Текст книги "Игра на равных"

Автор книги: Рей Тейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Всегда рад послужить хорошему делу, – ответил он ледяным голосом.

Уоткинс обвел глазами кабинет. Книги были сняты с полок и сложены на полу грудами, а чуть ли не все остальное пространство было усеяно листками из папок с документами.

– Да, так вот, – добавил Уоткинс, – счет за причиненный ущерб представьте нам. – Тут он заметил Карли. – Спектакль окончен, Джейкобс. Собираемся и возвращаемся в город.

Карли пропустила его слова мимо ушей. Все ее внимание сосредоточилось на Чейзе. Какая-то частичка ее души умерла, когда она увидела обращенный на нее взгляд, холодный, как раннее январское утро.

– Что произошло? – с трудом выдавила она.

– Наши ребята только что задержали Маркесона с двумя желчными пузырями гризли для продажи. Полагаю, вы были правы, Джейкобс.

Ее затопило облегчение. Потом радость. И, наконец, на смену им пришло удивление. Почему же тогда у Чейза такой разъяренный вид?

– Как только его поймали с поличным, – продолжал Уоткинс, – он тут же раскололся. Похоже, действительно он и пара его приятелей стоят за всеми этими случаями браконьерства. Поначалу, правда, он пытался все свалить на Самуэльсона, но потом заявил, что никто из ранчо не причастен к этому делу.

– Все так, как вам и говорила Карли. – Верл хлопнул Карли по плечу мясистой ладонью. – Давай-ка приведем комнату в порядок.

Уоткинс ушел, а Верл и Карли принялись собирать книги и документы. Пока они работали, Чейз пресекал любые попытки Карли заговорить с ним. Наконец Джейк сказал, что сделано достаточно и остальное они уберут сами. И увел Верла. Карли с Чейзом остались в кабинете одни.

Она сделала еще одну попытку все ему объяснить.

– Чейз, мне очень жаль… – Карли собиралась извиниться за то, что ему пришлось пройти через все это, за то, что она не успела вовремя найти виновного, но Чейз моментально обрезал ее:

– Я не желаю всего этого слышать.

– Чего?

– Того, что тебе жаль. Что ты всегда мне верила. И все такое прочее. Оставь все свои любезности при себе.

– Но…

– Уезжай, Карли.

Она снова открыла рот, но его потемневший от ярости взгляд остановил ее.

– И больше не возвращайся, правильно? – шепнула она.

– Ты это сказала. Не я.

Карли смотрела на него несколько мучительно долгих мгновений, потом вздернула подбородок и вышла из кабинета.

10

Ей как– то удалось дожить до конца рабочего дня, хотя потом Карли с трудом вспоминала, что она, собственно, делала. На обратном пути в офис она молча выдержала болтовню двух агентов, развлекавших ее всевозможными браконьерскими историями, а потом провела несколько часов за отчетом по завершенному делу.

Когда ей уже казалось, что жизнь окончательно покинула ее, Верл отправил ее домой, напоследок похлопав по плечу одновременно участливо и понимающе.

В каком– то странном забытьи она проехала все тот же путь, остановилась на перекрестке дорог, ведущих к ее домику и к ранчо Лейзи-Джейка, наконец эмоции, испепелявшие ее душу целый день, вырвались наружу.

Она и не замечала, что плачет, пока слезинка не упала ей на руку. Несколько секунд Карли смотрела на влажное пятнышко и поражалась тому, как давно не позволяла себе ослабить мертвую хватку, не позволявшую всплеска эмоций. Слишком давно. Теперь эти годами сдерживаемые чувства хлынули потоком непереносимо горьких слез.

Опустив голову на руль, она выплескивала в рыданиях тоску по Чейзу, вспоминая злую муку в его глазах, которую не в силах была уничтожить.

Она оплакивала долгие, пустые годы, которые ей придется провести без его дразнящей улыбки и пронзительно-синих глаз.

Она оплакивала прошлое, настоящее и будущее.

