Текст книги "Зази в метро"

Автор книги: Раймон Кено

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Теперь ей предстояло открыть еще одну, последнюю дверь, чтобы наконец обнаружить то, к чему она стремилась во время всей этой обзорной экскурсии, а именно, клозет.

Клозет был самого совершенного образца, с сидением, и Зази, вновь соприкоснувшись с цивилизацией, провела в нем добрую четверть часа.

Пребывание там показалось ей не просто полезным, но и увлекательным. Чисто. Все аккуратно выкрашено масляной краской. Шелковистая бумага ласково похрустывала между пальцев. В это время дня здесь даже было солнце: из форточки лился мягкий свет. Зази погрузилась в раздумья: спускать воду или нет. Ведь от этого грохота в доме может начаться переполох. Но после недолгих колебаний она все-таки решилась – с шумом хлынула вода. Зази прислушалась, но ничто, казалось, не нарушало тишины. Вот уж воистину дом спящей красавицы. Она вновь присела, чтобы воскресить в памяти вышеупомянутую сказку, персонажи которой перемежались у нее в голове с крупными планами известных киноактеров. Она тут же запуталась в сюжете, но вскоре вновь, обретя свойственную ей критическую направленность мыслей, пришла к выводу, что все эти волшебные сказки несусветная чушь, и решила выйти.

Вернувшись в переднюю, Зази увидела еще одну дверь, которая, по всей видимости, вела на лестницу. Она повернула ключ, наивно оставленный хозяевами дома в замочной скважине, так, на всякий случай, и действительно оказалась на лестничной площадке.

Она тихонько прикрыла за собой дверь и на цыпочках пошла вниз по лестнице. На втором этаже она остановилась и прислушалась: все было тихо. Спустилась на первый, прошла по коридору. Впереди – светящийся прямоугольник – дверь на улицу открыта, и вот Зази уже на улице.

Это была тихая улица. Машины здесь ездили так редко, что можно было преспокойно играть в классики прямо на проезжей части. Тут было несколько самых что ни на есть обычных магазинов крайне провинциального вида. По улице степенным шагом расхаживали аборигены, те самые, которые, прежде чем перейти улицу, смотрят сначала налево, потом направо, руководимые при этом как чувством гражданской ответственности, так и чрезмерной заботой о собственной безопасности. Не то чтобы Зази была разочарована – ведь она знала, что находится в Париже, что Париж – это большая деревня и что эта улица еще не весь Париж. Но, чтобы воочию убедиться в этом, надо было продолжить прогулку. Что она со свойственной ей непринужденностью и сделала.

Но тут внезапно в дверях "Погребка" появился Турандот. Не поднимаясь на тротуар, он заорал:

– Эй, малышка, ты куда?

Зази, не сказав ни слова, разом ускорила шаг. Турандот с криком: "Эй, малышка!" поднялся по ступенькам. Он не унимался.

Зази перешла на гимнастический шаг и резко свернула за угол. Улица, на которой она оказалась, была куда оживленнее. Теперь уже Зази неслась на всех пирах. Здесь ни у кого не было ни времени, ни желания смотреть на нее. Но Турандот бросился ей вдогонку. Он бежал что есть мочи. Наконец догнал, крепко схватил за руку и, ни слова не говоря, повернул к себе лицом. В ту же минуту Зази принялась кричать:

– На помощь! Помогите!

Ее крик тут же привлек внимание домохозяек и наводящихся рядом граждан. Они оставили свои личные дела или отсутствие оных, чтобы поучаствовать в происшествии.

Но Зази решила не останавливаться на достигнутом и с удвоенной энергией продолжала:

– Я не хочу идти с этим дяденькой, я его не знаю, я не хочу идти с этим дяденькой.

Итэдэ.

Уверенный в своей правоте, Турандот пропустил ее вопли мимо ушей, но очень быстро пожалел об этом, поняв, что находится в плотном кольце суровых и закоренелых моралистов.

В присутствии этой избранной публики Зази решила перейти от общих соображений к конкретным, точным и обстоятельным обвинениям.

– Этот господин,– сказала она невинно,– ко мне приставал.

– А что он хотел? – С повышенным интересом спросила какая-то особа.

– Мадам! – возопил Турандот.– Эта девочка сбежала из дома. Я хочу отвести ее к родителям.

