Текст книги "Сатана в церкви"

Автор книги: Пол Догерти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

17

Три дня спустя Корбетт попросил поваров Тауэра положить в седельную сумку пирожков, сластей, флягу с вином, после чего, коротко переговорив с Суиннертоном и Невиллом, покинул замок через боковые ворота и отправился на свидание с Элис. Он попросил ее прийти на луг у северо-восточной стены Тауэра, где еще были видны отбеленные временем римские развалины – свидетели почти забытых времен. Завернувшись в отделанный мехом плащ, надетый поверх платья из зеленой тафты, Элис уже ждала его возле одной такой руины. Черные волосы падали ей на плечи, на лбу сверкала красная повязка, украшенная золотыми звездами. Корбетту оставалось лишь втайне восхищаться ее красотой. Он поцеловал Элис в лоб и почувствовал, как ее руки обвились вокруг него. Так он и стоял, пока она прижималась темной головкой к его груди, и смотрел на руины. Потом Корбетт немного отодвинул ее, пошутив, что она точна, как никогда. Элис кокетливо засмеялась, однако взгляд у нее был настороженный, недоверчивый, словно она ждала подвоха. Корбетт расстелил на траве самое чистое одеяло, какое только смог достать, и оба, усевшись на него и прислонившись спинами к разрушенной стене, грелись на теплом весеннем солнце.

Они пили, ели и разговаривали, покуда Элис, словно исполняя заученную роль в таинственном действе, не спросила, как продвигается расследование. Корбетт отхлебнул вина из чаши, не снимая руку с колена Элис.

– Дюкет, – медленно проговорил он, – на самом деле был убит.

Элис никак не отреагировала. Тогда Корбетт достал кошель и вынул из него черные шелковые нитки.

– Совсем забыл, – с улыбкой продолжал он, – когда ты расстегивала на мне плащ, то застежка зацепила несколько ниток из твоей перчатки. Извини, что разорвал ее.

И Корбетт положил нитки в затянутую черным шелком ладонь. Элис посмотрела на нитки, потом устремила пристальный взгляд на чиновника и вдруг разразилась звонким смехом:

– Полагаю, ты позвал меня сюда не за тем, чтобы извиниться за перчатку. У меня есть другие.

Она поцеловала его в щеку, и губы у нее были как самый нежный на свете шелк.

– Нет, – прошептал он. – Я позвал тебя не для того, чтобы говорить о перчатках.

Корбетт вытянул ноги, усаживаясь поудобнее, и вздохнул.

– Дюкет был золотых дел мастером и мужеложцем, но он был честным лондонцем и верным подданным короля. Тем не менее тайные страсти привели его к Крепину, процентщику, последователю покойного де Монфора и вождю популистской партии в Лондоне. А еще Крепин был колдуном, владевшим черной магией, членом, возможно, вождем тайной секты, которая называется «Пентаграмма». Такие секты давно укоренились в нашей стране, но пришли они с Востока.

Корбетт почувствовал, как Элис подобралась.

– Откуда ты узнал?

Чиновник скривился:

– Пока еще не узнал. Это всего лишь умозаключение, однако оно обоснованно – логическая дедукция, как любил говорить мой старый учитель философии. Итак, другое умозаключение говорит о том, что Крепину стало известно о нехорошей тайне Дюкета. Наверно, он соблазнил его и уж точно соблазнил его сестру. Потворствуя Дюкету, он заманил его в сеть, как беспомощную рыбешку. Понимаешь, Дюкет был нужен Крепину ради его золота, как нужны были другие ювелиры. С этим золотом Крепин и его партия рассчитывали поднять мятеж в Лондоне. Они ненавидели Эдуарда, как ненавидели его предшественников. Кое-кого, например короля Вильгельма Руфуса, они убили тем же способом, каким рассчитывали убить нашего короля, то есть стрелой из лука. Это должно было произойти тридцать первого марта, когда король, въехав в город через Ньюгейтские ворота, проследовал бы дальше по Чипсайд-стрит.

