Текст книги "Ускользающая мишень"

Автор книги: Рамиль Ямалеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Что именно позволяют себе "некоторые "гоблины" и "гунны", так никто и не узнал, потому что в это самое время по трассе пронеслось несколько приземистых джипов со спецсигналами. Машины шли почти бесшумно, хищно, и в этой хищности чувствовалась странная уверенность, что никто их не сможет остановить.

Первые три машины промчались на большой скорости, сохраняя почти идеальный интервал, а четвертая неожиданно притормозила, и не успел лейтенант среагировать, как из темного чрева показалось до боли знакомое лицо начальства и раздался его гневный рык:

– Что, офицер, охренел вконец?! Показуху здесь вздумал устраивать, мать твою так-растак-перерастак!.. Я тебе покажу показуху! Ты у меня будешь еще в Магадане тротуары мести!.. Я тебя... – Тут начальство выдало такое матерное коленце, что лейтенант, ошеломленный этим напором, едва не подпрыгнул от неожиданности, – он впервые услышал, чтобы генералы так ругались.

– А ну, живо прячь всех в броню! Чтобы через пять минут здесь никаких демонстраций не было! Быстрей, быстрей, маму вашу через колено!..

Джип резко взял с места и исчез в темноте. Офицер, не тратя лишних слов, махнул подчиненным рукой, и те с радостью бросились "прятаться"...

Именно в этот момент задрожала земля, тяжело проревели моторы, снопы света высветили трассу – это со стороны "Старта" показались два огромных грузовых вездехода типа "Ураган-2". Каждый из них тащил длинную платформу, на которой стояло что-то большое, зачехленное и, судя по тому, как натужно работали двигатели машин, очень тяжелое. Водительские кабинки в вездеходах были разделены на две – справа и слева от двигателя, в каждой сидело по человеку водитель и штурман.

Молодой солдат-первогодок высунулся было из брони, но злой Мурзенко сильным ударом вбил его обратно:

– Пошел ты! А ну сидеть, я сказал!

– Мурза, сдвинься, дай поглядеть!..

– Мурза, ну дай, не жмись!..

– Земеля, ты чего?! Мы же свои...

– Тихо у меня! Рты позакрывали! Быстро, шушера зеленая!..

Бойцы заканючили, но обозленный утратой орла Мурзенко был неприступен: он уселся верхом на люк, не давая товарищам наблюдать, как мимо их спецкордона проносятся тяжелые грузовики. Недовольный случившимся дембель, прищурившись, смотрел на колонну и негромко шептал:

– Спецзадание, спецзадание... Из-за вас, козлов, такого орла лишился!..

А офицер стоял рядом с БТРом, стоял спокойно, широко расставив ноги и сунув руки в карманы камуфлированного комбинезона. Он уже забыл про грозные слова генерала насчет подметания тротуаров в Магадане (совсем сбрендил обожравшийся штабной крыс!), и про Мурзенко забыл, и про его латунного орла... Лейтенант стоял и просто смотрел на вездеходы, на черные "мерседесы", на спецавтомобили, думая, что вот ведь живут же люди – и техника у них лучше всех, и пашет на них полстраны, сама того не зная, и бабы у них, наверное, гибкие, атласные, с бархатной молодой кожей, и если вдруг такое случится, что кто-нибудь внезапно помрет, обожравшись черной икры или царской семги, то похоронят его не иначе как на лафете какой-нибудь допотопной пушки да под барабанную дробь всей страны. А ему, лейтенанту, служить как медному котелку, мотаясь по дальним гарнизонам, пить отраву вместо водки и с ужасом ждать, что те толстопузые, которые почему-то всегда наверху, опять устроят какую-нибудь кровавую заварушку вроде Афгана или Чечни... И единственное, чего в конце концов заслужишь, – так это нищенскую пенсию, которую вовремя никто не будет выплачивать... Ну почему так, а?

Естественно, ничего не знала про эту колонну и Аня Зверева...

