Текст книги "Воспоминания Полины Анненковой"

Автор книги: Полина Анненкова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 19 страниц)

Гроза 1825 года опять изменила судьбу Полины Гебль. 19 декабря был арестован Иван Александрович. В Петропавловской крепости он узнал о рождении дочери Александры. В эти трудные месяцы Гебль проявила недюжинную энергию, поразительное мужество, величайшую готовность к самопожертвованию. Она делает отчаянную попытку освободить его из крепости и дать возможность бежать за границу. Но устроить побег не удалось, и Полина решает осуществить ранее данное слово Ивану Александровичу последовать за ним на царскую каторгу.

Ее положение, по сравнению с женами декабристов, отправившимися за мужьями в Сибирь и встретившими громадные препятствия со стороны правительства, было еще более сложным. Иностранка, всего лишь гражданская супруга государственного преступника, она не имела никаких юридических прав, которые позволили бы воспользоваться высочайшим распоряжением о правилах для «невинных жен» государственных преступников. И только благодаря решительному и смелому характеру ей удалось добиться цели.

Гебль отправляется вслед за царем в Вязьму, на маневры, и здесь вручает ему свое письмо, прося, «как милость, разрешения разделить ссылку ее гражданского супруга». «Я всецело жертвую собой человеку, без которого я не могу далее жить. Это самое пламенное мое желание». Она отказывалась от родины, независимой жизни и обрекала себя на добровольное изгнание.

Согласно инструкции Комитета министров, которой потом была придана сила закона, «невинная жена, следуя за мужем-преступником в Сибирь, должна оставаться там до его смерти». Мало того: «правительство, – как указывалось в журнале Комитета министров, – отнюдь не принимало еще на себя непременной обязанности после смерти их дозволить всем их вдовам возврат в Россию». Таким образом, после истечения срока каторжных работ жены декабристов, добровольно последовавшие за ними в Сибирь, до конца дней своих должны были находиться там на поселении. Они обязаны были оставить в России своих детей, а «дети, которых приживут в Сибири, поступят в казенные крестьяне».

Подписав документ, содержащий деспотические требования, оставив дочь на руках матери Ивана Александровича, 23 декабря 1827 года Полина Гебль выехала в Сибирь.

Поступок Полины Гебль имел большое общественное значение и совершенно не случайно стал темой разговоров в салонах и сюжетом художественных произведений. Голос иностранки как бы присоединялся к голосам русских женщин-декабристок и звучал как акт протеста и вызова русскому правительству.

Несомненно, Полина Гебль не понимала истинных причин и сущности движения декабристов. Однако, примерно за месяц до восстания, из бесед молодых людей, собиравшихся в доме Ивана Александровича, она узнала о готовящемся антиправительственном выступлении.

«Это, конечно, меня сильно встревожило и озаботило и заставило, – вспоминала она, – опасаться за жизнь обожаемого мною человека, так что я решилась сказать ему о моих подозрениях и умоляла ничего не скрывать от меня. Тогда он сознался, что участвует в тайном обществе и что неожиданная смерть императора может вызвать страшную катастрофу в России, и заключил свой рассказ тем, что его наверное ожидает крепость или Сибирь. Тогда я поклялась ему, что последую за ним всюду».

Очевидно, Анненков в доступном понимании сообщил ей об идеалах тайного общества, борющегося за уничтожение крепостного права и тирании. В этом убеждает тот факт, что через много лет, диктуя свои воспоминания дочери, она не забыла рассказать о встрече с крепостным крестьянином во время своей поездки в Вязьму и бережно передала его речь: «Старик говорил так, – вспоминает Анненкова: – Здравствуй, матушка! Я узнал от твоего человека, зачем ты ездила к государю. Дело, матушка! Господь сохрани тебя, ведь я знаю, чего они хотели: господа-то хотели свободы нашей, свободы крестьян».

Поверив в полнейшую бескорыстность и чистоту идеалов любимого человека, движимая чувством любви, она последовала за ним в Сибирь.

5 марта 1828 года Полина Гебль была уже в Чите. Через месяц состоялось ее венчание с И. А. Анненковым. «Это была любопытная и, может быть, единственная свадьба в мире, – вспоминал Н. В. Басаргин. – На время венчания с Анненкова сняли железа, и сейчас по окончании обряда опять надели и увели обратно в тюрьму» [184]184
  Записки Н. В. Басаргина. Пг., 1917, с. 122.


