Текст книги "Танец страсти"
Автор книги: Полина Поплавская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)
Услышав смутно знакомое имя, Малин повернула голову и вопросительно посмотрела на Юхана. Он прошептал ей на ухо: “Хибертссоны – это два известных голландских кораблестроителя, Густав Адольф нанял их, чтобы они построили четыре корабля, в том числе и флагман”. Заметив, что Симон пристально и выжидательно смотрит на него, Юхан произнес уже громко:
– Версия очень интересная. – Маленький человечек самодовольно хмыкнул, однако Малин, хорошо знавшая эту интонацию Юхана, ожидала неизбежного за похвалой “но”, и оно последовало: – Но остается множество вопросов. Например, откуда голландцы могли знать руны, в то время уже позабытые и самими шведами? И почему послание было высечено на дереве, когда гораздо проще было доверить его бумаге? И, наконец, как вообще эта таблица, если это было что-то вроде секретного донесения, оказалась на судне в момент гибели?
Выслушав разумную с точки зрения Малин критику, Симон вскочил из-за стола и начал ходить из угла в угол, кидая хаотичные реплики в ответ на заданные вопросы:
– Среди голландцев тоже могли быть предатели… Буреус, как известно, увлекался древностями, – услышав еще одно явно знакомое имя, Малин так и не смогла вспомнить, откуда оно ей известно. – Все могло пойти не по плану…
Симон остановился, кинул на Юхана полный превосходства взгляд и заговорил несколько медленней, чем раньше:
– Мне уже многое удалось расшифровать, – он извлек на свет знакомую Малин дощечку. – Вот, третье слово от начала, часть знаков искажена, но, без сомнения, имеется в виду дерево. И вот этот, видите? Что это, если не лодка?! А дальше я еще не совсем уверен… Что вы скажете, коллега, – теперь он, похоже, обращался только к Юхану, – не похоже ли это на “сражение”?
– Да, очень близкое начертание встречается во фрагменте номер тысяча триста четыре из коллекции Северного музея, – пробормотал Юхан, склоняясь над кусочком дерева, – я уже думал об этом… А перед этим… В некоторых ранних текстах похожим образом обозначали ритуальную жертву, – Юхан впился в надпись глазами, – да, так еще лучше видно. Как-то не вяжется с диверсией, не так ли?
– Ну ведь мы еще не знаем контекста, – голос Симона вдруг зазвучал почти умоляюще.
– Да, разумеется, – рассеянно кивнул Юхан.
Малин чувствовала себя сторонним наблюдателем, присутствующим при священнодействии в каком-то языческом храме – эти двое совершают магические пассы, смысла которых она не понимает, ибо не посвящена. Версия, предложенная Симоном, казалась ей слишком плоской, в ней чего-то недоставало. А ее сосед, погрузившись в эти странные пляшущие закорючки, забыл, похоже, обо всех своих несчастьях…
Ну и замечательно, подумала Малин. Даже если не удастся ничего расшифровать, это, по крайней мере, отвлечет Юхана от его печальных мыслей. Юхана, но не ее. Она осторожно повернула голову к Йену – тот внимательно следил за диалогом двух историков, не обращая, казалось, никакого внимания на ее присутствие рядом.
Конечно, Малин и не рассчитывала на то, что загадка разрешится в один день. Но после диалога, состоявшегося между Юханом и Симоном, девушка поняла, что расшифровка таблицы может занять годы. Симон был уверен в своей версии, но Юхан не разделял его убежденности, считая, что дощечка могла провести под водой гораздо больше времени, чем триста лет.
– Видишь ли, послание вырезано на ясене, тут я не ошибаюсь, и Симон согласился со мной. Дерево законсервировалось очень давно, оно было чем-то покрыто. Симон считает, что на дощечке была позолота. Если это так, то она могла попасть под скалу, когда “Васа” тонул. Но ведь это мог быть и воск, и смола, и какой-нибудь специальный лаковый состав. Без экспертизы его не установить, да и она-то в таких случаях не всегда помогает…
Юхан говорил, сидя за столом на кухне Малин – из музея они вышли вместе и, попрощавшись, сразу поехали к ней домой. Уходя, Малин спиной чувствовала взгляд Йена – он стоял у открытой дверцы своего нового “сааба”, как будто надеясь, что девушка передумает. Его приглашение на ужин, сделанное так, чтобы не слышали Юхан с Симоном, было вежливо, но твердо отклонено.
