Текст книги "Заколдованные сокровища"

Автор книги: Пятрас Тарасенка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 7 страниц)

– А как вот этот топорик очутился у камня Валюли-са? – опять спросил Пятрас.

– Около какого камня Валюлиса? Где он?

– Камень Валюлиса лежит в роще Алка, около озера Каралишкяй. Такой большой камень; на одной его стороне высечены крест, солнце и луна, а на другой – лук со стрелой, человек, птицы.

– Это очень интересный камень! Видимо, изображения эти относятся к разным эпохам. Человек, лук со стрелой, птицы принадлежат к временам каменного топорика. Тогда люди занимались охотой, ловили рыбу. Этим они и питались. Жизнь той эпохи человек и изобразил на камне. Топорик мог очутиться возле камня совсем случайно. Во время охоты люди теряли топоры в лесу, а потом не могли найти их.

– Ила говорил, что около камня Валюлиса люди часто находят их! – заметил Владас.

– Тогда, может быть, там было поселение людей. Особенно, если топоры находят негодные, испорченные. Их просто бросали, и они очутились в земле.

– А зачем на камне высекли крест, солнце и луну?

Подумав, доктор спросил:

■– А вы не запомнили, какой был крест?

– Довольно странный крест, папочка. Владас, когда увидел его, сказал: «Посмотри, Пятрас, какой крест: и в длину и в ширину он одинаковый».

– Тогда это вовсе не крест: это древний знак огня или, вернее, солнца. Эти знаки были высечены гораздо позднее. Я не ошибусь, если скажу, что им не больше тысячи лет. В те времена предки литовцев уже занимались земледелием и скотоводством. Земледельцы поклонялись солнцу, обожествляли его, считали, что оно дает людям все земные блага. Чтобы солнце было милостиво к ним, на полях, где они работали, они устраивали ему скромные жертвоприношения: горсть зерна, хлеб, в углубления камня лили молоко, пиво. Эти камни и стали называть жертвенными камнями, алтарями. Спустя много лет стали даже говорить, что под этими жертвенниками лежат заколдованные сокровища. Видимо, и камень Валюлиса был таким же. Может, и о нем говорят, что там спрятаны сокровища?

Пятрас уже хотел было рассказать все, что они знают, но Владас толкнул его в бок. Пятрас понял товарища и спросил вдруг отца:

– А какой бог—Солнце или Перкунас—был самый главный?

Доктор улыбнулся:

– Ну, а как ты сам думаешь?

– По-моему, Солнце. Солнце и светит и греет. Лето– самое хорошее время года.

– Да, солнце – источник жизни на земле. Без него бы не было ни растений, ни животных, ни человека.

– Но гром зато сильнее, его все боятся, – сказал Владас.

– Знаете, дети, – начал доктор уже совсем другим тоном: – ни добрых, ни злых, ни сильных, ни слабых богов нет и не было. В старину люди не могли понять многих явлений природы, и в зависимости от того, как, скажем, влияло на их жизнь солнце или другие небесные светила, их наделяли большей или меньшей силой, обожествляли.

Так, будучи земледельцами, литовские предки гораздо больше почитали солнце, чем гром. Бог грома, Перку-нас, стал главным богом много позже, когда мирных землепашцев разбогатевшие земледельцы стали запугивать Перкунасом, желая поскорее и без особого труда подчинить их себе. Но об этом нужно долго рассказывать. Что у вас еще есть? – спросил доктор, увидев, что Пятрас что-то вытащил из ящика.

– Черепки!—ответил Пятрас и протянул их отцу.

– Откуда они?

– С Пилякальниса.

– А как вы туда попали? Ведь туда нет дороги!

– Мы нашли ее, папочка.

– Так г^де же эта дорога?

– В болоте, под травой.

– Она и привела вас к острову?

– Да, папочка, только та дорога не прямая, она сворачивает то в одну сторону, то в другую и вся заросла травой.

Доктор внимательно разглядывал черепки.

– Что это за черепки, папочка?

– Это от глиняных горшков, которые были сделаны, наверно, тысячу лет назад.

– А как ты узнал это?

