Текст книги "Волк за волком (ЛП)"

Автор книги: Райан Гродин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

Не химикаты, а сама эссенция. Настоящая Яэль.

Она уже потеряла свое лицо. Она не могла позволить остальной части себя (какой бы темной и сломанной она ни была) ускользнуть. Поэтому она называла имена. Ей было больно, она чувствовала ярость.

Она помнила.

ТОГДА

ПЕРВЫЙ ВОЛК: БАБУШКА

ОСЕНЬ 1944

Бабушка была самым возрастным другом Яэль. Она была старее, чем большинство женщин, спавших в казарме номер 7. Ее волосы отливали серебром, а глубокие морщины спускались вниз к уголкам глаз. (Она называла их вороньими лапками своим тяжелым отрезающим языком.)

По словам матери Яэль, она была чудом. Только из-за морщин ее могли определить, как слишком слабую. Но они позволили ей пройти через ворота. Они позволили ей жить.

Она была старой, но сильной. Каждое холодное утро Бабушка поднималась вместе со всеми еще до рассвета. Она надевала деревянные башмаки, строилась в утреннюю шеренгу, где стояла под ярким светом и звездами на протяжении часов. Затем она следовала за остальными в распределяющий зал. Здесь ее пальцы перебирали многие вещи: золотые кольца, запачканные сажей платья, ботинки, от которых не появлялись волдыри. Все это принадлежало погибшим (или приговоренным к смерти). Вещи громоздились огромными кучами и перебирались женщинами из казармы номер 7, а затем разбирались жадными руками эссесовцев.

После долгого дня, утомительного пути назад (под еще большим количеством света от фонарей и луны) и супа из жухлых овощей и испорченного мяса, Бабушка садилась в углу своей койки. Ее карие глаза всегда были иссушены и застеклены, но она всегда находила в себе силы для улыбки, когда замечала украдкой поглядывающую на нее Яэль. Каждый из ее зубов был разного цвета. Они соединили в себе серость теней и черноту ночи. Некоторые из них были желтовато-белыми. Они напоминали Яэль старые клавиши рояля.

– Волчица, – шептала она прозвище Яэль на русском. Упрямое, свирепое животное для упрямой, свирепой девочки. – У меня для тебя кое-что есть. Иди сюда.

Яэль пробиралась мимо сожителей по койке (ими были ее мать, девочка постарше Мириам и еще три женщины, которые никогда с ней не разговаривали). Солома из матраса впилась ей в кожу, когда девочка спустилась на пол.

Койка Бабушки была такой же многолюдной. Яэль перебралась через толчею костлявых, покрытых татуировками конечностей и ощетинившихся голов. Рядом с бедром Бабушки был маленький свободный кусочек матраса. Достаточный для маленькой девочки.

Женщина улыбнулась и просунула руку в тонкую ткань платья. По волшебству или же по чуду, рука возвращалась, наполненная куском хлеба. Он крошился, был таким твердым, что уголки корки впивались в десна Яэль, но это был хлеб. Он заставлял ее забыть о разъедающем внутренности яде.

– Кушай, – приказала Бабушка.

Яэль виновато кинула взгляд на спящих мать и Мириам. Она все равно запихнула еду в рот, закидывая в свое худое тело несколько грамм еды.

– Ты сегодня виделась с доктором?

Рот Яэль был полон еды. Она покачала головой.

Женщина заворчала:

– Ты удачлива, Волчица. Большинство детей не возвращаются из его кабинета.

Острый кусок корочки застрял в горле Яэль. Она подумала об инструментах на серебряном подносе доктора Гайера. Не об иглах, а о более жестоких. Скальпели и широкие ножи – их он никогда не применял к ней.

Он другой ангел.

– Он, наверно, думает, что ты особенная, – продолжала Бабушка. – Он бережет тебя. Передает тебя дальше.

– Я ненавижу его, – Яэль проглотила последний кусок. Последний раз ей ввели инъекцию один день назад, но ее рука все еще горела, как обожженная. Столько боли в таком маленьком теле. Она собрала ее всю и выпалила: – Хоть бы его поглотил дым.

Бабушка не говорила ей замолчать, как мама. Вместо этого ее взгляд выразил грусть и понимание. Она и сама страдала от таких же монстров.