– Нет! О нет! – У Элис посерело и осунулось лицо, в глазах застыл смертельный ужас. – Крепин! Убийца? Убийца короля?

Корбетт посмотрел на нее и закрыл ей ладонью рот, прежде погладив по щеке.

– О да! Крепин – убийца, и стрелу предполагалось выпустить с башни церкви Сент-Мэри-Ле-Боу, где был повешен несчастный ювелир. А вот… – Корбетт помедлил, наливая себе еще вина. – А вот Дюкет, хоть и не увиливал от предназначенной ему роли, убийцей не был. Наверно, он понял, додумался, сообразил, что замыслили Крепин и его сторонники, хотя в подробности он конечно же не был посвящен. Тут-то и пришла беда. В день убийства Дюкет и Крепин встретились на Чипсайд-стрит. Полагаю, Дюкет был вне себя от страха. Наверно, Крепин постарался урезонить его, но Дюкет вытащил кинжал и ударил его прямо в сердце. А потом запаниковал. Он понимал, что его жизнь в опасности, поэтому побежал в церковь.

– Сент-Мэри-Ле-Боу? – уточнила Элис. Корбетт кивнул:

– Да, именно туда. Но откуда ему было знать, ведь он не являлся членом секты Крепина, что церковь Сент-Мэри-Ле-Боу – одно из мест их собраний и священник Роджер Беллет – не последний человек в тайной иерархии? Конечно же Беллет предоставил ему убежище, но тотчас связался со своими единомышленниками, и те решили, что Дюкет должен умереть, иначе он все расскажет, чтобы заслужить прощение короля и получить оправдательный приговор – что убил Крепина ради самозащиты.

Корбетт умолк и выдернул молоденькую весеннюю травинку. Искоса он взглянул на Элис. Та сидела выпрямившись и смотрела вдаль.

– Итак, все сообщество переполошилось. А теперь разберемся с двумя переменными элементами в нашем существовании – со временем и человеческой волей. Немало людей сошлось в тот день в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Сначала юноша Симон – днем подмастерье, а по ночам подавальщик и шлюха в тайном заведении для мужеложцев. Наверно, он любил Дюкета, поэтому, когда новость о смерти Крепина и бегстве Дюкета распространилась в Чипсайде, Симон побежал в церковь. Войти, как все, он не мог, ведь его заметили бы, и он влез через узкое окошко. – Корбетт немного помолчал. – Что случилось потом, можно только догадываться, потому что Симона тоже убили, однако полагаю, что и он и Дюкет устроились в темном углу. Там мальчик заснул, а Дюкет пошел к алтарю. В это время появились караульные. Беллет запер дверь снаружи, а Дюкет, как положено, изнутри. Прежде чем уйти, священник дал ему хлеба и кувшин вина, и ювелир должен был дожить до утра, так как по закону ему ничего не грозило. Но не тут-то было. Его убили!

– Почему убили? – перебила его Элис. Из-за непомерного напряжения ей хватило сил лишь на эти два слова.

– Что ж тут непонятного? Зачем Дюкету совершать самоубийство, если он прибежал за защитой? Ну, в крайнем случае вскрыл бы себе вены. У него был при себе кинжал, да и повеситься там можно в более удобном месте. На самом деле именно железный штырь убедил меня в том, что его убили.

Сплетя пальцы, но не убирая рук с колен, Элис подалась вперед:

– Почему штырь?

– Слишком высоко, – ответил Корбетт. – Или, если угодно, Дюкет для него слишком мал ростом. Понимаешь, я измерил труп. Дюкет никак не мог дотянуться до прута. И алтарь показался мне слишком чистым, словно тот, кто стоял на нем, отличался особой аккуратностью. Или убийцы обмотали башмаки тряпками.

– Тряпками!

Элис повернулась лицом к Корбетту, злобно сверкая глазами, в которых уже не было и тени улыбки.