– Сначала люди долгое время лепили глиняные горшки. Горшки получались с неровной поверхностью и некрасивые. Потом, в IX—X веке, глиняные горшки стали изготовлять с помощью гончарного круга, а украшали их прямыми или волнистыми линиями. Если судить по этим черепкам, Пилякальнис существует с IX—X века, так как черепков более древних горшков, вылепленных руками, вы не нашли.

– А кто насыпал этот Пилякальнис?

– Пилякальнисы эти возникали в разные времена, и назначение у них было разное. Поначалу это было обычное поселение. Жили тогда люди родовыми общинами. Чтобы легче было обороняться от врагов, всей общиной укрепляли холм и обносили его деревянной стеной. Потом из общины выделились более богатые и сильные. Они стали захватывать эти холмы или строить для себя новые. Эти поселения строились уже по принуждению. Сильные завладели землей, водой, лесами; простые люди вынуждены были работать на них и со временем превратились в настоящих рабов. Так и образовался класс крестьян и класс феодалов. Один из таких феодалов захватил, видимо, окрестные земли и построил на острове замок, а через болото проложил еще скрытую от глаз, петляющую дорогу, чтобы легче было защищаться от врагов – порабощенных крестьян и более сильных, чем он сам, феодалов.

– Ну до чего же интересно, папочка, ты рассказываешь! – сказал Пятрас.

– Да, это подлинная история нашего народа, и ее нужно знать, если вы хотите понять, почему наш народ и сейчас еще такой измученный, боится самого ничтожного царского чиновника, а каждому барину готов кланяться до земли. Ну, вы уже все показали?

– Нет, папочка, у нас есть еще всякие старинные вещи и монеты. О них мы тоже хотим знать.

– О, да у вас настоящий музей! Хорошо, что вы собрали эти вещи – они имеют очень важное значение при изучении истории. Где вы нашли это?

– В песках Милжинкаписа, возле Авинелиса, – ответил Пятрас и выложил все находки на стол.

Долго рассматривал доктор предметы, найденные в песках Милжинкаписа.

– Всего я вам не смогу объяснить, я не археолог, но кое-что расскажу... Вот этим бронзовым и железным вещам, видимо, столько же лет, сколько и милжинкапису, где похоронены наши предки. В те времена вместе с умершими клали их оружие и орудия труда – мечи, копья, топоры, косы, серпы и бронзовые украшения шеи, рук, различные пряжки. Трупы умерших сжигались вместе с этими вещами, и потому железные вещи сильно обожжены, а бронзовые расплавились. Остатки сожжения собирали в одно место и над ними насыпали из земли небольшой холмик – курган. Такие древние курганы наш народ часто называет Милжинкаписами – могилами великанов.

– Ила рассказывал, что в старину люди были настоящими великанами! – заметил Владас.

– Какие там великаны! Наши предки были такие же, как мы, но их называют великанами и богатырями, потому что они прославили себя большими делами и долголетними войнами, которые они вели, защищая свою свободу. Много приходилось трудиться нашим предкам! Они вырубали леса, распахивали целину, оберегали посевы и скот от разных зверей. Но особенно тяжело было воевать с иноземцами. Для всего этого нужны были решительность, сила, умение. Вот их и стали называть великанами. Постепенно ветер разрушал могильники, и железные и бронзовые вещи оказались на поверхности.

– Да, папочка, в тех местах кости так и белеют чуть ли не на каждом шагу. Ила рассказывал, что там шведы похоронены! – сказал Пятрас. ⁹

– Вероятно, там могилы воинов. В середине XVII века между феодалами шли распри, раздоры, и Литве пришлось пережить из-за этого много бед. Здесь долгое время были шведы. Они грабили наш народ, и люди до сих пор не могут забыть об этом. Ну как, теперь вам все понятно?

– Да, все понятно и очень интересно. Спасибо!

– Мальчики, приносите домой всякие старинные вещи, которые вы найдете. Мы пошлем их в Вильнюс, Литовскому научному обществу. Только, пожалуйста, ничего не раскапывайте, а то разрушите какой-нибудь памятник старины. Делать раскопки дозволено лишь археологам.

– По-моему, археологом быть очень интересно. Берешь какую-нибудь старинную вещь и все узнаёшь про нее, как будто читаешь по книге. Я бы хотел стать археологом. А ты, Владас, кем хочешь быть?

