Текст книги "Блондинка в озере"

Автор книги: Раймонд Чэндлер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

11

Ярдах в трехстах за воротами от дороги отходила усыпанная прошлогодними листьями колея и, повернув вокруг огромного гранитного валуна, исчезала в лесу. Я объехал по ней валун, взобрался по осыпи футов на пятьдесят-шестьдесят вверх и развернул машину вокруг дерева. Потом погасил свет, выключил мотор и стал ждать.

Прошло полчаса. Без сигарет время тянулось медленно. В конце концов вдали затарахтел мотор, шум стал нарастать, и мимо меня внизу проползли белые лучи фар. Шум постепенно затих, но над дорогой еще долго чувствовался слабый запах сухой пыли.

Я вылез из машины, вернулся к воротам, а оттуда – к дому Билла. Окно на этот раз распахнулось от одного толчка. Я взобрался на него, опустил ноги на пол и зажег фонарь. Высветив им настольную лампу, я включил ее и прислушался. Все было тихо. Я двинулся на кухню и щелкнул выключателем висящего над раковиной светильника.

В дровяном ящике у печки аккуратно лежали колотые дрова. Никаких сальных тарелок в раковине, никаких грязных кастрюль на печи. Билл Чесс, даром что один, следил за порядком в доме как надо. Дверь из кухни вела в спальню, а там, еще за одной узенькой дверкой, была крошечная ванная, пристроенная, судя по свежей фанере, совсем недавно. Ванная не дала мне ничего интересного.

В спальне стояла большая кровать, туалетный столик с круглым зеркалом, комод, два стула и жестяная корзинка для мусора. С обеих сторон кровати на полу были тряпичные коврики. К стене Билл Чесс приколол несколько карт военных действий из географического журнала. На столике валялись идиотские, красные с белым ленты.

Я покопался в ящиках. Нашел коробку из кожзаменителя с кучей безвкусной бижутерии, всякую женскую ерунду и косметику. Мне показалось, что косметики слишком много, но поди знай. Там же лежало женское и мужское белье – не особенно густо. Среди вещей Билла в глаза бросалась яркая клетчатая рубашка с крахмальным воротничком. А вот под листом голубой папиросной бумаги в углу одного из ящиков я увидел то, что мне совсем не понравилось – новую шелковую комбинацию персикового цвета с кружевами. Шелковую комбинацию в такие времена женщина в здравом уме навряд ли бы забыла.

Дела Чссса были хуже некуда. Хотел бы знать, что подумал о комбинации Паттон.

Я вернулся на кухню и начал разглядывать открытые полки на стене у раковины, где пылилось множество банок и коробок с продуктами. Сахарная пудра была в квадратной коричневой картонке с оборванным углом, а вокруг белели остатки того, что рассыпал Паттон. Около пудры стояли банки с солью, питьевой содой, бурой, крахмалом, сахарным песком и тому подобным. Что-то могло лежать в любой из них.

Что-то, что было срезано с ножной цепочки, концы которой не сходились.

Я закрыл глаза, ткнул пальцем наугад и попал в соду. Взяв из ящика с дровами газету и расстелив ее, я вытряхнул всю банку на бумагу и покрутил в куче ложкой. Такого непристойного количества соды я в жизни еще не видел, но никаких интересных примесей в ней не обнаружилось. Собрав соду, я проделал ту же операцию с бурóй. Опять ничего, одна бура. В третий раз, решил я, должно повезти, и взялся за крахмал. Поднялась мелкая пыль, но и там ничего не оказалось.

Внезапно до меня донеслись отдаленные шаги. Я застыл на месте. Потянулся к выключателю, погасил свет, затем прокрался в гостиную и погасил настольную лампу. Поздновато, конечно. Шаги раздались снова, глухие, осторожные. По спине у меня забегали мурашки.