Малин знала, что она обязательно пожалеет об этом, но ей не хотелось бросать соседа. И вот теперь из-за своей глупости она должна сидеть здесь и вести с Юханом эти малопонятные беседы – вместо того, чтобы… Не успев додумать эту мысль, девушка покраснела, но Юхан, конечно, ничего не заметил. Он продолжал говорить, а ей уже было не сосредоточиться, потому что она вспомнила те ощущения, которые испытывала, сидя на диване рядом с Йеном. Малин прикрыла глаза и увидела все тело Йена таким, каким оно было в тот вечер на Лэнгхольмене…
– Ты не слушаешь меня? – вдруг прервал свою лекцию Юхан. – Тебе неинтересно?
– Извини, Юхан, я просто немного устала сегодня. Но, пожалуйста, рассказывай дальше. – Девушка все-таки надеялась, что рассказ Юхана поможет ей что-то понять, и старалась больше не терять нить его рассуждений.
За полночь ученый все еще сидел над разложенными по столу эскизами. Все украшения на носу флагмана выглядели достойно – в них присутствовали и королевское великолепие, и державное величие. Два римлянина, каждый в полтора человеческих роста – о эти римляне, дань европейской моде! – стояли на огромной львиной голове, по которой от них в страхе уползал презренный тритон. Две маленьких дрожащих фигурки поляков под скамейками будут поднимать настроение экипажу по утрам, когда несколько десятков мужчин выйдут справить за борт нужду. Римские императоры по бортам – заказ самого короля. Ученый усмехнулся: его ученик Густав Адольф мнил себя прямым потомком цезарей – конечно, не по крови, но по духу. Они со Скиттом сделали все возможное, чтобы развить в мальчике честолюбие, и теперь Буреус мог быть доволен – в этом смысле Густав Адольф превзошел его ожидания.
Старик взял в руки лист со следующим рисунком. На нем был изображен Пелей, удерживающий Тетис, – что может лучше научить мореплавателей быть выносливыми и не отступать перед трудностями? Жаль, что смысл этой аллегории доступен, увы, немногим: даже если и попытаться объяснить простым людям, почему мускулистый полуобнаженный человек держит в своих объятиях то змею то льва, то разве они будут способны понять это? Ученый в сомнении покачал головой. Однако эскиз ему нравился, к тому же бушприт в этом месте необходимо укрепить. Буреус положил лист в стопку, которую завтра отправят на утверждение к королю.
Относительно большого льва он не колебался ни минуты – работа выполнена отменно, глаз не оторвать.
Вздохнув, он принялся за самое трудное – украшения для кормы. Два центральных герба сомнений не вызывали, но остальное… Старик закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться. Разумеется, несколько ярусов придется отдать под неистребимых римлян – король, похоже, без ума от них. Но чем поддерживать их бесконечные однообразные ряды? Он устало покачал головой, посмотрел на часы. Скоро пробьет два, а решения нет. Все потому, что он потратил добрый час на этого сумасшедшего крестьянина. Вспомнив о нем, ученый почувствовал страшную усталость. Его голова склонилась к столу, и стоило больших усилий поднять ее, отогнав дремоту.
