Текст книги "Выше неба"

Автор книги: Рене Манфреди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Подожди, прежде чем мы поедем, нужно посмотреть. – Она указала кивком на автомат и залезла в карман за мелочью. – А вдруг он работает?

– Нет проблем. Эта штуковина выглядит так, будто стоит здесь еще со времен правления Джонсона. Я схожу. – Он взял у Анны мелочь и вышел.

У Марвина на самом деле были восхитительные черты характера. Он казался невероятно терпеливым – со своей странной дочкой, со своей агрессивной женой и даже – Анна должна была согласиться – с ней. Несмотря на все выпады, он никогда не терял самообладания, не кричал в ответ. Да и вообще большинство мужчин отказались бы от такой женщины, как Поппи, уже давно. В том, как он любил жену и дочь, было некое великодушие. Твердое, без всяких условий. Даже сейчас, когда он говорил о Поппи, в его голосе не было ни следа горечи или негодования. И все-таки было в нем и что-то настораживающее. Что-то темное, будто он недоговаривал правду до самого конца. Она не знала, что именно пугало ее.

Марвин вернулся, держа в руках холодную бутылку.

Анна вышла из машины.

– Восхитительно! – Она, странно воодушевившись, нашла открывалку в машине. Ледяная сладость была такой, какую она помнила, и запах бутылки тот же самый. Анна передала кока-колу Марвину, тот выпил и вернул ей, и так по очереди они допили бутылку.

Флинн ждала бабушку и смотрела из окна в гостиной. Ей не терпелось начать их новую совместную жизнь. С тех пор как Грета вскользь упомянула об удочерении, волнение Флинн все нарастало, начиная с самого обеда, а сейчас, в восемь вечера, оно было просто критическим. Пора было спать, но она просто тряслась от нетерпения. Может, они с Анной купят новую одежду, и ей не придется носить вещи из секонд-хенда. Флинн рисовала в своем воображении, как они переедут в большой дом, – огромный дом с множеством комнат и с большим количеством духов. Флинн не имела ничего против того, чтобы жить с душами мертвых людей: она всегда видела их, а они – ее. В доме бабушки жила убитая женщина, то есть она когда-то жила здесь, но ее убили в другой стране. Несколько раз Флинн видела ее в ванной, и время от времени женщина сидела рядом с бабушкой, особенно когда Анна занималась медициной. Женщине нравился микроскоп Анны. А еще она разбудила Флинн холодным воздухом, сев прямо на ее кровать! Флинн чувствовала ее дыхание, хотя та и не светилась.

Женщина сказала: «Не подскажешь, когда начинается футбольный матч? Ты не проводишь меня до поезда, который едет в центр города?» Но Флинн ответила, что она может видеть женщину, но не может ей ничем помочь, и после этого она оставила девочку в покое.

Флинн знала, что люди, которые брали приемных детей, бесплатно получали дома от правительства. Ее папа и Грета могли бы пожениться, хотя Грета и сказала, что у нее уже есть муж. Флинн подумала, что она врет, так как у нее дома было так чисто, а на столе на кухне не было никаких писем или газет. Эта новая жизнь должна быть такой совершенной. Каждое утро, думая о Поппи, она немного плакала. Каждой ночью ей было очень грустно. Каждый раз, когда ее мать исчезала, Флинн чувствовала себя ужасно и даже была уверена, что скоро умрет. Хотя на этот раз, когда Поппи вернется, все будет по-другому, намного лучше. Поппи будет жить в доме ее приемных родителей, и у нее будет собственная комната, чтобы принимать наркотики. Она не будет чувствовать вину из-за того, что не заботится о Флинн, так как это будут делать другие люди. На двери комнаты ее мамы будет две лампочки – желтая и красная. Когда будет гореть желтая, Флинн будет приходить навестить ее. Красная лампочка обозначала бы, что заходить не нужно. Красный – цвет злобных проклятий, который заставлял Поппи говорить Флинн то, что она вовсе не хотела сказать.

Анна вошла, когда по радио звучала песня «Не могу отвести от тебя глаз».

– Привет, Флинн. – Анна немного убавила громкость.

– Я жду вас весь день. Я так рада, что вы дома. А то я уже начала волноваться.

