Текст книги "Выше неба"
Автор книги: Рене Манфреди
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 24 страниц)
Да, это был один из таких дней. Она подумала о своей внучке и Грете, о том, чем они сейчас занимались. Грету и Майка утвердили на роль приемных родителей, и их новоиспеченная дочка будет жить с ними, как только будет готово социальное заключение, – как раз к тому времени, когда у них родится собственный ребенок. Анна была рада за подругу и уже купила в подарок манеж и детскую кроватку для двоих детей, которые скоро появятся в жизни Греты. Одеяла ручной работы из Греции, два шкафа от именитого дизайнера, кроватка, которая подошла бы для членов королевской семьи. Анна попыталась вспомнить имя новой дочки Греты, это была одна из девочек, фотографии которых она видела в тот день. Четырехлетняя Рашида? Нет, та – мулатка, а эта – белокожая девочка с пепельными светлыми волосами. В любом случае, для Анны все девочки были одинаковыми, кроме, конечно, Флинн.
Анна заставила себя слушать. Говорил партнер того мужчины, который смотрел на нее с такой необъяснимой ненавистью.
– Меня зовут Стюарт, я партнер Джека, который болен. Я – здоров.
– Просто для сведения, – сказала Анна. – Вам не нужно говорить о вашем ВИЧ-статусе, пока вы этого не захотите. Закон штата и политика больницы заключаются в том, что это – ваше личное дело.
Майкл, партнер мужчины, зацикленного на голубых носках, сказал:
– Это глупо. Почему мы не можем задавать вопросы, которые помогут нам что-либо понять. Мы же не можем предполагать, что все люди здесь больны или пришли с теми, кто болен?
– Нет. Вы не можете. – Она повернулась к партнеру Стюарта.
– Меня зовут Джек. Я болен и нахожусь здесь, потому что Стюарт поставил мне условие: я должен посещать собрания группы поддержки, и тогда он пустит меня обратно. Я не верю в такие мероприятия. И не думаю, что, черт возьми, кого-то должно волновать, как я себя чувствую или каким образом заразился.
– Джек, – спросила Кристин, – ты хочешь проанализировать свои приступы ярости?
– Нет, мать вашу.
Кристин покраснела и кивнула:
– Хорошо.
Анна старалась не смотреть на Джека. Она чувствовала исходящую от него враждебность, которая больше была направлена на нее, нежели на Кристин.
Сейчас выступал мужчина, которого Анна не знала. Из-за болезни его возраст определялся с трудом, но было понятно, что он много моложе, чем его сделала болезнь. Из-под свитера торчали завязки от больничного халата, а на покрытых багровыми язвами ногах лежал плед. Анна отвела глаза и сделала глубокий вдох – ей хотелось немедленно подойти к нему и выразить свое сочувствие, но делать этого было нельзя. Анне стало интересно, почему он пришел на собрание. Стулья по обе стороны от него были пусты. Должно быть, он лежачий, и кто-то принес его из крыла больницы для безнадежных пациентов. Возможно, его привела сама Кристин. Было очевидно, что мужчина страдал слабоумием, он бормотал что-то невнятное.
Когда до Анны дошла очередь говорить о себе – неужели снова нужно говорить, даже после того, как ее представили? – у нее закружилась голова, все запахи и звуки внезапно показались резкими до невыносимости. Запах старой одежды, бетадина и отбеливателя, рычание проезжающих снаружи машин и хриплое дыхание мужчины, сидящего рядом с ней. Еще секунда, и она принесет ему ингалятор.
Кристин выжидательно смотрела на нее, и Анна сказала:
– Меня зовут Анна. Последние несколько месяцев я была вторым руководителем группы «Служба настроения», – после чего кивнула и улыбнулась, чтобы показать, что она закончила.
– И? – заговорил Джек.
– И? – повторила Анна.
– Каково твое личное отношение к этой болезни? Что ты знаешь о ней на самом деле?
– Я медик по профессии, – сказала Анна.
– О, я вижу. А твой сынок? – Его глаза устремились в сторону Марвина, чьи глаза были сосредоточены на нежном личике Кристин. – Ты здесь по этой причине? Или сегодня день Возьми Своего Сынка в Группу Поддержки?
