Текст книги "Чаша и клинок"

Автор книги: Риан Айслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Разрушение Крита

Насильственное падение Крита особенно драматично – и поучительно. Расположенный к югу от европейского материка, Крит на какое-то время был заботливо отгорожен морем от воинственных орд. Но в конце концов и ему пришел конец; последняя цивилизация, основанная на партнерстве, а не на господстве, пала.

Начало падения повторило материковую схему, микенский период, в руках ахейцев, критское искусство становится менее непосредственным и свободным. И, как показывают археологические свидетельства, в центре его внимания вдруг оказывается смерть. «До того как они попали под ахейское влияние, критяне не признавали пышных погребальных обрядов, – замечает Хоукс. – Отношение же ахейской элиты к ним было противоположным». Теперь мы находим указания на то, что на погребение знать тратились большие средства и усилия. И, что говорит само за себя, отчасти под влиянием ахейцев, отчасти в силу растущей угрозы следующей волны вторжения, появляются ясные признаки растущей воинственности.

Когда и как начался и закончился микенский период на Крите, до сих пор является предметом спора. Одна из теорий утверждает, что ахейское правление как на самом Крите, так и в минойских поселениях Греции, пришло вслед за серией землетрясений, ослабивших минойскую цивилизацию, которая не в состоянии была противостоять варварскому напору с севера. Трудность состоит в том, что эти разрушение обычно датируются примерно 1450 г. до н. э., а свидетельств вооруженного вторжения в это время на Крите нет. Но, так или иначе, в результате ли завоевания, последовавшего за землетрясениями, военного ли переворота или женитьбы ахейских вождей на критских царицах – известно, что последние столетия критской цивилизации остров находился под властыо грекоязычных ахейских царей. И хотя эти люди многое переняли у более цивилизованных минойцев, они принесли с собой общественный и идеологический строй, ориентированный больше на смерть, чем на жизнь.

Некоторые сведения о микенском периоде мы можем почерпнуть из табличек, написанных так называемым линейным письмом Б, найденных на Крите и в Греции. На табличках, обнаруженных в Кноссе и в Пилосе (микенском поселении на самом юге Греции), перечислены имена божеств. К глубокому удовлетворению сторонников идеи преемственности цивилизаций Крита и античной Греции, они показывают, что богам более позднего олимпийского пантеона (Зевсу, Гере, Афине, Артемиде, Гермесу и т. д.), хотя и в других формах и контекстах, поклонялись уже за несколько столетий до того, как мы снова услышим о них у Гесиода и Гомера. Как и археологические свидетельства, эти таблички обнаруживают, по выражению Хоукс, «гармоничный брак критских и ахейских богов».

Однако этот микенский брак минойской и ахейской культур был недолговечным. Из пилосских табличек, многие из которых, по словам Хоукс, «были написаны в последние дни мира как еще одна тщетная попытка предотвратить катастрофу», мы узнаем, что микенский ванака, или царь, получил упреждение о близящейся атаке Пилоса. «Сообщение было встречено без паники, – говорит Хоукс. – Чиновники оставались на своих скамьях, терпеливо записывая все, что совершалось». Гребцов собрали, пытаясь организовать флот для обороны с моря. Каменщиков отправили, видимо, строить укрепления вдоль незащищенной береговой линии. Для снаряжения солдат было собрано около тонны бронзы и созвано около двухсот мастеров по бронзе. Была использована даже бронза, принадлежащая святилищам Богини, и Хоукс называет это «волнующим признаком перехода от мира к войне».

Однако, все было бесполезно. «Нет никаких свидетельств того, что столь необходимые стены были возведены в Пилосе, – пишет Хоукс. – От табличек, в которых описаны усилия по спасению царства, следует обратиться к остовам царского дворца, чтобы убедиться, что оно пало. Варварские воины ворвались внутрь. Расписанные комнаты и содержащиеся в них сокровища, должно быть, изумили варваров… Разграбив дворец, они потеряли интерес к этому зданию с его диковинными украшениями. Они подожгли его, и он полыхал… Жар был таким сильным, что глиняная посуда в кладовых расплавилась в стекловидные комочки, а камни превратились в известь… На складах и в конторе у входа забытые таблички обожглись до такой прочности, что сохранились навсегда».

