Текст книги "Чингисхан: Покоритель Вселенной"

Автор книги: Рене Груссэ (Груссе)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 26 страниц)

Дикий вождь при дворе «Золотого царя»

Когда не стало Хайду, первого монгольского хана, племена оказались поделенными между тремя его сыновьями, что не могло не ослабить молодого царства.

Если мы почти ничего не знаем о его наследнике, старшем сыне, по имени Байшингор-докшин, то известно, что правнук последнего, Хабул-хаган, был великим вождем: с ним монголы, владения которых ограничивались окрестностями горы Хэнтэй, вышли на мировую арену, став достаточно могущественными, чтобы пекинский двор ими заинтересовался.

В ту пору Пекин и Северный Китай принадлежал чжур-чженям, маньчжурскому племени тунгусского корня, то есть ближайшим родственникам нынешних маньчжуров.

Чжурчженьские князья, носившие китайский сан «Цзинь», то есть «Золотой царь», правили территорией, лежавшей между приамурскими лесами и прибрежными районами Янцзыцзяня («Голубая река»). В поречье Янцзы их власть осуществлялась в ущерб китайской империи, объединявшей провинции Южного Китая. Чтобы иметь в этом регионе большую свободу, чжурчжени старались обезопасить свои тылы от набегов кочевников из Монголии, в частности кераитских племен, группировавшихся вокруг Хабула. Потому «Золотой царь» пригласил монгольского вождя к себе, в Пекин, а точнее, на очередную царскую охоту в Маньчжурии.

Хабул поразил пекинский двор своими дикими ухватками. Разумеется, чжурчжени, сами еще находившиеся на стадии варварства и лишь слегка коснувшиеся китайской цивилизации, не были слишком рафинированными, но манеры монгольского гостя их потрясли, особенно его обжорство. Правды ради следует сказать, что этому аппетиту, достойному великого Пантагрюэля, персидские историки нашли объяснение довольно любопытное. Дикарь, оказавшись среди вельмож, будучи встревоженным торжественностью обстановки и обеспокоенным обилием изысканных блюд – особенно загадочными были китайские сладости – возможно, отравленных, время от времени выходил на двор, чтобы освободиться от съеденного, после чего он возвращался к столу и снова принимался за угощение как ни в чем не бывало. Яства были очень вкусными, рисовая водка текла слишком обильно, и Хабул, все-таки охмелев, забылся настолько, что не огладил в знак уважения бороды «Золотого царя».[8]8
  Согласно древнему восточному обычаю.


[Закрыть] Когда монгол протрезвел и узнал о совершенном им преступлении – оскорблении величества, то сам потребовал себе наказания.

«Золотой царь» лишь рассмеялся, то ли полагая, что лучшего поведения от дикаря ожидать было нельзя, то ли не желая злить монголов: ведь чжурчженям еще предстояло не раз сразиться с китайцами на Янцзы. Как бы там ни было, он простил Хабула и отправил его в Монголию, щедро одарив золотом, самоцветами и дорогими одеждами.

Однако, поразмыслив, чжурчжени пришли к заключению, что обласканный дикарь, при всей его простодушности, может оказаться соседом очень опасным. Так что не успел Хабул проехать и двух верст, как, вняв речам советников, «Золотой царь» решил исправить свою оплошность и послал за монголами гонцов с приглашением возвратиться ко двору. Почуяв неладное, те отказались. Чжурчжени Хабула схватили, но пленник, посаженный на серого жеребца, сумел от них ускакать и в отместку приказал перебить пекинских послов.

Эта история стала известна персам через монгольских сказителей. Подтверждение ей мы находим у китайских хронистов, от которых также знаем, что в 1139 и 1147 годах «Золотые цари» ратоборствовали на своих северных рубежах с монголами, которым в конечном счете отдали несколько приграничных областей. Сверх того, начиная с 1148 года пекинский двор ежегодно отправлял северным племенам в виде даров пшеницу, овец и быков. Но этот подарок, на деле, являлся замаскированной данью, ценой которой покупался мир для границ Большого Хингана. Далее. Следуя китайскому обычаю, «Золотой царь» признал вражеского вождя государем всех монголов, правда, в качестве своего вассала.

