Текст книги "Шиповник и Ворон (СИ)"
Автор книги: Рэйв Саверен
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
Стоит мне немного пройти вперед, как отсек погружается в полумрак, а уши режет писк механизма блокировки дверей.
– И далеко ты собралась бежать, Ши? – звучит за спиной знакомый голос.
Герант
Она растеряна, отступает назад и нервно облизывает пересохшие губы, а я совершенно дурею, злюсь и просто не могу понять, почему все так резко поменялось.
Хотя нет, я все прекрасно понимаю. Чувства обострены до предела, а метка на ее спине тянет ко мне невидимые нити, которые Ши просто не видит.
Пока что. Когда связь полностью сформируется, мы разделим и эту способность тоже.
Ворон в груди бесится, вырывается из-под контроля и устраивается на моем плече. Смотрит на девчонку, недовольно ершится и будто спрашивает: что происходит, и почему выбранный партнер пытается сопротивляться его решению?
Блять, зачем было сбегать? Совместная ночь стала таким потрясением, что Ши напрочь забыла о моем участии в этой миссии?
Стала, дубина! Ты посмотри на нее! Дрожит, в глаза не смотрит, обдумывает, что сказать.
Но будь я проклят, если позволю ей зажаться и закрыться.
Шаг вперед. Крохотный, чтобы не спугнуть окончательно. Ворон каркает и растворяется в зеленой дымке, но не исчезает полностью – вертится поблизости, вплетается в волосы Ши и касается рук. Ластится, как кошка, вот-вот начнет в глаза заглядывать.
Она отступает снова, упирается спиной в переборку, которую я тоже предусмотрительно закрываю. Бежать некуда, а Бардо дал мне достаточно времени, чтобы хотя бы поговорить.
Да, разговор – это хорошо. Стоит начать хотя бы с него.
– Герант, я…
– Что?
– Может быть, сделаем вид, что ничего не было? Мы выпили, оба были не в себе…
– Я был трезв, Ши.
Девчонка сглатывает и отворачивается.
– Ладно. Я была не в себе. Это все ошибка…
Я натурально немею от такого заявления. В груди болезненно щелкает и скрипит, крохотные невидимые шестеренки поворачиваются, разрывая мне сердце острыми краями.
– Ошибка? – подхожу ближе, протягиваю руку, потому что если не коснусь ее немедленно, то слечу с катушек. Ладонь ложится на побледневшую щеку, большой палец скользит по нижней губе, а дыхание девчонки сбивается, вырывается толчками, и я чувствую жар, текущий по ее спине.
Метка проникла глубоко.
Глубже, чем я мог надеяться.
Обычно на установку связи уходят месяцы, даже годы, но с Ши все летит кувырком, переворачивается с ног на голову.
Странная, непонятная, ранимая. Куда же ты собиралась уйти? Уже слишком поздно, Ши, ты понимаешь? Ты кровью в этом контракте расписалась.
Я чуть не рехнулся в гостинице. Сразу же связался с другом, и, путаясь в объяснениях, изложил суть. Ши звонить даже не пытался – она бы сразу закрылась и отстранилась, убежала в свою «я не могу нравиться» нору.
Бардо только тяжело вздыхал и говорил, что я окончательно разучился обращаться с женщинами. Разумеется, он прав! Я даже не собирался начинать учиться, но эти несколько дней меня наизнанку вывернули, все мысли перетряхнули, перетасовали, как карты в колоде.
И вот теперь мы лицом к лицу, а я по гроб жизни должен всем и каждому за то, что прикрывают мою жопу и помогают исправлять ошибки.
– Кто пришел ко мне, и набросился как дикая кошка? Ши, ты же прекрасно понимала, что делаешь. Разве нет?
Между нами – пара-тройка дюймов, а воздух вокруг вот-вот закипит от напряжения.
– Не отталкивай, – шепчу ей на ухо и прихватываю зубами мочку. – Не твои слова?
– Я…
Она пытается отстраниться, но я сжимаю ее затылок и фиксирую голову. Не отвернется!
Краешком сознания понимаю, что могу получить по яйцам в любой момент. Все-таки я тут не бездомного котенка пытаюсь приручить – могу и огрести, если буду давить слишком сильно.