– Я для тебя кое-что сделала, – солома под Бабушкой зашелестела, когда та засунула руку внутрь матраса. Огрубевшие от мозолей ладони женщины достали что-то, похожее на деформированное яйцо. Через его центр проходила грубая линия.

– Это матрешка, – женщина вложила ее в руку Яэль. Посмотрев поближе, девочка увидела, что этот ком имел форму куклы. С мельчайшими бесцветными глазами. С очертаниями улыбки.

– Открой ее.

Яэль послушалась. Дерево сдвинулось, как ореховая скорлупа. Что-то выпало. Еще одна кукла. Еще меньше. Ее центр тоже пересекала линия.

Еще одна кукла. И еще. Каждая все меньше и меньше. Каждая с разным лицом. Улыбка в виде половины луны или кривая ухмылка. Глаза как прищуренные, так и широко раскрытые. Когда Яэль дошла до конца, вокруг нее собралось огромное количество разных деталей. Верхние и нижние части кукол громоздились в виде чашек на ее голых ножках.

Пальцы Яэль сомкнулись на последней матрешке размером с горошинку. Она удивилась, откуда Бабушка раздобыла в таком месте дерево. А тем более инструмент для гравировки на нем.

Волшебство или же чудо? Что бы это ни было, Бабушка была всегда полна сюрпризов.

– Мой муж был резальщиком по дереву. До всего этого, – объяснила женщина. – Он мастерил куклы для наших детей. Они так любили матрешек. Они ведь такие яркие и счастливые. Цветастые, самых разных цветов. Красные, как рубины, зеленые, как трава, голубые, такие насыщенные, как будто смотришь в небо. Желтые, как масло. Или как солнце.

Яэль знала красный. Красный был цветом мокрых следов на полу доктора Гайера. Цветом нарукавников смотрителей.

Другие цвета Яэль было тяжело представить. Внутри огороженного колючей проволокой лагеря не было травы. Иногда сорная трава пробивалась через трещины в стенах общей спальни. Но их обычно покрывал пепел, и они быстро погибали. А голубой – такого цвета доктор хотел сделать ее глаза. По этой причине он вводил в нее инъекцию за инъекцией.

Яэль полагала, что раньше, когда она была еще совсем ребенком, до серости лагеря, поезда и гетто, она видела все эти цвета. Но эти воспоминания напоминали фотографии: они были редкими, неточными, блеклыми.

Цвета у нее отняли. Высосали.

Бабушка взяла маленькую горошинку из руки Яэль и начала заново собирать куклу. Они поглощали друг друга, издавая щелчок каждый раз. Яэль смотрела с широко раскрытыми глазами, как частички собираются в единое целое.

– Ну вот, – сказала Бабушка после окончательного щелчка. – Маленькая кукла остается в безопасности.

– Это мне? На сохранение?

Женщина кивнула.

– Почему мне? – Яэль еще раз кинула взгляд на Мириам, та все еще спала. Она прижала матрешку к груди, задерживая дыхание над ценным подарком. Она знала, что должна поделиться, но сердце ее стискивала боль.

– Доктор прав. Ты особенная, Волчица, – она произнесла это знающим голосом. – Ты сможешь что-то изменить.

Яэль зажала куклу еще сильнее и удивилась такому уверенному и твердому тону женщины. Чудесные слова, полные какого-то волшебства. Яэль знала, что она другая. Инъекции доктора Гайера уже изменили ее. Запятнанная и шелушившаяся кожа растягивалась, обхватывая ее тоненькие кости. Короткие волосы не могли определиться с цветом: некоторые волоски были светлые, другие темные. Даже глаза Яэль изменились: один был ярче другого, чуть ли не сиял. Он ушел далеко от темно-карих ее матери.

Она другая, да. Но особенная?

– А теперь бегом в постель, – недовольно сказала бабушка и указала рукой на кучку сожителей по койке. – Завтрашний день нас не простит.

На следующий день Яэль вспомнила эти слова, эти последние, угрожающие слова, когда смотрела, как другие построились в шеренгу и покинули казарму через проход в общей спальне. Они маршировали, как обычно: вытянутые, как струны, деревянные башмаки стучали по гравию и льду.

Завтрашний день нас не простит.

