Текст книги "Авантюристка"

Автор книги: Рекс Стаут

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Я оборвал его:

– Мой милый мальчик, это была идея Дезире. И с ней еще говорить об опасности! Она над тобой посмеется.

– Она и так смеется, – признался Гарри с улыбкой, но находясь в сомнении.

Я похлопал его по плечу:

– Бодрее! Наш караван нас ждет… и, видишь, фея тоже. Вы готовы, Дезире?

Она вышла из задней комнаты улыбчивая и радостная. Я никогда не забуду, как она выглядела. На ней были бриджи, белый жакет, кожаные ботинки, гетры и шляпа цвета хаки.

Ее золотые волосы, выбившиеся на лоб и уши, мерцали на ярком солнце; ее глаза сияли; зубы блестели, а на губах играла счастливая улыбка.

Мы помогли ей забраться на мула, потом сели на своих. Внезапно ко мне пришло воспоминание, и я повернулся к Ле Мир:

– Дезире, вы знаете, когда я в первый раз вас увидел? Это было в карете на Гар-дю-Норд. Как по-другому все сейчас!

– И намного интереснее, – ответила она. – Вы готовы? Посмотрите на этого глупого проводника! Ах!

Что ж, месье, вперед!

Проводник, видя, что я кивнул, свистнул. Мулы навострили уши и потом пошли.

– Адьё! Адьё, сеньора! Адьё, сеньоры!

С криком нашего последнего хозяина в ушах мы отправились по узкой улочке Серро-де-Паско к покрытым снегом вершинам Анд.

Глава 5
Пещера дьявола

Может быть, вы помните, что я упоминал о трудности подъема на пик Пайка. Так это были просто детские игрушки, сравнивая с теми тропами, которые мы сами открыли в Кордильерах.

Мы так и не свыклись с опасностями; не прошло и двух часов после того, как мы выехали из Серро-де-Паско, как мы очутились на такой узкой тропе, что копыта мулов еле помещались на ней, тропа шла над пропастью глубиной в километр. И ко всему прочему нам было весьма неуютно.

Нам не удавалось найти свободное пространство, а проводник вел нас, как в сказке, к месту стоянки. Мы поднялись с края узкой долины вверх; в тридцати метрах внизу ревел поток, с другой стороны была стена скал. Тропинка сузилась настолько, что казалось, одна нога моего мула повисала над пропастью.

Но величественность, новизна и разнообразие пейзажа восполняли все. А Ле Мир любила опасность саму по себе. Снова и снова она перегибалась над седлом так, что ее тело оказывалось прямо над глубоким ущельем, а она поворачивала голову и весело смеялась над Гарри и надо мной.

– Дезире! Если подпруга оборвется!

– О нет, не оборвется.

– Но вдруг?

– Тра-ля-ля. Ну, поймайте меня!

И она пыталась заставить мула пойти рысью – тщетная попытка, так как это животное намного больше дорожило своей шкурой, чем она своей. А мул проводника шел в нескольких метрах впереди.

Так продолжалось день за днем, не знаю сколько.

Во всем этом было необоримое притяжение, и, как только мы достигали одной вершины, тут же стремились к другой, которая была еще выше.

Убегающая тропа, ее сюрпризы, новая опасность, тут же забытая, за ней другая, после невообразимого поворота по скату скалы, манила нас снова и снова; и до сих пор не ясно, когда бы мы смогли сказать: «Все, с нас хватит».

Как-то днем, около трех часов, мы разбили лагерь на небольшой поляне в конце узкой долины. Наш проводник, остановивший нас рано, объяснил, что другого места для стоянки нет на расстоянии шести часов езды, а ближайшая гасиенда или деревня находится в восьмидесяти километрах. Мы отреагировали на его объяснения как люди, для которых один день похож на другой, и стали осматриваться, пока он готовил ужин и постели.

Позади нас лежала тропа, по которой мы пришли, как змея, ползущая по скале. Слева, сразу над нами, был обрыв в километр глубиной; справа – группой массивных валунов из кварца и гранита, темные и уродливые.