– И ты хочешь все это забыть? – голос звучит холоднее, чем мне хочется, но в голове полный кавардак и я не могу сдержаться. – Жалеешь, да?
В серой глубине закручиваются настоящие торнадо, а я жадно запоминаю каждую ее черточку, каждый изгиб. Упрямую морщинку между бровей, медный завиток, прилипший к влажному лбу.
– Нет, – слово тихое, едва уловимое, но ворон над моей головой чуть не издает победный клич. – А ты?
Хоть она и пытается показать уверенность, но голосок-то дрожит, в нем полно сомнений!
Так вот в чем дело.
Думает, что повела себя развязно, и я разочарован? Презираю ее? Буду смотреть с отвращением, когда до меня дойдет, что она – полукровка? Все еще ждет удара в спину, насмешек, презрения. Дурилка. Разве я не говорил, что мне все равно?
Да я, твою мать, никогда не был так счастлив, как вчера ночью!
Руки живут своей жизнью, и, все еще удерживая девчонку за шею, я вытаскиваю ее рубашку из штанов. Касаюсь раскаленной кожи под ней, веду пальцем по черной линии знака, нахожу его безошибочно. Метка пульсирует, тянется ко мне, толкается в ладонь, а Ши шипит и льнет к руке сама.
Непривычное чувство, правда? Когда тебя может возбудить всего одна невинная ласка. Ты лужей растечешься, если я сейчас просто прикушу кожу на твоей шее.
Ты привыкнешь, Колючка. Я обещаю.
Рука ныряет ей под спину, туда, где на месте шрамов проступили черные линии крыльев, и Ши вскрикивает и закусывает кулак, чтобы заглушить голос.
Не самое лучшее время и место для ласк – Бардо вот-вот вернется, но я не могу отказать себе в удовольствии – впиваюсь в припухшие губы поцелуем, а Ши, к моему восторгу, отвечает. Неловко и зажато, но отвечает, а через мгновение выгибается, как от удара молнии, и упирается затылком в прохладную стену отсека.
Ее глаза темные, как грозовое небо над городом, а в уголках застыли крохотные бусинки слез.
– Что ты со мной делаешь, вольный?
Утыкаюсь лбом в ее лоб и опираюсь руками по бокам от девчонки. Запираю ее в клетку.
– Я же сказал, – узкие ладони касаются моей груди, замирают прямо над сердцем, обжигают даже сквозь ткань, – ты мне нравишься. И это не пустые слова, Ши. Не сбегай больше, хорошо?
Шиповник
Пристегнув к поясу клинок и револьвер, я почувствовала себя увереннее, будто вернула утраченное равновесие. Бардо сам рассчитывал прыжок, с усмешкой сообщив, что навигатор все-таки написал заявление на перевод.
Глядя на то, как он проводит расчеты и разговаривает с бортовым компьютером, я подумала, что навигатор ему только мешал. Не исключено, что капитан от них намеренно избавлялся, чтобы не путались под ногами. Хорошо хоть в космос не выбрасывал, а позволял уйти по-тихому, когда начинало пахнуть жареными приключениями.
– Навигаторы – такие ранимые ребята, – ворчит он, вводя последние данные для выхода в подпространство, а я только сейчас понимаю, что на Бардо нет венца и все мои мысли – открытая книга, – совсем изнежились за последние годы.
– Они просто не привыкли летать с риском для жизни, – парирует Герант. – Ну знаешь, хотят целыми домой вернуться.
– Ты, кстати, мог бы работать у меня навигатором, – Бардо скалит зубы в широкой улыбке, – я-то знаю, что ты умеешь.
– И видеть тебя каждый день? – вольный вальяжно разваливается в кресле второго пилота. – Гильдия мне за это не доплатит.
Кашляю в кулак, привлекая внимание капитана.
– Так какое у нас задание? Приказы магистра были слишком расплывчаты.
– Собственно, мне он никаких точных указаний не дал, – Бардо мрачнее и хмурится. Веселость слетает с него, как пожелтевшая листва с дерева. – Мы летим на Гулан-Дэ в созвездии Жертвенник. Это старая горнодобывающая колония.