По лицам присутствующих пробежала полная скептицизма ухмылка. Тетка не унималась. Она наклонилась к Зази:

– Ну, малышка, давай, не бойся, рассказывай, что же сказал тебе этот нехороший дядя?

– Это слишком неприлично,– прошептала Зази.

– Он тебя соблазнял?

– Вот именно, мадам.

И Зази пересказала ей на ухо кое-какие подробности. Тетка выпрямилась и плюнула Турандоту в лицо.

– Омерзительно! – влепила она ему вдобавок. И она опять, и снова, и еще раз харкнула ему прямо в рожу.

В разговор вмешался мужчина:

– Что он от нее хотел?

Тетка перешептала ему в ухо несколько зазиских деталей.

– О! – сказал тот.– Мне это никогда и в голову не приходило.

И повторил еще раз, задумчиво:

– Нет, никогда.

Он повернулся к соседу:

– Нет, вы подумайте, это невероятно (подробности)...

– Бывают же такие законченные подонки,– отозвался тот.

Россказни Зази распространились в толпе. Какая-то женщина сказала:

– Не понимаю.

Стоявший рядом мужчина стал ей объяснять. Он вытащил из кармана клочок бумаги и что-то нарисовал шариковой ручкой.

– Ах вот оно что,– мечтательно сказала женщина.

И добавила:

– А что, хорошая вещь?

Она имела в виду ручку.

– Два знатока-любителя заспорили.

– Я слышал,– сказал один,– мне рассказывали, что (подробности)...

– Меня-то это не очень удивляет,– ответил другой, меня уверяли, что (подробности)...

Одна торговка, извлеченная из своей лавочки собственным же любопытством, так и не смогла обуздать порыв нахлынувшей на нее откровенности:

– Послушайте меня,– грит,– однажды мой муж,– грит,– в общем ему пришло в голову (подробности)... И что его потянуло на такое – не понимаю...

– Может, он нехорошую книжку прочел? – подсказал кто-то

– Весьма возможно. Так вот я, стоящая здесь перед вами, я сказала ему, мужу моему, ты хочешь, чтобы я (подробности)... Чортасдва! – грю я ему.– За этим иди к арабам, если тебе так приспичило! Вот что я ответила ему, мужу моему, который хотел, чтобы я (подробности)...– Все единодушно ее одобрили.

Но Турандот думал о другом. Иллюзии его рассеялись. Пользуясь повышенным интересом публики к техническим новинкам, предложенным Зази в ее обвинительной речи, он потихоньку смылся. Прижимаясь к стене, он свернул за угол, спешно вернулся в свой кабачок, проскользнул за уже не цинковую, а деревянную (со времен оккупации) стойку, налил себе большой стакан божоле и разом опрокинул его.

– Потом он повторил это еще раз, а затем вытер лоб тем, что обычно заменяло ему носовой платок.

Чистившая картошку Мадо Ножка-Крошка спросила:

– Что-нибудь случилось?

– И не спрашивай! Ну и перетрухал же я! Эти кретины решили, что я сексуальный маньяк, и, если бы я не смылся, они бы растерзали меня в клочья.

– В следующий раз не будете лезть. Вам что, больше всех надо?! сказала Ножка-Крошка.

– Турандот не ответил. В его голове заработала программа индивидуальных новостей, и он как раз просматривал ту сцену, из-за которой чуть было не попал если не во всемирную историю, то хотя бы в хронику происшествий. Он вздрогнул, подумав об участи, которой ему удалось избежать, и снова пот пробежал по его лицу.

– Бохмой, бохмой,– промямлил он.

– Болтай, болтай, вот все, на что ты годен,– вмешался Зеленуда.

Турандот утерся и налил себе третий стакан божоле.

– Бохмой,– повторил он.

Ему казалось, что это слово лучше всего передавало овладевшее им чувство.

– Ладнауш,– сказала Мадо Ножка-Крошка,– вы ведь все-таки остались живы.

– Тебя бы туда, вот что!

– Что "тебя бы туда"? Вы и я – это совершенно разные вещи.

– Слушай, не спорь со мной, я не в духе.

– А вы не подумали, что 'нужно предупредить Габриеля и Марселину?

Черт! Ведь он и вправду об этом не подумал. Он оставил недопитым третий стакан и помчался наверх.