Яэль и глазом не моргнула, когда увидела пожилую женщину, рухнувшуюся в грязь, снег и обувь. Она смотрела обоими, широко раскрытыми глазами, темным и светлым, как Бабушка упала. Это было странное падение, больше похожее на добровольное преклонение.

Она больше не встала. Даже когда смотритель кричал и бил ее ногами. Другие женщины продолжали работать, не смея даже посмотреть в сторону. Яэль почувствовала, как что-то скручивается у нее в груди, как будто она все еще прижимает к себе матрешку.

Когда смотритель перестал бить женщину, он поднял взгляд наверх. Встретился со странным выражением лица девочки. Его глаза были светло-серыми, как зимний горизонт. Он был похож на мертвеца. Так твердо он стоял на ногах.

Смотритель устало потащился к двери казармы, рука уместилась на дробовике:

– Почему ты не с остальными? – крикнул он.

Во рту у Яэль слишком пересохло, чтобы та смогла объяснить, как доктор Гайер приказал ей не работать в распределяющем холле, потому что лишний стресс мешал действию его химикатов.

Она не могла говорить, но ее инстинкты могли. Они кричали внутри нее, железным, громким голосом, как и всегда, когда к ней приближалась опасность.

–ИКС ОЗНАЧАЕТ ВЫЖИВШИЙ ПОКАЖИ ЕМУ ПОКАЖИ

—

Яэль показала ему руку.

– 121358ΔX?, – громко прочитал он номер. – Зверушка Гайера. Должен был понять по твоему виду.

Смотритель плюнул в снег.

—НЕ ДВИГАЙСЯ ОН МОЖЕТ НАПАСТЬ—

Яэль стояла спиной к двери и готовилась к предстоящему. Она смотрела на закручивающийся в небе дым, закрывающий солнце.

Но смотритель не ударил ее. Он не схватил ее за шиворот и не потащил к этим кирпичным зданиям, из которых никто не возвращался. Вместо этого он спустил руку с дробовика и сказал:

– Доктор хочет немедленно с тобой увидеться. Следуй за мной.

Яэль пошла за ним по пятам быстрым шагом. Подальше от того, что раньше было Бабушкой, подальше от темного дыма.

Но некоторые вещи она не забыла и не оставила позади. Волшебные, чудесные слова ее верного друга звучали у нее в ушах. Закручивались в узел в груди. Горели в венах.

Ты особенная.

Ты сможешь что-то изменить.

Когда она вернулась после введенных в нее препаратов доктора Гайера, тела Бабушки не было. Но кукла осталась, ютилась внутри ее матраса. Когда все уснули, Яэль достала матрешку и прижала к груди. Она прижимала ее всю ночь.

И каждую следующую предстоящую ей темную ночь.

ГЛАВА 6 (СЕЙЧАС)

10 МАРТА, 1956

СТАДИОН ОЛИМПИЯ

ГЕРМАНИЯ, ТРЕТИЙ РЕЙХ

НУЛЕВОЙ КИЛОМЕТР

Стадион был полон орущих людей. Сто тысяч человек вместе кричали и махали в такт друг другу, чтобы заглушить звук стучащего по скамьям дождя. Яэль стояла в самом центре, ее сердце выстукивало в ритм волнению толпы. Капли стекали вниз по ее кожаному костюму, собираясь в нарукавной повязке. Пурпурная ткань набухала, как бинт, наполненный кровью. Затем капли стекали по рукаву Яэль.

Она даже не попыталась избавиться от них.

Толпа зрителей тоже промокла, но они с жаром кричали, приветствуя Яэль и других гонщиков. Они стояли ровной линией. Двадцать лиц, немецких и японских, по возрасту от тринадцати до семнадцати, в большинстве своем мужчины, повернулись к самому урагану – ложе фюрера.

Человек, создавший этот мир, был едва заметен. Силуэт расплывался за стеклом, закрывавшим его. Яэль уставилась на фигуру мужчины. Пальцы на ногах свернулись в ярости, чернота поднималась в груди, злость пожирала ее вены, как кислотная батарея.