Я ждал в темноте с фонарем в левой руке. Две минуты тянулись чудовищно долго. Я почти не дышал. Это был явно не Паттон. Тот сразу бы открыл дверь и выгнал меня отсюда. Тихие, осторожные шаги, казалось, двигались то в одну, то в другую сторону. Пара шагов – и тишина, еще шаг – опять тишина. Я подкрался к входной двери, неслышно повернул ручку замка, и, распахнув дверь, включил фонарь.

Сверкнула пара золотистых глаз, что-то скакануло, и раздался быстрый стук копыт среди деревьев. Любопытный олень.

Я закрыл дверь и, освещая путь фонарем, вернулся на кухню. Круглый луч уперся в коробку с сахарной пудрой.

Включив снова верхний свет, я сиял ее и вытряхнул на газету.

Паттон, ясное дело, в ней не копался. Случайно найдя браслет, он решил, что больше там ничего нет. Ему и в голову не пришло искать дальше.

Однако в кучке тонкой белой пыли хранился еще один комок папиросной бумаги. Я отряхнул его и развернул. В нем было крошечное, не больше ногтя, золотое сердечко.

Переложив ложкой пудру назад, я поставил коробку на место, а газету сунул в печь. Потом вернулся в гостиную и включил настольную лампу. В ее ярком свете на обратной стороне сердечка даже без лупы можно было прочесть мелкую гравировку прописными буквами:

«Милдред от Эла. 28 июня 1938. С любовью».

Милдред от Эла. Милдред Хэвиленд от какого-то Эла. Милдред Хэвиленд – это Мьюриел Чесс. А Мьюриел Чесс погибла через две недели после того, как ее искал полицейский по имени Де Сото.

Я стоял с сердечком в руке и размышлял, имеет ли оно отношение к моим делам. Никаких идей в голову не приходило.

Я снова завернул находку, вышел из дома и поехал в поселок.

Паттон сидел в своей конторе и разговаривал по телефону. Дверь была заперта. Пришлось подождать, пока он кончит. Через некоторое время он положил трубку и открыл мне.

Я вошел, положил бумажный сверточек на стойку и развернул его.

– Зря вы внимательно не проверили сахарную пудру, – сказал я.

Паттон глянул на сердечко, на меня, прошел за стойку и вытащил из стола дешевую лупу. Изучив оборотную сторону сердечка, он отложил лупу в сторону и нахмурился.

– Мне бы сообразить, что раз уж вы решили обыскать дом, то обыщете, – заворчал он. – А с тобой еще намучаюсь, да, сынок?

– Вы просто не заметили, что концы цепочки не сходятся, – сказал я.

Паттон печально посмотрел на меня:

– Мне бы твои глаза, сынок.

Заскорузлым толстым пальцем он молча повозил сердечко по стойке.

– Вы, видно, думали, – сказал я, – что браслет мог дать Биллу повод для ревности. Я тоже так думал. Но теперь готов спорить, правда, лишь в долг, что он про него ничего не знал, да и имя Милдред Хэвиленд никогда не слышал.

– Придется принести этому Де Сото извинения, – выдавил из себя Паттон.

– Если вы его когда-нибудь увидите.

Он снова посмотрел на меня пустыми глазами:

– Обожди, сынок. Насколько я понимаю, у тебя появилась совсем новая версия.

– Точно. Никого Билл не убивал.

– Нет?

– Нет. Мьюриел убил кто-то из прошлого. Кто-то, кто потерял ее след, потом нашел, выяснил, что она замужем за другим, и затаил злобу. Кто-то, кто знает эту местность и сообразил, где лучше спрятать машину с одеждой. Кстати, местность эту знают сотни людей, даже если они не живут здесь. И этот «кто-то» умеет скрывать ненависть. Он уговорил Мьюриел уехать с ним, а когда все было собрано и записка написана, задушил, утопил в озере и уехал. Ну как версия?

– Что ж, – заметил он рассудительно, – хотя все это малость осложняет дело, но ничего невероятного тут нет. Вполне правдоподобно.

