Текст книги "Зло Валузии"

Автор книги: Ральф Шеппард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

– Я верил в тебя, Конан, а ты наплевал мне в душу! Ты и сейчас плюешься – от бессильной злобы! Ты с самого начала клеветал на беззащитную девушку. Но теперь-то я знаю причину. Похоть ослепила тебя! И ради удовлетворения своей низменной страсти ты предал нашу дружбу и убил двух верных мне людей! Я мог бы тебя казнить, варвар, я просто обязан это сделать! Казнить на месте или позже, после суда – на площади, прилюдно. Но я окажу тебе милость, которой ты недостоин. Я – правитель Сакалибы, и помню, что ты спас мне жизнь и помог вернуть престол! Я не забываю об этом – и только поэтому отпускаю тебя. Какие черные демоны отравили твою душу, киммериец? О, боги! От кого угодно я мог ожидать предательства, но только не от тебя! Боги, как же ты мог!

Помолчав немного и справившись с душившим его гневом, юноша продолжил:

– Я дарю тебе жизнь и свободу, хотя, возможно, это то же самое, что отпустить ядовитую змею после того, как она единожды ужалила! Уходи прочь, Конан! Ты можешь взять коня и оружие, но в течение трех дней ты должен покинуть Страну Городов навсегда! Отныне ты здесь вне закона, Конан из Киммерии!

Таргитай пошатнулся и в отчаянии ударил себя кулаком по лбу.

– О, Папай-громовержец!– простонал он.– Какое подлое предательство! Не зря говорят в Кхитае: где трон – там и измена...

– Очень верное замечание,– молвил Конан и, без малейших усилий разорвав путы, связывавшие его, зашагал прочь.

Глава 3. Королевский выезд

На базаре было шумно. После двадцатилетнего запустения селения Страны Городов вновь начали оживать. Городок Кангар, расположенный в шестидесяти лигах к востоку от Аргаима, был одним из многих подобных городков, разбросанных по всхолмленному пространству Пасиртайской степи. Он представлял собой квадратную в периметре крепость, сложенную из дикого обтесанного камня, окруженную саманными домами, плетенными из ивовых прутьев и обмазанными глиной хижинами, сложенными из леса хибарами. Вокруг более или менее постоянных построек располагалось кольцо шатров, разбитых местными пастухами-кочевниками и приезжими гирканскими купцами. Базарная площадь располагалась у самых стен цитадели, за которыми находилась резиденция тархана – наместника города. Площадь бурлила от скопления народа невзирая на большую удаленность Сакалибы от основных центров восточной и западной цивилизации.

Хотя большую часть толпы составляли приезжие купцы-гирканцы местные номады и горожане, тем не менее, разнообразие наций и рас, представленных здесь, почти не уступало столпотворениям восточных базаров Аграпура и Хоарезма.

Поражали своим разнообразием торговые гости из Великой Степи. Здесь были рослые, рыже– и каштановолосые, зелено– и сероглазые, с телами, испещренными татуировкой, жители западных степей – герулы, будины, мунганы в кожаной, облегающей тело одежде, увешанной золотыми бляхами и бронзовыми подвесками. От них резко отличались представители аттаров и карабезгов – жители побережья Вилайета – низкорослые, в лохматых овчиных полушубках, насквозь пропахшие бараньим и рыбьим жиром.

Купцы из Кангхи выделялись своими наголо бритыми головами. Их широкие бронзовые лица украшали длинные висячие усы; глаза под густыми черными бровями напоминали миндалины. Одевались они в подбитые овчиной хлопчатые полосатые халаты, подпоясанные шелковыми кушаками. На голову обычно была нахлобучена круглая, отороченная мехом шапка.

Бросались в глаза обитатели глубинных районов Гиркании – куйгары, коктаи, таргуты, тегины и другие, гордо называвшие себя настоящими детьми Великой Степи. Это были тучные великаны с бычьими загривками, широколицые, с дубленой коричневой кожей. Носили они высокие войлочные шляпы с широкими полями и войлочные кафтаны.

