Текст книги "Зази в метро"

Автор книги: Раймон Кено

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

– Ну так вот...– сказала Мадлен.– Звонил мсье Габриель и сказал, что поведет девочку с собой в бар. чтобы она посмотрела его выступление. Нас с Шарлем он тоже пригласил, чтоб мы там помолвку отпраздновали.

– Так, значит, это Шарль?

– Не все ли равно кто. А он человек серьезный. и мы давно друг друга знаем.

Они продолжали широко улыбаться, глядя друг на друга

– Послушайте, мадам Марселина.– сказала Мадлен.– Что мне надеть?

– Ну,– тихо сказала Марселина.– На венчание надо что-нибудь в меру белое с элементами серебристой девственное! и

– Ну. насчет девственности не стоит преувеличивать.– сказала Мадлен.

– Так принято.

– И даже в бар для гомов?

– Это не имеет значения.

– Да, но если V меня нет совсем белого платья с элементами серебристой девственности, нет даже фартука с капюшоном и домашней блузки на подвязках! Ну что мне делать в таком случае? Скажите на милость, как мне быть?

Марселина опустила голову. Весь ее вид явно свидетельствовал о том, что она напряженно думает.

– В таком случае,– тихо сказала Марселина,– почему бы вам не надеть ваш малиновый пиджак с желто-зеленой плиссированной юбкой, которую я как-то видела на вас четырнадцатого июля.

– Вы обратили внимание на мой костюм?

– Да,– тихо сказала Марселина.– Я на вас их заметила. (Пауза.) Вы были прелестны.

– Как это мило с вашей стороны,– сказала Мадлен.– Так, значит, вы иногда меня замечаете?

– Да,– тихо сказала Марселина.

– А для меня,– сказала Мадлен,– вы такая красавица.

– В самом деле? – тихо спросила Марселина.

– О да! – ответила Мадо с большой убедительной силой.– Это уж точно да! Вы просто потрясающая женщина! Я бы очень хотела быть такой, как вы. У вас роскошная фигура. И к тому же вы такая элегантная!

– Не надо преувеличивать,– тихо сказала Марселина.

– Нет, нет. Вы действительно потрясающая женщина. Почему мы вас так редко видим? (Пауза.) Мы хотели бы видеться с вами чаще. Я (улыбнулась) хотела бы видеться с вами чаще.

Марселина опустила глаза и тихо порозовела.

– Да,– не унималась Мадлен.– Почему вы так редко показываетесь? Вы ведь такая цветущая, такая здоровая, если так можно выразиться, и к тому же красавица! Да, действительно, почему?

– Дело в том, что я не люблю выставлять себя на показ,– тихо ответила Марселина.

– Но можно ведь и без этого...

– Не настаивайте, дорогая моя, не настаивайте,– сказала Марселина.

И они замолкли, предавшись задумчивости и мечтаниям. Меж ними не спеша протекало время. Они слышали, как вдалеке на ночных улицах медленно спускают шины, а через приоткрытое окно было видно, как на крыше почти бесшумно свет луны отражается в поблескивании телевизионной антенны.

– Хорошо бы вам все-таки переодеться,– тихо сказала Марселина.– А то вы опоздаете к выходу Габриеля.

– Хорошо бы,– сказала Мадлен.– Значит, мне надеть тот самый пиджак цвета зеленого яблока с лимонно-апельсиновой юбкой, который был на мне четырнадцатого июля?

– Да-да. (Пауза.)

– Все-таки мне как-то грустно бросать вас здесь одну,– сказала Мадлен.

– Что вы, что вы,– сказала Марселина.– Я привыкла.

– И вас-таки...

В едином порыве они встали.

– Ну раз так, я, пожалуй, пойду переоденусь,– сказала Мадлен.

– Вы будете прелестны,– сказала Марселина, бесшумно подходя к ней вплотную.

Мадлен посмотрела ей прямо в глаза. Раздался стук в дверь.

– Скоро вы там? – заорал Шарль.

XIV

Как только все загрузились в такси, Шарль включил зажигание, и машина тронулась. Турандот сел рядом с ним. Мадлен – сзади между Подшаффэ и Зеленудой.

Мадлен посмотрела на попугая и затем обратилась ко всем присутствующим:

– А вам не кажется, что ему будет безумно скучно смотреть программу?