– О? – сказала Анна. Девочка выглядела заторможенной и пепельно-бледной – Ты хорошо себя чувствуешь?

– Куда ты хочешь это отнести? – спросил Марвин из-под двуспального матраса, который Анна только что вручила ему. Комковатый матрас, на котором спала Флинн, был старым и поношенным – нет оснований держать девочку в плохих условиях, пока она здесь.

– В комнату Флинн, – сказала Анна.

Флинн почувствовала, как ее сердце забилось от радости: бабушка уже купила ей новую кровать. Ей никогда ничего такого в жизни не покупали, кроме как на Рождество, а сейчас ей давали что-то ее в ее комнате. Она обняла Анну за талию, зарылась лицом в бабушкин свитер, пахнущий лавандой, дымом и чесноком.

– Это и будет приемным домом? – Флинн представляла нечто большее, но, может быть, людям нужно подписывать разные документы, пока правительство выделит им большой дом.

– Что, дорогая? Чем это будет? – Анна посмотрела на внучку, на ее личико, прекрасное, словно цветок, распустившийся и излучающий свет. Каждая маленькая девочка очаровательна, но эта была даже более чем прекрасна: у Флинн были мамины четко очерченные губы, румяные щеки и темные кудрявые волосы Марвина. Ее глаза были темно-карего цвета, почти черные, и сверкающие. Анна удивилась, как много времени прошло с тех пор, когда она последний раз дотрагивалась до ребенка, просто так, в порыве чувств, а не по необходимости. Ей вдруг вспомнилось, как раз или два Поппи обнимала ее также, как Флинн сейчас, прижимаясь головой к животу. Как давно это было.

– Грета сказала мне, – мягко сказала Флинн.

– Сказала тебе что? – спросила Анна и потрогала ее теплые щечки.

– Что я буду здесь жить. С тобой и с ней.

– Что? Нет, я…

– Я всю жизнь тебя ждала.

То, как она это сказала, или события этого вечера, или прикосновения ребенка заставили Анну немного растаять. В конце концов, в девочке течет ее кровь. Но более того: она внучка мужа, частичка его. Генетический материал, закодированный в структуре ДНК Флинн. Анна удивилась тому, как долго этот очевидный факт не приходил ей в голову. Множество маленьких частичек Хью проглядывало в девочке – наклон головы, линия бровей, предпочтение фруктов комнатной температуры – малейшее напоминание было словно его возвращение.

Она села рядом с Флинн. В машине Анна сказала Марвину весьма определенно, что через две недели они должны уехать. Короткого приезда достаточно, это никому не повредит, позволит Анне и Флинн поближе познакомиться друг с другом. И это недостаточно долгий срок, чтобы могла возникнуть привязанность.

Анна включила радио: звучали песни семидесятых годов. В соседней комнате Марвин начал подпевать, она присоединилась к нему, и они вместе спели песню, как до этого вместе выпили бутылку кока-колы.

К концу вечера Анна почувствовала, что что-то изменилось, – словно какое-то решение принято, только она все еще не знала – какое. Когда она посмотрела на часы, оказалось, что три часа просто пролетели, пока они с Флинн рылись по шкафам, передавая друг другу коробочки с украшениями, которые Анна не открывала с момента переезда.

– Я люблю готовить, – сказала Флинн, перелистывая старую поваренную книгу. Она надела старое платье, которое Анна хранила из-за нежных воспоминаний, со времен, когда они с Хью начали встречаться. К радости Анны, Флинн с воодушевлением копалась в вещах. Поппи никогда не волновали украшенияи или духи, которые у Флинн теперь были в изобилии.

– Видишь это колечко с бриллиантом? – Анна достала двухкаратовое кольцо, которое досталось ей от матери Хью. – Это принадлежало твоей прабабушке. Когда-нибудь оно будет твоим. Все эти драгоценности будут твоими.

– А когда? – спросила Флинн, добавляя очередной браслет к куче уже нанизанных на запястье.

– Скажи мне, Флинн, – спросила Анна, еще раз вспомнив, что Хью не любил охлажденные фрукты и напитки. – Если бы я сказала, что на кухне тебя ждет виноград, где бы ты стала искать – на кухонном столе или в холодильнике?