Раздумывая над тем, что привело к нему крестьянина, он принялся вычерчивать на листе фигурки животных: медведь, белка, волк… Волк ему понравился – может быть, пригодится для консолей? Надо сделать еще несколько набросков: вот дикий пес в битве с польской лисицей, вот волк, приносящий солнце. Вдруг старик ощутил необычный холодок, пробежавший вдоль конечностей. К тому, что с возрастом руки и ноги часто мерзли, ученый давно привык. Но тут было что-то другое – этот холодок напомнил ему то чувство, что посещало его в молодости – когда он надеялся совершить великое открытие, которое потрясло бы весь научный мир. Тогда, проводя дни и ночи в кабинете и библиотеке, он порой испытывал нечто подобное: казалось, вот-вот и истина откроется ему…
Не мигая, он уставился на листок. Зверь получился почти живым. Казалось, еще немного, и он сойдет с листа и бросится на своего создателя. Старик почти узнавал его и теперь силился вспомнить, откуда этот волк так знаком ему. С годами память ученого ослабела и стала все чаще выкидывать с ним такие штуки – поманит, но откажется вести дальше, как духи из деревенских сказок…
Все-таки больше он не может сопротивляться усталости… Он почувствовал, что уже не в силах добраться до постели и готов уснуть прямо здесь, за столом. Ноги наполнились свинцом и отказывались повиноваться. Но прежде, чем поплотней укутаться в плед и задремать, он вывел на бумаге собственную подпись: Йохан Буреус.
…Буреус! Так вот почему это имя показалось ей знакомым! Малин проснулась, но так и не смогла понять: то ли этот человек уже когда-то снился ей, то ли в ее сон вплелись обрывки вчерашнего разговора с Юханом… В любом случае, ей казалось, что начало этой истории она уже откуда-то знает.
Имя ученого все еще крутилось в голове девушки, когда, проезжая по Свеавеген, она автоматически отметила, что рабочие в ярких комбинезонах демонтируют сразу три телефонные будки, стоявшие неподалеку от входа в метро. Малин стало не по себе – вот уже и городские власти заметили, что людям не с кем общаться… Какая чушь, тут же одернула она себя, разумеется, дело в другом. Теперь почти у каждого есть мобильный телефон, поэтому телефонные будки просто отжили свой век, вот и все объяснение. Но ей было жаль старых уличных автоматов, с их никелированным блеском и пестротой рекламных картинок.
Вскоре автобус остановился недалеко от театра, и Малин выскочила на остановку. Она посмотрела на ряд телефонных будок на Мастер Самуэльсгатан, как на старых знакомых, и едва удержалась, чтобы не кивнуть им…
А в театре ее ждал сюрприз. Задник сцены, разрисованный Свенссоном, был настоящим произведением искусства! Художник сделал именно то, что она хотела, каким-то чудесным образом угадав ее замысел, ибо собственные объяснения по этому поводу Малин справедливо считала бестолковыми и невнятными. Тогда она бормотала что-то об оттенках серого, и плоское лицо Свенссона с прищуренными узкими глазами выглядело насмешливым, когда он терпел косноязычие Малин и молча наблюдал за ее попытками подкрепить свой рассказ жестами, не более внятными, чем речь.
Он несколько раз заглядывал на репетиции, но почти не задавал вопросов, видимо, не надеясь получить вразумительные ответы. А сама она почему-то не могла заставить себя заглянуть к художнику и посмотреть, что же у него получается – видимо, просто боялась переступить порог его мастерской и увидеть, что все совсем не так, как она себе представляла. Ситуация осложнялась еще и тем, что художник работал бесплатно, объясняя это желанием “сделать что-то новое” и “показать себя в новом качестве” – фразы, которые настораживали Малин. А как быть, если декорации ей не понравятся? Измучившись, она решила, что пусть будет, как будет. Она примет любой вариант, который предложит Свенссон, – иного выхода у нее и не было. Она утешала себя тем, что декорации спектакля важны только в самом начале, потом зрители смотрят на танцоров, а не на то, что их окружает. Если, конечно, ей удастся вообще заинтересовать кого-то…
Но теперь опасения, так мучившие Малин все это время, казались ей смешными. Свенссон сделал невозможное – он воплотил на холсте ее сны, образы ее одинокой фантазии. Серое дерево было точно таким, каким она видела его в своих грезах! Малин горячо благодарила художника, а тот улыбался, глядя на нее так, как будто иначе и быть не могло.
ГЛАВА 10
Йен позвонил через несколько дней после того, как они были в музее вчетвером. Поздоровавшись с девушкой, он начал с вопроса: удалось ли Юхану что-то расшифровать? А потом, даже не дав ей толком ответить, принялся расспрашивать о спектакле, существование которого Малин выдумала специально для него. Чтобы как-то выйти из положения, Малин пришлось выдумывать снова.
