – ответил Ястреб, – Мы будем тут часто появляться и проверять его и того пацана, которого мы утром оперировали. И я знаю КАК отвязаться от Меррилла.

В три ночи, уже снова в СЛПГиБ, они выпили с Британскими офицерами, которые сообщили, что полковник Меррилл дрыхнет наверху после выпитого коктейля с подмешанным снотворным.

– А что будет когда он проснется? – спросил Моя Трах.

– А ты подсунь ему в номер голую шлюху и сфотографируй пару раз, – посоветовал Ястреб.

– Ну надо же! – отозвался полковник Корнвалл.

Через несколько минут полковник Меррилл завозился и проснулся, когда девушка залезла в его кровать. Свидетели заполнили весь коридор, а Ловец Джон лениво отщелкивал фотографию за фотографией.

– А я вам говорил, я вам говорил! – подстрекал Ястреб. – Пошлый грязный старикан. Позор военной форме!

– Изгнать это ничтожество из рядов, – заключил полковник Корнвалл дрожащим от наигранного возмущения голосом.

– Думаю, пусть искупает вину примерным поведением, – сказал Ловец пряча плёнку в карман.

Первая ти обитателей Болота была назначена на десять утра. Моя Трах проинструктировал ассистента раздобыть подобающую одежду, поскольку они не желали все время носить костюмы Папа-Санов.

Проснувшись в 8, усталые но намеревавшиеся быть готовыми к чемпионату, они выпили кофе, позавтракали мясом с яйцами, поданными девушками прямо в постель, и облачились в небесно-голубые штаны и рубашки гольф-фасона.

По дороге на поле, они заглянули проведать своих двух пациентов. Малыш еще был в довольно серьезном состоянии, зато сын конгрессмена явно шел на поправку. Перед уходом они зашли в офис к полковнику.

– Где этот старый пошляк? – спросил Ястреб у секретаря.

Полковник вышел, но рычать не стал.

– Полковник, – начал Ястреб, – Мы тут в Кокурском Открытом турнире играем. Так что нам надо на поле. Мы надеемся, ваши люди позаботятся о малыше, которого мы вчера ночью прооперировали. Да так, будто это внучок конгрессмена, коим в принципе он мог бы и быть. Если его состояние ухудшится, немедленно нам об этом сообщите, а если мы вернемся и что-то будет не в порядке, мы сожгем дотла всю больницу.

Полковник им поверил.

В девять-тридцать они появились на поле, попрактиковались в паттинге и чиппинге, под ободряющие крики их английских сообщников, пару раз размахнулись в свинге и сообщили о своей полной готовности. Это было враньем, так как события предыдущих дней и ночей окончательно их вымотали, и к концу третьего дня соревнования, постоянно отвлекаясь на осмотр малыша и конгрессменского сыночка, они безнадежно плелись в конце списков.

– Ну, думаю – всё, – подытожил Ловец сидя в клубном баре. – У нас есть, конечно, шансы: если трое из игроков падут замертво, а полдюжины остальных срочно заболеют эхинококком.

– А что это? – встрял любознательный полковник Корнвалл.

– Печенка так распухает, что мешает клюшкой замахнуться, – ответил Ястреб, – так что у нас шансов нет.

– Все равно молодцы, мы вами гордимся, – уверил их полковник. – Вы старались как могли, это точно. Но я бы все-таки не рекомендовал бросать хирургию ради профессионального гольфа.

– Да уж и мы это уже поняли, – сказал Ловец, – вот только не знаю, что мы теперь с малышом будем делать?

– Но вы, ребят, уже сделали свое дело, – ответил полковник.

– А вот и нет, – сказал Ловец. – После всего того шуму что мы подняли, спасая его жизнь, теперь-то что делать? Отдавать его обратно в бордель?

– Положитесь на меня, – сказал Ястреб, – думаю, уже можно перевести малыша в Самый Лучший Педиатрический Госпиталь и Бордель доктора Ямамото.