Половина стадиона, дорога, несколько рядов сидений и стекло, толщиной в сантиметр – все, что разделяло фюрера от Яэль (и от надежно спрятанного в сапоге девушки лезвия – проносить оружие на тур Аксис было запрещено, однако никто не следовал этому правилу). Но она не смогла бы добраться до него. Никак. Будь у Яэль хоть мизерный шанс убить фюрера прямо здесь и сейчас, Рейниджер узнал бы о нем. Он часами просиживал над важными бумагами и схемами, пытаясь найти лазейку в идеально построенной системе защиты фюрера. Она провела не меньше времени, помогая Рейниджеру, упираясь локтями в тонкую бумагу. С шеи, наклонившейся под лампу, стекал пот.

– Почему я не могу просто переодеться в горничную и войти в канцелярию? – спрашивала она после особенно выматывающей тренировки по вождению Зюндаппа. Ее нога ныла от боли, а сердце каждый раз уходило в пятки при мысли о 20 780-ти километрах борьбы. – Разве так не легче и быстрее?

Рейниджер даже не одарил ее взглядом, перелистывая схемы.

– Это должно случиться на публике. Заснято на сотни камер и увидено миллионами свидетелей.

– Почему?

– Это не убийство, – борода Рейниджера отливала серебром в ярком свете лампы. – Это казнь. Если Гитлер умрет за стенами Канцелярии, это прикроют. Скажут, что он скончался от внезапной болезни или упал с лестницы. Другой, точно такой же человек, как Гитлер, займет его место. Ничего не изменится. Национальные Социалисты продолжат обгладывать косточки невиновных с помощью лагерей, взращивая машину войны будущего. Люди должны увидеть, как умирает фюрер. Им необходимо знать, что сопротивление здесь, рядом. Им необходимо знать, что они не одиноки.

Не одиноки. Как иронично, что именно она должна донести это послание до народа. Она, самая одинокая. Девочка, у которой не было народа. Не было лица. Девочка была никем. Девочка могла быть кем угодно.

Но она понимала, что Рейниджер прав. Она не могла переодеться в горничную. Не могла подмешать цианид в его кристально чистую воду. Смерть фюрера должна была стать публичной и кричащей. В прямом эфире Рейхссендера кровь должна залить экраны миллионов.

– А что насчет "Разговора в Канцелярии"? – не переставала она. – Там тоже есть камеры.

– Записывают заранее. Они никогда не пустят это в эфир, – помахал он рукой. – Все должно случиться в прямом эфире. Его смерть будет сигналом для всех группировок сопротивления. В тот момент, когда ты ударишь его, мы мобилизуемся.

Победа в туре Аксис и приглашение на бал Победителей – вот единственный выход.

Дождь застилал глаза Яэль, когда та смотрела на ложу. Контур фюрера исчез, неразличимый за стеклом. Все, что она видела, – цвета плакатов Аксиса, перекинутых через ложу. Восходящее красно-желтое солнце императора Хирохито. Свастика Гитлера.

– Добро пожаловать! – мужской голос раздался над стадионом. Крики толпы стихли. Воздух пронзила власть голоса оратора. Смягчал ее лишь дождь.

– Наши глубокоуважаемые Фюрер и Император Хирохито приветствуют вас на десятом по счету туре Аксис. Десять самых успешных молодых людей нашей великой Родины были избраны с помощью сложнейшего отбора. Они будут соревноваться с десятью сильнейшими Японии. Эти гонщики пересекут пустыни Африки, высочайшие горы Индийского полуострова, запутанные джунгли Азии и воды Тихого океана. Победит сильнейший.

Больше оваций. Больше дождя. Медаль Адель Вулф за прошлую победу тяжело свисала с шеи Яэль. Она стояла прямо, не сводя глаз с креста на плакате Рейха.

– Гонщица за нашу дорогую Германию – поприветствуем победительницу Адель Вулф.

Яэль выступила вперед. Она улыбалась, выделяя скулы, как всегда делала Адель, правая рука автоматически поднялась в позу "Хай, Гитлер!". Пальцы направлены в сторону ложи.

Голос продолжил, пересиливая овации толпы:

– Победитель Лука Лоу.

Высокий, сильный силуэт присоединился к Яэль с левой стороны, поднимая руку так же, как и она. Он выделялся даже до того, как произнесли его имя. Одет в коричневую куртку, тогда как на всех остальных была черная. У всех одежда была новая, а у него потрепанная. Он соревновался в этой одежде уже третий тур подряд. По ней его узнавали.