– Не нравится мне твой тон, Бардо.
– Да место не из приятных, – капитан упирается руками в панель навигации и смотрит на меня в упор, что-то обдумывает. – Душно там, Ши. Как в могильнике. Вся планета – одно долбаное кладбище.
– Подробности?
Герант откинулся в кресле и заложил руки за голову. Переглянувшись с капитаном, он заговорил:
– Раньше движки работали на смеси сцилового топлива и берлиды. Это уникальный минерал, который можно найти только на одной планете.
– На Гулан-Дэ?
– Именно, – кивает вольный. – Поговаривали, что берлида – медленный яд, что она травит шахтеров, но регулярные осмотры этого не подтвердили. А потом работники самых глубоких шахт начали жаловаться на слабость и головные боли. Потом пришли температура и галлюцинации, а за ними – чернильные пятна, которые медленно покрывали все тело. Они ширились, не оставляли чистым ни одного участка кожи. Через десять дней чернота захватывала все и человек не мог подняться с постели. Не мог есть и пить, справлять нужду.
Герант прикрыл глаза, будто сам там был и пытался вспомнить подробности.
– Еще через пять дней человек каменел. Буквально. Превращался в эдакую берлидовую статую, но все еще был жив.
Вздрагиваю, представив себе эту картину.
Разум, запертый в камне: без возможности позвать на помощь, пошевелиться, сказать что-то. Участь, что хуже смерти.
– От одного несчастного откололи кусочек и вынесли вердикт – чистая берлида! И только после людям в голову пришла жутка мысль. Догадываешься какая?
Секунду теряюсь в догадках, а потом накрывает осознание. И от него становится так тошно, что я чувствую, как кровь отливает от щек, а по спине катится холодный пот.
– Они копались в…чьих-то останках.
– Вся планета – чьи-то останки, пораженные болезнью.
– Вселенная, вообще, место жуткое, – Бардо устраивается в кресле пилота и кивком указывает мне на место за ним, – вспомнить хотя бы форфору! Дрянь выкосила четыре звездных системы за несколько лет. Ее так и не научились лечить, и принцип очень похож на влияние берлиды. Обращение в камень, мучительная смерть. Только треть человеческих колоний по-настоящему пригодны для жизни. Все остальное – как игра в рулетку. Повезет или нет. Сожрет тебя какой-нибудь долбаный кракен или ты спокойно вернешься в порт.
– Мне кажется, что на всех планетах так, – пристегиваюсь широкими ремнями и искоса поглядываю на Геранта. Он совершенно спокоен, будто нам предстоит веселая прогулка и не более.
Эта уверенность разливается в воздухе и позволяет вздохнуть чуточку увереннее.
Это странное и непривычное чувство «каменной стены», которая не отгораживает тебя от мира, а просто позволяет постоять за ней и прийти в себя, собраться с духом и ринуться в бой. Точна спокойствия, крепость в бушующем океане бесконечных проблем, твердыня, что не сдвинется с места, пока ты не будешь готов.
Широкая ладонь покоится на сложенном дробовике, а в желтых глазах я вижу отражение спящего внутри ворона. Он одобрительно каркает и забавно топорщит перья.
– Когда-нибудь надо будет показать тебе по-настоящему райские миры, – говорит Герант и подмигивает мне.
Прыжок проходит безупречно. Мы вспарываем пространство, как нож – масло, застываем на орбите Гулан-Дэ и передаем сообщение о задании гильдии. Как сказал Бардо – нас должен встретить представитель экспедиции, собранной на планете еще три года назад для особого задания: когда берлидовая пыль улеглась, а всех незараженных переправили в другие колонии, то Совет решил продолжить раскопки, но уже не для добычи зловещего минерала, а ради древнего города, обнаруженного шахтерами как раз перед началом эпидемии.
Все, что появляется за секунду до катастрофы, всегда кажется мне подозрительным. Таких совпадений просто не бывает – я в них не верю – так что даже без намеков Бардо подвязала «каменную» болезнь к древним развалинам. И то, что мы должны были оттуда забрать – заранее вызывало подозрение и миллион вопросов.
– У меня дурное предчувствие, – Герант озвучивает мои мысли. – Зачем Фэду что-то отсюда? Сумасшествие!