– Да, тряпками, – сказал Корбетт, отводя взгляд и незаметно кладя руку на кинжал под плащом. – Башмаки убийц были обернуты тряпками, которые заглушали шум.

– А как они проникли внутрь? Ты сказал, что церковь заперли.

– Они и не проникали. Пришли еще засветло и не уходили оттуда. Возможно, Дюкет просто не заметил их со своего места. Пришли и спрятались в стенной нише около входа. Дюкету, естественно, такое и в голову не могло прийти. А когда стемнело, убийцы вышли из укрытия и повесили его, опоенного вином, которое ему дал Беллет, после чего опять спрятались. Возможно, они сунули ему в рот кляп, поэтому во рту у него остался лоскуток, и связали ему руки, поэтому у него синяки. Убийцы совершили одну непростительную ошибку. Они не знали, что в церкви находится мальчик. Вероятно, единомышленники Крепина явились уже после того, как он влез в окно, а так как Дюкет и он были в дальнем темном углу, то его проморгали. Тем не менее слежка продолжалась, и, когда я встретился с Симоном, было решено, что мальчик слишком много знает и его надо убрать.

Корбетт умолк и поглядел на Элис, но она как будто не слышала его.

– Так или иначе, наутро караульные сломали дверь, и сопровождавший их словоохотливый священник вовсю отвлекал их внимание, разглагольствуя о злополучном Дюкете, пока убийцы не выбрались из церкви на пустые улицы Чипсайда.

Элис повернулась к Корбетту и обеими руками вцепилась ему в плечо. У нее было белое, как алебастр, лицо, и на лбу сверкали капельки пота.

– А убийцы? Кто они?

Корбетт поправил выбившуюся у нее из прически прядку волос и провел пальцем по щеке.

– До того, как его убили, Симон сказал, что видел двоих. Великана и карлика. Понимаешь, убийцы не знали, что он в церкви. – Корбетт заглянул в глаза Элис. – Великан – это Питер, и тебе ли, Элис, об этом не знать? Он был там. Он закрепил веревку и, как настоящий палач, затянул узел под левым ухом несчастного. Дюкет не смог бы так. Откуда у ювелира, собравшегося свести счеты с жизнью, такие навыки? Тебе известно, что Питер был там, потому что ты тоже была там вместе с ним!

Хью Корбетт коснулся ее руки и почувствовал, что она стала ледяной.

– Это тебя, маленькую, в плаще и капюшоне, Симон назвал «карликом». Ты была с Питером. Я догадался об этом, когда в последний раз видел тебя в «Митре». Мне показалось странным то, что ты назвала Ранульфа моим телохранителем, ведь я этого не говорил. Он сбежал из «Митры», как только увидел Питера. Ну же, Элис, как ты узнала?

Сцепив руки и опустив голову, Элис повернулась к нему спиной.

– Вы все придумали, господин чиновник, – еле слышно проговорила она. – У вас нет доказательств и нет свидетелей.

– Почему же нет? Есть. Скажем так, они есть у тебя!

Элис повернулась, в ярости щуря глаза. Кожа у нее на скулах натянулась – обуреваемая страстями женщина словно постарела. Губы растянулись в злобной усмешке. Но у Корбетта на лице не дрогнул ни один мускул.

– Я сам дал их тебе. Черные шелковые нитки!

– Они же с застежки! – не выдержав, крикнула Элис.

– Нет, не с застежки. – Корбетт открыл кошель и вынул еще несколько черных шелковых ниток. – Вот эти с застежки. Те, что у тебя, с веревки, которая была на шее у Дюкета.

Элис упала на колени, так что юбки легли вокруг нее красивыми волнами. Но ее лицо – узкое и бледное – было исполнено злобы и ужаса. Она подняла руки и стала медленно, словно счищая кожуру с яблока, стягивать с них перчатки. Потом протянула Корбетту руки ладонями вверх:

– Об этом тебе тоже известно?

