Текст книги "Маурайская федерация (сборник)"

Автор книги: Пол Уильям Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 58 (всего у книги 61 страниц)

ГЛАВА 11

Этот корабль был огромным тримараном. С мостика Хэйвиг смотрел на чистую широкую палубу, отделанную твердыми сортами дерева. Он видел люки, стрелы грузовых лебедок, моторы, экраны солнечных батарей. Цивилизация Маури испытывала недостаток в металлах, и он использовался только в самых крайних случаях. Каюты тримарана были украшены пышными тропическими цветами. На каждом носу корабля стояла вырезанная из дерева фигура, представляющая одного из Троицы, – колонна из абстрактных символов. Создатель Танароа – в центре, Йезу Харисти со своим крестом – слева, а справа – Пан с зубами акулы, олицетворяющий смерть и темные стороны жизни.

Но вовсе не варвары создали этот огромный корабль. Тройной киль обеспечил ему великолепные гидродинамические свойства. Три мачты были, разумеется, оснащены парусами, но эти паруса управлялись небольшими двигателями на биологическом горючем. Эти паруса, управляемые компьютером, постоянно отслеживали направление ветра, чтобы максимально использовать его силу. Экипаж состоял из четырех канаков и двух женщин – вахин, которые не были перегружены работой.

Капитан Реви Лохавассо получил образование в университете Веллантоа (Н-Зилан). Он говорил на нескольких языках, а его английский вовсе не был какой-то искаженной версией вульгарного американского, он был столь же богатым и точным, как родной язык Хэйвига.

Могучий загорелый капитан в саронге и с босыми ногами медленно сказал, чтобы его повял пассажир, только-только приспосабливающийся к современному языку.

– Мы разрабатываем новую технологию после того, как мир машин был уничтожен. Нам нужно найти новые пути развития на отравленной земле. Мы еще не полностью разрешили свои проблемы. Но сделано много, и я уверен, что будет сделано еще больше.

Океан медленно перекатывал свои аквамариновые волны. Они накатывались на тримаран, обдавая тело могучего корабля веселыми брызгами. Солнце сверкало в парусах и крыльях альбатросов. Где-то вдали вверх взметнулся фонтан, выпущенный китом. Ветер не свистел в ушах, так как тримаран несся почти с такой же скоростью, но освежал кожу, приносил соленый аромат моря и далеких цветущих островов. На палубе полуголый юноша извлекал из деревянной флейты чарующие звуки, а девушка танцевала перед ним, изгибаясь стройным телом. Оба были почти совсем обнажены, и смотреть на них было очень приятно.

– Ты создал великую вещь, брат Томас, – сказал Лоханассо.

– Тебя будут чествовать, когда ты прибудешь. – Он поколебался. – Я не радировал, чтобы Федерация прислала за тобой дирижабль. Честно говоря, они, конечно, быстрее, но менее надежны, чем корабли. Двигатели у них слабенькие, а противопожарный катализатор для водорода еще только проходит испытания.

– Я прибыл туда, – говорил мне впоследствии Хэйвиг, – чтобы узнать правду о цивилизации Маури в момент ее вздета. И увидел, что это совсем не дикари, вернувшиеся в лоно природы. Более того, их мозг был настроен более конструктивно, чем у многих людей двадцатого века. Однако пока что они не могли получить хорошего горючего для аппаратов тяжелее воздуха. У них не было даже гелия для создания безопасных дирижаблей. Мы слишком постарались, уничтожив все что могли.

– Твоего открытия ждали несколько столетий, – сказал капитан. – Так что ничего, если в Веллантоа подождут еще несколько недель.

– Если я хотел глубоко изучить цивилизацию Маури, вонять, какой процент правды заключался в рассказах о ней Уоллиса, я должен был проникнуть туда. Я мог бы легко прикинуться одним из обитателей островов. Но какая польза была правительству от еще одного варвара. И тут мне пришло в голову… – Хэйвиг усмехнулся. – Вы можете представить, док? Нет? О'кей. В двадцатом веке я приобрел партию радиоизотопов, вроде углерода-14 Я упрятал их в надежном месте и направился в будущее. Здесь я стал братом Томасом, человеком с далекого материка, получившим неплохое образование. Вы понимаете, док? Основное направление их исследований – чисто биологическое. Во-первых, это обусловлено необходимостью залечивания ран Земли и ее животного и растительного мира, а во– вторых, потому, что организм человека – натуральный преобразователь солнечной энергии. Однако у Маури не было ядерного реактора, производящего меченые атомы для исследований. Поэтому моя находка была бы для них «божьим даром».