– Надо же, Турандот! – тихо сказала Марселина, держа в руках вязание.

– Пигалица,– едва вымолвил запыхавшийся Турандот,– пигалица, хм, сбежала.

Ни слова не говоря, Марселина вошла в комнату Зази. Точно. Ее и след простыл.

– Я ее видел,– сказал Турандот,– я пытался ее поймать. Куда там! Чортасдва! (Жест.)

Марселина вошла в комнату Габриеля и попыталась его растолкать, что оказалось непросто, так как, с одной стороны, он был очень тяжелый, а с другой – очень любил поспать. Габриель зашевелился и засопел. Сразу было видно, что он дрых без задних ног, а такого поди растолкай.

– Что?! Что такое?! – завопил он.

– Зази смылась,– тихо сказала Марселина. Он посмотрел на нее. Ничего не сказал. Он быстро все понял – он же не кретин. Пошел в комнату Зази. Он любил во всем убедиться сам.

– Может, она в туалете? с оптимизмом произнес он.

– Нет,– тихо ответила Марселина.– Турандот видел, как она убегала.

– А что именно ты видел? – спросил Габриель Турнндота.

– Я увидел, как она линяет, догнал ее, хотел привести домой.

– Это хорошо, ты настоящий друг.

– Да, но она разоралась, собралась толпа, она кричала, дескать, я к ней приставал.

– А ты что, не приставал? – спросил Габриель.

– Конечно, нет.

– А то ведь всякое бывает.

– Это точно, бывает всякое.

– Вот видишь...

– Пусть он доскажет,– тихо сказала Марселина.

– Так вот. Вокруг – толпа людей, готовых в любой момент набить мне морду. Эти ублюдки приняли меня за растлителя малолеток.

Габриель и Марселина не сдержались и прыснули.

– Но как только я увидел, что они про меня и были, я тут же смылся.

– Что, сдрейфил?

– А то. Никогда в жизни так не трухал. Даже во время бомбежки.

– А я никогда бомбежки не боялся,– сказал Габриель.– Ведь бомбили англичане, и я знал, что их бомбы предназначались не мне, а фрицам. Я-то встречал англичан с распростертыми объятиями...

– А это тут при чем? – сказал Турандот,

– Не важно. Я все равно не боялся. С моей головы и волос не упал, даже в худшие времена. У фрицев были штаны полны от страха, они драпали в укрытия – только пятки сверкали, а я веселился, я не прятался, я любовался фейерверком, раз – ив точку, склад боеприпасов – ба-бах! вокзал – был и нету, завод в руинах, город в огне – классное зрелище.– Габриель заключил со вздохом: – По сути дела, не так уж мы тогда плохо и жили.

– А мне война тяжело далась,– сказал Турандот,– на черном рынке я был лопух лопухом. Не знаю почему, но мне все время впаивали штрафы, перли что-нибудь, то государство, то налоговая система, то контролеры, мою лавочку то и дело прикрывали, а в июне 44-го, когда я чуток разжился золотишком, меня как раз прекрасненько и разбомбили. Вот так... Непруха. Еще хорошо, что я получил в наследство эту халупу, а то...

– Уж не тебе бы жаловаться,– сказал Габриель, у тебя все отлично, работенка не бей лежачего.

– Тебя бы на мое место! Да моя работа не только утомительна, но и опасна.

– А что бы ты сказал, если бы тебе приходилось вкалывать по ночам, как мне? А спать днем. Спать днем – страшно утомительно, хотя со стороны так сразу и не скажешь. Не говоря уже о том, что тебя могут разбудить ни свет ни заря, как, например, сегодня. Ох, не хотел бы я, чтобы так было каждый день.

– Девочку надо будет держать взаперти,– посоветовал Турандот.

– Интересно все-таки, почему она смылась,– задумчиво произнес Габриель.

– Ей не хотелось будить тебя, и, чтобы не шуметь, она решила пройтись,тихо сказала Марселина.

– Я не хочу, чтобы она гуляла одна,– произнес Габриель,– улица – школа порока, это все знают.

– Может быть, она, как пишут газетчики, совершила побег?

– Это было бы совсем не здорово,– ответил Габриель.– Боюсь, тогда легавых звать придется. Хорошо же я при этом буду выглядеть!