Пока она плакала, природа разразилась яростной летней грозой, и оставшиеся несколько миль Карли пришлось преодолевать сквозь сплошные струи дождя и раскаты грома, сотрясавшие ее пикап.

Она едва успела доехать до своего домика. Через несколько минут дороги превратились в скользкое и опасное месиво. Пока она бежала к дверям, одежда ее насквозь промокла, и непроизвольная дрожь сотрясала все тело.

Спустя час Карли почувствовала себя значительно лучше хотя бы физически, если не морально. Огонь камина согрел ее, и ей даже удалось проглотить тарелку готового супа. И все же по телу время от времени пробегала нервная дрожь, и сердце по-прежнему сжимало болезненным спазмом.

Нужно заняться чем-то полезным, думала она, устроившись на полу перед камином, положив голову на спину Джексона. Но все ее жизненные силы словно иссякли, превратив ее в нечто вялое и апатичное.

Боже, когда она успела стать такой жалкой личностью? Ведь Карли всегда считала себя человеком уравновешенного и достаточно легкого характера. Из всех ее подруг она меньше всего была склонна обливаться слезами из-за мужчины.

С другой стороны, ни одна из ее подруг никогда не любила и не теряла такого парня, как Чейз Самуэльсон.

Печальные мысли ее были прерваны звонким ржанием, и Карли чуть не ударилась головой об пол, потому что Джексон выскочил из-под нее и рванулся к двери. Пес, ворча, поскребся в дверь, пару раз гавкнул и наконец затих, приветственными взмахами хвоста показывая Карли свое отношение к неизвестному гостю.

Чейз?

Карли стояла за дверью, опустив ладонь на задвижку и кожей ощущая его присутствие. Только глухие и быстрые удары сердца заполняли ее безмолвное ожидание. С чем он пришел? С новыми обвинениями? Или он простил ее?

В камине треснуло и рассыпалось искрами полено. Джек методично отбивал хвостом радостный ритм в предвкушении радостной встречи. Через несколько минут пес наконец сдался и снова растянулся перед камином.

А Чейз так и не постучал.

«Какого черта он здесь делает?» – спрашивал себя Чейз.

Прислонившись к железным перилам крыльца, он мял в пальцах почти не ношенную ковбойскую шляпу, которую он надел из-за дождя вместо любимой бейсболки. Она казалась ему такой же странной в его руках, как сам он – на крыльце дома Карли.

Не нужно было ему приходить. Нужно было остаться там, где он был еще час назад – в своем кабинете. Он сидел там, в тепле и уюте, и делал вид, что приводит в порядок документы турбазы. Он и сейчас был бы там, вместо того чтобы промокнуть и промерзнуть до костей. Был бы – если бы не Джейк.

Дедушка прошел к нему в кабинет, когда Чейз пытался сообразить, с чего начать наведение порядка, глядя на наваленные перед ним бумаги.

– Мне понадобятся месяцы, чтобы разложить все это в нужном порядке, – пробормотал он Джейку.

– А сколько тебе понадобится, чтобы понять, что ты не можешь жить без этой крошки, которую так любишь? – Вопросом на вопрос ответил Джейк.

– Дед, я не в настроении выслушивать лекции.

– Тем хуже для тебя, потому что так или иначе одну тебе придется выслушать. Не будь дурнем, Чейз. Иди и постарайся уладить с ней отношения.

Чейз с раздражением уставился на него.

– Уладить? Вот так вот взять – и забыть, что она обвинила меня в самом мерзком преступлении, пойти к ней, поцеловать и повалить на постель? Ты что, действительно считаешь меня до такой степени идиотом?

– Это не самое худшее, что ты можешь сделать.

– Ага. Хуже, например, выскочить на рельсы перед поездом. Хотя, если подумать, такой вариант был бы для меня куда легче.

Джейк покачал серебристой головой.