Гордый титул подлинных сынов Степи с ними оспаривали кичливые южане – ашкузы, коркуты, апасиаки, домбары, арийцы. На вид они казались самыми цивилизованными. Многие из них щеголяли в расписных кхитайских халатах, бряцали меруанскими, вендийскими и иранистанскими доспехами. На фоне всех остальных гирканцев, падких на золотые украшения, они выделялись своей почти патологической тягой к роскоши. Шеи, руки, груди их были плотно увешаны цепочками, браслетами, талисманами, перстнями и кольцами, уши оттягивали тяжелые серьги. Южане особенно кичились своим богатством, поскольку больше привыкли промышлять грабежом и взиманием дани с караванов, идущих по Великому Пути, нежели мирной торговлей. Они отличались худощавостью, оливковой смуглостью, сближавшей их с афгулами, вазулами и вендийцами, изящными чертами лица, черными выразительными глазами и тонкими носами с горбинкой.

Разными были дети Великой Степи. Одни заплетали волосы в косы, другие украшали все тело татуировкой, третьи – с помощью дощечек деформировали черепа своим младенцам, чтобы их головы принимали яйцевидную форму. Каждое племя поклонялось своим мелким божкам и покровителям. Одни носили на шее изображение фаллоса, другие – фигурки пьппногрудых и толстобедрых женщин, в зависимости от того, кого они считали источником жизни. И все это пестрящее многообразие народов, наречий, традиций, привычек, предрассудков объединяла вера в Вечное Небо, трепетное почитание усошпих предков и общее имя – гирканцы.

И было еще одно, что объединяло жителей Великой Степи,– все они были увешаны золотом и серебром с ног до головы. Это не мешало им, однако, высматривать местных торговцев драгоценными камнями и металлами и долго торговаться с ними, сыпя словами, а затем набивать свои заплечные мешки новыми партиями сверкающего товара.

Местные жители, пришедшие на базар, почти ничем не отличались от гирканцев. Хотя среди них преобладали светловолосые веснушчатые люди, но встречались и смуглые скуластые черноволосые. За полторы тысячи лет, прошедших после завоеваний Анахарсиса, орда которого прокатилась по Сакалибе и была остановлена лишь на восточных границах Гипербореи, в краю Рипейских гор произошло смешение захватчиков-гирканцев с местными лесными племенами. Среди потомков двух рас своим высоким ростом и синими глазами особо выделялись кемеры. Одевались жители Сакалибы почти так же, как и их восточные родичи – в овчину и кожу. Их наряд оживляли беличьи, лисьи, рысьи и собольи высокие шапки с одним, двумя, а то и тремя хвостами, болтающимися сзади.

Местные вели на рынок упирающихся коров, тащили гусей, уток и кур, несли мешки с ячменем, просом и овсом. Несмотря на холодный климат, почвы в Сакалибе позволяли собирать мало-мальский урожай. Многие обитатели Пасиртайской степи совмещали скотоводство с примитивным земледелием. Почти всё получаемое зерно кирки, даи, исседоны и кемеры выгодно сбывали гирканцам, которые в жизни не притрагивались к мотыге или сохе, но есть хлеб, тем не менее, любили, Торговали жители Сакалибы и медом – целые березовые туеса и бочонки, полные густого и жидкого ароматного меда всех оттенков – от белоснежного и солнечно-золотистого до темно-янтарного и черно-бурого были выставлены на базар. Мед шел нарасхват – Страна Городов славилась своими бортями по всей Гиркании.

А вот овец и лошадей местные на рынок почти не приводили, поскольку не могли выдержать конкуренции с пригоняемым скотом. Откормленные на приволье Великой Степи оглашали воздух блеяньем курчавые барашки, пронзительно ржали холеные жеребцы, дико ревели верблюды, двух– и одногорбые, косматые и короткошерстные. Купцы на сотне разных диалектов, надрываясь, кричали, зазывая покупателей и расхваливая своих питомцев. Здесь же рядами располагались продавцы тканей, благовоний, пряностей, оружия из Согарии, Бухроши, Лакмаши, Самрака, Вусары, Селанды, Дамаста... Вся зта пестрая орда оглапвла воздух разноязыким гомоном и создавала несусветный шум, густым, почти осязаемым облаком висевший над городом.