Там было три валуна, один к одному, как братья-гиганты, потом два или три поменьше в ряд, и между ними другие, разбросанные повсюду, иногда очень близко, как бы выталкивая друг друга.

Несколько дней до этого мы находились среди вечных снегов; вскоре мы собрались вокруг костра, который сложил проводник. Его тепло очень помогло, хоть на нас и были пончо и шерстяная одежда.

Ветер выл; жуткий, мертвящий звук доводил до умопомешательства. Не было ни крапинки зеленого цвета травы на этом белом снегу и серых скалах. Все это приводило нас в трепет и напоминало об одиночестве.

Гарри пошел проверять копыта своего мула, который слегка прихрамывал последнее время; я и Ле Мир сидели рядом у огня, вперившись в него, наблюдая за игрой пламени. Несколько минут мы молчали.

– Возможно, в Париже… – вдруг начала она, потом остановилась и замолкла.

Но мной овладевала меланхолия, я хотел слышать ее голос и сказал:

– Ну? В Париже…

Она посмотрела на меня, глаза ее были мрачными, и ничего не сказала. Я настаивал:

– Дезире, вы сказали: «В Париже»…

Она неприятно рассмеялась:

– Да. Мой друг, но это бесполезно. Я думала о вас.

«Ах! Карточка. Мистер Пол Ламар. Пригласи его, Джиуи.

Хотя нет, пусть подождет – меня нет дома». Это. мой друг, было бы в Париже.

Я уставился на нее:

– О господи, Дезире, что за чепуха?

Она не обратила внимания на мой вопрос и продолжала:

– Да, так бы это и было. Почему я говорю? Горы гипнотизируют меня. Снег, одиночество – я совершенно одна. Ваш брат, что он за человек? А вы, Пол, не обращаете на меня ни малейшего внимания. У меня была возможность – относительно вас, и я посмеялась над ней. А что касается будущего – смотрите! Видите эту груду снега и льда, которая сверкает, холодная и беспощадная? Это моя могила.

Я старался думать, что она таким образом развлекает себя, но ее глаза блестели не от веселья. Я посмотрел туда, куда был обращен ее взор, – на груду снега – и, вздрогнув, спросил:

– Что за нездоровая тема, Дезире? Это малоприятно.

Она поднялась и подошла ко мне. Ее глаза были надо мной, и я не смог выдержать ее взгляд. Потом она заговорила, голос был тихим, но очень четким:

– Пол, я люблю вас.

– Милая Дезире!

– Я люблю вас.

Я был сам собой в секунду, спокойный и улыбающийся. Я был уверен, что она играла, а я не люблю портить хорошие сцены. Поэтому я просто сказал:

– Я польщен, сеньора.

Она вздохнула, положила руку мне на плечо:

– Вы смеетесь надо мной. Вы не правы. Разве я выбрала это место для флирта? Раньше я не могла говорить, теперь вы должны знать. В моей жизни было много мужчин, Пол; какие-то дураки, какие-то не совсем нормальные, но не такие, как вы. Я никогда не говорила «я люблю вас» и говорю это сейчас. Как-то вы держали мою руку – вы никогда не целовали меня.

Я встал, улыбаясь, весь какой-то глупый, и обвил ее рукой.

– Поцеловать? И это все, Дезире? Что ж…

Но я ее неправильно понял и обманулся. На ее лице не двинулся ни мускул, я стоял, как перед стальным барьером. Она стояла выпрямившись, смотря на меня таким взглядом, что вся беспечность и цинизм испарились, и наконец сладким голосом, но с болью она сказала:

– Зачем убивать меня словами, Пол? Я не имела в виду сейчас. Теперь слишком поздно.

Потом она быстро повернулась и пошла к Гарри, который бежал к ней, чтобы услышать какую-то тривиальную просьбу, а минутой позже наш проводник объявил, что ужин готов.

Думаю, инцидент был исчерпан между нами; я и не догадывался, как глубоко ранил ее.