[Закрыть].

В тяжелых условиях сибирской каторги и ссылки, деспотических инструкций по отношению к государственным преступникам и их женам, материальной стесненности она стала опорой мужу и его товарищам.

Е. И. Якушкин, сын декабриста, в письме к жене из Сибири, характеризуя взаимоотношения Анненковых, писал: «Упасть духом он (Анненков. – Ред.) мог бы скорее всякого другого, но его спасла жена. Как бы ни были стеснены обстоятельства, она смеется и поневоле поддерживает бодрость в других… Анненков женился на ней и хорошо сделал, потому что без нее со своим характером совершенно погиб бы. Его вечно все тревожит, и он никогда ни на что не может решиться…»[185]185
  Декабристы на поселении. Из архива Якушкнных. ML,1926, с. 41.


[Закрыть].

Полина Егоровна легко и естественно влилась в декабристский коллектив и разделила его горе и радости.

Для декабристской среды, по справедливому мнению Ю. М. Лотмана, свойственно было проникновение политики в ткань личных человеческих отношений. Бытовые, семейные связи пронизывали толщу политических организаций [186]186
  Ю. М. Лотман. Декабрист в повседневной жизни. (Сиговое поведение как историко-психологическая категория). В кн. «Литературное наследие декабристов». Л., 1975.


[Закрыть]. Эти характерные черты декабризма не только были сохранены в Сибири, но углублены и развиты, чему способствовало помещение всех сосланных декабристов вместе сначала в Читинском, а затем в Петровском казематах.

Политические изгнанники, несмотря на начавшееся размежевание, образовали единую большую семью, которая увеличилась с приездом жен и продолжала расти с рождением детей. Все они находились в непосредственной человеческой близости, дружбе, привязанности, искренней и самоотверженной помощи друг другу.

«Надо сознаться, – писала Прасковья Егоровна, – что много было поэзии в нашей жизни. Если много было лишений, труда и всякого горя, зато много было и отрадного. Все было общее – печали и радости, все разделялось, во всем друг другу сочувствовали, всех связывала тесная дружба».

Годы, проведенные в Сибири (Чите и Петровском заводе с 1827 по 1836 г., с 1837 года – в с. Бельском Иркутской губернии, с 1838 года – в Туринске и с 1841 до 1857 гг. – в Тобольске) в обществе высокообразованных «государственных преступников», бескорыстно пожертвовавших всем во имя счастья Родины, их просвещенных жен, духовно обогатили Анненкову и наполнили ее жизнь новым содержанием.

В декабристском коллективе высоко оценивалось историческое значение выступления на Сенатской площади, извлекались уроки из поражения восстания, и каждый из участников движения стал придавать большой смысл политической значимости всего своего поведения в Сибири.

Все это не прошло мимо сознания Полипы Егоровны. В этом плане показательна оценка ею поведения жены начальника Нерчинских заводов Ф. О. Смольяниновой, которая оказывала бескорыстную помощь заключенным в Читинском остроге и даже подверглась домашнему аресту. По мнению Анненковой, в основе ее поступков лежали не только сердечность этой женщины и родственные чувства, но восхищение гражданским подвигом декабристов: «Она понимала их дело, благородные намерения и восторженные мысли».

Вместе со всеми Полина Егоровна каждый год отмечала «святой день 14 декабря» как первый день свободы на Руси.

До глубокой старости она носила браслет, который Н. Бестужев надел ей на руку с тем, чтобы она с ним не расставалась до самой смерти. Браслет и крест, на нем висевший, были окованы железным кольцом из цепей, которые носил ее муж.

Таким образом, повседневное и живое общение с мужем и его товарищами привели к тому, что она начинала осознавать их «преступление» и сочувствовать делу, за которое они пострадали.

Академик ДА. В. Нечкина совершенно справедливо считает, что «жены вникали в причины ссылки мужей и в суждениях о них становились на их сторону»[187]187
  М.В. Нечкина. «Движение декабристов», т. 11. М., 1955, с. 438


[Закрыть].

Декабризм оказал на Анненкову глубокое нравственное влияние, раскрыл лучшие душевные качества, способствовал политическому росту и готовности общественного служения.