– Не ему, – отвечает Бардо, не отрывая взгляд от приборной панели. – Приказ пришел от кого-то из Совета. Через посредника, так что имени не знаю.
– А мне только кулганец посоветовал не брать от Совета никаких заданий, – Герант тяжело вздыхает и упирается затылком в подголовник.
– И ты им пренебрег? Вот это жажда приключений! – смеется капитан.
Вольный скалится и отмахивается от друга, как от надоедливой мошки.
– Пошел ты.
Когда Бардо получает разрешение на посадку, я как раз рассматриваю поверхность планеты. Терракотово-рыжую, покрытую чернильно-синими подпалинами, где берлида подступала к самой поверхности.
Сравнение с растерзанным гниющим телом приходит не сразу. Только когда мы снижаемся достаточно, чтобы рассмотреть котлованы и разломы – результаты работы буровых установок и шахтерских поселений.
Мне кажется, что планета дышит: от малейшего колебания ветра поверхность идет волнами, ворочается, беспокоится и тяжело вздыхает, а из мрака сотен тысяч кратеров что-то следит за кораблем, выжидает, щелкает челюстями в надежде ухватить кусок посочнее.
Чувства опасности и ужаса накатывают с такой силой, что я невольно впиваюсь пальцами в подлокотники и бормочу под нос молитву Садже.
А когда корабль касается взлетной площадки, я едва могу глотать, потому что наваждение не уходит, а только обостряется, растекается по венам холодной гнилью.
Стоит только подняться, как Бардо хватает меня за руку и сжимает с так крепко, что вот-вот треснут кости.
– Из корабля не выходим, – шипит он, а в лице – ни единой кровинки.
– Почему?
– Потому что мы под прицелом, Ши.
Герант
Когда ты – вольный стрелок, то учишься определять, что дело – труба, буквально с первого взгляда. И сейчас это чувство накатывает волнами, душит и медленно проникает в кровоток, растекаясь по телу кислотой.
Бардо достает из-под кресла два молочно-белых сциловых клинка и крепит на пояс. Никогда не видел у него пушки, даже привык к этому, а вот Ши выглядит удивленной и вопросительно изгибает бровь.
– Не люблю я эти бахалки-стрелялки, – ворчит Бардо и криво усмехается. Хлопает Ши по плечу, пытается казаться спокойным, но я по лицу вижу, что друг слишком уж взволнован и возбужден. – Обузой не буду, можешь не сомневаться. Оружие держите под рукой, но не на виду. Нас встретили пушками. Никакого чая с печеньем не предложат, зуб даю.
Он склоняется над панелью и набирает короткое сообщение.
Для Фэда. Магистр должен быть в курсе, что корабль успешно приземлился.
Но я думаю, что Бардо перестраховывается. На всякий случай. Наверняка глава гильдии узнает о «теплом» приеме.
При всем своем деланом безразличии Фэд не бросает пилотов.
– Может, они всех гостей так встречают, – предполагает Ши.
– Не исключено.
По лицу вижу, что Бардо в это не верит. Проверяю дробовик и бросаю взгляд на две готовых к бою пушки, направленных точно в кабину «Зорянки». На боку стволов мерцают красные огоньки заряда и мне совсем не хочется проверять, насколько мощным может быть плевок из оружия такого калибра.
***
Из корабля мы даже не выходим – выплываем.
Медленно и осторожно, будто каждый шаг может грозить взрывом. И, как ни странно, нас встречают. Высокий худощавый мужчина дергано выступает вперед, и кажется, что его ноги вообще не касаются красноватого камня, которым вымощена вся площадка.
Незнакомец едва заметно вздрагивает и кривит тонкие губы, а в водянистых голубых глазах проступает такая невыносимая мука, что я невольно ежусь. Он похож на марионетку, что вынуждена ступать по лезвиям босыми ногами.
За мужчиной топчется такая же высокая женщина и картинно заламывает руки. Худое вытянутое лицо не выражает абсолютно ничего, а темные волосы с такой силой стянуты на затылке, что кожа вот-вот должна лопнуть, обнажая кости. Только глаза у этой безэмоциональной куклы кажутся живыми. Темные, с красноватыми отблесками, будто там, в глубине зрачков, тлеют угли не угасшего костра.