Слушая, как мужской голос в трубке шутит и рассказывает всяческие небылицы про Симона, Малин не могла поверить, что разговаривает с тем же человеком, которого она до сих пор представляла себе совершенно иначе. Может быть, причиной этого легкомысленного превращения был телефон? А может, ее отказ поужинать с ним заставил его переменить тактику? Но болтать было легко и приятно, и, когда Йен предложил ей куда-нибудь выбраться, девушка не отказалась.
Большую часть своего времени Малин обычно проводила в театре, но сегодня ради встречи с Йеном она решилась пропустить занятие по классике. Бьорну во второй половине дня она была не нужна – все стало так просто с тех пор, как она поняла, что между ними все кончено и она ему ничем не обязана! – и девушка чувствовала себя открытой тому, что могло сегодня произойти.
После утренней репетиции она приняла душ и просидела в гримерке дольше обычного. Она дважды делала макияж, и оба раза ее что-то не устраивало. В конце концов Малин поняла, что театральный грим, который был сейчас в ее распоряжении, и не мог подойти для такого случая – он был слишком грубым. Вывалив из сумочки на столик всю собственную косметику, она немного подкрасила ресницы и, обведя губы контуром чуть темнее естественного цвета, легко коснулась их недавно подаренной Кристин помадой, которой еще ни разу не пользовалась. Макияж был практически незаметен, даже при ярком дневном свете и самом придирчивом осмотре, но лицо казалось теперь более выразительным и завершенным. Короткое красное пальто эффектно контрастировало с черными узкими брюками и пышными темными волосами. Вполне довольная результатом, девушка вышла на улицу.
Они договорились встретиться на набережной, возле того кафе, где пили кофе в день знакомства. Теперь и это кафе было закрыто, но фигуру Йена Малин увидела издалека. Однако, подойдя поближе, девушка чуть было не усомнилась в том, что это был он. Если бы не рост и борода, она бы, пожалуй, решила, что перед нею совсем другой человек. Узкие очки в тонкой оправе, темный плащ до колен, какая-то смешная шапочка – что все это должно было означать? Йен поднял руку в приветственном жесте, а Малин все продолжала оцепенело созерцать произошедшую с ним перемену. Только когда он подошел почти вплотную, она заставила себя улыбнуться так, как собиралась, тренируясь перед зеркалом в гримерке.
Ее удивление при виде Йена было так велико, что, видимо, она исчерпала весь запас этого чувства, полагавшийся на день. Во всяком случае, когда он предложил прогуляться по Скансену, она восприняла это почти как что-то само собой разумеющееся – куда же еще идти в час дня, тем более, что это близко. Малин только сомневалась, что в такую погоду животные будут свободно расхаживать по вольерам, как уверял ее Йен.
Пока они брели по набережной, а потом через мост, холодный северный ветер стал понемногу стихать. “Снова мы на Дьюргердене”, – с непонятным чувством подумала девушка. Впрочем, сейчас они не свернули направо по дорожке, ведущей к музею, а пошли в глубь острова – туда, где за дорогой вырастал холм заповедника. Выглянуло солнце, и на лице Йена появилась сетчатая тень от ветвей деревьев, под которыми они проходили. Малин подняла голову: небо над ними было испещрено ветками и веточками, как трещинками и прожилками. Засмотревшись, она едва не споткнулась о выпирающий из-под гравия корень, и спутник осторожно поддержал ее. Надо же – вот уже полчаса они идут молча, но она этого не замечала. И Йена это, похоже, нисколько не тяготит. Малин давно не чувствовала себя так легко: все ее страхи, что мир вокруг нее портится, ветшает и распадается на части, внезапно исчезли. Это было, как… возвращение в безмятежность детства.