Они вернулись в 25-й Стационарный Госпиталь, попрощались с сыном конгрессмена, который быстро выздоравливал, и забрали своего маленького пациента. Сидящего в Лэнд Ровере Ловца по пути в СЛПГиБ посетила идея.

– Надо бы назвать этого безотцовщину.

Ястреб размышлял над этой проблемой уже сутки, и даже кое-что уже подготовил.

– Я уже его назвал, – сказал он.

– А как?

– Не знаю, удастся ли уболтать Моя Трах Марстона, – продолжил Ястреб, – но я его назвал Изыкиел Брэдбури Марстон VI.

– Надо же, – удивился полковник Корнвалл.

– Вполне очевидно что ты или сбрендил, или что-то знаешь, – в конце концов спросил Ловец. – Так, что же из двух?

– Я знаю кое что. Я знаю например что у Моя Трах и Бабенции из Орлиной Головы есть одна дочка, и это всё, больше детей не будет. Я сберегу тебе следующий вопрос. Помнишь как я прошлой ночью отлучился? Я ходил в международный переговорный пункт и звонил Бабенции, которую я знаю даже дольше чем Моя Трах. Короче, она со мной совершенно согласна что такое имя как Изыкиел Брэдбури Марстон умереть не должно!

– Ястреб, ты просто великолепен! – восхитился полковник.

– В этот раз я пожалуй соглашусь, – подтвердил Ловец.

Прибыв в СЛПГиБ, они положили Изыкиел Брэдбури Марстона-шестого в бельевую корзину, приложили записку с инструкциями, и вернулись в бар, где и нашли ничего не подозревающего будущего родителя Моя Трах Марстона.

– Моя Трах, а что ты собираешся делать с малышом? – спросил Ловец.

– Не знаю.

– Боже мой, Моя Трах, на что ты годишься как мэнеджер борделя, если у тебя нет идей по поводу такой ситуации.

– Симпатичный ребенок, – добавил Ястреб, – а кто его мать?

– Хорошая умная девушка. Она меня сегодня спрашивала: что мы будем делать с мальчиком. Я рассматриваю несколько возможных решений, но сразу скажу, нет среди них ни одного хорошего.

– Как жаль. Пацаненок-то наполовину американец, – огорчился Корнвалл, – а нельзя его в Штаты как-нибудь?

– Только одним путем, – ответил Моя Трах.

– Каким-же?

– Если его кто-нибудь усыновит.

– Моя Трах, а почему бы не тебе его усыновить? – спросил Ястреб.

Моя Трах выглядел убитым. Он зажег сигарету и хлебнул выпивки.

– Я об этом думал с того момента как мы его прооперировали, – сказал он наконец, – но каким образом? Я что, вот так просто позвоню жене и скажу что высылаю домой полукровку-безотцовщину из японского борделя?

– Тебе и не придется, сказал Ловец, – Ястреб вчера ночью твоей жене уже позвонил. Все согласовано. Тебе только о деталях позаботиться осталось.

Помедлив лишь с минуту, Моя Трах встал, сходил в помещение госпиталя, взял ребенка и принес его обратно в бар.

– Как назвал-то, Моя Трах? – спросил Ловец.

– Джентльмены, разрешите представить: мой сын Изыкиел Брэдбури Марстон VI, жителя Соснового Залива, штата Мэйна.

Позднее тем вечером летчик, побывавший днем в Сеуле, принес известия об ожесточении военных действий в районе Старого Лысого. Следующим же утром профи из Доувера, сняв свои заявки из списка Чемпионата, но все еще наряженые в небесно-голубые брюки и рубашки, садились в самолет до Сеула.

