Текст книги "Чингисхан: Покоритель Вселенной"

Автор книги: Рене Груссэ (Груссе)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

На Самарканд!

Чингисхан оставил «дымящиеся развалины Бухары» и устремился на Самарканд. На его пути раскинулась долина Зеравшана с ее садами, огородами, тучными нивами, а также загородными домами, между которыми звенели струи бесчисленных арыков. Сопротивление ему оказали всего два форта: Дабоусия и Сари-Пул. Оставив у их стен по отряду, Завоеватель продолжил путь в сопровождении огромного кортежа, состоявшего из жителей взятых городов и сел, коих монголы гнали с намерением использовать в будущих осадах (кто не поспевал за их лошадьми, того убивали).

Самарканд расположен в семи километрах к югу от Зеравшана. Многочисленные арыки, отведенные от этой реки, обеспечивают лёссу замечательное плодородие, так резко контрастирующее со скудостью и пустынностью окружающего пейзажа. Подобно всем трансоксианским городам Самарканд имел три части, расположенные с юга на север: крепость, сам город и на севере – пригород.

Шахристан XIII века соответствует местечку Афрасиаб, который сейчас находится к северу от нынешнего Самарканда. Город окружала могучая стена с четырьмя воротами, наименования которых говорят о древних связях Трансок-сианы с Шелковым путем (в частности, те ворота, что находились на востоке, назывались Китайскими). Южные ворота шахристана именовались Главными (Баб киш); возле них находились торговый, или базарный, квартал (где, например, велась торговля металлической посудой), а также караван-сараи и склады. Этот квартал был самым многолюдным. Во всем же городе насчитывалось около пятисот тысяч душ. При всей скученности ремесленных и торговых кварталов Самарканд оставался городом весьма просторным, в основном за счет того, что значительную площадь в нем занимали сады, имевшиеся при каждом более или менее богатом доме.

Многочисленность оросительных каналов весьма способствовала развитию садоводства. Прелесть Самарканда, стоявшего у выхода из пустыни, заключалась прежде всего в его растительном убранстве и, разумеется, в очаровании его арыков, водоемов и фонтанов.

Арабские географы также хвалят такие монументальные сооружения древнего Самарканда, как, например, его кафедральная мечеть, руины которой были обнаружены в Афрасиабе.

Самаркандские ремесленники славились на всем Востоке. Они изготовляли прошитые серебром ткани (симхун), знаменитые ткани «самаркандис», а также палатки, коими пользовались караванщики всей Центральной Азии. Жестянщики продавали на вывоз сосуды из меди и необыкновенно изящные кубки, а местные шорники делали конскую упряжь, которая шла нарасхват от Кашгара до Шираза. Другим уникальным товаром самаркандских ремесленников являлась делавшаяся из тряпья бумага, секрет производства которой был вывезен из Китая в VIII столетии. Эта бумага в мусульманских странах заменила папирус и пергамент.

Сверх того, Самарканд экспортировал изделия из шелка и хлопчатой ткани, не говоря уже о продукции садов, огородов и бахчей: «Самаркандские дыни, упакованные в свинцовые ящики, покрытые снегом, можно было купить даже в Багдаде».

Таков был тот огромный город, который в мае 1220 года осадил Чингисхан и оборонять который хорезмшах доверил пятидесяти тысячам тюрок во главе с собственным дядей, Тугай-ханом.

Фортификационные сооружения, входившие в состав крепостной стены, были отремонтированы и усилены, что принудило Завоевателя действовать крайне осмотрительно. Вскоре к нему присоединились три других корпуса его войск, которые привели к нему множество пленных, коих, как мы знаем, монголы использовали при осаде. Так, например, сыновья Чингисхана Чагатай и Угэдэй, только что захватившие Отрар, пригнали людей со средней Сырдарьи. Всех пленных монголы разбили на десятки, каждому из которых дали по знамени, как если бы это были монголы. То была военная хитрость, долженствовавшая ввести в заблуждение защитников города относительно численной силы (и без того весьма многолюдной) армии осаждавших.

Чингисхан, расположивший свой командный пункт в Синем дворце (Кок-сарай), стоявшем в пригороде, первые два дня употребил на рекогносцировку, обходя крепостную стену и изучая ее укрепления. На третий день он придвинул войска к городу, гоня перед собой несчастных пленников, переодетых в солдат. Горожане – в основной своей массе таджики – вышли навстречу «супостату» во всеоружии. Следуя привычной тактике, монголы, медленно отступая, завлекли в западню наскоро сколоченное самаркандское ополчение и султанову пехоту, уничтожить которых коннице большого труда не составило: уже на третьи сутки под стенами Самарканда полегло около пятидесяти тысяч его горожан.