Посмотрев по сторонам, она увидела припаркованный неподалеку от ограды заповедника “сааб” стального цвета – точь-в-точь такой же, как тот, на котором в прошлый раз приезжал Йен. Малин мысленно сравнила того плейбоя, что стоял у открытой дверцы своей машины, и сегодняшнего чудака. Пожалуй, последний ей нравился больше: с ним не нужно постоянно прикидывать, совпадаешь ты с его представлением о настоящей женщине или до него не дотягиваешь.
На территории заповедника оба, не сговариваясь, купили себе по мороженому, а очутившись среди музейных цехов старинного мастерового городка и вовсе повели себя, как дети. Малин, решив попробовать ремесло стеклодува, выдохнула так, что у нее закружилась голова, а из трубки вылез смешной кривобокий синий пузырек. Парень из стекольного цеха уже собирался кинуть его в ящик с браком, но Йен заплатил парню и попросил обработать этот шедевр, как того требовала технология, после чего положил его в карман. Сам он пожелал стать работником типографии, но не стал показывать девушке плоды своего труда, пообещав, что когда-нибудь соберет здесь по страничкам целую книгу и преподнесет ее Малин.
По извилистым тропинкам между скользких влажных валунов они поднимались все выше в гору.
– На кого ты хочешь посмотреть? – спросил ее Йен.
И Малин, зажмурившись от предвкушения, стала перечислять, загибая пальцы:
– На волков, на медведей, на лося… и еще на северного оленя.
– Ты увидишь их всех. Иди за мной.
Йен начал уверенно спускаться по другой стороне холма. “Интересно, откуда он здесь все знает?” – удивилась Малин, едва поспевая за быстро перемещавшейся по склону фигурой в смешной вязаной шапочке. Тропинка, по которой они шли, вскоре уткнулась в загородку вольера. В нем, метрах в трех от заграждения, стоял, вопросительно глядя на них, небольшой серый олень.
– Как жаль, что нельзя ничего ему дать, – вздохнул Йен, кивнув на табличку с просьбой не кормить животных.
– Ну, с меня хватает и наглых уток.
– Ты кормишь уток? – Из-за стекол очков на Малин с интересом взглянули его глаза.
– Иногда.
Лось спал стоя и чуть покачивался во сне, что очень развеселило Малин. Выйдя на гравиевую аллейку по пути к волчьему вольеру, Йен предложил ей руку. Его согнутый локоть находился почти на уровне ее плеча, и, зацепившись за него, она с трудом удержалась от того, чтобы подогнуть ноги и повиснуть на руке Йена. Сейчас он казался ей добродушным папашей, гуляющим в свой выходной с маленькой шалуньей-дочкой. От неловкости, которую прежде вызывал в Малин этот человек, не осталось и следа.
Она уже знала, куда захочет пойти после того, как они навестят волков и медведей, – в какой-нибудь из супермаркетов, чтобы оказаться в ресторане “фаст фуд” и заказать дурацкой еды вроде гамбургеров или пиццы, а на десерт – противоестественных цветов мороженое. День должен быть выдержан в едином стиле! Когда девушка поделилась своими соображениями с Йеном, он сразу согласился.
Они вышли из Скансена через те же ворота, в которые вошли, и у все еще стоявшего здесь стального “сааба” Йен остановился. Так это была его машина! Значит, он был уверен, что Малин пойдет с ним в заповедник. Эта мысль должна была бы разозлить девушку, но почему-то только позабавила ее. Йен открыл дверцу, и Малин уселась. За спинками задних сидений были утоплены черные решетки дорогих динамиков. Между ними лежал радиотелефон.
– Ты что-то ищешь? – спросил Йен, устраиваясь за рулем.
– Нет, просто хочу посмотреть, что у тебя тут есть.
Придуманный Малин “детский” обед подходил к концу. Было около шести вечера – время, когда люди обычно еще только встречаются, чтобы куда-нибудь пойти. Здесь, в Остермальме, их зазывали яркой рекламой кинотеатры с любым репертуаром, несколько театров и опера, но сейчас девушке не хотелось на два или даже на все три часа очутиться в положении зрителя, что бы ей ни показывали. Малин мысленно перебирала всех своих знакомых, но не могла придумать, к кому можно было бы без предупреждения привести Йена – одних смутит неожиданный визит, другие, возможно, и не смутятся, но сами способны оконфузить кого угодно. С наступлением вечера она уже не чувствовала себя маленькой девочкой на прогулке и сидела теперь, грустно глядя в стаканчик с раскисающим мороженым. Чувство неловкости, от которого удалось избавиться днем, настигло ее вновь, повиснув в воздухе вместе с банальным вопросом “к тебе или ко мне?”.