– А ты не думаешь, что тебе нужно самому попытаться ее отыскать? спокойно спросила Марселина.

– Я лично иду досыпать,– сказал Габриель и направился к кровати.

– Пойдя за ней, ты только выполнишь свой долг,– заявил Турандот.

Габриель ухмыльнулся и сказал, пародируя Зази:

– А пошел ты со своим долгом.– И добавил: – Сама найдется.

– А если она нарвется на сексуального маньяка? – тихо спросила Марселина.

– Вроде Турандота? – пошутил Габриель.

– Не смешно,– отозвался Турандот.

– Сама иди.

– У меня белье на плите.

– Лучше бы вы стирали белье в американских прачечных самообслуживания,вмешался Турандот,– тогда и хлопот никаких, я лично всегда так делаю.

– Может, она от стирки удовольствие получает? Твое какое дело! Болтай, болтай, вот все, на что ты годен! Вот где они у меня сидят, эти ваши американские штучки.

И он похлопал себя по заднице.

– Надо же,– сказал Турандот иронично.– А я считал тебя американофилом.

– Американофилом! Меня! Ты употребляешь слова, смысл которых не понимаешь сам. Американофил! Что, теперь из-за этого и белье дома стирать нельзя? Мы с Марселиной не просто американофилы, дурная твоя голова, мы еще к тому же и стиралофилы! Что, не доходит?!

Турандот не нашелся, что ответить. Одетый в длинную рубашку фирмы "Хикэтнунк", которую действительно стирать было непросто, он решил вернуться к более конкретной и актуальной проблеме.

– Ты бы лучше сходил за девчонкой,– посоветовал он Габриелю.

– Чтобы вляпаться в такую же историю, как и ты? Чтобы меня линчевал на месте его величество Вульгус Пекус?! ' (простой народ (лат))

Турандот пожал плечами.

– Болтай, болтай, вот все, на что ты годен,– пренебрежительно сказал он.

– Ну, иди! – тихо сказала Марселина.

– Вы меня достали оба,– недовольно пробурчал Гибриель.

Он ушел в спальню, не спеша оделся, уныло провел рукой по подбородку, с которого не успел убрать щетину, вздохнул и вышел к ним вновь.

Турандот и Марселина или, скорее, Марселина и Турандот обсуждали достоинства и недостатки стиральных машин. Габриель чмокнул Марселину в лобик.

– Прощай,– сказал он многозначительно,– труба зовет! Я иду исполнять свой долг.

Он крепко пожал руку Турандоту. Чувство, переполнявшее его в эту минуту, не позволяло сказать ничего, кроме известной фразы "Труба зовет!", и в глазах его светилась тоска, свойственная личностям, которых ожидает Великая Судьба.

Остальные приумолкли.

Габриель пошел. Вышел.

На улице он принюхался. Ничего особенного. Как всегда, сильно пахло из "Погребка". Он не знал, куда идти, на Юг или на Север, именно так пролегала дорога, на которой он находился. Тут чей-то крик прервал его колебания. Это был сапожник Подшаффэ, подававший ему из своей лавочки знаки. Габриель подошел.

– Вы наверняка девочку ищете?

– Да,– без энтузиазма пробурчал Габриель.

– Я знаю, куда она пошла.

– Вы всегда все знаете,– недовольно сказал Габриель.

"Вечно он в разговоре со мной защемляет мой неполноценный комплекс",подумал он про себя.

– Так это вас не интересует? – спросил Подшаффэ.

– Интересует, куда ш денешься.

– Ткчево, рассказывать?

– Все-таки забавный народ эти сапожники! – сказал Габриель.– Все время вкалывают и вкалывают. Можно подумать, что им это очень нравится. И чтоб все видели, что они все время вкалывают, они сидят у себя в мастерской за стеклянной витриной – пусть все смотрят и восхищаются! Как мастерицы, которые поднимают петли на чулках!

– Интересно,– сказал Подшаффэ.– А вами где можно повосхищаться?

Габриель почесал затылок.

– А нигде,– сказал он вяло,– я ш артист, я ничего плохого не делаю. А потом сейчас нечего об этом разговаривать, время не ждет, нужно скорее найти девочку.

– Я говорю об этом, потому что мне это приятно,– спокойно ответил Подшаффэ.

Он оторвался от своей работы и посмотрел на Габриеля.