Такое трагическое начало заметно поубавило отваги у осажденных. Наемники-канглы, составлявшие добрую часть гарнизона, решили, что к ним, тюркам, монголы отнесутся как к соотечественникам, и на пятый день осады пришли в стан врага со всем своим багажом и, разумеется, с семьями. Возглавлял дезертиров Тугай-хан.

Лишившимся защиты горожанам не оставалось ничего другого, как капитулировать. С этими намерениями пред очи Завоевателя предстали кади и шейх-уль-ислам. Возвратясь в город с достаточно удовлетворительными обещаниями, они открыли его ворота.

17 марта 1220 года монголы вошли в Самарканд через северо-западные, так называемые Молитвенные ворота. Как всегда в подобных случаях, они приказали обывателям выйти в поле и не мешать разграблению их домов. Любопытно, что Чингисхан приставил телохранителей не только к кади и шейху, но и к мусульманским клирикам и законоведам – нескольким тысячам человек. Между тем цитадель упрямо оборонялась. Монголы лишили ее гарнизон водоснабжения, перекрыв канал. И тогда ночью около тысячи солдат постановили спасаться бегством, в чем и преуспели. Оставшиеся заперлись в кафедральной мечети, но это их не спасло. Перебив всех до последнего человека, монголы мечеть сожгли.

Что касается тюрок-наемников, то они в своих надеждах обманулись. Ведь Чингисхан ненавидел предательство. Так что все 30 тысяч дезертиров были по его приказу умерщвлены, в том числе их предводитель Тугай.

С горожанами монголы обошлись лучше. Вероятнее всего, потому, что Герою понравилось их мужество и преданность законному князю – султану. Он удовлетворился тем, что забрал себе всех самаркандских ремесленников (30 тысяч человек) и роздал их своим сыновьям, женам и военным чиновникам. Столько же народу по его приказу монголы реквизировали для военно-строительных и прочих работ. Остальным пятидесяти тысячам пленников было предложено выкупиться за 200 тысяч динаров с каждого.

Ургенч. Штурм города, охваченного пламенем

Ценой значительно более высокой достался монголам главный город Хорезмийского царства Ургенч. Он располагался близ места впадения Амударьи в Аральское море, приблизительно в ста сорока километрах на северо-запад от Хивы. Здесь тоже разветвленная сеть арыков обеспечивала плодородие оазиса, за который спорили болота и пески. В XIII веке город славился изготовлявшимися в нем шелками; был знаменит он и как торговый центр, караванный узел, благодаря чему существенно обогатился. Тюркский гарнизон Ургенча был полон решимости оказать монголам ожесточенное сопротивление. Его настроение целиком разделяли горожане, беспредельно преданные хорезмийской династии.

Завоеватель бросил на Ургенч мощную армию, предводительствуемую тремя его сыновьями: Чжочи, Чагатаем и Угэдэем, – дав им в помощники опытнейших воевод, таких как Боорчу, Толун-черби и Хадаан. Всего, как нам представляется, в этой армии насчитывалось около пятидесяти тысяч сабель.

Чжочи попытался было склонить население осажденного города к капитуляции: «Он заявил горожанам, будто его отец отдал ему Хорезм в удел и что ему хотелось бы сохранить столицу страны в целости, что ее разрушение его огорчило бы и что в доказательство своей доброжелательности он пощадил городские сады и предместья». Увы, горожане оставили его призыв без ответа.

В той стране песков не водилось камней, и монголы, нуждаясь в снарядах для метания, стали рубить тутовые деревья. Затем они приказали пленным засыпать ров, на что тем понадобилось десять дней. После этого осаждающие приступили к рытью подкопов под стену города, но когда они попали в него, им пришлось завоевывать город квартал за кварталом, точнее, улицу за улицей. В этой новой для них войне степняки впервые использовали нефть как оружие, как горючий материал.

Амударья делила Ургенч пополам. Три тысячи монголов устремились на перекинутый через нее мост. Будучи выбитыми с него, они погибли все до единого, что не могло не поднять боевой дух защитников.

