Текст книги "Друг Наполеона (Рассказы)"

Автор книги: Ричард Коннелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

Генерал сделал жест рукой, и Иван, прислуживавший за столом, подал крепкий турецкий кофе. Рейнсфорд насилу сдерживал себя.

– Это, так сказать, игра, – мягко продолжал генерал. – Я говорю одному из своих учеников, что мы отправляемся на охоту. Он получает необходимый запас пищи и прекрасный охотничий нож. Я даю ему три часа для старта. Затем следую за ним, вооруженный лишь одним пистолетом небольшого калибра. Если он в течение трех суток сумеет скрываться от меня в джунглях, то игра считается мною проигранной, и он получает свободу. Но если я отыщу его, – генерал улыбнулся, – он получает то, что ему суждено.

– Но предположим, что он откажется играть с вами в такую игру?

– Тогда я передаю его Ивану. Иван когда-то имел честь служить царю: он был палачом…

– А если вы проиграете?

По лицу генерала расплылась широкая улыбка.

– Пока еще не было случая. Правда, иногда я наталкиваюсь на какого-нибудь хитрого негодяя, и тогда мне приходится обращаться к помощи собак.

– Извините меня, генерал, – поспешно сказал Рейнсфорд. – Я чувствую себя не совсем здоровым…

– Ах, да! – С участием воскликнул генерал. – Ну что ж, это так естественно. Ведь вам пришлось проплыть такое расстояние. Вам нужно хорошенько выспаться.

Постель, приготовленная для Рейнсфорда, была прекрасна, ночное белье тончайшего шелка; он чувствовал себя страшно усталым, но все-таки никак не мог уснуть до утра.

Генерал Царев показался на другой день только в полдень.

– Генерал, – твердо сказал Рейнсфорд, – я желаю немедленно покинуть этот остров.

– Сегодня ночью, – сказал генерал, отчеканивая каждое слово, – мы отправляемся на охоту, – вы и я.

– Нет, генерал, – сказал он, – я не пойду с вами на охоту.

Генерал пожал плечами.

– Как вам угодно, мой друг… Выбор всецело зависит от вас. Но я только хочу спросить вас – неужели вы находите мой спорт менее интересным, чем спорт Ивана?

– Этого не может быть! – вскричал Рейнсфорд.

– Мой милый друг, – сказал генерал, – разве я не говорил вам, что я не трачу слов понапрасну, когда говорю об охоте? Для меня встреча с вами – истинное вдохновение. Я уверен, что вам понравится эта игра, – с энтузиазмом воскликнул генерал. – Ваш ум – против моего, ваше знание джунглей – против моего. Ваша сила и энергия – против моей.

– И если я одержу победу… – начал было Рейнсфорд глухим, хриплым голосом.

– Я с радостью признаю себя побежденным, если не отыщу вас к полуночи третьего дня, – сказал генерал Царев. – Моя шлюпка высадит вас тогда на материк неподалеку от города.

Потом генерал перешел к делу.

– Иван снабдит вас охотничьим костюмом, ножом и продовольствием. Я советую вам надеть на ноги индейские мокасины; они почти не оставляют после себя следов. Советую вам также избегать огромного болота в юго-восточном углу острова.

Генерал Царев, сделав глубокий поклон, поспешно вышел из комнаты.

…Уже два часа шел Рейнсфорд по джунглям. «Нужно владеть собой. Нужно держать себя в руках», – шептал он, крепко стиснувши зубы и пытаясь спокойно обдумать свое положение. Бежать по прямой линии было бесполезно: неизбежно он должен был натолкнуться на море. «Я оставляю после себя следы, и ему нетрудно будет отыскать». Поэтому сошел он со слегка протоптанной тропинки в густую чащу леса. Он проделал ряд сложных петель, всячески стараясь запутать и замести свои следы; он припомнил все случаи своей охоты на лисиц, все хитрости и уловки этого зверя. К ночи, чувствуя себя страшно усталым, он очутился на небольшом холме, густо поросшем лесом. Он влез на огромное дерево и, вытянувшись во всю длину на одной из его толстых ветвей, застыл в таком положении.

Страшная ночь ползла медленно, как раненая змея. К утру крик какой-то испуганной птицы привлек его внимание. Кто-то тихо, осторожно пробирался среди деревьев.

Это был генерал Царев. Он медленно, осторожно подвигался вперед, не отрывая глаз от земли. Подойдя к дереву, он остановился, стал на колени и начал осматривать почву.

Рейнсфорд затаил дыхание. Генерал, оторвав взгляд от земли, перевел его на дерево. Острый взгляд охотника вдруг остановился, не дойдя до ветви, на которой лежал Рейнсфорд, и лицо генерала озарилось улыбкой. Он на минуту задумался и спокойно пошел обратно, держась следа, по которому он пришел сюда. Рейнсфорд вдруг почувствовал себя страшно разбитым. Генерал сумел найти его по следам в абсолютной темноте.

Он слез с дерева. Необыкновенным усилием воли он заставлял работать свой мозг. Неподалеку увидел он огромное мертвое дерево, которое при падении навалилось на другое дерево, молодое и тонкое, чуть-чуть держась на нем. Рейнсфорд выхватил из ножен свой нож и со всей энергией принялся за работу…

Кончил, притаился в траве. Долго ждать ему не пришлось.

Идя по следам с уверенностью гончей собаки, среди деревьев показался генерал Царев. Генерал с таким напряженным вниманием глядел себе под ноги, что не заметил, как натолкнулся на ловушку, поставленную для него Рейнсфордом. Его нога задела слегка выступавшую ветвь, служившую курком. Мертвое дерево, чуть державшееся за подрезанное молодое тонкое дерево, неожиданно упало и задело генерала по плечу; если бы он не отскочил с легкостью обезьяны, оно, несомненно, убило бы его на месте. Он пошатнулся, но не упал. Рейнсфорд услышал его смех.

– Рейнсфорд, – окликнул генерал, – если вы находитесь на таком расстоянии, что можете слышать мой голос, разрешите мне поздравить вас. Немногие умеют устраивать ловушку для людей по примеру малайцев, вы начинаете страшно интересовать меня, мистер Рейнсфорд. Сейчас я ухожу, чтобы сделать себе перевязку.

Рейнсфорд бросился бежать. Это был уже отчаянный, панический бег, продолжавшийся несколько часов. Наступили сумерки, затем – ночь, а он все бежал и бежал. Вдруг он провалился ногой глубоко в жидкую массу. Сделав отчаянное усилие, он, наконец, высвободил ногу. Рейнсфорд сразу понял, куда он попал. Отойдя от топкого места шагов на десять, он начал копать, подобно какому-то огромному доисторическому бобру.

Когда яма была ему по шею, он вылез из нее и из твердых пород деревьев настрогал колышков, тонко заострив их на конце. Этими колышками он утыкал дно ямы, остриями кверху. Быстрыми Движениями пальцев он выплел грубый ковер из веток и трав и прикрыл им яму сверху.

С ночным ветерком до него донесся аромат папиросы генерала. Он шел с необыкновенной быстротой, не нащупывая почву, шаг за шагом, как раньше. От напряженного ожидания каждая минута казалась ему вечностью… Услышал треск ломающихся веток и страшный крик, когда острые колья впились в тело своей жертвы… Он чуть не закричал от радости и выскочил из-за пня, за которым скрывался. Но, тут же быстро нырнул, обратно: в трех шагах от ямы он увидел генерала с электрическим фонарем в руке.

– Вы придумали великолепно, Рейнсфорд, – крикнул генерал. – ваша яма, сделанная по образцу тех, что делают в Индии для ловли тигров, лишила меня одной из моих лучших собак. Опять вы победили. Теперь, мистер Рейнсфорд, я хочу знать, что вы придумаете против всей моей своры. Сейчас я ухожу за ней.

… На рассвете Рейнсфорд, лежа вблизи болота, был выведен из состояния дремоты далеким лаем своры собак. Покрепче подтянув пояс на животе, Рейнсфорд бросился бежать в сторону от болота.

А лай собак был все ближе и ближе. Добежав до холма и оглянувшись, он увидел, что впереди генерала шагал Иван со сворой собак.

Еще минута – и эта свора будет спущена на него. Его ум работал бешеным темпом. Он вспомнил об одной уловке, к которой прибегают на охоте туземцы Уганды. Отыскал молодое деревцо, упругое, как пружина, и прикрепил к нему свой охотничий нож, острием к преследователям; затем он оттянул деревцо назад и привязал его к дереву с помощью вьющейся лозы и бросился бежать.

Остановился, чтобы глотнуть воздуху. Лай собак внезапно прекратился, и так же внезапно перестало биться сердце Рейнсфорда. Он знал, что они подошли к ножу… Быстро взобрался на дерево и посмотрел назад. Увидел, в узком проходе долины генерала Царёва, стоявшего на одном месте и смотревшего в землю. Ивана не было с ним… Нож, пущенный отдачей молодого упругого деревца, не совсем попал в цель, но не пропал даром…

Едва успел Рейнсфорд спрыгнуть на землю, как собачья свора опять подняла неистовый лай. Он стрелой помчался вперед.

Голубой просвет виднелся между деревьями. Это был берег моря. По ту сторону небольшого залива он увидел мрачное, серое здание замка. Одну секунду Рейнсфорд колебался и прыгнул со скалы в море…

…Вечером в тот день генерал Царев наслаждался прекраснейшим обедом. Два неприятных обстоятельства мешали ему наслаждаться своим обедом в полной мере. Одно – мысль о том, что ему трудно будет найти слугу, подобного Ивану; другое – что он упустил такую редкую дичь.

В десять он прошел в свою спальню. Слабый лунный свет падал в окно. Генерал подошел к окну и взглянул на двор. Он увидел там свою любимую свору собак и крикнул им перед отходом ко сну: «В другой раз будьте проворнее!». Затем он повернул штепсель и зажег электричество. Перед ним стоял человек скрывавшийся за балдахином его кровати.

– Рейнсфорд! – вскричал генерал. – Скажите, как вы попали сюда?

– Я проплыл залив, – сказал Рейнсфорд, – это гораздо быстрее, чем прогулка по джунглям.

– Поздравляю вас, – сказал генерал. – Вы блестяще одержали победу в нашей игре.

Но Рейнсфорд сухо сказал хриплым голосом:

– Приготовьтесь, генерал Царев!

Генерал отвесил глубокий поклон.

– Понимаю, – сказал он. – Великолепно! Один из нас должен своим телом накормить вот этих собак. Другой будет спать в этой прекрасной постели. Я готов, мистер Рейнсфорд!

…«Никогда еще не приходилось мне спать в такой чудесной постели»… – думал Рейнсфорд, ложась в кровать в ту ночь.

Четвертая степень

– Врете!

Джон Деннетт пожал плечами.

– Я говорю правду, – вяло ответил он.

Мясистое, красное от гнева лицо полицейского капитана Беррэджа, казалось, наплывало на него.

– Даю вам еще одну возможность сознаться. Если не используете ее, я выколочу из вас правду!

На бледном лице Деннетта ничего не отразилось.

– Вы ничего от меня не добьетесь, капитан, кроме правды.

– Сделаю еще одну попытку. Слушайте! Где вы были в полночь на второе марта?

– Как бы часто вы ни повторяли своих вопросов, что бы вы со мной ни делали, я могу ответить только правду: я гулял один в Истмен-парке.

– Чушь! Вы были в лесу близ Колледж-хилл, и не один. Ну, быстро! Разве не так?

– Не так.

Капитан выхватил какой-то коричневый комок и сунул его под нос Деннетту:

– А это что?

Деннетт посмотрел на комок, потом на капитана.

– Это моя шляпа, – спокойно ответил он.

– Ага! – зарычал полицейский. – Наконец-то правда!

– Зачем же мне отрицать то, что есть?

– Еще бы отрицать! Внутри ваши инициалы…

– Что ж, по-вашему, это преступление – иметь старую коричневую шляпу?

– Заткнитесь! Здесь спрашиваю я! Я требую прямых ответов, без виляний. Где вы были в полночь на второе марта?

– В Истмен-парке. Гулял. Один.

Капитан громко засмеялся:

– Вот я вас и поймал! Попались, Деннетт! Вашу шляпу нашли в Колледж-хиллском лесу, неподалеку от тела Эстер Хексли!

Маленькие, пронзительные глазки капитана, глазки хищника, готового броситься на добычу, впились в лицо Деннетта.

– А теперь сознавайтесь! – прорычал Беррэдж. – Вы убили ее?

Деннетт не шелохнулся.

– Нет, – ответил он. – Не я.

– Деннетт! – капитан с трудом сдерживался. – Вы сознаетесь, не выходя из этой комнаты. Если не захотите, я вас заставлю. Есть способы заставить вас говорить. Понимаете?

– Это, кажется, называется «третья степень»?

– Называйте как угодно!

– Я слышал о ваших способах, капитан, о побоях, пытках и так далее.

– Слышали? Ну и отлично, – подмигнул Беррэдж. – Тем лучше. Значит, вы знаете, что вас ожидает. Правильно, Деннетт, будут и побои, от которых разлетятся ваши челюсти, будут пытки, а резиновый шланг изуродует вас, отобьет все внутренности, а потом будет раскаленное железо, пока вы не сознаетесь в убийстве девушки. Я заранее оглашаю всю программу. Не подвергайте себя лишним мучениям. Сознавайтесь скорее! Вы убили ее?

– Капитан, – сказал Деннетт, – мне надо кое-что сообщить вам.

– Валяйте сознавайтесь, пока шкура еще цела!

– Мне не в чем сознаваться. Клянусь, я ничего не знаю об убийстве и на этом буду настаивать.

– Посмотрим. Сперва все так говорят…

– Запомните, что я вам скажу, капитан Беррэдж.

– Ну, что там еще?

– Я не из породы сильных людей, – устало проговорил Деннетт. – И вы не прибавили мне сил тем, что держите меня два дня без пищи и сна. Но я не виновен; вы можете убить меня, но не сломить. Можете бить меня, истязать, я буду кричать, плакать, потому что пе выдержу физической боли. Я знаю, что такое боль, я был ранен на войне. Наверно, ваши побои не страшней шрапнели, но я боюсь их, мне трудно переносить их…

– Хорошо, что заранее понимаете, – прервал его Беррэдж. – Человеку вдвое больнее, когда он знает, что его ждет.

Если бы вы не знали, что такое «третья степень», я рассказал бы вам. Она помогает нам развязать любые языки…

– Позвольте мне сказать… Я вас не боюсь! Если человек приговорен к смерти, он уже неуязвим – ведь он знает, что это самая сильная кара нашей дикарской цивилизации. Теперь вы мне обещаете то, что для меня хуже смерти, – боль и неправду… Все равно скажу, что я о вас думаю… Начинайте же, бейте меня, ну?.. Я же вижу вас насквозь, вы для меня совсем прозрачны, капитан…

– Да, несчастная крыса, я вас сейчас для начала стукну, да не один раз! – взвыл полицейский. – Но… подожду немного…

– Благодарю вас. Тогда мне нечего беспокоиться. Сбить меня с ног нетрудно… Вы фунтов на пятьдесят тяжелее меня, и я не умею драться… Не приучен, знаете… Но помните: вы бьете невиновного, и вам это прекрасно известно!

– Что-о?.. – Деннетт поднял руку, защищаясь от удара, но удара не последовало. – Что вы этим хотите сказать, Деннетт?

– Вот что: вы хотите взять меня на испуг. Я бедный человек, у меня мало друзей, в этом городе я чужак. Я рядовой учитель в захолустном колледже; странный малый со странными привычками, вроде одиноких ночных прогулок. У меня бессонница, понимаете? Вообще я идеальный экземпляр, которому легче всего приклеить «дело», когда начальник полиции должен раскрыть преступление, чтобы спасти свое лицо…

– Хватит, Деннетт! – прогремел капитан.

– Не останавливайте меня. Вам же самому интересно знать, что мне известно. Так слушайте. Зверски убитую Эстер Хексли нашли двенадцать дней тому назад. Вы никого не задержали. Тогда через три дня «Вечерняя трибуна» напечатала статью, обвиняя вас в ротозействе и некомпетентности. Она назвала вас «Беррэджем-мясником» и заявила, что если вы не найдете убийцу, то вам лучше перейти работать на городскую бойню, где для ваших способностей открывается широкий простор. На следующий день меня арестовали… Не прерывайте меня! Вам нужно было создать «дело». И вы создали типично полицейское дело. Могу сказать точно, как вы рассуждали: «Вот убитая. Кто она? Студентка. А вот учитель, чудак со странными привычками. Девушка училась у него по классу психологии. Что-то болтали насчет того, что он беседовал с ней в кабинете с глазу на глаз… Вот-вот! С глазу на глаз, да еще, наверно, за запертой дверью! Говорят, что беседовали тихо, но девушка всхлипывала. Ого! Нет ничего проще, как убедить суд, что учитель затеял роман с хорошенькой ученицей, а когда она ему отказала – он старше ее и некрасив, – он заманил ее в лес и убил в припадке ревности». Конечно, суд не поверил бы рассказу учителя, что беседовал он со студенткой о ее большом отставании по его предмету, она плакала, обещала подтянуться и сдать, наконец, зачет. Этой правде трудно поверить, когда не хочешь ей верить. А вам нужно было состряпать «дело», и вы его состряпали. Но у вас не было никаких доказательств. И вы создали доказательство, правда слабенькое… Пригодилась моя старая шляпа… Она висела в шкафу в кабинете психологии, висела там несколько месяцев, я о ней совсем забыл. Вы уверяете, что нашли ее в лесу недалеко от места преступления. Как она туда попала? Я не знаю… А вы?

– Не знаете и не сможете объяснить суду! – торжествовал Беррэдж. – Лучше молчите и берегите свою шкуру! Вот вам перо и чернила. Пишите:

«Я, Джон Деннетт, сознаюсь, что второго марта убил…»

Деннетт скрестил руки на груди.

– Никогда!

– Вы понимаете, что последует за вашим отказом?

– Вы любезно объяснили мне: «третья степень».

– Да-с, именно «третья степень», когда все дозволено!

Деннетт горько усмехнулся:

– Детский прием!.. Вы плохой полицейский и никудышный психолог. Все ваши методы – ерунда.

– Увидим.

– Это доисторические методы: угрозы и физическая боль. Метод дураков и негодяев.

– Я этого не забуду, Деннетт!

– Я тоже!

– Вы мне грозите? Мне?

– Да, – ответил Деннетт. – Вам. Я предупреждаю вас, капитан Беррэдж: если вы примените ко мне так называемую «третью степень» допроса, то я применю к вам «четвертую степень».

– Что это такое? Такой и не бывает!..

– Бывает.

– Нет, вы меня не одурачите! Я, знаете ли, служу в полиции двадцать лет и никогда не слышал о такой «четвертой степени».

– Вы о многом не слышали. Но еще услышите.

– Объясните мне, Деннетт, что это такое?

– Вот что: «четвертая степень» применяется тогда, когда отказывает ваша хваленая «третья степень» – средневековье, дикое полицейское изобретение. А «четвертая степень» – новый научный метод, изобретен учеными. В ней применяются мучения, куда более страшные, чем ваши побои и выкручивание суставов. Подумайте об этом, капитан Беррэдж…

– Вздор! Мне уже не раз грозили. Каждая тюремная крыса визжит: «Я тебе припомню!», но не осмеливается мстить.

– А я посмею, – заявил Деннетт.

– Хватит с меня! – вскочил Беррэдж. – Хватит этих штучек! Еще раз спрашиваю: вы убили Эстер Хексли?

– Нет.

…Деннетт лежал на полу, изо рта струилась кровь. Потом с трудом поднялся на ноги.

– Отвечайте! Вы убили ее?

– Нет… Осторожно, капитан, вы сломаете мне руку!..

– Я развяжу твой язык! – выл Беррэдж. – Я буду вывертывать тебе руки, пока ты не скажешь «да»!

Деннетт стонал, кричал, но не произносил «да». Беррэдж швырнул его об стенку и нажал кнопку звонка. Вошли два детектива с мрачными лицами.

– Карсон! Раф! Тащите сюда резиновый шланг! Слышите, Деннетт? Резиновый шланг, тот самый!

– Слышу, – пробормотал Деннетт. – Что же, бейте, я готов.

– Признавайтесь! Вы убили ее?

– Нет.

От удара кулаком Деннетт снова упал. Беррэдж стоял над ним:

– Говорите «да».

– Нет.

Тяжелая подошва Беррэджа опустилась на пальцы учителя. Тот вскочил и бросился на своего мучителя, но его перехватили вернувшиеся детективы. Один схватил его за руки, другой сильно вытянул шлангом вдоль спины. Деннетт вскрикнул.

– Теперь каленое железо, Карсон! – скомандовал Беррэдж.

– Бесполезно, капитан, – возразил Карсон, – он без сознания. Сегодня он не сознается. Лучше помаять его несколько дней без сна, ослабнет парень…

– Приходит в себя, – сказал Раф, наклоняясь над лежащим. – Губы шевелятся. Что-то хочет сказать.

– Что он там шепчет?

– Не разберу. Что-то насчет четвертой степени… Что это значит?

– Не знаю, – буркнул Беррэдж. – Заберите его. Держите всю ночь без сна и скажите, что завтра утром, ровно в десять, он снова получит такую же порцию.

Джон Деннетт пришел в себя.

– Спасибо, капитан, – произнес он. – Рад узнать, что меня ожидает.

Наутро, ровно в десять, Деннетта доставили к Беррэджу.

– Готовы сознаться? – встретил его капитан.

– Нет.

С первого же удара Деннетт потерял сознание.

– Пожалуй, надо дать ему передышку, – посоветовал Карсон. – Не следует оставлять на его теле много следов. Это производит на суд неважное впечатление, знаете…

Деннетта снесли обратно в камеру. Он тщетно пытался заснуть: специально приставленный полисмен тряс его и будил, когда в камеру вошел тюремный надзиратель.

– Деннетт!

– Да?

– Уматывайте отсюда, – усмехнулся тюремщик.

– Куда?

– Куда хотите. Вы свободны.

– Свободен?

– Я же вам говорю: свободны, – повторил тюремщик и усмехнулся, вспомнив услышанные забавные новости. – Н-да, сэр, вам здорово повезло! Они бы вас совсем захлопали, как вдруг им удалось вырвать признание у парня, ну, который действительно убил. Он батрак из округа Лагранжвилль, Джэк Тарвер, по-моему, немного того… не в себе… Его два дня продержали в одиночке, потом капитан с двумя ребятами мило побеседовал с ним в конторе, и он через полчаса сломался и подписал признание. Так что вы свободны… Вы, понятно, обижаетесь… Только они бы с вами так не обращались, если не думали бы, что вы и есть преступник. Все мы делаем ошибки в жизни, я вам скажу, но капитан Беррэдж еще гуманный парень, а вот есть другие…

– Да, – задумчиво согласился Деннетт, – он очень гуманный.

– Вот сюда, пожалуйста, – показывал дорогу тюремщик.

– Я бы хотел повидать капитана, – сказал Деннетт, выходя из камеры.

– Невозможно, – быстро ответил тюремщик.

– Почему?

– Занят.

– Он велел вам так сказать?

– Да.

– Вы передадите капитану Беррэджу то, что я скажу?

– Ладно. Говорите.

– Всего два слова: «четвертая степень».

Капитан Беррэдж одиноко позавтракал в своем домике (он жил холостяком) на Кэннон-стрит и твердыми шагами спустился с кирпичных ступенек. Он шел, весело посвистывая, потом стал всматриваться в какие-то знаки, начертанные мелом на тротуаре. Несколько надписей он стер подошвой, потом остановился, нахмурился: надписи были сделаны не от руки, а как будто оттиснуты штемпелем. Это были слова: «4-я степень».

Издав рычанье, капитан принялся затирать надписи. Дальше он шел, уже не насвистывая.

Возвращаясь домой поздно вечером, он снова увидел надписи на тротуаре: то ли их подновили, то ли они сами выступили снова.

Кроме того, появились надписи на ступеньках крыльца. В эту ночь капитан не спал: он сидел у окошка, караулил…

Утром он шел, стараясь не смотреть под ноги. На углу Кэннон-стрит он замер, как солдат по команде «смирно!». На угловой плите было четким шрифтом выведено: «4-я степень».

Он нервно стал топтать надпись, пока не растер ее в неразборчивое пятно. Войдя в служебный кабинет, он вызвал дежурного.

– Парселл! – приказал он. – Даю вам особое задание: наблюдать за Кэннон-стрит. Когда увидите человека, который пишет мелом на тротуаре, хватайте его! Если что-нибудь подобное случится в этом районе, какая-нибудь надпись, например, вы мне ответите своей башкой! И поворачивайтесь живее!

Уходя, полисмен Парселл сказал дежурному:

– Сегодня капитан бросается на людей. Держитесь подальше!

К концу смены Парселлу не о чем было доложить: ничего не заметил, никого не задержал.

– Кто вас сменяет? Шмидт? Поручите ему тот же участок на ночь.

– Это не шутки! – наставлял Парселл Шмидта. – Будьте начеку!

Когда вечером капитан Беррэдж вернулся домой, на ступеньках лежал свежий номер «Вечерней трибуны», как обычно, небрежно брошенный разносчиком газет. Просматривая ее за ужином, Беррэдж увидел, что на первой странице была отчеркнута заметка об аресте Тарвера, признавшегося в убийстве студентки.

Но не от этого у капитана дрогнула рука. Поверх страницы мягким красным карандашом печатными буквами было написано: «4-я степень».

Прошло восемь дней. И каждый день капитана Беррэджа преследовали эти слова: «4-я степень».

То они были написаны на счете из лавочки, то на ярлыке бутылки с молоком, то на почтовой открытке, то на дверце его автомобиля, который он буквально на две минуты оставил без присмотра на людной улице. На девятый день он вызвал детектива Карсона. Детектив застал его склонившимся над открыткой, лежащей на столе.

– Хватит с меня! – зарычал Беррэдж.

– Что, капитан?

Беррэдж кивнул на открытку.

– Еще одна? – спросил Карсон.

– Эта бледнолицая крыса думает, что прошибет меня, – сказал капитан. – Жалею, что я его выпустил.

– Да плюньте вы на это, капитан, – посоветовал Карсон. – Пускай валяет дурака, если ему правится. На большее у него силенок не хватает. Не обращайте внимания. Хорошо еще, что он не поднял шум насчет того, знаете… Забудьте о нем, капитан. Со временем и он забудет. Такие всегда грозятся, потом остывают. Все обойдется.

– Другие – может быть, но этот… Нет, я его прихлопну! Я ему покажу, почем фунт лиха! Велите подать мою машину!

– Мне ехать с вами, капитан?

– Не надо. Это мое личное дело.

– Когда вас ждать обратно?

– Не знаю.

На следующее утро Карсон застал своего начальника в отличном настроении, какого не бывало уже давно.

– Сцапали его? – спросил детектив.

– Нет.

– Значит, нагнали на него страху божьего?

– Нет.

– Тогда как же?

– Я его и не видел…

Карсон удивленно поднял брови.

– Удрал, – объяснил Беррэдж. – Даже духа его не осталось.

– И хорошо. Больше вы о нем не услышите.

– Вы думаете? – прищурился Беррэдж. – Почему вы так уверены?

– Да уж поверьте моему опыту! – усмехнулся детектив.

Предсказание Карсона сбывалось. Прошел день, другой, третий с тех пор, как капитан перестал получать напоминания о «четвертой степени».

В ночь на четвертый день у его постели настойчиво зазвонил телефон. Сонный Беррэдж ругнулся, но взял трубку.

– Капитан Беррэдж слушает.

На другом конце провода хрипло откашлялся полисмен Парселл, потом заговорил со своим ирландским акцентом:

– Это Парселл говорит. Вы нужны, капитан. Тут, знаете, случилось убийство. Странный случай, знаете…

– Где?

– На старом маяке, знаете, на мысе Солтэш.

– Кто убил?

– Не знаю… пока…

– Кто убит?

– Этот, знаете, парень… Деннетт.

– Что? Джон Деннетт?

– Ну да. Ждать вас?

– Приеду. Вы там?

– Ну да. Только проехать трудно. Оставьте машину на шоссе, а по тропинке придется пробираться пешком, знаете…

– Ждите. Сейчас приеду!

Ночь была темная, сырая, но Беррэдж, садясь в автомобиль, весело посвистывал.

Мыс Солтэш почти на целую милю врезался в море узким языком. На самом конце мыса лет сто назад был построен маяк, крепкая каменная башня. С тех пор многое переменилось, маяк был упразднен, с него сняли оборудование, башня немного покосилась. Теперь здесь никто не бывал, и далеко кругом не было человеческого жилья.

Соленый морской ветер ударил в лицо капитану, когда он выехал из города. Выезжая, он слышал, как часы на церкви пробили один удар. Капитан остановил автомобиль на дороге и пошел по мокрой тропинке. Отсюда он увидел в верхней части маяка колеблющийся желтый свет лампы. В далекие времена там, в круглом зале «фонаря», горели мощные масляные лампы и вращались заслонки, создавая проблески, издалека заметные кораблям.

Капитан шел бодро. Его радовал свет, радовала короткая гладкая тропинка. Он поднялся по железным ступенькам винтовой лестницы и с трудом отворил тяжелую дверь в круглый зал. Дверь гулко захлопнулась за ним. В зале никого не было.

– Парселл! – крикнул он. – Эй, Парселл!

Молчание. Только морской прибой шуршал внизу о камни.

Капитан осмотрелся. Он знал, что маяк давно заброшен. Но теперь, к его удивлению, большая комната была оборудована под жилье вполне сносно, даже комфортабельно. Керосиновая лампа горела на столе в центре комнаты. У стены стояла металлическая кровать с белоснежным бельем. Перед кроватью на каменном полу лежал красный коврик. Рядом стояли два мягких кресла, дальше – умывальник, а у стола – пара стульев.

Удивленно пожав плечами, Беррэдж подошел к двери. Может быть, Парселл пошел ему навстречу и они разошлись в темноте? Дверь из крепкого дуба, нигде нет ни ручки, ни замка… Беррэдж нажал плечом. Дверь не дрогнула. Он нажал сильнее, браня Парселла. Куда он девался, ротозей? Где тело убитого?

Он подождал пять минут; они показались ему часом. Потом он снова колотил в дверь кулаками, бил плечом с разбегу всей тяжестью своих двухсот фунтов. Дверь не шелохнулась.

Он шагал по круглому залу, сопровождая каждый шаг проклятиями. Подошел к широкому окну, через которое прежде шел яркий свет маяка, и проклятие замерло у него на губах: окно было забрано толстыми железными брусьями: прежде их не было.

– Чертов дурень Парселл! Выгоню дурака! Изобью как скотину! – прорычал капитан и бросился в кресло.

– Располагайтесь с удобствами, капитан Беррэдж…

Этот голос заставил его вскочить с кресла и схватиться за задний карман, где обычно лежал револьвер. Но сегодня, полусонный, в спешке, он забыл оружие дома. Голос принадлежал Деннетту.

– Эта комната, пожалуй, более комфортабельна, чем камера, в которую вы меня бросили, – продолжал голос.

– Выпустите меня отсюда! – крикнул Беррэдж. – Вы за это поплатитесь! Когда вернется Парселл, я раздроблю вам все косточки и выброшу в море!

– Не думаю, – спокойно возразил голос.

Капитан Беррэдж побледнел.

– Вы же убиты!

– Ну да, я дух, – весело согласился Деннетт.

– Парселл! Парселл!

– Напрасно зовете его, капитан. Он здесь и не был.

– Но он звонил мне…

– Неужели не понимаете? – засмеялся Деннетт. – Разве так трудно выучиться говорить хриплым басом и с ирландским акцентом? Немного практики…

– Что вы там затеяли, Деннетт? Чего вы добиваетесь?

– Вы знаете, чего я хочу.

– Не знаю.

– Я хочу, чтобы вы признались в убийстве Эстер Хексли.

– Я? Чепуха! Вы же знаете, что это не я, а Тарвер. Он сознался.

– Это я знаю, – ответил голос Деннетта откуда-то из-за стены. – Вы недолго мучили его вашей «третьей степенью»? Много ли такому надо? Ладно, допустим даже, что виновен он, а не вы. Все равно вы сознаетесь, что убили вы.

– Вы с ума сошли!

– Вряд ли. Но у меня хорошая память. Вы заставляли меня, явно неповинного в этом деле, сознаться с помощью вашей «третьей степени». Не вышло. А я вас заставлю сознаться с помощью моей «четвертой степени». Око за око. Это по-честному, не так ли?

– Черта с два! – крикнул Беррэдж. – Просчитались! Утром мое отсутствие обнаружат, и мои ребята перероют все окрестности. Меня найдут здесь, и вы за это получите порядочный срок, Деннетт, если вообще останетесь живы.

– Капитан Беррэдж, – ответил голос, – вы имеете дело не с забитым батраком, который сознается в чем угодно при первом ударе. Думаете, я не учел таких пустяков? Я взял на себя смелость напечатать на пишущей машинке записку и подписать ее от вашего имени, – у вас ведь почерк, как у десятилетнего ребенка. В ней значится, что вы уехали по личному делу и вернетесь не скоро.

– Когда найдут мою машину…

– Трудновато будет увидеть ее сквозь сорок футов воды. Забыл сообщить вам, капитан, что ваша машина покоится на дне Веймутского канала. Не хватайтесь за соломинку, никуда вы не денетесь, пока не сознаетесь. Кричите, бранитесь, плачьте, никто вас не услышит, только я да море. Никто вас не спасет от «четвертой степени».

– К дьяволу! – зарычал Беррэдж.

Капитан долго молчал, смотря на лампу, потом сказал:

– Ну что ж, заходите, Деннетт, покажите вашу «четвертую степень».