Лука Лоу. Мальчик в коричневой куртке. Самый сильный и опасный из ее конкурентов. Яэль потратила более, чем одну неделю, перелистывая страницы его личного дела. Копии школьных записей, свидетельство о рождении, буклет из Гитлерюгенда, полная история гонок и соревнований, фамильное древо, записи его интервью для Рейхссендера. Жизнь Луки Лоу впилась в ее память, как чернила в бумагу его личного дела.

Имя: Лука

Фамилия: Лоу

Возраст: 17

Рост: 185 см

Вес: 92 кг

Биография: Родился в Гамбурге, Германия, в семье Курта и Нины Лоу. Отец служил в мотоциклетных войсках Рейха, в Крадшутцене. Лука вступил в Гитлерюгенд в возрасте десяти лет и посвятил себя изучению мотоциклов. Он участвовал в туре Аксис последние четыре года подряд, выиграв один раз в четырнадцать лет. Он самый молодой победитель в истории игр.

Плечо парня было всего в нескольких сантиметрах. Хоть она и не прикасалась к нему, Яэль чувствовала напряжение мышц Луки. Его дыхание было также на пределе: глубокое, готовое в любой момент сорваться.

– Победитель Лоу, – пробормотала она губами.

Лука не обернулся, но она почувствовала на себе его взгляд.

– Фрейлин.

Фрейлин. Это слово, его бремя, раззадорило и без того возбужденную Яэль. Ее нарукавник скатывался вниз по предплечью, переползая через чернильных волков, прикрытых тканью куртки. Повязка остановилась у запястья. Как наручники.

Другие имена гонщиков из Германии, которые раньше не побеждали в туре, были названы вслух. В то время, как они выступали вперед, их личные дела всплывали в памяти Яэль. Все они арийцы, большинство без отца (цена победы всегда высока). Преданные члены Гитлерюгенда.

Даже их имена гармонировали друг с другом. Курт и Карл. Ларс и Ханс. Рольф и Ральф и Дольф. Только один из них выделялся.

Ханс Мюллер: 15. В прошлом году занял пятое место. Его показатели улучшились благодаря многочисленным тренировкам. Опасная темная лошадка.

Когда последнее имя из Рейха было произнесено, Яэль слушала лишь наполовину.

– Феликс...

Яэль опешила. Этого имени не было в списках участников. Если только не...

– Вулф, присоединившийся к нам накануне в связи с несчастным случаем, произошедшим с Дирком Германом.

На этот раз она действительна повернула голову и посмотрела назад, сквозь череду чужих лиц. Феликс смотрел на нее в ответ. Он был таким же, как на фотографиях. Квадратный подбородок, светлые волосы, небольшой бугорок на носу. На тех фотографиях Феликс всегда улыбался. Он был счастлив.

Сегодня его губы сжались в тонкую линию, как и у сестры во время их ссоры накануне. Его глаза, такие же холодные и голубые, метали молнии. В Яэль.

Без тебя я не уеду.

Вот почему он так легко ушел прошлой ночью...

Яэль оторвала от него взгляд. Обратно к мокрым плакатам.

Мужской голос продолжил:

– За честь и величие Японской Империи соревнуется победитель Тсуда Катсуо.

Имя: Тсуда

Фамилия: Катсуо

Возраст: 17

Рост: 173 см

Вес: 66 кг

Биография: Родители отправили его в тренировочный лагерь за пределами Токио, как только осознали его талант к гонкам. Его способности привлекли внимание тренеров и наставников. Его редко увидишь без компании поклонников. В пятнадцать лет победил в туре Аксис. На него сильно давят на родине, требуя второй победы и двойного креста.

Катсуо выступил вперед и резко поклонился, расплескав черными волосами капли дождя. Его собственный Железный Крест выделялся на куртке, прикрепленный к груди, и предстал зрителям во всей красе, когда Тсуда встал прямо.

Катсуо. Третий и последний победитель в этом туре. В прошлом году император Хирохито дразнил его почестями, которые тот получит при выигрыше Двойного Креста, как кошку мышкой. Это был еще один гонщик, за которым Яэль предстояло следить, не смыкая глаз.

Еще имена. Вспышки из файлов Генрики наслаивались друг на друга в голове Яэль.

Оно Риоко: 16. Единственная девушка в туре, кроме Адель. Появилась в команде Японии после победы Вулф.