– Хуже – это позволить своей проклятой гордости взять над собой верх. Хуже – это торчать тут и выть от тоски, как бык по дороге на бойню. Ты сам отлично знаешь, сынок, что сколько бы ты ни рыскал по всему штату – да что там, по всей стране, – тебе не найти женщины, которая больше любила бы тебя.

– Если сегодняшняя демонстрация чувств – это все, чего мне стоит ожидать от Карли Джейкобс, то я лучше обойдусь без ее любви! – И он вернулся к своим бумагам, старательно игнорируя пристальный взгляд Джейка.

– Тебе известно, что Карли знала о твоей невиновности еще до звонка этих агентов? – поинтересовался Джейк.

Чейз в изумлении поднял на него глаза. Тот сидел напротив как будда, скрестив на груди руки и самодовольно ухмыляясь.

– Что?!

– Утром ты взбесился до такой степени, что даже не услышал разговор этих ребят. Уоткинс и Верл говорили, что Карли сразу поняла, что виноват Билли Маркесон. По словам Верла, малышка работала как сумасшедшая, стараясь спасти твою дурацкую гордость и собирая доказательства вины Билли.

С этими словами дед вышел из кабинета. Но он поселил достаточно сомнений в голове Чейза, чтобы довести его до умопомешательства. Целый час он сидел, вперившись глазами в пространство, пока наконец не решил, что должен поехать к Карли и выяснить, прав был дед или же только совал свой нос куда не следует.

Точно зная, что по такой грязи на машине ему до горной хижины не добраться, Чейз оседлал Бунтаря и отправился к домику Карли напрямик, через горы. На машине ему бы понадобилось полчаса. Короткий путь занял вдвое меньше.

Чейз преодолевал ветер и косые струи ливня и думал о том, что эта поездка скорее всего бесполезная трата времени и сил. Даже если Карли и поняла, что он не причастен к убийствам, все равно для него это слишком поздно и слишком мало. Женщина, которая любит его по-настоящему, вообще никогда бы не поверила, что он может быть причастен к таким гнусным делам. И все же она действовала на него, как луна на морской прилив, и он был бессилен противостоять ее притяжению.

И вот теперь он стоял на крыльце ее домика, чувствуя за дверью ее дыхание и сражаясь с водоворотом самых немыслимых чувств, пытался решить, постучать ему или отступить и раствориться в ночи.

Что за черт, в конце концов, он уже здесь!

Так почему бы не постучать?

Карли тут же открыла ему дверь. Она стояла перед ним в потрепанном длинном одеянии – Чейз узнал старый банный халат ее отца. Распущенные волосы упали вдоль лица, и сейчас она была похоже больше на ту девчушку, которую помнил с детства, чем на женщину, которую полюбил всем сердцем.

Сейчас это сердце перевернулось у него в груди при виде ее красных, опухших глаз. Когда он видел ее плачущей? Да никогда. И это зрелище – карие глаза его любимой, затуманенные слезами – оказалось выше его сил.

– Карли, радость моя, не плачь. – Чейз протянул к ней руки, и она упала ему на грудь, крепко обхватив за талию и уткнувшись лицом в промокшую под дождем рубашку. Она казалась такой худенькой, такой хрупкой, как будто вот-вот рассыплется, если он, не дай Бог, сделает неверный жест.

– Чейз, мне так жаль… Я так старалась не обидеть тебя. Но мне…

– Ш-ш-ш. Я знаю. Знаю. – Он приложил палец к ее губам.

Кровь забурлила у него в жилах, когда Карли прильнула поцелуем к пальцу. Чейз взял ее лицо в ладони, изо всех сил пытаясь противостоять желанию, которое вырывалось на поверхность всякий раз, когда она была рядом. Дрожащими пальцами заправил за ухо золотистую прядку и замер. Ее губы, прохладные и влажные, прижались к его ладони. Не раздумывая, он отнял руку и заменил ладонь губами.