Монгольские источники об этом молчат. Зато они внимательно прослеживают судьбу малоизвестных племенных вождей, которым приписывают честь быть ближайшими предками Чингисхана. Так мы узнаем, что Хабул оставил после себя полдюжины сыновей, обязанных своей силе и отваге титулом «кият», который можно перевести как «бурный поток» и который остался за их потомками, создавшими свой особый полуклан в рамках царской семьи борджигинов. Этих шестерых сыновей монгольские барды упоминают часто, ибо хотя все эти кочевники и были нищими, за своей генеалогией они следили ревностно. Вот их имена: Окин-Бархаг, Бартан-баатур, Хутухту-Мунгур, Хутула-хаган, Хадаан и Тодоен-отчигин. Но не им передал Хабул свою власть, а своему двоюродному брату, Амбагаю (правнуку хана Хайду, как он сам), вождю тайчжиудов.

Неутолимая ненависть. Муки Амбагая

Монгольское царство, казалось, достигло своего апогея, когда между ним и татарами вспыхнуло роковое соперничество.

Как мы уже отмечали, монголы кочевали у подножия горного массива Хэнтэй, неподалеку от истоков Онона и Керулена, рек-близнецов, текущих более или менее параллельно, из которых первая несет свои воды на север, а вторая – на юг, в восточном направлении, что не составляет их единственного различия, ибо Онон, своим левым берегом примыкая к тайге, является водным рубежом лесистых гор, а Керулен, напротив, – река степная, текущая по гладкой, как стол, долине, засушливой в продолжение значительной части года, этакая лента, перекинутая через пустыню; вот почему, когда она, имея ширину от 20 до 40 метров, впадает в озеро Колен-нор, ее глубина не превышает двух метров. Керулен еще называют «прохожим чужестранцем», безразличным к земле, по которой следует. Ее долина образует среди степи поле с редкими зарослями тальника, которые по мере удаления от реки уступают место степной растительности, травам и кустарникам, полыни.

Озеро Колен, куда впадает Керулен, представляет собой все более истощающийся водоем с топкими берегами. Во время разлива оно сообщается с Аргунью через протоку, пересыхающую в остальное время года. Но одновременно оно питается водами реки Уршиун, служащей дренажным каналом для другого озера, находящегося южнее, именуемого Буир-нор и подпитываемого рекой Халхой, стекающей по лесистым склонам Большого Хингана. Весь этот район представляет собой, вообще говоря, полупустыню с редкими солеными озерами и болотами. Чем ближе к продольной цепи Хингана, тем больше растительности и гуще травы, достигающие груди человека и зеленеющие даже в августе. В степи то там, то здесь встречаются ивняковые, карагачевые, березовые и тополиные рощицы. Что касается Большого Хингана с его остроконечными вершинами, достигающими двукилометровой высоты, то его сплошь покрывают густые леса, где, как в монгольской тайге, главенствует лиственница.

Весь этот край, начиная с места впадения Керулена в озеро Колен и кончая Хинганом, служил обиталищем для татар, долгое время считавшихся, подобно маньчжурам, народом тунгусской расы, хотя в действительности они имеют чисто монгольские корни. Племя это древнее, поскольку упоминание о нем имеется в тюркских надписях, обнаруженных на Орхоне и датируемых VIII столетием. Татарские колдуны, похоже, славились. Иначе не прислали бы к больному Хабулу одного из них. Правда, несмотря на все усердие шамана, несчастный умер. Родственники усопшего увидели в этом злой умысел татарина и, догнав его, убили. Единоплеменники ведуна, желая отомстить обидчикам, среди которых значились и сыновья Хабул а, схватились за мечи. Эта борьба между единокровными не так уж безынтересна. В самом деле, разве не любопытно знать, принадлежала ли гегемония в монгольском обществе племенам, жившим на Хэнтэе и Ононе, или тем, кои обретались в низовьях Керулена и на озере Буир? Самих кочевников ответ на этот вопрос заинтересовал еще в эпоху Чингисхана, и его окончательный вариант был дан именно Покорителем Вселенной. Пока же ссора занимала только пекинский двор, «Золотого царя», видевшего в ней возможность столкнуть лбами одних кочевников с другими и тем самым остановить их экспансию. Поскольку монголы казались более опасными, Пекин решил, что в сложившихся обстоятельствах разумнее было бы поддержать татар.