Ватабе Такео: 16. В прошлом году занял третье место. Тренировался в одном лагере с Катсуо и по-видимому уступает победителю. Прячет за рукавом лезвие Хигоноками. Известно, что прорезает другим участникам шины.

Огури Ивао: 16. Второй раз в туре Аксис. Подмешивает препараты в чужую еду и напитки, поэтому необходимо внимательно следить за провизией. Также тренировался в лагере с Катсуо и кажется преданным ему.

Ямато. Таро. Хираку.

Исаму. Масару. Норио.

Большинство из них были моложе. Первый раз в туре. Не являются угрозой.

– Гонщики, пройдите к транспортному средству.

Зюндаппы стояли на другом конце поля. Специально выпущенные мотоциклы прямо с завода, чтобы ни у кого не возникало подозрений в их качестве или незаконных махинациях. Мотоцикл Яэль был припаркован впереди остальных, вместе с транспортными средствами Луки и Катсуо. У победителей было преимущество: начать гонку с более выгодного положения. (Лишь формальность. Пара метров не делали погоды, когда впереди предстояли десятки тысяч километров).

Не успел Лука сделать и шага, как тут же подбежал к Яэль, пересекая газон. Она слышала, как Железный Крест бьется о его грудь. Тук, тук, тук. Как сердцебиение. Глубокий звук, как во время войны.

– Превращаете соревнование в семейную драму, Фрейлин?

Яэль не была уверена, как ответить, поэтому сжала губы и продолжила идти. Ее обувь оставляла следы на земле.

– Не думай, что я забыл, – продолжил Лука. – Как ты поступила.

Яэль понятия не имела, о чем он говорил. Но она обязана была узнать. По его лицу она поняла следующее: между Адель Вулф и Лукой Лоу что-то произошло. Что-то, не дошедшее до репортеров и до личных дел Генрики. И судя по голосу Луки, твердому и ироничному, ситуация у них сложилась не из лучших.

Яэль сжала губы еще сильнее, ускоряя шаг. Как будто могла сбежать от него. Как будто ей не предстояло пересекать десятки тысяч километров бок о бок с этим молодым человеком.

Хлюп, хлюп. Хлюп, хлюп. Еще один гонщик оказался рядом с девушкой. Не Лука. Тот уже отступил назад, принимая ее молчание неизвестно за что.

– Эд..., – голос Феликса звучал так же непрямо, как и его дважды сломанный нос, когда тот схватил сестру за локоть. – Пожалуйста, ради Бога, забудь обо всем этом, поехали домой.

– Зачем ты здесь? – зашипела Яэль. Лука, Катсуо, другие – она была готова к противостоянию с ними. Но Феликс... Феликс был, как подстрочное примечание. Пара потерянных и незначительных параграфов в биографии Адель. Она не ожидала его появления.

– Ты ведь знаешь, зачем, – его пальцы сжали локоть еще сильнее, а волки под рукавом Яэль завыли от боли.

– Тогда как ты сюда попал? – спросила она. – Тебя даже не было в предварительных списках.

– Тебе больше нечего доказывать. А вот потерять ты можешь многое, – сказал Феликс.

Феликс. Он знал о жизни Адель больше, чем смогла бы вместить в себя целая библиотека. Феликс. С этого момента самое опасное лицо тура Аксис.

Яэль вырвала локоть из его хватки. Она теперь шла по асфальту, оставляя следы грязи в форме подошв ее обуви. Она взяла в руки шлем, застегнула ремешок под подбородком, надела защитные очки и оседлала мотоцикл. Зюндапп был очень похож по ощущениям и механизму работы на КС 601, который она использовала для тренировок. Просто этот был новее и немного сильнее.

Мотор двухколесного транспортного средства взревел, когда Яэль завела мотоцикл. Во время тренировок этот звук всегда дисциплинировал ее, она фокусировалась на дороге и предстоящей миссии. Но сегодня даже этот рев мотора не ослабил напряжения в ее груди. Все взгляды были направлены на нее. Девушка, промокшая насквозь под дождем. Энергичная. Готовая к победе.

Все взгляды были направлены на нее, но чувствовала она на себе лишь одну пару глаз. Они копали, копали, копали за ее спиной. Рыли прошлое. Создавали отверстия, которые Яэль ничем не могла заполнить.