Анна повернулась к Кристин, но, к ее удивлению и разочарованию, та была сосредоточена только на Марвине.
– Так, – громко сказала Анна, – давайте-ка вспомним тему нашего собрания. – Сонные и удовлетворенные глаза Кристин скользнули с лица Марвина на лицо Анны.
– Йа-е-хоу! – воскликнул Джек, вращая воображаемое лассо.
Анна не обратила на это внимания. Но она обратила внимание на Кристин, которая открыто флиртовала с мужем ее дочери, вместо того чтобы делать свою работу.
– Кристин, может быть, ты хочешь объяснить новичкам, что наша цель заключается в том, чтобы обеспечить их навыками и поддержкой, необходимыми для жизни с этой болезнью и для того, чтобы помочь другим справиться с этим?
Кристин посмотрела на нее и медленно моргнула:
– Ты не могла бы повторить?
Все рассмеялись, и громче всех Джек.
– Анна, может быть, ты хочешь проанализировать свой приступ гнева? – спросил он.
Она спокойно посмотрела на него и улыбнулась так мило, как только могла:
– Нет, мать твою.
Все засмеялись еще громче.
– Аминь, сестра, – сказал Джек.
– А теперь… – Подняв брови, Анна глянула на Кристин, которая глазела на нее, словно в забытьи. – А теперь давайте определим цели нашего собрания.
Женщина в углу заговорила, Анна повернулась к ней. Элизабет, которая заразилась от бывшего партнера своей любовницы, бисексуала, которого женщины попросили стать отцом их ребенка. В итоге Элизабет потеряла ребенка, любовницу и заразилась СПИДом. Она была обозлена, как того и следовало ожидать, но все-таки умела толково возражать и спорить с Анной – практически по всякому поводу. Конечно, не на каждом собрании, но достаточно часто, поэтому для Анны это не было неожиданностью. Элизабет часто меняла свой стиль. На одной неделе она красовалась в нарядном платье, на следующей – в безрукавке, которая демонстрировала татуировки в китайском стиле. Ее волосы были такими короткими, что их можно было использовать как щетку для посуды. Сегодня она пришла в обычных джинсах Levi's, в белой футболке и в бархатной бледно-лиловой шляпе.
– Анна, со всем должным уважением к тебе я чувствую, что от тебя исходит какая-то враждебность, которой я раньше не замечала, – сказала Элизабет. – И я очень прошу тебя покинуть это собрание.
– Но она же ведет его, – возразил Джек.
– Как будто я этого не знаю, – сказала Элизабет. – Извините, но я присутствую на этих собраниях с самого начала, и мне кажется, что вы создаете проблемы, мистер.
– Успокойтесь! – попросила Анна. – Никаких обвинений, Элизабет. Ты права, я вышла из себя, чего не должна была делать. Давайте попробуем двигаться дальше, – и посмотрела на Джека.
– Возможно, нам нужно подойти к проблеме с другой стороны. – Элизабет посмотрела в ту же сторону. – Негативное отношение, даже в малых количествах, наносит вред окружающим.
Анна почувствовала, что ее терпение лопнуло, и она может потерять контроль над собой, чего не случалось на протяжении многих лет. Что сегодня с Элизабет? И что произошло с Кристин? Девчонка всегда была крепкой, как кирпич.
– Давайте продолжим. Пока вам не захочется еще что-нибудь добавить, Элизабет. – Уголком глаза Анна видела, что Марвин машет рукой, словно птица в клетке. Он вытягивал пальцы, потом сжимал их, вытягивал и сжимал, как обычно делала ее бабушка, когда надевала сетку для волос.
– Это группа поддержки. Мы здесь для того, чтобы делиться друг с другом, – агрессивно заявила Элизабет.
– Да, – согласилась Анна, – ты права. Только это трудно делать, обвиняя друг друга.
– Да. Снова аминь, сестренка. – Джеку начинала нравиться эта женщина.
– Но если один представитель группы заставляет нас чувствовать себя неуютно, неужели мы не можем попросить его уйти?
– Нет, – возразила Анна, – это не вам решать. Майкл, партнер Алана, чуть не подравшийся с ним из-за голубого носка на первом собрании, спросил:
– Это ты должна решать? – И посмотрел на нее.