Догадывался ли хан Амбагай о ненависти к его народу, вызванной убийством волхва? Возможно, ему представлялось, что инцидент был исчерпан. Возможно, он надеялся разрушить альянс татарских племен, заключив союз с одним из них. И в самом деле, он даже просватал свою дочь за вождя татар-айриудов и буйрудов, скитавшихся в поречье Уршиуна, между озерами Колен и Буир. Однако врагов это не успокоило. Когда он, ничего не подозревая, ехал с дочерью к жениху, другое татарское племя, а именно чжуины напали на него и под надежной охраной доставили «Золотому царю». Должно быть, пекинский двор был очень недоволен монгольскими грабежами, если так свирепо расправился с пленниками: хан Амбагай был прибит гвоздями к деревянному ослу. Такой же казни подвергся и старший сын покойного хана Хабула по имени Окин-Бархаг, тоже схваченный татарами и переданный «Золотому царю».

Подобные зверства не забываются. Перед смертью Амбагай успел послать гонца (Балагачи из рода бесут, как уточняет монгольский бард) к Хутуле, самому энергичному сыну Хабула, а также к собственным детям. «Меня, верховного вождя монгольского народа, взяли в плен татары, когда я вез к ним свою дочь. Да послужит мой пример вам уроком! А теперь отомстите за меня, не щадя ни ногтей своих, ни всех десяти пальцев, стреляя из луков!»

Так в монгольских сердцах копились обиды, за которые Чингисхан и его сыновья заставили-таки заплатить кровью сначала последнего татарина, а затем последнего «Золотого царя».

Монгольский Геракл

После казни Амбагая собственно монголы и их братья тайчжиуды приступили к избранию нового хана, собравшись на вече в Хорхонах-джубуре, лесу, росшем по берегам Онона. Большинство голосов было отдано Хутуле, третьему сыну хана Хабула. Выборы стали поводом для празднества с плясками и пиром. В сени дремучего Хорхонах-джубура они «плясали до тех пор, пока их чресла не оказались в канавах, а колени в пыли». Руководил этими ритуальными танцами, вероятно, сопровождавшимися тотемическим маскарадом, еще бытовавшим у таежных народов, новоизбранный хан.

Если верить описанию, имеющемуся в легенде, Хутула, этот последний в дочингисовом периоде государь, был ужасен, являя собой некоего монгольского Геракла, полуживотного-полу божество. Еще долго после его смерти сказители воспевали силу его голоса, звучавшего в горных ущельях подобно грому, и мощь его рук, подобных медвежьим лапам, которыми он ломал людей так же легко, как деревянные стрелы. «Они рассказывали, что зимними ночами он спал голым у костра из цельных деревьев, не чувствуя ни головешек, ни искр, падавших на него, принимая полученные ожоги за укусы насекомых. Каждый день он съедал по барану и выпивал по бурдюку кумыса».

Едва встав на царский войлочный ковер, Хутула, заручившись поддержкой своего брата Хадаана, объявил войну татарам, чтобы отомстить за Амбагая. Они тринадцать раз сходились в схватке с татарскими вождями Котон-барахой и Чжали-бухой. Но, как ни старались братья, с грустью признает монгольский бард, «за Амбагая не отомстили». Иными словами, они не сумели добиться решительного преимущества. О состоявшихся баталиях нам не известно ничего, кроме того, что племянник Хутулы, Есугай-баатур (Есугай храбрый), взял в плен нескольких татарских вождей, в том числе Темучжин-Уге и Хори-Буху. Ниже мы расскажем, почему именно благодаря данному обстоятельству Покоритель Вселенной получил свое имя.