9

В разгар жаркого, влажного и кровавого дня, подполковник Генри Блэйк закончил резекцию кишечника, проанализировал ситуацию в пред– и постоперационных палатах, вышел покурить, и, вышагивая туда и обратно, с надеждой оборачивался и вглядывался в южный горизонт. Количество и характер поступаемых ранений, а так же конфиденциальная информация от Радара О’Рейли свидетельствовали о том, что ситуация на Старом Лысом намного усложнится перед тем как улучшиться. Так что он понимал, что и у него, и у всех остальных скоро возникнет много проблем. Отводя взгляд от южного горизонта, он в который раз проклинал армейское начальство за то, что оно забрало двух его лучших хирургов в Кокуру, и до сих пор не возвращает.

Затоптав окурок, он глубоко вздохнул, сделал жалкую попытку распрямить поникшие плечи, бросил последний взгляд вдоль долины, и увидел невдалеке облачко пыли. Впервые за двадцать четыре часа Генри улыбнулся и расслабился, так как он знал, что чуть впереди этого облачка пыли просто обязан был быть джип с Ястребом Пирсом за рулем. Считанные мгновенья спустя Ястреб и Ловец, одетые в небесно-голубые штаны и гольф-рубашки, выпрыгнули из джипа.

– Хайль, о наш галантный лидер! – отсалютовал Ястреб.

– В лагере суета, – заметил Ловец Ястребу, – И вот что мне интересно: почему это наш галантный лидер прохлаждается на солнышке без дела?

– Кто его знает, – ответил Ястреб.

– Ну-ка, ребята, быстро за работу! – крикнул Генри.

– Слушаюсь, сэр, – козырнул Ловец.

– Ладно, Генри, – сказал Ястреб, – но мы будем тебе благодарны, если ты вытащишь из джипа наши клюшки и почистишь их.

Они побежали в предоперационную, вид которой заставил их осознать, что сегодня, пожалуй, будет самый трудный день в их жизни. Чего они пока не знали, так это того, что всему персоналу 4077-го МЭШ предстояли самые тяжелые две недели за все время существования Двойного-неразбавленного. Две недели раненые все поступали и поступали. Все две недели, ежедневно, каждый хирург, медсестра и санитар, независимо от расписания смен работали по двенадцать, четырнадцать, шестнадцать, а то и все двадцать из двадцати четырех часов.

В госпитале царил хаос. ИХ привозили вертолетами и машинами – артерии, легкие, кишки, мочевые пузыри, печень, селезенки, почки, гортани, глотки, кости, желудки. Полковник Блэйк, хирурги, Ужасный Джон и Добрый Валдовски, который в свободное от починки челюстей и выдирания зубов время помогал Ужасному Джону подавать наркоз, постоянно отрывисто переговаривались, стараясь хоть как-то поддерживать порядок и плавность потока. Они должны были максимально подготовить каждого пациента к моменту начала его операции. Расписание операций естественным образом определялось наличием свободного операционного стола и хирурга. Очередность постоянно нарушалась вновь прибывшими вертолетами, приносящими более серьезных раненых, которых приносили с вертолета в приемную и сразу на стол.

С одного вертолетного рейса обитатели Болота получили восемь новых пациентов, из которых все одновременно нуждались в срочном и максимальном внимании. Хуже всех был чернокожий рядовой. Он был без сознания, с приколотой к нему запиской из фронтового медпункта. В записке было сказано, что пациент потерял сознание, когда на него обрушился бункер, затем очнулся, но скоро вновь потерял сознание. Это явно была травма нейрохирургического характера. Но в 4077-м нейрохирурга не было потому, что обычно раненных с такими травмами отправляли в 6073-й МЭШ, где было несколько нейрохирургов.

Ловец Джон прочитал записку и оглядел парня. Он заглянул ему под веки. Правый зрачок был расширен и недвижим. Пульс был замедленный, давление практически отсутствовало.

– Боюсь, у него эпидуральная гематома ^[20], – сказал он, – Дюк, ты что-нибудь в этом смыслишь?