Корбетт поглядел на ярко-красные перевернутые кресты у нее на ладонях, похожие на выжженное клеймо.

– Да. Это знаки Фиц-Осберта. Я предполагал, что они у тебя есть, но Кувиль… – Он не сводил с нее взгляда. – Ты незнакома с ним, но он изучил письма, документы, судебные приказы и составил донесение. Хочешь прочитать?

Элис покачала головой:

– Зачем? Я лучше тебя знаю его содержание. Хоть я и была женой Томаса атт Боуи, но родилась-то я в Саутварке. Моя девичья фамилия Дачерт, – правда, сама я называла себя Элис Фиц-Осберт, по фамилии моей матери. У нее были такие же знаки на руках. Она рассказала мне о своей семье и о преследованиях, которым подверг род Плантагенетов нашего великого предка Уильяма Фиц-Осберта и всех остальных. Фиц-Осберты, мои дядья и двоюродные братья, стояли за де Монфора и сражались вместе с ним до самого конца, они и погибли вместе с ним в резне в Ившеме. – Элис провела пальцем левой руки по знаку на правой. – С детства я была посвящена, с детства узнала и полюбила нашего властелина Люцифера! Все, что у меня было, я отдала на соединение ненависти Фиц-Осбертов с ненавистью последователей де Монфора и всех остальных популистов. Это я создала «Пентаграмму», тайный союз, члены которого известны мне одной. Это я Невидимый, о чем прежде знал только один человек, а теперь знаешь и ты тоже. Все остальные думают, будто я – мужчина. Это я злоумышляла против Плантагенета, убила его осведомителя, сеяла вражду и ответственна за смерть Дюкета. Ни во сне, ни наяву тебе ни за что не догадаться бы об этом.

– Чепуха! – Корбетт вскочил на ноги. – Заклинания, заговоры, хороводы, языческие обряды – и теперь измена. Стоит это того, чтобы висеть в цепях над костром в Смитфилде? – У него сверкали глаза. Он брызгал слюной. – А ведь это полагается за колдовство и измену!

Элис разгладила юбку на коленях, и ее руки были похожи на маленьких белых птичек, летающих над темно-зеленым лугом. Она взглянула на Корбетта, и он понял, что она успокоилась. На ее щеках вновь играл румянец, однако в глазах не было ни света, ни улыбки.

– Твоя вера, – сказала Элис, – видимо, важна для тебя, а моя уж точно важна для меня. Она старше христианства, она была еще до прихода римлян, однако Церковь загнала ее в подполье.

– Но при чем тут измена?

Элис пожала плечами:

– Король Эдуард должен умереть. Он разорил Уэльс, а что он сделал со старой верой, что он сделал со святилищами и могилами? На Западе он творил то же, что на Востоке. Его ненавидят за убийство де Монфора и разгром популистского движения здесь, в Лондоне! Он заслуживает смерти! Его бы убили при въезде в город. Лучник, стоя на башне церкви Сент-Мэри-Ле-Боу, убил бы его, а потом мы вооружились бы тем, что спрятано около церкви, и подняли восстание.

Элис как будто улыбалась.

– Мы почти достигли цели, но нам помешал Дюкет и дурацкое убийство Крепина. Не то чтобы мы очень по нему горевали, хотя он и был одним из нас. Однако Дюкета пришлось убить. Мы знали, что он разгадал наши истинные намерения и он мог предать нас, чтобы его не осудили за убийство. Не исключено, он нарочно выбрал церковь Сент-Мэри-Ле-Боу, желая привлечь к ней внимание властей. Беллет был членом «Пентаграммы», и его кладбище мы превратили в склад оружия. Королевский соглядатай Сейвел разнюхал это и тоже был убит. Мы не могли позволить Дюкету предать нас. Он угрожал нам всем!

– А как насчет меня?