Так постепенно и в материковой Греции, и на островах, и на Крите очаги цивилизации, достигшей высочайшего уровня развития, были разрушены. «Видимо, история повторялась – Микены, Тиринф и все остальные царские оплоты, кроме Афин, были смыты варварской волной, – пишет Хоукс. – Дорийцы в свое время захватили Пелопоннес (без Аркадии) и продолжили, завоевав Крит, Родос и все прилегающие острова. Наиболее древний из всех царских домов, Кносс, возможно, пал одним из последних».

К XI в. до н. э. все было кончено. После ухода жителей в горы, откуда они время от времени совершали партизанские военные вылазки против дорийцев, пали последние участки сопротивления. Вместе с толпами переселенцев дух, когда-то сделавший Крит, по словам Гомера, «богатой землей и прекрасной», покинул остров, так долго, бывший ему домом. Со временем даже само существование уверенных в себе женщин – и мужчин – минойского Крита, было забыто, как забыты были миролюбивый и созидательный характер цивилизации и животворящие силы Богини.

Раздробленный мир

Падение Крита около трех тысяч лет назад как бы ознаменовало конец целой эпохи. Начался же ее упадок, как мы видели, еще на тысячу лет раньше. Примерно с 4300 или 4200 до н. э. древний мир сотрясался от накатывавших волн варварских нашествий. После начального периода разрушения и хаоса постепенно стали возникать общества, которые превозносятся в наших учебниках как начало западной цивилизации.

Но внутри этого нарочито величественного и славного начала была трещина, которая расширилась в наши дни до опаснейшей пропасти. После тысячелетнего подъема в техническом, социальном и культурном развитии на пути – зловещая расселина. Разрыв между технической и социальной эволюцией, с одной стороны, и культурной эволюцией, с другой, постоянно растет. Научно-техническое и социальное движение в сторону большей структурной и функциональной сложности возобновилось. Но возможности культурного развития ограничены, грубо втиснуты в рамки общества, основанного на принципе господство-подчинение.

Общество становилось иерархическим, воинственным, господство захватили мужчины. Анатолию, где народ Чатал-Хююка тысячелетиями жил в мире, завоевали хетты, индоевропейский народ, упоминающийся в Библии. И хотя археологические останки, такие как святилище Язылыкая, показывают, что Богиню еще почитали, она постепенно низводилась до положения жены или матери новых богов войны и грома. По такой схеме развитие шло в Европе, Месопотамии, Ханаане. Богиня не только перестала быть верховным божеством, но даже превратилась в покровительницу войны.

Людям, жившим в эти ужасающие времена, должно было казаться, что сами небеса, некогда принадлежавшие щедрой Богине, были захвачены теперь антигуманными сверхъестественными силами, вступившими в союз со своими грубыми представителями на земле. Нормой становились не только «богоизбранный» сильный правитель и постоянные войны; существуют свидетельства, что в период с 1500-х по 1100-е годы до н. э. в природе и культуре царил невиданный хаос.

Именно в это время в Средиземноморье произошла серия вулканических извержений, землетрясений и наводнений. В самом деле, природа претерпела столько катаклизмов, что, вероятно, все, что происходило тогда, и стало основой легенды об Атлантиде, целом континенте, якобы утонувшем во время небывало сильных и разрушительных природных катастроф.

Однако вместе с ужасами естественными рука об руку шли и ужасы человеческих деяний. С севера все глубже и глубже в Европу проникали дорийцы. Под ударами их железного оружия в конце концов пали Греция и даже Крит. В Анатолии под натиском новых завоевателей погибла воинственная хеттская империя. Хетты, в свою очередь, двинулись в глубь Сирии. Земли Леванта тоже подвергались набегам, с суши и с моря, вытесненных народов, включая филистимлян, известных нам из Библии.