– Ты думаешь, что меня примут как ученого? – тревожно спросил Хэйвиг капитана. – Но это совсем не так. У нас все такие, как я.

Лоханассо положил руку ему на плечо:

– Не бойся, друг. Мы торговый народ. Мы платим за то, что имеет цену для нас, а то, что предлагаешь ты, – бесценно. Кроме того, мы хотим распространять цивилизацию и знания повсюду. А для этого нам нужны союзники. Умные и знающие люди.

– Вы действительно хотите переделать все человечество?

– Переделать? Ты имеешь в виду, создать наши копии? Нет, конечно. Я не вхожу в правительство, но а читаю отчеты о дебатах, труды наших философов. Основная причина гибели предыдущей цивилизации, машинной культуры, заключалась в том, что, она стремилась сделать всех людей подобными. Разумеется, это не единственная причина, но одна из тех, что привели мир к катастрофе. – Лоханассо ударил могучим кулаком по поручням. – Черт побери, Томас, нам нужно все многообразие человечества, многообразие обликов, способов мышления, образов жизни!

Он рассмеялся и закончил:

– Разумеется, в разумных пределах. Например, от пиратов нужно избавляться. Ну хватит на сегодня. Уже полдень. Мне нужно проделать кое-какие измерения, а потом мы пообедаем. Считай, что ты не жил еще, раз не пробовал моего пива.

– Я провел больше года среди ранних Маури, – сказал мне Хэйвиг. – И получил там именно то образование, которое мне было нужно для моей цели. Это были очень милые, добрые люди. О, разумеется, среди них были и подлецы, и мошенники, у них были свои недостатки, но в целом Федерация того времени была самой счастливой и пригодной для нормальной жизни человека. Чего не скажешь о более ранних стадиях развития, которые я прошел, вплоть до двадцатого столетия. Там я сел в самолет и перелетел из Веллингтона в Стамбул. Я хотел увидеться с Ксенией. Вскоре мы поженились.

Об их совместной жизни, о пяти счастливых годах, проведенных с нею, он рассказывал мало. Да это и понятно. Я тоже никому не рассказывал о своей с Кэйт.

Впрочем, жизнь их была довольно сложной. Им приходилось жить затворниками, скрываться от агентов Ээрии.

К тому же ему было не так просто заниматься предпринимательством. Он не мог начать свое дело в этом мире гильдий, монополий, сложных банковских взаимоотношений, ибо даже тогда, когда отсутствовала регулярная связь с метрополией, слухи и сплетни разносились со скоростью курьерского поезда. Ему стоило немалых усилий утвердиться в роли торгового агента некоего датского торгового дома, выполняющего скорее роль наблюдателя, чем комиссионера, и, следовательно, не связанного с франками. Финансы как таковые не были для него проблемой, ведь он сумел захватить с собой достаточно золота. Однако он должен был иметь разумное объяснение своему богатству.

Хэйвиг подумывал о том, чтобы им с Ксенией перебраться куда-нибудь в безопасное место, например в Россию или Западную Европу.

Но в Россию нахлынули татары, а в Европе господствовала Святая Инквизиция. Следовательно, перед ними везде будут развертываться жуткие сцены, свидетелями которых они были здесь. Кроме того, они не останутся незамеченными. Каждому будет ясно, что они выдают себя не за тех, кто они есть на самом деле. Поэтому Хэйвиг купил дом в пригорода Константинополя – Пера. Там обычно жили чужестранцы.

Чтобы еще больше обезопасить себя от агентов Ээрии, он придумал себе новое имя – Джон Андерсен – и приучил Ксению называть его так. К счастью, она была не любопытна и не задавала глупых вопросов относительно того, почему он сменил имя и почему он, такой богатый и знатный, решил жениться на ней, бедной девушке? В конце концов, если ему так захотелось иметь ее, почему он не сделал ее своей наложницей?

