Текст книги "Дополнительные занятия (ЛП)"

Автор книги: Поппи Данн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 10 страниц)

Мы заходим в кабинет помощника директора, на стенах которого висят огромные фрески из маргариток, а на полу стоят кресла-мешки. Мужчина, которого я обнаруживаю сидящим на одном из этих кресел, выглядит так, словно мешок прикоснулся к его интимному месту, и теперь между ними повисла неловкость. Он вскакивает, радуясь, что у него есть предлог больше не сидеть на круглом облаке из розовой кожи.

Когда я говорю, вскакивает, имею в виду – подскакивает прямо к потолку. Он высокий. Безумно красивый. И, если заменить безупречный костюм и галстук и одеть его в потную футболку и поставить рядом с ним некастрированного бульмастифа, перед вашими глазами появится картина с тем самым козлом с гарнитурой, с которым я столкнулась сегодня утром.

Отмените это. Он больше, чем картина. Он оригинальный артефакт. Когда наши глаза встречаются, могу сказать, он тоже узнает меня, потому что его брови взмывают вверх. Трудно выглядеть сексуально, когда вы делаете удивленный мультяшный взгляд как у Кролика Роджера, но он с этим справляется. Как Джейсон Стэтхэм в мультфильме Уорнер Бразерс.

Эта мысль не должна настолько заводить меня.

И мне прямо сейчас надо притормозить, потому что он папа. Если он папа, значит, он женат.

Потому что, как вам скажет логика, некоторые мужчины – папы, а некоторые папы – Сократы, поэтому все мужчины – Сократы.

На случай, если вам интересно, существует причина, почему я пошла изучать театр.

– Привет. Шел Ричардсон, – говорю я, протягивая ему руку для рукопожатия, очень товарищеского рукопожатия. Он берет мою руку, посылая внезапный поток энергии через мое тело. Затем, его глаза медленно пробегаются по мне с головы до ног, посылая гораздо более яркую, гораздо более интересную вспышку тепла через меня. Несмотря на то, что мы находимся в школьном кабинете в середине дня, я могу чувствовать как мое тело, э-э-э, реагирует на него.

На самом деле, если подумать, ситуация похожа на ту в средней школе. Ах, дни влюбленности в Рикки Джонсона, когда он должен был пойти в офис медсестры из-за своей астмы...

Так, Шел, прекрати. Нет ничего даже отдаленно сексуального в том, что этот биржевой засранец оценивает учителя своего ребенка, когда он, вероятно, женат. Совсем не круто, но полностью соответствует тому, как он вёл себя этим утром в каньоне. Будто вселенная – это новая модель Лексуса, и все, что ему нужно сделать, комфортно устроиться за рулём, завести ее и поехать. И очевидно в то же время, он использует само собой согревающее сиденье.

– Уилл – папа Амелии, – говорит Уиллоу, очевидно упуская сердитую игру в гляделки между мной и этим парнем. Вероятно, это к лучшему.

– И гордый владелец собаки, – говорю я. Уилл прищуривается, улыбаясь, и он явно борется. Один ноль в пользу рыженькой.

– Ой. Откуда ты знаешь? – удивляется Уиллоу.

– Это все флюиды, которые я ощущаю.

– Флюиды. Ммм. Воздух наполнен ими, – Уилл отпускает меня, затем погружается в кресло с такой уверенностью альфа-самца, что это почему-то даже не выглядит нелепо. Я сажусь напротив, пытаясь не исчезнуть в собственном кресле. – Итак. Что Амелия сделала не так? Не доела капустные чипсы на обед?

По слегка раздраженному тону могу сказать, парень считает это место немного смешным, и я ценю это. Я также ценю, что на его левой руке, когда туда опускается мой взгляд, не вижу золотого кольца. А может, он и не женат.

Вот только он, вероятно, женат, и я не должна оценивать семейное положение родителей учеников. Так вы попадаете либо в категорию безработных, либо становитесь объектом фильма всей жизни, и не того, который заканчивается тем, что все счастливо поют вокруг рояля в канун Рождества на очаровательной вилле, расположенной в прибрежной Грузии. Не после такого исследования.

Точно. Амелия. Давай-ка поговорим о ребенке, Шел.