– Корэкс Варго, – представляется мужчина и протягивает руку Бардо. Тот отвечает на рукопожатие, но без видимой охоты. Сжимает ладонь всего мгновение, прежде чем отступить назад. – Прошу прощения за такой прием, но мы должны соблюдать меры безопасности. Защита раскопок – наша основная задача.
– Защита от кого? – друг удивленно вскидывает бровь и бросает на меня предостерегающий взгляд. Приказывает держаться позади, и я вижу, как напрягается спутница Корэкса. Подбирается вся и закладывает руки за спину. Оружие нащупывает? – В этом секторе никого не бывает. Даже камкери в свое время обошли Гулан-Дэ.
– Ваши данные устарели, капитан, – Корэкс поджимает губы и вытягивается в полный рост. Саджа меня забери! Эта «жердь» выше нас чуть ли не на голову, если не больше. Из-за хрупкого телосложения опасным мужчина не кажется, но я сразу отметил пистолет у него на поясе. – камкери проявляют большой интерес к этой планете. Уже давно. Впрочем, это не имеет отношения к цели вашего визита. Не так ли?
– Абсолютно! – Бардо широко улыбается и разводит руки в стороны, – мне плевать, чем вы тут занимаетесь. Мое дело – забрать груз и оставить вас копаться в этом проклятом песке.
Корэкс растягивает губы в слабом подобии улыбки.
– Следуйте за мной, капитан.
***
Большинство шахтерских городов строят на поверхности, спуская вниз лифты и грузовые платформы. На Гулан-Дэ все было не по-человечески: слишком уж часто погода здесь преподносит сюрпризы.
Мощные ураганы могли без особых усилий поднять в воздух несколько жилых блоков и швырнуть их прочь, песчаные бури проносились над поверхностью, срывая мясо с костей и кроша оборудование в пыль. После первого же происшествия колонию перенесли под землю, потратив на это Саджа знает сколько времени и ресурсов.
Кто-то говорит, что сама природа против разорения мертвой планеты.
Могильник стоило оставить в покое, но разве это имело значение, когда несколько унций берлиды стоили целое состояние?
Теперь я смотрю на последствия и к горлу подкатывает удушливый комок тошноты, а Ши неосознанно держится поближе и осматривается по сторонам со смешанным выражением ужаса и непонимания.
Нас встретило искусственное желтоватое освещение, очищенный воздух, пахнущий какой-то ядреной химией. И вереница чернильно-черных статуй у самого входа в жилые сектора.
Здесь были мужчины и женщины всех возрастов. Попадались даже статуи детей.
Первая мысль – искусная работа из берлиды, эдакая извращенная насмешка над всеми теми, кто погиб здесь, но стоило только остановиться у одной такой скульптуры, как по спине пробегала дрожь, а внутренности леденели.
В нескольких местах камень треснул, обнажив вполне себе человеческие белые кости. Маленький мальчик стоял у самой дороги, сверкая ребрами, раскинув руки в стороны, точно приветствовал гостей.
– Саджа всемогущая… – пробормотала Ши, прикрывая рот ладонью.
– Странные у вас понятия об искусстве, – я пытаюсь отвести взгляд, но куда ни посмотри – постоянно наталкиваешься на статуи. Спокойные лица. И у всех открытые глаза.
Десятки и десятки молчаливых наблюдателей, навеки закованных в каменные панцири.
– Люди должны помнить, – сопровождавшая Корэкса женщина впервые открыла рот, и голос у нее оказался – как наждачная бумага. Из-под сведенных бровей полыхнули черные глаза, и дурное предчувствие во всю всколыхнулось под ребрами. Ворон беспокойно заерзал, раздулся от злости и недобро каркал где-то на краешке сознания.
– Вереница трупов – такое себе напоминание. Даже вымости вы дорогу могильными камнями – смотрелось бы не так дико.
– Вы рассуждаете не как местный житель, – женщина позволила себе улыбку, от которой кожа на бледном лице натянулась еще сильнее. – Пришельцам не понять, как важно помнить об опасностях Гулан-Дэ.