Неужели все так и будет, спрашивала себя Малин, неужели все вернется на свои места – два взрослых человека встречаются, чтобы заняться сексом. И не важно, что Йен сегодня выглядит так необычно, а она весь день чувствовала себя ребенком. Не важно даже то, что они оба думают и чувствуют, суть их отношений от этого не изменится – они любовники, и только. Больше их ничего не связывает. Может, так и должно быть, но почему ей так неприятно осознавать это?
Раньше Малин не задавалась этим вопросом. Ее долгий роман с Бьорном постоянно подпитывался работой, а те несколько непродолжительных романов, что были до Бьорна, происходили с людьми, с которыми Малин объединяло что-то еще: учеба, общие знакомые. Получается, она совсем не умеет быть просто женщиной? Она растерянно повертела в руках розовую пластмассовую ложку, которой ела мороженое. Наверняка есть множество приемов, чтобы поддерживать к себе интерес мужчины и при этом самой не умирать со скуки. Соблюдая известные ритуалы, люди заполняют пустоту, которая появляется между ними. Как ни старалась, Малин не могла представить себе такие отношения иначе, чем как партию в шахматы, затеянную от нечего делать.
Они сидели в супермаркете, ресторан “фаст фуд” располагался рядом с большим отделом игрушек. Оторвавшись от мороженого и подняв глаза на Йена, Малин обнаружила, что он неотрывно смотрит на разноцветный город, построенный из конструкторов, и на его лице написано выражение мальчишеской зависти. Заметив, что девушка смотрит на него, Йен сказал:
– Когда мне было шесть лет, отец привез мне из Дании “Лего”. Конечно, ничего подобного, – он кивнул в сторону витрин, – тогда не было, но это был настоящий переворот в моем сознании. Когда я выходил на улицу, то пытался найти в домах швы, где блоки стыкуются между собой. Мне казалось, что все большие вещи должны быть собраны из каких-то конструкторов.
– Я это понимаю, – улыбнулась Малин, – меня тоже привлекали конструкторы, гораздо больше, чем куклы. У всех моих одноклассников-мальчишек были какие-нибудь наборы “Лего”, мы собирались вместе и из всех деталей сооружали что-нибудь грандиозное. Конечно, на такой город, как здесь, нам бы не хватило, но…
– Идем, – неожиданно сказал Йен, – я же вижу, что ты больше не хочешь мороженого.
Он помог ей подняться из-за стола и повел в отдел игрушек.
– Выбирай, – сказал он, когда они остановились перед длинным стеллажом со множеством коробок, на каждой из которых было что-нибудь нарисовано – джип, подъемный кран, коттедж, вертолет.
Малин стала разглядывать коробки, все еще не понимая – разыгрывает ее Йен или это какой-то приступ безумия. Но оглянувшись, она увидела, что он уже тащит в сторону кассы целую охапку разнокалиберных коробок. “Наверно, он не посмотрел на цены”, – сообразила Малин и сразу представила себе ту неловкость, которая случится через секунду. Но, когда она вновь взглянула в его сторону, Йен уже стоял с ворохом фирменных пакетов и нетерпеливо махал ей рукой, чтобы она выбирала поскорей. Увидев, что у нее в руках всего одна коробка с дачным домиком, он разочарованно покачал головой и протянул продавцу свою кредитную карту:
– И это, пожалуйста.
– Но ведь это все стоит ужасно дорого! – возмутилась Малин такому легкомыслию.
– Ничего, мы сэкономили на обеде.
Она попыталась себе представить обед, который мог бы столько стоить. Наверное, хватило бы даже на роскошный ужин в лучшем отеле Стокгольма.
