Текст книги "Анатомия Комплексов (СИ)"
Автор книги: Райдо Витич
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)
Райдо Витич
Анатомия Комплексов
Лицом к лицу, лица не увидать,
большое видится на расстоянии.
С. Есенин.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ГЛАВА 1
ГОД СПУСТЯ.
– Опять хэчи…
– Да и бог с ним, – беззаботно махнул рукой Серега и прилег на колени девушке.
Та хмыкнула: нахал, однако! И затянулась, пустила сизый дымок вверх: класс! Тонкая, коричневая сигаретка тлела в пальцах, распространяя мятный аромат. По вкусу ни дать, ни– взять «More» с ментолом, словно Сергей сбегал на Землю, в ближайший ларек, и прикупил, по случаю, пачку.
– Кудесник ты, братец. Где берешь, интересно?
Парень самодовольно улыбнулся.
– Коммерческая тайна.
– Ага? – покосилась на него девушка и вновь с удовольствием затянулась.
– Ты б на земле в таком виде не сидела, запачкаешься, твой неладное заподозрит.
– Да, ладно, – беспечно отмахнулась девушка, поправляя сползшую с плеча бретельку из страз, – не заподозрит. И потом – ну, покурила и что? Не марихуана ведь.
– А ему без разницы, – хмыкнул парень.
– Ой, да хватит пугать, подумаешь…Ты-то что переживаешь?
– Здрасте! Догадайся. Кто тебе их поставляет?
– А кто знает? – удивилась Алена. – Не бойся, соотечественник, не предам, буду как партизанка на допросе. Да и потом, что он тебе сделает? Ты ведь не тэн уже – вольнонаемный канно, закончилась его власть…
И замерла, вытаращив глаза. Сигаретка прилипла к губе, а рука застыла на полпути к ней.
– Алэна!!! – пронеслось над туглосом, как смерч. Муж орал, как Тарзан, требуя жену пред свои светлые очи так, что туча кристаллов осыпалась с листьев на головы незадачливым курильщикам.
Девушка сорвалась, выронив окурок за шиворот поднимающемуся парню, и тот взвыл в унисон мужнину реву.
– Тихо ты! – одернула Алена, стоя на коленях и пытаясь сквозь листву кустарника увидеть любимого.
– Ё!!!Ё!!Ё!! – то ли скулил, то ли выл за спиной Серега, прыгая и извиваясь, как угорь в попытке выудить злосчастный окурок, который уже жег в районе ягодиц.
– Ладно, землянин, пошла я, – поднялась девушка, так и не углядев суженого и подобрав полы платья, спешно потрусила по грядкам, на ходу придумывая причину своего отсутствия.
– Ё…А…Т… У-у, тьфу, – попытался высказать Сергей все, что о ней думает, но та не услышала, стремительно удаляясь от земляка.
– Где ты была?! – рявкнул Рэйсли, насупив брови. Грозный вид стоящего на верхних ступенях великана внушал опасение, и Алена вымучив покаянно-невинную рожицу, сунула в лицо любимому пучок недозрелых футуги, сорванных по дороге.
– Травку щипала…э-э-э, в смысле рвала, в смысле люблю ее…э-э-э.
Рэй выхватил охапку неровных стеблей и, не глядя откинув, выдохнул в лицо жене:
– Еще раз покуришь – курить будет нечем! Поняла?!
Алена вжала голову в плечи, хлопнула ресницами и попыталась собрать разбежавшиеся от страха мысли. Удалось через минуту, и она согласно закивала …монументальной спине. Лоан, не дождавшись, развернулся и, заложив руки за спину, зашагал в здание. Девушка бодро затрусила следом, старательно заглядывая в хмурое лицо:
– А чего так рано?
– Соскучился, – буркнул тот.
– Ой, а я-то как! – всплеснула она ладошками, мысленно желая суженному провалиться к собратьям – в тартарары. – А что злой такой? Устал? Замучили на совете, да?
«‘Замучили»’,– зыркнул на нее Рэй: «Блокаду продлили еще на полгода!» Но Алене об этом не скажешь, не в курсе она, да и незачем голову лишним забивать, не ее это ума дело.
Лоан лег на софу, вытянув ноги, и хмуро поглядывал на жену, но уже не сердился – лукавил. А та начала его наглаживать, ластилась, пытаясь привести в благодушное настроение, прошедший день пересказывала.