– Я и Кристин.
При упоминании своего имени Кристин сказала:
– Да. Мы с Анной здесь, чтобы сохранить линию беседы открытой и непринужденной.
Джек фыркнул:
– Да, точно, твое общение достаточно непринужденное. С сыном Анны.
– Ты отвратителен! – вспылила Элизабет. – Мне до смерти надоел твой сарказм.
– Ты и так при смерти, милая.
– Почему бы вам с Анной не пойти и не выпить чего-нибудь за дверью? Вы оба сможете обмениваться колкостями, сколько вашей душе угодно.
– Сколько моей душе угодно? – смеясь, повторил Джек. – Мою душу удовлетворить невозможно. Моя главная черта – неудовлетворенность.
– Ладно, – примирительно начала Кристин. – Мы можем, по крайней мере, вернуться к представлению? После этого мы сможем поговорить обо всем, о чем хочется, но сейчас я хочу узнать, как зовут каждого из вас.
– Да пошло оно все!..– Джек начал подниматься с места. – Пошло все к черту.
– Джек, прекрати, – вмешался Стюарт. – Успокойся. Джек отбросил его руку:
– Я закончил делиться.
Группа замолчала. Кристин повернулась к Марвину, который сидел рядом с Анной, и тот заговорил:
– Я Марвин Блендер, зять Анны. Леплю бюсты в две трети натуральной величины. У меня есть дочь, Флинн. Мы приехали к Анне с Аляски в надежде улучшить наши отношения и весело провести время. И я люблю танцевать танго.
– Для этого нужны двое. – Джек улыбнулся. – Как ты подцепил это добро?
– Что? – опешил Марвин.
– Как ты заразился?
– О, у меня нет…
Стюарт сказал громко и отчетливо:
– Это нечестно, Джек. Ты не хочешь рассказывать, как ты заразился, поэтому ты, по совести, не можешь спрашивать кого-то другого об этом.
– Да уж, с совестью у меня проблемы, дорогой, именно поэтому мы здесь, не так ли? – Он похлопал Стюарта по коленке.
– Но в любом случае, я не…
– Не отвечай. – Анна повернулась к Джеку: – Мне казалось, я объяснила: спрашивать у кого бы то ни было о состоянии здоровья нельзя.
Джек посмотрел на Анну и молча пожал плечами.
Она решила молчать до конца встречи. Все было просто ужасно. Все это. Иллюзия, что это собрание могло помочь и поддержать кого-то. Пренебрежение смертью, которой все они заглянули в лицо. Ник как-то сказал ей, что нужно акцентировать внимание на том, как жить со СПИДом, а не на том, как от него умереть, но это было глупо. Война заканчивалась, как только вирус попадал в тело. Не было никакой капитуляции после героического сражения. Было мгновенное завоевание после нечестной осады. Анна вспомнила последние дни жизни Хью, длительные поездки в их дом в штате Мэн, потому что муж хотел умереть именно там, умиротворенный шумом волн, бьющихся о скалы, морским ветерком, врывавшимся по ночам. Теперь она знала: Хью умер достойно, можно сказать, быстро и без непомерных страданий. «А вот так, – подумала она, посмотрев вокруг и почувствовав острый запах испражнений, – так быть не должно». Анна повернулась к мужчине на кресле-коляске, который сидел, закрыв руками лицо. Остальные тоже почувствовали запах. Неприятный мужчина, Джек, поймал ее взгляд и отвернулся.
Стюарт нагнулся к Роберту, положив локоть на ручку его кресла-коляски.
– Может, ты хочешь, чтобы я отвез тебя в ванную? – спросил он его.
Дыхание Роберта было отрывистым. Стюарт знал, кем он был, – каждый гей в Бостоне слышал о Роберте хотя бы раз в жизни. Он был активистом, боровшимся с проявлениями дискриминации. В тридцать лет он уже преподавал в Йельском университете, был известным астрофизиком, чья книга «Путеводитель по звездам для любителей» занимала верхние строчки бестселлеров в списке «Нью-Йорк тайме» на протяжении нескольких месяцев. Когда они с Джеком пришли на собрание, Стюарт понял, что знает Роберта, но не мог вспомнить – откуда, до тех пор, пока, извинившись, не встал, чтобы выйти в туалет, и не взглянул на книжные полки. К тому времени, как Стюарт вернулся, шум в комнате только усилился, поэтому он взял книгу Роберта.