Флинн недоверчиво посмотрела на нее:

– На столе, зачем же держать его в холодильнике?

Глава VII
Девятый орден ангелов

На работе никто не знал, что Джек болен, – состояние здоровья было его личным делом, и он не собирался об этом рассказывать. Возможно, только Джейн догадывалась: недавно она начала спрашивать «Как у вас дела?» с неким намеком – похоже, уже поговорила со Стюартом. Однако Джек не переживал: в этом консервативном офисе, где водились и правые, и представители пуританской Новой Англии, ей было что скрывать, так же как нему.

Прошел уже месяц и восемь дней, как он ушел от Стюарта. Или, если точнее, с тех пор как ему указали на дверь. Его выбросили на обочину, выкинули, как использованную прокладку. Один месяц, восемь дней и двенадцать часов с того момента, как Джек был вынужден полагаться на жалость к самому себе, а не на помощь Стюарта, чтобы пережить ночь.

Сквозь открытую дверь его кабинета было прекрасно видно, как толпами входят сотрудники. Джек притворялся, что изучает биржевые сводки, и исподтишка наблюдал за поведением тех, кто проходит мимо. Ничего не изменилось – те кто всегда игнорировал его, так и продолжали игнорировать, а относившиеся по-дружески махали рукой как обычно.

В десять часов он взял трубку, чтобы позвонить Стюарту, но затем передумал. Джек уже звонил несколько раз – пятнадцать, если честно, – на первой неделе, но партнер вешал трубку, как только слышал его голос. Два дня назад Джек оставил сообщение на автоответчике, в котором просил Стюарта позвонить ему на работу, если вдруг тот захочет поговорить. Сейчас, разбирая кучу папок на своем столе, он думал, что, возможно, сделал ошибку. Стюарт мог подумать, что у него уже был кто-то еще, и поэтому Джек не оставил свой домашний телефон. «Я такой идиот!» – И он сильно ударил кулаком по столу. Почему просто не сказать, что у него все еще нет домашнего номера? Джек знал, как Стюарт подозрительно относился к его работе. «Какой идиот!»

Молли, его секретарша, появилась в дверном проеме кабинета:

– Тебе что-нибудь нужно? Я была в наушниках. Извини.

– Нет. Я разговаривал сам с собой. – Он махнул рукой. – Продолжай в том же духе.

После ухода от Стюарта Джек два дня провел в отеле. Неплохое временное пристанище: дешевле, чем снимать квартиру, кроме того, там были горничная, спортзал и забитый выпивкой бар. Бармена звали Эйс, и Джеку хотелось остаться здесь именно потому, что это имя звучало так по-голливудски. Даже сам Роберт Митчем был бы доволен, если бы коктейли ему приносил парень, выглядевший почти как актер. Но в конце концов в отеле Джеку сделалось еще более одиноко. В вестибюлях и коридорах сновало множество помешанных на деньгах молодоженов, слишком бедных, чтобы позволить себе поездку в Канкун; толстых, лысеющих бизнесменов, недавно разведенных женщин с безнадежно потерянной талией. Общество было угнетающим. Однажды бессонной ночью бродя по улицам, Джек наткнулся на пансион с объявлением о сдаче комнат на неделю и на следующий день снял весь третий этаж – шесть комнат, донельзя грязных. Однако он почувствовал уединение и пространство; это стало первой причиной, почему он остался жить в этой грязи, другой причиной было то, что он мог оградиться от всех. Джек попросил хозяина покрасить комнаты. Предпочтительно не совсем в белый цвет, а в какой-нибудь пастельный оттенок.

– А? Покрасить? – спросил хозяин пансиона. – Что?

– Покрасить. Краской. Таким жидким цветным веществом, которое наносят на стены.

– Покрасить? – повторил тот.

– Вы не могли бы прийти и выкинуть весь хлам? – в итоге сказал Джек.

– Да-да, все будет убрано.