В толпе также мелькали суровые неразговорчивые люди в меховой одежде – добытчики с гор и лесов. Эти приходили на базар со связками собольих, беличьих, куньих, горностаевых, песцовых и лисьих шкур. Часть из них они отстреливали сами, а часть – скупали за бесценок путем «немой» торговли у аргиппеев и других диких обитателей тайги. Меха шли нарасхват.

Добытчики делали на этом немалые барыши, однако тут же спускали их в прибазарном кабаке. Обнищав за какую-то седмицу, они вновь возвращались в глушь – на полгода, а то и на год.

Однако прибыли охотников за пушниной не шли ни в какое сравнение с прибылями, которые получали люди, занимавшиеся более опасным, но и гораздо более выгодным делом. Эти были так угрюмы и неразговорчивы, что даже соотечественники смотрели на них с суеверным страхом. Два раза в год эти люди совершали путешествие в загадочную Страну Аримаспов и возвращались нагруженные слитками золота, серебром, медью и драгоценными камнями. Вокруг этих молчаливых людей всегда роем вились гирканские купцы.

Порой в толпе мелькало желтое, с раскосыми глазами лицо кхитайца, а иногда встречался и оливковый вендиец в огромном тюрбане, с влажно поблескивающими темными бархатными очами.

Было очевидно, что жителей Кангара ничем не удивить. Но даже они на мгновение умолкали и, округлив глаза, наблюдали за удивительным человеком, который, опираясь на резной посох, украшенный головой кошки, важно шествовал по базару. Чужестранец был очень высок – даже на фоне рослых будинов, герулов, мунган и кемеров. Кроме того, он был смугл – особенной, странной смуглостью, отличавшейся как от оливковой кожи вендийцев и южных гирканцев, так и от бронзового и медного загара гирканцев Востока. Цвет его кожи скорее напоминал старую слоновую кость. Такого цвета бывает кожа кхитайцев. Но этот чужак был их полной противоположностью. На голом, бритом или лысом, черепе блестела туго натянутая сухая кожа, а из-под огромного лба сверкали черные хищные глаза, разделенные крючковатым, как у коршуна, носом.

Несмотря на высокий рост и довольно широкие плечи и грудь, странный чужеземец был очень тощ, но это отнюдь не говорило о слабости. Скорее, наоборот, в его поджарости сквозила недюжинная сила.

Худое тело чужеземца было облачено в белую, ниспадающую до земли хламиду, наводившую на мысли о зное южных пустынь и резко выделявшуюся на фоне мехов, овчины и кожи, в которые было обряжено большинство пришедших на базар. Удивительный человек зябко поеживался от малейшего порыва ветра с Рипейских гор, хотя осень только начиналась. Все свидетельствовало о том, что чужестранец родом из какой-то очень далекой южной страны.

Арганбек – торговец из Кангхи – ушлый мужичок с серьгой в ухе, долго, с любопытством присматривался к странному южанину, а затем спросил у своего соседа – Саидхана из Согарии:

– Послушай, почтеннейший! Ты не знаешь, к какому роду-племени относится этот странный человек с козлиной бородкой?

Саидхан – сухощавый нахохленный торговец пряностями долго рассматривал крючконосого гиганта, затем, пожевав сморщенными губами и пропустив бороду через ладонь, важно произнес:

– Сей человек – уроженец далекого Мисра, страны, в которой поклоняются змеям, а каганов хоронят под большими каменными курганами. Через эту страну течет величайшая река в мире, именуемая Последней, ибо за ее истоками находится странный Огненный Пояс, где гибнет все живое.

– Тогда, наверное, и в Мисре жарковато?– осведомился дошлый Арганбек, окидывая оценивающим взглядом зябнущего южанина.

– О, да, в этой далекой стране стоит вечное лето. Страшный зной опаляет землю, и если бы не влага Последней Реки, пустыня давно поглотила бы эту страну.

– Тогда понятно, в чем может нуждаться этот чужеземец в здешних краях,– сделал вывод Арганбек и, не теряя времени, бойко подскочил к южанину и бесцеремонно вцепился в его костлявую руку.