– Когда эта версия вам надоест, дайте мне знать. Придумаю что-нибудь еще.

– За тобой не заржавеет, сынок, это уж точно! – сказал он и в первый раз за время нашего знакомства расхохотался.

Я попрощался и вышел, оставив его ворочать мозгами – ворочать с упорством, с каким переселенец выкорчевывает на своем участке пни.

12

Около одиннадцати я спустился с гор и поставил машину на диагонально расчерченной стоянке у гостиницы «Прескот» в Сан-Бернардино. Я вынул из багажника сумку, но не успел сделать и трех шагов, как ее подхватил коридорный в штанах с лампасами и светлой рубашке с бабочкой.

Дежурный администратор выделялся белым полотняным костюмом, похожей на яйцо головой и полным равнодушием ко всему на свете. Протянув мне самописку, он зевнул и уставился вдаль, словно решил вспомнить детство.

В большом лифте мы поднялись с коридорным на второй этаж и, поворот за поворотом, долго тащились куда-то в глубь здания. С каждым шагом становилось душнее. Наконец он открыл дверь в игрушечного размера комнатку с одним окном, выходящим на вентиляционную шахту. Решетка кондиционера в углу потолка казалась не больше дамского носового платка, а привязанная к ней ленточка шевелилась как-то совсем вяло, скорее, для виду.

Немолодой коридорный был высок, очень худ и холоден, как заливная рыба. Он поставил мою сумку на стул, бросил взгляд на решетку и, двигая челюстями, вперился в меня водянистыми глазами.

– Мне надо было требовать номер подороже, – сказал я. – Этот узковат в бедрах.

– Повезло, что нашелся хоть такой. Город от публики трещит по швам.

– Тогда принесите-ка нам имбирного пива, лед и стаканы.

– Нам?

– Если вы, конечно, не трезвенник.

– Ночью, пожалуй, рискнуть можно.

Он ушел. Я снял пиджак, галстук, рубашку, майку и попытался устроить хоть какой-то сквозняк. Воздух из раскрытой двери попахивал раскаленным железом. Боком мне еле удалось втиснуться в ванную комнату – такого она была размера – побрызгать на себя тепловатой водой. Поэтому, когда долговязый дистрофик вполз в номер с подносом, дышалось чуть легче. Он закрыл дверь, и я вынул бутылку виски. Смешав напитки в двух бокалах, мы, неискренне улыбнувшись друг другу, глотнули. По спине у меня тут же прокатилась струйка пота – от самой шеи и до самых носков, но почувствовал я себя лучше. Сев на кровать, я спросил:

– Сколько вы можете тут пробыть?

– А что надо делать?

– Вспоминать.

– У меня это плохо выходит.

– Я люблю тратить деньги на всякие глупости. – От заднего кармана брюк я отлепил бумажник и разложил по кровати утомленные на вид долларовые купюры.

– Вы, извините, не из полиции? – спросил он.

– Что за глупость! Где это вы видели, чтобы полицейский раскладывал пасьянс из своих собственных денег? Лучше называйте меня сыщиком.

– Тогда попробуем повспоминать, – сказал он. – От спиртного голова всегда работает лучше.

Я протянул ему купюру:

– А от этого? Кстати, можно вас называть каланчой из Хьюстона?

– Я из Амарилло. Хотя все это мелочи. А как вам мой техасский акцент? Меня самого от него тошнит, но публика клюет.

– Прекрасный акцент, – сказал я. – Но денег за это не ждите.

Он улыбнулся и засунул аккуратно сложенный доллар в кармашек для часов.

– Что вы делали двенадцатого июня? В конце дня и вечером. Это была пятница.

Он задумался, потягивая из бокала и легонько потряхивая в нем лед.

– Работал, в смену от шести до двенадцати.