– Не беспокойся,– сказал Турандот, отодвинув стекло, отделяющее заднее сиденье от переднего, специально для того, чтобы слышать, что там, сзади, происходит.– Ты же знаешь, он всегда найдет, чем себя занять, если ему вступит. Может, и в номере Габриеля он найдет для себя что-нибудь интересное. Почему бы и нет, в конце концов?

– Ах, эти твари! Никогда не знаешь, что у них на уме,– сказал Подшаффэ.

– Болтай, болтай, вот все, на что ты годен,– отозвался Зеленуда.

– Вот видите,– сказал Подшаффэ,– они понимают гораздо больше, чем мы думаем.

– Это правда,– с чувством поддержала его Мадлен.– Чистая правда! Вот мы, например, разве мы понимаем чтобытанибыло в чембытанибыле?

– Што в чем?

– Ну, в жизни, например. Иногда кажется, что все как во сне.

– Так всегда говорят, когда идут под венец.– И Турандот звонко шлепнул Шарля по ляжке, отчего такси чуть не перевернулось.

– Отстань,– сказал Шарль.

– Да нет,– сказала Мадлен.– Дело не в этом. Я не только о женитьбе думала, я думала так, обо всем.

– Иначе нельзя,– сказал Подшаффэ тоном знатока.

– Нельзя, а то что?

– То, что ты сказала. (Пауза.)

– Все-таки жизнь (вздох) – тоскливая штука,– сказала Мадлен.

– Ты не права,– сказал Подшаффе.– Не права.

– Болтай, болтай, вот все, на что ты годен,– сказал Зеленуда.

– Однако скудный у него репертуар,– заметил Подшаффэ.

– Ты намекаешь на то, что он у меня бездарный? – крикнул Турандот через плечо.

Шарль, который никогда Зеленудой особо не интересовался, наклонился к его хозяину и тихо сказал:

– Спроси, как там со свадьбой. Все остается в силе?

– У кого спросить? У Зеленуды?

– Господи! Чего только не приходится выслушивать.

– Что, и пошутить нельзя? – примирительно сказал Турандот. И крикнул через плечо: – Мадо Ножка-Крошка!

– Сию минуту! – отозвалась Мадлен.

– Шарль спрашивает, хочешь ли ты еще, чтоп он был твоим мужем.

– Д-д-д-а,– уверенно сказала Мадлен. Турандот повернулся к Шарлю и спросил:

– Ты по-прежнему хочешь жениться на Мадо Ножке-Крошке?

– Д-д-да,– твердо ответил Шарль.

– В таком случае,– столь же твердо сказал Турандот,– объявляю вас мужем и женой.

– Аминь,– сказал Подшаффэ.

– Очень глупо! – рассердилась Мадлен.– Очень глупая шутка!

– Почему? – спросил Турандот.– Так ты хочешь или не хочешь? Надо как-то определиться.

– Да я не об этом. Просто вы глупо пошутили.

– А я не шутил, я серьезно. Я давно хочу, чтобы вы с Шарлем поженились.

– Не ваше это свинячье дело, мсье Турандот.

– Последнее слово все равно осталось за ней,– невозмутимо констатировал Шарль.– Приехали. Все на выход. Я поставлю машину и догоню вас.

– Слава богу,– сказал Турандот.– А то у меня даже шея заболела. Ты на меня не сердишься?

– Да нет,– сказала Мадлен.– На таких дураков, как вы, даже сердиться грех.

Роскошный адмирал в полном обмундировании распахнул перед ними дверь.

– Какая прелесть! – сказал он, глядя на попугая.– Птичка, что, тоже из этих? Зеленуда взбеленился:

– Болтай, болтай, вот все, на что ты годен.

– Ему, кажется, тоже неймется,– сказал адмирал.

И, обращаясь к вновь прибывшим, сказал:

– Вы гости Габриэллы? Я сразу просек!

– Послушай, ты, педик, не хами! – сказал Турандот.

– А вот этот вот тоже к Габриэлле? И он посмотрел на попугая так, как будто смотрел на него с величайшим омерзением.

– Он тебе что, мешает? – спросил Турандот.

– В какой-то степени,– ответил адмирал.– Я от птиц комплексую.

– Надо сходить к птицеаналитику,– сказал Подшаффэ.

– Я уже пытался анализировать свои сны,– сказал адмирал,– но они дурные какие-то. Ничего не получается.

– А что вам снится? – спросил Подшаффэ.

– Кормилицы.