Тот резко повернулся, разглядывая своими огромными матовыми глазами наглеца. Любой бы смутился от этого странного взгляда, но только не Арганбек. Не зря про него говорили, что он с самим Эрликом сторговался бы.

– Почтеннейший!– звонко кричал проныра.– Сама золотая нить твоей благоухающей судьбы привела тебя к скромному рабу Тенгри – Арганбеку из могучей Кангхи. У меня найдется все для услады твоей души, о... Как зовут тебя, уважаемый?

– Джехути,– ответил южанин мягким вкрадчивым голосом,– зови меня Джехути. Я – проповедник учения Отца Сета из далекой Стигии, которую вы называете Мисром.

– Да снизойдет свет твоего бога на благочестивую душу твою, о Джехути!– запел с новой силой Арганбек, подталкивая не особо сопротивлявшегося стигийца к своим товарам.– Мой жалкий умишко все же в состоянии осознать, что твою скромность не прельстить ни украшениями, ни благовониями, ни пряностями, ни шелковыми тканями. Но не пристало священнослужителю мерзнуть! Здесь, в студеной Сакалибе, морозные ветры, слуги сурового Борея, могут причинить ущерб твоему драгоценному здоровью! Но у Арганбека найдется кое-что для тебя, о, уважаемый Джехути!

И он в мгновение ока накинул на его плечи рысью шубу, за час до того сторгованную у местного скорняка за набор вендийских душистых масел.

– Как влитая сидит!– мурлыкал Арганбек, ласточкой порхая вокруг стигийца и поправляя складки на богатом меху.

При виде рысьего серебристого меха тень смутных воспоминаний мелькнула в тусклых глазах стигийца, которые на мгновение вспыхнули желтым зловещим огнем. Наблюдавший за этой сценой Саидхан тихонько сделал знак отвращающий зло – до Согарии доходили слухи о черном колдовстве стигийцев. Но Арганбек, казалось, ничего не замечал, продолжая заливатья соловьем и расхваливать шубу.

– Ну, хорошо, хорошо,– снисходительно улыбнулся стигиец.– Мне нравится твоя шуба, я беру ее. Прими вознаграждение, друг мой!

И он протянул ошеломленному торговцу огромный, сверкающий зеленым огнем изумруд. Глаза у видавших виды негоциантов полезли на лоб.

– О, высочайший,– пролепетал Арганбек, хватая изумруд и пряча его за пазуху.– Выбирай все, что угодно твоей благоуханной душе! Вот вендийские притирания, иранистанские и афгульские шали, кхитайские шелка и бронзовые зеркала, дамастские кинжалы! Бери все, о светоч души моей!

Он бросил вороватый взгляд на обалдевшего Саидхана – оба прекрасно понимали, что за деньги, которые можно было выручить от продажи изумруда, здесь можно купить сто таких шуб и весь товаришко, вместе с торговцами впридачу.

– Не к спеху, друг мой, не к спеху!– небрежно отмахнулся Джехути.– Этот камень твой, Ты заслужил его за свою проницательность и предупредительность, столь несвойственные обычным людям! Не терзайся сомнениями – я тоже знаю истинную цену изумруда,– стигиец слегка улыбнулся желтыми зубами, и от его зловещей ухмылки Арганбеку стало как-то не по себе.– Единственное, что я прошу у тебя, почтеннейший,– окажи мне всего одну услугу!

– Я весь внимание,– почтительно изогнулся кангхиец, поедая стигийца глазами.

– Глядя на тебя, достославный Арганбек, я вижу, что ты весьма опытен и осведомлен о делах, творящихся в этой северной стране. Поведай мне, уважаемый, о том, что происходит в последнее время при дворе правителя Сакалибы.

– Ужасные новости!– Арганбек округлил глаза и снизил голос до шепота.– Ты, наверное, уже осведомлен, высокочтимый Джехути, о том, что исчезнувший двадцать лет назад наследник Таргитай занял престол и прогнал колдуна Заркума...– Купец сотворил знак, отвращающий демонов.– Да-да, того самого, который наслал на Сакалибу полчища жутких гарпий, вызвав их из далекой, ледяной Патении, лежащей у Северного Океана. Но Таргитай не смог бы занять Хрустальный Престол, если бы с ним не было Конана, дикого воителя из стран заката, будь он неладен!