Поцелуй поначалу был полон нежного тепла и утешения. Но уже через секунду Чейз, как всегда, когда держал ее в руках, почувствовал непреодолимое желание окунуться в ее сладость, раствориться в ней без остатка. Ее ответный стон унес все его благие порывы.

Господи, как же давно это было! Как давно он любил ее там, в горах. Долгие, как годы, дни прошли с тех пор, как их увлек за собой водоворот сказочных эмоций.

Ее руки скользнули с его мокрой ветровки вниз, и Карли потянула за рубашку, чтобы просунуть пальцы под ремень его брюк. Радость узнавания снова вернулась к ним, и с каждым жестом, с каждой новой лаской желание становилось все настойчивей. Чейз уже готов был сдернуть с ее плеч халат, но голос разума вмешался в самый последний момент.

«Думай, что делаешь. Таким способом на вопросы не ответишь!»

Чейз попытался отмахнуться от надоедливого внутреннего голоса. Он любит ее, она извинилась. А все остальное не имеет значения.

«А что будет в следующий раз?»

Будь оно все проклято! Его руки бессильно упали, и он прошагал через комнату к камину. Не может он этого себе позволить, несмотря на всю его страсть. Чейз слишком сильно ее любит, чтобы снова рисковать своим сердцем.

– Почему?…

Он обернулся. Карли, такая теплая, взъерошенная от его поцелуев, одарила его смущенной улыбкой, которая рвала ему душу.

Она протянула к нему руки, но остановилась, услышав его резкий голос:

– Карли, я должен уйти.

– Уйти…? Куда?

– Домой. В город. Куда угодно. Просто уйти. Мне вообще не нужно было приходить.

Чейз увидел, как она моментально спряталась в своей раковине, как снова возвела уже разрушенные им стены.

– Понятно. Да, конечно. Что ж, все было очень мило. Глоток на дорожку – и вперед. – Тон ее был отрывист, но в глазах плескался тоскливый мрак.

Он стиснул руки, чтобы они против его воли не протянулись к ней. Не дай Бог, он дотронется до нее – и все, ему уже не выбраться.

– Мы же убиваем друг друга, Карли. Я не шутил и не врал, там, в горах, когда говорил, что люблю тебя. Господи, да я всегда любил тебя. Мою маленькую Карли, с огромными глазами и неисчерпаемым запасом юмора. Ты – все, о чем я только мог мечтать в жизни. Думаю, все эти годы я бессознательно верил, что когда-нибудь ты вернешься в Уиски-Крик, вернешься ко мне и сможешь, преодолев прошлое, понять эту истину. Сегодняшний случай убедил меня, что я старался обмануть сам себя.

– То есть? – отрывисто и зло бросила Карли, но ее руки предательски дрожали, когда она сунула стиснутые кулаки в карманы старого халата.

– Я могу тысячу лет стараться – и все равно не стану тем, кто тебе нужен, – печально произнес он. – Я человек, Карли, человек из плоти и крови, а не какой-то неземной герой, который никогда не ошибается. Я полон человеческих слабостей. Я упрям как мул. Случается, я делаю глупости, не дав себе даже труда подумать над ними. Я не люблю прислушиваться к чьим-либо советам, потому что мне кажется, будто я лучше знаю, что хорошо, а что плохо для всех остальных.

– Кроме шуток? – Тень улыбки тронула ее губы – и умерла.

Чейз сохранил серьезный вид.

– Кроме шуток. Карли, я еще раз повторяю, я всего лишь человек, со всеми его недостатками, какие ты только можешь себе вообразить.

– Я это знаю. Я люблю тебя, Чейз. Разве не это самое главное?

Он закрыл глаза. Ее искренние слова ошеломили его. Да, он и раньше это знал, но сама она их никогда не произносила.

Когда Чейз открыл глаза, по ее щеке спускалась кристально прозрачная капля. Сердце его сжалось.

– Ты можешь мне честно сказать, что ты ни минуты не подозревала меня в этих случаях браконьерства? Когда ты узнала, что этот чертов нож принадлежит мне, ты подумала о том, что я мог быть причастен к убийству гризли?