А когда я понял это некоторое время спустя и при других обстоятельствах, моя ошибка чуть было не стоила мне жизни, а в придачу и Гарри тоже.

Во время еды Ле Мир была очень весела. Она пересказала историю героини Бальзака, которая пересекла Анды, переодевшись испанским офицером, совершая дивные подвиги со своей шпагой и производя опустошение в сердцах милых дам, которые считали ее мужчиной.

История сильно развлекла Гарри, который просил рассказать ее в подробностях, потом Дезире решила дать отдых памяти и волю воображению. И ее импровизация была не хуже самой истории.

Мы закончили ужин еще засветло. До сна оставалось три часа. Так как больше делать было нечего, я позвал проводника и попросил рассказать о скалах, серых и твердых, которые неясно вырисовывались справа от нас.

Он, как обычно, с безразличием кивнул, и через пятнадцать минут мы отправились в путь. Проводник шел впереди, за ним Гарри, потом Дезире, я замыкал шествие.

Трижды я пытался заговорить с ней, но каждый раз она трясла головой и не поворачивалась. Ее поведение и слова часом раньше были для меня загадкой; была ли это очередная выходка Ле Мир или…

Мне было интересно разгадывать эту загадку; но я выбросил ее из головы, решив, что получу ответ позже, и стал разглядывать то, что было вокруг.

Мы проходили через расщелину между двумя валунами длиной триста или четыреста метров. Впереди, в конце прохода, был такой же валун.

Наши шаги отдавались эхом от стены к стене; ветер выл, и этот звук достигал наших ушей, доводя до дурноты. Кругом были довольно большие щели, в них могла бы пройти лошадь, края валунов осыпались.

Я думал, помнится, что эта порода была известняком, – то тут, то там виднелись слои кварца. Вдруг я услышал крик Гарри.

Я подошел. Гарри с Дезире и Филип, наш проводник, остановились и смотрели на скалу, в которой был проход. Проследив взглядом, куда они смотрели, я увидел линии, выдолбленные на стене, – явно грубую попытку изобразить животное.

Они были в двенадцати метрах над нами, и видеть рисунок было трудно.

– Это лама, – сказал Гарри, а я отступил в сторону.

– Мой мальчик, – отозвалась Дезире, – не думаешь ли ты, что я не могу отличить лошадь от ламы?

– Когда это действительно лошадь, конечно, – саркастически заметил Гарри. – Но где вы видели лошадь с такой шеей?

Мне было очень интересно, и я повернулся к проводнику за разъяснениями.

– Да, сеньор, – сказал Филип, – это кабалло.

– Но кто выбил его?

Филип пожал плечами.

– Он новый – испанский?

Снова пожатие плечами. Мне стало невтерпеж.

– У вас что, нет языка? – вопрошал я. – Говорите! Если вы не знаете автора, так и скажите.

– Я знаю, сеньор.

– Знаете?

– Да, сеньор.

– В таком случае, ради бога, скажите нам.

– Его историю? – Он указал на фигуру на скале.

– Да, идиот!

Безо всякого интереса Филип дважды обернулся вокруг себя, нашел удобный валун, сел, скатал сигарету, закурил и начал рассказывать. Он говорил на испанском диалекте, я попытаюсь передать стиль, насколько позволит перевод.

Много-много лет назад, сеньор, Атахуальпа, инка, сын Хуфина-Капаки, был взят в плен в Каджамарко. Это было четыре-пять столетий назад. Великим Писарро. А в Кузко было золото, на юге, и Атахуальпа приказал, чтобы золото принесли Писарро как выкуп. Гонцы как ветер несли приказ, так быстро, что через пять дней священники солнца несли свое золото из храмов, чтобы спасти жизнь Атахуальпы. – Филип остановился, дымя своей сигаретой, посмотрел на своих слушателей и продолжил: – Там были храмы, и золото, и священники, и солдаты. Но когда воины инков увидели лошадей испанцев и услышали выстрелы, они испугались и убежали, как маленькие дети, вместе со своим золотом. Раньше они никогда не видели белых людей, и оружие, и лошадей. С ними ушло много священников и женщин, все они ушли в снега гор. И после многих дней мытарств они пришли к пещере, там они пропали, и никто их больше не видел, а Эрнандо Писарро и двадцать его всадников не смогли найти их, чтобы достать свое золото. А перед тем как исчезнуть в пещере, они выдолбили над ней изображение лошади, чтобы предупредить своих братьев инков об опасных испанцах, которые выгнали их из Хуануко. Вот и вся история.