Рэй делал вид, что слушает, а сам пытался найти причину растущего в душе беспокойства.
На поверхности вроде бы все, как обычно – спокойно. Ну, продлили блокаду – неудача, но не проигрыш и тем более не повод для тревоги.
Гвидэр? Нет. Старик на удивление благодушен к младшему сыну и, как—будто, не помнил былых распрей и претензий. Тих, неприметен, ровен, что с ним, что с Илланом, не лезет в дела, не учит, не насилует своими архаичными догмами и занят, кажется, только внуками. С утра до ночи возится с малышами вместе с няньками и Аленой, словно нет для него большей радости и лучшего занятия. Нет, старик нипричем.
Дети? Что Рэнгольф, что Эйфия, удивительно подвижные, здоровые и умные карапузы, милейшие создания, глядя на которых Рэйс испытывал небывалое счастье и огромную гордость. Они росли быстро и не доставляли ему ни хлопот, ни особых волнений, разве когда Алена испуганно завопит, оповещая, как ультразвуковая кнопка экстренной связи, что его сынок опять чуть не съел алмаз или Эйфия побила брата носителем информации, приходилось разбираться, больше успокаивая супругу, чем детей.
Алена? …Да, наверное. Вот причина его безотчетной тревоги, словно он чует что-то подспудное, еще не случившееся, но уже подошедшее вплотную, нависшее над головой и неизбежное, как хошотт. Но что?
Его жена почти не изменилась за это время. По-прежнему остра на язык, невоздержанна, импульсивна. Ее переполняла жизненная сила, выплескиваясь наружу и грозя то и дело затопить кого-нибудь. Ему было трудно держать ее в узде, а иногда и просто невозможно. Он так и не смог избавить ее от многих комплексов, искоренить врожденное упрямство и привычку поспешно делать выводы, основываясь на глупую земную мораль.
32 года он не утруждал себя повторениями, объяснениями, но вот уже второй год до мозолей на языке пытался втолковать жене простые истины, по сто раз на дню повторяя не приказы – просьбы! И безрезультатно!
Алена старательно отталкивала действительность, с наслаждением лелеяла свои иллюзии на счет человеческой сущности, упрямо не только не слушала его, но и не слышала. Ее вывернутая наизнанку психика не желала прислушиваться ни к пожеланиям, ни к советам, а уж знания в любой форме и проявлении вообще считала излишними. Подобные инсинуации женской психики раздражали его чрезмерно и до крайности выводили из себя.
И все же он пытался. Сцепив зубы, спокойно и доходчиво объяснить очевидное, не давя на хрупкую оболочку, не уничижая, а поправляя, направляя бережно и терпеливо. И молил об одном: помоги ему, Модраш, укрепи и надели безграничным терпением.
Наделял, пока. Но источник явно начинал иссякать.
Взять хотя бы ее подруг, которых, дай ей волю, стало бы больше, чем могла бы вынести самая общительная личность. Они абсолютно не нравились Лоан, но и серьезно беспокоили. Он, конечно, минимизировал их количество до трех, но и с этими ему хватало хлопот.
Зила. Бельфорка искусственного происхождения, тэн, служанка, а стала доверенным лицом сегюр-мэно и ходит надутая от чувства собственной значимости, того и гляди, начнет сегюр указывать, когда ему пообщаться с женой, а когда и мимо пройти.
Массия – истинная флэтонка, жена троуви Иллана, хитрая, расчетливая лицемерка, четко и ревностно хранящая интересы мужа. Как и для любой флэтонки – Монтррой и ребенок для нее превыше всего. Да. Она родила окэсто, словно специально, чтоб сблизиться с доверчивой землянкой. Какой шикарный повод, общая тема для разговоров – где совет попросить, где самой посоветовать, а заодно и выведать что-нибудь. И главное – как вовремя. Пошла к сленгирам после того постановления Гвидэра и вот, через 5 месяцев после рождения наследников, запищал окэсто и в семье троуви.
Да, хорошо, что Рэй не делится с Аленой ни своими планами, ни мыслями, и тем более не посвящает в суть дел и возникших проблем, иначе, однозначно, та между делом, по недомыслию и в связи с природной женской болтливостью рассказала бы Массии, а та передала мужу.