Она промолчала, но он прочитал ответ в ее полных ужаса и отчаяния глазах.

– Так я и думал. Карли, представь себе, что за отношения нас ждут, если ты всякий раз, когда я взовьюсь, будешь ожидать самого худшего? Я так жить не могу. Думаю, и ты тоже.

– Чейз, я простила тебя за то, что случилось с Майком. Давно простила.

– Вот именно. – Слова рвались из него резче, чем он хотел. – Именно об этом я и говорю. Ты в. своем великодушии решила, что можешь простить меня за то, что случилось десять лет назад. А вдруг бы я тебе сказал, что не испытываю ни малейшего стыда за происшедшее тогда и не считаю, что мне необходимо прощение?

Карли смотрела на него не отрываясь. Нежели у него хватает наглости такое произнести?

– Ты уехал с девушкой, на которой собирался жениться твой лучший друг… – Она против воли повысила голос. – И после этого ты говоришь, что не испытываешь стыда?! Майк любил Джесси, он готов был ей луну с неба достать, он готов был умереть за нее, если бы она попросила. Но ты взмахнул флагом своей высшей лиги, сверкнул своей чертовой сексуальной ухмылкой – и она побежала за тобой, как кобыла за самым сильным жеребцом в табуне. А ты ей позволил сделать это, зная, что Майк тут остается ни с чем.

Чейз на миг прикрыл глаза, и Карли поняла, что глубоко ранила его своими словами. Когда он заговорил, его голос был тих и безжизнен:

– Ты видишь только то, что хочешь видеть, Карли. Так всегда было и так всегда будет. Но мы сейчас говорим не о том, что случилось много лет назад. Мы говорим обо мне и о тебе – и о том, чтобы принимать что-то на веру даже тогда, когда не понимаешь.

– Так дай же мне понять, Чейз! Ты постоянно повторяешь, что мне что-то неизвестно о той весне. Я взрослая женщина, а не наивная девчонка, которую нужно ограждать от горькой правды. Расскажи мне правду, Чейз. Потому что мне известна только одна правда – что ты нас предал.

– Нас?!

Она снова плакала, слезы капали одна за другой, и Карли была бессильна их остановить.

– Меня и Майка. Мы любили тебя, а ты повернулся к нам спиной. Ты просишь доверять тебе, но ведь когда-то я уже доверяла, Чейз. Доверяла как никому на свете. Я любила тебя, Чейз. Я по-прежнему люблю тебя… Мне не удалось возненавидеть тебя, как я ни старалась. Так скажи мне, что тогда произошло?

– Не могу.

– Не можешь – или не хочешь?

– И то и другое. Знаешь, Карли, что самое ужасное? По-моему, мне даже не стоит тебе рассказывать. Если бы ты любила меня так, как говоришь, ты не заставляла бы меня нарушить данное мною обещание… только для того, чтобы ты могла решить – достоин я тебя или нет. А кто знает? Может, расскажи я тебе всю правду, ты все равно продолжала бы винить меня за смерть Майка, и мы снова оказались бы все перед тем же выбором. Ты никогда не сможешь полюбить меня, по-настоящему полюбить – до тех пор, пока не оставишь прошлое в покое и не пойдешь вперед.

– Значит, таков твой ультиматум? Майк – или ты? Мне нужно выбирать? Знаешь, я всегда об этом догадывалась.

– Нет, черт возьми! Мне такое и в голову бы не пришло!

– А чего ты от меня хочешь, в таком случае?

– Очевидно, того, чего ты мне дать не желаешь, да и не можешь. – Чейз накинул на себя ветровку и нахлобучил ковбойскую шляпу. – Доверия. Если ты не в состоянии доверять мне в этом, то не сможешь доверять ни в чем другом.

Карли ненавидела свои слезы, ненавидела слабость, которую перед ним проявляла, ненавидела его правду. А он действительно был прав – даже простив его за то, что произошло много лет назад, она не знала, сумеет ли она забыть его предательство или же всю жизнь будет жить в ожидании следующего неминуемого удара.