Конечно, от прежних обитателей комнат осталась куча старья. Джек был одновременно раздосадован и заинтригован следами тех, других жизней. Здесь были неисправные электроплитки и разбитые кружки, порванные рубашки и испачканные, продавленные матрасы, в одной из комнат лежало множество игрушек, все они были или сломаны, или испорчены. Он нашел шесть книжек «Посмотри и скажи», и ни в одной животные не издавали верные звуки: в первой свиньи мычали, в другой кричали по-ослиному. Но больше всего ему понравилась та, где слоны верещали, как мартышки, а обезьяны рычали, словно львы. Несколько кубиков «Лего» были разломаны, и во всех экземплярах «Монополии» недоставало денег или собственности. Джек чуть было не позвонил Стюарту в первый же вечер, чтобы рассказать ему о неудачливом продавце игрушек, который прежде жил в этой комнате, но потом струсил. Джек очень скучал по своему другу. Забавно – он никогда бы не подумал, что все окончится так, что он потеряет дорогу домой, как сломанная заводная игрушка.

Как бы то ни было, в пансионе он получил то, чего хотел – уединение. Ту особую изолированность от всех, которую можно почувствовать только в месте, населенном людьми временными и неприкаянными. Никто его не замечал, и никого не интересовало, кто он такой. Не нужно было здороваться с соседями в лифте. Никто от него ничего не ожидал. Воздушный матрас и кое-что из туристского снаряжения, которые он купил, делали жизнь более чем комфортной – с точки зрения философии дзен. Стюарт отправил Джеку в офис его вещи, среди них костюм от Армани и пять лучших рубашек. У Джека была пара джинсов и единственный свитер, все еще пахнущий стиральным порошком, которым пользовался Стюарт.

Джек посмотрел на бумаги на своем столе. Нужно купить одежду: он носил костюм от Армани в течение месяца, и сейчас брюки были пыльными на отворотах и немного испачканы вином. Он пил его прошлой ночью после того, как проследил за Гектором до захудалого многоквартирного дома в южном конце Бэк-Бэй. Входная дверь была заперта. Джек ждал около часа, пока один из жильцов не вышел, и он смог попасть в холл. Там было пятнадцать почтовых ящиков. Джек предположил, что «Г. Рамирез и Р. Элсассер, квартира девять» принадлежал Гектору. На букву «Г» был еще некто «Г. Джонсон». Совершенно определенно, Гектор жил в девятой квартире, третий этаж.

С тех пор как Джек ушел от Стюарта, он каждый день в одно и то же время подъезжал к корейской лавке. И прошлой ночью впервые застал там Гектора. Он припарковался на другой стороне улицы, наблюдая, как парень болтает с каким-то престарелым гомиком, сияя улыбкой, предназначенной «только для вас»: немного солнечного сияния, припасенного исключительно для этого случая. Гектор был в желтой рубашке – он почти всегда носил желтое – и казался еще более привлекательным, чем его помнил Джек, хотя, возможно, на него повлияли те изгои с прокуренными лицами и пьяными глазами, среди которых он жил последнее время. В сравнении с ними любой выглядел бы отлично. Вид у парня был немного сонный, это устраивало Джека.

К счастью, Гектор ушел без мужчины, с которым разговаривал, и проследить за ним, скрываясь среди медленно катящих машин, наполнявших улицы в час пик, было нетрудно. Джеку надо было поговорить с ним, рассказать Гектору, что он болен, но Джек подумал, что будет проще сделать это в квартире, а не на углу оживленной улицы. Выяснив адрес, Джек поехал домой. Он поговорит с ним завтра вечером или послезавтра, надо будет только узнать, что означает «Р» на его почтовом ящике.

За прошедшие несколько недель Джек решил, что, должно быть, влюбился в Гектора. Нет никакого другого объяснения той боли в сердце, которую он испытывал, думая о мальчишке. Конечно, это была совсем не та любовь, которую он делил со Стюартом: он чувствовал присутствие Стюарта везде, в каждой своей мысли. Гектор же был ничем, пустотой, в которую можно было ускользнуть, чтобы снять напряжение постоянной заботы и долга, которое разделяли они со Стюартом.