– До ночного поезда в Эль-Пасо здесь, видимо, коротала время стройная, хорошенькая блондинка. Я думаю, она уехала именно ночным, поскольку утром уже была в Эль-Пасо. Прибыла она сюда на «паккарде», зарегистрированном на имя Кристл Грейс Кингсли, Беверли-Хилс, улица Карсон-драйв, дом 965. Администратору она могла, правда, сообщить другое имя или вообще не оформляться. Машина до сих пор стоит у вас в гараже. Мне надо поговорить с ребятами, которые ее принимали и провожали. Знаете их? Это будет стоить доллар.

Я выбрал из своей выставки еще одну купюру, и она с мышиным шорохом скользнула в его кармашек.

– Сделаем, – сказал он хладнокровно и, поставив бокал, вышел. Я прикончил свой и налил еще. Потом. отправился в ванную и опять побрызгал на себя водой. Когда я протискивался назад в комнату, зазвонил настенный телефон:

– Того, кто встречал, звали Санни, – сообщил голос с техасским акцентом. – Неделю назад его призвали в армию. А провожал ее Лас. Он здесь.

– Отлично. Присылайте ко мне.

Я уже допивал второй бокал и подумывай о третьем, когда в дверь поступали, и на пороге возник маленький зеленоглазый крысеныш с девичьим ртом. Пританцовывая, он вошел в комнату и чуть презрительно уставился на меня.

– Выпьете?

– А как же, – сказал он ледяным тоном и, налив себе чуть не полный бокал, добавил туда каплю пива и проглотил одним махом. Потом вставил в узкие губки сигарету, чиркнул спичкой чуть ли не прямо в кармане и выпустил облако дыма. Продолжая смотреть на меня, он уголком глаза заметил на кровати деньги. Вместо номера на кармане его рубашки были вышиты слова: «Старший коридорный».

– Вы Лас? – спросил я.

– Нет. – Он помолчал. – Нам тут детективы ни к чему. Своих не держим и чужих не жалуем.

– Спасибо, – сказал я. – Свободны.

– Как это? – Ротик у него неприятно скривился.

– До свидания.

– Сами ведь хотели меня видеть, – ухмыльнулся он.

– Вы старший коридорный?

– Точно.

– Я просто хотел угостить вас виски. И подарить доллар. Держите. – Я протянул бумажку. – Спасибо, что пришли.

Безо всякой благодарности он убрал доллар в карман и остался стоять, пуская дым носом и не отводя от меня настороженно-злобных глазок.

– В этом заведении мое слово – закон, – сказал он.

– Для кого – закон, для кого и нет. Выпивку и доллар вы получили? Получили! А теперь отваливайте.

Он повернулся и, нервно дернув плечом, бесшумно выскользнул из номера.

Через четыре минуты снова раздался стук, очень тихий, и ухмыляясь вошел долговязый техасец. Я сел на кровать.

– Значит, Лас вам не понравился? – спросил он.

– Нет. А сам-то он доволен?

– Думаю, доволен. Вы же знаете этих «старших». От своей доли никогда не откажутся. Так что, мистер Марло, зовите Ласом меня.

– Вы сами оформляли блондинку?

– Нет, я вас дурачил. Она и не регистрировалась. Но «паккард» я помню. Она дала доллар, чтобы я отогнал машину в гараж и присмотрел до поезда за вещами. Она тут обедала. Доллар в нашем городке не забывается. А потом еще пошли разговоры, что машину долго не забирают.

– Как она выглядела?

– Одета была в черно-белое, больше белое, на голове – панама, тоже с черно-белой лентой. Как вы и сказали – хорошенькая блондинка. На станцию поехала на такси. Я еще поднес ей сумки. На них были инициалы, но какие – не помню.

– И хорошо, что не помните, – сказал я. – А то я бы в вас засомневался. Налейте себе еще. Сколько лет вы бы ей дали?

Он сполоснул стакан и смешал себе нормальную, интеллигентную выпивку:

– В наши дни возраст женщины точно не определить. Что-нибудь около тридцати – чуть больше, чуть меньше.