– Ну, чертов болтун, хотите узнать, что с ней? Да или нет?

– Я же вам сказал, время не ждет.

Подшаффэ ухмыльнулся.

– Турандот вам рассказал, с чего все началось?

– Он рассказал то, что счел нужным.

– Но вам наверняка интересно узнать, что

было потом?

– Да,– сказал Габриель,– так что же было потом?

– Потом? А что, начала вам недостаточно? Ваша девочка сбежала? Сбежала!

– Здорово, ничего не скажешь,– пробурчал Габриель.

– Вам остается только сообщить в полицию.

– Мне лично это ни к чему,– сказал слабеющим голосом Габриель.

– Сама она не вернется. – Неизвестно. Подшаффэ пожал плечами.

– Честно говоря, мне-то в конце концов наплевать.

– Мне в глубине души тоже.

– А она у вас есть?

Габриель, в свою очередь, пожал плечами. Надо же, еще и хамит. Не говоря ни слова, он пошел досыпать.

IV

Пока сограждане и согражданки продолжали обсуждать случившееся, Зази потихонечку смылась. Она повернула в первую улицу направо, потом налево н крутила так до тех пор, пока не оказалась у городских ворот. Роскошные четырех-пятиэтажные небоскребы возвышались по обе стороны великолепного бульвара, на тротуарах громоздились, наезжая друг на друга, лотки с занюханным товаром. Густая сиреневая толпа стекалась сюда со всех сторон. Монументальная фигура торговки воздушными шарами и ненавязчивая музыка, доносившаяся с карусели, удачно дополняли это воинственное шествие. Зази была настолько восхищена происходящим, что не сразу заметила возвышавшееся неподалеку на тротуаре довольно вычурное произведение из кованого железа, увенчанное надписью "МЕТРО". Уличные сцены были тут же преданы забвению. Дрожа от возбуждения, Зази подошла к подрагивающей от людского потока надписи и, обойдя мелкими шажками перила, обеспечивающие безопасность граждан, оказалась наконец у входа в метро. Но спуск преграждала решетка. К ней была прикреплена дощечка с выведенной мелом надписью, которую Зази разобрала без особого труда. Забастовка продолжалась. Запах железистой обезвоженной пыли тихо струился из отверстия, ведущего в недосягаемую бездну. Зази вконец расстроилась и заплакала.

Она так самозабвенно предалась этому занятию, что решила даже присесть на скамейку, чтоб обливаться слезами в более удобной позе. Однако очень скоро ей пришлось отвлечься от своей скорби, поскольку она ощутила рядом чье-то присутствие. Зази с интересом ждала, что за этим последует. Последовали слова, произнесенные мужским голосом, а точнее, фальцетом. Слова сложились в следующее вопросительное предложение:

– Дитя мое, что-нибудь случилось?

Глупость и лицемерие этого высказывания лишь удвоили объем слез, вытекавших из Зазиных глаз. Казалось, в ее груди скопилось столько рыданий, что совладать с ними она уже просто не в силах.

– Неужели все так ужасно? – поинтересовался голос.

– О! Да, мсье!

Пора уже было взглянуть на этого мерзавца. Проведя рукой по лицу и превратив тем самым потоки своих слез в мутные грязные ручейки, Зази, наконец, повернулась к собеседнику. Ее изумлению не было предела. Выглядел он чудовищно: на нем были большие черные усы, котелок и широкие башмаки. В руках он держал зонтик. "Ниможит быть,– сказала себе Зази внутренним голосом.– Ну просто ниможит быть, это какой-то актеришка вышел погулять на улицу из тех самых былых времен". Он был настолько нелеп, что ей было даже не до смеха.

Он же скроил на своем лице приветливое выражение и протянул девочке удивительно чистый носовой платок. Завладев им, Зази наскребла туда немного грязи, скопившейся на ее щеках, и в дополнение к этой аппетитной лепешке несколько раз звучно высморкалась

– Не надо так расстраиваться,– ободряюще произнес хмырь.– Ну, что случилось? Тебя побили родители? Что-нибудь потеряла? Боишься, что накажут?

Ну и чушь же он нес! Зази вернула ему заметно отяжелевший носовой платок. Он же без всякого омерзения засунул эту гадость себе в карман и продолжал:

– Ты должна мне все рассказать. Не бойся. Мне ты можешь сказать все как есть.