Элис отвела взгляд:

– Не знаю. – Она произнесла это так тихо, что он скорее угадал, чем услышал, что она сказала. – Как член «Пентаграммы», как Невидимый, я хотела, чтобы ты умер, но как женщина была напугана приговором и радовалась каждый раз, когда ты оставался жив. «Пентаграмма», но не я, приговорила тебя к смерти. Дважды мы пытались сделать это на Темза-стрит, потом ждали тебя около церкви Святой Екатерины, но мальчишка явился первым, и его смерть привлекла зевак. Когда Беллета арестовали, мы знали, что ты придешь к нему. Каждый раз ты выходил сухим из воды. Тогда мы подумали, что ты заколдован, и пожалели, что ты не один из нас.

– Лжешь! – крикнул Корбетт. – Кто-то сообщал вам о том, где я должен быть и что буду делать. Кто?

Она поманила его рукой и, когда Корбетт приблизился, прошептала ему на ухо несколько слов. Холодно усмехнувшись, он отпрянул. Она все могла бы рассказать ему, но, приблизившись к ней, Корбетт ощутил аромат ее волос, ее тела, шелковистое прикосновение губ и понял, что еще немного, и он потеряет голову.

Покачав головой, он раздавил травинку носком сапога.

– Все остальное правильно?

– Да, – с напряженной улыбкой ответила Элис, словно девчонка, застигнутая за шалостью.

– А другие?

Она пристально посмотрела на него. Улыбки как не бывало.

– Твоему королю, господин чиновник, придется самому поохотиться на них.

– Это нетрудно. Они недалеко, – пробурчал Корбетт. – В «Митре».

– А я? – прошептала Элис. – Я не боюсь смерти. Корбетт заглянул в темные глаза и увидел в них ужас.

Она лгала, и он понял, что она молит о пощаде. Тогда он взял в ладони ее лицо и проговорил с нежностью:

– Я могу немногое. Помилование не в моей власти, во всяком случае, не за такое. Не упомянуть о тебе я тоже не могу, потому что твои же приспешники тебя предадут, чтобы выпросить снисхождение. И прятаться всю жизнь ты тоже не сможешь, тебя выследят. – Умолкнув, он коснулся губами ее век, почувствовал вкус ее слез. Она была убийцей, колдуньей, изменницей, но он все равно любил ее. – Послушай, Элис, – торопливо продолжил он, – завтра я буду писать отчет для Барнелла. Послезавтра отчет будет у него. Ты должна бежать сегодня. Ничего никому не говори. Им уже не поможешь. Они под наблюдением, – солгал он. – Ты понимаешь?

Элис кивнула, и он поцеловал ее в лоб, вдохнув легкий аромат волос.

Корбетт поднялся и быстро зашагал прочь. Ему послышалось, что она зовет его, но он не обернулся, сделав вид, будто принял ее голос за крик чайки, искавшей добычу на оставленном рекой берегу.

18

Верный своему слову, Корбетт весь следующий день посвятил составлению отчета для Барнелла, надеясь, что Элис сбежит и не предупредит остальных. Ранульфа все еще не было, и Корбетт попросил Суиннертона послать в город одного из своих людей, что посмышленее, мол, пусть посмотрит, не происходит ли чего необычного в «Митре». Оруженосец возвратился поздно вечером, но ничего не соображал, до того напился. Пришлось Корбетту окунуть его в чан с ледяной водой, прежде чем тот очухался и заявил, что ничего необычного в таверне не заметил.

Рано утром следующего дня Корбетт закончил отчет, в котором было все то, о чем он говорил Элис, ну и еще несколько фактов и наблюдений. Перечитав написанное, он остался доволен, запечатал свиток, приписал «канцлеру лично в руки» и с вооруженным сопровождением отправил письмо из Тауэра в Вестминстер. Дело сделано. И Корбетт отправился туда, где пару дней назад встречался с Элис. Там, где они сидели, трава все еще была примята, а тишина и покой древних развалин резко контрастировали с теми страстями, что обуревали Корбетта, когда он был тут в первый раз. Чиновник уже собрался уходить, когда увидел на каменной стене букетик весенних цветов, перевязанный черной шелковой перчаткой. Его оставила Элис, зная, что ее возлюбленный непременно вернется на место их последнего свидания. Корбетт взял цветы, сунул их под куртку и сел, прислонившись к стене. Он проклинал свою удачу и предпочел бы что угодно, только не пустоту в сердце.