– Кто это все вам рассказал, Филип?

Проводник пожал плечами и стал оглядываться, как бы говоря: «Идея носилась в воздухе».

– Но пещера?! – закричала Дезире. – Где же пещера?

– Вот там, сеньора. – Филип показал на проход справа от нас.

Дезире захотела увидеть пещеру. Проводник сказал ей, что туда трудно пройти, но она презрительно отвергла все его аргументы и скомандовала вести нас к пещере.

Гарри, конечно, пошел с ней, а я, как-то нехотя, поплелся сзади: хоть история Филипа была очень подробной, я смотрел на нее как на традиционный рассказ горцев.

Он был прав – тропа к пещере оказалась не из легких. То там, то тут были глубокие расщелины, и мы сильно рисковали, обходя их над кручей.

Наконец мы пришли к небольшой площадке, которая была больше всего похожа на дно огромного колодца, а в центре одной из крутых стен был десятиметровый проход, черный и неровный, приводящий в ужас.

Это был вход в пещеру.

Тут Филип остановился:

– Вот, сеньор. Сюда вошли инки из Хуануко со своим золотом.

Его пробрала дрожь, и лицо побелело.

– Посмотрим, что там! – закричала Дезире, рванувшись вперед.

– Нет, сеньора! – Проводник весь трясся. – Нет!

Сеньор, не разрешайте ей идти внутрь! Много людей отправлялись туда в поисках золота, в их числе и американцы, и они никогда не возвращались. Это пещера дьявола, сеньор. Он прячется в темноте, и никто, кто туда вошел, не может избежать его.

Дезире весело смеялась.

Тогда я пойду навещу дьявола! – воскликнула она, и не успели мы с Гарри дойти до нее, как она забежала в пещеру и исчезла внутри.

Мы бросились за ней, а Филип орал как резаный нам вслед.

– Дезире! – кричал Гарри. – Вернитесь, Дезире!

Ответа не было, но до нас доносилось эхо шагов.

Что это была за глупость! Я думал, она хотела напугать бедного Филипа, а теперь…

– Дезире! – снова звал Гарри, он кричал изо всех сил. – Дезире!

Снова ответа не было. И мы вместе вошли в пещеру. Я помню, заходя, видел бледное как смерть лицо Филипа и его расширенные от ужаса глаза.

Пройдя тридцать метров, мы очутились в полной темноте. Я пробормотал: «Это глупо; нам нужен свет» – и попытался увести Гарри назад. Но он оттолкнул меня и закричал:

– Дезире! Вернитесь, Дезире!

Что я мог сделать? Я шел за ним.

Вдруг по всей пещере разнесся крик. Усиленный эхом и черными стенами, он прозвучал как нечеловеческий вопль, совершенно ужасный.

Я весь содрогнулся; Гарри от страха ловил ртом воздух. В следующее мгновение мы бросились вперед, в темноту.

Я не знаю, сколько мы бежали, – наверное, несколько секунд, может быть, минут.

Мы слепо неслись вперед, помня об этом жутком вопле, бок о бок, испуганные и задыхающиеся. И потом…

Шаг в воздух – неимоверная попытка найти почву под ногами – секунда отчаяния и бессильной агонии.

Темнота и забытье.

Глава 6
В плену

Падение – было три метра или тысяча? Этого я так никогда и не узнаю. Несясь вниз головой через пространство, трудно сохранить ясность мысли.

Я помню только свое праведное негодование; я громко проклинал все на свете, но Гарри отрицает это.