– Почему это? – не без скрытого коварства пробормотала Зази.

– Почему? – растерянно повторил хмырь. И начал скрести зонтиком асфальт.

– Вот именно, почему? Почему я должна вам все рассказывать?

– А потому,– ответил он, прекратив скрести асфальт, – что я люблю детей, маленьких девочек и маленьких мальчиков.

– Вы просто обыкновенный мерзавец, вот вы кто.

– Вовсе нет,– воскликнул хмырь с таким пылом, что Зази даже удивилась.

Воспользовавшись создавшимся преимуществом, хмырь предложил ей выпить какокалы в первом попавшемся баре, при этом подразумевалось, что угощать он будет при свете дня и большом скоплении народа, одним словом, чего уж там, без всяких гнусных намерений.

Зази решила не выказывать своего восторга от перспективы раздавить бутылочку какокалы и принялась с серьезным видом рассматривать толпу, снующую меж двух рядов лотков на противоположной стороне улицы.

– Чего они там суетятся? – спросила она.

– На барахолку идут,– ответил хмырь,– или, вернее, барахолка идет на них, ибо начинается она именно там.

именно там.

– А! Барахолка! – сказала Зази с видом человека, которого не так легко выбить из седла.– Знаю! Там можно купить по дешевке пару римбрантов, продать их потом какому-нибудь америкашке, и тогда, считай, день прожит не зря.

– Там не только римбрантов продают,– сказал хмырь,– там есть гигиенические стельки, лаванда и гвозди и даже неношеные куртки.

– А американские шмотки?

– Разумеется. Там продается и жареная картошка, вкусная, не вчерашняя.

– Американские шмотки – это вещь.

– Для знатоков там есть и мидии, свежие, не отравишься.

– А в американских лавках джынзы продают?

– А то нет! Там есть даже компасы со светящимся, циферблатом.

– Плевать мне на компасы,– сказала Зази.-Вот джынзы...

Пауза.

– Можно пойти посмотреть.

– Зачем? – спросила Зази.– У меня ни гроша, купить я их все равно не смогу, разве что спереть пару.

– Все равно, пойдем посмотрим,– сказал хмырь. Зази допила какокалу, посмотрела на хмыря и сказала:

– Знаю я, куда вы клоните! – И добавила: – Пошли?

Хмырь расплатился, и они нырнули в толпу. Зази шныряла среди людей, не обращая внимания на гравировщиков велосипедных номерных знаков, стеклодувов, завязывателей галстучных узлов, торгующих часами арабов и торгующих чем попало цыганок.

Хмырь шел за ней по пятам. С виду он был такой же щупленький, как и она. Убегать от него ей пока не хотелось, однако она предупредила себя о том, что сделать это в дальнейшем будет совсем не так просто. Перед ней был специалист высокого класса, в этом она уже не сомневалась.

Зази остановилась прямо перед лотком с американскими товарами. Внезапно, какфкопанная. Совсем какфкопанная. Хмырь резко затормозил прямо за ее спиной. Продавец заговорил первым.

– Будем компас покупать? – начал он весьма самоуверенно.– Электрический фонарь? Надувную лодку? Зази вся дрожала от вожделения и беспокойства, поскольку совсем не была уверена в том, что у хмыря действительно гнусные намерения. Она не решалась произнести вслух двусложное слово англосаксонского происхождения, которое обозначало то, что имела ввиду она. Произнес его хмырь:

– У вас не найдется джынзов для девочки? – просил он у перекупщика.Ты ведь джынзы хотела?

– Бизюзловно! – прозюзюкала Зази.

– Еще как найдется! – воскликнул барахольщик. – Еще бы не нашлось. У меня есть блуджынзы, которым абсолютно нет сноса.

– Да, но вы же понимаете, что она еще будет расти,– сказал хмырь.– В будущем году их уже невозможно будет надеть. Что же тогда с ними делать?

– Отдаст сестренке или братику.

– У нее никого нет.

– Через год, может быть, появится (смеется).

– Не надо так шутить,– мрачно сказал хмырь.– Ее мать умерла.

– Ах! Извините!

– Зази взглянула на растлителя малолеток с любопытством, даже с некоторым интересом, но отложила рассмотрение этого второстепенного вопроса на потом. Ее била дрожь, она не могла более терпеть. Наконец спросила:

– У вас есть мой размер?