Мстя, Хутула, вероятно, проникал в глубь татарских земель, доходя до владений «Золотого царя», возможно, до нынешних монголо-маньчжурских границ. Так, предание утверждает, будто во время очередного похода он решил развлечься охотой, когда на него неожиданно напали дорбены, тоже монголы, что показывает, сколь мало значила царская власть за пределами тех племенных союзов, которые входили в подчинение ханам. Покинутый свитой, Хутула бросился в болото, но лошадь его утонула по шею. Встав на седло, он выскочил из трясины. Столпившиеся на противоположном берегу дорбены почли лишним его преследовать, говоря: «Что такое монгол без коня?» Тем временем слуги Хутулы распространили слух о гибели хана, а его племянник Есугай, исполняя обычай, пришел с едой в его юрту, чтобы совершить погребальную тризну. Однако жена Хутулы не поверила в смерть мужа. «Воин, чей голос потрясает небосвод, а руки подобны лапам медведя-трехлетки, не может попасть в плен к дорбенам! Уверяю вас! Он скоро вернется!» И действительно, как только дорбены ушли, Хутула вцепился коню в гриву и вытянул его на сушу. Оказавшись в седле, он увидел табун кобылиц, пасшихся на дорбенском поле под присмотром жеребца. Хан пересел на него и, погоняя лошадей, живой и здоровый, появился у своей юрты, когда там его уже начали оплакивать. Увы, эти подвиги счастливого продолжения не имели. Монгольская легенда рассказывает о поражении, которое потерпели монголы при озере Буир в битве с татарами, объединившимися с «Золотым царем». Из китайских источников нам известно и то, что в 1161 году сей последний, желая покончить с грабежами кочевников, направил в Монголию целое войско. Политике пекинского двора вкупе с татарским оружием удалось одержать верх над первым монгольским государством, и татары стали гегемоном в восточной части Гоби. Со временем их могущество возросло столь значительно, что вызвало беспокойство у Пекина. Именно этому изменению соотношения сил в татаро-маньчжурском союзе будет обязан Чингисхан своими первыми успехами.

О конце правления хана Хутулы известно лишь то, что у него не оказалось последователя. Никому из его трех сыновей – ни Чжочи, ни Гирмау, ни Алтану – править монголами не пришлось. Не стал ханом и племянник Хутулы, Есугай-баатур, которому, тем не менее, монгольский эпос присвоил титул хана по той одной причине, что Есугай стал отцом самого Чингисхана.

Итак, первое монгольское государство было уничтожено татарами во взаимодействии с пекинским двором. Крах первого монгольского государства не мог не сопровождаться, как свидетельствуют имеющиеся в нашем распоряжении тексты, анархией и распадом связей не только политических, но и зачастую семейных. Монголы, такие, какими они предстают перед нами в первой части «Сокровенного сказания…», ничем не отличались от краснокожих с их кровной местью, уничтожением одного племени другим, когда род поднимался на род, когда ни на день не прекращались разбойные набеги, кражи лошадей, умыкание женщин и братоубийство. «Вот какая жизнь была, – скажет Коко-Цос[9]9
  Присоединившийся к Чингисхану после разрыва с Чжамухой бааринец (см. далее).


[Закрыть] сыновьям Чингисхана, – когда вас еще на свете не было. Звездное небо поворачивалось – была всенародная распря. В постель свою не ложились – все друг друга грабили. Вся поверхность земли содрогалась – всесветная брань шла».

Часть вторая Покоритель вселенной

Есугай храбрый и пресвитер Иоанн

История знает мало людей, пользовавшихся такой посмертной известностью, как Есугай храбрый, отец Чингисхана, слава сына распространилась и на него. Однако жизнь самого баатура была трудной. Он появился на свет в тяжелый период монгольской истории, когда первое царство, созданное его предками, разрушилось под ударами татар и пекинского двора. Для себя он титула хана, который имел его дядя, кажется, не требовал никогда. Есугай оставался рядовым вождем подклана киятов, подразделения царской семьи борджигинов. Но было бы передержкой утверждать, что его роль была ничтожной. Прежде всего напомним: в вообще-то неудачной войне монголов с татарами его успехи были вполне реальными. Он победил нескольких вражеских предводителей, и эта победа для него была лестной – не случайно он дал своему старшему сыну имя одного из побежденных: Темучжин.

Далее. Есугай (об этом слишком часто забывают) заложил основы всей Чингисовой политики, обеспечив союз своего рода с кераитами, без которого, как мы убедимся ниже, блестящая карьера Чингисхана была бы невозможной.