В тот самый момент, когда лейтенант следил, как мимо него медленно проходят "Ураганы", девушка, извиваясь, как червяк, ползла по узкой цинкованной трубе и задыхалась от пыли. Вытяжная система, в которую она так лихо нырнула примерно полчаса назад, оказалась совершенно неприспособленной для того, чтобы по ней лазили хрупкие барышни. Впрочем, последний факт был ей только на руку если бы Аня Зверева была более плотного телосложения, то она бы уже давно застряла в одном из многочисленных поворотов, которыми изобиловала вентиляционная труба...

– Теперь-то я знаю, каково живется какашкам! – невесело пошутила Аня, преодолевая очередной изгиб. – Вот уж никогда не думала, что придется на старости лет ползать по железным кишкам...

Насчет старости она, конечно, загнула – в этом была явная бравада. В свои двадцать восемь подтянутая и спортивная Аня Зверева могла дать фору кому у годно, в том числе и мужчинам. В некоторых местах путь ей преграждали металлические сетки и решетки, и девушке приходилось прерывать движение, чтобы одолеть новое препятствие. Она ловко вывинчивала шурупы, пользуясь ногтем, а если это было возможным, то просто продавливала хрупкую преграду. В одном месте ей показалось, что впереди мелькнула чья-то вытянутая тень.

– Только крыс мне здесь не хватало. А ну кыш, кыш, проклятые...

На всякий случай девушка постучала ладонью по гулкому металлу трубы. Крыс она не боялась, на специальных курсах выживания в экстремальных условиях по системе подразделений ГРУ(ГРУ – Главное разведывательное управление.) их научили преодолевать отвращение и страх перед этими животными. Крысы настолько умны, что не нападают на человека ни при каких условиях, исключая только один вариант – если болеют бешенством, говорил инструктор. А истории насчет нападений голодных крыс – все это инструктор объявил полной ерундой, придуманной буйной фантазией кинематографистов.

Вспомнив про фильмы, Аня криво усмехнулась. Она никогда не предполагала, что ей самой придется очутиться в роли героя американского боевика. Это они там то и дело ползают по туннелям и сутками напролет не вылезают из канализации, пробираясь в логово каких-нибудь очередных бандитов. Причем умудряются это делать, оставаясь чистыми и даже не попортив прически. Чушь собачья! Теперь она может со всей ответственностью заявить – такого не бывает.

– Насчет американских суперменов не знаю, не доводилось побывать в их шкуре. С виду они, конечно, ребята бравые... И стреляют метко, и челюсти крошат всем, и по канализации ползают, как заправские питоны. А вот попробовали бы они полазить в наших трубах! Это удовольствие ниже среднего...

Аня вдруг замолчала. Насторожилась. Ей показалось, что в гудении невидимого вентилятора возникли какие-то перебои. Это был уже третий по счету вентилятор, два первых она миновала по специальным аварийным проходам, проложенным рядом с бешено вращающимися лопастями (видимо, ими пользовались техники во время профилактических работ).

А вот сейчас что-то было не так – она интуитивно почувствовала это. В первый раз за все время она пожалела, что у нее нет оружия. Впрочем, об этом не могло быть и речи: откуда у простой паломницы может быть оружие?.. Но что же ей теперь-то делать? А вдруг впереди засада? Вполне возможно, что ее побег уже обнаружили, пролом-то в стене остался о-го-го какой! Но если подумать трезво, то вероятность ее обнаружения так скоро крайне мала. Чтобы поджидать беглянку в нужной точке, противникам необходимо знать не только скорость ее передвижения, но и направление, куда она сворачивала на очередной развилке. А это сделать очень трудно. Если только не обладать фантастическим способом смотреть сквозь толщу земли. Нет, фактически это нереально при нашем уровне развития научных технологий... Но с другой стороны, не могут же на нее поставить десяток засад! Хотя... Почему не могут?

Девушка тяжело вздохнула.

Голова раскалывалась от этих мыслей. Кроме того, была и физическая, так сказать, "материальная" причина. Одно из свойств ее организма заключалось в том, что Аня Зверева почти безошибочно определяла свое местонахождение над средним, общепринятым уровнем моря. Послед-240

ние полчаса она медленно, но верно поднималась к поверхности земли и, по ее расчетам (по физическому состоянию!), теперь должна была находиться где-то совсем рядом с поверхностью земли. А вдруг она зря паникует и подозрительный шум, который ей послышался, есть не что иное, как подтверждение того, что она вот-вот просто выберется из этого гигантского железного "кишечника"?..