– Посмотри, – тихо сказал Стюарт, положив ее в руки Роберту. В комнате происходили как минимум три оживленные беседы, включая горячий спор между Анной и дамой в бледно-сиреневой шляпке. – Посмотри, что я нашел.
Роберт раскрыл зачитанный экземпляр книги. Фотография была сделана около десяти лет назад. Тогда он выглядел красавчиком, молодым Кэрри Грантом. Безусловно, это был тот же мужчина, но сейчас Роберт выглядел на тридцать лет старше.
– О да. Я слышал об этом парне. Кажется, я однажды строил ему дом. – Роберту казалось, что до болезни он был плотником. Он много и сбивчиво говорил о соединениях ласточкиным хвостом и об анкерах в каменной кладке, о том, как выбрать хороший кусок древесины. Роберт рассказывал об этом так уверенно, что Стюарт подумал бы, что ошибается, если бы заранее не сравнил фамилию Роберта и дату рождения на больничной бирке, которая была у мужчины на руке, с данными, приведенными в книге. Все сходилось.
Сейчас все глаза были устремлены на Роберта и Стюарта.
– Извини, – говорил Роберт. – Мои мысли совершенно выбивают меня из колеи. Если я обращаю внимание на то, что творится в голове, я теряю контроль над тем, что происходит у меня в желудке. Вот дерьмо.
– Все в порядке, Роберт. Не переживай, все в полном порядке, – пробормотала Кристин.
Стюарт встал и подошел к креслу Роберта. Кристин сказала:
– Палата двести девятнадцать. Стюарт кивнул.
– Все в порядке, – сказал кто-то. – Всякое случается. Все нормально.
Прежде чем Анна могла оценить свой поступок, она встала и выдвинула свой стул из круга.
– Нет, – сказала она. – Не все в порядке. В этом нет ничего хорошего.
Она вышла из комнаты и зашагала по коридорам. Ее вспышка была непростительна. Нужно было вернуться обратно и извиниться или заскочить на пятнадцать минут на следующей неделе, чтобы сделать это. Если бы Анна думала, что группа примет просто извинения – без настойчивой просьбы проанализировать свою ярость, – она сделала бы это сейчас. Но ярость была яростью. Нужно ли смотреть на корни, чтобы определить дерево? Гнев, словно клен, сбрасывает листву в тот момент, когда приходит его срок.
В перерыве Джек пошел искать бабушку в стиле Шанель. Он шел по запаху духов – его обоняние было острым, словно у собаки, – в приемную в конце коридора, где женщина сидела на уголке дивана, обрывая листья с растущей в горшке пальмы. Когда Джек вошел, она посмотрела на него, а затем отвернулась к телевизору.
– Что еще? – Голос был таким мягким, что Джек не был уверен, правильно ли расслышал.
– Я Джек. – Он сел рядом.
– Да, знаю.
– И я хочу извиниться.
– За что?
– Я говорил то, что не должен был говорить.
Она вскинула подбородок, и он не понял, был ли это жест согласия или отрицания.
– Я резкий человек, – заговорил Джек. – Достаточно привлекательный, чтобы мне сходило с рук то, что не сходит с рук менее везучим.
Анна рассмеялась, и ее лицо озарилось каким-то детским сиянием. Глупый розовый костюм казался сейчас трогательным, а не агрессивным. Джек почувствовал, что в нем что-то уступило, острая геометрия ярости и боли немного притупилась в ее присутствии.
– Не такой уж ты и красавчик, – улыбнулась она. – Но в любом случае, спасибо за извинения. А это были извинения?
– Да, – сказал он. – И я хочу добавить к этому восхищение твоей храбростью.
Он увидел, как она искала что-то в сумочке, и был изумлен, когда она достала пачку легкого «Мальборо» и прикурила сигарету так легко и уверенно, словно сидела в баре.
– Храбрость? Неужели опять вернулся мерзкий Джек?
– Я не это имею в виду. – Он вытащил себе сигарету. Сигаретный дым, вьющийся по легким, был как лекарство. – Надо иметь много храбрости, чтобы сказать такое. Разрезать красивую оболочку и увидеть дерьмо внутри.