Уже в темноте они подъехали к берегу Лилья Вертена, и машина остановилась у какого-то странного темного сооружения с огромным гаражом на первом этаже. Йен открыл дверь, загнал машину внутрь, и тогда Малин увидела, что там уже что-то стоит. Небольшая моторная яхта, поняла она, когда пригляделась.
– Это твоя яхта?
– Да.
– А наверху что?
– Две комнаты и кухня. Ты вопросы задавать приехала или все-таки поможешь мне с конструкторами?
Малин подхватила несколько пакетов и вслед за Йеном понесла их вверх по лестнице. Пройдя небольшой коридорчик, ее спутник щелкнул выключателем – они стояли перед аркой, ведущей в большую полупустую комнату, вроде гостиной. Мягкий диван в углу, журнальный стол, несколько кресел – вот и вся мебель. Пол был покрыт узорным ковром, тянувшимся от одной стенки до другой.
Пока Йен ходил за остальными пакетами, девушка озиралась по сторонам, в надежде хоть как-то определить место, куда она попала. Вещи вокруг были лишены даже следов индивидуальности. Так выглядит номер в недорогой гостинице – ничего лишнего, ни одна вещь не должна раздражать или привлекать излишнее внимание. Полная противоположность дому на Лэнгхольмене.
Вернувшись, Йен недовольно протянул:
– Я думал, ты уже все распаковала.
Он уселся прямо на ковер и принялся одну за другой открывать коробки и высыпать их содержимое. Распотрошив примерно половину конструкторов, отодвинул в сторону пустые картонки, чтобы освободить место, и принялся за дело, не обращая внимания на девушку. Малин не оставалось ничего, кроме как присоединиться к нему. Она стала собирать свой дачный домик – маленький и уютный, в три окна. Потом подобрала к нему лужайку с качелями и ограду. Йен между тем уже заканчивал трехмачтовый фрегат. Он действовал так, словно всю жизнь только этим и занимался, и явно получал от своего занятия удовольствие.
Вскоре по голубой с красными прожилками глади ковра плыли фрегат и еще два судна поменьше, а там, где голубой фон кончался и начинался зеленый, выстроились в ряд дома, собранные Малин. А теперь девушка сооружала большое здание – театр с супермаркетом внизу. Посмотрев на нее, Йен тоже соединил вместе несколько длинных деталей – получился каркас, к которому он стал прикреплять детали помельче. Выходило очень похоже на терминал паромов “Силья лайн”.
За этими зданиями стали появляться другие. Это было так чудесно – строить свой мир, населяя его смешными круглоголовыми человечками. Вместе с ландшафтом на полу у них с Йеном появилось что-то общее, то общее, нехватку которого она ощущала сегодня за обедом.
Запас деталей, поначалу казавшийся девушке неисчерпаемым, подходил к концу. Малин вытряхнула на ковер содержимое оставшихся коробок и отошла, чтобы оценить их совместное творение со стороны. Город выглядел очень симпатичным. Самые высокие сооружения – два длинных шпиля, поставленные один напротив другого, – доходили сидящему на ковре Йену до плеча. Вдоль побережья тянулись коттеджики – Малин постаралась сделать их насколько возможно разными, а дальше начинался сити – вертикальные коробки с гнездами окон, их они строили уже вместе. Не хватало только парков – среди купленных ими наборов не было ни одного с достаточным количеством нужных деталей.
Малин поделилась этим соображением с Йеном, он на минуту задумался, поднялся с ковра, вышел и вернулся с пачкой зеленых салфеток. Получилось отлично – ворохи скомканной зеленой бумаги издалека очень даже можно принять за парк.
Когда все пустые коробки были изучены на предмет, не осталось ли в них еще чего-нибудь, Малин взглянула на часы и охнула – они провозились не меньше семи часов! Была глубокая ночь, хотелось есть и спать. Йен подошел к ней сзади, легко обнял за плечи.
– Хочешь кофе?
– Чего угодно, только не кофе, – Малин даже поморщилась, представив, как у нее сразу разболится голова и заколотится сердце.
– Тогда печенье с молоком, – сделал вывод Йен и удалился в кухню.