А еще Эльхолия. Посмотришь – ангелочек наивный, ранимое, кроткое создание, хрупкое и неприспособленное. Цветок оранжерейный. А на деле – мония! На Массию глянь – сразу все ясно, крупными буквами, на лбу написано: стерва. Во избежание тяжких психических повреждений ближе, чем на эпс [1]1
1,4 Километра.
[Закрыть] не подходить! А здесь? На лице одно – в душе другое…Ах, вот оно в чем дело!
Рэйс резко сел:
– Завтра свадьба Иллана!
– Ну, и? – поджала губы Алена, с осуждением поглядывая на мужа: ему про одно, он про другое – чурбан бесчувственный! – До сих пор забыть не можешь? Сколько уж прошло, а ты все злобствуешь.
Рэй скривился.
– А тебе бы все убогих по голове гладить.
– Да! Братец твой, между прочим, сволочь редкостная. Эльхолия и так с ним наплакалась, а, сколько еще отрицательных эмоций получит, ясновидцем быть не надо, так ясно. Одно не пойму – зачем она за него выходит?
– Ты землянка, дитя чужого общества, поэтому ищешь мифическую любовь, она – реальную выгоду.
– Ага? И в чем ее выгода? А его?
– Она станет сегюр-мэно. Он повысит свой статус и соответственно повысится пиетет.
– Вот счастье-то, – всплеснула ладонями девушка.
Но Рэй уже не смотрел на жену, два и два складывал, пытаясь предугадать события.
Брат женится, хотя невооруженным глазом видно – к невесте его тянет, как Рэйсли к Массии. Но статус. И Монтррой. Неудобно брату сестру вернуть, объяснять придется, а что? Какие доводы привести? Рассердится троуви и сложит свои полномочия, один Иллан останется и сам понимает – оконфузится на первом же совете. Правитель из него, как из Алены тэн. Это Рэй знает, что Монтррой ни за что с должностью троуви не расстанется – честолюбив и тщеславен донельзя. Да, и отправь Эльхолию – совет не поймет, посчитает его несостоятельным, раз ответственности за жену боится. И отец не позволит – мгновенно все просчитает и быстро старшего охладит. Значит, свадьба состоится – точно. А если сложить остальное?
Полгода назад погибли Анзифэр и Клогорст, те самые, что указ отцовский подписывали. Странные смерти, скоропостижные. Сейфер неисправный – вот диво – то. Понятно, кто-то помог ему в неисправности.
Опять же, последний из троицы – Лангрэйф не далее, как две недели назад, ушел к праотцам. Лег спать и не проснулся. Стар был – 312 лет. Для фэсто хорошо пожил. Может, и правда, надоело старику воздухом дышать, устал, а может, и помог кто-то… Н-да, догадка, но не факт.
Трое из совета ушли и трое пришли – сыновья, и, насколько Рэйсли известно, в прекрасных отношениях с Илланом. Покровительствует им и его троуви, не открыто, конечно, и по мелочам.
Остается главный свидетель той ночи, зачинщик перемирия – Гвидэр. И если движение вокруг Рэйсли разгадал правильно, если за всем этим действительно что-то есть, значит, гипотетический недруг дождется смерти отца, и попытается стравить старшего сегюр с младшим. Это самое легкое – Алена и дети. Они, кстати, очень значимые фигуры в данном раскладе и ненужные, более того – опасные… Наверняка, их попытаются убить.
Но опять же это лишь гипотеза.
Нет, что-то не вяжется. Кто же у нас такой умный? Настолько влиятельный? Иллан? Спорно. Помолвка многое изменила и в его жизни, и в характере. Постепенно братца стали утомлять забавы с тэн. В сепришах он появлялся все реже и реже, впрочем, и дома-то старался не сидеть, мотался по советам, другим планетам – связи налаживал. И что их налаживать? Понятно – бегал от невесты под благовидным предлогом. Быстро она ему надоела, а объясниться, изменить положение дел не решался.
Алена тяжело вздохнула и вышла из комнаты: хватит ей с истуканом разговаривать.
Девушка пошла в детскую.
Эту комнату охраняли сильней Форт-Нокс, а детей лучше, чем президентов на Земле. Сенсорные стойки у входа просветили ее насквозь, идентифицировали и, наконец, впустили.