– Как сказать. – Анна подняла брови и сделала большую затяжку. – Я думаю, мне следует вернуться и извиниться. Но я не хочу ничего больше говорить. Никогда не разрушай высокое извинение дешевым оправданием. Даже если оно действительно мало чего стоит. Во всяком случае, это мой девиз.
– Тебе совсем не нужно извиняться, – сказал Джек. – Было неплохо встряхнуть их. Ты права. В этой болезни нет ничего хорошего. – Он остановился и отложил сигарету. – За исключением, может быть, одного – быть смертельно больным означает, что ничто другое не сможет привести к преждевременной смерти.
Вошла медсестра и, как кролик, наморщила носик:
– Здесь курение строго запрещено!
– Да, – сказала Анна, – мы уже уходим. Джек вышел следом за ней.
– Позволь мне купить тебе что-нибудь выпить. – Она кивнула в сторону чего-то похожего на маленький спокойный деревенский бар через дорогу.
– Конечно, я позволю. Если в следующий раз ты позволишь мне купить тебе выпивку и выбрать другой бар.
– Договорились. – Они вошли, и Анна заказала обоим по бокалу текилы и мартини, чтобы ее запить.
– Ну, девушка, вы даете. Здесь никогда не пили ничего крепче, чем белое вино с содовой, – сказал он.
– Это точно. Либо ты пьешь, либо пьешь лимонад. – Она легко дотронулась своим бокалом до его и выпила текилу одним большим глотком. – И, между прочим, перед тобой я могу извиниться.
– Да? – воскликнул Джек и за три глотка осушил бокал, увидев, как бармен криво улыбнулся. Назло ему он выпил мартини, толкнул бокал по стойке и кивнул, чтобы тот принес еще.
– Я соврала – ты действительно очень привлекательный. – У Джека были поразительные глаза. Зеленые с прожилками золотого, голубого и коричневого, покрытые крапинками, еловно речные камешки.
– Ха. – Джек потер рукой подбородок. – Привлекательное лицо, которое говорит колкости. – Он взял вазочку с солеными крендельками на барной стойке. – Тебе нужно увидеть мужчину, которого я люблю. Рядом с ним я – ничто.
– Я его уже видела.
Сердце Джека сжалось, он едва не завертелся на стуле в поисках Гектора, но тут же понял, что она имела в виду Стюарта. Он кивнул, решив оставить все как есть:
– Как ты думаешь, наши возлюбленные уже закончили делиться?
– Наверное, нам нужно вернуться. Я не сказала зятю, куда собираюсь. – Она допила остатки своего напитка.
Джек немного расстроился при слове «зять». Все же парень был либо скрытым гомосексуалистом, либо бисексуалом, в этом Джек был уверен.
– Но мы же сегодня с тобой гуляем. Анна положила деньги на стойку бара:
– Боюсь, придется отложить нашу встречу на другое время.
Он посмотрел на нее так удрученно, что Анна растерялась. Она даже и предположить не могла, что чем-то его заинтересовала.
Она встала и пошла к двери, Джек последовал за ней.
– Это на самом деле было твое последнее собрание?
– Да. Я просто замещала человека, оказывая услугу другу.
Они остановились у машины Анны. Джек достал из кармана визитную карточку:
– Вот все мои номера телефонов. Я очень расстроюсь, если ты не позвонишь мне, чтобы я мог пригласить тебя что-нибудь выпить. Позвони мне.
Анна положила визитку в кошелек.
– Я позвоню, – сказала она, зная, что никогда этого не сделает. И по выражению лица Джека было понятно – он тоже это знает.
– Ну что же. Может быть, ты передумаешь и придешь на собрание на следующей неделе. – Он пальцем нарисовал бокал на пыли, покрывшей машину Анны.
– Я не передумаю. Ты даже представить себе не можешь, как я рада, что отделалась от этого. – Анна замолчала. – Послушай, я не большой любитель выпивки, но мне было бы приятно, если бы ты зашел что-нибудь выпить. И твой партнер, конечно же, тоже. – Что она делает? Последнее, что ей сейчас нужно, так это компания, и компания этих мужчин в особенности. Их раздражительность так очевидна, что вряд ли сделает встречу приятной. В последние дни Анна слишком устала и раздражена, чтобы угождать чьей-либо чувствительности. Кроме того, она не могла поверить, что Джеку на самом деле интересно с ней общаться.