Секрет первоначального успеха ургенчцев и поражения монголов заключался в отсутствии взаимопонимания между Чжочи и Чагатаем. Братья продолжали ненавидеть друг друга. Еще накануне выступления в поход у них едва не дошло до драки. Осада Ургенча эту вражду оживила. Чжочи, знавший, что город войдет в состав его удела, старался наносить ему вреда как можно меньше (вспомним его обращение к горожанам), на что ему пенял упрямый Чагатай. Ссора пагубно сказалась на дисциплине в войсках. Братья изложили взаимные упреки отцу. Весьма недовольный сыновьями, Завоеватель ответил тем, что поставил обоих под начало Угэдэя, этой мерой еще раз подтвердив высказанную ранее волю лишить их наследства на престол. «Своею ласковостью Угэдэй сумел восстановить согласие между братьями, а своею строгостью восстановить в армии порядок, который сделал ее непобедимой».

Бой возобновился. Город превратился в пекло. Женщины, дети и старики, зная, что пощады им не будет, не покладая рук помогали воинам и сражались сами. Монголы продолжали метать горшки с подожженной нефтью в дома, превращенные в крепости. Освещаемые пожаром, одна за другой накатывались волны Чингисовых ратников, шагавших прямо по обугленным трупам. И вот к исходу седьмых суток запертые в трех пока что не сожженных кварталах ургенчцы направили к Чжочи факиха Алиаддина к аийяти с покорной просьбой о милосердии.

– Явив свой гнев, – обращались они к монгольскому полководцу, – выкажи нам и свое милосердие.

Но тот уже пребывал во власти впечатления от понесенных потерь.

– Как смеют они это говорить, – возмутился он, – когда именно их безжалостность погубила стольких моих воинов? Теперь настал час гнева нашего!

По приказу Чжочи всех горожан выгнали в поле. Молодые женщины и дети были уведены в рабство. Ремесленников отделили от общей толпы, чтобы затем отправить в Монголию работать на хана. Все оставшееся мужское население было распределено между монгольскими отрядами и затем безжалостно расстрелено из луков или порублено. В заключение монголы разрушили плотины, удерживавшие Амударью, и ее воды поглотили город. Произошло это в апреле 1221 года.

Если верить монгольскому эпосу, Чингисхан был очень недоволен тем, что его сыновья (в первую очередь Чжочи) так много времени потратили на осаду. Более того, они поделили между собой всех пленных и всю добычу, не оставив отцу его («львиной») доли.

Когда, взяв город, они явились к нему, он не принимал их три дня. За братьев вступились старые соратники Завоевателя: Боорчу, Мухали и Шиги-хутуху.

– Мы ниспровергли непокорствовавшего тебе сартаульского[53]53
  Т.е. хорезмийского.


[Закрыть] султана и взяли его города и народ. И все это – Чингисханово. Все мы – и люди твои и кони – радуемся и ликуем… Зачем тебе, государь, пребывать во гневе? Царевичи ведь осознали свою вину и убоялись. Пусть будет им впредь наука. Но как бы тебе не расслабить волю царевичей. Не признаешь ли ты за благо принять теперь царевичей?

Чингисхан смягчился и принял сыновей, не преминув, однако, строго отчитать их.

Видя, как царевичи стоят перед отцом, не смея шевельнуться и обливаясь холодным потом, колчаноносцы Хонхай, Хонтохор и Сормаган тоже решили вступиться за них.

– Государь, царевичи только обучаются бранному житию наподобие тех серых соколов, которых только-только начинают напускать на хватку. Добро ли смущать их подобным образом?. Не впали бы они со страху в нерадение. А ведь у нас всюду враг: от заката солнца и до восхода его. Направил бы ты лучше нас, тибетских псов своих, на вражеский народ, и мы доставили бы тебе и золота, и серебра, и тканей с товарами, и людей с жилищами их. Ты спрашиваешь, что это за народ такой? А есть в западной стороне Халибо-Солтан[54]54
  Т.е. халиф.


[Закрыть] багдадского народа. На него бы мы и пошли.

Эта речь совершенно умиротворила сердце Завоевателя. Однако тогда к отцу вернулись только Чагатай с Угэдэем, и с той поры их отношения с отцом оставались самыми доверительными. Что касается Чжочи, то он, взяв Ургенч, остался там, то есть в своем уделе, куда входила и территория нынешнего Казахстана. В войнах отца он более не участвовал, и его взаимоотношения с ним, как мы увидим ниже, все более осложнялись.

Охота на человека. По следу султана

В то время как хорезмийская держава распадалась, султан Мухаммед, перепуганный катастрофой, причиной которой стали его гордыня и легкомыслие, пребывал в бездействии. Наконец, решившись на поступок, он собрал ближних людей и, сопровождаемый ими… убежал за Амударью, держа курс на Балх. Так он достиг западного Хорасана. Остановившись на время в Нишапуре, подгоняемый страхом Мухаммед устремился далее, на противоположный конец державы.