На двух сказочных кроватках, в виде распустившихся цветочных бутонов, мирно посапывало два чуда, национальное, флэтонское достояние, сокровище династии Лоан, гордость и счастье Рэйсли, предметы его пристального внимания и обожания, маленькие, непоседливые проказники. Жаль только, назвали их, ее не просясь. Постановил Лоан самолично – быть сыну Рэйнгольфом, а дочери Эйфия – все, носить деточкам признак самодурства папашиного до самой смерти. Лучше б Гаврюша да Марфуша назвал, Алена б это проще перенесла, спокойнее.
Ничего, приспособилась, сына Рэнни зовет, а дочь Эя, а когда папочка не слышит – просто Фея, а что? Очень похожа, и для языка не так обременительно.
Мальчик спал, широко раскинув руки и чуть приоткрыв рот, длинные ресницы подрагивали, лицо сосредоточенное, немного хмурое.
Рэнгольф – русоволосый, синеглазый, смышленый и верткий мальчишка, такой же вредный и упрямый, как отец. Замкнутый, странный, из тех, про кого говорят – сам себе на уме. Подойдет к матери, обнимет ручонками, вперит синие огромные глазища, не по-детски серьезные и внимательные, и будет пристально следить за ней, пока та его гладит, потом резко сорвется и забудет, что она здесь.
Алена не знала, как себя с ним вести, терялась.
Эйфия другая, более живая, смешливая, озорная, непоседливая. Везде ей свой нос сунуть надо, все узнать: то колье материно на вкус попробовать, то разломать построенный братиком замок, чтоб узнать, что ж там внутри, а потом еще и Рэйнгольфа кубиком по голове брякнуть, чтоб не возмущался. Ее если и приласкаешь, то лишь, когда спит, в другое время недосуг девочке на материнские нежности время тратить, посидеть спокойно рядом или на коленях. Только обнимешь, прижмешь, увернется проказница, надует губки, лукавые голубые глазки сощурит и зальется смехом, убегая.
Она даже спала беспокойно: ворочалась, брыкалась, вскидывала ручки, морщилась и смеялась. От нее исходил чудный аромат, напоминающий Ворковской дом – девочка пахла мандаринами, хвоей и морозной свежестью, словно в новый год в сосновом бору разом очистили ящик цитрусов.
Алена улыбнулась, склоняясь над спящей дочерью, протянула ладонь, чтоб погладить, убрать непослушные, точь в точь, как у отца, трехцветные локоны, упавшие на щеку, и вздрогнула. Прямо перед ней выросла степцерка, уставилась рысьими черными глазами, не мигая, настороженная, натянутая, как струна, того и гляди, зубами в ладонь вцепится.
– Фу! – брякнула Алена, и та, презрительно скривившись, нехотя отошла, но взгляд так и не отвела. «Церберы!» – качнула головой девушка. Странные, страшные, не женщины, а меч самурая. Худые, высокие, плоские и словно резиновые – не поймешь, где локти, где колени. Взгляды, что бритва, кошачья грация, реакция под стать Лоан и силы не меньше.
Нагнал их сюда Рэй, детям в услужение, целый батальон. Ух, как Алена их не любила, но с мужем не поспоришь. Он и полемики не устраивал, не объяснял, поставил пред фактом и хоть ногами топай от злости – бесполезно.
Спасибо, Серега пояснил: степцерки – лучшие охранники, опасность за версту чуют, спят, как флэтонцы, по два часа, сильны, быстры и злобны, как ягуары, зорки, как орлы, преданны, как не каждая собака, а детей любят больше жизни и раз присягнув в верности, беречь будут, пуще глаз своих, и умрут, если надо, безропотно, до последней капли своей оранжевой крови, защищая подопечных.
И возник у Алены по этому поводу один вопрос: от кого же им детей с таким рвением защищать? Где те злобные вороги, с головой раздружившиеся настолько, чтоб на наследников грозного сегюр покушаться?
И вообще, мог бы и с женой насчет охраны посоветоваться….
Нет. Не в его это стиле с женщиной советоваться. Решил и сделал. Причем и то и другое – за всех. И воспитанием заниматься, тоже – сам.