– Конечно, мадмуазель,– изысканно-вежливо ответил перекупщик.

– А сколько они стоят? Этот вопрос задала опять-таки Зази. Совершенно машинально. Ибо была бережлива, но не скупа. Продавец сказал сколько. Хмырь кивнул. Кажется, сумма не показалась ему чрезмерной. По крайней мере, так решила Зази по его реакции.

– А померить можно? – спросила она. Продавец был ошеломлен: эта дура что, воображает, что она у Кристиана Диора? Он изобразил на своем лице приятную улыбку, оголившую все 36 его зубов и сказал:

– Зачем? Посмотри-ка эти брючки!

Он развернул и повесил их перед ее носом. Зази надулась. Она хотела бы померить.

– А велики не будут? – спросила она.

– Полюбуйтесь! Они будут доставать только щиколоток. А какие узенькие! Только-только на вас, мадмуазель, хотя вы и очень худенькая, тут уж ничего не скажешь.

В горле у Зази пересохло. Джынзы. Вот это да. Первый раз пройтись по Парижу в джынзах. Это было бы здорово.

Но у хмыря вдруг появилось какое-то отсутствующее выражение лица. Казалось, он совершенно забыл о том, что происходит вокруг.

Продавец не унимался.

– Вы потом мне спасибо скажете,– настаивал он.– Им сноса нет. Совершенно неснашиваемые.

– Я вам уже сказал, что мне плевать на их неснашиваемость,– рассеянно отозвался хмырь.

– Но неснашиваемость это все-таки важно,– настаивал перекупщик.

– Однако,– вдруг сказал хмырь,– по всей видимости, эти джынзы, если я правильно понял,– из излишков американской армии?

– Naturlich,– ответил лоточник.

– Что же это получается? Значит, у америкашек в армии такие соплячки были?

– Чего там только не было! – ничуть не растерявшись ответил перекупщик.

– Тем не менее хмырь не был удовлетворен его ответом.

– А вы думали! – сказал продавец, которому не хотелось упустить клиента из-за фактов всеобщей истории.– Чего только на войне не бывает.

– А это вот сколько стоит? – спросил хмырь. Речь шла о солнцезащитных очках. Он нацепил их себе на нос.

– Это выдается бесплатно тем, кто покупает джынзы,– сказал торговец, считавший, что дело уже в шляпе.

Зази со своей стороны была в этом не так уверена. Неужели он их так и не купит? Чего он ждет? Чего он там себе думает? Чего ему еще надо? Наверняка это отпетая сволочь, не просто жалкий безобидный извращенец, а настоящий гад. С ним надо быть поосторожней, ох поосторожней! Ну что там с джынзами?..

Наконец свершилось. Он заплатил. Товар заворачавают, и хмырь сует сверток под мышку, под свою хмыриную мышку. Зази в глубине души взвыла, наблюдая за ним. Так, значит, это еще не конец?

– А теперь,– сказал хмырь,– мы должны перекусить.

Он идет впереди, переполненный чувством собственного достоинства. Зази идет за ним, косясь на сверток. Так они заходят в небольшой ресторанчик, садятся. Пакет оказывается на стуле вне пределов досягаемости Зази.

– Ну, что ты будешь? -спросил хмырь.– Мидии или жареную картошку?

– И то и другое,– ответила Зази, вконец теряя самообладание.

– Принесите девочке мидий,– спокойно обратился хмырь к официантке.– А мне – рюмочку мюскаде. двумя кусками сахара.

В ожидании жратвы сидели молча. Хмырь спокойно покуривал сигареты. Когда подали мидии, Зази с яростью набросилась на них, нырнула в соус, и, прихлебывая из тарелки сок, вымазалась в нем с головы до ног. Не поддавшиеся кипячению пластинчато-жаберные были самым варварским образом изничтожены в своих раковинах. Зази, казалось, вот-вот раскусит их зубами. Покончив с мидиями, она не отказалась и от жареной картошки. "Хорошо",– сказал хмырь. Со своей стороны, он попивал маленькими глоточками свою микстуру так, как будто это был, по крайней мере, подогретый ликер шартрез. Принесли картошку. Она бурно шипела и пенилась и тарелке. Прожорливая Зази обожгла себе пальцы, но не пасть.