Джек, для которого в эти дни даже самое незначительное прощание было болезненным, сказал:
– Да, мы с удовольствием, – хотя и понимал, что приглашение Анны искренне лишь отчасти, и знал, что согласие в равных частях вызвано любопытством по поводу ее очаровательного зятя, чувством вины за то, что он так грубо себя вел раньше, и какой-то необъяснимой искрой, которая, как ему показалось, пробежала между ними.
Анна объяснила, как добраться до ее дома, но Джек ничего не записал. Его взгляд был таким рассеянным, что Анна засомневалась, запомнил ли он хоть что-нибудь.
– О, вот идут наши любимые, – заговорил Джек. – Они выглядят такими больными, опустошенными и лишенными чего-то. А разве жизнь не прекрасна?
Марвин и Стюарт подошли к Анне и Джеку.
– Нас пригласили что-нибудь выпить, дорогой. – Джек взял Стюарта под руку.
Стюарт осторожно улыбнулся. Марвин посмотрел на Анну и отвел глаза.
– Как мило, – улыбнулся Стюарт. – Но думаю, нам нужно отправиться домой.
– Почему? – спросил Джек. Дома ничего не было.
– Просто где-нибудь посидим, выпьем, – предложила Анна. – Или можем поехать ко мне домой.
Джек смотрел на Марвина, но не смог понять, о чем тот думал. Марвин стоял, скрестив руки на груди, его кулаки были крепко сжаты, как будто он не доверял своим рукам и боялся того, что они могут сделать. Все его внимание было приковано к больничному входу, он настораживался каждый раз, когда дверь закрывалась или открывалась.
– Может быть, на следующей неделе? – начал Стюарт.
– Учитывая, что следующей недели может не быть, – с обидой сказал Джек.
– Что ж, как-нибудь встретимся, – сказала Анна.
Подойдя к двери дома, Анна услышала громкий и пронзительный звук телевизора. Был включен какой-то музыкальный канал с современной музыкой: ужасный визг усилителей гитар и басов, от которых останавливалось сердце.
– Флинн? – Анна вошла в комнату, где стоял телевизор, и увидела подростка, который скакал на диване. В нем было что-то смутно знакомое. – А ты кто?
– Джереми. Я приношу вам газеты. – Мальчишка сел и надел свой спортивный свитер. – Ваша соседка попросила меня присмотреть за Флинн, пока вы не вернетесь домой.
– А где она?
– Флинн? Я думаю, она пошла вздремнуть.
– Где Грета? – Но вместо того чтобы выслушать ответ, Анна прошла в спальню проверить автоответчик. Лампочка мигала. «Кажется, я рожаю, – сказал голос Греты. – Джереми сказал, что присмотрит за Флинн, пока ты не вернешься домой. Ты не можешь позвонить Майку? Я имею в виду, не могла бы ты попытаться? Я не знаю, где он».
Грета не сказала, в какую больницу поехала. Анна набрала номер «Бостон дженерал», но там подруги не было, как не было ее и в следующих двух.
– Отвези этого мальчишку, ладно? – попросила Анна, когда Марвин собрался выйти из гостиной и проверить, где Флинн. – В смысле, отвези его домой и заплати. Вот. – Она протянула ему кошелек. – И не мог бы ты выключить эту музыку?
Марвин озадаченно посмотрел на нее, словно Анна говорила на незнакомом языке:
– Что происходит?
– Грета рожает.
– Уже? – спросил он. – Я думал; она всего лишь на пятом месяце.
Анна кивнула. Она набрала номер отделения «скорой помощи» больницы «Брайгхем и Вуменс». Лишь после того, как она соврала и представилась ближайшей родственницей, оператор ответил, что Грета находится в их больнице.
– Вы не могли бы соединить меня с ее отделением? Анна протянула Марвину ключи от машины и указала на мальчика.
– Сделаю. С Гретой все в порядке? – спросил Марвин.