Не было ни одного общего дела, в котором бы она не принимала участия. Живая, подвижная, привыкшая к труду, она с утра до вечера хлопотала о своей семье и декабристах, нуждавшихся в ее помощи. Она первой из жен декабристов вскопала забайкальскую землю и получила невиданный урожай овощей. Снабдив ими заключенных, значительно улучшила их питание. Более того, делясь опытом по выращиванию свеклы, капусты и других овощей среди местного населения, она немало способствовала распространению огородничества в Чите и Петровском заводе.

Когда в Тобольск в декабре 1849 года привезены были петрашевцы где в это время на поселении находились Анненковы, Полина Егоровна вместе с другими женами декабристов приняла в их судьбе самое активное участие, снабдив их всем необходимым и вселив веру в лучшее будущее.

Особенно близкие отношения семьи Анненковых сложились с Ф. М. Достоевским и С. Ф. Дуровым, когда последние находились в Омске. После истечения срока каторжных работ, перед отправлением в Семипалатинск, Достоевского и Дурова приютила дочь Анненковых Ольга Ивановна Иванова, в доме которой они прожили около месяца.

Через шесть лет со дня первой встречи благодарный Достоевский писал из Семипалатинска 18 октября 1855 года Анненковой: «Я всегда буду помнить, что с самого прибытия моего в Сибирь вы и все превосходное семейство ваше брали во мне и в товарищах моих по несчастью полное и искреннее участие. Я не могу вспоминать об этом без особенного утешительного чувства и, кажется, никогда не забуду. Кто испытывал в жизни тяжелую долю и знал ее горечь – особенно в иные мгновения, тот понимает, как сладко в такое время встретить братское участие совершенно неожиданно… Вы были таковы со мною, и я помню встречу с вами, когда вы приезжали в Омск, и когда еще я был в каторге».

В письме к своему брату, Михаилу Михайловичу, Достоевский говорит о встрече с Анненковой и ее дочерью О. И. Ивановой как об одном из лучших воспоминаний его жизни. «Знакомство с Ольгой Ивановной Анненковой-Ивановой будет всегда одним из лучших воспоминаний моей жизни… Ольга Ивановна протянула мне руку, как родная сестра, и впечатление этой прекрасной чистой души, возвышенной и благородной, останется светлым и ясным на всю мою жизнь. Я с благодарностью вспоминаю о Вас и всех Ваших»[188]188
  Ф. М. Достоевский Письма, т. I, с. 162–163. 26


[Закрыть].

Поведение П. Е. Анненковой в сибирский период ее жизни свидетельствует, что она сочувствовала не только декабристам. но и петрашевцам.

Однако нельзя не отметить, что она избегала выражать какое-либо недовольство отношением правительства к «государственным преступникам» и их женам.

Анненкова не приняла участия в хлопотах жен об улучшении в Петровском каземате условий для встреч осужденных с женами и о разрешении прорубить окна в новой тюрьме. Очевидно, также из чувства благодарности за позволение соединиться с любимым человеком она по всякому подобающему поводу посылала благодарственные письма государю.

В 1857 году Анненковы вернулись в Россию и поселились в Нижнем Новгороде. Прасковье Егоровне было около шестидесяти лет. Здоровье ее было подорвано тридцатилетней ссылкой, полной лишений и невзгод. Но она так же неустанно продолжала заботиться о семье и близких ей товарищах по ссылке. Много внимания и забот требовали дети. В живых их осталось шестеро. Три дочери (старшие Александра и Ольга были уже замужем, Наталья жила с родителями) и особенно сыновья Владимир, Иван, Николай были предметом беспокойства родителей

Иван Александрович хотел дать им высшее образование и еще в 1849 году стал хлопотать об устройстве в университет старшего сына Владимира, окончившего к тому времени тобольскую гимназию. Однако Николай I продолжал мстить не только своим «друзьям 14 декабря», по и их детям.

Приводим документы, положившие конец надеждам Анненкова, опубликованные С. Гессеном и Ан. Предтеченским во втором издании «Воспоминаний Полины Анненковой» М., 1932.

Копия

Господину тобольскому гражданскому губернатору

Главное Управление Западной Сибири

Отдел I.

Стол I.

6 августа 1849 г.