– Хватит паниковать! Не призраки же населяют этот загадочный муравейник... – негромко произнесла девушка. – Вперед и с песнями. В конце концов, должно же мне повезти!

И ей повезло. Но не до конца.

Она проползла еще немного вперед и неожиданно увидела мощный, почти в человеческий рост вентилятор. За его вращающимися лопастями мелькал яркий свет. Значит, она все-таки выбралась наружу! Однако праздновать победу было еще рано. Рядом с вентилятором стоял солдат...

Глава пятая КАЖДЫЙ САМ ЗА СЕБЯ

Павла Лагутина отпустили поздно вечером. Милиционер, вернувший ему документы (при задержании у капитана отобрали паспорт с фальшивой плаховской пропиской), вяло пробурчал напоследок:

– Еще раз попадешься – возьму такой штраф, что мало .не покажется. Понял?

– Как не понять. Тут и конь поймет. Ты лучше скажи, командир, а чего это вы меня здесь целый день держали? Я же не шпион какой-то! Ну дал пару раз по морде, ну и что? Они же первые на меня напали!

В ответ сержант лишь загадочно ухмыльнулся:

– Узнаешь...

И Павел действительно узнал, когда очутился на улице. В городе было полно военных, и вели они себя довольно нахально. Порой даже казалось, что в городе введен комендантский час – кругом шастали вооруженные до зубов патрули...

В Плахове темнело рано – как и везде вблизи Полярного круга. А темнота – друг людей с нечистой совестью. И вот сейчас, идя по кривой улочке, Павел вдруг понял, почему ночью гораздо больше нечисти, чем при дневном свете. Это очень удобно, когда ты видишь всех, кто тебе нужен, а тебя, если захочешь, не видит никто. Впрочем, даже если бы на пути капитана и повстречался знакомый, вряд ли бы он узнал его. Кому придет в голову узнавать человека, покинувшего этот городок чуть больше двадцати лет назад?

Поэтому он шел по знакомым улицам практически не таясь, с любопытством разглядывая все вокруг. С одной стороны, мало что изменилось за эти годы: те же здания, те же названия. С другой – это уже был совсем другой город, в нем чувствовался шальной дух нашего безвременья. Разрисованные разноцветной краской заборы с непонятными надписями, сплошь состоящими из латинских букв. Черные провалы брошенных деревянных домов. Убогие коммерческие ларьки. Чахлые кусты сирени... И вот еще странное дело: ни одна собака на него не лаяла. За время, пока он здесь отсутствовал, все тогдашние собаки неминуемо сдохли. А новые почему-то не лаяли. Их вообще не было слышно. А ведь раньше собак в городке было очень много...

И прохожие попрятались. И музыки не слышно. Странная, тревожная тишина. Как будто все чего-то ждут. И боятся. Вчера было совсем по-другому. Или он от местной дрянной водки вообще уже ничего не помнит? Очень и очень странно... Что все-таки творится в этом богом забытом медвежьем углу?

Павел не прошел и половины пути до своей "берлоги", как его остановил чей-то властный окрик:

– Стой! Документы!

Он замер как вкопанный. Этот резкий, как выстрел, приказ остановиться напомнил ему осажденный Грозный девяносто шестого года.

Из темноты вышли трое военных. Видимо, офицер и два солдата. Все трое были в камуфляже, с автоматами наперевес. В их глазах Павел прочитал страх. Интересно, чего они так испугались?

– Стоять!

Может, к лучшему? Арестуют, отведут в комендатуру. Там все и разъяснится.

– Документы! – повторил офицер. Павел протянул ему паспорт. Фонарик бросил яркий луч света в лицо.

– Уберите фонарик.

– На Гоголя живете? – спросил офицер, разглядывая паспорт.

– Да. Там же написано...

Свет ослеплял его, Павел ничего не видел.

– Мужики, что случилось? – миролюбиво спросил он. – Война началась, что ли?