Кераиты – это один из наиболее загадочных народов в истории, поскольку до сих пор не ясно, каких кровей они были: преимущественно тюркских или скорее монгольских. Первое упоминание о них появилось в хрониках лишь в связи с поколением, предшествовавшим Чингису, и летописцы тут же отвели им роль первого плана. Типичная судьба степных империй, образовывавшихся за несколько лет и распадавшихся столь же быстро. Не известен даже ареал их кочевья. Впрочем, в нескольких местах «Сокровенного сказания…» указывается, что их правители нередко останавливались в поречье Туулы, близ Черного леса (Кара-тун), лесного массива, который, возможно, соответствует Богдо-ула, что находится к югу от этой речки и Урги. В другом месте того же текста говорится, что западной границей владений кераитов служила речка Некун, в которой иные видят современный Нарийн, стекающий с гор Хангая в направлении Гоби, на юго-запад от Каракорума. Кажется, персидский историк Рашидаддин не обманулся, проведя линию их рубежа по массиву Хангай со стороны истоков Орхона. Он же настаивает на том, что они кочевали восточнее истоков Онона и Керулена, то есть до границ страны собственно монголов, и далее, на юго-восток, через Гоби, до Великой Китайской стены.

Страна кераитов, как нам представляется, на северо-западе была ограничена последними восточными отрогами Хангайских гор, чьи вершины, возвышаясь над истоками Орхона, достигают высоты 3300 м. Гора Богдо-ула (Священная) служила рубежом ее другой части, левобережья Туулы. «Она означала для путников, – пишет исследователь Жерар, – связующее звено двух различных зон: (на севере) лесистых гор и альпийских лугов и (на юге) степей и пустыни Гоби. Голые скалы южного склона без какого-либо перехода превращаются в густой лес, состоящий из хвойных пород, а также березняка и осинника, лес, который, будучи защищенным религиозными запретами, еще и сегодня покрывает северный склон, поднимающийся до высоты двух с половиной километров».

На юге действительно земли кераитов вклинивались в пустыню Гоби. На юго-западе, между последними восточными отрогами Хангая и Алтая, имеется некий «пустынный залив», отрезок Гоби, оживляемый полудюжиной рек, текущих с севера на юг, питаемых водами, льющимися по склону первой из этих горных цепей. «Они текут быстро по каменистым ложам, вырытым посреди плоских долин рек Байдарих и Онгин. Их бег кончается солеными озерами, лежащими во впадине, являющейся продолжением северного подножия Алтая, озерами, окоймленными ивняками и песками, на которых произрастают саксаул и тамариск. Осенью и зимой Онгин, самая восточная из этих рек, теряется в долине, не успев дойти до озера Улан, оставляя без воды его бассейн, сооруженный природой из красной глины. Озеро Орок, принимающее в свое лоно реку Туин, в иные годы можно перейти вброд. Озеро Боум-цаган, лежащее западнее, более стабильно, но его воды представляют собой чуть ли не насыщенный раствор соли и серы». Та же картина предстает перед нами на востоке, ниже Урги и Туулы, где лишь изредка встречаются несколько неполноценных ручьев.

Вот это и есть Гоби, плоская, как стол, пустыня, где мелкий камень, песок и глина образуют крепкую и монолитную, как ипподромная дорожка, поверхность, кое-где перекрываемую невысокими дюнами или выходами скальных пород. Путешественники никогда не забывают рассказать о забытом Богом крае, безводном и беспредельном, где из всей растительности имеется лишь сероватая полынь, карликовые ирисы, хармаки и будурганы или редкие пучки дерису «с бледно-зелеными листьями и стебельками, жесткими, будто проволока». Лишь кусты саксаула, «лишенные листьев деревца», коих крепкие, как железо, стволы порой достигают высоты трех-четырех метров, то здесь, то там образуют рощицы прямо посреди песков. По этой негостеприимной земле бредут отары овец, питающихся редкой травой, «желтеющей уже в июле и едва различимой на этом пространстве цвета окалины». И все же сии пустынные пастбища следуют друг за другом на расстоянии достаточном, чтобы караваны могли подкармливаться.