У Алены нервный тик образовался от его педагогических приемов. Все деточкам можно – хоть с балкона прыгай, хоть носись, сшибая кресла, хоть алмазами кидайся. И что выходит? Рэнни на днях стащил у отца носитель информации, плюхнулся на пол и стал сосредоточенно его разбирать на части с применением силы, кулачков и подсобных предметов, а Лоан лежит, смотрит, как ни в чем не бывало. Алена отобрать хотела, так и ей не дал, осадил взглядом и бросил:
– Оставь, ребенок знакомится с устройством техники, любопытство проявляет.
Ага. Знакомится. Привет носителю. Раскурочил его «юный техник» за пять минут, по комнате разбросал и успокоился, хотел отцовским браслетом заняться. А тот не дал, посмотрел на сына грозно и ткнул пальцем в россыпь алмазных камушков из носителя и остатки футляра – собирай! Мальчик в рев – куда мальцу собрать? А папе хоть бы что, сказал – делай.
– Сумел разобрать – сумей и собрать.
Рэнни в истерику, Алена жалеть, Рэй сына за дверь, жену на диван – сиди.
– Он еще маленький, – попыталась заступиться за ребенка Ворковская. Да, куда там. Свел Лоан брови на переносице и выдал:
– Он мужчина, пусть знает и помнит об этом и учится держать ответ за содеянное, думать прежде, чем делать. А болото развести, без него есть кому.
Вот и объясни такому папаше, что дети еще маленькие, глаз да глаз за ними нужен, и в тепле нуждаются, и в заботе особой..
– Тебе дай волю, ты их до последних дней оберегать будешь, с ложечки кормить. Они родились, видят, слышат, координируют движения, думают, понимают – сами все смогут, наше дело их направлять и поддерживать, а не выращивать тепличные овощи.
Вот ведь робот!
А игры его? Чуть отбросит Эю с кровати и смотрит, как та карабкается обратно, зубами и руками за края цепляясь, чтоб не упасть. И так раз 30, а потом, в награду, дает девочке по себе ползать, уши, рот и нос исследовать, та и отрывается по полной программе – за волосы подергает, в лицо заглядывая с любопытством – больно или нет? В рот камней наложит, уши расцарапает, а Рэйс и не морщится, щурится лишь довольно – любознательная малышка…
Ненормальный….
Рэнни он такого не позволяет. Вытащил как-то тот у отца кинжал и оцарапал ему ладонь, так папочка в ответ малыша царапнул, да еще и глянул жестко, как только губы у малыша задрожали и слезы навернулись:
– Больно? Мне тоже. Запомни. Теперь ты знаешь, что это такое.
Садист!
И параноик.
Чуть чихнул сын или дочь лбом в край кресло влетела, не заметив препятствия, тут же допрос с пристрастием устраивает, долго и нудно пеняя нерадивым нянькам, придирчиво каждую ранку рассматривая, причину и следствие выискивая, словно ищет злой умысел и коварство недругов в детском озорстве. Мнительный он после рождения детей стал, до патологии. Это и раздражало, и смешило Алену одновременно, но не могло не нравиться.
Да, странный отец из Рэя получился, ненормальный какой-то и хлопотный. А вот муж…
Тиран!
То нельзя, это нежелательно. Строгий контроль за каждым движением и взглядом: что ела и пила, с кем общалась, что в руки брала, кто мимо проходил, а кто приходил, что смотрела?
Подруг ее не воспринимает, взглядами запугивает, гонит. С кем бы ни завела отношений – все прахом. Мало, стращает гостей до смерти одним своим видом, так еще и невоспитан абсолютно, и на язык невоздержан, а еще Алене за ее сленг выговаривает!
Сколько раз она приглашала женщин в дом, и некого-то, а замужних флэтонок, мэно фагосто, не тэн, поболтать хотелось, подружиться. Нет, все ему не по нраву! Придет неожиданно, как лавина снежная на голову рухнет, развалится в кресле напротив теплой компании, только – только пришедшей в дружеское и благодушное расположение, и начнет язвить да намекать недвусмысленно на корыстные интересы присутствующих. Минут пять, и гости спешно ретируются.
Сколько раз Алена ему говорила, объясняла, что не в выгоде дело, а во взаимопомощи: «Друзей не купишь, а хорошие доверительные отношения нужно заработать».