Я бросаю быстрый взгляд на Ши, а она не может оторваться от одной из статуй.
И чувствую кожей, как в ней медленно закипает злость, как бурлит под кожей неприятие, отторжение и отвращение к увиденному. Девчонка заводится с пол-оборота, как потревоженный хищный зверь, но не произносит ни слова, почти не меняется в лице. Она знает, зачем прилетела сюда и как себя вести не стоит.
Мы спускаемся все ниже, минуем ярус за ярусом, а воздух вокруг густеет и липнет к коже. Я не вижу рабочих, не слышу голосов и все больше нервничаю, потому что, судя по рассказам Бардо, здесь должны копаться исследователи. И если это так, то где они все?
Когда перед нами открывается обширный зал с внушительной дырой в полу, я чувствую подкатившую к вискам пульсирующую тяжесть.
Она не имеет ничего общего со страхом.
Это животное ощущение опасности, когда все инстинкты вопят о том, что пора делать ноги.
Площади здесь не больше сотни квадратных ярдов, но из-за темноты – всего четыре сциловых фонаря по периметру и ни малейшего намека на потолок – помещение кажется необъятным.
– Мы прилетели за грузом, а не рассматривать местные колодцы, – Бардо кажется беззаботным, но это все напускное. Под тонкой скорлупкой из безразличия он – сжатая пружина, что готова выстрелить в любой момент.
– И вы получите то, за чем прилетели, – Корэкс стоит так, что я вижу только профиль, а тело укрыто глубокой тенью. – В полной мере.
Спиной чувствую, что в комнату заходит кто-то еще, даже успеваю обернуться, прежде чем тонкая иголка транквилизатора безошибочно попадает в шею и подкашивает ноги, накрывает сознание черным непроницаемым куполом.
Удар и звон. Грохот выстрела и тихий вскрик. Что-то звенит в стороне, будто сциловый клинок воткнулся в камень.
– Не убивать! – голос Корэкса искажается и смазывается. – Нам нужна вся чистая кровь, какую только можно достать!
– С полукровкой что делать?
– В силовые путы ее и ко мне в лабораторию. Она все равно бесполезна для ключа, он ее не примет. Корабль оставьте, где стоит! Если кто-то явится их спасать, то все должно выглядеть естественно.
С трудом разлепляю глаза, но не могу пошевелиться. Оцепенение медленно скручивает мускулы, сдавливает горло холодной когтистой лапой. Взгляд цепляется за Ши, а в груди растекается болезненная стужа, раздирает меня острыми колючками.
Под боком девчонки медленно растекается темное пятно.
Шиповник
Не знаю, сколько времени прошло. Несколько часов?
Несколько дней?
Рану на боку быстро подлатали и обработали. Никакого регенгеля – только простейший антисептик, холодная игла и нить. Хорошо хоть закрыли повязкой после штопки.
Все это я определяю «наощупь», потому что глаза предусмотрительно завязали, и, хотя я меньше всего хочу поддаться панике, но удушливые разрушительные волны становятся все сильнее с каждой бесконечной секундой.
О Бардо и Геранте никто не говорит. Кто-то приходит иногда и дает глоток воды, что-то колет в руку, меняет повязку и уходит.
И все это в гробовом молчании.
Первая же попытка задать вопрос заканчивается хлесткой пощечиной и разбитыми губами. Попытки освободиться приводят только к счесанным до крови запястьям и щиколоткам. Силовые путы впиваются в живот, и кажется, что они вот-вот перережут меня пополам.
Когда ожидание становится невыносимым, а я готова выть от бессилия – повязку снимают. Дают вдохнуть поглубже и осмотреться, в полной мере осознать безнадежность ситуации.
Комнатка крохотная, едва ли больше двадцати квадратных ярдов, заставленная невысокими стеклопластовыми серыми столами, на которых в изобилии громоздились склянки всех форм и размеров. Тут тебе и кубики, и сферы, и пирамиды. В некоторых булькали разноцветные жидкости, другие под завязку забиты каким-то красноватым порошком. С левой стороны громоздятся коробки с, Саджа меня разорви, бумагой.
Обычной такой, сероватой бумагой!
Даже у нас дома давно пользовались инфо-планшетами, а колония точно не считалась самой развитой в галактике.
– Удивлена?
Фокусирую взгляд на стоящем передо мной человеке.
Корэкс. Едко ухмыляется и смотрит так жадно, будто сто лет пленников не видел.
Саджа свидетель, я убью тебя лично, подлая тварь.
Голова тяжелая, а сознание то и дело норовит рассыпаться трухой и осесть на пол. Невыносимо хочется жрать, спать и оказаться подальше от этой долбаной планеты.
И до острой тошноты давит потребность выяснить, живы ли друзья.
Что они сделали с Бардо?
И где Герант?
Внутри щелкает и крутит, распирает во все стороны бессмысленная ярость. Она не позволит мне вырваться, ничем не поможет, но остановить бурлящий горький шквал нет ни сил, ни желания.
Я бы почувствовала, если бы с ним что-то случилось? Я бы узнала о его смерти?
А если я осталась одна?
Дергаюсь, отчего путы только сильнее врезаются в ткань и кожу и шире становится ухмылка врага.
– Вы – особый гость, – тянет Корэкс, а от его голоса веет гнилью и могильным холодом. – Я никогда не думал, что заполучу полукровку.
– Для чего? – вместо жесткого вопроса – глухой хрип. В глотке сухо, как в пустыне, а некто с водой уже давно не приходил.
– Поговаривают, что камкери невосприимчивы к внушению, – он делает шаг в сторону, открыв мне стол за его спиной и черно-синий куб: фут на фут, испещренный ядовито-красными прожилками. Камень пульсировал и искрился, как живой. По шероховатой поверхности прокатывались мелкие волны.
Так подрагивает человеческая кожа, когда под ней бьется сердце.
Во рту неприятно защипало, будто кто-то дал глотнуть соленой воды, а виски сдавило с такой силой, что я невольно вскрикнула.
– Чувствуете, да?!
В голосе Корэкса такое восхищение и благоговение, что кажется – он вот-вот запрыгает на одной ножке и пустится в пляс. Потирая руки, он пристально рассматривает мое лицо, заглядывает в глаза, а через секунду жестко фиксирует голову силовым обручем, не позволяя отвести взгляд от странного камня.
Тонкие губы превращаются в нитки, растягиваются в безумной улыбке, а в глазах – ни капли сострадания, ни единой крупицы здорового рассудка. Там мрак и могильная плесень, ничего больше.
– Не переживайте, – шепчет он, касаясь губами моего уха. – Когда эта штука с вами закончит, вы даже не вспомните своего имени. Страна безудержных кошмаров станет вашим родным домом, единственным пристанищем, а потом…
Он щелкает пальцами прямо перед моим лицо и отступает в сторону.
– Мы запишем все, что вы скажете, а потом вскроем и исследуем. Разве не волнительно?!
– Я убью тебя, сука. Это тоже запиши.
Корэкс презрительно морщится и отмахивается от моих слов, как от надоедливого насекомого.
– Да-да, конечно, – бормочет раздраженно и придвигает стол ближе, чтобы между мной и жуткой каменюкой осталось не больше фута. – Наслаждайтесь. Ни в чем себе не отказывайте, а я пока займусь вашими спутниками.
Значит, они живы. Саджа, только не дай им сгинуть!
Не дай им…
Мысль ломается и крошится, никак не могу ее додумать. Куб притягивает взгляд, распускает в стороны сиреневатое свечение, наполняет воздух сладковатой вонью гнилых фруктов. Чувствует, что перед ним – свежая жертва. Трещинки и разломы мягко пульсируют, выпускают наружу вместе со светом тонкие усики-щупальца.
Прежде чем эта дрянь касается головы я успеваю подумать, что эта гадина слишком уж разумна.
И о каком внушении идет речь?
Оно будет копаться…во мне?
В моих мыслях и чувствах?
Нет!
Рывок, путы сдавливают так, что не вдохнуть, а куб уже оплел меня от макушки до шеи. Пробрался под кожу, выдохнул в лицо удушливый дурман.
Нет…
Мир мигает, растворяется в бурном потоке чужеродных видений, тонет в черной горькой патоке образов, что совершенно не принадлежат мне.
И гаснет без предупреждения.
Раз.
И меня не стало.
Герант
– Приковать их к постаменту, – помощница Корэкса отдает распоряжение властным, пронзительным голосом, от которого внутренности сворачиваются колючими клубками. Мы так и не узнали ее имени, но плевать. Все, чего мне хочется – распять безымянную суку и пустить ей в голову заряд огненно-красной сциловой дроби.
Чувство беспомощности – самое отвратительное, что со мной случалось за долгие годы. Вокруг – толпа долбаных фанатиков, в голове туман, во рту нагадила стая диких кошек, а в дальнем закутке билась только одна мысль: где Ши?
Если бы она умерла, я бы почувствовал…
Наверняка бы почувствовал!
Саджа мне свидетель, ублюдкам пора начинать читать их молитвы…
Умоляюще смотрю на Бардо, но на голове друга поблескивает черный «венец тишины». Его забрали с корабля и водрузили на голову Бардо до того, как он пришел в себя, и теперь оставалось только догадываться, что случилось с моей Колючкой.
Женщина поворачивается медленно, будто движется сквозь толщу воды. Не улыбка, а хищный оскал, глаза превратились в щелки, а за веерами темных ресниц мерцали красные огоньки и вспышки.
Во взгляде – ни капли жалости, только какое-то странное отрешенное благоговение. Грудь, обтянутая плотной черной тканью, ходит ходуном. Женщина жадно глотает вязкий, влажный воздух, дрожит и всхлипывает, будто нечто невидимое ласкает худощавое тело тысячами пальцев.
Чем только ширяются эти сумасшедшие? Дурь-то забористая.
Нас выталкивают вперед, к небольшому возвышению, у которого лежат две пары цепей, не больше шести футов в длину, увенчанные широкими ободками сциловых наручников.
На первый взгляд нет в этом возвышении ничего необычного. Каменюка и каменюка: прямоугольная, невысокая, едва ли мне до середины бедра.
Темно-бордовая, искрящаяся, полупрозрачная, но совершенно не вызывающая ничего необычного. Ни единого движения под кожей, никакого вопля даже на самом дальнем краешке сознания.
Ворон даже в ее сторону не смотрел, о чем может идти речь?
Если древний город, на задворки которого нас притащили, пробуждал где-то внутри самые гадкие подозрения, замешанные на горьковатом отвращении, то постамент выглядел, как основание какого-то памятника, давно снесенного первыми жителями планеты.
Взгляд скользит по гладкой поверхности, выхватывает узоры и надписи на незнакомом мне языке. Это абсолютно точно не общее наречие и не его производные, не кулганский, не аркелонский и не хадах-ти.
Будь тот кулганец здесь – наверняка бы определил, что тут написано.
Чувствую, что это важно.
То, что может рассказать этот камень – жизненно необходимо, потому рассматриваю поверхность жадно, пытаюсь запомнить каждую черточку, впадинку, излом странного светящегося узора, точки, тире и завитки.
Бардо как-то странно вздрагивает, и указывает подбородком на неизвестный предмет похожий на наконечник копья.
Он почти сливается по цвету с постаментом, но все равно выделяется двумя-тремя чернильными пятнами, расплывшимися на сверкающем острие.
Новый толчок в спину и удар под колени. Шиплю от боли и дергаюсь, но силовые веревки держат крепко, не вырваться. На запястьях защелкиваются сциловые наручники, тихо звякают цепи. Я чувствую присутствие женщины за спиной, кожей ощущая жар ее тела. Два тюремщика стоят в стороне, позволяя своей госпоже творить все, что вздумается.
В горло упирается что-то острое.
Я слышу едва различимое шуршание, когда клинок протыкает кожу и замирает, подвесив меня в считаных дюймах от смерти. Рана защипала, по коже вниз текут тяжелые вязкие капли. Воротник рубашки мокнет, а затылок прошивают тысячи раскаленных иголок. Сглатываю с трудом и пытаюсь даже не дышать лишний раз.
– Ваши наручники – чистейший сцил и берлида, – шершавый горячий язык проходится по горлу, собирая кровь. – Их прочность так высока, что без ключа вам остается только отгрызть себе руки.