При этом Арганбек быстро огляделся по сторонам и демонстративно сплюнул.

– Конан?– В глазах стигийца вновь зажглись желтые огоньки.– Что ты знаешь об этом человеке?

– Говорят, что он демон,– глаза Арганбека едва не выкатились из орбит, а голос перешел в еле слышное шипение.– Он приплыл сюда с Западного моря по подземным потокам бездны Апсу! Он заставил – не иначе как колдовством – военачальника Ишпака провести его войско тайным ходом прямо во дворец. Он зарезал Шульгу прямо в постели, а Заркум спасся бегством и теперь бродит где-то в горах. Но самое страшное – недавно во дворце раскрыли заговор, который Конан плел вокруг правителя. Он убил Ишпака и пытался надругаться над любимой наложницей правителя, И теперь его изгнали из дворца, и вообще из страны. Вот только боюсь, что он все еще бродит где-нибудь поблизости. Так что будь осторожнее, глубокоуважаемый! Не приведи Эрлик угодить в когти этого нелюдя!

Арганбек страшно закатил глаза, а Саидхан быстро закивал головой, подтверждая его слова.

– И что же, никто не вступился за этого Конана?– полюбопытствовал стигиец.

– Его поддержали кемеры из числа гвардейцев. Ведь этот демон почти ничем не отличается от них – такой же здоровущий, чернявый и синеглазый. Но приказ правителя – есть приказ. Многие не поверили в его виновность, но они ропщут втихую: ведь Конана не казнили и не посадили в яму, как он того заслуживал.

– И все же его объявили вне закона, и теперь он обычный изгой. Какое падение!– добавил Саидхан и покачал головой.

– Все отвернулись от него, кроме старой знахарки Мохиры и ее внучки. Старуха во всеуслышанье заявила о том, что во всем виновата королевская наложница, а не Конан. А ее внучка – та вообще ушла в добровольное изгнание вместе с проклятым варваром.

– Ну и дела творятся в этом государстве!– покачал лысой головой Джехути.– А какие вести слышны из дворца? Надеюсь, теперь-то там все спокойно?

– О, да!– охотно закивал головой Арганбек.– В Аргаиме готовятся к пышному празднованию свадьбы Таргитая и Нэркес – так зовут его возлюбленную наложницу. И как раз сегодня его величество со своими придворными едет на большую охоту в Джирханскую Чернь.

– Джирханская Чернь? Где это?– быстро спросил стигиец.

– Неподалеку отсюда,– пояснил Арганбек.– Заповедная пуща между Пасиртайской степью и Рипейскими горами. Она сохранилась нетронутой еще с тех далеких времен, когда могучий правитель Анахарсис завоевывал эти места. Там до сих пор водится множество зверья. Все правители Аргаима вот уже полторы тысячи лет ездят на охоту в Джирханскую Чернь и проезжают через Кангар. Так что сегодня люди съехались сюда со всей Сакалибы и Гиркании не только ради торговли, но и для того, чтобы поглазеть на королевский выезд. О, это величественное зрелище, достославный Джехути!– Арганбек смачно чмокнул жирными губами.– Я его видел неоднократно, так как каждый год приезжаю в Сакалибу. Но в этот раз выезд будет особенно торжественным. Ведь наконец-то в этой стране законный правитель – наследник славного Колаксая!

Продолжая в красках расписывать королевскую охоту, Арганбек походя отпихнул ногой грязного шелудивого нищего в вонючих отрепьях, тянувшего иссохшую, изъеденную язвами дрожащую руку к стигийцу. Нищий упал навзничь, но тут же поднялся и вновь полез к Джехути с удивительным упрямством.

– Проваливай, оборванец!– наконец, не выдержал Арганбек, однако тут же сменил выражение лица и заискивающе улыбнулся стигийцу.– О почтеннейший, вокруг расплодилось так много нищего сброду – особенно после того, как гарпии разорили пограничье. Не обращай на них внимания!