«Зато хорошие отношения можно купить, а друзей выгодно продать», – с циничной усмешкой заявлял тот, и все начиналось сначала: она заводила знакомства, он распугивал и лишал ее новых друзей.
И ведь знал, сколько сил она прикладывает, чтоб подруг завести. Скучно одной, маетно, поговорить хочется, развлечься, узнать больше, да и просто отдушину иметь – где совет получить, где самой помочь. А вокруг одни снобы, высокомерные, настороженные и хоть почтительные и галантные, но словно дикие, чураются ее, стороной обойти норовят. Да еще их дурные законы и традиции – оказывается, пока детям не исполнится 10 месяцев, женщина в обществе показываться не должна, сглазят и ее, и дитя. До этого периода, по вере Рэя, дух детей, Ка, не окреп, а женщина еще ослаблена и оттого подвержена негативному влиянию со стороны. Ну, не бред ли?! Высокие технологии, содружество с другими населенными планетами и не галактики – галактик, и подобная отсталость во взглядах? С точки зрения Алены, полнейший бардак и путаница.
Нет, сначала ей не до подруг было. Как родила, одно заботило – дети. Алена и сама не ожидала, что так привяжется и полюбит своих горластых «Лоанчиков». Она и на руки-то их брать боялась – не повредит ли что? И спала, накрыв рукой сопящие сокровища, по 20 раз просыпалась, прислушиваясь – дышат, не дышат? Спят – не спят? Укрыты или раскрылись?
Рэй помог, быстро ее от придури отучил – на себя все взял: сам вставал, сам смотрел, ей кормить подавал, с трепетным умилением поглядывая на жадно чмокающих отпрысков. А через несколько месяцев твердо выпроводил их в детскую под контроль агноликов и степцерок, заявив Алене, что не даст их баловать, растить моральных уродов: «пусть приучаются к самостоятельности, да и тебе пора отдохнуть».
Она не спорила, вымоталась от пустых переживаний, по нормальным отношениям с Рэем соскучилась, да и дети, судя по тому, как быстро росли и развивались, в особо ревностном контроле матери не нуждались. Рэнгольф в шесть месяцев уже зашагал по детской, следом и Эйфия пошла, а в семь оба, без всяких капризов и катаральных проявлений, засверкали белозубой улыбкой и отказались от материнского молока. В десять и тот, и другой уже четко и внятно изъяснялись, а в год выглядели, как двухлетки, и рассуждали, как шестилетки. Уникальные дети от уникального мужчины.
Алена погладила дочь и поправила сползшее одеяло: та, как и мать, холод не любила, хоть и не мерзла. Сын же одеял не признавал вообще – что холод ему, что жара – все едино, незамеченными для мальчика проходят. Вот они, гены, еще малыши, а уже ясно, кто в кого.
Ворковская чмокнула свои сокровища в лобики и вышла, одарив степцерку на прощанье неприязненным взглядом.
Вечерок тоже не задался. А если разобраться – когда он удавался? Что день, что ночь – одинаково, живет, как елочная игрушка прабабушки, обложенная ватой в коробке из-под обуви.
Алена вдохнула, сдерживая зевоту. Хэчи, однако. И спать хочется, как медведю, так бы в спячку и ушла, но опять же, разве она не в спячке? Почти два года уже. Ни забот, ни хлопот – неплохо, конечно, но в глубокой старости, а ей 22 только …или 23? Совсем она с флэтонским времяисчислением запуталась. Ни весны, ни осени, и месяцы на раз, два, три – ту, экс, фо. Ту хэчи, экс хэчи, фо хэчи, потом опять начнется ту эсто, экс эсто… и до бесконечности, пока она не свихнется от скуки и монотонной, угнетающей ее натуру беззаботности. Удивительно, как она при такой жизни не превратилась в толстую, глупую гусыню? А как было когда-то весело и интересно: ее ловят – она сбегает, казематы, Агнолики по полям, как зайцы, скачут, Рэй шумит, клинки сверкают, стрелы летят, адреналин зашкаливает …жизнь. А их земные вечеринки с друзьями – бухологами? Смех, веселье, пьянящая вседозволенность…Когда это было? И было ли?
Девушка покосилась на мужа и в сотый раз вздохнула. И как некоторым людям нравится на месте сидеть, рутиной заниматься, все по распорядку, в тишине и покое? Работать, есть, спать, работать, есть, спать, и так до бесконечности. Тускло, серо, тоскливо. Болото. Так и пылью вековой покрыться недолго, мхом порасти.