Я вытащил из пиджака фото Кристл Кингсли и Лавери на пляже и протянул ему.

Он стал внимательно изучать карточку, отстранил от глаз, снова поднес ближе.

– Давать показания под присягой вам не придется, – успокоил его я.

– Я и не стану. – Он мотнул головой. – Эти маленькие блондинки все на один манер. Стоит переменить платье, освещение и косметику, как они становятся или очень похожими или очень непохожими.

Он разглядывал фото и мялся.

– Что-то тревожит? – спросил я.

– Я думаю про парня на карточке. Вас это интересует?

– В общем, интересует.

– Мне кажется, он разговаривал с ней в вестибюле, а потом они вместе обедали. Высокий, сложен, как боксер полутяжелого веса. И в такси вместе сели.

– Уверены?

Долговязый уставился на деньги на кровати.

– Ладно. Сколько с меня? – спросил я устало. Он напрягся, положил фото, вытащил из кармашка оба доллара и бросил на кровать.

– Благодарю за выпивку и катитесь к черту, – сказал он и направился к двери.

– Сядьте и прекратите дуться, – рявкнул я. Он сел и холодно посмотрел на меня. Я продолжал: – Чертовы техасцы. Я имею дело с коридорными уже много лет. Наконец-то встретил такого, кто не морочит мне голову. Прекрасно. Но кто же сразу поверит, что ему вот так вот повезло.

Он медленно растянул губы в улыбке и быстро кивнул.

Затем снова поднес карточку к глазам и посмотрел на меня поверх нее.

– Про даму сомневаюсь, а насчет этого пижона уверен, – сказал он. – Я его еще потому запомнил, что она была недовольна, когда он в открытую подошел к ней в вестибюле.

Я поразмышлял над сказанным и решил, что это ничего не значит. Лавери, наверное, опоздал или не явился на предыдущее свидание.

– Для недовольства у нее были причины, – сказал я. – А какие-нибудь украшения на ней не заметили? Кольца, серьги – любое, что бросалось бы в глаза.

Он не помнил.

– А волосы? Длинные, короткие, прямые, вьющиеся, в кудряшках, крашеные, натуральные…

– Последнее никогда не определишь, – засмеялся он. – Если волосы светлые, то им подавай еще светлее. Что до остального, то, насколько я помню, прямые, длинные, как сейчас носят, и немного подвиты на концах. Но могу и ошибаться. – Он снова взглянул на фото: – Тут они зачесаны назад. Поди распознай.

– Все правильно, – сказал я. – Я спросил, чтобы узнать, не слишком ли вы наблюдательны. Тот, кто замечает чересчур много, такой же ненадежный свидетель, как и тот, кто не замечает ничего. Обязательно половину нафантазирует. А с вами все в порядке, если принять в расчет обстоятельства. Большое спасибо.

Я отдал ему назад два доллара и прибавил для компании еще пять. Он поблагодарил, допил свой коктейль и тихо ушел. Я глотнул тоже, еще раз обрызгался водой и решил, что лучше ехать домой, чем ночевать в этой дыре. Надев рубашку и пиджак, я спустился с сумкой вниз.

Из коридорных в вестибюле торчал только крысеныш. Пока я нес сумку к стойке, он даже не шевельнулся, чтобы помочь. Яйцеголовый администратор, не поднимая глаз, отнял у меня еще два доллара.

– Два доллара за ночь в душном чулане! – посетовал я. – Тогда как в мусорном ящике я мог бы переночевать задаром.

Администратор зевнул, но тут до него дошло, что я сказал.

– Около трех утра становится прохладно. И до восьми, а то и до девяти можно жить, – бодро сказал он.

Я вытер платком шею и побрел к машине. Даже сиденье было горячим, и это в полночь!

Домой я доехал без пятнадцати три. Голливуд показался мне холодильником. Даже в Пасадене было прохладно.