Не думай, что я забыл, как ты поступила.

Тебе больше нечего доказывать. А вот потерять ты можешь многое.

Возможно, она и выглядит в точности, как Адель, но она никогда не сможет ею стать. Яэль была лишь жалкой копией с множеством пробелов и слабостей.

Голос прозвучал над трибунами. Новый голос. Его голос. Голос, отправлявший десятки тысяч людей на бой завоевывать весь мир. Голос, заставивший весь стадион замолчать за миллисекунду. Даже капли дождя будто повисли между небом и землей, воздух перестал двигаться.

Был только он. Она должна была заставить этот голос замолчать навсегда.

Она была не просто рождена для этой миссии. Она была создана для нее.

Его иглами. Его людьми.

– На старт.

Фюрер еще не знал этого, но он только что подписывал себе смертный приговор. (И праздновал это). Яэль схватилась за ручки мотоцикла так сильно, что перчатки могли разойтись по швам с минуты на минуту.

– Внимание.

За ее спиной девятнадцать гонщиков завели мотор и превратились в само напряжение.

– Марш!

Яэль поехала.

Ветер, как лед, разрезал ее щеки. Лицу было так холодно, оно полностью онемело, но волки... они горели под кожей. Выли, извергая тайны. Если прислушаться, можно услышать, как они вышептывают все ее секреты.

Феликс и Лука... у них острый слух. Но Яэль не позволит им услышать.

ГЛАВА 7 (СЕЙЧАС)

10 МАРТА, 1956

ОКРАИНЫ ГЕРМАНИИ

КИЛОМЕТР 19

Капли дождя падали тяжелым, нескончаемым потоком, преследуя гонщиков на всем пути из Германии, мимо трибун со зрителями и развевающихся флагов Аксиса, вниз по автотрассе. Кулак Яэль зажал ручку мотоцикла. Сильнее. Быстрее, чем ей, возможно, полагалось ехать.

Но за спиной противники нагоняли девушку с такой же скоростью. Быстрый взгляд через плечо удостоверил ее в этом. Лука и Катсуо развернулись по бокам веером, как ненужные крылья. Их кожаные куртки и желтая краска шин отлично виднелись боковым зрением. А за ними – семнадцать жаждущих победы лиц.

Каждый вышел на охоту. И, как сказал Феликс, она – их первая цель.

Причинять вред противникам в гонках было запрещено на туре Аксис, иначе соревнование превратилось бы в кровавое побоище. Однако правила никогда не предотвращали беды. Каждый год участники выбывали из соревнования раньше времени из-за ножевых ранений, мистических отравлений и травм на дороге, случившихся в результате обгона другим соревнующимся. Власти закрывали на это глаза, списывая все на несчастный случай. В конце концов, это состязание не на жизнь, а на смерть. Выживал сильнейший. Побеждал хитрейший.

Но какая-то грань все же существовала. Пять лет назад мальчика дисквалифицировали из тура, потому что тот ударил противника ножом прямо при камерах Рейхссендера. Такое доказательство власти не могли замять. Любые нападения, свидетелями которых становились официальные лица или камеры Рейхссендера, требовали рассмотрения. В крайних случаях, таких, как удар ножом, виновного дисквалифицировали. Однако чаще всего нападавших наказывали, надбавляя в общее время лишние 60 минут. Это никогда не пресекало злых умыслов, лишь ненадолго заставляло их забиться в угол в ожидании подходящего момента для очередного нападения.

Поэтому Яэль обязана была быть начеку.

Справа от нее – тень. Она приближалась, подкрадывалась к ней. Вскоре Яэль даже не пришлось поворачивать голову, чтобы понять, кто это. Лука был слишком близко. Слишком. Припал к мотоциклу, как лев, готовящийся к прыжку. Его шины оказались на одном уровне с ее, рассекая туман.

– Повеселимся, Фрейлин! – услышала Яэль сквозь звуки дождя. Его руки сжались сильнее, а Зюндапп начал к ней приближаться. Расстояние между ними уменьшалось с каждой секундой.

Сердце Яэль ушло в пятки. И в то же время оно билось так сильно, что, казалось, будто кровь скоро разорвет самую сильную мышцу человеческого тела. Уголком глаза она увидела, как Лука улыбается. Он игрался с ней. Просто дразнил.