– До свидания, Карли, – сказал он. – Надеюсь, ты найдешь то, что ищешь.

* * *

– Ты не забыла положить салфетки, дорогая?

– Нет, мамочка. Положила. И тарелки, и чашки, и столовые приборы, и вообще все, что только ты меня просила положить. – Карли улыбнулась. Бетси, как обычно, ужасно переживала по поводу каждой мелочи. Ее это теперь почти не раздражает, сама себе удивилась Карли. Может, она наконец повзрослела?

Бетси улыбнулась ей в ответ и потрепала по руке. Карли накрыла ладонь матери своей и легонько сжала. Они поразительно хорошо уживались последнее время. Карли даже жалела, что оставляет мать одну в Уиски-Крике и возвращается в Чейенн. Трудно поверить, но ей действительно будет не хватать вечной опеки Бетси! События последних двух недель смягчили ее обычное недовольство, показали, как важно держаться за родных тебе людей.

Бетси, словно прочитав ее мысли, прижала дочь к себе и крепко обняла. Карли с наслаждением вдохнула знакомый аромат ванили и роз.

– Господи, как бы мне хотелось, чтобы завтрашний день никогда не наступил и ты не уезжала, – сказала Бетси. – Как же было хорошо с тобой!

– Здорово, – согласилась Карли. Она была рада, что неделю назад, заканчивая дело об этом случае браконьерства, перебралась из домика в горах обратно к матери.

Но теперь работа закончена, и ее уже ничто не удерживает от возвращения к своей прошлой жизни, прошлым друзьям… словно это лето было всего лишь коротким отдыхом на долгом, утомительном пути.

Она бы могла остаться. Если бы захотела. Верл предложил ей место главного инспектора района Уинд-Ривер. Заманчивое предложение. Жить рядом с мамой, работать в горах, которые полюбила с детства. Но соблазнительнее всего стабильность, возможность работать на одном месте, в городе, где знакомо каждое лицо.

Разумеется, согласиться она не могла. Это совершенно немыслимо. Ей ни за что не хватило бы сил встречаться с Чейзом каждый день или даже время от времени. Она ни за что не смогла бы спрятать от него свою мучительную память о том, что они могли бы иметь и потеряли.

– Я обещала сама себе, что не стану надоедать тебе и жаловаться, сказала Бетси, отвлекая Карли от грустных мыслей. – Ты приняла решение, дочка, и, уверена, для тебя так лучше. – Мать отстранилась от нее и аккуратно расправила платье. – Я прошу тебя только об одном – не забывай, что бы ни случилось: твой дом здесь, и тебя в нем всегда ждут.

Глаза у Бетси подозрительно заблестели. Карли удивилась, почувствовав ответный спазм в груди.

– Не забуду, мамочка. Обещаю тебе.

Бетси встала.

– Ну, хватит киснуть, а то парад начнется без нас.

Карли подогнала пикап к дому, так, чтобы можно было уложить складные стулья, одеяла, корзину для пикника и дюжину пирогов для благотворительного аукциона, над которыми Бетси трудилась всю неделю.

– Помнишь, как твой папа любил День города? – спросила Бетси по дороге к центру. – Он весь этот день проводил в парке, от рассвета до самого последнего фейерверка, следил за парадом, а потом до вечера играл во все игры подряд, как мальчишка. Иным на месяц хватило бы веселья, которого он набирался за день.

Карли улыбнулась воспоминаниям. Отец любил людей. И со всеми – будь то самый отпетый хулиган или уважаемый житель города – обращался с одинаковым уважением и достоинством. Именно поэтому он был таким хорошим мэром, и еще более прекрасным отцом. Многие из этих черт она видела и в Чейзе.

Карли, пораженная тем, что позволила себе сравнить отца с Чейзом, резко нажала на газ и едва не сбила пешехода.