Нет, ей бы что-нибудь острое изведать, эксклюзивно экстремальное, на грани жизни и смерти: чтоб в глазах – блеск, в душе – жизнь, в сердце трепет. Тусовочку бы какую-нибудь затеять на тему – Хэллуин, безумную эскападу, встряску для разума и души…"Приключения на задницу»– поддел внутренний голос. «Тоже неплохо», – кивнула сама себе девушка и, протяжно зевнув, качнула головой – нет, так и в летаргию впасть недолго. Живет, как черепаха – Тортилла, хоть бы кто-нибудь за «ключиком» пришел! Нет, вокруг «подружки – пиявки да лягушки. Фу, какая гадость!»
Ворковская невольно улыбнулась сравнению и хитро посмотрела на мужа: "а ничего «пиявочка», очаровательная, и душе, и взгляду приятная!"
Рэй, вальяжно развалившись на диване, с загадочной улыбкой щурился на сапфировую жидкость в фужере, в которой играли блики тусклого света. Ужин в интимной обстановке смягчил дурное настроение. Недаром женушка постаралась: приказала накрыть в малой столовой, скромной небольшой зале. Только он из душа вышел, а она его сюда – сервировка, свечи – светильники по полу и на столе, аромат благовоний, тишина, сытый ужин…Вот они, прелести семейной жизни.
Алена покосилась на мужчину – бронзовое, полунагое тело окутывал полумрак, загорел он на Мольфорне – ей бы так. И в сотый раз протяжно зевнула, прикрыла ладошкой рот и смущенно поморщилась, поймав насмешливый взгляд мужа:
– Пардон, месье. Скучно, однако, аж челюсти сводит.
– Развлечь? – хитро прищурился тот. Алена приглашение приняла, встала, потянулась лениво и села мужу под бок, обвела бугры мышц пальчиком, мурлыкнув:
– Ма-аеоу-у!
Лоан хохотнул и глотнул вина, а девушка опять вздохнула:
– Скучно, Рэй. Тоска зеленая. Я уже плесенью покрылась.
– Появились споры? Где? – иронично выгнул бровь мужчина, с притворной заинтересованностью осматривая тело девушки. Та шлепнула ему по ладони и губы надула:
– Ну, тебя. Одно на уме, а я серьезно. Рассказал бы что-нибудь…
– Например?
– Что там у вас на совете? Что злился-то?
– Зачем тебе?
– Здрасьте! Жена все ж интересно. А то молчишь все, каждое слово, как из партизана вытаскивать приходиться.
– Я не знал, что тебя интересует политика.
– Ну-у, – политика ее и, правда, не интересовала, кроме одного вопроса – блокады на Мольфорне.
Любопытные вещи вчера ей Массия поведала. Она ей на Рэя посетовала: грубый, мол, непредсказуемый, как вести себя с ним не знаешь. Все давит да поучает, с детьми на равных, и требует, как от взрослых, словно не понимает, что они малыши. А та сочувственно так посмотрела и сказала: "Увы, Лоан безнадежен. Он окэсто. Они же полулюди: злобные, бессердечные, бесчувственные, прагматичные. Их не исправишь и не убедишь, одно слово – полукровки, продукт генной инженерии. Неудачный опыт. Поэтому их и держат «внизу», представь, что будет, если такие, как твой муж, займут по всей планете равное положение с людьми? Рэй, понятно, права своих сородичей защищает, ему легко с посторонними хитрить, но кому, как не жене лучше знать истинное положение дел, видеть подлинное лицо второго сегюр? Не повезло тебе, Алена, и нам не повезет, если окэсто своего добьются. Одна вера их, чего стоит. Ужас…"
– "Ну-у-у", – передразнил сегюр, скривив презрительную мину, и прищурился. – И что конкретно интересует Массию?
– Причем тут Массия? – пожала плечами Алена, уже не удивляясь проницательности мужа, привыкла за год, но взгляд отвела и вздохнула. – Что ж ты ее так не любишь?
– А ты за что любишь? Черта характера или зов души?
– Представь себе…, хотя не представляй, все равно не сможешь. Ты ведь у нас чужд сферы эмоций и чувств, – с долей обиды заметила девушка. – Циник!