Ненавидя его за убийство посла и разграбление монгольского каравана в Отраре, Чингисхан преследовал его, как дикого зверя.

– Где бы он ни скрывался, – заявил он, – я его найду. Я превращу в пустыню любую страну, которая предоставит ему убежище!

Для преследования беглеца Завоеватель отрядил 20 тысяч конных ратников и поставил над ними своих лучших воевод: Джебэ, Субутая и Тохучара. Охота, достойная отдельного эпоса, началась.

Джебэ и Субутай перешли Амударью севернее Балха. Здесь ширина реки сильно меняется: возле Келифской известняковой гряды она сокращается с тысячи пятисот метров до четырехсот пятидесяти. Монголы перебрались на другой берег с помощью подручных средств, то есть способом, описанным Плано Карпини:[55]55
  Плано Карпини (нач. 1180-х – не позднее 1252 гг..) – всемирно известный путешественник, детский друг Франциска Ассизского, основателя ордена францисканцев, сам был одним из основателей этого ордена и его особого подразделения – ордена миноритов. Папский легат в Монголии.


[Закрыть] свои вещи и оружие воины завернули в кожаные полотнища и, привязав наподобие бурдюков к конским хвостам, держались за них во время переправы.

Ступив на южный берег Амударьи, Джебэ и Субутай оказались на территории нынешнего Афганистана, в окрестностях Балха. Город направил к ним послов с дарами.

Воеводы Чингиса, имея приказ не тратить время на осады и думать только о поимке султана, терпеливо выслушали заверения в дружбе и устремились на запад, к персидскому Хорасану, где, как им сообщили, остановился Мухаммед. Что до их соратника Тохучара, то он в удовольствии пограбить себе не отказал. Будучи женатым на дочери Завоевателя, сей витязь, видимо, в надежности своего положения не сомневался. Увы, Чингисхан с дисциплиной не шутил и недолго думая распорядился отрубить зятю голову, однако для начала отстранил его от командования корпусом.

Тем временем Джебэ, преодолев за несколько дней около семисот километров, достиг Нишапура. Он пригласил к себе городские власти и вручил им написанное по-уйгурски послание Чингисхана, где в полной мере выразилось умонастроение оного: «…Знайте – Бог Тенгри отдал мне Восток и Запад, все царство земное. Подчинившиеся мне будут пощажены, но горе тем, кои станут сопротивляться: они будут уничтожены с женами, детьми и всей челядью».

Следующим крупным населенным пунктом на пути монголов являлся Туе, что находился несколько восточнее, то есть там, где стоит современный Мешхед, возвышающийся на берегу Кашаф-руда (Черепашьей реки). Здесь тоже имелась отличная ирригационная система, обеспечивавшая плодоносность фруктовых садов. Арабские географы рассказывают и о знаменитых тусских полосатых тканях, о месторождениях бирюзы.

Как и в Нишапуре, Субутай потребовал лишь формального подчинения Туса, чтобы тут же отправиться в путь, но, услышав от городских властей «противный ответ», ворвался, похоже, без больших трудов, в город и приступил к избиению его жителей.

После расправы над дерзким Тусом Субутай и Джебэ немедленно отправились дальше по следу хорезмшаха. Собрав нужную информацию от аборигенов, они вышли на дорогу, которая по сей день связывает северный Хорасан с Тегераном через Себзевар, Шахроуд, Дамган, Ирак-Аджеми и Семнан.

Города, попытавшиеся подобно Дамгану и Семнану оказать сопротивление, были разграблены Субутаем, который из Семнана устремился прямиком на Рейи, а тем временем Джебэ, завернув в Мазендеран, разорил Амоль. Оба монгольских корпуса соединились под Рейи, покрыв после Нишапура расстояние, равное семистам километрам.

Рейи (древний Рагес), находившийся в восьми километрах к юго-востоку от Тегерана, являлся довольно крупным городом. Он торговал на всем Востоке своими шелковыми тканями и отменной многоцветной керамикой, украшенной миниатюрами.

Монголы, внезапно появившиеся под Рейи, перебили множество обитателей его предместий. Что касается самого города, то тамошний кади попробовал было с варварами договориться, но это не помешало монголам разграбить базар и умертвить не одну сотню горожан. Впрочем, и здесь завоеватели не задержались: им стало известно, что султан-беглец укрылся на северо-западе от Решта, на каспийском побережье, в провинции Гилан.