Нелегко будет рассказать Гектору новости, но Джек был готов, он сделает все что угодно. Он заберет Гектора с собой, и оба будут прекрасно жить на заработок Джека. Гектор получит все, что только пожелает, и будет делать, что захочет, может работать, а может и не работать. Самое главное – Джек сможет о нем позаботиться. Ему хотелось научить Гектора многим вещам – в конце концов, он был еще мальчишкой, с подростковыми манерами и привычками. Джек сомневался, что Гектор бывал в музеях или в опере, вряд ли он когда-нибудь бывал за границей. Прекрасно было бы наблюдать, как в Гекторе развивается чувствительность, как он переходит за порог мальчишества. Только эти фантазии помогали ему заснуть.

От доктора Мозите Джек узнал, что Стюарт сдал анализы и результаты были отрицательными.

Только около одиннадцати Джек приступил к работе. Он достал кучу папок из коробки с входящей документацией и насчитал шестнадцать, которые должен был рассмотреть еще на прошлой неделе. Предельные сроки сдачи отчетов наверняка уже прошли.

Он взял файл Кобаяши, своего самого требовательного клиента – и самого выгодного клиента компании. Его поручили Джеку в прошлом году, когда он был на вершине уверенности и успеха: все, к чему бы он ни прикоснулся, превращалось в золото. Президент компании, старый грубый бостонец с родословной длиннее, чем у Бога, на последней рождественской вечеринке сказал ему, громко, чтобы все могли услышать:

– Моя жена обрабатывала меня, чтобы я позволил тебе пройтись с ней по магазинам.

– Да? – Джек напрягся, раздумывая, что последует дальше. В офисе никто не знал о его ориентации. Только Джейн была в курсе его личной жизни. Он натянуто улыбнулся и приготовился выслушать колкие замечания о геях и их тяге к стильным штучкам и различным аксессуарам.

– Да, она говорит, что, если ты сумел добиться стопроцентной прибыли в шестидесяти процентах случаев, на что же ты способен у стойки возврата в магазине «Сакс»?!.

Люди смеялись от души, и Джек тоже.

– Жена собирается покупать норковую шубу и хочет, чтобы ты пошел с ней и помог вернуть деньги в двойном размере.

Весь вечер Джек был в ударе: никто еще не подбирался так близко к дружескому вниманию Хэнка Шермана.

Он взглянул на лист с информацией о клиенте, прикрепленный снаружи папки. Этот отчет был его детищем, и никогда прежде, до этих последних двух недель, Джек не позволял себе пренебречь им. Он работал с этим клиентом предприимчиво, старательно и педантично – Кобаяши был очень придирчив, он уже прошел три инвестиционные фирмы, прежде чем его дело легло на стол к Джеку. Показать убыток более чем за два квартала было бы концом, и Джек знал это. Он понял одну простую истину о японских корпорациях – ты входишь через боковую дверь со скромностью разносчика пиццы. Обмениваешься с ними любезностями, спрашиваешь о погоде, об их женах, как дела у детишек в школах, и лишь потом уделяешь внимание делам, но непременно так, словно ты попал сюда по чистой случайности: «Так получилось, что у меня с собой пицца для продажи, не хотите приобрести?» И тогда и продавец, и покупатель притворяются, что обмен деньгами есть действие их недостойное, но необходимое.

Джек взял трубку и сказал секретарше:

– Молли, мне нужно, чтобы вы позвонили в Токио.

– Опять? – в трубке заскрежетал ее гнусавый бостонский акцент.

– Что значит «опять»?

– Ты просил сделать это еще вчера утром. Я уже распечатала материалы по телефонной конференции.

– Конференции?

Джек словно увидел выражение лица Молли за стенкой, когда она сказала:

– Да, сэр.

Его сердце сильно забилось. Он почти ничего не помнил, только что-то отдаленное и смутное. Из-за этого стресса память никуда не годилась, мозги словно решето. Может, это сумасшествие? Без всякого сомнения, алкоголь и бессонные ночи сделали свое дело.

– Где отчет?

– В корзине с входящей документацией, – скептически произнесла Молли. – Напечатанный, откорректированный, скопированный и разосланный для встречи в два часа.

– Тогда ладно, – сказал Джек. – А я знаю об этой встрече?

Молли едва слышно вздохнула:

– Она отмечена на вашем календаре.