– Ну и говнюк же вы все-таки,– пошутил Турандот.

Шарль наконец нашел место и поставил машину.

– Вы что, еще не вошли? – спросил он.

– Пришла тут и командует! – сказал адмирал.

– Я не люблю, когда со мной так шутят,– сказал таксист.

– Учту на будущее,– сказал адмирал.

– Болтай, болтай,– сказал Зеленуда...

– Ну и гвалт же вы здесь устроили,– сказал Габриель, выходя им навстречу.– Заходите, не бойтесь. Публика еще не собралась. Тут только туристы. И Зази. Заходите. Заходите. Сейчас повеселитесь в свое удовольствие.

– А почему, собственно, ты пригласил нас именно сегодня? – спросил Турандот.

– Вы ведь всегда окутывали стыдливым покровом двусмысленной тайны свои ночные занятия,– продолжил его мысль Подшаффэ.

– К тому же вы никогда не давали нам возможности видеть вас на сцене,добавила Мадлен.

– Да,– сказал Зеленуда.– Мы совершенно не понимаем как хик сего нунка, так и квид сего квода"(.Здесь этого теперь, так и зачем этого почему (лат.).)

Оставив без внимания реплику Зеленуды, Габриель таким образом ответил на предшествующие вопросы:

– Почему? Вы спрашиваете почему? Ах! Это странный вопрос, особенно если учесть, что сам не всегда знаешь, кто, кого, зачем и почему. Почему? Да, почему? Вы спрашиваете меня почему? О! Позвольте мне в это сладостное мгновенье сказать о слиянии бытия с почти ничем в горниле залогов и задатков. Почему, почему, почему, вы спрашиваете меня, почему? Вы что, не слышите, как трепещут глоксинии в эпиталамах?

– Ты это нам говоришь? – спросил Шарль, которому частенько доводилось решать кроссворды.

– Нет. Вовсе нет! – ответил Габриель.– Но посмотрите! Посмотрите!

Занавес из красного бархата как по мановению волшебной палочки разомкнулся точно по линии меридианы, открывая перед завороженными зрителями бар, столики, сцену и танцевальную дорожку "Старого ломбарда", самого известного в столице ночного бара для педиков,– а в столице, как известно, этого добра хватает. В этот сравнительно ранний час здесь ощущалось лишь весьма слабое оживление, вызванное совершенно нелепым для этих мест и в целом неожиданным присутствием учеников Цицерона Габриеля, среди которых царило и парило дитя Зази.

– Подвиньтесь, дайте им сесть, о благородные чужеземцы,– обратился к ним Габриель.

Туристы, испытывавшие к нему полное доверие, пришли в движение, чтобы дать возможность вновь прибывшим занять место в своем тесном кругу... Когда все как следует утрамбовались, Зеленуда был водружен на краешек одного из столиков. Он выразил свое удовлетворение при помощи разбрасывания во все стороны семечек подсолнуха.

Какой-то девушка в шотландском костюме – а именно официант, прикрепленный к означенному ночному заведению,– посмотрел на Зеленуду и поделился вслух своими наблюдениями.

– Бывают все-таки психи,– сказал он.– С попугаем я бы ни за что...

– А ты что же, жирный гом, думаешь, у тебя нормальный вид в этой юбчонке? – отпарировал Турандот.

– Оставь его в покое,– сказал Габриель.– Это его рабочая одежда. Что до Зеленуды – так это я его пригласил,– обратился он к шотландке,– так что ты уж заткнись и свои соображения оставь при себе.

– Здорово ты его,– сказал Турандот, торжествующе глядя на шотландку.Да, кстати, чем вы можете нас угостить? Шампанским или еще чем?

– Здесь без шампанского нельзя,– сказала шотландка.– Разве что виски закажете. Если вы вообще знаете, что это такое.

– Ионэтамнегаварит! – воскликнул Турандот.– Мне! Держателю кафе!

– Так бы сразу и сказали,– сказала шотландка, разглаживая юбочку тыльной стороной руки.

– Ну ладно, давай,– сказал Габриель.– Неси сюда нашу фирменную шипучку.

– Сколько бутылок?

– Все зависит от того, сколько это стоит,– сказал Турандот.

– Так мы ш договорились – я за все плачу,– сказал Габриель.

– О тебе-то я и пекусь,– сказал Турандот.