– Да, – отозвался Дюк, – Но недостаточно чтоб назваться профессионалом.

– Считай себя отныне профессионалом, – сказал Ловец.

Дюк быстро обследовал пациента. Он нашел признаки давления на мозг крови, скапливающейся между черепом и внешней оболочкой мозга.

– Немедленно, – приказал он, – несите этого в операционную.

Дюк побежал, опережая носилки. В операционной ему повезло застать босса, шефа, начальницу, вождя и тренера всех операционных сестер – капитана Бриджит МакКарти, из Бостона, штат Массачусеттс.

– Скорей, Громила, – скомандовал он, – ты-этта, тащи мне перчатки, нож, молоток, зубило, гемостатик и насос.

Капитан Бриджит МакКарти сочетала в себе около тридцати пяти лет, пять футов восемь дюймов крепкого, как кленовая древесина тела, и, обычно, она не терпела наезды ни от хирургов, ни от своей прямой начальницы майора Маргарет Халиген. Последняя черта характера нравилась обитателям Болота, прозвавшим её Громилой не за красивые глаза, а зная точно, что в драке она одолеет любого из них. Но кроме всего прочего, она была медсестрой, прибывшей в госпиталь именно для того чтобы быть медсестрой. Так что, когда Дюк с горящими глазами отдал приказание, она не задала вопросов, а лишь бросила: «Да, сэр».

Правая сторона головы раненого была быстро побрита и вымыта, и Дюк сделал надрез до кости. У него напрочь отсутствовало желание лезть в череп с молотком и зубилом, но и выбирать не приходилось. Подходящие случаю дрели для сверления отверстий в черепе находились в руках нейрохирургов 6073-го, так что он выкручивался как мог. С долей удачи и мастерством порожденным необходимостью, менее чем за минуту он пробил в черепе небольшую неровную дыру с острыми краями. Кровь тут же хлынула из нее фонтаном. Фонтан быстро перешел в едва сочащуюся струйку, и тогда Дюк прибег к весьма похвальной хирургической мудрости: мудрый хирург, в особенности работая не по специальности, знает, когда ему следует остановиться. Поэтому и Дюк не стал копаться под твердой мозговой оболочкой, а ограничился этим поверхностным осушением кровоизлияния, и давление на мозг сразу же упало. Он залепил отверстие гемостатическим гелем, вставив трубочку для отхода крови, зашил кожу хирургическим шелком, и солдат начал стонать и ворочаться. Его дыхание улучшилось, пульс восстанавливался, а Дюк произнес слова, которые – в случае если в его честь воздвигнут медицинский университет – могут быть высечены в камне на фасаде главного здания:

«Теперь у него есть шанс выжить, даже если всё, что я сделал – это стукнул его по голове топором».

Пока Дюк направлялся в послеоперационную, чтобы предписать уход за пациентом, капитан Бриджит МакКарти пошла в противоположную сторону палатки узнать, из-за чего там шум. Суматоха была по поводу раненого, прибывшего тем же рейсом, что и пациент с гематомой. Ястреб быстро осмотрел раненного, нашел, что тот находится в полубессознательном шоковом состоянии, но опасаться пока было нечего. Его одежда и волосы были пропитана грязью, а шея обмотана окровавленным грязным бинтом.

– Снимите эту повязку чтоб мне видно было что там у него, – распорядился санитару Ястреб и направился к пациенту на соседних носилках.

Санитар снял бинт. Пациент повернул голову влево. Кровь брызнула на полметра в высоту из дыры, пробитой осколком снаряда в правой стороне его шеи. Солдат завопил.

– Мама! Мама! – кричал он, – О, Мама, я умираю!

Кровь била, подобно сильному роднику, и собравшаяся публика смотрела заворожено на это зрелище. Когда струя, утихая, изогнулась и залила лицо и рот пациента, он закашлялся, забрызгав собравшихся кровью.