Словно в ответ вдруг где-то вдалеке прозвучал выстрел, за ним второй, третий. И тишина взорвалась автоматными очередями. Через несколько секунд все стихло.

– Ого! – вырвалось у Павла. – Что происходит-то?

– Ничего особенного. – Офицер протянул ему паспорт. – Обычная проверка. Ступайте!

– Раньше такого не было...

– Раньше много чего не было. Ступайте! – нервно повторил офицер.

Пожав плечами, Павел пошел вперед. Интересно, объяснит ему кто-нибудь, что здесь произошло за последние сутки, или нет?

Кима в батальоне не любили. За широкое круглое лицо, за фамилию – хотя Стае уже устал всем доказывать, что он русский, что дед, герой гражданской, следуя тогдашней моде, сменил не только имя, но и фамилию ("Фамилия расшифровывается как Коммунистический интернационал молодежи, понятно вам, дураки?"), – за два курса полиграфического института... Да мало ли за что можно не любить человека! Просто Стае появился в батальоне на день позже остальных и этого оказалось достаточно, чтобы его раз и навсегда отметили среди других "молодых".

Нелюбовь рождает страх, а страх – это ненависть.

И мир для него был теперь выкрашен в грязный цвет хаки, пространство свернулось до уродливых размеров казармы спецназа, а время... Со временем у Стаса были особые счеты. Как и все, он прилежно протыкал календарь, подаренный ему друзьями на гражданке, делая это украдкой, чтобы, не дай бог, не заметили "деды", – не положено было еще ему, салаге, заниматься этим. Но время смеялось над ним. Шутило. Издевалось. То вдруг растягивало до бесконечности часы нарядов, то, весело подгоняя, сдвигало минуты сна, а то замирало и стояло себе на месте. Стае в такие минуты смотрел во все глаза на висевшие в казарме часы, даже слышал их шум; но стрелки их были неподвижны, они, казалось, не замечали того, что за окном уже темнеют сумерки, что телевизор, меняя вечерние ритмы, уже успокаивает малышей знакомой каждому с детства мелодией, что давно уже пришло время ужина... Часы презирали его, Стаса, как презирали весь мир. Они были всемогущи, величавы и могли позволить себе такую небрежность, как потеря нескольких десятков минут.

О, как Стае ненавидел эти часы! Они были для него воплощением высшей несправедливости. Мерой зла. Концентрацией вселенского страха... А испугавшись один раз этого механического чудовища, Стае был обречен нести этот свой страх до самого конца. Долгих два года...

Может, именно потому его и не любили в батальоне?

За страх. За постоянный и непонятный страх перед всем. Он словно источал его, как выходящий через поры пот. И окружающие инстинктивно старались держаться подальше. Подальше от его страха. От него самого – солдата второго года службы Кима Станислава Ильича...

Их подняли по тревоге ночью, но без всякой этой помпы, про которую любят писать в газетах и говорить по телевизору. Нет, все было гораздо прозаичнее. Просто пришел в казарму хмурый комбат с каким-то майором, наорал, как обычно, на дневального и велел строиться. Затем были унылые боксы, бронетранспортеры, которые никак не хотели заводиться, грузовики, дорога, ночь...

Днем их привезли на окраину Плахова; офицеры, такие же невыспавшиеся, как и солдаты, лениво подгоняли их криками, была обычная неразбериха, и Стае долго не мог понять, куда же они попали.

Ночью в машинах говорили, что их кидают в Чечню, что, мол, там опять началась заварушка... Но повезли почему-то не на аэродром, а на север, долго кружили, потеряв дорогу, и наконец вот привезли на окраину небольшого городка.

И только солдаты собрались "защемить" тут же под колесами грузовиков некоторые уже повалились, прижавшись друг к другу, и захрапели, – как прозвучала команда, но какая именно, Стае не разобрал, да и не было никакой охоты.

Тра-та-та-та-та...

Очередь прозвучала совсем рядом.

Стае вскочил. Очумело завертел головой, как и десятки его товарищей.

– Что?.. Где?.. Кто стрелял-то?..

Но ответа не было. И лишь вновь прозвучало где-то очень близко: тра-та-та-та-та...

Пауза.