Когда Корбетт глядел на широко раскинувшийся луг, ему вдруг пришло в голову, что дело не доведено до конца, и он поспешил в Тауэр, где оставил распоряжения Суиннертону и Ранульфу. После этого, позаимствовав у одного из тауэрских клириков толстую тяжелую коричневую рясу с капюшоном, вымазал пеплом лицо и волосы. Преобразив себя таким образом, он под видом старого монаха покинул Тауэр и нанял лодку до Вестминстера. Пристал он к берегу в обычном месте, однако, поднявшись по лестнице, направился сразу к главному входу в аббатство. Внутри он неторопливо прошествовал в главный неф, не глядя на чистые, без пятнышка, белые стены, на решетки, на уходящие ввысь величественные колонны, благодаря которым потолок как будто чудесным образом парил в небе.

Света, проникавшего через витражи, было недостаточно, чтобы полностью разогнать тьму, но это как раз устраивало Корбетта. Он отлично ориентировался в полумраке и выскользнул через боковую дверь в крытую галерею, где на низкой кирпичной стене сидел старый монах, который поднял на него слезящиеся глаза и неуверенно махнул иссохшей рукой. Корбетт склонил голову в ответ и пошел прочь, старательно шаркая и пряча руки в длинных просторных рукавах рясы. Он обошел всю галерею, но не увидел никого, кроме этого монаха да еще ворона, сильным желтым клювом терзавшего молоденькую траву. Тогда он отошел подальше и тоже сел на низкую стену, опустив голову как будто в молитве и торопливо ощупывая кладку. В конце концов ему повезло, и он нашел кирпич, который легко вынимался, в отличие от остальных. Сделав вид, будто что-то уронил, Корбетт нагнулся и проверил: места достаточно, чтобы туда что-то положить.

Сунув внутрь руку, Корбетт ничего не нашел, глубоко вздохнул, чтобы успокоить разбушевавшиеся чувства, и чуть не вскрикнул – кто-то прикоснулся к его плечу. Он стремительно обернулся, хватаясь за кинжал, но это был всего лишь старый монах с беззубой улыбкой и бессмысленным взглядом, искавший сочувствия. Торопливо произнеся «Benedicte», Корбетт отделался от согбенного старика, который, что-то бормоча, поковылял прочь. Чиновник проводил его взглядом, потом встал и огляделся. Никого. Неужели он пришел слишком поздно? Тем не менее он решил подождать еще. Перелез через низкую стену, отошел еще дальше и спрятался за кустами. Не обращая внимания на то, что ряса мгновенно отсырела в мокрых зарослях и сделалась ледяной, Корбетт затаился и стал терпеливо ждать.

Галерея долго оставалась безлюдной. Монахи занимались обычными делами, большинство сидело в скриптории и переписывало рукописи. Мимо прошел старый монах, появлялись другие монахи, бегали туда-сюда слуги, но никто не задерживался. Было зябко, и Корбетт подумал, что долго ему не выдержать. Пальцы на ногах онемели, холод стискивал тело ледяной хваткой. Зазвонили колокола, призывая к вечерне, и вдруг в конце галереи появился человек в плаще с капюшоном, который прямиком направился на то самое место, где прежде сидел Корбетт. Оглянувшись, он остановился, вытащил кирпич и пошарил рукой внутри, но вскоре встал и зашагал обратно. Хью Корбетту не удалось разглядеть его лицо, так что, немного выждав, чтобы не привлечь к себе внимание, он последовал за незнакомцем.