Ястреб мигом подлетел. В спешке он инстинктивно сунул свой правый указательный палец в отверстие раны, заблокировав таким образом разорванную сонную артерию. Поток крови он остановил, но при этом потерял свободу правой руки, и теперь стоял, соображая: «Черт, а теперь то, что мне делать»?

– Тащите его в операционную прямо на этих носилках, – крикнул он, – Я не могу вынуть палец. Найдите Ужасного Джона, скажите чтобы его задница тут была немедленно!

Громила МакКарти спешила за Ястребом в операционную, не имея возможности задавать вопросы. Ястреб продолжал выкрикивать команды.

– Кто-нибудь, режьте на нем одежду… Скажите пусть из лаборатории принесут пока две пинты нулевой ^[21] группы, выяснят его группу и готовят еще пинт пять-шесть донорской… Найдите кого-нибудь, чтобы начать переливание… И вот еще что – начинайте искать доноров, и пошлите кого-нибудь в Сеул за всей кровью какую можно добыть!.. И тащите сюда анестезиолога!

– Я уже здесь, – отозвался Ужасный Джон.

– Хорошо, – сказал Ястреб, – давай ему наркоз, и трубку вставь, если сможешь. У него сонная артерия разорвана, а он так дергается, что я ничего делать не могу. Нету времени на предоперационную возню.

– Мама! Мама! – орал пациент, – я умираю!

– Не дергайся, – сказал Ястреб, – иначе гарантировано умрешь.

Ужасный Джон сделан надрез и попал в вену. Он начал переливание, затем ввел Пентотал и кураре, вставил внутритрахейную трубку. Положение оставалось напряженным. Хотя пациент и получил свою дозу наркоза, Ястребу еще предстояло как можно скорее пережать сонную артерию.

– Зови на помощь, – приказал он Громиле МакКарти. – Я буду продолжать держать пальцем, иначе мы его потеряем. Я не могу ни отпустить артерию, ни зажимать ее одной рукой.

Но он попытался. Схватив скальпель левой рукой, он расширил рану вокруг своего грязного указательного пальца правой, который должен был оставаться в ране. Затем он попробовал просунуть туда зажим Келли и пережать артерию, но это ему не удалось. Тогда он взял ретрактор и, удерживая его левой рукой, добился хотя бы более легкого доступа вглубь раны. Ему срочно нужна была помощь.

– Слушай, Ужас, – обратился он к Ужасному Джону, и без того занятому анестезией и переливанием крови, – возьми-ка зажим Келли, проведи его вдоль моего пальца с той стороны, с которой ты стоишь и зажми… Тогда мы эту заразу остановим…

Ужас сделал так, как ему велели. Засунув зажим вглубь раны, он открыл его как можно шире. Чувствуя, что зажим охватывает что-то довольно крупное, он с силой захлопнул его, крича «Вот она, попалась!».

Увы. Ему попался конец пальца Ястреба. Рефлексивно Ястреб отдернул руку. Вновь хлынула кровь. Ястреб бросился обратно к ране и заткнул отверстие, но уже левой рукой. В конце концов ему удалось зажать артерию.

– Отбой тревоги, – сказал он Громиле МакКарти и хирургу другой смены, спешившим к нему, – но Профессора все равно веди.

Большинство хирургов набиралось опыту в лечении артериальных травм прямо на месте, но все равно они в этом деле еще были новичками. Потому Армия направила в Корею с лекциями профессора сосудистой хирургии из Вашингтонской клиники Уолтера Рида. К счастью, в тот момент он оказался в Двойном-неразбавленном, чем выручил и пациента, и Ястреба.

Ловец Джон, между тем, был по локти в чьей-то груди, а Дюк разбирался с несколькими футами тонкой кишки совершенно теперь не нужной её владельцу. Ястреб вернулся в предоперационную, где распоряжался теперь подполковник Блэйк.

– Какой счёт? – спросил Ястреб.