Владас молчал. Он хотел бы быть и археологом, и врачом, и учителем. Но что он мог сказать сейчас, когда все это невозможно: его мать– бедная вдова, сам он—« пастух, а ученье стоит так дорого. Стать археологом ему гораздо труднее, чем даже найти заколдованный клад.

Взглянув на товарища, Пятрас все понял и замолчал.

В СТАРОЙ КОРЧМЕ

Старая корчма славилась не только в нашем городишке, но и далеко за его пределами. Она стояла в стороне от города, у дороги, ведущей в Ригу, возле самого пастбища, недалеко от песков Милжинкаписа. Это была большая, очень старая деревянная постройка. Длинные темные сени разделяли ее на две половины. В одном конце корчмы находилась большая конюшня, в которую вели широкие двери, чтобы можно было въехать с возом, а в другой, жилой половине помещалась сама корчма.

Эта корчма была очень старая. Ее соломенная крыша так заросла мхом, что не сразу поймешь, что она соломенная, а кое-где на крыше даже выросли березки. Они, пожалуй, превратились бы в настоящие деревья, если бы не козы, которые часто прибегали сюда с пастбища. Козы карабкались на крышу, одним своим краем почти касавшуюся земли, и начисто обгрызали листья.

Хотя корчма вся покосилась, но стояла еще крепко. До самых окон она ушла в землю, а дверь, казалось, вела в подвал. Люди говорили, что корчма эта стоит уже

несколько сот лет и раньше здесь был самый центр когда-то большого города.

Люди рассказывали, что шведы сожгли город и оставили только корчму, чтобы было где самим жить и держать своих лошадей.

Много повидала на своем веку старая корчма, многое могла бы рассказать она: и хорошее, и плохое, и веселое, и печальное. Но корчма молчала. Зато люди частенько заводили о ней разговор. Говорят, что в старину там любили останавливаться богатые паны. По целым ночам они танцевали мазурку и рубились саблями. Много панской крови пролилось на старый, затоптанный пол из-за пустых ссор...

Давно уже паны не заглядывают в корчму. Уже давно наведываются туда одни только простые люди. И они так привыкли к своей старой корчме, что даже лошадь, если только дорога ведет мимо корчмы, сама заворачивает к ней. А лошадь знает, что делает, – знает, что ее хозяину во что бы то ни стало нужно в старой корчме побывать, со старым Абрамом новостями поделиться, а если деньжонки есть, то одну-другую кварту горилки опрокинуть: в зимнюю пору – чтобы согреться, летом – чтобы остыть, а самое главное– купить детишкам баранокз баранки у Абрама были знатные!

Абрам давно овдовел. Это был уже совсем седой старик. Дети его жили где-то в других городах. Не раз звали они к себе отца, но Абрам так привык к своей корчме, к людям, что у него и в мыслях никогда не было оставить ее. Здесь хозяйничал, здесь умер его отец, Лейзер, здесь и сам он дожидался своей смерти. Абраму прислуживала старая глухонемая Уршула. Она убирала корчму, месила тесто для баранок, топила печь.

А свои баранки Абрам пек сам. То ли он какую тайну знал, то ли был очень искусным пекарем, но его баранки и в самом деле были необыкновенные: душистые, хрустящие, посыпанные маком, с коричневой корочкой, а во рту, ну прямо таяли... Никто в нашем городке не мог испечь таких вкусных баранок. Даже чиновники и паны, когда проезжали мимо, и те не гнушались баранками Абрама и увозили их целыми вязками. Сколько ни напечет Абрам утром – к вечеру не оставалось ни одной.

А как дети плакали, если отец и мать возвращались из городка без Абрамовых баранок! Очень любили дети эти баранки! А старый Абрам, когда отсчитывал их своим покупателям, одну баранку всегда прибавлял от себя и говорил: «Это вашему младшему ребенку, пусть растет здоровым и веселым». И младшие дети всей округи, когда отцы уезжали на базар, нетерпеливо ожидали Абрамова подарка. Их в семье часто называли «Абрамовыми баранками». Подрастут, бывало, малыши и очень сердятся на старших детей за это прозвище, в драку лезут. Много из-за этого было разорвано штанов и рубах, синяков на лице и в других местах понаставлено!