Но это было не долго, поскольку, когда мы упали в воду, нас не сильно ударило. С этим Гарри согласился; ему повезло, как и мне, я вошел в воду как ракета.

Я выплыл на поверхность и вытянул руки в попытке плыть или, скорее, удержаться на воде – и с удивлением заметил, что и руки и ноги меня слушались.

Вокруг было темным-темно и очень тихо, только раздавалось тихое, непрекращающееся бормотание, еле слышное. И, только начав что-то понимать, я увидел, что мы были в потоке, который двигался, двигался очень быстро, гладко и с легким шумом. Я бросил все попытки плыть и решил держать голову над водой, несясь вместе с течением.

Потом я подумал о Гарри и стал звать его. Эхо в пещере гремело, как тысяча пушек, но ответа не было.

Эхо стало тише, еще тише и замолкло, и снова вокруг была тишина и непроглядная ночь, я почувствовал, что силы покидают меня после борьбы с течением, которое становилось все сильнее и сильнее.

Время шло, и меня охватил ужас. Я подумал: «Только бы я мог видеть!» – и напряг глаза, но тут же закрыл от нестерпимой боли. Темнота скрывала от меня все, что я проплывал и что было впереди.

Вода, которая молчаливо несла меня, была холодной и черной; она давила на меня с невообразимой силой; периодически меня засасывало под воду, и я выплывал на поверхность уже полностью изможденный.

Я забыл о Дезире и Гарри; я перестал осознавать, где нахожусь и что делаю; тихая ярость потока и темнота свели меня с ума; я отчаянно боролся, слепо, кипя от гнева. Так не могло долго продолжаться, я был близок к концу.

Внезапно, жутко обрадовавшись, я понял, что сила потока ослабла. Потом меня охватило отчаяние; я попытался вернуть надежду и приготовиться к худшему.

Но вскоре все сомнения пропали; течение становилось все тише и тише.

Я плыл по течению и думал, не приближаюсь ли я к чему-то вроде дамбы. Или это было просто искривление потока? Я проклинал темноту за свою беспомощность.

Наконец вода стала совершенно спокойной, не было никакого давления на тело, я резко развернулся и поплыл. Моя усталость испарилась мгновенно, и я смело плыл вперед; и, не поостерегшись, я ударился головой о скалу, которой не увидел в темноте.

Я совершенно ошалел и стал тонуть, но вода привела меня в себя. Оказавшись на поверхности, я осторожно поплыл, сначала в одном направлении, потом в другом, и нашел скалу.

Я схватился за скользкую поверхность в полном отчаянии и, собрав все свои силы, подтянулся на руках и упал на землю без сил.

В таких обстоятельствах время невозможно сосчитать, достаточно того, что дышишь. Я лежал, приходя в сознание, несколько часов, а может быть, минут. Потом почувствовал, что жизнь вернулась ко мне, потянул ноги и руки. Сел. Постепенно мне в голову пришли мысли о Дезире и Гарри, и Андах над головой, и Филипе, трясущемся от страха.

Сначала я подумал о Гарри, но надежды не было.

Просто не верилось, что он мог выйти живым из этого потока; слепая фортуна спасла меня от столкновения с камнями и вывела на выступ, где я лежал.

Я уже не думал о себе, я думал о Гарри. Я никогда не обращал внимания на мир вокруг себя, ничто не было для меня святым, не было привязанности больше чем на день. Я развлекался, беря сок от жизни.

Но я любил Гарри. Я в изумлении понял это. Он был мне дорог, жуткая боль схватила мою грудь при мысли, что я потерял его. Глаза наполнились слезами, и я стал звать:

– Гарри! Гарри!

Пещера отозвалась эхом. Мой зов кидало от стены к стене и обратно, он метался, потом исчез вдали, в каком-то невидимом коридоре. А потом, потом… я услышал ответ!

Из-за искажений в пещере голос было узнать нельзя.

Но слово было ясным: «Пол!»