– Какую долю правды ты говорил Ксении? – спросил я.

– Я ничего ей не сказал. Правда могла только повредить ей. Она всегда была простодушной девушкой с открытым сердцем. Она совершенно спокойно приняла мои объяснения относительно нового имени. И никогда не спрашивала меня о делах, так как понимала, что, когда я с ней, мне совсем не хочется думать о делах. И она была права.

– Но как ты объяснил ее чудесное спасение?

– Я ответил, что молился своему святому, который, видимо, принял мои молитвы. Она была так напугана насильниками, что едва помнила, как все тогда происходило. Поэтому она мне безоговорочно поверила. Мне было больно смотреть на нее, такую нежную, такую юную, как ребенок. Я ведь знал, что нам не суждено иметь детей.

– Хмм… Кстати о религии. Она стала католичкой или ты перешел в ортодоксальную веру?

– Ни то ни другое. Я не требовал от нее перемены веры. Что же касается меня, то я должен был оставаться примерным католиком, чтобы не потерять доверия у своих торговых партнеров, итальянцев и франков. Мы нашли священника, который обвенчал нас, а затем западного епископа, который за определенную мзду отпустил мне грех. Ксения же вообще не заботилась об этом и вполне терпимо относилась к вопросам веры и религии. Она была твердо уверена, что я не буду гореть в аду после смерти, ведь мой святой так хорошо относился ко мне. А кроме того, она была так счастлива…

– Он рассмеялся. – И она постоянно пребывала в таком состоянии!

Дом их вначале пустовал, но со временем он был обставлен и украшен со вкусом, который она унаследовала от отца. С крыши дома можно было видеть бухту Золотой Рог и стены и купола Константинополя на другом берегу. С такого расстояния он казался богатым, неразграбленным городом.

У них в доме было трое слуг. Совсем немного для того времени, когда работы было не очень много, а нанять людей было очень просто. У Хэйвига в услужении был грум – каппадокиец с лицом мошенника. Он был женат на кухарке. Ксения с удовольствием возилась с их детьми, баловала их. Она ухаживала за садом, который вскоре стал настоящим уголком рая. Остальное время она занималась шитьем, проявляя при этом большой талант, читала книги, которые ей приносил Хэйвиг.

Византийцы, говорил Хэйвиг, были полны суеверий. Магия, гадания, амулеты от дурного глаза, предзнаменования, приворотные зелья… Ксения же увлекалась астрологией. Естественно, ее увлечение было безвредным, она составляла гороскопы, интерпретируя их так, как ей казалось интересным. Часто ночами они вместе ходили наблюдать звезды. О Боже, как она была прекрасна в лунном свете! Он постоянно боролся с искушением преподнести ей телескоп. Хотя бы маленький. Но это было слишком рискованно.

– Ты многое сделал, чтобы преодолеть интеллектуальную пропасть между вами, – заметил я. – В случае с Леонсой тебе было проще. Ты заполнил эту пропасть сексуальными наслаждениями.

– Ничего особенного я не сделал, док. Она была моложе меня лет на пятнадцать. Она многое не знала из того, что знал я, но знала много такого, чего не звал я. Во-первых, она с детства читала классиков, что не принято в нашем веке. Поэтому у нее сформировался идеальный вкус к прекрасному. Она наизусть знала многое из Эсхила и Софокла, Сафо и Аристотеля. Она хорошо разбиралась в древней истории, искусстве, архитектуре, обычаях.

Он остановился, переводя дыхание. Я ждал.

– Мы любили друг друга, и я с удовольствием наблюдал за ней, когда она легко передвигалась по дому, делая свои дела, постоянно напевая нежные мелодии.

Они оба не любили гостей, хотя Хэйвигу время от времени приходилось приглашать в дом своих компаньонов и агентов. Но Ксения тогда скрывалась в своей комнате. К счастью, в то время было не принято, чтобы хозяйка присутствовала при таких встречах. Однако если в гости приходили ее друзья, тогда Хэйвигу приходилось скрываться. Ведь он был Джоном Андерсеном, чужим в этой стране.