Она забралась с ногами на диван и, когда Йен принес обещанное и сел рядом, положила голову ему на плечо. От выпитого молока дремота стала разливаться уже по всему телу девушки.
– Если хоть немного не посплю, то завтра провалю спектакль, – сонно пробормотала Малин.
– Мы никуда не торопимся, – тихо сказал Йен, легко подхватил ее на руки и понес вниз, к машине.
Начавшаяся неделя была до отказа наполнена работой, небольшую передышку сулил только вечер среды. Малин рассчитывала использовать его на то, чтобы поваляться в постели и почитать книжки. Поэтому, когда через час после ее возвращения домой раздался звонок в дверь, она пошла открывать с большой неохотой.
На пороге стоял Юхан. Даже в вечер пожара он не выглядел так плохо: круглые очки, которых раньше она на нем не видела, криво сидели на переносице, придавая лицу соседа еще более несчастное выражение, а белесые волосы были почему-то влажными и слипшимися прядями свисали из-за ушей, оголяя шею. Эта шея показалась девушке настолько беззащитной, что у нее защемило сердце. Тонкие губы Юхана подрагивали. От холода? – подумала Малин. Или он опять из-за чего-то разнервничался?
– Что с тобой случилось? – спросила девушка, пропуская неожиданного визитера в прихожую.
– Ты про волосы? Я упал в воду. Видишь ли, я сегодня искупался в Лилья Вертене, – Юхан неестественно рассмеялся.
Сначала Малин решила, что ее рассеянный сосед пришел к ней сразу после этого странного события, но потом увидела на Юхане сухой толстый свитер. Вода не капала с его брюк и не растекалась лужами от ботинок – значит, у него хватило здравого смысла, по крайней мере, переодеться. На всякий случай она спросила:
– Ты не хочешь принять горячий душ?
– Спасибо, я уже.
– Тогда кофе?
– Лучше чай.
Наступила минутная пауза, пока Малин готовила чай. В чашку Юхана она добавила немного крепкого пряного бальзама – ему не помешает. Когда девушка повернулась, чтобы поставить поднос на стол, Юхан посмотрел ей прямо в глаза и сказал такое, что от неожиданности она чуть не выронила поднос:
– Чем ближе я подбираюсь к разгадке, тем сильнее они хотят меня убить.
– Кто, Юхан? Рассказывай по порядку, что с тобой случилось. Кто хочет тебя убить? Как ты вообще оказался у Лилья Вертена?
– Думаю, все дело в этой мистериальной жертве, – пробормотал Юхан, а потом, словно спохватившись, начал объяснять: – Я наполовину расшифровал текст на этой таблице. Все совершенно не так, как думает Симон. Это очень странная надпись. Если бы мне кто-то сказал, что нашел текст предсказания, я бы не поверил. Но по-другому его понять просто невозможно. Вот, смотри, что получается. – Он извлек из кармана брюк карандаш, развернул бледно-сиреневую салфетку, лежавшую на столе, и стал что-то на ней писать. Малин подсела поближе и увидела, что он воспроизводит уже знакомые ей значки рун, а под ними пишет какие-то слова. – Видишь, если согласиться с версией Симона Кольссена, – говорил Юхан, – то третье слово – “дерево”. Я в нескольких местах встречал именно такой значок, когда имелся в виду ясень. Дальше – “лодка”, потом – “сражение”. Если все так, хотя здесь как раз могут быть разные варианты прочтения, вот что у меня получается: “опять”, или “дважды”, дальше пока пропуск – здесь обозначено какое-то действие, смысл его: “дерево – сюда”. Возможно, “перенести”, или что-то в этом роде… Опять пропуск в несколько слов, потом слова “один” и “чистый”, над вторым я долго бился, но больше всего подходит именно “чистый”, затем эта самая “ритуальная жертва”, “причина” и “битва”. Дальше что-то опять о дереве, но это самый сложный кусок, мне его никак не удается разобрать. Но даже того, что есть, достаточно, чтобы понять: мы имеем дело с предсказанием. Я уверен в этом! И… – он осекся, наткнувшись на непонимающий взгляд Малин.