Джек поблагодарил ее и повесил трубку. Боже! Он проверил расписание. Встреча с главами фирмы и самим Хэнком отмечена карандашом аккуратным почерком Молли. Он назначил эту встречу? И какова повестка дня? Почему, черт побери, он не может вспомнить события двух предыдущих дней?

Джек медленно вдохнул и выдохнул. Черт! Все происходит слишком быстро. И он слишком много пьет, и он потратил слишком много времени на поездки к тому углу и к своей бывшей квартире – посмотреть, горит ли свет, спит ли Стюарт. Кроме того, он принимал огромные дозы перкодана, который прописал ему Мозите, чтобы заглушить боль от недавно появившейся экземы. И запивал его водкой – вот так вот. А теперь он не может вспомнить, хоть убей, он ли назначил это совещание, или Хэнк, или кто другой из руководства. Джек взял распечатку переговоров с мистером Кобаяши, подготовленную Молли. Вероятно, он предложил больший и слишком рискованный биржевой портфель, двигаясь от стабильного роста к более активным, но сомнительным вложениям. Отчет был на шестнадцати страницах, и половина высказываний Джека, записанных Молли, сопровождалась вопросительными знаками – почему он так невнятно говорил? Однако смысл был ясен: Джек порекомендовал компании вкладывать деньги в приобретение произведений искусства и раритетов и предложил уполномочить его или агента фирмы посетить распродажу вещей Джеки Онассис в Сотби. Джек пришел в ужас – неужели он действительно убеждал руководство фирмы, занимающейся электроникой, покупать жемчужные ожерелья и зажигалки? Единственное что можно сделать в этой ситуации, – это не отступать, а представить дело так, что вклады в имущество будут приносить доход, очень даже немалый и довольно долго. А если у кого-то возникнут сомнения, он будет парировать их с уверенным превосходством специалиста.

Молли позвонила в два десять, сказать, что все ждут только его:

– Собрание уже началось, Джек. Хэнк просил, чтобы я тебе напомнила.

– Хорошо. Спасибо. – Джек схватил со стола четыре верхние папки, пригладил волосы и отряхнул одежду.

Молли подозрительно покосилась на шефа, когда тот повернулся направо, затем налево.

– Конференц-зал на третьем этаже, – сказала она.

– Точно.

– Хорошо что ты присоединился к нам, Джек, – произнес Хэнк, когда Джек вошел. Шесть руководителей фирмы – седьмым был Джек – повернулись, глядя на него.

– Приношу свои извинения за опоздание. – Он занял место напротив Хэнка.

– Хорошо. Как вам известно, Джек предложил нашим важнейшим клиентам делать вложения в искусство и коллекционные раритеты. Пусть расскажет нам о специфике распределения инвестиций, потенциальной прибыльности и способах управления рисками. – Хэнк кивнул головой в его сторону.

Джек налил стакан воды из графина и посмотрел в окно, где клены и дубы только начали менять цвет.

– Джек, ты готов?

– В полной готовности. – Он разложил папки.

Хэнк встал, уменьшил свет, один из партнеров подвинул к Джеку ноутбук и развернул монитор так, чтобы всем было видно.

– О, понимаете, эта презентация подготовлена не в электронном виде. Я подумал, что лучше будет дать вам общее представление, выслушать ваши мнения и учесть все замечания, прежде чем готовить все в окончательной форме.

– Ну как, согласимся? – спросил кто-то.

– Я просто хочу подстраховаться, – сказал Джек. – В конце концов, это счет Кобаяши. Я должен быть во всем уверен.

– Никаких визуальных материалов? – поинтересовался Хэнк, держа руку на выключателе.

– Не для этого собрания. – Джек заметил в углу старомодный мольберт с бумагой для рисования и маркеры. – Хотя вот. – Под воротником выступили капельки пота и побежали вниз по спине. Он взял самую верхнюю папку, встал и перенес мольберт на середину комнаты. – Значит, так, идея заключается в том, чтобы сделать сплит[22]22
  распределение вложений по различным видам ресурсов. Например, 50% на покупку надежных низкодоходных облигаций и 50% на рискованные высокодоходные ценные бумаги


[Закрыть] пятьдесят на пятьдесят: половину вложить в самые эффективные ресурсы, а остаток направить на искусство. Сейчас…

– Подожди-ка минутку, – сказал один из партнеров, Джек оглянулся. Это был Эван, самый молодой, недавно ставший старшим партнером, привлекательный парень, похожий на киноактера. Джек часто интересовался, была ли у него семья. Было известно, что Эван приехал из Батон-Руж, и Джек никогда не слышал, чтобы он упоминал о жене или подружке. – Джек, в своем отчете ты говоришь о сплите семьдесят на тридцать. Я так понял, что теперь ты предлагаешь пятьдесят на пятьдесят?