– По серьезному пациенту на каждом столе, еще десять тяжелых ранений на очереди, и около тридцати тех, которые могут подождать пока тут затихнет.

– Кто готов?

– Вон тот вон, – указал пальцем Генри.

«Вон тем вон» оказался очень черный негр – один из эфиопских вкладов в войска ООН. Ястреб заштопал печень и кишечник как раз к тому моменту, когда понадобилось ассистировать Ловцу Джону в операции над очередной грудью. От Ловца он перешел к Дюку, чтобы помочь вынуть почку и часть толстой кишки, принадлежавшие ранее капралу Иену МакГрегору.

– А этот какого сорта? – спросил Ястреб Дюка.

– Ты эт-та, что, не видишь что оперируешь представителя Канадской Легкой Пехоты Принцессы Патрисии?

– У, высший сорт, – ответил Ястреб.

Так они справлялись день за днем. Как только один из них заканчивал работу на своем столе, он шел помогать другому, пока ему не приносили собственного пациента. Получив от подполковника Блэйка краткие наставления, хирург начинал делать все, на что способен. Когда последние из тяжелых случаев были распределены, освободившиеся хирурги начинали работать над менее серьезными случаями: вынимать осколки из ран конечностей. Иногда попадались трещины в костях, иногда было необходимо отрезать палец на ноге или руке, или даже ампутировать ступни или руки. Но все равно – случаи эти намного легче всего того, что они уже сделали. Все это время они и все вокруг со страхом прислушивались: не появится ли шестичасовой вертолет.

Шестичасовых вертолетов – будь то утром или вечером – боялись все, так как сам факт, что пилот рискует лететь в полусумеречном утреннем или вечернем небе означало, что в его носилках лежат тяжелораненые солдаты. Так что дважды в день – на рассвете и на закате, когда часы приближались к шести, все в лагере – сестры, санитары, хирурги, повара, и в особенности подполковник Блэйк тщательно прислушивались. В это время Великого Потопа слышался не один шестичасовой вертолет, а целых три или четыре.

– Да что там у них происходит, черт возьми? – спросил в сердцах Блэйк в очередные 18:00, когда рев вертолетов заполнил послеоперационную, в которой подполковник и обитатели Болота подводили итоги.

– Китаёзы, – пробрюзжал Ловец, – очевидно объявили набор в клуб Материнской Золотой Звезды ^[22].

– И нам выпало постараться ограничить количество новых членов, – сказал Ястреб, – так что вперед, за работу.

– Точно, – поддержал Дюк, – мы их можем чинить с той же скоростью, с которой в них стреляют.

– Черта с два «точно», – сказал Генри, – вы так долго не протяните. Не спите вообще.

– Точно, – сказал Дюк.

– Ты как себя чувствуешь?

– Лучше, чем пациенты.

– Тогда какого черта тут стоишь? – сказал Генри.

Новая группа раненых была интернациональной. Ястребу достался турок, которому он заделал изрешеченную толстую кишку. Дюк ампутировал ногу пуэрториканцу, частью бедренной кости которого была пробита грудь его приятеля по окопу. Он теперь лежал на соседнем столе под ножом Ловца. Когда Ловец закончил с ним, он перешел к китайскому военнопленному и зашил разорванную диафрагму. Дюк тем временем ассистировал профессору сосудистой хирургии, пытавшемуся спасти ногу нидерландского рядового путем вырезания фрагмента разорванной вены и замены его аналогичным куском из другой ноги. А Ястреб, с помогавшим ему Питом Риззо, погрузился в австралийский живот.

– Черт возьми, – воскликнул он примерно через полчаса, – Нам просто не хватает рук!

– Я знаю, – ответил Пит Риззо, – но у меня их только две.

– Громила!

– Да, сэр? – спросила капитан Бриджет МакКарти.

– Одевай перчатки и становись нам помогать, лады?