– Ничего. По крайней мере, я думала, что ничего, – пожимаю плечами. – Сегодня мы провели небольшую вводную игру на уроке по театральному искусству. Кое что, чтобы раскрепостить застенчивых детей. Это искусство.

– В самом деле? Я-то думал, наука, – говорит он низким, восхитительным голосом. Ох, да, он помнит меня. Мне требуется вся мое немалое актерское мастерство, чтобы не начать пускать слюни прямо перед ним, как собака Павлова. Для одного дня у нас было достаточно собак, у нас обоих.

– Дети должны были выбрать музыку на моем Ipod и станцевать под нее, чтобы помочь нам запомнить их имена. Амелия была... восхитительна, – наконец говорю я. Уиллоу выражает неодобрение. Она выравнивает палку пробкового дерева на коленях, которая здесь, в «Заливе сновидений», заменяет собой письменный стол, и делает заметки пальчиковыми красками. Да, это действительно происходит.

– Она выбрала Бейонсе «Bootylicious»⁵, а затем начала вилять своей духовной зоной перед лицами детей, – мягко говорит Уиллоу.

Должна сказать, что духовная зона – это творческий выбор лексики для детской пятой точки. Судя по суровому, твёрдому, оживленному взгляду серых глаз, Уилл об этом догадался.

– И вы говорите мне, – говорит он, подчеркивая каждое слово, – что у вас на Ipod есть «Bootylicious»? – он поднимает бровь, и я пытаюсь не рассмеяться. Выходит шипение. Черт, я спокойна.

– У всех нас в прошлом есть опрометчивые поступки, нуждающиеся в искуплении, – просто говорю я. Уилл постукивает пальцами, глядя на меня свысока, как будто я портфель акций, с которым он хотел бы сделать чрезвычайно плохие вещи.

Ммм, так точно, сэр. Мой рынок уже на самом дне, и я жду, чтобы вы пришли и решили проблему.

Понятия не имею, что я несу, но это определённо звучит как что-то связанное с финансами.

– Необходимо, чтобы дети, помнили, они еще слишком молоды, чтобы понять хрупкость гендерной бинарности, – говорит Уиллоу. Она кладет большой палец в баночку с желтой краской, отмечая свою записку как очень срочную. – Кроме того, хотя в действительности гендерной бинарности не существует, анархо-коммунистический постбиологический сегмент образования начинается не раньше седьмого класса.

– Ммм, – говорит Уилл, очевидно, не обращая внимания на Уиллоу. Как и я. Это словно битва между его взглядом и моим, и надеюсь, все закончится тем, что мой взгляд, обнаженный и хвастливый, продолжит дразнить его взгляд так, что он никогда и ни за что не победит.

О чем, черт побери, я болтаю? Я вдруг стала мыслить как Айн Рэнд.

– Итак, моя дочь должна попытаться не так явно выражать себя с помощью гендерной бинарности, – наконец, говорит Уилл, заканчивая конкурс жарких взглядов. Он слегка кивает Уиллоу. – С этого момента, весь день, и каждый день лишь Кэт Стивенс и поп 70-х.

– Если бы вы могли заставить ее послушать программу Breakfast with the Beatles в воскресенье, уверена, это бы сотворило чудеса, способствуя открытию у неё внутреннего глаза, – сияет Уиллоу, радуясь, что мы, наконец, на одной волне. Я все еще думаю, что это безумие, но не я родила ребенка, поэтому мне сказать нечего.

Стойте. На самом деле, я все еще немного раздражена этой ситуацией. Минуточку.

– Вашей дочери не надо меняться, – говорю я Уиллу, чувствуя себя неловко от того, что он готов вот так просто взять музыкальный рецепт от хиппи и жить дальше. Наверное, через десять минут у него игра в сквош или что-нибудь из того, что делают богатые деловые типы для удовольствия. Богатые деловые типы, которые, вероятно, разведены...

Не сейчас, либидо.

– Кроме того, ей вероятно не нужен доступ к вашим устаревшим музыкальным вкусам, – Оу, кажется, похолодало. Похоже, Уилл не любит, когда кто-то давит на него, на его же родительской территории. Что ж, это воспламеняет мой неизменно вспыльчивый рыжий нрав. Никакого каламбура. По большей части. – По крайней мере, она веселится на моем уроке. Сегодня она почувствовала, что смогла полностью выразиться, – говорю ему с гордостью.