– Нет, милая, я реалист..
– Это одно и тоже.
– Думаешь? – хохотнул мужчина, поставив фужер на стол. – Хорошо, пусть так. Вернемся к интересующей тебя теме,… или к теме интересующей Массию?
Алена поняла, что зря завела данный разговор, подарив Рэйсли, патологически подозрительному по натуре, достойный повод сровнять ее подругу с дерном, а заодно и избавить свою жену от ее общества. Сейчас он пройдется по славянскому менталитету, зачитает дозволенные темы дружеских бесед, вскроет минусы женской психики, обозначит границы их ума и закончит нравоучение, кратким постановлением о недопустимости доверительных отношений с кем бы-то ни было вообще, а с женой троуви, в частности.
Ворковская поморщилась и, скорчив заинтересованную гримасу, спешно сменила тему, уводя мужа в сторону от Массии.
– Я вчера про Юккос смотрела.…
– Какой прогресс…и что?
– Страшно. Они более отсталы, чем вы, да?
– Нет, почему ты так решила?
– Ну-у, континенты сдвинулись, а они не знали, что это произойдет, ничего не сделали, чтоб предотвратить катастрофу. Столько погибших, ужас!
– Погибших намного меньше, чем могло быть. Конечно они знали о надвигающейся беде, но данный цикл развития закончился, и земле пора отдыхать, с этим ничего не поделаешь. Поэтому они отобрали нужных людей, цвет нации, и до начала катастрофы расселили их на безопасной территории – на орбите, космических станциях и военных базах, у союзников. Мы отдали им под временное поселение остров Понголл. Через два года они вернутся домой, начнут новую жизнь, основывая следующую ступень в развитии цивилизации, уже на обновленной планете.
– Лихо, только кто вошел в элиту спасенных? Великосветские хлыщи? Кто это решал – цветок ты или опавший листик? И много ли спаслось? Ваш Понголл слишком мал, чтоб на нем можно было разместить большое количество беженцев. Тысяч пять, от силы, и то на голове друг у друга, а остальные? Пускай гибнут, да? – возмутилась Алена.
– Такова их судьба, – равнодушно пожал плечами Рэй.
– "Здорово"! "Замечательно"!
Мужчина выгнул бровь, услышав сарказм в голосе, и с любопытством посмотрел на жену.
– Тебя что-то шокирует?
– Ага, – с готовностью кивнула та. – "Мелочь"…миллиард погибших и пара десятков спасенных. Разницу улавливаешь?
Рэй не улавливал, посверлил с минуту недоуменным взглядом насупленное личико жены и, наконец, понял, закатил глаза в потолок, качнул головой, умиляясь Алениному гуманизму, и протянул с насмешкой:
– Ах, да, смерть… Какое горе. Миллиарды погибших.
– Бездушный, бесчувственный робот! – мгновенно разозлилась девушка и готова была присовокупить еще парочку нелицеприятных эпитетов, но мужчина не дал, приложил к ее губам палец, примирительно улыбнувшись:
– Тс-с, не нужно так нервничать. Апокалипсис на Юккосе не повод для семейной ссоры, согласись.
– Почему ты такой жестокий и равнодушный, Рэй? Ты ведь человек, а ведешь себя…как машина, – укоризненно качнула головой девушка, искренне расстроившись из-за бездушности мужа.
– А что бы ты желала? Чтоб я пролил скупую и фальшивую слезу сочувствия над невинно погибшим юксиотами? Лицемерил, выдавая жалость за сострадание? Уволь, мы помогли, чем смогли, остальное, не в нашей власти…
– Жалость и сострадание одно и тоже! Это проявление милосердия..
– Да ты что! – хохотнул Рэй. – Спешу разочаровать, милая. Жалость не имеет ничего общего с состраданием и тем более не является проявлением милосердия. Она – проявление негативных личностных качеств, но, подобно вашему хамелеону, хорошо маскируется под добродетель, по велению "эго"
– Значит, ты считаешь, что жалость – это одна из «масок» эгоизма? – заинтересовалась девушка, пытаясь осмыслить услышанное. Мышление мужа было своеобразным, весьма причудливым и аморальным в некоторых, увы, больших аспектах личности, но в остром уме ему отказать Алена не могла.