Ставшая мощным государством Ассирия вторгалась во Фригию, Сирию, Финикию, добралась даже до Анатолии и гор Загрос на востоке. Степень жестокости захватчиков можно представить по барельефам, увековечившим «героические» подвиги более позднего ассирийского царя, Тиглатпаласара. Огромное количество людей – целые города – было заживо посажено на кол.

Волна вторжений докатилась даже до далекого Египта: племена, названные в иероглифах «народами, моря» (некоторые ученые считают их беженцами Средиземноморья), пытались захватить дельту Нила в начале XI в. до н. э. Они были побеждены Рамсесом III, но и сегодня, запечатленные в его заупокойном храме в Фивах, они стремятся мимо нас на кораблях, колесницах и пешком, со своими семьями на повозках, запряженных быками.

В Ханаане, где как полагают исследователи Библии, было три миграционных волны, еврейские племена, объединенные теперь под предводительством левитов, начали серию завоевательных войн. Как видно из Библии, несмотря на то, что Иегова обещал им победу, потребовались сотни лет, чтобы преодолеть сопротивление ханаанеев, что в Библии объясняется то желанием Бога, чтобы его народы «знали и учились войне», то стремлением проверить и наказать их, то заботой о том, чтобы «земля не сделалась пуста», если сразу будут изгнаны все враги. И, как тоже видно из Библии (например, Второзаконие 3:3–6), в обычае этих «боговдохновенных» воинов было захватывать города так, что никого не оставалось в живых – ни мужчин, ни женщин, ни детей. По всему древнему миру теперь один народ противостоял другому, мужчины – женщинам и другим мужчинам. Скитаясь по просторам раздробленного мира, массы беженцев покидали свои родные жилища в отчаянных поисках пристанища, тихого места.

Но в этом новом мире не находилось такого места. Ибо теперь это был мир, в котором правили грозные боги и мужчины-воины, отобравшие власть у Богини и женской половины человечества. Это был мир, в котором отныне выше будет Клинок, а не Чаша, мир, в котором покой и гармония остались лишь в мифах и легендах давно утраченного прошлого.

Глава 5
ПАМЯТЬ ОБ УТРАЧЕННОМ ВЕКЕ: НАСЛЕДСТВО БОГИНИ

Падение Римской империи, мрачное средневековье, чума, мировые войны, все иные известные нам периоды кажущегося хаоса меркнут в сравнении с тем, что произошло во времена, о которых мы до недавних пор знали так мало: тот перекресток в нашей первобытной истории, когда человеческое общество было насильственно преобразовано. Сейчас, тысячелетия спустя, когда мы приближаемся к возможности второго социального преобразования – на этот раз в прогрессивное общество партнерства, – нам нужно как можно лучше понять тот удивительный отрезок прошлого. Ибо теперь, когда мы владеем технологиями тотального уничтожения, что было некогда прерогативой одного Бога, на карту может быть поставлено само выживание рода человеческого.

Однако огромный пласт новых знаний о первых тысячелетиях человеческой истории настолько противоречит всему тому, чему нас учили раньше, что информация эта недолговечна, как послание, написанное на песке. Она может удержаться в нашем сознании день или даже неделю. Сила традиционного учения неумолимо делает свое дело, омывая, как набежавшая волна, наши новые знания, пока наконец не останется лишь смутное воспоминание о некоем времени воодушевления и надежд. Только взяв на вооружение новые методы – знакомые и незнакомые, мы можем надеяться удержать это знание, сделать его своим.

Эволюция и трансформация

Один из таких методов, как вы видели, заимствован ив открытия стабильности и переменности систем. Эта недавно возникшая научная область, которую обычно называют «новой физикой» или иногда «теорией самоорганизации» и/или «теорией хаоса», впервые предоставляет нам схему для понимания того, что случилось с нами в доисторическую, эпоху и того, что может, в ином направлении, произойти с нами сейчас.