– Как эта цыпочка прижимиста, однако,– заметила шотландка. Ущипнув хозяина кафе за ухо, она тут же удалилась со словами:

– Я принесу большую.

– Что большую? – неожиданно вмешалась Зази.

– Он хотел сказать – двенадцать дюжин бутылок,– объяснил Габриель, привыкший мыслить масштабно.

Зази наконец соизволила обратить внимание на вновь прибывших.

– Эй, вы там! Человек с таксомотором! – обратилась она к Шарлю.Говорят, вы женитесь?

– Говорят,– коротко ответил Шарль.

– Значит, вы наконец нашли женщину, которая вам понравилась?

Зази наклонилась, чтобы получше рассмотреть Мадлен.

– Она?

– Здравствуйте, мадемуазель,– приветливо сказала Мадлен.

– Привет,– сказала Зази.

И она повернулась к вдове Авот'е, чтобы ввести ее в курс дела.

– Вот эти двое женятся,– сказала она, указывая пальцем на Шарля и Мадлен.

– Как это трогательно,– воскликнула вдова Авот'я.– А мой бедный Хватьзазад этой темной ночью, быть может, попал в какую-нибудь переделку. Что поделаешь! (Вздох.) Он сам такую работу выбирал. (Пауза.) Будет совсем смешно, если я вторично овдовею, даже не выйдя замуж.

И она пронзительно захихикала.

– Это что еще за ненормальная? – спросил Турандот у Габриеля.

– Представления не имею. Она целый день сегодня за нами бегает. Какого-то легавого по дороге подцепила.

– Покажи легавого.

– Его здесь нет. Погулять пошел.

– Не нравится мне эта компания,– сказал Шарль.

– Да,– сказал Турандот.– В этом есть что-то нехорошее. Это может плохо кончится.

– Да вы не волнуйтесь,– сказал Габриэль.– Вы

совершенно напрасно беспокоитесь. Вот и шипучее пойло принесли. Урра! Пейте-напивайтесь, друзья мои, и вы, туристы! Угощайся, любимая племянница, и вы, о нежные жених и невеста. Действительно! Не надо забывать жениха и невесту! Тост! Тост за жениха и невесту!

Растроганные туристы хором исполнили хэппи-бер-сдей туйу и несколько разнюнившихся официантов-шотландок вовремя смахнули нарождавшуюся слезу, способную испортить любой макияж.

Габриель постучал по рюмке газовой зажигалкой и тут же добился полной тишины – так велик был его авторитет. Он сел верхом на стул и сказал:

– Итак, мои агнцы, и вы, глубокоовечные дамы, сейчас вы наконец сможете в полной мере оценить мои творческие возможности. Вы уже давно знаете – хотя некоторые из вас узнали об этом совсем недавно,– что я занимаюсь хореографией и что это главное вымя кормящей груди моих доходов. Надо же на что-то жить, правда ведь? А чем мы живем, позвольте вас спросить? Дуновением времени конечно же,– я бы сказал, хотя бы отчасти, и оно же нас и губит,– но в большей степени мы существуем за счет живительной субстанции, имя которой – деньги. Это медоточивое, вкусовое, полигенезное вещество испаряется с необыкновенной легкостью, однако добывать его приходится в поте лица своего, по крайней мере, эксплуатируемым мира сего – к ним отношусь и я,– а возглавляет их список некто по имени Адам, которого, как известно, преследовали разные там Элохимы. Несмотря на то что его содержание в Эдеме обходилось им совсем недорого с точки зрения и в представлении наших современников, они послали его в колонии обрабатывать землю и выращивать грейпфруты, и в то же самое время запретили гипнотизерам обезболивать роды его супруги и вынудили змиев пуститься наутек. Одним словом, форменная библейская ерунда и нелепица. Что бы там ни было, я смазал свои коленные суставы вышеупомянутым потом лица своего и именно в этом эдемообразном и адамическом духе зарабатываю себе на жизнь. Через несколько минут вы увидите меня на сцене, но будьте внимательны! Не ошибитесь! В моем исполнении вы увидите не просто номер стриптиза. Вы увидите нечто высокохудожественное! Искусство с большой буквы!

126

Имейте это в виду! Искусство, состоящее из девяти букв, а слова из девяти букв намного качественнее слов, например, из пяти букв, которые так сильно засоряют разного рода грубостями чистый источник французского языка, не говоря уже о словах из трех букв, которые, быть может, даже превосходят их в этом. Заканчивая свою речь, мне остается лишь выразить вам свою благодарность и признание за те нескончаемые аплодисменты, которые прозвучат в мою честь и во славу моего искусства! Благодарю вас! Заранее благодарю! Еще раз благодарю!