Я вскочил на ноги с криком, потом встал и стал слушать. Из темноты раздался голос Гарри, четкий и тихий:

– Пол! Пол, ты где?

– Боже всемилостивый! – задохнулся я и ответил: – Гарри, Гарри, я здесь.

– Да где же?

– Я не знаю. На выступе скалы у воды. Где ты?

– Там же. Ты на какой стороне?

– Я справа, – с дрожью в сердце ответил я. – Где-то снаружи. Если было бы не так темно… Слушай! Как далеко доносится мой голос?

Но нескончаемое эхо не давало возможности судить о расстоянии. Мы пытались снова и снова; порой казалось, что мы в метре друг от друга, а порой – что нас разделяло метров тридцать.

Потом Гарри заговорил шепотом, и его голос прозвучал прямо у моего уха. Никогда я еще не был в такой всеобъемлющей темноте; прошло несколько часов, пока наши глаза к ней привыкли; когда я держал руку в пятнадцати сантиметрах перед лицом, я не видел ни малейших ее очертаний.

– Это бесполезно, – в конце концов сказал я. – Надо попробовать что-то другое. Гарри!

– Да.

– Повернись налево и осторожно иди по выступу.

Я поверну направо. Иди осторожно.

Я полз на карачках не быстрее улитки, чувствуя каждый миллиметр. Поверхность была сырой и скользкой, и иногда скаты были такими, что я почти зависал в воздухе.

Все это время мы переговаривались с Гарри; прогресс был ничтожно маленьким, и через полчаса мы поняли, что расстояние между нами увеличивается, вместо того чтобы уменьшаться.

Он ругался как черт; неудивительно, что это сводило его с ума! Я поддерживал его и скомандовал ему поворачивать назад и идти вправо от того места, где он был раньше. Сам я повернул налево.

Мы надеялись, что выступ шел вокруг водоема и не прерывался. Где-то был поток, который принес нас, и где-то был выход потока; а мы надеялись, что обойдем эти точки. Шансов у нас было один на тысячу; но надо было что-то предпринимать.

Самым простым казалось войти в воду и переплыть на другую сторону к Гарри, надеясь, что его голос подскажет направление, но эхо мешало, и это было опасным.

Я полз по мокрой, скользкой, предательской скале часы. Не видно ничего, абсолютно ничего, все вокруг черно; трудно воспринимать реальность в таком кошмаре. С одной стороны была неизвестность, возможно – опасность, с другой – невидимое, бездонное озеро; всего этого вполне хватало, чтобы окончательно лишить нас душевного равновесия. Я боялся за Гарри, у меня не было времени думать о себе. Мы продолжали переговариваться.

– Гарри!

– Да?

– Осторожно.

– Да, я иду. Мы уже ближе друг к другу, Пол.

Я засомневался, но вскоре успокоился: его голос доносился до меня безо всяких искажений, значит, вибрация стен уже не мешала.

Оставалось немного, всего несколько метров; Гарри закричал от радости, и тут же я услышал, как он захрипел от ужаса и попытался удержаться на ногах.

В возбуждении он забыл об осторожности и скатился к краю.

Я стал приближаться к нему, не переставая окликать по имени, взгляд упирался в темноту, и я проклинал ее. Потом раздался его голос:

– Порядок, Пол. Я чуть не упал.

Через минуту его рука была в моей. Мы стояли на крутом скате. Решили лечь на спину. Долго лежали, держась за руки. Гарри трясся от нервного истощения, а я не мог говорить.

Что за сила в товариществе! Поодиночке мы бы давно сдались под напором этой жуткой ситуации, но рукопожатие спасло нас и придало мужества.

Наконец он сказал:

– Где мы, Пол?

– Ты знаешь столько же, сколько и я. Эта проклятая темнота не дает даже догадаться. Как сказал бы Филип, дьявол развлекается с нами.

– Но где мы? Что случилось? У меня кружится голова… Я не знаю…

Я сжал его руку.

– Неудивительно. Не каждый день случается плыть в Андах несколько миль по подземной реке.