В свете этой концепции как части теории культурной трансформации то, что мы рассматриваем, представляет собой два аспекта общественной динамики. Первый касается социальной стабильности: каким образом на протяжении тысяч лет существовали человеческие общества, чья организация отличалась от той, которую мы привыкли считать образцом. Второй – того, как общественные системы, подобно всем прочим системам, претерпевали фундаментальные изменения.

В предыдущей главе мы видели динамику первого большого социального изменения в нашей культурной эволюции: как после периода неустойчивости системы, или хаоса, наступил критический момент бифуркации, после чего возникла совершенно иная общественная система. Все, что мы узнаем об этом первом изменении системы, демонстрирует нам, что происходит в период фундаментальных или «хаотических» изменений, и высвечивает не только прошлое, но и настоящее и будущее.

Однако может возникнуть вопрос: если переход от общества партнерства к обществу господства возвестил о последующем периоде нашей истории, не означает ли это, что система господства является, в конце концов, шагом вперед в эволюции. Здесь мы возвращаемся к двум моментам, упомянутым во Вступлении. Во-первых, это путаница в употреблении термина «эволюция» и как описательного, и как нормативного – и как слова для описания того, что произошло в прошлом, и как термина, обозначающего движение от «низшего» к «высшему» уровню (при этом подразумевается, что то, что пришло позднее, должно быть лучше). Во-вторых, даже наше техническое развитие было не ровным подъемом, процессом, многократно нарушавшимся откатами назад.

И еще один, не менее важный момент: существенная разница между культурной и биологической эволюцией. Биологическая эволюция влечет за собой то, что ученые называют видообразованием: возникновение широкого разнообразия прогрессивно более сложных форм жизни. Наоборот, человеческая культурная эволюция относится к развитию одного высокоорганизованного вида, который имеет две различные формы, женскую, и мужскую.

Этот человеческий диморфизм, или различие в форме, как мы видели, существенно ограничивает возможности нашей общественной организации, которая может быть основана либо на подчинении, либо на соединении двух половин человечества. Необходимо еще раз подчеркнуть, что каждой из этих двух моделей присущ свой тип технической и социальной эволюции. Следовательно, направление нашей культурной эволюции – особенно ее мирный, либо воинственный характер – зависит от того, какой моделью она руководствуется.

Социально-техническая эволюция может – и, как мы видели, смогла – продвигаться от более простых к более сложным уровням, сначала при обществе партнерства, а позднее при обществе господства. Культурная же эволюция, которая определяет то, как мы используем достижения общественного и научного развития, для каждой модели разная. И это направление культурной эволюции глубоко влияет на направление социально-технической эволюции.

Наиболее очевидным примером является техническое развитие. При модели партнерства его достижения использовались преимущественно в мирных целях. Но с установлением модели господства ускоренно стали развиваться технологии разрушения и подавления, и процесс этот продолжался через все века вплоть до нашего взрывоопасного времени.

Поскольку мы не привыкли смотреть на историю в свете той или иной общественной модели, которая формирует наше прошлое, настоящее и будущее, нам трудно оценить, какое глубокое воздействие они оказали на культурное развитие. Вот почему так важен другой источник, подтверждающий, что примерно пять тысяч лет назад оно претерпело изменения. В отличие от «теории хаоса», этот источник не нов. Это нечто, хорошо нам знакомое, нечто, давно прижившееся в нашем мышлении, – сокровищница священных, светских и научных мифов западной цивилизации, в которой скрыта реальность древнего и лучшего прошлого.

Золотое поколение и легенда об Атлантиде

Древний поэт Гесиод, писавший в конце того периода, который западные историки называют греческим Темным веком, – через триста или четыреста лет после нашествий дорийцев, – сообщает о том, что некогда существовало «золотое поколение». Гесиод пишет: «Недостаток был им ни в чем не известен / Большой урожай и обильный / сами давали собой хлебодарные земли / Они же сколько хотелось, трудились / спокойно сбирая богатства / Стад обладатели многих / любезные сердцу блаженных».