И нежное: пи-у... Пи-у...

Комбат выругался первым и первым же кинулся на землю.

– Лежать! – крикнул он. – Всем лежать!.. – Снова выругался и дернул за ногу стоявшего рядом лейтенанта из второй роты. Лейтенант, все еще улыбаясь, рухнул, как сноп...

"Вот оно!" – пронеслось у Стаса в голове; он кинулся, сбивая остальных и не думая ни о чем, лишь о той очереди, которая предназначалась только ему, Киму Станиславу Ильичу, солдату второго года службы...

Жах!.. А-ах!..

Пи-у... Пи-у...

Тра-та-та-та-та...

Стае лежал, зажав уши руками, зарывшись головой в сухую ломкую траву, и все ждал, когда его прошьет очередью или убьет одинокой пулей. "Ма-аленькой такой, свинцовой, скользкой и противной, как ртуть", – вдруг глупо подумал он.

А может, не убьет? Может, пронесет?..

Убьет.

А может...

Убьет!

А...

УБЬЕТ!!!

Нет, нет, нет... Стае что-то закричал, вскочил, побежал куда-то в сторону, наткнулся на такого же, как он сам, испуганного солдата; оба повалились на землю... К ним подбежали, успокоили ласковым матерком, кто-то из офицеров дал Стасу затрещину – привел, так сказать, в чувство.

А потом было дурацкое оцепление – дурацкое потому, что оружия им не дали, вернее, дать-то дали, но только стволы – без патронов.

– А как стрелять-то, а? – все орал на Стаса мрачный Мурзенко, но что тот мог ответить – сам ничего не понимал и лишь материл про себя все вокруг: и предков, что отправили его в армию, и отцов-командиров, "сволочужек поганых", что куда-то попрятались после обеда, и это дурацкое задание, и этот проклятый городок – за нелепое расположение улиц, за открытость перекрестков и за прочее, прочее, прочее...

...Перед самым обедом его отправили в штаб батальона. Стае прихватил с собой двух "молодых", хотя особой надобности в этом не было. Но как ему казалось, эти двое хоть как-то смогут уберечь его от пуль.

"В них попадет, а в меня нет", – подумалось ему.

И поэтому поставил он их по бокам – справа и слева от себя – и приказал пошевеливаться. Если торопиться, то могут и не попасть...

Наконец добрались до штаба, который притаился в одном из сараев за длинным рядом одинаковых серых домов. Комбат презирал всевозможные палатки и навесы, всю "эту дрянь и паутину", предпочитая простой дедовский способ бревна да землю.

Передав записку от ротного, Стае ждал ответа, одновременно прислушиваясь к тому, что происходит за штабными дверями...

До него долетали обрывки разговоров, но сложить из них что-то цельное Стае никак не мог. Оттого и злился. Кроме того, его бесила беспечность "молодых", которые лежали тут же рядом на земле и дремали, утомленные ночной и дневной суетой...

– А мне какое дело! – кричал на кого-то комбат. – Нет, ты мне объясни, при чем здесь мои воины?!

В ответ что-то забубнил незнакомый голос.

– А мне насрать! – продолжал орать комбат.

Его голос Стае слышал хорошо и отчетливо. – А мне...

И вновь его заглушил голос незнакомца.

– Ну и что?.. – снова взвился комбат.

– Приказ...

– Почему мои?! Пусть сами и идут!..

–Нет...

–Да...

– Не знаю... Не верю... Не хочу верить...

– Приказ...

Голоса перемешались, слились в какой-то непонятный клубок, потом рассыпались на ручейки, и стало совсем непонятно, куда они текут...

Стае замотал головой, прикрыл глаза. От желания понять, о чем говорят за дверями, от напряжения он даже высунул язык и покраснел. Но слышал, как ему чудилось, лишь одно и то же:

–Да...

– Нет...

– Приказ... И вновь:

–Да...

– Нет...

– Приказ...

И так, казалось, до бесконечности.

"Время! – вдруг осенило Стаса. – Это проклятые "часы" вновь пытаются сыграть со мной свою шутку... Но нет, не бывать этому!"