И неожиданно для всех амбал удивительно легко вскочил с места, сделал несколько прыжков, взмахнув руками за спиной, изображая летящую бабочку.

Этот краткий экскурс в его артистическую деятельность был воспринят туристами с небывалым энтузиазмом.

– Gо *, женщина,– кричали они, подбадривая его.( Иди... (англ.))

– Таффай! – заорал Турандот, который никогда не пил такого хорошего шампанского.

– Какая он шумная, однако,– сказала одна из официанток-шотландцев.

Тем временем посетители толпами вваливались в бар – их выбрасывали у входа привычные для этих мест автобусы. Габриель внезапно вернулся и сел на свое место с мрачным видом.

– Вам нехорошо, мсье Габриель? – заботливо спросила Мадлен.

– Мне страшно выходить на сцену.

– Модак,– сказал Шарль.

– Опять мне не везет,– сказала Зази.

– Нельзя нас так обижать,– сказал Турандот.

– Болтай, болтай, вот все, на что ты годен,– сказал Зеленуда.

– А эта тварь все к месту говорит,– сказала одна из официанток-шотландцев.

– Не робей, Габи,– сказал Турандот.

– Ты представь себе, что мы самые что ни на есть обычные зрители,сказала Зази.

– Ну уж ради меня-то можно,– жеманно промямлила вдова Авот'я.

– Вас я в гробу видал,– сказал Габриель.–Друзья мои,– обратился он ко всем остальным.– Нет! Дело не в этом! (Вздох, пауза.) Мне так жаль, что Марселина вместе с вами не сможет увидеть меня на сцене.

Объявили первый номер программы: это была карамба в исполнении двух премиленьких негров с Мартиники.

XV

Марселина уснула в кресле. Но что-то заставило ее проснуться. С трудом открыв глаза, она посмотрела на часы и, не узрев ничего особенного, наконец сообразила, что кто-то тихонько стучится в дверь.

Она быстро потушила свет и затаилась. Это не мог быть Габриель: когда он вернется со своей компанией, тут конечно же будет такой гвалт, что вся округа проснется. Это не могла быть и полиция, поскольку солнце еще не взошло. Что до предположения, что это домушник, который покушается на Габриелевы бабки, то оно могло вызвать только улыбку.

Все затихло. Потом кто-то принялся поворачивать дверную ручку. Поскольку это ни к чему не привело, этот кто-то принялся ковыряться в замке. Ковырялся он довольно долго. "Ну, сапожник",– подумала Марселина. Наконец дверь открылась.

Он вошел не сразу. Марселина дышала так тихо и так осторожно, что вошедший вряд ли даже мог расслышать ее дыхание.

Наконец он сделал шаг вперед. На ощупь начал искать выключатель. Нашел. И в передней зажегся свет.

Марселина сразу же узнала его по силуэту: это был человек, называвший себя Педро-Излишком. Но когда он зажег свет в комнате, она подумала, что ошиблась, ибо на нем не было ни усов, ни темных очков.

Он держал в руках ботинки и улыбался.

– Что, перетрухали? – спросил он галантно.

– Не-а,– тихо ответила Марселина. Пока хмырь сидел и молча надевал ботинки, она убедилась, что ее первое предположение не было ошибочным. Это был тот самый хмырь, которого Габриель спустил с лестницы.

Обувшись, он снова с улыбкой посмотрел на Марселину.

– На сей раз,– сказал он,– я бы с удовольствием выпил стаканчик гранатового сиропа.

– Почему "на сей раз"? – спросила Марселина, загоняя последние слова в кавычки.

– Вы меня не узнаете?

Марселина помолчала, потом кивнула (жест).

– Вам, наверное, интересно знать, зачем я пришел сюда в столь поздний час?

– Вы тонкий психолог, мсье Педро.

– Мсье Педро? Откуда взялся этот "мсье Педро?" – спросил сильно заинтригованный хмырь, присовокупив с обеих сторон к мсье Педро по нескольку кавычек.

– Сегодня утром вы сами так представились,– тихо ответила Марселина.

– Ах, да! – непринужденно сказал хмырь.– Я совсем забыл. (Пауза.)