№ 9775

Шеф корпуса жандармов, граф Орлие, уведомил меня от 8 минувшего июля, что государь император по всеподданнейшему его докладу моих представлений высочайше повелеть соизволил: сыновьям коллежского регистратора Ивана Анненкова, обучающимся в тобольской гимназии, предоставить все права, которых они будут достойны по успехам в науках и поведении.

О таковой монаршей воле уведомляя ваше превосходительство, для надлежащего распоряжения, долгом считаю присовокупить, что об оной сообщено графом Орловым также гг. министрам: военному, внутренних дел, юстиции и народного просвещения. Что же касается до просьб Анненкова и жены его о признании детей их обер-офицерскими детьми и о дозволении старшему сыну их поступить в университет, то высочайшего соизволения на сие не последовало. Посему, вследствие представления от 1 июля за № 4808, о дозволении старшему их сыну Владимиру Анненкову вступить в гражданскую службу с правом на чин 14 класса, я прошу вас, милостивый государь, войти в сношение с иркутскою казенною палатою по предмету утверждения Владимира Анненкова на службе, на точном основании 1823 ст. уст. о с луж. по опред. от правит., т. 3, изд. 1842 г., так как из донесения канцелярии тобольского общего губернского управления от 29 июля сего года за № 489 видно, что государственного преступника Анненкова на счету тобольской казенной палаты не состояло, так как он по ревизским сказкам не записан, а потому и сын его Владимир по книге о льготных поселенческих детях не значится.

Владимир Анненков должен был начать службу канцелярским писцом.

С таким же трудом Ивану Александровичу пришлось добиваться определения второго сына Ивана на военную службу.

Копия

Господину тобольскому его императорского величества губернатору.

III отделение собственной ЕИВ канцелярии

Экспедиция I

17 сентября 1853 г.

№ 1642

Исправляющий должность заседателя тобольского приказа общественного призрения губернский секретарь Анненков просил об определении сына его Ивана в военную службу, с теми преимуществами, какие присвоены приобретенному им с окончанием курса гимназии праву на чин 14 класса.

По сообщении сей просьбы военному министру и всеподданнейшему докладу его по оной, г. генерал-адъютант князь Долгоруков уведомил, что государь император высочайше соизволил: разрешить сына Анненкова определить в военную службу унтер-офицером, без экзамена, на правах вольноопределяющегося.

О таковой высочайшей воле, для распоряжения к объявлению оной просителю, сообщено мною 10 сего месяца г. министру внутренних дел.

Ныне, вследствие отношения г. дежурного генерала главного штаба его императорского величества, имею честь покорнейше просить ваше превосходительство, истребовать от помянутого Ивана Александровича метрическое свидетельство о рождении и крещении его, также аттестат об окончании курса, доставить сии документы, вместе с формулярным о службе отца его списком, в инспекторский департамент военного министерства, сообщив в то же время сему департаменту, в какой именно полк желает Анненков поступить на службу

Управляющий отделением генерал-лейтенант Дубенский.

Список с отношения 1-го отделения главного управления Западной Сибири в канцелярию тобольского общего губернского управления, от 17-го октября 1853 г. за № 1165.

1-е отделение главного управления Западной Сибири препровождает при сем обратно представленные г. тобольским гражданским губернатором от 9 сентября за № 6405 метрическое свидетельство о рождении и крещении и аттестат о науках служащего в штате тобольского губернского суда писца Ивана Анненкова, так как за последовавшим ныне высочайшим разрешением на принятие Анненкова в военную службу (изъясненным в определении г. генерал-губернатора за № 1518) представление об утверждении его в чине коллежского регистратора не требует уже разрешения.

Так в декабре Анненков узнал, что «государь император по всеподданнейшему докладу просьбы губернского секретаря Анненкова (из бывших государственных преступников) высочайше повелеть соизволил: сына его, Ивана Анненкова, кончившего курс в тобольской гимназии, с правом на чин 14-го класса, определить, согласно с его желанием, в военную службу унтер-офицером без экзамена, на правах вольноопределяющегося I разряда».

Младший сын Николай в 1862 году служил мировым посредником в Пензе. Он рано скончался, что окончательно подорвало силы Полины Егоровны.

Она умерла 14 сентября 1876 года.

Через год с небольшим, 27 января 1878 года, скончался Иван Александрович Анненков.