Мгновенно созревшее решение подтолкнуло Стаса – он сбросил вниз предохранитель и побежал в сторону, до конца не осознавая безумия своего шага...

Еще немного, еще...

Стоп! Передохни. Подними ствол вверх. Выше! А теперь – дави!..

Жалко улыбнувшись, Стае нажал на спусковой крючок.

И автомат послушно откликнулся одиночным выстрелом:

Жах!

Стае, мгновенно начав приходить в себя, замер от неожиданности. Волна безумия уже отпускала его, унося остатки решительности и желания действовать в стремлении хоть как-то сдвинуть это проклятое застывшее время...

Из штаба выскочили офицеры, последним показался хмурый комбат – китель на нем был расстегнут, покрасневшая грудь расчесана до крови. Все это Стае отметил машинально, секундой спустя, замерев перед приближавшимися к нему людьми и не слыша их криков.

Наконец офицеры добежали до него, обходя его почему-то чуть сбоку, лишь потом он догадался – из-за автомата, который он машинально направил на них. Его хорошенько тряхнули, вновь что-то крикнули – теперь уже в лицо. И вновь он не услышал...

Как сквозь толщу воды, донесся голос комбата:

– Ствол опусти.

И властная рука пригнула ствол автомата к земле.

Стае догадался, о чем его спрашивают, но ответить не мог, словно забыл слова. Он переводил беспомощный взгляд с одного хмурого лица на другое, открывал и закрывал рот и все цеплялся за автомат, который пытались вырвать из его рук...

Наконец автомат у него отобрали.

– Там, – вдруг тихо сказал Стае и показал рукой в сторону. – Там! Там! Там! Там!..

– Да не ори ты! – прикрикнули на него. – Говори спокойно. Что случилось?

Стае вдруг догадался, что он кричит, и замолчал.

–Кто это был?..

– Чего молчишь?..

–Ты что, больной?.. – посыпалось на него со всех сторон.

Солдат вжал большую голову в плечи и молчал. Когда вопросы вдруг стихли, он неуверенно заговорил, что видел кого-то ("Да кого же ты видел, чучело?!." – в сердцах выругался незнакомый офицер), сначала окликнул, а когда тот бросился бежать, выстрелил... И чем более нелепо врал Стае, тем больше ему верили...

Выслушав несколько раз его нескладный рассказ, офицеры отдали Стасу автомат и вернулись в штаб. Вскоре ему передали записку и велели возвращаться к ротному. Все еще потрясенный случившимся. Стае поспешил назад.

Этот нелепый, честно говоря, дикий случай не выходил у него из головы до самого вечера, до того момента, пока его, Стаса, и Мурзенко лейтенант не взял патрулировать по городку...

Быстро стемнело. Они брели по улицам, стараясь держаться освещенной середины. Мурзенко и Стае, сами того не замечая, жались к лейтенанту, словно он был той самой гарантией от пуль и самой надежной защитой на свете. Офицер, казалось, этого не замечал, все болтал про то, как учился в военном училище, как они ходили "снимать" хохлушек, как потом, перед самым выпуском, озадаченные папаши тех самых хохлушек пытались их ловить и заставлять жениться на своих дочерях...

И чем больше он говорил, тем яснее Стае понимал, что и лейтенант боится, а потому и болтает как заведенный. Но странное дело, от этой болтовни Стасу не становилось легче. Он украдкой взглянул на хмурого Мурзенко и решил, что тот тоже здорово боится.

– Товарищ лейтенант, – вдруг перебил его Мурзенко.

– Что? – встревоженно спросил офицер. Патруль замер, напряженно вглядываясь в темноту.

– Чего, Мурзенко? – переспросил лейтенант.

– А-а... – протянул Мурзенко, словно забыл, о чем он только что хотел спросить. – Я говорю, собак чего-то не слышно...

–Да?

Они прислушались. Действительно, ни одна собака не брехала. От этой тишины Стасу стало не по себе. Он сильнее сжал автомат потной рукой, но уверенности в нем не прибавилось...

Лейтенант негромко кашлянул.

– Верно... – наконец сказал он. – Действительно, не слыхать...

– Вот и я о том же! – радостно подхватил Мурзенко. – Уже сколько идем, а все – тишина...