– Так что? Вам не интересно знать, зачем я сюда пришел в столь поздний час?

– Нет, не интересно.

– А жаль, потому что я бы вам ответил, что пришел, чтобы выпить с вами по стаканчику гранатового сиропа.

Марселина молча обратилась к себе, чтобы поделиться следующими соображениями: "Он хочет, чтобы я сказал ему, что он выбрал дурацкий предлог, но я не доставлю ему такого удовольствия! Нет уж, не доставлю".

Хмырь осмотрелся.

– Это что там внутри? – спросил он, указывая на отвратительного вида буфет.

Поскольку Марселина так и не ответила ему, он пожал плечами, встал, открыл буфет, вынул бутылку и два стаканчика.

– Выпьете немного? – предложил он.

– Я после этого не усну,– тихо ответила Марселина.

Хмырь не стал настаивать. Выпил один.

– Жуткая гадость,– заметил он вскользь. Марселина от комментариев воздержалась.

– Они еще не вернулись? – спросил хмырь, просто чтобы что-нибудь сказать.

– Вы же сами видите. А то бы вы уже давно были внизу.

– Габриэлла,– сказал хмырь мечтательно. (Пауза.) – Забавно (Пауза.) Определенно забавно. Он допил стакан.

– Бр-бр-бр, какая гадость! – пробормотал он. И в комнате вновь воцарилось молчание. Наконец хмырь решился.

– Ну вот...– сказал он.– Я должен задать вам ряд вопросов.

– Задавайте,– тихо ответила Марселина,– но я не стану на них отвечать.

– Придется,– ответил хмырь.– Я инспектор полиции Бертен Пуарэ.

Марселина рассмеялась.

– Вот мое удостоверение,– сказал хмырь обиженно.

И он показал его издалека Марселине.

– Оно поддельное,– сказала Марселина.– Это сразу видно. А потом, если бы вы были настоящим полицейским, вы бы знали, что следствие таким образом не ведется. Вы даже не дали себе труда прочесть какой-нибудь полицейский роман, французский, разумеется, из которого вы могли бы почерпнуть соответствующую информацию. Вы можете лишиться своего звания: взлом замка, нарушение неприкосновенности жилища...

– И может быть, не только жилища.

– Что вы сказали? – тихо спросила Марселина.

– Так вот,– сказал хмырь.– Я жутко в вас втюрился. Как только я вас увидел, я подумал: "Жить не смогу на этом свете, если в конце концов ее не трахну", и еще: "Надо сделать это как можно быстрее". Я не могу ждать. Я страшно нетерпелив. У меня характер такой. И тогда я подумал: "Сегодня вечером я исполню задуманное, поскольку она, моя божественная возлюбленная,вы то есть – будете одна-одинешенька в своем гнездышке, так как все остальные обитатели этого дома, включая идиота Турандота, пойдут в "Старый ломбард" любоваться прыжками Габриэллы. Габриэллы (пауза). Забавно (пауза). Определенно забавно.

– Откуда вы все это знаете?

– Я ведь инспектор Бертен Пуарэ.

– Идите врать! – сказала Марселина, внезапно меняя стилистический регистр.– Признайтесь, никакой вы не фараон.

– Вы думаете, что фараон, как вы выразились, не может быть влюблен?

– Тогда вы просто дурак.

– Но и полицейские иногда умом не блещут.

– Нет, вы просто махровый дурак.

– Так вот какое впечатление на вас произвело мое признание? Признание в любви?

– Неужели ж вы думаете, что я лягу в постель только потому, что меня об этом кто-то попросит?

– Я искренне надеюсь, что мое обаяние не оставит вас в конце концов равнодушной.

– Господи, чего только не приходится выслушивать.

– Вот увидите. Поговорим пяток минут, и мое обаяние на вас подействует.

– А если не подействует?

– Тогда я просто сразу же наброшусь на вас.

– Что ж, давайте. Попробуйте.

– О, у меня еще есть время. Я в последнюю очередь прибегну к способу, который, надо сказать, столь противен моему естеству.

– Вам надо бы поспешить. Скоро вернется Габриель.

– Как бы не так. Сегодня он раньше шести не вернется.

– Бедная Зази,– спокойно сказала Марселина,– она очень утомится, а ведь у нее поезд в шесть шестьдесят.

– Плевать нам на Зази. Ненавижу девчонок! Такие тщедушные! Брр! И вот такая импозантная женщина, как вы... Черт побери!