И когда ему приходилось исчезать, он, с одной стороны, был рад переменам, а с другой – очень грустил в разлуке с Ксенией. Правда, ему, чтобы оправдывать свою роль коммерсанта, довольно часто приходилось отлучаться. Хотя его канцелярия находилась в доме, дела фирмы требовали, чтобы он встречался со своими агентами в городе или даже в других городах.

– Вот так и протекали наши годы, – рассказывал Хэйвиг. – Я вед жизнь преуспевающего коммерсанта с солидным капиталом и любимой женой и в то же время перемещался в будущее, чтобы изучать Федерацию Маури, ее расцвет, ее величие, ее постепенное угасание и конец. Сумерки медленно наползали на остров. Внизу, у подножия Холмов, уже начали зажигаться фонари, но вода излучала отсвет дня. В темно-голубом небе зажглась Венера. На веранде дома Карело Кеадзиму курилась ароматная кадильня. Старик пробормотал:

– Увы. Мы идем к концу. Умирающий мир. Смерть так же реальна для целого народа, как и для отдельных личностей Хэйвиг молчал, стоя возле умирающего друга на коленях.

– Я следовал за ним всю его жизнь, – говорил мне Хэйвиг.

– Он начал как блестящий молодой философ. А закончил жизнь государственным деятелем. Я говорю вам о нем, так как вы один из двоих людей моего времени, которым я могу доверить свои тайны. Видите ли, я не мудрец, я могу лишь скользить по поверхности жизни, собирая информацию. Но могу ли я интерпретировать собранные факты, могу ли я понять, что происходит? Откуда мне знать, что должно быть сделано, что может быть сделано– Я просто скользнул по поверхности лет, а Карело Кеадзиму жил, работал, мыслил в самой гуще событий. Мне была нужна его помощь. – Видите ли, – сказал ему Хэйвиг, – один элемент вашей культуры слишком развит за счет остальных.

– Судя по тому, что ты рассказал мне, да. – Хозяин дома надолго задумался, но эти минуты ожидания не показались Хэйвигу бесконечными. – Вернее, тебе кажется, что в будущем возникнет конфликт между двумя концепциями, которые мы, Маури, стараемся сохранить в равновесии.

Наука, рационализм, планирование, контроль… А с другой стороны, мифы, освобожденная психика, человек как часть природы, откуда он черпает знания и мудрость…

– Мы, Маури, – продолжал старик, – когда-то возвели то доброе, что нам казалось важным, в ранг идола, фетиша, совершенно забыв о другом хорошем, выбросив его из обращения. Во имя сохранения национальных культур мы старались заморозить целые народы в таком состоянии, какое нам казалось наилучшим. Опаснейший анахронизм! Во имя сохранения экологии мы старались запретить все работы, которые могли проложить путь к звездам. Неудивительно, что такая стратегия вызвала множество оппонентов.

После некоторого молчания он продолжал:

– Но согласно твоим рассказам, Джек, друг мой, в будущем человечество откажется от науки и сохранит только минимум технологии, необходимый для поддержания жизни на планете. Люди еще больше углубятся в себя, в мистицизм… Я правильно понял тебя?

– Не знаю. У меня сложилось такое впечатление. Но это только впечатление. Я многого не понимаю, и от меня потребовались бы годы жизни, чтобы понять все. Даже не все, а хотя бы столько же, сколько я понял в вашей жизни. А жизнь будущих Маури ускользнула от меня.

– И парадокс углубляется, – сказал Кеадзиму. – Посреди пасторальных пейзажей стоят могучие заводы, которые вибрируют и гудят, наполненные загадочной энергией. В небеса взлетают громадные бесшумные корабли. Этого-то ты и не можешь понять. Ты не можешь себе представить, откуда это у них… Я прав?

– Да, – с несчастным видом сказал Хэйвиг. – Карело, что мне делать?

– Мы находимся с тобой на одной ступени знаний. Чему я могу научить тебя?