– Карли! – взвизгнула мать.

– Извини, ма. – Она все еще не могла избавиться от потрясения. Чейз и ее папа? Неужели в них действительно есть что-то общее?

И сама же ответила. Да. И многое. То же потрясающее остроумие. То же врожденное сострадание к людям. Та же способность находить хорошее в любых, даже самых сложных и неприятных ситуациях.

Карли, все еще пребывая в полном смятении, припарковала машину между широкой и короткой Главной улицей, по которой должен был пройти парад, и центральной городской площадью, где потом разыгрывались основные события праздника. Карли вместе с матерью отнесли складные стулья на свое обычное место. Отсюда, с тенистой стороны улицы, у самого здания городского суда, они всегда наблюдали парад. И сейчас Карли везде видела знакомые лица.

Где, интересно, Чейз? У нее сводило живот от предвкушения и тревожного ожидания. Он непременно должен быть где-нибудь рядом. Никто из жителей Уиски-Крика не позволял себе пропустить День города, иначе проштрафившегося привлекали к организации следующего праздника.

Парад уже близился к концу, когда Карли наконец увидела Чейза. Обшарпанный громкоговоритель на стене единственного в городе банка шипел, трещал, и Карли практически ничего не слышала. До нее донеслись лишь слова «лагерь», «дети» и «Самуэльсон» – и толпа разразилась шквалом аплодисментов, даже более громкими, чем те, которыми приветствовали верховой отряд шерифа.

И вот он появился.

Верхом на Бунтаре, в окружении множества детей, которые сейчас отдыхали в Лейзи-Джейке.

Отчаянная тоска и сожаление накатили на Карли. Стиснув на коленях руки, она неотрывно следила за ним, пока он проезжал мимо, крепко обнимая восседающую перед ним белокурую малышку. Та вцепилась одной ручкой в седло, а другой неистово махала зрителям.

Чейз улыбнулся и шепнул ей что-то на ухо. Наверняка что-то очень хорошее, потому что девчушка забыла про седло, обернулась к нему и, обхватив руками за шею, расцеловала в обе щеки.

Он залился румянцем, когда на эту сцену толпа отреагировала настоящей овацией.

Карли закрыла глаза. От любви к нему разрывалось сердце. Даже сквозь плотно закрытые веки образ Чейза с маленькой девочкой в седле стоял у нее перед глазами.

Детский лагерь прошел мимо, и больше Карли уже никого не видела, погруженная в воспоминания.

Она тоже когда-то точно так же ехала с ним на одной из лошадей его деда. Он обнимал ее одной рукой, а другой направлял лошадь к их любимому месту на реке.

Ей было девять, Чейзу тринадцать, и оба они были перепуганы до полусмерти. Майку стало совсем плохо. В тот день ему делали какие-то сложные анализы, и никто не мог сказать наверняка, что сулит ему будущее.

Карли прокручивала весь день в памяти и поражалась не отчетливости воспоминаний, а тому, что она не вспомнила этот случай раньше. Одна из сестер Чейза была лучшей подругой Карли, и поэтому родители оставили ее в Лейзи-Джейк, а сами отправились в город, к Майку. Карли сидела на кухне, дожидаясь Чейза с тренировки по бейсболу.

Вернувшись, он лишь взглянул на ее бледное, помертвевшее от страха лицо – и снова вышел, чтобы оседлать лошадь. Они проехали уже несколько минут, прежде чем она набралась храбрости задать ему терзавший ее весь день вопрос:

– Чейз… А что, если… что, если Майки умрет?

– Он ни за что не умрет! – горячо выпалил в ответ Чейз. – Мы ему этого не позволим.

– Но мама с папой говорят, что он очень сильно болен. Ему нужна почка или что-то такое.

Чейз покрепче прижал ее к себе.

– Не беспокойся, кнопка, – сказал он. – У меня же две почки. Сегодня я спросил учителя биологии, и он ответил, что человеку нужна всего одна. Если Майки будет нужна почка, я отдам ему свою. Вот и все. А уж он сумеет ею воспользовать лучше, чем я.

Исполненная детской безоговорочной веры, Карли даже не усомнилась в его логике, а просто обернулась точно так, как только что эта белокурая малышка, и обняла – изо всех своих сил. Вот такая была эта дружба. Глубокая, чистая, верная.

– Карли? Дорогая, что случилось? – Голос матери ворвался в воспоминания. Карли несколько раз моргнула, пытаясь избавиться от образов прошлого.

– Я… Нет… Просто…

Любопытство на лице Бетси мгновенно сменилось тревогой.

– Я так и знала! Как только ты вышла из дому без шляпы, я сразу поняла, что дело закончится солнечным ударом. Разве так можно?! Блондинки должны особенно беречься, моя девочка.

Он опустила ладонь на лоб Карли.

– Гм-м. Жара вроде нет. Но все равно, пойдем, отдохнешь вон там, в тенечке на траве.

Карли едва слышно хмыкнула.

– Какой там удар, мамочка! Еще и одиннадцати нет, да и день облачный. Но все равно, спасибо за то, что тревожишься обо мне.

– Я же твоя мать. Я не могу о тебе не тревожиться. И сильно тревожусь, особенно последние две недели. – Бетси осторожно взяла Карли за руку. – Я еще не видела, чтобы ты так страдала. Если бы я только могла помочь!

Карли невидящим взглядом смотрела на процессию новеньких сверкающих комбайнов и молотилок. Парад заканчивался демонстрацией техники из сельскохозяйственного магазина.

А у нее из головы не выходил подросток с горящими синими глазами, клятвенно обещавший спасти жизнь своего друга.

Разве какие-нибудь несколько лет и одна ветреная женщина могли разрушить такую дружбу? От собственных мыслей Карли стало нехорошо. Она впервые за десять лет сомневалась в своем видении событий той весны.

– Мам, – вдруг выпалила она, – почему ты никогда не винила Чейза в смерти Майка?

Бетси вздохнула.

– Ну вот, опять за свое. Карли, перестань, пожалуйста. Это было так давно, а ты только и делаешь, что бередишь старые раны. Это до добра не доведет.

– Ответь мне! – Ее чуть ли не трясло от желания услышать ответ. – За все эти годы ты не сказала ни единого плохого слова о Чейзе. А ведь ты видела, в каком состоянии был Майк, когда Чейз с Джесси уехали из города. Почему ты никогда ни в чем не винила их?

Мука затуманила глаза матери.

– Потому что я знала, как сильно любили Майка Чейз и Джесси. И я никогда не верила, что они обманули Майка. Я не знаю, почему они уехали вместе, но я точно знаю, что предать Майка они не могли. Чейз очень хороший человек, Карли. Хороший, честный, искренний.

«Хороший, честный, искренний».

Это правда. Так и есть. Карли вдруг осознала, что все это время ее мозг пытался понять то, что давно поняло сердце. Карли истерзала себя вопросом, как она могла полюбить человека, предавшего ее брата. А ей следовало спрашивать себя: как она, зная Чейза, может верить в то, что он предатель?

Покой и радость воцарились в ее душе. Она не с Чейзом сражалась, не Чейзу не доверяла. Она сражалась сама с собой. И себе не доверяла. Облегчение, которое снизошло на нее, трудно было оценить.

– Мамочка? Мне нужно найти Чейза. Как ты думаешь, где он сейчас может быть?

Бетси окинула ее быстрым взглядом и улыбнулась. А потом крепко обняла дочь.

– Кажется, ты все-таки останешься, верно?

– Не знаю. Это зависит от него, – проговорила Карли, уткнувшись губами в щеку матери. И отстранилась, горя желанием сейчас же это выяснить. – Так где я могу его найти?

– Загляни в кафе клуба «Лайон», где готовят гамбургеры. Обычно он после парада помогает там…

Карли уже летела через улицу, не дослушав слова матери.