Нелегкой была жизнь этой женщины-труженицы. Но до конца своих дней она сохранила ясность мысли и творческие силы. В эти последние годы Анненкова внесла свою лепту в мемуарную литературу о дворянских революционерах.

В Нижнем Новгороде Полина Егоровна располагала широким кругом знакомств.

В 1857 году она встречалась с Тарасом Шевченко, в 1858 году – с Александром Дюма, а в 1860 году в доме Анненковых гостил будущий издатель «Русской Старины», известный собиратель декабристских материалов М. И. Семевский. Все они с огромным интересом отнеслись к вернувшимся политическим изгнанникам. Полина Егоровна понимала, как много неверного содержится даже в их представлениях о жизни декабристов в Сибири и особенно о ней. И когда М. И. Семевский предложил написать воспоминания, она охотно согласилась. В 1861 году Полина Егоровна стала диктовать их дочери Ольге по-французски, поскольку так и не освоила русский язык, та записывала, переводя на русский. Так не совсем обычно были созданы воспоминания П. Е. Анненковой.

В 1888 году М. И. Семевский опубликовал «Рассказы П. Е. Анненковой» в журнале «Русская Старина». В 1915 году они были перепечатаны отдельной книгой в издательстве «Прометей». В 1929 году при содействии Секции по изучению декабристов и их времени при Ленинградском отделении Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев было опубликовано первое наиболее полное издание «Воспоминаний» П. Е. Анненковой, отличающееся от предыдущих публикаций общим научным уровнем и полнотой освещения вопросов. Вступительная статья С. Гессена и Ан. Предтеченского представляла собой первую попытку дать биографию Анненковой. В 1932 году с незначительными дополнениями и изменениями, касающимися преимущественно вступительной статьи и комментариев, они были переизданы. Настоящее, красноярское издание «Воспоминаний Полины Анненковой» предпринято в связи с огромным интересом ученых-исследователей и широкого современного читателя к культурно-историческому и психологическому типу, созданному эпохой дворянских революционеров.

Новейшие исследования и материалы о декабристах, выявленные и опубликованные особенно в связи со стопятидесятилетием со дня восстания на Сенатской площади, вызвали необходимость по-иному оценить значение личности И. А. Анненкова И Полины Егоровны, поставить ряд новых проблем, заострив внимание на эволюции декабризма.

Комментарии, сопутствующие воспоминаниям, и письма Анненковых, составленные С. Гессеном и Ан. Предтеченским, сохранены, за исключением тех, которые не соответствуют современному уровню знаний о движении декабристов.

Раздел «Документы» дополнен послужным списком И. А. Анненкова, составленным от 1 января 1826 года.

Воспоминания Полины Анненковой охватывают период с начала XIX века до 30-х годов и обрываются описанием событий, связанных с переездом в Петровский завод. Как и большинство мемуаристов, она начинает свои воспоминания с детства, проведенного во Франции, замке Шампиньи, и подробно рассказывает о годах юности с тем, чтобы «объяснить, – пишет она, – разные недоразумения на счет моего происхождения, и тем прекратить толки людей, не знавших правды, которую по отношению ко мне и моей жизни часто искажали, как, например, это сделал Александр Дюма…».

Описывая свое воспитание, она задерживает внимание читателя на значении французской революции, войнах Наполеона, разгроме его армии и реставрации Бурбонов. Однако Анненкова не понимала исторического содержания наблюдаемых ею явлений жизни, событий, лиц. В ее описаниях исторически важное и существенное часто оттесняется незначительными случайными бытовыми эпизодами, нарушающими даже последовательность рассказа. Й тем не менее, обладая несомненным литературным дарованием, острым взглядом, она, как очевидец, описала горе и отчаяние, охватившие Францию в результате разорительных войн Наполеона и оккупации ее союзническими войсками.

Последующие главы, посвященные приезду ее в Россию и роману с Иваном Александровичем Анненковым, интересны характеристиками помещичьего быта, яркими образами усадебных самодуров-крепостников: матери декабриста, Анны Ивановны, Н. Н. Анненкова и приближенных императора Николая I.

Наибольший интерес представляют страницы воспоминаний, посвященных пребыванию в Сибири. Анненкова запомнила и сохранила для истории все то, что видела по дороге в Сибирь и пережила за долгие годы изгнания.