– Карело, я единственный человек, который пытается видеть сквозь тысячелетия. Но я не могу! Однако я чувствую, что, возможно, Ээрия внесет машинные аспекты в будущую жизнь. И что тогда будет?

Кеадзиму легонько коснулся его.

– Успокойся. Человек мало что может сделать. Но если это малое – то, что нужно, этого достаточно.

– То, что нужно? Но если будущему человечеству предстоит жить под тиранией нескольких человек, обладающих техникой? Разве это то, что нужно? И что можно сделать?

– Как политик, я уклоняюсь от ответа. – Его внезапная сухость удивила Хэйвига. – Но я думаю, что ты видишь будущее в слишком мрачном свете. Деспотизм можно уничтожить. Однако мы, Маури, со своей концентрацией в биологии можем оставить будущему очень плохое наследство.

– Что? – Хэйвиг даже привстал.

– Отточенный металл может рубить дерево и человеческую плоть, – сказал Кеадзиму. – Взрывчатка делает котлованы, но может уничтожать и людей. Наркотики… да, да. Уверяю тебя, что это – главная проблема, которая беспокоит наше правительство. И это не обычные наркотики, которые стимулируют воображение, нет, мы уже имеем химические вещества, которые могут заставить человека поверить во все, что ему скажут. Я почти рад, что гегемония Федерации в будущем прекратится. Следовательно, вина за то, что произойдет с человечеством, ляжет не на нас. – Кеадзиму склонился к Хэйвигу. – Но ты, несчастный путешественник во времени, ты вынужден думать о будущем. Этот вечер – вечер мирного неба. Смотри на звезды, вдыхай ароматы, слушай пение птиц, ощущай дыхание ветра. Будь заодно с Землей.

Я сидел в своем коттедже над книгой. Сенлак, ноябрь 1969 года. Ночь была удивительно ясной и пронзительно холодной. Морозные узоры подернули стекла на окнах.

Из проигрывателя лилась музыка Моцарта, на коленях у меня лежал томик со стихами Китса, рядом на столе стоял стакан, куда было налито на два пальца виски. Воспоминания роились в моей голове и иногда заставляли улыбаться. Прекрасное время для старого человека.

Кто-то постучал в дверь. Я произнес нечто невнятное, с трудом поднялся с кресла и, придумывая предлоги для извинения и отказа, пошел к двери. Мое настроение не улучшилось, когда моя собака, едва не сбив меня с ног, бросилась к двери. Я держал этого бесцеремонного пса только потому, что он когда-то принадлежал Кэйт. Будучи щенком когда умерла его хозяйка, сейчас он уже и сам был близок к могиле.

Когда я открыл дверь, морозный воздух окутал меня. Снега еще не было, но земля промерзла насквозь, казалось, до самого экватора. И передо мной стоял человек, который буквально трясся от холода в своем легком не по сезону пальтишке. Он был среднего роста, щуплый, светловолосый, с острыми чертами лица.

Хотя я не видел его уже пять лет, эти годы не стерли его из моей памяти.

– Джек! – воскликнул я. Волна слабости нахлынула на меня.

Он вошел, закрыл дверь и сказал неровным, прерывающимся голосом:

– Док, вы должны помочь мне. Моя жена умирает.

ГЛАВА 12

Жар и озноб, боль в груди, красные пятна на щеках, кашель… все это похоже на пневмонию, – кивнул я. – И все это сопровождается головной болью, болью в спине и шее… Возможно, развивается менингит.

Сидя на краешке стула, Хэйвиг спросил:

– Что же делать? Антибиотики?

– Да, да. Я не люблю прописывать лекарства заочно, а тем более лечить тех, кто не имеет на это права. Так что сейчас я предпочел бы порекомендовать кислородную палатку…

– Я могу… – вскинулся он, но затем угас. – Нет, баллон с газом слишком тяжел.

– Ну что же, она молода, – попытался я успокоить его. – Возможно, стрептомицин… – Я поднялся, похлопал его по согнутой спине. – Успокойся, сынок. Послушай, что я скажу… – И я признался ему, что пять лет назад в беседе с одним писателем из Калифорнии не смог удержаться и рассказал ему отдельные детали эпохи Маури, о которых узнал от Хэйвига. Эта странная культура заинтриговала меня, и я подумал, что этот человек, писатель, тренированный в размышлениях и предположениях, сможет объяснить мне некоторые их загадки и парадоксы. Естественно, я ничего не сказал ему о Хэйвиге и об источнике информации. Выслушав меня, писатель попросил разрешения использовать некоторые мысли в своих произведениях, и я не нашел причин для отказа.

– И рассказы были опубликованы, – с виноватым видом сказал я Хэйвигу. – Интересно, что в некоторых рассказах он даже сумел предсказать то, что я узнал от тебя лишь позже, например борьбу правительства с теми, кто пытается возродить машинную технологию. Что если агенты Ээрии выйдут на твой след?

– У вас есть эти рассказы? – спросил Хэйвиг.

Я дал ему книгу. Хэйвиг быстро просмотрел ее. Озабоченность исчезла с его лица.

– Не думаю, что следует беспокоиться, – сказал он. – Он изменил имена, место действия, а кроме того, ошибок тут больше, чем реалий. Если кто-либо из знающих будущее прочтет эти книги, он подумает, что это простое совпадение, случайное попадание в цель. Но я сомневаюсь, что кто-нибудь прочтет это. Эта книга скоро забудется. Агенты Ээрии не могут просматривать всю массу книг, которые издаются.

Мне кажется, что я чрезмерно осторожен. Если за столько времени на нас не вышел еще ни один агент, значит, вряд ли это случится. Несомненно, они проверили вас и решили, что вы бесполезны для них. И тем не менее я не посещал вас столько времени только ради вашей безопасности.

Помолчав, он добавил:

– Более того, они даже не устроили мне засаду у материнского дома. Видимо, это кажется им слишком очевидно рискованным, ведь они плохо знают нашу эпоху. Так что будьте спокойны, док, я думаю, все будет о'кей. Но сейчас вы должны помочь мне.

– Почему ты пришел ко мне? Ведь в эпоху Маури медицина получила хорошее развитие.

– Слишком хорошее. Она там носит только профилактический характер. Поэтому я считаю, что в случае с Ксенией мне лучше воспользоваться современными нам знаниями.

Я потер подбородок. Затрещала отросшая за ночь щетина.

– Я всегда знал, что гемотерапия имеет свои пределы.

Хэйвиг беспокойно шевельнулся:

– Дайте мне шприц и ампулы, и я пойду.

– Легче, легче, – заметил я. – Помни, что я не практикую и у меня нет лекарств. Нам придется ждать, когда откроется аптека. Кроме того, я хочу немного почитать о лекарствах. Антибиотики могут иметь побочные эффекты, так что я должен подготовить тебя. Но прежде всего тебе нужно немного выпить и поспать.

– Ээрия…

– Успокойся, – сказал я этому усталому, издерганному человеку, в котором все еще видел мальчика. – Ты сам только что сказал, что эти бандиты потеряли интерес ко мне. Если бы они следили за моим домом, они уже были бы здесь. Согласен?

Он тяжело кивнул:

– Вероятно,

– Я согласен с твоими предосторожностями, но все же настаиваю, чтобы ты сообщил мне обо всех стадиях болезни твоей жены.

– Могу ли я?.. Сначала у нее была сильная простуда. Вообще в те времена болезни протекают гораздо сильнее, чем сейчас. Дети мрут, как мухи. Родители не проявляют особой любви к ребенку первую пару лет. Вероятно, именно потому, что высока детская смертность и родители не хотят привязываться к ребенку. Ксения, заболев, не ложилась в постель, хотя чувствовала себя плохо… А тем вечером… – Он не мог договорить.

– Ты просмотрел ее будущее?

Запавшие глаза дико посмотрели на меня.

Я не могу понять, почему он боялся заглянуть в будущее Ксении, узнать, когда она умрет. Неужели он считал, что незнание спасет его свободу, вернее, иллюзию свободы. Я ничего не знаю, кроме того, что он оставался у меня два дня, давая отдых телу и тренируясь делать инъекции. Наконец он распрощался. Ни он, ни я не знали, увидимся ли мы снова. Он уехал на такси в аэропорт, сел в самолет и полетел в Стамбул, чтобы там переместиться в прошлое, где его захватят агенты Ээрии.