Анна покачала головой и направилась в комнату Флинн. Кровать была пуста и аккуратно заправлена. Флинн спала в костюме доброй феи или ангела – судя по крылышкам, это был костюм ангела – на диванчике около окна. Она зажгла рождественские свечи, а на чемоданчик, где хранила свою одежду, поставила ясли, которые принадлежали еще маме Хью. Где внучка нашла все эти старые вещи? Анна не припоминала, что перевозила с собой какие-то праздничные украшения, когда купила этот дом.
Наконец Грета ответила.
– Это я, – начала тихонько Анна. Она пошла обратно в коридор, прикрыв дверь комнаты Флинн.
– У меня был ребенок, – проскулила Грета. – Маленькая девочка, она была такой крошечной. Врачи не смогли спасти ее. Они говорят, что девочка умерла.
– Ой, Грета! – воскликнула Анна. – А Майк с тобой?
– Нет. Я не могу найти его. Никто не может его найти. Он не отвечает по мобильному.
– Я попытаюсь ему дозвониться. – Анна села на пол, облокотившись спиной на дверь комнаты Флинн.
Грета плакала:
– Она была такая красивая. Маленькая, но красивая. Неужели они никогда не ошибаются?
– Что ты имеешь в виду, дорогая?
– Я имею в виду, может быть, есть способ вернуть ее к жизни? Ты же слышала все эти истории о том, как дети были под водой полчаса, а потом с ними все было в порядке. Дети более жизнеспособны, чем взрослые. Я назвала ее Стелла. Она маленькая яркая звездочка.
Голос Греты звучал, будто ее накачали лекарствами.
– Я уверена, что врачи сделали все, что могли, – сказала Анна. – Может быть, тебе поможет, если ты подержишь ее. Они дали тебе подержать ее?
– Я сейчас держу ее, отогреваю. Прошло еще не так много времени, она еще может проснуться.
– В твоей палате есть медсестра?
– Боже, они не оставляют меня одну, хотят, чтобы я отдала ее им. Но она моя.
– Как ты думаешь, я могу поговорить с кем-нибудь из врачей в твоей палате? – спросила Анна.
Грета начала рыдать:
– Нет! Ты такая же, как они. Я думала, ты моя подруга. Я знаю, что они делают с детьми. Они собираются разрезать ее и ставить над ней эксперименты. Она становится теплее. Почему никто не может немного подождать?
Анна подождала, пока Грета перестанет плакать, и спокойно сказала:
– Как только Марвин вернется с машиной, я приеду к тебе.
– Нет. Не надо. Я хочу побыть одна.
– Позволь помочь тебе, – попросила Анна. – Позволь мне быть с тобой.
– Ты не можешь мне помочь. Тебе этого не понять.
– Но я тоже мать.
– Ты мать, которая никогда не хотела ребенка. А мне нужен мой ребенок. Живая или мертвая, но она моя дочь. – Грета повесила трубку.
Анна глубоко вздохнула. Скорее бы закончился этот день. Она позвонила на домашний телефон Греты и оставила на автоответчике сообщение для Майка. Ублюдок. Грете было бы без него лучше.
Она тихонько вернулась в комнату Флинн. Девочка даже не пошевелилась. Анна села и смотрела, как она спит, как мягкий свет от рождественских свечей падает на ее милое личико. Флинн была очаровательным ребенком. Она была похожа на ангела Боттичелли, вся в темных кудряшках, с круглым личиком, ямочками на щеках и аккуратными губами. Такие губки были только у Поппи. Может, это рецессивные гены. То в одном, то в другом Анна улавливала нечто, пришедшее от семьи ее отца, – и это «нечто» концентрировалось в конце концов в выражении лица Флинн. Открытая энергия во взгляде и полуулыбка на плотно сжатых губах пришли, как казалось Анне, от прадедушки, польского портного, от которого не сохранилось ничего, кроме размытой фотографии. Однажды Анна перебрала вещи, которые хранились в старых коробках, смахнула пыль с семейных реликвий и рассказала Флинн о ее корнях, евреях ашкенази, которые жили в Восточной Европе. Хотя что она об этом знала? Ее отец, принявший буддизм, как-то ответил на юношеский вопрос Анны: «Мы из ашкенази, племени раввинов и схоластов. Сефардские евреи торгуют коврами и считаются большими задаваками. Это все что я знаю, и все что нужно знать тебе».