– Дай ему монету!– повелительно молвил Джехути.– От моего имени. И пусть подойдет ко мне! Отец Сет наказывает своим аколитам заботиться о страждущих!

Недоуменно посмотрев на стигийца, купец, тем не менее, превозмогая брезгливость, сунул в протянутую руку пару медяков.

– Эй, как тебя ... Высокородный господин желает говорить с тобой! Подойди к нему!

В ответ нищий что-то нечленораздельно промычал и, тряся кудлатой головой – купцы шарахнулись в стороны, дабы не подхватить вшей,– шустро подковылял к стигийцу, который равнодушно разглядывал его снизу вверх.

– Пойдем со мной, мой страждущий брат! Служитель Сета позаботится о тебе.

И, развернувшись, стигиец пошел прочь гордой размашистой поступью, а за ним торопливо последовал бродяга. Развевающиеся лоскутья гнилого рубища резко контрастировали с богатым мехом шубы его странного покровителя.

Едва стигиец и нищий ушли, Арганбек торжествующе подмигнул Саидхану.

– Видал! Тенгри и предки были милостивы ко мне сегодня, послав этого помешанного уроженца Mиcpa!

В ответ Саидхан линь покачал головой:

– Не вижу повода для радости, друг мой! Я видел мисрийцев в Согарии и знаю их обычаи. Это темный народ. Там, где появляется уроженец Мисра – там поселяется зло и черное колдовство, Прошу тебя, избавься от этого камня как можно скорее – он не принесет тебе добра!

– А!– отмахнулся Арганбек.– Пустое болтаешь. Ты просто завидуешь! Все сидишь со своим камбуйским перцем. Да кому он тут нужен? Хе-хе! Арганбек знает толк в торговле!

Кангхиец довольно подбоченился и надменно поглядел на своего менее удачливого коллегу. Саидхан хотел что-то ответить, но его слова потонули в оглушающем реве десятков труб. К трубам вскоре присоединились возбужденные крики толпы:

– Королевский выезд! Королевский выезд!– кричали люди, со всех ног кинувшиеся к дороге.

В мгновение ока базарная площадь опустела. Покупатели, торговцы, спешно подхватившие свои товары, случайные прохожие, зеваки, нищие, воришки – все устремились прочь, туда, где уже показались первые колонны величественной процессии.

Впереди ехали, гарцуя на резвых, нетерпеливых скакунах акалтегийской породы, которую выводят только в Южной Гиркании, гордые гвардейцы – Серебряные Грифы. Как бы в потверждение звания, доспехи их сверкали затейливой серебряной насечкой, а шлемы и впрямь напоминали хищно изогнутые клювы грифов. Подавляющее большинство гвардейцев составляли кемеры – ветераны восстания против узурпатора Шульги. Однако теперь, вместо Конана, ими руководил новый командир – чуждый им как по крови, так и по духу – исседон Аб-Сабал, бывший начальник дворцовой караульной службы. Он быстро взлетел вверх по лестнице чинов после того, как доложил правителю об исчезновении Нэркес в роковую ночь изгнания Копана.

Следом за передовым отрядом гвардии ехали двести загонщиков. Все – настоящие гирканцы из восточных степей, смуглые, раскосые и белозубые, подлинные знатоки больших облавных охот. В руках они держали рогатины, бичи, трещотки, погремушки и сети. Некоторые демонстрировали свое искусство перед многочисленными зрителями и производили невероятный шум треском, свистом, щелканьем и дикими завываниями, вызывая одобрительные возгласы публики.

Затем наступил черед егерей. Эти рослые молодцы, набранные из будинов, герулов и мунган, шли пеппсом, еле удерживая на прочных поводках, плетенных из трех слоев турьей кожи, заливисто лающих псов – здоровенных, пегой масти, гирканских овчарок. Псы, скаля желтые, в бурунах пены, клыки, яростно бросались на глазевшую толпу, заставляя ее невольно подаваться назад. Другой отряд егерей вел в поводу охотничьих барсов – пардусов или гепардов. Эти поджарые пятнистые кошки из глубинных районов Гиркании, не в пример псам, вышагивали чинно, с чувством собственного достоинства. Но в их напускной смиренности чувствовались огромная мощь и готовность к стремительной погоне за отчаянно удирающей добычей.