Так выглядели земли кераитов. При всей их скудости они позволяли этому народу держать под контролем значительную часть пустыни Гоби, этого «сухого моря», как называют ее китайцы, часть весьма важную в политическом отношении, поскольку ее тропы обеспечивали сообщение между монгольской степью и Китаем. Но существовал еще и высокогорный бассейн реки Туулы с его богатыми лугами, бассейн, который не только позволял кераитам восстанавливать силы в летний период, но являлся географическим центром, как бы созданным природой специально для того, чтобы контролировать и Западную Монголию, населенную тюрками-найманами, и Восточную Монголию, за которую собственно монголы, предки Чингисхана, постоянно вели спор с татарами.

В силу данных обстоятельств кераиты с полным основанием, как им казалось, могли рассчитывать на безраздельную власть как над Гоби, так и над монгольской степью. Надо признать, что, и на наш взгляд тоже, они на это имели определенное право. Мы не станем утверждать, что кераиты были более цивилизованны, нежели их соседи (биографии их царей не безоблачны), но отметим, что роль стражей Гоби позволила им причаститься к христианству. Если верить сирийскому летописцу Бар Гебрею, они приняли крещение вскоре после 1000 года. Было это так. Один из их государей заблудился в пустыне. Он уже умирал, когда ему явился святой Сергий. Спасенный горним милосердием, кераит по настоятельному совету проходивших мимо купцов-христиан попросил несторианского[10]10
  Несторианство – течение в христианстве, основанное в Византии Несторием, константинопольским патриархом, в 428–431 гг., утверждавшим, что Иисус Христос, будучи рожден человеком, лишь впоследствии стал Сыном Божиим (Мессией). Несторианство пользовалось значительным влиянием вплоть до XIII в. в Иране и от Средней Азии до Китая. Осуждено как ересь на Эфесском соборе в 431 г. Ныне несториане имеются в Иране, Ираке, Сирии.


[Закрыть] митрополита города Мерв (в тогдашнем Хорасане) по имени Эбед-жесу прислать к нему священников, дабы крестить его самого и подданный ему народ. Письмо митрополита Мервского несторианскому патриарху Багдада Иоанну VI, написанное в 1009 году и процитированное Бар Гебреем, сообщает нам, что тогда крестилось двести тысяч кочевников, включая их правителя.

Но вот вопрос: не было ли имя кераитов вставлено сирийцем в текст задним числом, чтобы доставить удовлетворение князьям-чингисидам, которые, как мы увидим далее, называли кераитских княжон в числе своих предков? Но даже если это и так, то все равно остается неоспоримым тот факт, что в XI веке кераиты приняли христианство, а точнее несторианство, и их патриарх имел кафедру в Иране, в селевкидском Багдаде (кстати, отметим, что многолюдные несторианские общины процветали в восточноиранской провинции Хорасан, т. е. под нынешним Самаркандом). Названный текст несомненно точен, свидетельствуя, как из этого края пришли хорасанские караванщики, чтобы обратить в истинную веру кераитского царька. Не менее справедливо и то, что уже в конце XII столетия второе и третье поколения кераитских ханов были христианскими, несторианскими. Здесь же берет начало распространенная Марко Поло легенда о пресвитере Иоанне (сей последний со временем был отождествлен – столь же произвольно – с эфиопским негусом). Что бы там ни было, несторианство кераитов сыграло значительную роль в истории нашего героя, ибо именно благодаря этому обстоятельству христианство стало одной из официальных религий Чингисовой империи.

О стремлении кераитов к гегемонии в Монголии мы узнаем из тех же текстов. За два поколения до наступления эпохи Чингиса властитель кераитов воевал с восточнотибетскими татарами, которых поддерживал пекинский «Золотой царь». Этот хан носил двойное имя Маркуз-Буйруха, первая часть которого не что иное, как христианское имя Марк(ус), довольно распространившееся среди несториан Верхней Азии. Взяв кераита в плен, татары отдали его людям «Золотого царя», Алтан-хана, которые подвергли несчастного тем же зверским истязаниям, что и монгольских князей, чью историю мы излагали выше: его тоже приколотили гвоздями к деревянному ослу. Вдова Буйруха, прекрасная Хутухтай Ирикчи, решила за него отомстить. Она отправилась с визитом к вождю татар, везя ему якобы в подарок сто бурду юков кумыса, любимого напитка кочевников. В действительности же в кожаных мешках сидело по воину. В разгар пира, устроенного татарином в честь приезда красавицы, сто кераитов выскочили из бурдюков и перебили почти всех гостей, не забыв и вражеского вождя. Чем не сказка из «Тысячи и одной ночи», правда, аранжированная по-монгольски?