Он толкнул локтем Стаса. Стае вплотную приблизился к лейтенанту.

– Может, перебили, – высказал предположение офицер.

– Всех-то не могли, – засомневался Мурзенко.

Они еще немного постояли на месте, поговорили на эту тему. Идти вперед никому не хотелось. И тогда Стае предложил:

– Пойдемте назад.

– Верно! – тотчас подхватил Мурзенко. Но лейтенант вдруг уперся.

– Еще рано... – Он быстро взглянул на часы. – Нет собак, да и черт с ними!.. – Его голос окреп, в нем послышалась уверенность. – Сейчас пройдем по той улице. – Он уверенно махнул в темноту. – И вернемся по периметру...

– Нет там никого, – подал голос Стае.

– Точно! – добавил Мурзенко.

– Тихо, гоблины! – прикрикнул на них офицер. – Еще учить меня будете. А ну за мной... И пошел в темноту первым. Не глядя на

Стаса, Мурзенко тенью последовал за командиром...

Стае тяжело вздохнул, быстро догнал их, пошел рядом, едва не наступая стоптанными кирзачами лейтенанту на пятки. Тогда он еще не предполагал, что скоро все его мучения кончатся. И кончатся довольно странным образом.

Когда троица, благополучно "оттоптав наряд", вернулась в расположение батальона, Стае решил покурить перед тем, как завалиться спать. По его приказу один из молодых быстро нашел сигарету.

– И чего-нибудь пожрать принеси! – лениво приказал без пяти минут дембель.

Молодой коротко кивнул и испарился.

Стае отошел в сторонку, присел на корточки возле большой оцинкованной трубы, похожей на уродливо торчащую из земли рубку подводной лодки. Несколько раз затянулся с наслаждением. Вдруг за его спиной послышался шорох. Он обернулся, думая, что это вернулся молодой. И вдруг замер. Перед ним стоял черт. Самый настоящий! С черным лицом, блестящими глазами, в длинной до пят серой хламиде... Черт протянул к перепуганному бойцу длинную тонкую лапу, произнес тонким противным женским голосом:

– Ты чего, парень...

Конца фразы Стае так и не услышал. Он вскочил, выпучив от страха глаза. Раскрыл рот, словно намеревался закричать во все горло. Но не закричал, не смог. Лишь глотнул воздуха, который неожиданно оказался твердым и горячим, как расплавленный свинец. И этот свинец, сжигая все, с быстротой звука пронесся по его дыхательным путям, пронесся и заполнил до отказа легкие. Расслабленное сердце вдруг замерло, перестало биться. Стае закрыл глаза ладонями и рухнул на землю. Он был мертв...

Аня дотронулась до артерии на его шее и, убедившись в своих худших опасениях, испуганно отпрянула от солдата. Ничего себе! Она никак не ожидала такого результата. Скорее всего, у бедняги отказало сердце. Неужели его так напугало ее появление?! Что же с ней такое сделали, раз теперь она одним своим видом, словно легендарная Медуза-Горгона, отправляет людей на тот свет?..

Заметив на ремне мертвеца потайной армейский фонарик, девушка отцепила его и бросилась к блестевшей в полумраке трубе вентиляционной системы. Навела луч света на собственное лицо, стараясь разглядеть, как же она теперь выглядит... Ничего особенного. Ну испачкалась в какой-то дряни, скорее всего в пыли, ну глаза красные, как от бессонницы... Что еще? Ни рожек на макушке, ни ослиных ушей, ни следов проказы на лице. Странно. Может быть, здесь дело в чем-то другом?..

Послышавшийся рядом топот кирзовых сапог прервал ее раздумья. Это вернулся молодой солдат, которого Стае послал за едой. Увидев валявшегося на земле дембеля и стоящую рядом девушку, он выронил батон хлеба и невольно вскрикнул. Не растерявшись, Аня тотчас подскочила к нему, ударила резко в заветную точку за ухом. Потерявший сознание солдат очутился рядом со Стасом.

– Ну, Анечка, пора тебе отсюда смываться! – негромко приказала себе Зверева. – Еще пара минут, и последствия твоей деятельности могут весьма печально отразиться на боеспособности нашей доблестной армии...