Вернувшись в полумрак собора, Корбетт увидел, что неизвестный пересек неф, подошел к маленькой дверце в северной стене и, не оборачиваясь, торопливо скрылся за ней. Снаружи Корбетт остановился, чтобы перевести дух, прежде чем продолжить преследование, и, оглядевшись, понял, что находится на полпути к дворцу, на пустыре, усыпанном обломками камней и кирпичей, которые остались после завершения строительства северной части аббатства. Тут он испугался, как бы неизвестный не исчез в наступающих сумерках, и, стараясь не шуметь, поспешил за ним следом. Видимо, встревоженный шумом, человек хотел обернуться, но Корбетт крепко схватил его за плечо. Тот стряхнул его руку и отступил:

– В чем дело? Что вам надо?

В голосе звучал страх. Корбетт скинул капюшон.

– Чего вы испугались, господин Хьюберт Сигрейв? Это всего лишь я, Хью Корбетт. Мне кажется, я узнал ваш голос. – Корбетт приблизился. – Это вы, господин Хьюберт из канцелярии, или нет?

Белые пухлые руки сняли капюшон, и глазам Корбетта предстали поджатые губы и холодные глаза Хьюберта.

– Господин Корбетт, что вы тут делаете в темноте? – Хьюберт с напускной скромностью, словно невинная барышня, округлил глаза. – Вы приняли меня за кого-то другого?

– Где вы были?

– Молился. А вам какое дело?

– Молился! – Корбетта охватила ярость, в висках словно бил молот. – Не молились вы, господин Хьюберт. Сомневаюсь, что вы вообще когда-нибудь молитесь. Вы приходили в аббатство проверить, не оставили ли вам друзья из «Пентаграммы» деньги или записку. Вы – изменник, господин Хьюберт, и я докажу это!

Хьюберт прищурился, и Корбетт понял, что, несмотря на изнеженность и тучность, этот человек очень опасен.

– Господин Корбетт, у вас нет доказательств, – насмешливо произнес он.

– Вы даже не спрашиваете, что такое «Пентаграмма», – язвительно отозвался Корбетт. – Ну конечно, вы же один из них.

– Нет! – взвизгнул Хьюберт. – Никакой я не член «Пентаграммы», Корбетт, я – популист, вот кто я. Сторонник народовластия. Мой отец сражался и погиб в Ившеме, мои дядья и двоюродные братья полегли в других битвах, а остальные повешены. – Хьюберт умолк, не отрывая взгляда от Корбетта и хватая воздух ртом, словно изо всех сил старался сдержать себя. Он прислонился к печи для обжига кирпичей. – У вас нет доказательств, господин Корбетт.

Корбетт с улыбкой покачал головой:

– Есть, конечно же есть. Я знаю Невидимого. Я знаю ее. Она сообщила мне о шпионе «Пентаграммы» в канцелярии, однако мне надо было поймать вас за руку.

– Ее! – прохрипел Хьюберт.

– Не важно, – не скрывая насмешки, проговорил Корбетт. – Вы сообщили им обо мне. Вы сказали Беллету, что я собираюсь побывать в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Вы сказали убийцам, где я живу и когда возвращаюсь домой. А еще вы рассказали им о моей прежней жизни, о моей покойной жене, о малыше, о том, что я играю на флейте. Вы собирали сведения, словно крыса, которая бегает по канцелярии, собирая кусочки воска себе на пропитание, и вы продали ее с выгодой для себя. Я могу это доказать. В конце концов, в канцелярии не так уж много клерков. Полагаю, королевские палачи в первую очередь примутся за вас!

Корбетт приблизил лицо к лицу Хьюберта и увидел страх в его глазах.

– С «Пентаграммой» покончено, – прошептал он. – И с популистами тоже. Думаю, пока вы отсутствовали в канцелярии, рассчитывая получить деньги за предоставленную информацию, канцлер уже подписал приказ о задержании ваших людей. Наверно, в нем упомянуты и вы! Вас предали, Хьюберт, и это сделал не кто иной, как Невидимый. