Текст книги "Чаша и клинок"

Автор книги: Риан Айслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Уникальная цивилизация

Большой Кносский дворец, известный своей величественной каменной лестницей, портиками с колоннами и великолепными парадными залами, также типичен для минойской культуры. Акцент скорее на эстетичность, нежели на монументальность в оформлении тронного зала и царских апартаментов, выражает, возможно, то, что историк культуры Джакетта Хоукс называет «женским духом» критской архитектуры.

Кносс, который мог насчитывать сотню тысяч жителей, был связан с южным побережьем прекрасной мощеной дорогой, первой дорогой такого рода в Европе, Его улицы, как и улицы других дворцовых центров, Маллии и Феста, были вымощены и застроены аккуратными двух-, трехэтажными домами, с плоскими крышами, иногда с летней пристройкой, в которой можно было спать теплыми летними ночами.

Хоукс описывает города, окружающие дворцы, как «хорошо приспособленные для цивилизованной жизни», а Плейтон характеризует «частную жизнь» этого периода, как «достигшую высокой степени утонченности и комфорта». «Дома были хорошо оборудованы, отвечая всем практическим нуждам, а вокруг них была создана привлекательная среда. Минойцы были близки к природе, и их архитектура позволяла им наслаждаться ею», – заключает он.

Критская одежда, красивая и практичная, не стесняла свободы движений. Физическими упражнениями и спортом занимались в свое удовольствие и мужчины, и женщины. Что касается еды, то культивировались различные виды зерновых; наряду с животноводством, рыболовством, пчеловодством и виноделием это обеспечивало здоровье и разнообразное питание.

Развлечения и религия были тесно переплетены, и это делало отдых критян приятным и содержательным. «К прочим радостям жизни, – пишет Плейтон, – добавлялись музыка, пение и танцы. Частыми были общественные церемонии, в основном религиозного характера, сопровождавшиеся процессиями, банкетами, акробатическими представлениями в построенных для этого театрах или на аренах». Среди них была и знаменитая критская taurokathapsia – игры с быками.

Другой ученый, Рейнольдс Хиггинс, обобщает эту сторону критской жизни так: «Религия для критян была радостным занятием, обряды совершались в дворцах-храмах или в открытых святилищах на вершинах гор, или в священных пещерах… Их религия была тесно связана с развлечениями. Самыми важными были игры с быками, которые, возможно, проводились в центральных дворах дворцов. Молодые мужчины и женщины, разделившись на команды, по очереди старались схватить за рог нападающего быка и запрыгнуть ему на спину».

Равноправное партнерство между женщинами и мужчинами, характерное для минойского общества, нигде, наверное, не проявлялось так ярко, как в этих священных играх с быками, когда молодые женщины и мужчины выступали вместе и вверяли друг другу свою жизнь. Эти ритуалы, сочетавшие в себе возбуждение, мастерство и религиозный пыл, также стали характерными для минойского духа и по другой важной причине: они были рассчитаны не только на личное удовольствие или спасение, но и на то, чтобы просить божественные силы о благополучии для всего общества.

Еще раз подчеркнем, что Крит не был некоей идеальной утопией, но вполне реальным человеческим обществом, полным проблем и недостатков. Это было общество, возникшее несколько тысяч лет назад, когда еще не было ничего похожего на то, что мы теперь называем наукой, когда люди пытались объяснить явления природы через анимистические представления и задобрить их жертвоприношениями. Более того, это было общество, существующее в мире мужского господства и агрессивности.

Мы знаем, что у критян было оружие, например прекрасно украшенные кинжалы, изготовленные с высоким техническим мастерством. Возможно, при военных столкновениях в Средиземноморье они также участвовали в морских битвах, охраняя свои торговые морские пути, защищая свои берега. Но в отличие от других развитых цивилизаций того времени, критское искусство не воспевает военные действия. Как уже отмечалось, даже знаменитый двойной топор Богини символизировал щедрое плодородие земли. Напоминая мотыгу, которой взрыхляли землю для посева, топор в то же время был стилизацией бабочки, одного из символов трансформации и возрождения Богини.

Нет и указаний на то, что материальные ресурсы Крита были – как это происходит сейчас – вложены в средства уничтожения. Напротив, есть свидетельства того, что богатства острова использовались, прежде всего, чтобы создать гармоничную жизнь.

Как пишет Плейтон, «вся жизнь критян была принизана пламенной верой в богиню Природу, источник всего мироздания и гармонии. Отсюда их миролюбие, ненависть к тирании и уважение к закону. Даже среди правящих классов неизвестны были личные амбиции, нигде не найдешь ни имени автора на произведении искусства, ни записи деянии правителя».

В наше время, когда «миролюбие, ненависть, к тирании и уважение к закону» стали необходимы для выживания человечества, разница между духом Крита и духом соседних цивилизаций может представлять больше чем просто академический интерес. В критских городах, не имевших оборонительных сооружений, в «незащищенных» виллах на берегу моря и в отсутствии каких бы то ни было указаний на то, что города-государства вели войны друг против друга или выступали в захватнические походы (в отличие от других огороженных крепостной стеной, агрессивных городов) мы находим подтверждение того, что наши надежды на возможность мирного сосуществования не просто, как часто говорят, «утопические мечты». А в его мифологической образности – Богиня – Мать Вселенной и люди, животные, растения, вода, небо как ее воплощение – мы находим признание нашего единства с природой, что сегодня есть для нас важнейшее условие экологического выживания.

Но, возможно, важнее всего то, что критское искусство, особенно в ранне-минойский период, отражало общество, в котором власть не приравнена к господству, разрушению и притеснению. Говоря словами Джакетты Хоукс, одной из немногих женщин, писавших о Крите, здесь отсутствовала «идея монарха-воина, упивающегося унижением и кровью своих врагов», «На Крите, где в руках благословенных правителей, живущих в роскошных дворцах, были богатство и власть, не было ни следа проявлений мужской гордыни и бездумной жестокости».

Равно удивительно – и показательно – отсутствие в искусстве минойского Крита грандиозных сцен битвы или охоты. «Отсутствие этих проявлений всемогущего мужчины-правителя, которые были столь распространены в то время и на той стадии культурного развития, что стали почти универсальным, – комментирует Хоукс, – является одним из оснований для предположения, что минойские троны занимали царицы». К этому выводу приходит и антрополог Руби Рорлих-Ливитт. Описывая Крит с феминистской точки зрения, она указывает, что именно современные археологи назвали вышеописанного юношу «молодым принцем» или «царем-жрецом», тогда как на самом деле еще не было найдено ни одного изображения царя или главного божества-мужчины. Она также замечает, что отсутствие в критском искусстве идеализации мужского насилия и разрушающей силы идет рука об руку с тем обстоятельством, что в этом обществе «мир держался 1500 лет и внутри, и за пределами страны – в эпоху непрерывных военных столкновений».

Плейтон, который также считает минойцев «исключительно миролюбивым народом», пишет все же о царях, занимавших минойские престолы. Однако и он поражен тем, как «каждый царь правил своими владениями в согласии и „мирном сосуществовании“ с остальными». Плейтон отмечает тесные связи между властью и религией, что всегда характерно для древнейшей политической жизни. Но подчеркивает, что в отличие от других городов-государств того времена, «царская власть была, вероятно, ограничена советом высших лиц, в котором были представлены другие общественные классы».

Эти все еще часто игнорируемые факты о допатриархальной цивилизации древнего Крита дают ключ к истокам того, что так дорого нам в Западной цивилизации. Поразительно! Наше представление о том, что правительство должно выражать интересы всего народа, было воплощено в жизнь на минойском Крите до так называемого зарождения демократии в классические времена Греции. Более того, принятая сейчас концепция власти как ответственности, а не господства тоже, оказывается, не наше изобретение.

Ибо свидетельства указывают на то, что власть на Крите была ближе к ответственности материнства, а не к подчинению господствующей мужской элите – силой или страхом силы. Это – форма власти, характерная для модели общества партнерства, в котором сама женщина и то, что с ней связано, не обесценивались систематически. И это – форма власти, которая все еще преобладала на Крите в то время, как продолжалось его социальное и техническое развитие, влиявшее и на развитие культурное.

Особенно интересно, что в Бронзовом веке на Крите все еще почитают Богиню, дающую жизнь всей природе, как высшее воплощение тайн мира, а женщины продолжают сохранять важное положение в обществе. Здесь, как пишет Рордих-Ливитт, «на предметах искусства и ремесел чаще всего изображены женщины. И они заняты какими-то общественными делами».

Таким образом, утверждение, что городам-государствам присущи воинственность, иерархическая структура общества, подчиненное положение женщины, неосновательно. В критских полисах, славных своим богатством, высоко развитыми искусствами, ремеслами и процветающей торговлей, техническое развитие, а с ними и усложняющаяся общественная структура, дальнейшая специализация, не несли с собой никакого ущерба положению женщин в обществе. Напротив, новое распределение ролей в меняющихся условиях не ослабляло, а усиливало их статус. Поскольку не происходило никаких фундаментальных общественных и идеологических изменений, новые процессы не приводили к нарушению исторической преемственности, которое мы видим в других местах. В южной Месопотами IV тысячелетия до н. э. мы находим социальное расслоение и постоянные военные действия наряду со снижением статуса женщин. На минойском Крите, несмотря на урбанизацию и общественное расслоение, войны не велись и статус женщин не снижался.

Невидимость очевидного

Традиционная система взглядов, строящаяся на принципе иерархии, подразумевает, что, если женщина занимает в обществе высокое положение, положение мужчины обязательно должно быть ниже. Ранее мы видели, как свидетельства о матрилинейном наследовании и родстве, о женщине как высшем божестве, жрицах и царицах, наделенных временной властью, воспринимались как указания на общество матриархата. Но это заключение не подтверждается археологическими данными. Точно так же, из высокого статуса критских женщин вовсе не следует, что статус критских мужчин можно сопоставить с положением женщин в общественных системах с мужским господством.

На минойском Крите сам комплекс отношений между полами: определение и содержание родовых ролей, а также отношение к чувственности и сексу – явно отличался от нашего. Например, платья с открытой грудью у женщин и узкие, подчеркивающие гениталии, одежды у мужчин демонстрируют откровенное любование сексуальными различиями и осознание того наслаждения, которое может быть возможно благодаря этим различиям. Современная гуманистическая психология позволяет утверждать что это «наслаждение» усиливало чувство взаимопонимания между женщиной и мужчиной.

Естественное отношение критян к сексу имело и другие преимущества, не укладывающиеся в рамки традиционного мировоззрения, в котором религиозная догма часто рассматривала секс как больший грех, чем насилие. Как пишет Хоукс, «критяне, видимо, давали выход своей агрессивности в свободной и уравновешенной сексуальной жизни». Наряду с увлечением спортом и танцами, с творческим духом и любовью к жизни эти свободные взгляды на секс способствовали гармоничному характеру жизни.

Как видим, среди других цивилизаций этого периода Крит выделяется прежде всего духом. По выражению Арнольда Хаубера, «минойская культура кардинальным образом отличается по духу от современных».

А дальше – неодолимое препятствие, ученые встречаются с информацией, которая автоматически исключается при господствующем мировоззрении. Когда дело доходит до связывания этого основного отличия с тем обстоятельством, что минойский Крит был последним и наиболее технически развитым обществом, где мужское господство не было нормой, большинство ученых вдруг смущаются или поспешно изменяют направление поисков. В лучшем случае обходят эту трудность стороной. Они могут отметить, что в отличие от других древних и современных цивилизаций, на Крите «женские» добродетели миролюбия и восприимчивости к нуждам других получили социальный приоритет.

Почти во всех работах по Криту встречается ссылка на любопытное примечание Ч. Дарвина из «Происхождения видов». Работая над разделом о расовых различиях, Дарвин вспоминал, как, когда он был в Египте, ему показалось, что у статуи фараона Аменхотепа III негроидные черты. Пусть лишь в примечании, но Дарвин сразу же сделал вывод из того, что видел собственными глазами и что было затем подтверждено, – в Египте бывали черные фараоны. Хотя, по словам Дарвина, – его наблюдения были в дальнейшем подкреплены свидетельствами двух людей, которые были с ним в это время, он счел себя обязанным процитировать мнение двух широко известных авторитетов по этому вопросу, Дж. К. Нотта и Дж. Р. Глиддона, которые в своей книге «Типы человечества» описали черты фараонов как «в высшей степени европейские» и утверждали, что эта статуя не имела никаких признаков «негроидной примеси».

В начале главы мы отметили случаи такого рода, связанные с женщинами-фараонами, например, с Мериет-Нит и Нит-Хотеп. Но если в египтологии подобный вид авторитетной слепоты встречается нечасто, то в большей части научной литературы по Криту – она распространяется на все, искажая, лишая смысла, в лучшем случае, упрощая на редкость ясный смысл критского искусства. Гораздо позже Дарвина, когда обнаружили больше статуй и намного больше четких свидетельств существования в истории Египта черных правителей, эксперты (подавляющее большинство их были, конечно, белые мужчины) все еще утверждали, что не было никаких признаков «негроидной примеси». Точно так же поразительные свидетельства существенных отличий Крита от других обществ все еще не признаны большинством ученых.

Центральная роль женщины в критском обществе настолько поразительна, что с момента открытия минойской культуры ученые не могли полностью ее игнорировать. Однако, подобно Дарвину, они чувствовали себя обязанными увязать то, что видели собственными глазами, с господствующей идеологией. Например, когда сэр Артур Эванс в начале 1900-х годов начал раскопки на острове, он признал, что у критян был культ женского божества. Он также увидел, что критское искусство изображало то, что он назвал «сценами женской доверительности». Однако, комментируя эти сцены, Эванс почувствовал себя обязанным истолковать их как «женскую болтовню» или «светские сплетни».

Позиции Ганса Гюнтера Бушхольца и Вассоса Карагеоргиса, с одной стороны, напоминают пародию на стереотип немецкого отношения к женщине. С другой стороны, даже они заключают, что «превосходство женщин во всех сферах жизни острова было отражено в пантеоне» и что «почтение к женщине присутствует даже в религии более мужской микенской цивилизации». И только женщина, Джакетта Хоукс, прямо характеризует минойскую цивилизацию как «женскую», но даже она не идет дальше в этом важном направлении.

Плейтон особо отмечает: «во всех сферах жизни видна важная роль женщин»: «женщины – или по крайней мере влияние женской чувствительности, несомненно, внесли заметный вклад в минойское искусство». «На руководящую роль женщин в обществе указывает то, что они принимали активное участие во всех сторонах жизни Нового Дворца», – пишет он. Но признав высокий статус женщин и их активное участие во всех аспектах жизни как важную характеристику критской культуры, даже Плейтон чувствует себя обязанным добавить, что «это могло быть благодаря отсутствию мужчин из-за долгого мореплавания». В остальном это – прекрасная научная работа, в которой специально отмечается, что хотя «неправильно было бы считать Крит обществом матриархата, существует, однако, множество свидетельств того, что даже в более позднее эллинское время наследование шло по материнской линии».

Таким образом, мы снова и снова видим, как под господствующей системой взглядов наше реально прошлое и истоки нашей культурной эволюции лишь едва различимы, «как сквозь тусклое стекло». Но осознав всю важность того, что предвещает нам прошлое, – чем мы на уровне нашего социального и технического развития могли и еще можем стать, – мы сталкиваемся с навязчивым вопросом: что привело к радикальному изменению в культурном развитии, изменению общества, питаемого Чашей, что ввергло нас в общество, управляемое Клинком? Когда и как это случилось? И что эта катастрофическая перемена говорит нам о нашем прошлом – и нашем будущем?

Глава 4
МРАЧНЫЙ ПОРЯДОК ИЗ ХАОСА: ОТ ЧАШИ К КЛИНКУ

Мы измеряем время, которое нас учили называть человеческой историей, в веках. А более ранние этапы совсем другой истории – в тысячелетиях. Палеолит относится к периоду более 30000 лет назад. Сельскохозяйственная революция века неолита произошла более 10000 лет назад. Чатал-Хююк основан 8500 лет назад. А критская цивилизация пала лишь 3200 лет назад.

На протяжении промежутка времени, во много раз более длинного, чем та история, которую мы исчисляем в своих календарях от рождества Христова, в большинстве европейских и ближневосточных обществ главное значение принадлежало технологиям – они поддерживали или повышали уровень жизни. За тысячи лет неолита большие успехи были сделаны в производстве пищи благодаря развитию сельского хозяйства, охоты, рыболовства и приручению животных. Совершенствовалась конструкция жилищ, стали изготовляться ковры, мебель и другие предметы домашнего обихода и даже (как в Чатал-Хююке) начало формироваться городское устройство. Благодаря изобретению ткачества и шитья одежду перестали делать из шкур и кожи. И по мере того как складывались материальные и духовные основы развитых цивилизаций, процветало также и искусство.

Очевидно, как правило, родство велось по материнской линии. Пожилые женщины или предводительницы кланов управляли производством и распределением плодов земли, которые, вероятно, принадлежали всем членам коллектива. Наряду с общественной собственностью на основные средства производства и понимания общественной власти как ответственности и попечения об общем благе, это был в основном кооперативный общественный строй. Женщины и мужчины – а иногда, как в Чатал-Хююке, люди разных рас – работали сообща на общее благо.

Большая физическая сила мужчин не служила здесь почвой для социального угнетения, воинственности или сосредоточения частной собственности в их более сильных руках. Не создавала она и почвы для превосходства мужчин над женщинами или «мужских» ценностей над «женскими». Напротив, преобладающая идеология была гиноцентрической, или, другими словами, имела в центре женщину, божество, наделенное женским обликом.

Превыше всего, как мы видим, ценились здесь созидательные силы природы, символом которых была Чаша, или источник жизни. В то же время, обязанностью жриц и жрецов было не служить грубой мужской элите и не благословлять ее деяния, а заботиться о благе всех членов коллектива, подобно тому, как предводители клана распоряжались совместно владеемыми и обрабатываемыми землями.

Но затем произошли большие перемены – настолько большие, что ни одно известное нам событие истории культурного развития не может сравниться с ними.

Вторжения с периферии

Сначала все было похоже на легендарное библейское облако «не более ладони» – действия незначительных на первый взгляд кочевых групп, скитающихся по «периферии» в поисках пастбищ. Более тысячелетия они обитали на малопригодных, холодных территориях на краю земли, в то время как первые земледельческие цивилизации распространялись по берегам водоемов на плодородных землях. Этим счастливцам, наслаждавшимся ранним расцветом эволюции, мир и благополучие наверняка казались единственно возможной формой существования, а кочевники – не более чем периферийным новшеством.

Мы можем только предполагать, как и на протяжении какого времени увеличивались эти кочевники в числе и в грубой силе. Но к пятому тысячелетию до н. э. или около семи тысяч лет назад, мы начинаем находить свидетельства того, что Меллаарт называет схемой крушения древних культур неолита на Ближнем Востоке. Археологические останки ясно указывают на напряженность, возникшую к этому времени на многих территориях. Существуют свидетельства вторжений, природных катастроф, повлекших за собой обширные разрушения. Во многих районах исчезают традиции знаменитой гончарной росписи. Постепенно наступает время спада и застоя. Наконец в этот период растущего хаоса развитие цивилизации и вовсе останавливается. Как пишет Меллаарт, до появления шумерской и египетской цивилизаций оставалось еще две тысячи лет.

В Древней Европе физическое и культурное разрушение обществ неолита, поклоняющихся Богине, также начинается в пятом тысячелетии до н. э. во времена Первой Курганской волны, по выражению Гимбутас. «Благодаря датировке радиоуглеродным методом, сейчас можно проследить несколько миграций степных скотоводов или „курганского“ народа, которые пронеслись по доисторической Европе», – сообщает Гимбутас. Эти повторяющиеся нашествия и последующие культурные шоки, а также перемещения населения были сосредоточены в трех больших потоках: первая волна – 4300–4200 годы до н. э., вторая волна – 3400–3200 и третья волна – 3000–2800 годы до н. э. (даты выверены дендрохронологическим методом).

«Курганцы» принадлежали к племенам, которые ученые называют индоевропейскими, или арийскими, и которые в наше время Ницше, а затем Гитлер провозгласили единственной истинно европейской нацией. В действительности, они не были европейцами по происхождению, так как пришли с северо-востока Евразии. Не были они и индийцами, до арийского вторжения в Индии жил другой народ, дравиды.

Однако термин «индоевропейцы» остался. Он относится к длинной череде вторжений кочевников с севера континента. Возглавляемые сильными жрецами и воинами, они принесли с собой мужских богов войны и гор. Арийцы в Индии, хетты и маиттанне в Месопотамии, лувийцы в Анатолии, курганцы в восточной Европе, ахейцы и позднее дорийцы в Греции постепенно насаждали свою идеологию и стиль жизни на завоеванных территориях.

Были вторжения и других кочевников. Наиболее известен семитский народ, который мы называем еврейским, пришедший из южных пустынь и вторгшийся в Ханаан (позднее названный Палестиной по имени филистимлян, одного из проживавших на этой территории народов). Нравственные принципы, которые мы связываем с иудаизмом и с христианством, и акцент на стремлении к миру, делаемый во многих современных церквах и синагогах, как-то заслонили от нас то обстоятельство, что первоначально древние семиты были воинственным народом, предводительствуемым кастой воинов-жрецов (левитское племя Моисея, Аарона и Йешуа). Как и индоевропейцы, они тоже принесли с собой жестокого и злого бога войны и гор (Иегову, или Яхве). И постепенно, как читаем в Библии, тоже насаждали свою идеологию и стиль жизни на захваченных территориях и среди покоренных народов.

Это поразительное сходство между индоевропейцами и древними евреями привело к заключению, что у них могут быть некие общие истоки или, по крайней мере, какие-то элементы культурного проникания. Но важны даже не эти ненайденные кровные или культурные связи. Важно то, что определенно объединяет эти народы: структура общественной системы и идеологии.

У них было две общих черты: первая – общественная система, в которой мужское господство, мужское насилие и иерархическое и авторитарное строение общества были нормой, и вторая – в отличие от обществ, заложивших основу западной цивилизации, типичным способом получения материальных богатств здесь было развитие не технологий производства, а все более эффективных технологий разрушения.