А как радовались младшие, когда в семье рождались братишка или сестренка, которых они теперь сами могли называть Абрамовыми баранками! Многих с младенческих лет и потом всю жизнь и не называли иначе, и они постепенно с этим прозвищем свыкались.

Как видите, не только старые люди, но и маленькие дети хорошо знали нашу корчму и Абрама.

Уютно было в старой корчме!.. Вкусно пахло баранками. За перегородкой на прилавке всегда стояла бутылка с водкой, на горлышко была надета баранка, а рядом красовалась медная кварта. Войдет, бывало, кто-нибудь в корчму, а Абрам, который всегда стоял за прилавком, каждый раз без ошибки угадывал, что требуется посетителю. Нальет кварту водки. «На здоровье!»—скажет. Выпьет человек, баранкой закусит и подает Абраму пятак. А на бутылку уже новая баранка надета, пустая кварта рядом стоит.

Если иной раз Абрама и не бывало в корчме, за перегородкой на столе все равно стояли бутылка водки с баранкой и кварта. Сколько бы посетитель ни выпил водки, сколько бы ни съел баранок, бутылка всегда была полная, только пятаки плати. Удивлялись люди, даже разговоры всякие пошли, что, мол, когда Абрама в корчме нет, сам черт наполняет бутылку водкой, а деньги, которые собирает, ссыпает в каморку за Абрамовой кроватью... Подвыпившие посетители не замечали маленькой глухонемой Уршулы, которая тихонько сидела за прилавком, наполняла кварту и получала деньги.

Старую корчму очень полюбил журавль Йонас, друг-приятель всех детей. Дети любили возиться с журавлем, а накормить его иногда забывали. Зато его частенько кормила глухонемая Уршула, а то и сам Абрам угощал баранками. Да и захмелевшие посетители дадут ему другой раз глотнуть водки. И журавль стал завсегдатаем старой корчмы. Люди называли его журавлем-пьяницей. Летом журавль ночевал под крышей корчмы, а зимой перебирался в теплую конюшню или даже в корчму.

О старой корчме немало знал всяких историй и старый Ила. Собрались как-то у него ребята в один воскресный вечер – ранних яблок попробовать и рассказы послушать. Владас уже много наслушался всего о старой корчме, но хотелось ему еще что-нибудь у старика Илы выведать, и он, как бы невзначай, спросил:

– А правда, дедушка, что в старой корчме в каморке Абрама за его кроватью деньги лежат? Будто сам черт относит их туда, когда получает за водку и баранки. Люди говорят, что вся каморка деньгами завалена.

– Сколько у Абрама денег в той каморке – не знаю, хотя и я немало за свою жизнь оставил их в старой корчме. Но что деньги в корчме еще со старых времен спрятаны—это правда, – начал свой рассказ Ила.– Еще до отца Абраца, Лейзера, корчму содержали какие-то другие люди, муж с женой. Они были жадные, злые и завистливые, обирали людей почем зря, поэтому к ним и ходить не любили.

Как-то раз зимним вечером в корчму зашел погреться пожилой солдат. Выпил солдат одну кварту водки, другую, разговорился с хозяевами, рассказал он о своей долгой службе, о краях, где побывал, о том, с кем воевать пришлось. Выпил солдат еще и, слово за слово, еще больше разоткровенничался. А когда солдат совсем напился, начал хвастаться, что он землю купит, дом построит, хозяйством обзаведется. «А где же ты денег возьмешь на все это?» – спрашивает корчмарь. «Деньги есть», – признался солдат и показал мешочек с золотом, который на груди под одеждой носил. «А знаешь, милый человек, – говорит корчмарь, – оставайся тут! Вот Казлу Микчус в Америку собрался, хозяйство свое продает». – «Ладно, про это завтра поговорим», – отвечает солдат корчмарю.