– Не могу, Ястреб, – ответила капитан Бриджет МакКарти, – у меня уже слишком много дел.

– Тогда найди еще кого-нибудь.

– Да, сэр.

Через десять минут Ястреб почувствовал присутствие помощи – что-то белое перчаточно-шапочное повязочно-халатное с его левой стороны. Не поднимая головы он взял руку нового ассистента и вооружил ее ретрактором.

– Тяни, скомандовал он.

– Как тянуть, Ястреб? – услышал он голос Отца Мулкахи. – Это всё немного не по моему профилю.

Целыми днями и уже и по ночам Даго Красный выполнял свою работу. Сутки напролет он ходил от пациента к пациенту – черным, белым, желтым – и к друзьям, и к врагам. Некоторые не знали кто он такой, но знали на чьей он стороне. Уверенный в выздоровлении пациент лучше переносит операцию, равно как и уверенный хирург, и у Даго Красного находились правильные слова и для того и для другого.

– Просто тяни, – сказал Ястреб спокойно. – Вот так,… и на себя. Еще… Хорошо. А когда мы из этого выкарабкаемся, можешь произвести первое в истории хирургии простерилизованное колдовство.

А они все прибывали. Животы, груди, шеи, артерии, ноги, руки, глаза, тестикулы, почки, спинной мозг – все простреленные, к чертовой матери. Выиграть или проиграть. Жизнь или смерть. В самом начале всего этого хирурги, и в особенности обитатели Болота, пережили большую внутреннюю перемену. В периоды нерегулярной занятости, они частенько изрядно выпивали, чрезмерно жаловались на жизнь, но с наступлением Великого Потопа они вновь превратились в полезных людей, в состоявшееся, эффективное, сражающееся подразделение, а не просто в сборище непотребных бомжующих нытиков, застрявших черт знает где вдали от жизни. Такая встряска хороша в небольших количествах, но дело зашло слишком далеко. К концу второй недели они все были бледны, красноглазы, уставшие как собаки, и на грани срыва. Кроме того, им самим было очевидно, что их рефлексы притупились, а принимаемые решения иногда были сомнительными.

– Так не может продолжаться, – в пятнадцатый или шестнадцатый раз за последние две недели сказал подполковник Блэйк, когда наступило пять сорок пять дня.

Генри и доктора из Болота стояли на улице прямо за дверью в послеоперационную. В очередной раз они умудрились справиться со всеми сложными случаями, и теперь другая смена занималась трещинами и ампутациями. Они же вышли вроде как покурить, но каждый знал, что они заняли пост наблюдения за северным горизонтом, надеясь изо всех сил не увидеть шестичасовых вертолетов.

– Ну когда-то же это должно кончится, – бормотал Генри, – Когда-то ведь должно!

– Как и все войны и разборки, – сказал Ловец, – когда-нибудь подходят к концу.

– Ну тебя к черту с твоим «когда-нибудь», Ловец, – сказал Генри, – Что это такое? Когда– вот в чем вопрос. Когда?

– Не знаю, – ответил Ловец.

– А кто знает, черт побери? – спросил Генри. – Вот я звоню три раза в день, но эти люди в Сеуле тоже ни черта не знают. Им известно еще меньше чем нам. Но кто знает, черт побери?

– И я не знаю, – сказал Ястреб, – зато может быть Радар…

– О’Рейли, сэр, – пискнул Радар О’Рейли откуда-то из-под локтя подполковника.

– Прекрати это, О’Рейли! – сказал Генри, – Черт возьми!

– Я думал вы меня звали, сэр, – ответил Радар.

– Слушай, О’Рейли… – начал подполковник.

– Слушай, Генри, – прервал его Ястреб, – может у меня крыша поехала…

– Может, уже у нас всех, – согласился Генри.

– Ну тогда может Радар нам поможет.

– Не, мы точно сумасшедшие, – затряс головой Генри. – Абсолютно невменяемы.