Будучи талантливой бытописательницей, она восторженно восприняла условия жизни сибирских крестьян, их зажиточность, радушие, гостеприимство, чистоту крестьянских жилищ. Объясняла это она тем, что «Сибирь – чрезвычайно богатая страна, земля необыкновенно плодородна и не много надо труда, чтобы получить обильную жатву». В характеристике русской сибирской деревни, очевидно, под влиянием декабристов, сказался несомненный элемент идеализации. Подлинное положение трудящегося населения Сибири было достаточно тяжелым, хотя и отличалось от положения крестьянства Европейской России.

Однако, описывая, казалось бы в чисто бытовом плане, внешние признаки достатка сибирской деревни, мемуаристка невольно и незримо проводила параллель между бытом сибиряков, не стесненных узами крепостного права, и помещичьих крестьян.

В «Воспоминаниях» встречаются характеристики нравов и быта бурят. В некоторых случаях отмечается социальное расслоение: из юрт «показывались совершенно голые ребятишки, несмотря на сильнейший мороз», – и тут же, описывая встречу с бурятским тайшой, мемуаристка подчеркнула, что он был одет «очень изящно и чрезвычайно богато».

Записи наблюдений, сделанные Анненковой над коренным и русским населением Сибири, проникнуты гуманным духом, уважением к их тяжелому труду и содержат богатый материал по этнографии жителей Сибири.

Большое место в «Воспоминаниях» отведено правдивому описанию представителей как высшей, так и низшей сибирской администрации, зависимости жизни декабристов от тюремного начальства, тяжелому тюремно-каторжному режиму и «грошевым» милостям императора. Со страниц «Воспоминаний» встают антипатичные образы иркутского губернатора Цейдлера, жестокого и грубого Бурнашева, «доводившего строгость до несправедливости».

По-иному рисуют «Воспоминания» коменданта Читинского и Петровского казематов Лепарского, обходившегося с женами, «как самый нежный отец». Однако нужно отдать справедливость Полине Егоровне, которая признается, что такая оценка коменданта была сделана позднее: «…а в ту пору, когда я приехала, дамы относились к нему с сильным предубеждением и называли «сторожем».

Дополнением к характеристике тюремно-каторжного режима являются рассказы о беглых каторжных, которых ловят, как диких зверей, о встречах с партиями кандальников, с французом Перейс.

Все это создает общую картину условий пребывания декабристов в Сибири.

Печать 80-х годов XIX в. упрекала Анненкову в том, что в ее воспоминаниях нет материала для изучения истории декабристов. В 30-х годах XX в. С. Гессен и Ан. Предтеченский объясняли «многоговорящее молчание» Анненковой тем, что она воспитывалась в роялистской среде и не смогла проникнуться пониманием того большого дела, свидетельницей которого она была.

С этим нельзя согласиться. П. Е. Анненкова имела, как было показано выше, представление о движении декабристов, сочувствовала ему. Но Анненкова сознательно избежала общественной оценки движения декабристов, равно как и петрашевцев, с которыми встречалась и оказывала помощь. Она считала себя недостаточно компетентной, чтобы судить о русских политических делах, и, с другой стороны, боялась повредить мужу, который в то время, когда составлялись воспоминания, занимал видные административные посты в Нижегородской губернии.

Тем не менее «Воспоминания» отражают различные стороны бытового поведения дворянских революционеров и их спутниц в Сибири. Они ценны тем, что, в отличие от других декабристских мемуаров, свободны от печати романтизма, известной картинности и опоэтизированности бытового поведения. «Воспоминания» помогают глубже понять культурно-исторический и психологический тип революционера, созданный декабризмом.

В этом же аспекте интересны воспоминания дочери Анненковых, Ольги Ивановны Ивановой. Но ее воспоминания, так же как и воспоминания ее матери, к сожалению, повествуют о пребывании Анненковых только в Петровском заводе и в селе Бельском и обрываются на полуфразе.

Несмотря на незаконченность мемуаров, известную узость и односторонность в освещении событий, некоторую фактическую неточность, «Воспоминания П. Е. Анненковой» позволяют современному читателю глубже понять условия, в которых проходила политическая ссылка первого поколения борцов русского освободительного движения.

В этом их заслуженная популярность среди произведений русской мемуарной литературы.

Г. Шатрова