Выпив еще, солдат свалился и тут же заснул. А хозяева, муж с женой, о сне и не помышляют. Страшное дело задумали они: убить солдата, а деньги его себе взять... Муж все не решался, жутко ему было, а баба давай кричать: «Какой ты мужчина после этого!» И вот, когда наступила полночь, корчмарь взял топор и трахнул им солдата по лбу. Убил он старого вояку, золото себе взял, а труп вытащил в поле и в снег закопал. Но это страшное дело им так не прошло. Люди говорят – ни одной спокойной ночи не было с тех пор у злодеев. Каждую ночь к корчме приходил убитый солдат и требовал свои деньги. А корчмарь и его жена чуть не помешались от страха.

Весной, когда снег сошел, люди нашли мертвого солдата, а из его документов оказалось, что убитый солдат был сыном тех хозяев корчмы. Много лет прослужил он в солдатах, не знал, где его отец с матерью, думал, что, может, их уже в живых нет. Ни солдат своих родителей не узнал, ни родители солдата. А когда поняли они, что своего сына убили, совсем в уме тронулись. Схватила их полиция, суд приехал, и за страшное убийство сына повесили их возле самой корчмы.

Долго после этого пустовала старая корчма. Прошло много времени, прежде чем в ней поселился отец Абрама, Лейзер, новый человек в наших местах. Но люди говорят, что и при нем, да и при Абраме, убитый солдат иногда приходил ночью и требовал денег. Ну Лейзер, а потом и Абрам давали ему деньги.

Да, немало денег спрятано в старой корчме! Как-то весной вывозил десятинник Страздас из конюшни навоз. Вдруг слышит: вилы обо что-то звякнули. Стал искать и нашел горшок – а в нем полным-полно старинных серебряных рублей. Глупый был человек: похвастался, что клад нашел. Как узнала об этом кладе полиция, тут же отобрала его у Страздаса. Но в старой корчме еще много денег – только найти их надо, – закончил Ила.

Значит, и Ила говорит то же, что и другие, – в каморке Абрама и в корчме деньги спрятаны. Но как попасть в каморку? Как найти там деньги? Задумались Пятрас и Владас. Не раз бегали они к Абраму покупать баранки. И вместе бегали, и поодиночке. А покупая баранки, внимательно разглядывали корчму. И в самом деле, в углу, за кроватью Абрама, виднелись какие-то двери.

«Там каморка», – решили они.

Однажды Владас сказал:

– Знаешь, Пятрас, нам с тобой не найти денег в корчме. Абрам все время торчит за перегородкой, а когда его нет, то Уршула, хотя и глухонемая, а лучше собаки стережет корчму.

– Что же делать?

– А сделаем так, что деньги не надо будет искать, они сами к нам в руки придут.

– Как же это сделать?

– Люди говорят, что призрак убитого солдата и теперь еще появляется у корчмы. А Абрам боится и выбрасывает ему из окна деньги.

– Ну и что же?

– А я призраком буду. Накроюсь белой простыней, прицеплю бороду и лицо намажу. Подойду к корчме и потребую у Абрама денег. Он испугается и обязательно даст.

– Все это на воровство похоже, – усомнился Пятрас.

– Какое там воровство! Все дело в сообразительности Абрама. Если он догадается, что привидение ненастоящее, мы убежим, если не догадается – то деньги у нас будут.

– А если в это время придет настоящее привидение?

– Тогда посмотрим, кто будет страшней и кто от кого убежит! – храбро сказал Владас.

Так Владас уговорил Пятраса.

Ночью Пятрас тайком вылез через окно и помчался к Владасу, а тот поджидал его уже совсем готовый. Закутавшись до колен в белую простыню, прицепив длинную бороду и намазав лицо, Владас и в самом деле был похож на страшное привидение. Не теряя времени, мальчики прямой дорогой, через пастбище, побежали к старой корчме.

Ребята хотя и храбрились, но сердца их сжимались от страха. А что, если Абрам не испугается привидения и не даст денег, или узнает их? Что будет, если вместе с ними явится настоящее привидение?

– Пятрас, ты спрячься за угол и стереги, чтобы кто-нибудь не пришел, а я разбужу Абрама! – сказал Владас.

Владас подошел к дверям корчмы и тихонько постучал. Долго никто не отзывался. Тогда Владас постучал громче. Где-то внутри скрипнула дверь, и тут же послышался голос Абрама:

– Кто там?