– Слушай, Радар, – обратился Ястреб. – Нам нужно…

– Пирс, я сам тут разберусь, – остановил его Генри. – О’Рейли?

– Сэр?

– Говори начистоту, без вранья…

– Сэр, что Вы! Да Вы же меня знаете, да я никогда…

– Не обращай внимания, О’Рейли, – продолжал Генри, – Я не хочу чтоб ты все это слушал, но хочу чтоб ты знал кое-что.

– Что, сэр?

– Черт возьми, – Генри повернулся к остальным, – я же ведь еще не сошел с ума по-настоящему?

– Нет, Генри, – сказал Ловец, – продолжай.

– Ага, продолжай, – добавил Дюк.

– Слушай, О’Рейли, – сказал Генри глядя тому прямо в лицо, – Ты чего-нибудь слышишь?

– Ничего, сэр.

– Ничего! – воскликнул Генри, – Что ты за чертовщину мелешь – «ничего»?

– Я совсем ничего не слышу, сэр.

– Ну… А что это значит?

– Мне кажется, сэр, – сказал Радар, – что это значит, что действия на севере прекратились.

– Хорошо! – сказал Дюк.

– Послушай, О’Рейли, – продолжал Генри, – ты правду говоришь?

– Сэр, что Вы! Да Вы же меня знаете, да я никогда…

– Прекрати это, О’Рейли!

– Слушаюсь, сэр.

– Радар, – сказал Ястреб, – А скажи-ка нам еще вот что…

– Что, сэр?

– Ты слышишь шестичасовые вертолеты?

– Нет, сэр.

– Ты уверен?

– Да, сэр.

– Ну а как ты, черт возьми, собираешься их услышать, стоя здесь? – спросил Генри указывая на север. – Ты должен слушать там.

– Да, сэр.

Радар медленно пошел в северном направлении, и они последовали за ним. Образовалась маленькая процессия: Радар во главе с оттопыренными красными ушами, торчащими из вращающейся в привычном сканирующем движении головы на тонкой шее. Они прошли около пятидесяти ярдов по оголенной земле, и остановились подойдя вплотную к колючей проволоке, за которой простиралось минное поле.

– Ну? – спросил генри.

– Ничего, сэр.

– Еще попробуй.

– Да, сэр.

К северу долина уже укрылась тенью черных западных холмов, но краски заката еще золотили вершины восточных холмов. В полной тишине они стояли позади О’Рейли, чтобы видеть и его, и небо одновременно. Они видели как последние цветные блики покинули восточные холмы. И только небо теперь слегка отсвечивало над сумрачной долиной.

– О’Рейли, – сказал Генри, – уже шесть часов.

– Ничего, сэр.

– Шесть ноль пять.

– Ничего, сэр.

– Слава тебе, Господи! – воскликнул Дюк.

– Молодец, О’Рейли, – сказал подполковник, – Свободен.

– Спасибо, сэр.

– И вот еще кстати, Радар, – сказал Ястреб, – зайди-ка завтра на Болото за бутылкой виски.

– Спасибо, сэр, – ответил Радар, – Очень щедро с вашей стороны, но ведь вы же хотели сказать «за двумя бутылками».

– Окей, – сказал Ястреб, – Ты прав, с нас причитается две.

– Спасибо, сэр.

– Мы все сошли с ума, – добавил Генри.

Бурной радости не было. Они все слишком устали. Даже не устали, а измождены, полностью выжаты, так что хирурги сразу же повалились в койки. Когда наступило и прошло 6:00 утра, а никаких вертолетов не наблюдалось, они продолжали дрыхнуть. Так что, когда в 8:00 утра появился Радар О’Рейли, в сопровождении лаборанта, он мог бы выбрать любого из троих себе в жертву – не на предмет двух пузырей с виски, а на предмет пинты резус-отрицательной крови группы А, заказанной, но не прибывшей из Сеула.