Над нами горы в несколько километров, под нами бездонное озеро, вокруг темнота. Не очень радостная картинка, но, слава богу, мы вместе. Это наша могила, и ее тоже. Я думаю, Дезире знала, о чем говорила.

С губ Гарри слетел крик, крик разбуженной памяти:

– Дезире! Я забыл о Дезире!

– Ей наверняка лучше, чем нам, – заверил я его.

Я чувствовал его взгляд, хотя не видел его… Я продолжал:

– Мы должны встретить опасность как мужчины.

Соберись, Гарри. Что касается Дезире, будем надеяться, что она мертва. Это самое лучшее, что могло случиться с ней.

– Тогда мы… нет, это невозможно.

– Гарри, мы похоронены заживо! Это самое худшее.

Все остальное лучше.

– Но отсюда должен быть выход, Пол! И Дезире…

Дезире…

Он заговорил невнятно. Я похлопал его по плечу.

– Держись. Что касается выхода – поток унес нас далеко вниз. Между нами и солнечным светом километры. Ты же чувствовал силу потока, с тем же успехом можешь попробовать поплавать в Ниагарском водопаде.

– Но должен быть выход с другой стороны.

– Да, и, скорее всего, в семидесяти километрах – это расстояние до западного склона. И как мы его найдем? А может быть, его и нет. Вода впитывается порами скал, от этого возникло озеро.

– Почему о нем не знают? Филип сказал, что пещеру изучали. Почему они не нашли поток?

Лучше было говорить об этом, чем молчать, это отвлекало Гарри от стонов о Дезире. И я объяснил, что обрыв, с которого мы упали, наверное, образовался недавно.

Геологически Анды еще в хаотических, формирующихся условиях. Огромные сходы сланца и диорита случаются часто. Край одной скалы был уперт в гранит много веков, потом ослабился водой и временем и сполз в поток.

– И, – закончил я, – мы за ним.

– Значит, мы можем найти другой, – с надеждой сказал Гарри.

Я сказал, что, наверное, возможно. Гарри взорвался:

– Ради бога, почему ты так спокоен! Мы не выберемся, если не попытаемся. Пойдем! И может быть, мы найдем Дезире.

Я и решил сказать ему. Было ясно, что эта мысль не приходила ему в голову. И было лучше, чтобы он все понял. Я сжал его руку и сказал:

– Ничего не выйдет, Гарри. Мы умрем от голода.

– Умрем от голода? – воскликнул он. Потом он просто добавил патетическим тоном: – Я об этом не подумал.

Потом мы долго молча лежали в этой ужасной темноте. Мысли и воспоминания приходили и уходили очень быстро; возникали давно забытые картины, бесконечная смешанная панорама. Говорят, что умирающий человек просматривает свое прошлое за несколько секунд. У меня это заняло больше времени, но просмотр был очень подробным.

Я закрыл глаза, чтобы отдохнуть от темноты. Я сходил с ума; в своей истерике я понял слепых и пожалел их. Я сжал зубы, чтобы удержаться от проклятий. Я больше выносить этого не мог и повернулся к Гарри:

– Давай, Гарри, надо идти.

– Куда? – безнадежно спросил он.

– Куда угодно, подальше от этой жуткой воды. Мы должны высушить одежду. Бессмысленно умирать как крысы. Если бы у меня была хоть одна спичка!

Мы встали на карачки и поползли по скользкому скату. Вскоре мы были на земле и встали. Потом меня поразила одна мысль, и я повернулся к Гарри:

– Ты пил эту воду?

Он ответил:

– Нет.

– Давай попробуем. Может, это в последний раз.

Давай.

Мы поползли обратно к краю озера, и, опершись, я держал Гарри за руку, а он наклонился к воде. Он не мог дотянуться ртом, не отпуская моей руки, я снял пончо, и он держался за него.

– Какая она на вкус? – спросил я.

– Отличная! – был ответ. – Она, должно быть, прозрачная, как слеза. Боже, я не думал, что так хочу пить.