Но на смену этому поколению «с спокойной и ясной душою» пришло «более низкое» «поколение из серебра», которое, в свою очередь, уступило место «поколению медному». «Были те люди могучи и странны… Любили грозное дело Арея, насильщину». Гесиод описывает, как эти люди – теперь очевидно, что это были ахейцы Бронзового века, – принесли с собой войну.

В отличие от двух предыдущих народов они не были мирными земледельцами, «хлеба не ели. Крепче железа был дух их могучий».

О третьем «поколении» Гесиода историк Джон Мэнсли Робинсон пишет: «Мы знаем, кто были эти люди. Они пришли с севера, примерно в 2000 г. до н. э., неся с собой оружие из бронзы. Они обосновались на материке, построили грандиозные микенские крепости и оставили после себя документы, написанные линейным письмом Б, которое, как нам теперь известно, является древней формой греческого языка… Они захватили территорию на юге до Крита и на востоке до побережья Малой Азии, где разграбили город Трою к началу XII века до н. э.».

Однако для Гесиода микенские потомки ахейцев и покоренных ими народов были четвертым самостоятельным «поколением». Оно было «справедливее прежних и лучше», – пишет Гесиод. Как и Гомер, он идеализирует этих людей, которые смогли отказаться от многих варварских обычаев и восприняли более цивилизованные традиции Древней Европы.

Но затем на историческом горизонте Европы появилось «пятое поколение». Это были люди, которые правили Грецией во времена Гесиода и из которых происходил он сам. «Если бы мог я не жить с поколением пятого века! Раньше его умереть я хотел бы иль позже родиться». Как замечает Робинсон, люди «пятого поколения» были дорийцами, своим железным оружием они разрушили микенский оплот и захватили эти земли.

Соответствие гесиодовских медного и железного поколений ахейским и дорийским захватчикам Греции признано наукой. Однако гесиодовское описание «золотого века» мирных земледельцев, которые еще не поклонялись Аресу, богу войны, устойчиво считалось фантазией.

Долгое время это предубеждение относилось и к, возможно, самому известному греческому мифу о древнем и лучшем времени, к легенде об Атлантиде, где, согласно Плейтону, некогда процветала великая и благородная цивилизация, которую поглотило море. Плейтон разместил ее в Атлантическом океане, основываясь, скорее всего, на рассказе египетских жрецов, пересказанном Солоном, которые утверждали, что она лежала «далеко на западе» и датировали ее более поздним временем. Однако, как пишет Дж. В. Льюс в работе «Конец Атлантиды», некоторые черты плейтоновской Атлантиды являются «поразительно точным слепком минойской империи в XVI веке до н. э.». Или, как считает греческий археолог Николае Плейтон, «легенда об утонувшей Атлантиде, дошедшая до нас через Платона, может быть отражением истории минойского Крита и его внезапной гибели». Ибо по Плейтону, Атлантида погибла из-за «невиданных землетрясений и наводнений», что соотносится с указанием современных ученых на то, что минойской цивилизации был нанесен смертельный удар, позволивший ахейцам захватить и Крит, и минойские колонии в Греции.

Эту теорию впервые выдвинул директор греческой Археологической службы профессор Спиридон Маринатос в 1939 году. Позднее она была подтверждена археологическими свидетельствами: примерно в 1450 году до н. э. в Средиземноморье прошла серия вулканических извержений такой силы, что часть острова Тира (теперь это узкий серп земли, которую иногда называют Санторин) погрузилась в море. Эти извержения также вызвали обширные землетрясения и сейсмические волны. То, что эти катастрофические стихийные бедствия, которые, очевидно, легли в основу народной памяти об утонувшей земле, названной Платоном Атлантидой, действительно имели место, также подтверждается археологическими раскопками Тиры и Крита. Там найдены свидетельства сильных разрушений, вызванных землетрясениями и сейсмическими волнами именно в этот период.

Как указывает Льюс, сейчас кажется, что «сейсмические волны были действительно „быком из моря“, посланным на правителей Кносса как проклятье». А история Атлантиды, очевидно, на самом деле – искаженная народная память не о погибшем континенте Атлантида, но о минойской цивилизации Крита.