– Ну да. Это то, что я хотел решить на собрании. Если бы мы убедили Кобаяши вложить пятьдесят процентов своих инвестиций в искусство, то смогли бы маневрировать второй половиной на голубых фишках[23]23
  голубые фишки (blue-chipstocks) – наиболее надежные ценные бумаги, выпускаемые лидерами производства и оказания услуг. Например, акции и облигации Boeing или IBM


[Закрыть], разграничивая четыре области производства: фармацевтические, телекоммуникации, электронные и, например, оказание услуг.

– У меня большие сомнения по этому поводу, – буркнул кто-то еще.

– Подумайте…

Джек нарисовал зеленым маркером большой круг, разделенный на четыре части, означающие их богатейших клиентов. Он сам не понимал, что делает, – предложи кто-то другой такой дурацкий план, он бы немедленно его отклонил. Это было полным абсурдом. Объекты поп-культуры не имели фиксированной ценности: жемчужины Джеки О. завтра станут дешевле банок из-под супа «Варол». Джек рисовал процентные соотношения и доли красным и фиолетовым маркерами, начиная успокаиваться. Он знал, что будет дальше, – сегодня Хэнк придет к нему поговорить с глазу на глаз и холодно и вежливо, в старомодном новоанглийском стиле сообщит, что фирме нужна непрерывная командная работа и проверенные стратегии капиталовложений, а не подобные дикие выходки.

Джек говорил много и сбивчиво, выдумывал цифры и выкладки, словно провел много часов за изучением этой темы. Не оборачиваясь, чтобы не встретиться глазами с коллегами, он обращал свои замечания окну.

– Как показала динамика цен на предметы, принадлежавшие Джону Кеннеди и Мерилин Монро, инвестиции в поп-культуру гораздо менее рискованны, чем во многие обычные ресурсы. Вне сомнения, их стоимость защищена от буферизации и волятивности, которым подвержены товары, скажем, технологические. Мы можем потерять интерес к телекоммуникациям, сменим марку обуви и безалкогольных напитков, но никогда не предадим своих героев и идолов.

Джек надел колпачек на маркер и повернулся. К его удивлению, никто не ухмылялся и не обменивался тайком взглядами. Ему внезапно стало нехорошо, он сел и налил себе воды.

– Джек, это самая интересная идея, которую я когда-либо слышал, – начал Хэнк. – Я уже одобряю это в качестве эксперимента, поэтому, если у кого-то есть другие идеи, самое время выложить их на стол.

Прошло несколько мучительных минут, но никто не проронил ни слова.

– Знаю, это немного радикально и в прошлом не было частью стратегии фирмы, но мы живем в новом мире. – Джек почувствовал себя увереннее.

– Отчасти я согласен с Джеком, – сказал Эван. – Мне нравится идея введения разнообразных новаций. Хотя, по-моему, пятьдесят на пятьдесят – это перебор.

Хэнк перевел взгляд с Эвана на оставшихся представителей группы:

– Другие мнения, позитивные или наоборот? Джек был поражен безразличием присутствующих;

неужели потеря счета Кобаяши – ведь он его уже почти потерял – не взволнует их?

Встреча длилась еще полчаса в легких спорах о процентных ставках, о соотношении явлений массовой культуры и произведений изобразительного искусства. В желудке Джека бурлило, он размышлял то о Стюарте, то о Гекторе, и у него звенело в ушах.