Я понимал, что вода могла быть отравлена чем-нибудь, но все равно пришла надежда. Появился выбор, как умереть.

Но когда я подтянул Гарри обратно и спустился сам, я обнаружил, что опасности никакой не было, в воде был всего-навсего привкус щелочи.

Потом мы снова взобрались на выступ и добрались до земли, встали.

Поверхность была абсолютно ровной, и, рука в руке, мы быстро пошли, подальше от озера. Но через тридцать метров ударились о скалу и решили идти осторожнее.

Темнота оставалась непроглядной. Мы повернули направо и шли по стене, которая была гладкой, как стекло, и очень высокой. Она казалась вогнуто-выпуклой.

Так мы прошли метров сто и оказались у прохода.

В метре стена началась опять.

– Это туннель, – сказал Гарри.

Я кивнул, забыв, что он меня не видит.

– Пойдем по нему?

– Сделаем все возможное, – ответил он, и мы вошли в проход.

Проход был очень узким – таким узким, что мы еле продвигались вперед, остерегаясь удариться о стены. Земля была вся в мелких кусочках скалы, и неосторожный шаг мог привести к немедленному падению и синякам. Идти было очень трудно, мы быстро устали.

Мы не отдохнули после долгой борьбы с потоком и уже стали чувствовать голод. Гарри первым начал бормотать что-то, но я одернул его. Потом он споткнулся и упал, оставшись неподвижно лежать.

– Ты ушибся? – с тревогой спросил я, наклоняясь над ним.

– Нет, – был ответ. – Но я устал до смерти, и я хочу спать.

Я чуть сам не поддался, но поднял его на ноги. Не знаю, силой чего. Что был за смысл? Выбора не было.

Но мы продолжали.

Еще через час проход вывел нас на площадку. Так нам казалось. Стены разошлись. И все равно вокруг была темнота и жуткая тишина!

Мы отчаялись. Больше мы не могли. Мы потеряли несколько бесполезных минут в поисках мягкого места, чтобы лечь, – камыши, мох, все, что угодно. Мы ничего не нашли, конечно. Но даже скала была хороша для наших уставших тел. Мы лежали рядом, подложив под голову пончо, хотя бы наша одежда была сухой.

Я спал – не знаю, как долго. Меня разбудило что-то, но что?

Не было ни звука. Я сел, уставился в темноту, меня трясло без причины. Потом я подумал, что человеку, который находится перед лицом смерти, бояться нечего, и вслух рассмеялся – потом содрогнулся от звука собственного голоса. Гарри глубоко спал рядом со мной, он дышал размеренно и спокойно.

Я снова лег, но спать не мог. Какой-то давно забытый инстинкт заставлял меня дрожать. Он говорил, что мы были не одни. И вскоре я уловил это ухом.

Вначале это был не звук, а какой-то отзвук. Он был ритмичным, тихим, стучащим, как пульс. Что это могло быть? Я снова сел, прислушиваясь и смотря в темноту. И в этот раз я уже не ошибался – я слышал звук, шипящий и шуршащий.

Он становился все громче или приближался, он раздавался уже в метре от меня, отовсюду, низкий и угрожающий. Это было дыхание кого-то живого, человека или животного, что-то ползло рядом, все ближе и ближе.

Вокруг был ужас и темнота. Я сидел парализованный и совершенно беспомощный, но страх не овладел мной, слава богу! Я не слышал шагов, ни звука, кроме быстрого дыхания. Но теперь было ясно: кто бы это ни был, он был не один.

Я слышал его со всех сторон, ближе и ближе. И наконец мне задышали прямо в лицо. Я содрогнулся от отвращения, даже не от ужаса.

Я вскочил на ноги и заорал имя Гарри, бросился к нему.

Не было ни звука, ни шагов, ничего. Но мое горло обхватили жуткие, волосатые пальцы.

Я попытался сопротивляться и тут же упал на землю под тяжестью огромных вонючих тел.

Пальцы на моем горле сжимались. Мои руки повисли, мозг отключился, и я не знаю, что было дальше.