Может быть, она запишет Флинн в синагогу на занятия ивритом. Милая, обреченная девочка, подумала Анна, а потом встревожилась от того, что слово «обреченная» прозвучало внутри нее.
Одежда Флинн была испачкана, а на обуви и под ногтями – как заметила, присмотревшись, Анна – была грязь. Когда Марвин вернется, она приготовит ужин, разбудит Флинн и наполнит ей горячую ванну. Она подошла к старому игрушечному вертепу. Флинн подложила свои компакт-диски под фигурки стоящих на коленях Марии и Иосифа и под волхвов, расположенных в глубине яслей. Анна посмотрела на созданную внучкой композицию: в яслях, на месте Иисуса, лежал теленок. Лица волхвов были освещены так, что казались почти черными, отчего их зубы были чересчур белыми. Присмотревшись, Анна увидела, что волхвы и были черными и к тому же улыбались во весь рот. Она взяла одного из них. Флинн вырезала лица мужчин из бэкграунда с обложки компакт-диска Глэдис Найт и приклеила их к игрушечным головам. Сама Глэдис освещала улыбкой Святую Семью, изображая ангела Господня.
Анна погладила внучку по спине. Та зашевелилась, перевернулась, но не проснулась. Анна решила не будить Флинн до ужина, хотя было уже около восьми. Надо было попросить Марвина купить на обратном пути пиццу.
Анна налила себе бренди, пошла в спальню и включила магнитолу, которую они с Флинн купили на прошлой неделе вместе с двумя десятками компакт-дисков с музыкой семидесятых. Из динамиков тихо полилась песня Нормана Гринбаума «Дух в небесах». Анна не очень любила Гринбаума, ей не нравился тяжелый звук синтезаторов, но певец был одним из любимчиков Флинн, а поскольку внучка часто спала в комнате Анны, именно под эту песню они просыпались каждое утро. Анна нажала на кнопку и поменяла диск. Она поставила сборник. Там была мелодия Фрэнки Велли «Ты слишком хороша, чтобы быть правдой» – ее любимая. Анна ее иногда пела, чтобы убаюкать Флинн. Она откинула покрывало и увидела, что на подушке что-то лежит. Комок грязи и маленький серебряный башмачок – фишка в игре «Монополия». Где Флинн все это нашла? Анна не играла в эту игру лет двадцать, а может быть, и больше. Последний раз это было в Мэне, когда они с Хью изредка играли с соседом и его женой, которые приезжали на выходные. Хью всегда выбирал башмачок. Но, приглядевшись, она поняла, что это был не башмачок, а скомканная обертка от жвачки. Комок грязи оказался прутиками, сложенными в крохотные фигурки. У Анны зашевелились волосы на голове. Она взяла одну ветку, сучковатую и очищенную от коры, холодную, как кость, и, прежде чем поняла, что и куда двигает ею, была уже на лестнице, вышла на задний двор и пересекла маленькую лужайку, подсвечивая себе фонарем. Во дворе все еще сохранились те неглубокие ямки, которые Флинн выкопала месяца два назад. Но здесь было что-то зловещее и странное. По коже пробежал холодок тревоги, ее обдало жаром, а потом холодом. Анна включила фонарик и посветила на садовый столик. Луч света наткнулся на опто-метрические очки Флинн и отразился в линзах. Под столом лежал кусок голубого брезента, покрытый ветками. Анна отбросила все в сторону и чуть не упала в яму, достаточно глубокую, чтобы вместить гроб. Дно ямы было покрыто коробками из-под дисков. Это был один из тех моментов, когда ей нужен был муж, нужен для того, чтобы помочь понять все это. Что не так с этой девочкой? Что должна она была делать с таким ребенком?
Анна вернулась в дом и тихонько потрясла Флинн за плечо. Та открыла глаза.
– Глэдис? – сказала Флинн. – А, это ты. Моя заботливая бабушка.
Анна взглянула на стоящие рядом с Флинн ясли и увидела, что все фигурки тоже были испачканы грязью. Раньше она этого не заметила.
– У меня есть для тебя ответ. Из игры «Что бы ты предпочел».