– Да, но тем не менее вы за ней все утро бегали. Бедная девочка!

– Я бы не сказал. Потом ведь это я ее к вам привел. Мой рабочий день только начинался. Но когда я увидел вас...

Ночной гость посмотрел на Марселину с выражением глубокой печали на лице, потом энергично схватил бутылку с сиропом, наполнил этим пойлом свой стакан, содержимое которого разом проглотил, возвратив на стол несъедобную его часть, как это принято делать с косточкой от отбивной или хребтом камбалы.

– Фу, какая гадость,– сказал он, заглатывая напиток, который сам выбирал и который экспрессом отправил в желудок – способ потребления, пригодный скорее для водки.

Он вытер липкие губы обратной стороной ладони левой руки, а затем перешел к объявленному ранее сеансу соблазнения.

– Лично я,– сказал он так, между прочим,– очень ветреный мужчина. Эта деревенская девчонка ни капли не заинтересовала меня, несмотря на свои страшные истории. Я сейчас говорю о своих утренних занятиях. Но днем я сразил бабу из высшего света, на первый взгляд во всяком случае. Баронессу Авот'ю. С ее стороны – роковая страсть. За пять минут жизнь ее перевернулась. Нужно сказать, что тогда я был одет в прекрасные одежды регулировщика. Я это обожаю. Как я развлекаюсь в этой форме, вы даже представить себе не можете. Больше всего я люблю останавливать такси и садиться в них. Эти болваны за рулем обычно прийти в себя не могут. Я приказываю отвезти меня домой. Болван в отпаде. (Пауза.) Вам может показаться, что я сноб, не так ли?

– У всех свои причуды.

– Я по-прежнему не произвел на вас впечатления?

– Нет.

Бертен Пуарэ кашлянул два-три раза, потом продолжил так:

– Сейчас я вам расскажу, как я встретился с вдовой.

– Какого черта? – тихо сказала Марселина.

– Как бы то ни было, я запихнул ее в "Старый ломбард". Что до меня, то меня совершенно не трогают сценические подвиги Габриэллы, меня волнуете только вы!

– Послушайте, Педро-Излишек, вам не стыдно?

– Стыдно... стыдно... легко сказать. Можно ли быть деликатным, когда сплетничаешь? (Пауза.) А потом, не называйте меня Педро-Излишек. Это меня раздражает. Я взял это прозвище с потолка, придумал специально для Габриэллы (Габриэллы!), но я не привык, чтоб меня так называли. У меня есть другие имена, которые меня гораздо больше устраивают.

– Бертен Пуарэ, например?

– Например. Или другое, которым я пользуюсь, когда облачаюсь в полицейскую форму. Он вдруг занервничал.

– Облачаюсь,– повторил он с горечью.– Можно так сказать – облачаться? Ублажаться – да, обла-жаться – тоже, но – облачаться? Что вы об этом думаете, красавица?

– Ублажайтесь в другом месте.

– Это не входит в мои намерения. Итак, когда я облачаюсь...

– Наряжаетесь.

– Да нет же! Совсем нет! Это совсем не маскарад. Кто вам сказал, что я на самом деле не полицейский?

Марселина пожала плечами.

– Ладно, облачайтесь на здоровье.

– Облочайтесь, моя красавица! Нужно говорить:

"облочайтесь"!

Марселина расхохоталась.

– Облочайтесь! Да вы же в этом ничего не понимаете. Говорят: облачайтесь.

– Не может быть.

Вид у него был обиженный.

– Посмотрите в словаре.

– В словаре? Но у меня нет с собой словаря. И дома тоже нет. Напрасно вы думаете, что у меня хватает времени на книги. Я ведь так занят.

– У нас тут есть словарь (жест).

– Черт подери! – он был ошеломлен.– Вдобавок вы еще и интеллектуалка.

Но он при этом не сдвинулся с места.

– Вы хотите, чтобы я сама за ним сходила?

– Нет уж, я сам пойду, ублажусь, точнее облажаюсь.

Неуверенным шагом он направился к полке, снял словарь, стараясь не упустить Марселину из вида. Потом он вернулся с книгой и принялся ее штудировать, с головой погрузившись в работу.

– Посмотрим-ка... Оберкампфф, Оберо, король Эльфов, Оберт... здесь этого нет...

– Нужно посмотреть перед розовыми страничками.