Стоял ноябрь 1213 года. Хэйвиг выбрал этот месяц, потому что знал: будет грязь, слякоть, холод – и агенты Ээрии не будут дежурить у моего дома. Но на берегу бухты Золотой Рог погода была не такая холодная, хотя пронзительный ветер дул через Черное море из России, принося дождь. В домах византийцев для защиты от холода имелись только медные жаровни – камины здесь были слишком дороги. Маленькое тело Ксении содрогалось от холода, в легких слышались хрипы.

Хэйвиг прибыл в Стамбул в районе доков и пошел кружной дорогой, чтобы не навести шпионов. Дорога была почти пустой. В одной руке он нес хронолог, в другой – плоский чемоданчик, где заключалась жизнь Ксении. Дождь сыпал с серого неба, и вскоре вся его одежда промокла до нитки, холод подступал к телу. Звук его шагов по скользким камням гулко разносился по пустынным улицам. Он торопился. Ведь прошло уже больше пятнадцати минут с тех пор, как он покинул Ксению. Было три часа дня, а сумерки уже повисли над городом.

Дверь его дома была заперта, ставни опущены, и сквозь щели пробивался свет.

Он постучал, ожидая, что новая служанка, Евлалия, так, кажется, зовут ее, откроет дверь и впустит его. Она, конечно, удивится, увидев, что он так быстро вернулся, ну да черт с нею.

Заскрипели петли. Дверь открылась. В дверном проеме стоял бородатый человек в византийской одежде. Дуло пистолета в его руке показалось Хэйвигу огромным.

– Не двигайся, Хэйвиг, – сказал человек по-английски. – И не пытайся бежать. Помни, что женщина у нас.

Единственное, что напоминало о строгости византийских нравов в их спальне, была икона Девы Марии. Свет, проникающий через щели в ставнях, освещал стены, разрисованные яркими цветами и веселыми зверушками Ксения лежала в постели. Она была такая маленькая, такая худенькая в своей ночной рубашке. Кожа, обтягивающая ее хрупкие кости, была, как свежевыпавший снег, слегка окрашенный розовым рассветом. Губы ее пересохли, потрескались. Густые волосы разметались по подушке, с бледного лица смотрели огромные испуганные глаза.

Человек в одежде римлянина, которого Хэйвиг не знал, крепко и профессионально держал его за левую руку. Справа его держал Хуан Мендоза. Он был одет, как римлянин с запада, точно так же, как и Вацлав Красицкий, стоящий у постели Ксении.

– Где слуги? – автоматически спросил Хэйвиг.

– Мы пристрелили их, – сообщил Мендоза.

– Что?..

– Они не знали, что такое пистолет, и поэтому смерть не испугала их. Мы не могли позволить, чтобы они своими криками предупредили тебя. Заткнись.

Мысль об убитых слугах, о том, что их дети стали сиротами, оглушила Хэйвига. Его страдания усугубились, когда он услышал кашель Ксении.

– Хаук… – прохрипела она. – Нет, нет, Джой…

Она протянула к нему тонкие бессильные руки, но он не двинулся с места.

Широкое лицо Красицкого заметно постарело. Он сказал с холодным удовлетворением:

– Должно быть, тебе интересно узнать, что мы потратили много времени своей жизни, чтобы выследить тебя. Ты много задолжал нам, Хэйвиг.

– Но… к чему это вам?

– Не думал же ты, что мы оставим тебя в покое? И не только потому, что ты убил наших людей. Ты много знаешь, умен и поэтому опасен для нас. Мне поручили разыскать тебя.

«Они меня слишком переоценивают», – тупо подумал Хэйвиг.

– Мы должны знать, что ты делал все это время, – сказал Красицкий. – Прими мой совет и скажи правду.

– Но как вы?..

– Чисто детективная работа. Мы предположили, что эти греки дороги тебе, раз ты поступил так, и ты непременно вступишь с ними в контакт. Признаю, ты неплохо запутал следы. Но тем не менее мы сумели выследить тебя. Узнав от соседей, что твоя жена серьезно больна, мы стали ждать, когда ты выйдешь, зная, что скоро вернешься. – Красицкий посмотрел на Ксению.