Уиллоу таращится на меня. Видимо, она не знает, что делать, когда слышит иронию. Может быть, во всем виновато красное мясо, это оно вытворяет со мной все это.

Я легко поднимаюсь со своего мешка-кресла, словно встреча закончена. Так и есть. Уилл поднимается вместе со мной, поворачивая волевой подбородок и отводя плечи назад, словно он здесь главный. Что ж, хорошо. В эту игру могут играть двое.

– Она может выразить себя дома. Она может танцевать все, что угодно.

– А разве она так и делает? – я прищуриваюсь. Амелия действительно чувствует себя комфортно и свободно, чтобы быть самой собой с самым горячим и самым отважным отцом в мире, который стоит прямо здесь? То есть, горячий это мое слово. Не Амелии.

Уилл думает об этом, и его (совершенные) губы сжимаются в твёрдую линию. Ха. Он знает, что я права.

– Я поговорю с Амелией, – говорит он Уиллоу, хотя и не сводит глаз с меня. – С этого момента проблем не будет.

Уиллоу начинает болтать о том, какие у них есть рейки. Амелия может попробовать, если у неё все же еще будут проблемы, но Уилл игнорирует ее – и меня – резко кивая, прежде чем отправиться на выход.

– Передайте Амелии, что у меня есть все песни Destiny’s Child, если у нее будет настроение для ретро, – говорю ему вслед. Он останавливается и смотрит на меня испепеляющим взглядом, намекающим, что я не посмею.

Оу, но я посмею, горячий, угрюмый брокер. Ради Queen Bey я сделаю все, что угодно.

4

Уилл

Никогда в жизни не встречал такую женщину. Слова и образы, сменяя друг в друга, мелькают в сознании, когда я выхожу из кабинета и пытаюсь привести мысли в порядок. Нервирующая. Рыжие волосы. Настойчивая. Упрямая. Бейонсе. Танцы. Невысокого роста.

Сексуальная.

Слово вспыхивает перед моими воображаемыми глазами, и я должен выбросить его на воображаемый пол и, по-видимому, потоптаться по нему, потому что не так стоит думать о подобной женщине. Давайте начистоту, она не в моем вкусе. Мне всегда нравились длинноногие блондинки, этакие шалуньи, как бы между прочим забывающие надеть лифчик, прежде чем выйти из дома. Вот это по мне. А не громкая, язвительная, невероятно сексуальная, черт возьми, только не снова.

Я ускоряюсь и выхожу во двор, долбанный гонг, звучащий в конце дня. Потираю глаза и сосредотачиваюсь. Все нормально. Как только Сюзанна вернется из этого глупого йога-курорта, она снова начнёт забирать Амелию. Мне больше не придется иметь дело с этой женщиной, Что меня очень даже устраивает. Черт, я знаю, это должно ее осчастливить.

Хотя она оценивала меня. Несомненно. Я почувствовал это. Я знаю такие вещи. У меня есть своего рода радар для таких вещей. Моя антенна как бы поднимается, просто думая о том...

Существует много хороших мест, чтобы начать возбуждаться, но начальная школа никогда не станет одним из них. Мой мозг отключается, и я пытаюсь остыть. Надежный. Собранный. Сосредоточенный. Я делаю круг вокруг сосен на краю школы, останавливаясь у торгового автомата, чтобы взять смесь Chex со вкусом кимчи, и жду десять минут, пока моя маленькая принцесса не выбегает из своего класса, ее рюкзак «Время приключений» подпрыгивает на плечах, на лице сияющая улыбка.

– Папочка! – она врезается в меня, обхватывая руками так сильно, что я начинаю задыхаться. Но, черт возьми, лучше и быть не может. Амелия в том возрасте, когда ей могло бы быть стыдно называть меня папочкой или весело обнимать на публике, и я благодарен, что этого еще не произошло. Я забираю ее рюкзак, и мы идём к машине. Люди критично смотрят на мой Лекус, пока мы забираемся внутрь. Знаю, он все ещё использует допотопное топливо, а это значит, что я – настоящий дьявол. Помахав всем гибридным совместно используемым автомобилям, я запускаю двигатель и отъезжаю.

– У меня был Самый. Лучший. День! – Амелия подчёркивает последние три слова, откидываясь назад на свое место, колени подтянуты вверх к груди. Она одета в пару розовых с полосками как у зебры легинсов с желтой футболкой и пурпурное худи с мышиными ушами. Если и есть единственное слово, которым можно описать этого ребенка, то это – яркая, в полном смысле этого слова. Она уже взяла под контроль радио и открывает и закрывает свое окно со скоростью и ловкостью, граничащими с невероятной.

– Что в нем было хорошего?

Моя улыбка немного сползает, пока Амелия восторгается.

– У нас новая учительница драмы, ее зовут Шел. Она лучшая. Она позволила нам танцевать! – лицо загорается, и она дергает меня за рукав. – Я хочу быть актрисой! Будут пробы для пьесы, так что я должна участвовать. Просто обязана. – Амелия сворачивается на сиденье, а затем широко раскидывает руки. Что ж, вижу, что она загорелась актёрской игрой.

– Кстати о танцах. Я разговаривал с мисс Шел и заместителем директора, – делаю паузу, потому что всплывает раздражение, которое я почувствовал, когда Уиллоу рисовала пальцами. Ради бога, что такого неправильного в танцующем ребёнке?

И Шелл согласилась со мной. Она заступилась за Амелию и сделала это самым воинственным способом. Ради меня.

Она сделала все, что могла для моего ребёнка. Вступилась за неё.

Однако я не могу думать о своих двух случайных стычках с этой женщиной. Мне нужно сосредоточиться и смотреть на дорогу.

– А что насчет танцев? – спрашивает Амелия, посылая мне идеальный ангельский взгляд, означающий, что я становлюсь воском в ее руках. Черт, ей не нужно знать, что за дуреха эта заместитель директора.

– Да, ерунда, мороженое? – я наблюдаю, как уровень волнение Амелии переходит от нормального к запредельному.

– Мамочка не разрешает мне больше есть мороженое! – это правда. Все эти пробиотические йогурты и низкобелковое козье молоко в юрте. Признаю, когда я узнал, что Сюзанна продала наш дом, чтобы жить с нашей дочерью в очень красивой палатке в каньоне, я немного потерял самообладание. Но адвокаты говорят мне, что это крайне безопасно, абсолютно никаких медведей и минимум диких кошек. Я не доволен, но до тех пор, пока мы не разберемся с вопросом опеки, я должен держать себя в руках.

– Ну, а как насчёт маленького Salt and Straw и она никогда об этом не узнает?

Амелия посылает мне ангельский взгляд, необходимый атрибут каждой десятилетней девочки.

– Ты лучший, папочка.

Видали? Я лучший. С этого момента мороженое в каждый приём пищи.

Мы сидим на углу улицы в Ларчмонт, наслаждаясь двойной порцией мороженого с морской солью и карамелью, когда на столе гудит мой телефон. Это входящее сообщение по FaceTime, и глаза Амелии широко раскрываются. Что касается меня, мои шары немного сжимаются. Я стараюсь, чтобы эта информация была доступна как можно меньшему числу людей.

– Спрячь мороженое, – говорю ей, потому что это Сюзанна звонит мне. Я отвечаю по FaceTime, и вот она там. Прямо там. Выглядит так же прекрасно, как и в тот день, когда я встретил ее, и такой же злющей, как в тот день, когда ушла.

– Привет, Сьюз. Как дела?

Она ничего не говорит. Сначала я думаю, что она позвонила мне, чтобы пристально посмотреть на меня за то, что я что-то упустил, но затем она показывает доску для маркёра.

НЕ МОГУ ГОВОРИТЬ. ТИХАЯ ЙОГА.

Ох. Точно. Я позволяю Амелии слопать мое мороженое, в то время как Сюзанна стирает слова и, снова, нахмурив брови от концентрации, что-то пишет. Определенно хорошо, что это самый тихий разговор, во время которого она кричит. Наконец, она поднимает доску с новым сообщением.

ГОЛОСОВАЯ ПОЧТА ИЗ ШКОЛЫ. У АМЕЛИИ ПРОБЛЕМЫ???

– Ничего плохого, – говорю ей, мысленно давая себе пинок за то, что не приехал раньше и не оградил Сюзанну от этого. С другой стороны, школа, вероятно, позвонила ей первой. Поскольку она является главным опекуном, это имеет смысл. Тем не менее, маленькая дружелюбная аневризма формируется в моем мозгу, просто дожидаясь момента, когда она, наконец, сможет появиться и закончить все это. – Все посмеялись над этим. Я, учитель, заместитель директора... Ну, она не смеялась, но она рисовала пальцем. Нам это понравилось.

Вот так мы и общаемся, она пишет снова. Я жду около трех минут, и в это время выбрасываю свою чашку с мороженым и протираю лицо Амелии салфеткой. Клянусь богом, ее еда повсюду. Наконец, Сюзанна заканчивает, и это длинное сообщение, поэтому слова намного меньше.

Почему я не могу на три дня уехать из города без проблем? Мой гуру говорит, что весь этот развод вывел меня из равновесия, а я не могу мириться с таким количеством негатива. Говорят, это вызывает рак мозга. С понедельника я на очищающей диете, а у меня уже низкий уровень сахара в крови. Это не помогло! Почему ты не можешь иногда думать о моих потребностях? Почему бы тебе не попробовать провести некоторое время с нашей дочерью, чтобы она в конечном итоге не натворила что-то сумасшедшее, например, начала принимать наркотики или встречаться с инженером, когда станет старше?

– Мама злится на меня? – спрашивает Амелия, ее голос нехарактерно тих, глаза смотрят на стол. Окей. Можешь срываться на мне, но ты обижаешь моего ребёнка, и тут вырывается Халк. Да, да, у меня нет таких расширяющихся трусов, как у Халка, так что здесь быстро разойтись будет действительно чрезвычайно неловко.

– Исключено, – говорю ей, а затем возвращаю внимание к Сюзанне. – Сьюз. В школе все нормально. С учительницей все в порядке. В классе все в порядке. Амелия в порядке. Возвращайся к своему лечению турецким горохом, и увидимся через пару дней. Хорошо?

Я все еще веду себя мило, но Сюзанна знает меня достаточно хорошо, чтобы понять, больше давить не стоит. Она вздыхает и кивает. Напряжение сдувается. Затем быстро:

ВЫ ЕДИТЕ? ЧТО ВЫ ЕДИТЕ?

Вот черт.

– Соевый йогурт, – говорю я. Это не ложь. За исключение того, что это ложь. Она, кажется, успокаивается и отключается. Я смотрю на Амелию, которая теперь шаркает носком кроссовка по тротуару. Она расстроена.

– Я не хотела все портить, – мягко говорит она.

– Ты этого и не сделала. Мисс Шел в восторге от тебя, – говорю я. И так вот просто, ее энергетическая сила возрастает до сотни. Ребенок живет на сахаре и хороших мыслях. Спорим, вы не найдете более совершенного человека. – Она даже сказала, что у тебя много энергии и сценического обаяния.

– Правда? – теперь Амелия на седьмом небе и начинает что-то печатать на своем iPhone. – Мне нужно внести это в мой календарь хороших вибраций.

– Они в школе заставляют тебя вести его? – Что я говорю? Конечно же, да. – Хочешь попасть на прослушивание для этой школьной пьесы, а? Нервничаешь? – Амелия никогда не делала ничего подобного.

Она морщит нос и хихикает.

– Неа. Я собираюсь попасть туда, а потом собираюсь найти агента, и затем я собираюсь попасть в фильмы или сериалы. У меня все распланировано, – говорит она, серьезная как сердечный приступ. Откуда она узнала об агентах? – Отец Николь – агент. Может быть, он будет на моем спектакле!

– Притормози, молния. Тебе все еще нужно получить роль, – я взъерошиваю ей волосы. Затем говорю намного мягче: – Вот почему я горжусь тобой. Когда я был в твоем возрасте, у меня никогда не было таких больших планов.

– Хорошо. Сначала получу роль, затем поговорю с отцом Николь. Это все в органайзере, – она быстро отправляет письмо и садится на стул, размахивая ногами и чувствуя себя чертовски довольной собой. Я указываю на ее мороженое.

– Не люблю сачков. Доедай, и нам надо кое что сделать. Например, выбрать, какой фильм мы хотим посмотреть.

Слушайте, я не собираюсь быть одним из этих пап Вилли Вонки, клянусь. Но вы никогда не поверите, каким счастливым бывает голос ребенка. Поскольку она думает о том, сколько масла хочет для своего попкорна, я понимаю, что Амелия так счастлива лишь из-за Шел. В первый свой день женщина действительно сделала что надо.

Должно быть, она хороша в том, что делает.

Очень сексуальное качество, если подумать.

5

Шел

– Итак. Первая неделя. Ну, и как ощущения? – спрашивает Эмери, сидя напротив меня, покачиваясь взад-вперед в гамаке. Хотелось бы сказать, что мы разговариваем в каком-то экзотическом тропическом месте с коктейлями с зонтиками в бокалах и подтянутыми официантами, прогуливающимися вокруг, но нет. Гамак в школе. Оказывается, лаунж-зал для учителей был оформлен в стиле флота 19-го века, а диваны и стулья заменены гамаками. Чтобы добраться до одного из них, вам нужно подняться по лестнице, и лучше бы вам гибкой. В среду Хосе, второй учитель химии, выпал из него.

С другой стороны, я вполне уверена, что он занимался какой-то альтернативной химией, если вы понимаете, о чем я, и я имею в виду травку.

– Все круто. Немного ненормальное местечко, но ведь, это же своего рода мило? Дети – мечта, – Они действительно такие. Я всегда любила детей (вы мазохист, если согласитесь на такую работу, не любя их), но эти – одни из самых милых, которых я учила. И поэтому сознательны в таких вещах, как окружающая среда, законы о детском труде и история тибетского конфликта.

Хорошо, эти подробности отчасти немного жутковаты, как на озере Вобегон⁶, но у этих детей также самые прелестные щечки и счастливый смех. Что компенсирует всю эту социалистическую чепуху.

– Я только хочу, чтобы Уиллоу немного отвязалась от Амелии, – говорю я, делая глоток натурального зеленого чая Матча. Я гримасничаю, и не только из-за опилок в кружке. – Она ведь не виновата в том, что энергичная. И любит животный белок.

Всю эту неделю я не думала о мистере Злыдне Монро и сосредоточилась исключительно на его прекрасной ангельской дочурке. Амелия – самый энергичный, самый деятельный ребенок в классе. Каждый раз, когда мне надо прочитать какую-то сценку или показать какое-то действо, она чуть не падает со своего кресла-мешка, чтобы это разрешили сделать именно ей. Но, несомненно, такой избыток энергии отвлекает ее от естественных ритмов класса, или как там сказала Уиллоу.

Вообще-то, это начинает меня раздражать.

Эмери опускает ноги в тренировочных штанах и выпадает из гамака, сделав кувырок, прежде чем приземлиться на пол. Она преподает кармический хоккей и другие физические упражнения в спортивном зале, что на самом деле просто славный термин для небольшого участка газона в западной части кампуса. «Залив сновидений» не то место, куда вы можете отправить своих спортсменов, если вам интересно.

Тем не менее, в первую очередь, я здесь из-за Эмери.

Она перебрасывает дреды через плечо и идет со мной в зал. Ах, звучит гонг. Время для моих послеобеденных живчиков.

– Давай в выходные выпьем настоящего кофе и поболтаем. Я угощаю, – кричит она, шагая задом наперёд, чтобы помахать мне, а потом бежит на урок.

Боже мой. Кофе, а, может, и немного переработанного сахара. Жизнь никогда не была такой вкусной.

Дети уже бегают по кругу, разминая свои маленькие тела, когда я добираюсь туда. Я сразу же вижу Амелию. Она настаивает на том, чтобы всегда носить толстовку с мышкиными ушками.

Могу я разлить по бутылкам ее мимишность? Это разрешено?

– Хорошо, встали в центр и покружились, – говорю я, хлопая в ладоши. Раскладываю несколько пурпурных матов для гимнастики, и все сразу мчатся, чтобы сесть. Амелия сидит в первом ряду в индийском стиле, с энтузиазмом покачиваясь взад-вперед. – Итак, у нас есть объявление. Нашим весенним мюзиклом будет... – Я издаю небольшую барабанную дробь, стуча по коврику, а затем поднимаю руки вверх. – «Оливер Твист»!

Правда в том, что для того, чтобы поставить диккенсовскую историю о лишенных еды оборванцах, викторианской знати и правах неимущих в прошлом, мне пришлось допустить несколько вольностей. Как, например, вот сейчас мы ставим пьесу в цеху в Корейском квартале, а не в Лондоне. И Оливеру нужна, по крайней мере, одна песня о спасении китов. После этого, думаю, весь мир будет у наших ног.

Амелия визжит, другие детишки тоже взволнованы. Дети любят театр, разве может быть что-то лучше этого?

– Скоро у нас будет прослушивание, но сначала мне нужно, чтобы в этот уик-энд вы поговорили с родителями и узнали, кто будет рад помочь нам, – теперь я смотрю на море тихих лиц десятилеток. Разве можно винить их за это? Кто захочет, чтобы их мама или папа неделями околачивались рядом с их учителем? – Сейчас мне нужен только кто-то один, и вы можете сказать маме и папе, что это будут какие-то обычные, банальные вещи. Помощь с подбором декораций, костюмами, помощь с закусками, – я широко раскрываю глаза. – Закуски – самая важная часть.

В ответ они все начинают смеяться. А Амелия начинает подпрыгивать вверх-вниз, размахивая рукой в воздухе.

– Мой папа может! Он может сделать это! – она вытягивается в воздухе настолько, насколько может, фактически не вставая. Она настолько очаровательна, что я почти забываю, что ее папа, вероятно, последний человек на земле, который захочет подбирать привлекательные, но недорогие костюмы оборванцев. На самом деле, если бы он жил во времена Чарльза Диккенса, он, возможно, был бы одним из парней, который сказал Оливеру Твисту прекратить просить предметы роскоши, такие как еда.

Поэтому я уклоняюсь от прямого ответа, надеясь немного поумерить ее пыл.

– Ну, нам не нужен ответ сию же секунду. Давайте, вы спросите родителей на выходных и...

– Но он хочет это сделать! Он сказал мне, – на ее лице написана печаль и поражение. – Он сказал мне, что вы для меня действительно хороший учитель.

Не могу оставаться невосприимчивой к маленькой лести, особенно исходящей от очаровательной маленькой девочки с супер горячим папочкой. Я изо всех сил стараюсь не начать накручивать волосы на палец, как подросток, расспрашивающий о своем чертовом увлечении.

Сфокусируйся, Шел!

– Твой папа сказал, что хочет поработать над школьной пьесой? – Я не очень-то верю в это, но Амелия выглядит вполне серьезной.

– Он сказал, что его никогда ничего не волновало так, как меня актерская игра. Сказал, что хочет меня поддержать.

Теперь Амелия выдаёт осуждающий взгляд, какой может быть у десятилетки, вероятно потому, что она полна энтузиазма, страсти и вообще счастлива. Но я не хочу сильно дразнить ее, поэтому быстро говорю:

– Что ж, давай посмотрим, что твой папа скажет после уроков. Это было бы здорово!

– Он скажет – да, – она выглядит достаточно гордой, чтобы встать и начать кружить по комнате. – Раньше он ничего не делал со мной в школе, он сказал, что вёл себя по-свински и готов измениться. Или что-то такое. Я не знаю. – Она снова хихикает, но то, что она говорит, немного трогательно. Меня не шокирует, что Уилл Монро никогда не был самым внимательным отцом в мире.

И это же заставляет меня немного смягчиться по отношению к парню. Вероятно, развод сделал его более чувствительным. Но чувствительным в стиле Джона Уэйна, когда тот учился любить, а не как парень, который носит маску для сна и тратит много денег на уход за лицом.

Не знаю, почему я почувствовала необходимость провести это различие, или почему все, что я вижу сейчас, это Джон Уэйн в блестящей маске для сна. Мне нужно перестать думать. Как обычно.

Мне также нужно перестать думать о том, как мил мистер Чопорный Монро со своей дочерью, или это серьезно подорвет мою способность ненавидеть его без причины.

– Время для йоги! – объявляю я, вставая и начиная растягиваться. Должна сказать, что у детишек с этим все в порядке.

Когда звучит финальный гонг, урок окончен. Все одевают обувь, берут свои рюкзаки, в то время как я плетусь за Амелией. Мое сердцебиение не участилось из-за того, что я собираюсь поговорить с ее отцом, о нет. Это все йога. Точно вам говорю.

Припарковавшись в тени сосны, Уилл стоит, прислонившись к машине, и смотрит вниз на телефон. На лице сексуальное, нахмуренное выражение, словно он только что понял, что мир в среднем не так горяч, как он. Сногсшибательная картинка.

Окей, Шел, начинай медленно и спокойно. Нет необходимости чрезмерно благодарить его или что-то подобное. Твёрдого, тактичного рукопожатия должно быть...

– Вам нужен мой первенец?

Он шокировано смотрит на меня.

– Что?

Если я отступлю и как следует разбегусь, я, может быть, окажусь в самом низу каньона. Надо запомнить, так, на всякий случай.

– Простите, что я так отношусь к вам. Разговариваю с вами. Я вроде как совместила и разговор, и работу, – иди ко мне сладкая смерть. Возьми своего слугу сейчас. Пока Уилл медленно кладет телефон в карман, тем самым уделяя моему безумию все свое внимание, я продолжаю пытаться перестать мямлить. – Я просто имела в виду первенца, ну как бы в шутку, ха-ха? Забавно? Вроде как с Румпельштильцхеном? Вы когда-нибудь читали Амелии эту историю?⁷.

Уилл задумчиво кивает.

– Как бы я не любил коллекционировать детей, все еще не думаю, что понимаю, зачем мне ваш.

Отжигаешь по полной, Шелл.

– Я просто, извини, когда мы впервые встретились, я думала, что ты придурок. Оказывается, нет. Думаю то, что ты был груб, моя вина. Мне необходимо было быстро принять решение, и не стоять на одном месте, как тогда, когда я закончила колледж с долгом из шестизначной суммы, который никогда не верну. Ну, ты понимаешь. Это то же самое.

Теперь у Уилла такой вид, словно он должен затащить меня в машину, чтобы тайком отвезти в Сидарс-Синай Медикал Сентер, и заставить их проверить мою лобную долю на любую возможную травму и, честно говоря, парень, полностью с тобой согласна. К счастью, когда к нам подходит Амелия, я спасена от дальнейших глупостей. Действительно пронесло! Поистине спасла мою задницу! Люблю этого ребенка.

– Папочка, ты ведь поможешь с пьесой, правда?

На лице Уилла появляется выражение крайнего смущения, и я сразу же понимаю, что Амелия понадеялась, что он вызовется добровольцем, но это была не правда. Боже, теперь так неловко. По крайней мере, я могу снова считать его придурком в Армани. Хорошо. Это успокоит меня в темноте ночи, когда я потянусь за своим вибратором.

Я... понятия не имею, откуда взялась эта последняя мысль.

Затем, к моему, казалось бы, бесконечному запасу потрясений на сегодня, мы добавили этот маленький самородок:

– Конечно. Помощь с пьесами – это именно то, что я делаю, – подняв бровь, он смотрит на меня. – Именно так я и погасил шестизначную сумму задолженности за колледж

Ох, как смешно.

– Не знаю, рассказывала ли Амелия все подробности, – кладу руки на бедра. Немного приподнимаю одно. Может быть, даже поверчу им... Нет, я этого не сделаю – здесь ведь ребенок. – Нужно будет работать по вечерам и в выходные. Изнурительные решения, быстрый выбор между костюмами и декорациями. Разумеется, у нас фантастический бюджет для работы.

– Куча денег, я понял.

– Джеймс Кэмерон дал нам грант в размере девятьсот тысяч на следующие три года. Если бы я захотела, у меня могли бы быть настоящие львы для постановки Короля Льва.

– Придется кормить их. Львы и все такое.

– Ты бы мог обеспечивать их мясом. – Здесь. Ребенок. Я. Не. Имела. Это. В. Виду. Так, как это прозвучало. К счастью, Амелия стучит по своему iPhone, и я быстро исправляюсь. – Например, мог бы купить его и сделать выбор между ростбифом и филе, и, вероятно, понадобится много...