Когда все было съедено, Зази залпом опустошила стакан пива с лимонадом, три раза негромко рыгнула и в изнеможении откинулась на спинку стула. Людоедская ухмылка стала постепенно сползать с ее лица. Глаза просветлели. Она с удовольствием подумала, что хотя бы обед она урвала. Следующей ее посетила мысль о том, что не мешало бы сейчас сказать хмырю что-нибудь приятное, но что именно? Она сильно напряглась и наконец сказала:

– Что же вы так долго свою рюмку допиваете? Нот мой папа за это время уже десяток таких бы раздавил.

– А что, твой папа много пьет?

– Не пьет, а пил. Он уже умер.

– Ты, наверное, очень переживала, когда он умер?

– Как бы не так (жест). У меня времени не было. Тут такое творилось вокруг (пауза).

– А что именно?

–Я бы с удовольствием выпила еще стакан пива, только без лимонада. Целый стакан настоящего пива.

Хмырь заказал ей пиво и заодно попросил принести ложечку. Он хотел добраться до остатков сахара, прилипших ко дну рюмки. Пока он проводил эту операцию, Зази слизнула со своего пива пену и только после этого ответила на вопрос:

– Газеты читаете?

– Бывает.

– Помните портниху из Сен-Монтрона, которая топором разможжила череп своему супругу? Так вот, это была мама. А мужем ее, соответственно, был папа.

– А! – сказал хмырь.

– Вы что, не помните?

Создавалось впечатление, что он не очень хорошо помнит. Зази возмутилась.

– Черт, а ведь вокруг этого шумиха была страшная. Мамин адвокат списально приехал из Парижа, знаменитый такой, говорит не то что мы с вами, дурак, одним словом. Тем не менее благодаря ему мамашу оправдали, вот так, в два счета (жест). Люди ей даже аплодировали, только что на руках не носили. В тот день все страшно напились. Маму только одно огорчало, что эту парижскую штучку на мякине не проведена. Очень уж он до денег охоч был, сволочь такая. Слава богу, Жорж ей помог.

– А Жорж – это кто?

– Колбасник. Розовый такой. Мамин хахель. Это он ей топор дал (пауза), чтоб дровишки поколоть (хихикнула).

Она очень изысканно, только что не оттопырив мизинец, пропустила глоточек пива.

– И это еще не все,– продолжала она.– Вот я, сидящая здесь перед вами, выступала в качестве свидетеля на закрытом заседании суда.

Хмырь не дрогнул.

– Вы что, мне не верите?

– Конечно же нет. По закону нельзя, чтобы ребенок давал показания против родителей.

– Во-первых, от родителей остался только один, а потом вы явно ничего в этом не смыслите. Если бы вы приехали к нам в Сен-Монтрон, я бы вам показала тетрадку с вырезками из газет, где речь идет обо мне. К тому же, пока мама в каталажке сидела, Жорж подарил мне на рождество подписку на "Каталог подписки". Вы знаете этот "Каталог подписки"?

– Нет,– ответил хмырь.

– Идиот. А еще спорит.

– А почему ты давала показания на закрытом заседании?

– Что? Интересно?

– Не особенно.

– Какой вы все-таки притворщик.

И она вновь изящно, разве что не оттопырив мизинец, прихлебнула пива из стакана. Хмырь не дрогнул (пауза).

– Ладно, не берите в голову. Я вам все расскажу.

– Я слушаю.

– Ну вот. Надо сказать, что мама на дух не переносила папу, ну и папа, конечно, загрустил, а потом запил. А пил он по-черному. Так что, когда он был под мухой, надо было бежать куда подальше, потому что тут и кошка б не уцелела. Как в песне, знаете?

– Припоминаю,– сказал хмырек.

– Тем лучше. Так вот: как-то раз в воскресенье и пришла с футбольного матча, там играл "Санктимонтронский стадион" против "Красной звезды" из Нефлиза, в классе Б. Вы спортом вообще интересуетесь?

– Да. В основном кетчем.

Смерив взглядом тщедушного собеседника, Зази хихикнула.

– В зрительском весе, я полагаю,– сказала она.

– Не смешно,– холодно отозвался хмырь.

От злости Зази залпом допила пиво и заткнулась.