Владас молчал. Абрам спросил второй раз, потом третий, но Владас не отзывался, продолжая тихонько стучать. Тогда Абрам медленно приоткрыл дверь. А Владас как подскочит, как закричит басом:

– Отдавай мои деньги!

– Ой-ой!.. – не своим голосом завопил Абрам.

Пока Владас стучал, Пятрас, притаившись у стены и высунув голову из-за угла, следил, не идет ли кто. В тот самый миг, когда Пятрас услышал крик Абрама, он почувствовал удар в спину. Пятрас обернулся и увидел, как кто-то большой, страшный тянется к нему из-под крыши...

– Привидение!—закричал Пятрас и со всех ног помчался прочь, подальше от корчмы.

Услышав это, Владас бросился вслед за Пятрасом. Мальчики чувствовали, что кто-то гонится за ними, но оглянуться не хватало смелости. А преследователь топал уже совсем рядом. Вот он ударил Владаса в спину. Владас вскрикнул и остановился. Смотрит – а это журавль Йонас! И опять норовит клювом его ударить. Владас попробовал его успокоить, но журавль, ухватив простыню клювом, давай бить Владаса крылом. Поднялся шум... Владас оттолкнул журавля и побежал за Пятрасом, которого уже и след простыл.

А Абрам сначала не меньше ребят испугался «привидения» и спрятался за дверью, но, когда шум утих, он успокоился и, приоткрыв дверь, долго прислушивался, оглядывался, стараясь понять, что же это было. Наконец решил, что это, видно, пастухи подшутили над ним, плюнул сердито и пошел спать.

Долго после той ночи Владас не мог простить Пятрасу, что тот оказался таким глупым и трусливым – журавля испугался, за привидение его принял!

– А почему ты сам убежал?—спрашивал в ответ Пятрас.

У СТАРОГО ДУБА

В стороне от дороги, что ведет из городка в поместье, стоял старый дуб. Его вершина сильно накренилась, отчего он стал кривобоким.

Был тот дуб хотя и старый, но еще крепкий. Никакие бури не могли его одолеть. А ствол был такой огромный, что и три человека не обхватят. В стволе дуба было большое дупло; оно поднималось от самой земли и доходило до середины дуба. Казалось, что дуб держится, опираясь лишь на свою кору. Чего только ребята не вытворяли в том дупле! Сколько раз пастухи жгли в нем костры, но дупло только почернело немного.

Дуб никто не рубил – люди говорили, что из него кровь польется. Ветви его уже кое-где засохли, а зимой и поздней весной старый дуб казался мертвым. Люди, проезжавшие мимо, глядя на его голые ветви, думализ «Ну, в этом году дуб уже не оживет, и, если не оживет, жди тогда несчастья». Но, всем на удивление, поздней весной, когда уже установится тепло и зазеленеют поля и деревья, старый дуб, который так долго не показывал признаков жизни, вдруг через какую-нибудь неделю распускался и все лето шумел своей зеленой листвой.

Люди почитали этот дуб и, чтобы отметить его, прибили к нему деревянное распятие Христа. Распятие тоже было очень старое и почти истлело.

Каких только историй не рассказывали про этот дуб! Немало знал этих историй и старый Ила. А что знал, он рассказал однажды вечером собравшимся у него детям.

– Про старый дуб слыхали что-нибудь, ребята? – спросил Ила.

– Слыхали, слыхали! Сколько раз сами в его дупле от дождя прятались, сколько раз в нем костры разводили, картошку пекли, а осенью под дубом желуди собирали.

– Только-то всего и знаете! Маловато, маловато... Люди всякое про него рассказывают. Кое-что и я знаю. Долго я молчал, но не за горами моя смерть, и поэтому, дети, я сейчас открою вам тайну.

Забрел как-то в наши края николаевский солдат. Давно это было. Старый, но еще крепкий был солдат: грудь колесом, усы, как у. кота, торчком стояли, шагал быстро, хотя одна нога у него была деревянная. За тридцать лет, что в армии прослужил, совсем забыл он свой язык. Так-то он был ничего себе, только бабы очень боялись его: встретит его старушка где-нибудь на дороге, поклонится ему и поздоровается тихонько, а солдат глаза выпучит и голосом, как из трубы, прокричит: «Здравия желаю!» Старушка даже споткнется.