За егерями ехали на искусно подобранных жеребцах сокольничьи, одетые в белоснежные полушубки, сшитые из шкур северных медведей Патении. На руках сокольничьих, нахохлившись, сидели щеголявшие белым оперением соколы, кречеты, балабаны и даже совы с пышными шароварами на ногах, моргавшие огромными, обманчиво подслеповатыми глазами. Это говорило о том, что охота будет продолжаться и ночью. Даже лесная мыпь не смогла бы ускользнуть от облавы, но сов натаскивали на добычу покрупнее.

За сокольничьими ехал отряд Красных Стрелков, набиравшийся из иирков – наиболее искусных из всех кочевых племен Сакалибы стрелков из лука. Эти парни, одетые в красные кафтаны и лисьи хвостатые шапки восседали на рыжих и гнедых жеребцах. Даже сапоги, конская сбруя, сайдаки и оперение стрел были выкрашены в ослепительн алый цвет.

И лишь затем наступал черед королевской свиты, ехавшей в двойном кольце Серебряных Грифов, сурово сжимавших шипастые чукмары и изогнутые дамастские мечи.

Свита ослепляла своим великолепием. Здесь были нукеры, туменбаши и тарханы, разодетые в золоченые, вороненые, червленые доспехи, в плащи, подбитые лисьим, рысьим и собольим мехом, в богатых меховых шапках и причудливой формы шлемах, кованных в Кхитае и Вендии. Среди них ехал и тархан города Кангара, заблаговременно присоединившийся к охоте.

Бросалось в глаза полное отсутствие женщин – в этом заключалось основное отличие любой гирканской охоты от хайборийской. Если бы охота происходила при дворе аквилонского короля, то свита обязательно пестрела бы пышными нарядами придворных дам. Но суровые степные обычаи не допускали присутствия на охоте женщин. И дело тут было вовсе не в чрезмерном деспотизме и угнетенности женщин, как иногда считали на западе, а скорее в том, что сама охота была занятием гораздо более опасным, нежели в Хайбории, где искусные егеря выгоняли затравленного зверя так, что изнеженные господа расстреливали его почти в упор. Здесь же каждый придворный должен был показать свое мужество и силу. И, без сомнения, большинство из них были способны на это. В основном это были седоусые, суровые ветераны, привычные к седлу, луку, мечу, рогатине и плети.

Королевский выезд действительно представлял собой величественное зрелище, поражая воображение своей протяженностью, числом участников, яркостью белых и красных костюмов сокольничьих и стрелков. И тем не менее, все взоры были прикованы к молодому правителю.

Таргитай ехал на горячем акалтегийском скакуне вороной масти, грациозно ступавшем точеными сухими ногами и поводившем изящной лебединой шеей. Всадник не уступал коню. Он, как влитой, держался в роскошно убранном седле, слегка покачиваясь и выпустив поводья из рук, гордо сложенных на груди. На смуглом лице юного правителя сизым пятном выделялся «поцелуй волка», на лбу сверкала золотая тиара, принадлежавшая, по легенде, еще основателю династии Анахарсису. В лучах солнца сияли позолоченные пластины его великолепных иранистанских доспехов, над плечами птицей вился подбитый горностаями плащ. На тонкой талии правителя, перехваченной наборным поясом, висел в ножнах, богато инкрустированных изображениями сцен из жизни аримаспов и грифов, верный кхитайский меч.

Толпа восторженно рукоплескала молодому правителю. В Сакалибе его едва ли не обожествляли и встречали как освободителя. Таргитай отвечал на приветствия вежливыми кивками головы, пристально разглядывая своих подданных черными, цепкими глазами. На мгновение его взгляд встретился с устремленными на него тусклыми глазами стигийца. Тень набежала на чело молодого правителя – казалось, он что-то мучительно припоминал. Стигиец тут же опустил глаза, и правитель поехал дальше, не обращая больше на него внимания.

– Так вот ты какой, Таргитай,– еле слышно произнесли сухие, тонкие губы стигийца в спину удалявшемуся правителю. От его внимания не ускользнул полный ненависти взгляд, что метнул в сторону Таргитая его оборванный спутник.