Это действительно было так. Что до Мухаммеда, то он, узнав о разграблении Рейи, вместо того чтобы собрать под своим началом те несколько сот тысяч воинов, что готовы были предоставить персидские провинции, совсем растерялся. Внушавшийся монголами ужас был столь велик, что часть приближенных султана его покинула, а он из Решта бежал в Казвин, где один из его сыновей возглавлял тридцатитысячное войско. С этим сильным отрядом султан мог причинить немалый урон обоим врагам, передвигавшимся разрозненными эскадронами, но «монгольский ужас» снова сделал свое дело, и, отказавшись от возможности нанести по врагам внезапный удар, хорезмшах сам чуть было не попал к ним в руки под Каруном. Мухаммедова лошадь была смертельно ранена монгольскими стрелами, а он сам едва спасся. Надеясь укрыться в Багдаде, шах поскакал в Хамадан; монголы следовали за ним по пятам и уже в предместье Хамадана вступили в схватку с войском венценосного беглеца, самого его не узнав! А он, изменив свои планы, вновь подался к Каспию. Это неожиданное изменение маршрута дезориентировала Джебэ с Субутаем, и они на какое-то время потеряли его след. Султан уже добрался до Мазендерана, и тут монголы вновь его обнаружили. Когда их передовой отряд вплотную приблизился к берегу моря, он вскочил в лодку и, осыпаемый стрелами, укрылся на острове Абускун, неподалеку от устья Гургана, западнее Астрабада. Именно там бывший исламский понтифик, бывший царь Туркестана, Афганистана и Персии умер от отчаяния и истощения в январе 1221 года.

Человека, который бросил вызов Чингисхану, отказался удовлетворить его требования и умертвил монгольских караванщиков, более не существовало. Задача, поставленная Завоевателем перед Джебэ и Субутаем, была выполнена. Не сумев взять хорезмшаха живым, они, как зверя, загнали его до смерти, преследуя по пятам. Сами же, невзирая на напряженность фантастической охоты – начав ее форсированием Амударьи и проскакав более тысячи шестисот километров, – остались такими же свежими, как в ее первый день, и теперь получили от отца новое задание: разведать земли, прилегающие к Каспийскому морю, совершив для этого рейд вокруг него по северо-западным территориям Персии, Кавказу и Южной Руси.

Очерк этого невероятного конного похода дан ниже. А сейчас последуем за Покорителем Вселенной в его странствии по афганским горам.

Уместно предупредить, что Чингисхан, которому на сей раз мы собираемся сопутствовать с помощью арабо-персидских источников, предстанет перед читателем отличным от того героя, каким в первой части настоящего жизнеописания его изобразил монгольский бард, поскольку слово дается совершенно другим свидетелям, а именно арабским и персидским летописцам, очевидцам бед, причиненных землям ислама тем, кого они считали «Аттилой мусульманского мира».

Впрочем, этого объяснения недостаточно. Тот Чингисхан, к которому нас приучил монгольский эпос, говоря юридическим языком, от участия в нижерассматриваемых делах нами в какой-то мере освобожден. Для нас он по-прежнему остается полубогом, существом великодушным, щедрым и величественным, одновременно умеренным во всем, уравновешенным, здравомыслящим и человечным, самим воплощением гуманности, которым всегда его видели подданные. Действительно, если он брался за оружие, то лишь со справедливыми намерениями, поскольку, например, хорезмшах Мухаммед уничтожил его караваны и предал смерти послов. Но что касается войны, в какую оказались втянуты монголы, то вести ее иначе как по-монгольски они, будучи стопроцентными кочевниками, полудикарями, уроженцами глухой степи и дремучей тайги, никак не могли, и, не впадая в противоречие, мы заявляем, что Чингисхан является личностью, равной величайшим творцам истории, и не виноват этот «монгольский Александр Великий» в том, что ему выпало возглавить войска, находившиеся приблизительно на той же стадии культурного развития, что и краснокожие индейцы американских прерий XVII века.

После этой оговорки, сделанной для того, чтобы продемонстрировать безоговорочную преданность исторической объективности, нам будет позволено, как мы надеемся, не скрывать нашего возмущения по поводу зверств, чинившихся подданными Завоевателя. И стоит ли говорить, что мы всей душой сочувствуем арабо-персидской цивилизации, а не варварам, попытавшимся, слава Богу безуспешно, ее уничтожить.