– А что на розовых страничках? Готов поспорить, что пошлятина какая-нибудь, я не ошибся, это по-латыни: "Фер'гисс майн нихьт ', веритас одиум понит, виктис хонос 2..." (' Не забывай меня (нем.). 2 Истина рождает ненависть, побежденным – честь (лат.).) Здесь тоже нету.

– Я же вам сказала: перед розовыми страницами!

– Черт! Это же ужасно трудно. А, вот, наконец-то. Слова, которые все знают: "обладиться", "облаживать", "облатка", "облаточный", а, вот! Нашел. Начинается в самом верху страницы. "Облачаться". Да еще с ударением на ударном слоге. Да: "облачаться". "Я облачаюсь", вы видите, я правильно говорил. "Ты облачаешься, он облачается, мы облачаемся, вы облачаетесь", а вы правы, вы облачаетесь... забавно, определенно забавно. Надо же! А разоблачаться? Посмотрим, разоблачаться! Ну-ка! "Разобидеть"... "разобидеться"... А, вот! "Разоблачаться" – возвр. глаг., спрягается, как "облачаться". Таким образом говорят:

разоблачайтесь! Вот именно,– взревел он внезапно,– разоблачайтесь, красавица! И по-быстрому! Догола, догола!

Глаза его налились кровью. Тем более что Марселина совершенно бесследно и не менее внезапно исчезла.

Держась одной рукой за выступы стены – в другой у нее был чемодан,– она без всякого труда спускалась вниз. Теперь ей надо было сделать лишь небольшой прыжок в три с лишним метра, и вот она уже на тротуаре.

Марселина свернула за угол и исчезла.

XVI

Хватьзазад снова облачился в форму легавмена. На маленькой площади, неподалеку от "Старого ломбарда", он меланхолически ждал закрытия этого заведения. Он задумчиво (казалось) смотрел на группу бродяг, уснувших на решетке вентиляционного люка метро. Они наслаждались средиземноморским теплом, исходившим из этого отверстия, которое, несмотря на забастовку, продолжало его источать. Несколько мгновений он думал о зыбкости человеческого бытия, тщетности усилий как грызунов, так и человекообразных, после чего принялся завидовать – секунды две-три, не больше, ведь во всем надо знать меру – судьбе этих обездоленных, пусть обездоленных, но не отягощенных грузом социальных обязанностей и светских условностей. Хватьзазад вздохнул.

На его воздыхания эхом отозвался еще более надрывный всхлип, что вконец смутило Хватьзазадовы мечтания. "Шоэто, шоэто, шоэто",– подумали Хватьзазадовы мечтания, облачаясь, в свою очередь, в легавменские доспехи и, тщательно прочесав зорким глазом окружавшую его темноту, обнаружили источник означенного звука в лице некоей развалившейся на скамейке личности. Хватьзазад приблизился к ней со всеми обычными мерами предосторожности. Что до бродяг, то они продолжали спать, чувствуя, что рядом ходят такие же, как они.

Личность делала вид, что дремлет. Хватьзазаду от этого легче не стало, но тем не менее он обратился к ней в следующих выражениях:

– Что вы здесь делаете? В столь поздний час?

– А вам-то что? – отозвался этот некто по имени X.

Хватьзазад, кстати говоря, задался тем же вопросом, когда формулировал свои собственные. Да, действительно, ему-то что до этого? Все дело было в его профессии, его внешнем обличье, но, с тех пор как он потерял Марселину, ему все чаще и чаще хотелось размягчить коросту своих поступков в сперме неудовлетворенных желаний. Борясь со своим пагубным влечением, он продолжал беседу.

– Как это что? – сказал он.– Это касается меня непосредственно.

– В таком случае,– сказала личность,– это. совсем другое дело.

– Значит, вы позволите мне вновь сформулировать поставленного мною ранее здесь при вас вопроса?

– Вопрос, а не вопроса,– сказала тень.

– Вопроса,– сказал Хватьзазад.

– Вопрос, без "а".

– Вопрос,– наконец согласился Хватьзазад.– Ах, эта грамматика! Я в ней не силен. Это меня и подкосило. Ладно, не будем об этом. Ну так?

– Ну так что?

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Я ведь забыл, что за вопрос. Уш сколько времени прошло.

– Значит, мне повторить?

– Неплохо бы.

– Как это утомительно.

Хватьзазад воздержался от очередного вздоха, боясь реакции своего собеседника.