Она содрогнулась и тихонько заскулила, как скулит собака по убитому хозяину.

– Ради Христа! – вскрикнул Хэйвиг. – Отпустите меня, дайте мне вылечить ее!

– Кто они, Джон? – спросила Ксения. – Чего они хотят? Где твой святой?

– А кроме того, – сказал Мендоза, еще сильнее заломив руку Хэйвига, – Пат Мориарти был моим другом.

Боль заполнила все сознание Хэйвига, и он как будто издалека услышал голос Красицкого:

– Если ты будешь хорошо себя вести, пойдешь с нами без шума, мы оставим ее в покое. Я даже сделаю ей укол, ведь, насколько я понимаю, в чемоданчике шприц и лекарства?

– Этого… недостаточно… пожалуйста… пожалуйста…

– Хватит! Я ведь сказал, что мы истратили на тебя целый год жизни. Не заставляй нас терять еще больше. К тому же мы рискуем. Слушая, ты хочешь, чтобы тебе сломали руку?

Хэйвиг вздрогнул и заплакал.

Красицкий выполнил свое обещание и сделал укол Ксении, но сделал неумело, и она вскрикнула от боли.

– Все хорошо, моя дорогая, все хорошо. Святые будут хранить тебя… – сказал Хэйвиг и повернулся к Красицкому:

– Дайте мне попрощаться с нею. Я сделаю все, что вы требуете, только дайте попрощаться»

Красицкий пожал плечами.

– О'кей, если ты поторопишься.

Мендоза и другой человек держали Хэйвига, когда он склонился над Ксенией.

– Я люблю тебя, – сказал он ей, не зная, слышит ли она его, охваченная болезнью и ужасом. Губы, которых он коснулся своими губами, были совсем не такими, какие сохранились в его памяти.

– Ладно, – сказал Красицкий. – Идем.

Перемещаясь во времени, – Хэйвиг потерял ощущение людей, держащих его. Они как бы стали частью его самого. Только мелькания света в комнате стали реальностью. Он видел, как Ксения исчезла, слышал ее крик, в следующее мгновение он уже увидел ее неподвижной, увидел, как кто-то вошел в комнату, затем там толпились люди, плачущие, воздевающие руки к небу… А затем в комнате стало пусто, в следующее мгновение в ней уже оказались другие, чужие люди…

Так что теперь при первой остановке он мог начать сопротивляться, но он смог обуздать себя. Нельзя прибыть в Ээрию с искалеченными телом и душой, нужно быть готовым ко всему, что придумает для него Калеб Уоллис. Нужно сохранить в себе способность мстить.

Но эти мысли мелькали у него в голове как нечто постороннее. Всю душу его затопила смерть Ксении. Он уже едва видел, как дом ее вспыхнул от пожара, когда турки взяли город, как затем город стал отстраиваться, как перед ним мелькали лица, лица, лица… до тех самых пор, когда город был стерт с лица земли гигантским взрывом. Они остановились среди радиоактивных развалин и полетели на самолете через океан, чтобы продолжить путешествие в будущее, где ждал их Сахэм. Но в душе не было ничего, кроме Ксении. Он видел, как она осталась одна умирать в пустой комнате.

Хотя в Ээрии стояло жаркое лето, камера башни, куда поместили Хэйвига, была сумрачная и холодная. В ней было пусто, если не считать умывальника, матраца и двух жестких стульев. Из единственного окна открывался вид на поля, где трудились крестьяне.

Металлический трос длиною в пять футов, прикрепленный к ноге, был прикован к кольцу, вмурованному в стену. Да, это был единственный способ удержать в заключении путешественника во времени.

– Садись, садись, – приказал Калеб Уоллис и пристроил свой широкий зад на одном из стульев вне досягаемости Хэйвига. Черная форма с эполетами, тщательно уложенные рыжие бакенбарды – все это подчеркивало его превосходство над Хэйвигом, который так и остался в древней одежде. На лице его были синяки, глаза обведены черными кругами.