– Осторожнее,– прошептал стигиец, кладя свою смуглую ладонь на грязное плечо нищего.– А то прожжешь ему в плаще дыру, уважаемый Заркум!

Глава 4. Великая охота

Достопочтенный Арганбек громко кричал здравицы правителю Сакалибы, стоя в толпе таких же ликующих, как и он, купцов. Гирканцы были очень довольны новым правительством Страны Городов – торговые обороты возросли в несколько раз, барыши неслыханно увеличились.

Арганбек же, вообще едва не прыгал от радости и почти сорвал голос, выкрикивая все новые и новые здравицы в честь правителя. Его радость многократно усиливал, лежавший за пазухой изумруд. Он был холоден как лед, но грел сердце велеречивого торгаша, как бронзовая кхитайская жаровня. И в тот момент, когда мысли кангхийца воспарили едва ли не к Великому Небу, некий холодный и острый предмет, ткнувшийся, презрев толстые складки жира, прямо в ребра, вернул купца в скорбную земную юдоль.

– A?!– только и смог вымолвить Арганбек. На лбу его появились капли крупного пота.

– Спокойно!– Раздался у самого уха чей-то хриплый безжалостный голос.– Не шевелись, а то пожалеешь!

– Н-не шевелюсь,– прошептал Арганбек. Отвислое брюхо, обтянутое полосатым халатом, мелко затряслось.

– Вот и славно!– ответил неизвестный из-за спины.– А теперь потихонечку пошли отсюда. Нечего нам делать в этом столпотворении.

И купец, еле передвигаясь на ватных ногах, стал продираться сквозь толпу, чувствуя приставленное к боку острие стилета.

... На задворках Кангара, в полуразвалившейся саманной хижине, давно брошенной хозяевами, в этот день горел огонь. Тех, кто обосновался в развалюхе, можно было бы принять за странников, издалека приехавших на базар, чтобы поглазеть на королевскую процессию. Но желтые, горевшие хищным пламенем, глаза стигийца, жуткий хохот, исторгаемый иссохшей грудью изможденного нищего и странный, необычный цвет огня в очаге, опровергали это впечатление.

– Полно, полно, друг мой Заркум,– произнес стигиец, пытаясь успокоить мнимого бродягу, которого сотрясал приступ истерического хохота.

Наконец, не выдержав, он ухватил его за грязные седые космы и, запрокинув голову, заглянул прямо в глаза. Растянутый судорогой бесмысленного смеха рот Заркума застыл, оскалившись, сумасшедшие глаза остекленели. Продолжая неотрывно смотреть в глаза стигийцу, который, казалось, готов был испепелить его взглядом, Заркум еле слышно произнес

– Во имя Эрлика! Эти змеи... Танец змей! О, боги! Ты не человек, Джехути!

– Конечно, нет!– Стигийская маска спала, и Заркум узрел подлинный лик змеечеловека.

– Я – нааг, в моих жилах течет холодная кровь великих ящеров древности,– молвил Кахха.– Но я твой союзник, Заркум. Эти два молодца – Конан и Таргитай – успели крепко насолить нам обоим. Счастье, что их поссорила эта предприимчивая красотка!

– Я и не ожидал, что маленькая дрянь окажется такой способной,– прохрипел Заркум, постепенно приходя в себя.– Но во имя Зла, во имя Запредельных Кругов Вселенной, поведай мне, нааг, свою историю! Как могло случиться, что ты – правитель давно исчезнувшей расы, до сих пор жив?

– Долгая история,– отмахнулся Кахха.– Много раз меня пытались прикончить, в последний раз – наши заклятые «друзья». Что ж, я отплачу Таргитаю за тот камень, которым он запустил мне в голову. Отплачу сполна!

– Я с тобой, король наагов!– прошептал Заркум.– Во имя Зла, дай мне лишь добраться до этих мерзавцев! Но больше всего я мечтаю расплатиться с маленькой потаскушкой Нэркес. Она нанесла мне удар в спину, когда я меньше всего этого от нее ожидал. Это благодаря ее козням, на Хрустальном Троне сидит ублюдок Колаксая.