– Это точно!

Она резко обернулась. Позади стояли двое в форме защитного цвета. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что перед ней не желторотые солдаты. Во-первых, они были намного старше. Во-вторых, в них сразу же чувствовалась настоящая офицерская косточка. Экипировка, уверенные, отточенные движения, подтянутость, умные, внимательные глаза... На плече у одного из них висел автомат системы "Скорпион-2". Второй наставил на девушку пистолет с глушителем. Сразу было видно, что это профессионалы и шутить они не намерены.

– Только не нужно делать глупостей, – сразу же предупредил тот, у которого в руках был пистолет. Он выразительно покосился на свое оружие. – Я буду стрелять без предупреждения...

Их появление было настолько неожиданным, что в первый момент у Ани не выдержали нервы. Она гордо вскинула голову, выпрямилась и выплюнула им прямо в лицо:

– Стреляйте! Что же вы не стреляете?! Профессионалы переглянулись и улыбнулись почти одновременно.

– Ну что вы, – сказал военный с пистолетом. – Это крайняя мера. А с вами, я думаю, мы договоримся без нее.

– Почему вы так решили? Не ответив, мужчина с пистолетом сделал шаг.

– Стоять! Не подходите! Я закричу... В этот момент она почувствовала тонкий укол в шею. Девушка дернулась от неожиданной боли, причиненной жалом иглы, попыталась повернуться, но ее уже крепко держали за руки. Хватка была стальной, и она поняла, что ее держит физически очень сильный человек. Аня ударила ногой, стараясь угодить нападавшему сзади в пах. Удар прошел вскользь, не причинив тому, сзади, особого вреда. И тогда человек с пистолетом стремительно приблизился к ней и наотмашь ударил раскрытой ладонью. Теряя сознание, Аня услышала его рассерженный голос:

– Ты что, не мог ее сразу вырубить?!

– Промахнулся, черт бы ее побрал!

– Я тебе дам – промахнулся".

– Кончайте! – вмешался тот, у которого был пистолет с глушителем. – И так нет времени, а они базар затеяли. Надень на нее наручники, а солдатиков этих убери...

Конец фразы Аня не разобрала. Она почувствовала холодную сталь на запястьях, раздался негромкий щелчок... И все, сознание девушки отключилось,

Она очнулась в ярко освещенном помещении и по шуму в ушах тотчас поняла, что вновь находится глубоко под землей – примерно на том же самом уровне, что и в прошлый раз. Но теперь это была не та комната, где вместе с ней соседствовала странная женщина-зомби. И одежда на Ане теперь была ее собственная, а не дурацкий балахон, больше похожий на саван. Она лежала на низкой удобной кушетке, под головой у нее находился мягкий валик.

Девушка инстинктивно прикрыла глаза рукой, мгновенно поняв: наручники отсутствуют. Что бы это означало? Поверить в то, что ее противники стали вдруг гуманистами, мог бы только очень наивный человек. Скорее всего, это обычный психологический ход, явная демонстрация полной уверенности в собственных силах. Что ж, если они этого хотят, можно им и подыграть. На всякую силу найдется другая сила, и имя ей – терпение...

Неожиданно свет заслонила чья-то тень. Раздался приятный баритон:

– Вы можете встать?

– Наверное, могу... – слабо ответила Аня. – Я не знаю.

Это был первый шар в чужую лузу. Пусть думают, что перед ними слабая дурочка.

– Попробуйте встать. – Мужчина подал ей руку.

Девушка оперлась, почувствовав сильную, уверенную кисть. Встала. Ее чуть шатнуло, но мужчина поддержал. Он был гораздо выше Ани, загорелый, с гордо посаженной головой и открытым добродушным лицом, лет сорока пяти, не больше. На широких плечах, словно бурка, небрежно лежал халат. Мужчина провел девушку к одному из кресел, стоявших возле журнального столика, помог сесть. Кивком головы Аня поблагодарила его. Кроткий внимательный взгляд на стены, и Аня лишний раз убедилась, что находится у тех же самых людей. Стены были обиты точно таким же звуконепроницаемым пластиком...