13

Мне снилось, что я плыву в глубине холодной зеленоватой воды с мертвой блондинкой в руках. Ее светлые волосы колышутся у меня перед лицом. Рядом, плотоядно скалясь, словно престарелая шлюха, ходит кругами огромная рыбина с выпученными глазами, раздувшимся телом и тусклой от гнили чешуей. Когда меня уже стало распирать от удушья, труп вдруг ожил и вырвался из моих рук. Я начал драться с рыбиной, а труп все переворачивался и переворачивался, покачивая длинными волосами.

Я очнулся. В рот мне влез край простыни, руки крепко вцепились в изголовье. Я их разжал и опустил. Мускулы ныли от напряжения. Я закурил, походил по ковру босиком и, загасив сигарету, вернулся в постель.

Второй раз я проснулся в девять часов. На лицо мне падало солнце. В комнате стояла жара. Я забрался под душ, побрился, кое-что на себя нацепил и приготовил в кухне тосты, яйца и кофе. Когда я заканчивал завтрак, в дверь постучали.

С полным ртом я пошел ее открывать. На пороге стоял худощавый серьезный человек в строгом сером костюме.

– Лейтенант Флойд Грир, центральный уголовный розыск, – представился человек и, пройдя в комнату, протянул мне сухую ладонь.

Он уселся на самый край стула, как все они делают, и стал вертеть в руках шляпу, не сводя с меня пристального, как у всех у них, взгляда.

– Нам сообщили из Сан-Бернардино о происшествии на Оленьем озерце. Насколько я понимаю, вы оказались там, когда был обнаружен труп.

Я кивнул и спросил:

– Хотите кофе?

– Спасибо, два часа назад завтракал.

Я принес себе чашку и сел напротив.

– Они просили проверить ваше досье, – сказал он.

– Понятное дело.

– Мы проверили. С нашей точки зрения, все в порядке. Никаких грехов за вами нет. Видимо, простая случайность, что человек вашей профессии оказался на месте происшествия.

– Таким уж счастливчиком я уродился, – сказал я.

– Вот я и решил забежать к вам, познакомиться.

– Ясно. Рад знакомству, лейтенант.

– Конечно, случайность, – повторил он, кивнув. – Вы туда ездили по делу?

– Если и по делу, – сказал я, – то оно, насколько я знаю, с утопленницей не связано.

– Но уверенности у вас нет?

– Какая может быть уверенность до тех пор, пока расследование не закончено?

– Конечно. – Он снова, словно застенчивый ковбой, принялся вертеть в руках шляпу. Но глаза его смотрели далеко не застенчиво. – Могу я надеяться, что если какие-то важные связи все же раскроются, вы поставите нас в известность?

– Надеюсь, можете, – сказал я. Он оттопырил языком нижнюю губу:

– Нам нужно больше, чем просто надежда. А в настоящее время вы могли бы что-то прояснить?

– В настоящее время я знаю столько же, сколько Паттон.

– Кто это?

– Начальник полиции в Пумьей Вершине.

Худощавый серьезный лейтенант терпеливо улыбнулся и хрустнул пальцем.

– Перед дознанием окружной прокурор из Сан-Бернардино захочет с вами побеседовать, – сказал он. – Но это еще не скоро. Пока что они стараются снять отпечатки пальцев. Мы на помощь послали специалиста.

– Будет нелегко. Тело долго находилось в воде.

– Сейчас это не проблема. В Нью-Йорке много утопленников, и там разработали метод. Срезают кожу с подушечек и закрепляют в дубильном растворе. Как правило, отпечатки получаются.

– Думаете, у погибшей какое-то уголовное прошлое?

– Мы всегда снимаем у трупов отпечатки, – сказал он. – Вам-то уж должно быть это известно.

– Кстати, я не был знаком с этой женщиной и ездил туда не из-за нее. Можете мне поверить.