Дети любили старого солдата, ходили за ним по пятам, а он добрый был: то конфетами, то баранками их угощал, а для взрослых и кварты водки не жалел. Про свою жизнь рассказывал всем. А рассказать было что: как его пан в рекруты насильно отдал, как два года пешком гнали их на Кавказ, как он воевал там с горцами, которые свою свободу защищали, как под Севастополем бился, как подавлял мятеж в Польше ^10.

Много стран повидал старый солдат. Слушают как-то собравшиеся в корчме рассказы солдата, а шляхтич Бяр-жинскис из Пабержяй тоже захотел похвастаться, что и он, мол, немало повидал на свете. «И я вшендзе^{11 бывал!..» А солдат как крикнет: «Дурак ты набитый! Наш полк еще за Вшендзой все лето лагерем стоял». Все так и покатились со смеху, а шляхтич замолчал – нечем было ему больше хвастаться.}

Так и жил старый солдат в нашем городишке. По нескольку раз в день наведывался он к Абраму в старую корчму: выпьет водки на пятак, баранку понюхает и сунет ее в карман, а потом встретит какого-нибудь мальчишку на дороге и отдаст ему. Идет солдат из корчмы, красный весь, сам себе командует: «Права, лева!» или закричит вдруг: «Ура!»

Удивлялись люди, откуда старый солдат деньги берет, что каждый день столько пятаков пропивает. Однажды спрашивают его в корчме собутыльники: «Скажи, солдат, откуда у тебя столько денег, что ты никак пропить их не можешь? Или тебе царь за твою долгую службу столько отвалил, или клад какой нашел? Посмеялся солдат и говорит: «Ну и дураки же вы, люди добрые: неужто не знаете, что все-то жалованье солдата – три копейки в день? – И затянул песню, что распевали солдаты в царском войске:

Три копеечки на день,

Куда хочешь, туда день:

И на шило, и на мыло,

И на водку чтоб хватило!

Ну, а теперь, когда я больше не служу, на иголки-нитки и на мыло мне уже не надо тратиться, а опрокинуть кварточку-другую я люблю. чНа водку-то мне денег хва« тйт». – «А сколько на три копейки выпьешь?» – «Сколько могу выпить, вы и не сосчитаете! За всю армию, за всех генералов и полковников, за всех других начальников и простых солдат, и за вас всех, добрых людей. За здоровье каждого в отдельности каждый день могу пить – денег у меня хватит». – «Врешь, старина, чушь ты городишь!» – сказал кто-то.

Рассердился солдат: «Это я-то вру? Тридцать лет верой и правдой служил царю и отечеству, состарился -на царской службе, и никто меня лгуном никогда не называл, а вы говорите, что вру! Сейчас покажу вам, откуда у меня деньги!» Вытащил солдат из кармана старый кожаный кошелек, открыл его и показывает несколько позеленевших медных монет. «Невелик твой капитал, много не выпьешь на него», – дразнят люди солдата. «Вот смотрите, сколько денег, сейчас все пропью». И начал старый солдат трясти кошелек над столом. Трясет, а сам приговаривает: «Талалай, талалай, мои деньги отдавай!» И увидели люди, как из пустого кошелька посыпались на стол монеты. Целая куча монет на столе лежит – и медных и серебряных. А солдат смеется и спрашивает: «Ну как, мало у меня денег? Если хотите, еще натрясу. Только я так думаю, что и этих хватит, чтобы добрых людей угостить. Абрам! Ну-ка, неси нам на все эти деньги горилки, баранок, селедок!»

«Ура!» – закричали все и стали пить за здоровье солдата кварту за квартой.

Пьют люди и спрашивают: «Видно, твой кошелек волшебный?»– «А как же!» – «Где же ты взял его?» – «Ведьмы дали». – «Ведьмы?»

Стали люди просить солдата, чтобы он рассказал им, как ему достался волшебный кошелек.