Она не даст ему насладиться своим страхом. Она перевела взгляд на дорогу, сосредотачиваясь на пути.

Он отстранился в последний момент. Глупый трюк, чтобы показать себя. Его все еще подстегивал Железный Крест, свисающий с груди. Если бы Яэль захотела, то смогла бы спихнуть его с мотоцикла, потянув за рукав куртки, и освежевать живьем на асфальте автобана.

Слева от нее – другая тень. Катсуо. Он тоже приближался. Но не улыбался. Губы были сильно сжаты. Звук мотоцикла агрессивен. Его не особо волновали правила.

Лука снова начал приближаться к ней, как раз предупреждая нападение Катсуо. Они зажали ее, как железными клещами. Крепко держали ее между шестеренками и шелушащейся резиной шин.

Опасно, глупо, опрометчиво. В словарном запасе Яэль не было слов, чтобы описать этот маневр. Любой поворот, любое резкое движение могло закончиться запутыванием двигателей, на трассе остались бы лишь жалкие останки участников. Тур закончился бы, даже не начавшись.

Яэль сосредоточила взгляд на белых линиях дороги. Если она продолжит ехать прямо, они потеряют к ней всякий интерес и отъедут.

Но тут рука, покрытая перчаткой, оказалась в поле зрения Яэль. Катсуо пытался взять ее за запястье, схватить руль. Он собирался направить ее мотоцикл на Луку и убрать двух своих самых опасных противников в самом начале тура, еще даже не покинув границ Германии.

Она не могла убрать его руку, иначе сама спровоцировала бы аварию. К тому же Лука все еще был близко, играя с судьбой. Забывая о приближающейся опасности.

Яэль сделала единственную возможную вещь.

Тормоза заскрипели от резкого нажатия на педаль: она буквально вдавила их в пол. Колеса под ней дрогнули, а пальцы Катсуо остались впереди. Японец не достал всего пару сантиметров до ее руля. Его рука теперь была направлена на Луку.

Ботинки Яэль задрожали, и она немного припустила тормоза. Ее мотоцикл елозил позади, а капли дождя ударялись о ее щеки, обжигая кожу. Она тряслась, мотоцикл трещал, Лука с Катсуо были уже далеко. Две удаляющиеся тени. Другие участники наступали на Яэль сзади, промчавшись мимо нее по одному и по два. Небо озарила молния, освещая противников. Большинство из них уже обогнали ее, скрываясь в тумане.

Яэль сжала зубы. Она должна собраться, сбросить с себя ошеломление, страх, забыть свое почти крушение. Нужно вернуться в форму.

Еще один Зюндапп замедлил свой ход. Остановился на одном с ней уровне.

Феликс даже не пытался соревноваться. Его взгляд был прикован к ней, полный беспокойства.

– Ты в порядке?

– В порядке, – сказала она. Так и было. Так и должно было быть. Она всего лишь испугалась. Постояла на краю смерти. За такую короткую жизнь с ней произошло слишком многое. Этот инцидент не должен был так ее взволновать, не должен был стать комком в ее горле. Потому что в этот раз она была хищником. Хищником, а не жертвой.

Никогда.

Дрожь еще не оставила Яэль, пальцы все еще тряслись, обхватывая ручки мотоцикла. Она вновь завела мотор и поехала. Подальше от брата Адель, ближе к победе.

КОНТРОЛЬНАЯ ТОЧКА, ПРАГА

КИЛОМЕТР 347

Вечером небо очистилось, шторм растаял под светом палящего солнца. Цветные облака захватили западный горизонт, как клешни. Испепеляя красный, натягивая ночь на оборванные шпили Праги.

Яэль смотрела на закат сквозь стекла окон контрольно-пропускного пункта. Она показала довольно хороший результат (два часа и сорок минут по официальным данным). Из Германии в Прагу лежал самый короткий из всех девяти отрезков соревнования, но гонка вымотала ее.

По ее коже бегали мурашки, проникая так глубоко, что даже языки горячего пламени ее души не могли добраться до них. Полупрозрачные локоны Адель свисали на глаза, такие же безвольные и поникшие, как и она после преодоления 347-ми километров сквозь мартовский шторм, пытаясь загладить ущерб, причиненный ей трюкаи Луки и Катсуо.