– Но вы ведь не хотите объяснить, зачем ездили, – настаивал он.

– Зря вы считаете, что я что-то скрываю.

Он повертел шляпу на костистом пальце:

– Вы меня не так поняли, мистер Марло. Ничего мы не считаем. Мы просто ведем следствие, ищем. Я задаю обычные вопросы. Вы давно работаете по этой части и должны бы знать. – Он поднялся и надел шляпу. – Если понадобится уехать из города, поставьте меня в известность. Буду очень признателен.

Я пообещал и проводил его до двери. Наклонив голову и одарив меня грустной полуулыбкой, он вышел, не спеша добрел до лифта и нажал кнопку.

Я вернулся на кухню глянуть, не осталось ли кофе. Набралось две трети чашки. Я добавил сахара, сливок и с кофе в руке направился к телефону. Набрав номер полицейского управления, я попросил соединить меня с уголовным отделом, а потом с лейтенантом Флойдом Гриром.

– Лейтенанта Грира сейчас нет на месте, – ответил голос. – Кто-нибудь может его заменить?

– Де Сото там?

– Кто-кто?

Я повторил имя.

– Из какого отдела и какое звание?

– Один из агентов.

– Не бросайте трубку.

Я подождал. Наконец тот же скрипучий голос сказал:

– Что за шуточки? Де Сото в штате не числится. Кто на проводе?

Я положил трубку, допил кофе и позвонил в контору Кингсли. Мисс Фромсет вежливо ответила, что он только что пришел, и без звука соединила меня.

– Ну? – спросил Кингсли. Его голос в начале рабочего дня звучал бодро и напористо. – В гостинице что-нибудь узнали?

– Она туда заезжала. И встречал ее Лавери. Коридорный, которого я расспрашивал, упомянул его сам, безо всяких моих подсказок. Они пообедали и вместе поехали на станцию.

– Я мог бы и сообразить, что он врет, – медленно произнес Кингсли. – Но мне показалось, что он удивился, когда я сказал о телеграмме из Эль-Пасо. На этот раз интуиция подвела. Есть что-нибудь еще?

– В Сан-Бернардино нет. Только что приходил полицейский – обычные вопросы и предупреждения не покидать город. Пытался выяснить, зачем я ездил в Пумью Вершину. Я не сказал и, судя по тому, что Джим Паттон ему неизвестен, тот тоже о вас не проговорился.

– Джим чертовски порядочный человек, – сказал Кингсли. – Да, к чему вы спрашивали вчера о какой-то Милдред… как там дальше? Фамилию не помню.

Я коротко рассказал всю историю, а заодно сообщил о том, где нашлась машина Мьюриел с вещами.

– Дела Билла плохи, – сказал он. – Я бывал на Енотовом озере, но дровяной сарай мне бы и в голову не пришел… я вообще про него не знаю. Похоже на преднамеренное убийство.

– Да нет, не обязательно преднамеренное. Билл хорошо знал местность И ему ничего не стоило прямо на ходу сообразить, где чего спрятать. Да и расстояние играло роль. С его ногой далеко не поедешь.

– Может быть. Что вы собираетесь делать дальше?

– Снова навещу Лавери.

Он согласился, что это логично, и добавил:

– А эта… ну, погибшая… к нашему делу никакого отношения не имеет?

– Ваша жена могла кое-что про нее знать. Тогда полицию это заинтересует.

– Послушайте, Марло, – голос звучал резко. – Я могу понять склонность сыщика связывать все происходящее в один тугой узел. Но все же не давайте этой склонности воли. Жизнь, как я ее понимаю, совсем не такая. Поэтому оставьте полиции семью Чесса, а сами сосредоточьтесь на семье Кингсли.

– Хорошо, – сказал я.

– Не подумайте только, что я хочу вам навязывать…

Я от души рассмеялся и повесил трубку. Потом оделся, сходил в гараж за «крайслером» и поехал в Бей-Сити.