– Хорошо, Джек, в прошлом твои инстинкты по поводу этого счета были безукоризненными. Это, наверное, наш лучший портфолио[25]25
  совокупность ценных бумаг, принадлежащих одному инвестору


[Закрыть]. Итак, я отдаю все в твои умелые руки, поступай так, как считаешь лучше. Я не выслушал ни одного серьезного возражения. – Хэнк снова посмотрел вокруг. – Съезди на «Сотби», посмотри, что выставлено у Кристи. Я выделю шесть месяцев на этот проект, чтобы он удался или провалился. И затем мы либо предоставим его другим клиентам в качестве новой стратегии капиталовложений либо остановим. – Он холодно улыбнулся Джеку: – Не наделай ошибок.

Джек улыбнулся в ответ. Боже! Он бы предпочел быть уволенным сейчас, а не через шесть месяцев, когда все рухнет, а он уже купит ботинки Джуди Гарленд и детское платье Мерилин.

Необходимо работать двенадцать, а то и тринадцать часов в день, чтобы хотя бы в общих чертах представлять, что же он предложил. Прямо со следующей недели он возьмется за дело как следует. Он будет работать по выходным. Однако сейчас он решил на денек все отложить. Он все еще не пришел в себя. В ушах звенело, голова болела так, будто кто-то въехал ему локтем в переносицу. Джек сложил все папки в портфель, выключил компьютер и взял ноутбук, чтобы по пути отдать его Молли.

– Пожалуйста, позвони и назначь телеконференцию с Токио, когда Кобаяши будет удобно, – попросил он секретаршу. – И составь мне список ближайших аукционов у Кристи. Это все, пожалуй.

– Джек? – Молли встала и подошла к нему. – Все в порядке? – Она посмотрела на него, нахмурив брови, и потрогала его галстук.

– Все в порядке, моя дорогая. – Джек улыбнулся. – Мне немного нездоровится, вот и все. Низкий атмосферный фронт, надвигаются зоны высокого давления. Дома я собираюсь немного отдохнуть.

Молли кивнула и отряхнула его пальто.

– Что это? – удивилась она.

– Полагаю, это «силли стринг»[26]26
  (SillyString) – разноцветная пенка, находящаяся под давлением в баллончике. Своеобразный жидкий аналог серпантина. При разбрызгивании принимает форму ленточек. Используется на вечеринках и праздниках


[Закрыть].– Джек заметил крошечные цветные ленточки и на отвороте брюк. – Я пришел на корпоративную встречу, одетый в костюм от Армани и «силли стринг»! Супер! Мне кажется, ты не могла не заметить этого, прежде чем я вошел к ним, словно только что побывал на дне рождения пятилетнего ребенка.

Она засмеялась:

– Увидимся в понедельник. Я позвоню тебе домой, как только будет известно время, даже если время будет неурочным.

– Что такое неурочное время, я узнаю позже. Лучше я позвоню тебе. Мой телефон неисправен.

– О, у меня есть номер твоего сотового, – сказала она, перелистывая настольный блокнот.

Они со Стюартом пользовались одним сотовым. И он остался у Стюарта.

– Нет, он тоже не работает. Я сам позвоню. Молли размотала «силли стринг», обмотавшуюся вокруг пуговицы на рукаве, и выкинула ее в мусорное ведро. Затем отдала честь:

– Как скажете, Капитан Кенгуру.

– Какая ты смешная, – хихикнул Джек и направился к лифту.

Он добрался до пансиона, растянулся на матрасе, налил двойную порцию скотча и запил им лекарство, глядя в окно на пелену дождя. Температура была всего тридцать семь и семь, и он чувствовал себя неплохо, только немного знобило. Джек снял галстук и расстегнул рубашку. Надо было зайти в магазин по дороге – у него не осталось никакой еды, и не во что переодеться. Внизу на улице шумел транспорт, был час пик, люди возвращались домой к ужину, женам и вечерним семейным посиделкам. Он ужасно скучал по Стюарту, скучал по всякой мелочи, которую прежде не считал чем-то сверхъестественным, как, например, чистые рубашки и сладко пахнущая, мягкая одежда, которую Стюарт клал на кровать, чтобы он мог переодеться, когда приходил домой, – спортивные свитера, казалось, были еще теплыми после сушилки. Сейчас, зная, что Джек не очень хорошо чувствует себя, Стюарт нянчился бы с ним и приготовил ему одну из волшебных, целительных ванн с ароматическими солями и маслами.