Маркуз-Буйрух оставил после себя двух сыновей: Хурчжахуза, то есть Кириакоса (еще одно христианское имя), и Гур-хана, из которых первый ему наследовал. Правление Хурчжахуза тоже было неспокойным: его свергли с престола татары, и спасся он лишь благодаря соседям, найманам.[11]11
  Рашидаддин пишет, что сей Хурчжахуз был женат на сестре най– манского царька. Именно по причине этого родства и вмешались найманы (вероятно, около 1140 г.) в татаро-кераитский конфликт. Татары-победители захватили также сына Хурчжахуза, тринадцатилетнего Тоорила и поставили его пасти верблюдов. Однако отрок сумел сбежать, не забыв прихватить с собой часть стада. – Прим. авт.


[Закрыть]

Старший сын Хурчжахуза Тоорил (Ястреб) в нашей истории сыграет важную роль. Он будет «пресвитером Иоанном» из легенды Марко Поло, покровителем Чингисхана в начале его карьеры.

Надлежит признать, что этот представитель несторианства в Верхней Азии занял трон средствами далеко не христианскими. После смерти отца он убил двух своих братьев, Тай-Тамур-тайши и Буха-Тамура, как соперников в борьбе за власть. Еще один брат, по имени Эрке-Хара, которого ожидала та же участь, укрылся у найманов.

Появившиеся в нашем повествовании найманы жили, как подробнее будет рассказано далее, в Западной Монголии, западнее Хангая, то есть в районе озер Кобдо, в Монгольском Алтае, и поречий Черного Иртыша и Эмиля, в Тарбагатае.[12]12
  От Рашидаддина мы знаем, что в первой половине XII столетия найманов возглавлял род бетекин. Именно бетекинский князь в 1140 г. спас от татар кераитского царя Хурчжахуза. Со временем бетекины утратили свою гегемонию в племени найманов, власть в племени перешла к другому семейству, к кучугурам. – Прим. авт.


[Закрыть] Их хан, Инанча-Билге-хан (Силач), чьей спины, как и крупа его коня, враги якобы не видали никогда, приютил изгнанных кераитских князей, в том числе брата Тоорила. Он же поддержал дядю последнего, Гур-хана, также восставшего против Тоорила и даже возглавившего мятеж. Гур-хан прогнал племянника с кераитского престола и принудил его бежать вместе с двумя сотнями верных людей на Селенгу, в ущелье Харауна. Там властвовали меркиты, лесное монгольское племя. Дабы завоевать их сердца, Тоорил предложил руку своей дочери Худжаур их царьку Тох-тоа-беки. Однако, как нам кажется, существенной поддержки от них так и не получил.

Расстроившись, он прибыл к Есугаю (здесь мы вновь встречаемся с героем данной главы) и спал умолять его о помощи.

– Помоги мне вырвать мой народ из рук моего дяди Гур-хана!

– Коль ты просишь меня такими словами, – ответил тот, – я возьму с собой двух тайчжиудских воинов, Хунана и Бахачжи, и втроем мы вернем тебе твой народ!

Есугай собрал войско, дал бой Гур-хану под Хурбан-телесутом, и тот бежал к тангутам, в нынешнюю китайскую провинцию Ганьсу.

Итак, решительное вмешательство Есугая храброго восстановило Тоорила на кераитском престоле. В Черном лесу, на Тууле, они присягнули друг другу в вечной дружбе.

– В память об оказанной мне тобой услуге, – заявил Тоорил, – моя вечная признательность распространится на твоих детей и на детей твоих детей. Клянусь горним Небом (деере Тенгри) и Землей!

Таковы слова, сделавшие Тоорила и Есугая братьями по клятве, побратимами; слова, которые впоследствии обеспечили сыну второго покровительство первого. И весь начальный период правления Чингисхана, вплоть до 1203 года, прошел под знаком «клятвы, принесенной в Черном лесу».