«Ну, слушайте, – согласился солдат. – Когда в Польше начался мятеж, погнали наш полк с Кавказа в Варшаву. Шагаем месяц, другой, – год прошел, а походу нашему конца не видно. Все шагаем. А вокруг – равнины, травой поросшие. Через хохлацкую страну мы проходили. А мужики ихние, хохлы, ничего себе, здорово водку хлещут. И с солдатами компанию водили. Зато бабы – настоящие ведьмы! Попробуй только задеть их или слово какое сказать. Очень уж они нас, солдат, не любили – не только какой еды, но и воды у них не допросишься.

Как-то пришлось мне в одной избе заночевать. А было это под Иванову ночь. В избе жила старуха с тремя взрослыми дочерьми. Девки вроде ничего, а старуха настоящая ведьма. Как начала она меня ругать, а девки ей поддакивают. Есть хочется, а они даже воды напиться не дают. Что поделаешь – подтянул ремень потуже и улегся у стены на лавке. В животе так и урчит, никак заснуть не могу.

Время уже к полуночи близилось, вдруг смотрю – кто-то у печки возится. Присмотрелся получше – да ведь это старая ведьма! «Ну, – подумал я, – посмотрим, что она делать будет!» А старуха из печки какой-то горшок вытаскивает. Вытащила, помешала в нем рукой и – раз-раз!– помазала у себя за пазухой. Жду, что дальше будет, а старая ведьма полезла в печку и вдруг пропала. Немного погодя и старшая дочь помазала себе тем же варевом за пазухой и нырнула в печку. А за ней и вторая дочь и третья. Все в печке исчезли... Чудно! Встал я, посмотрел в печку, а она пустая, только жареный гусь вкусно так пахнет. Сгреб я того гуся и стал есть. А сам думаю– что же это за чудо такое, куда бабы девались? Смотрю – на скамейке у печки горшок с какой-то кашей стоит. Зачерпнул я рукой той каши, и – раз-раз! – по скамейке. И что вы думаете? Влезает скамейка в печь и в трубу вылетает. «Вот они какие дела! – думаю. – Ведьмы-то на шабаш улетели. Подождите, любезные, и я повеселиться люблю!» И помазал я той кашей у себя за пазухой. Тут в ушах у меня загудело, едва костью не подавился. Вылетел в трубу и понесся куда-то по небу, будто ветер.

Лечу, гуся жую, а вокруг звезды мерцают. И вдруг смотрю – впереди скамейка летит. Я обогнал ее. Потом младшую дочку догоняю. Уплетаю гусиную ножку и здороваюсь с ней по-солдатски. Удивилась она, увидев меня, погналась за мной – да куда ей, не смогла догнать... Потом и вторую дочку обогнал, пожелал ей счастливого пути. И эта не смогла меня догнать. А погодя немного и третью, старшую, обогнал, а потом и старую ведьму позади оставил. Так быстро лечу, только в ушах свистит. Сколько времени так летел, не помню, только чувствую, что стал лететь тише. Старая ведьма уже догоняет меня, а я лечу еще медленнее, и кажется мне – вот-вот упаду. Посмотрел вниз: высоченные горы крошечными холмиками кажутся. Даже волосы дыбом встали. «Ну, – думаю, – если с такой высоты грохнуться – косточек не соберешь». И про гуся забыл, так перепугался. Чувствую, что больше нет сил, сейчас упаду...

В этот момент догнала меня старая ведьма. Собрал я последние силенки и прыгнул ей на спину, а она как закричит, как завизжит! Визжи себе, думаю, а солдата неси. Ну, с такой тяжелой ношей и старая ведьма быстро устала. Смотрю, догоняет нас старшая дочь, за ней вторая, а потом и третья. Кружатся вокруг матери, визжат, а мать летит все медленнее, все ниже спускается. Наконец зацепилась за вершину горы и упала. Упал и я, но ведьму из рук не выпускаю. Начали меня ведьмины дочери просить: «Отпусти нашу мать, добрый солдат! Проси, что хочешь!» И очень мне захотелось в тот момент родные места повидать, своих навестить. Много лет не видел их. Я и говорю ведьме: «Отнеси меня на родину, тогда отпущу». – «Не могу, сил моих нету, – отвечает. – Плохо я за пазухой помазала, упадем по дороге, разобьемся». – «Ничего, что разобьемся, все равно неси меня!» – кричу я ведьме.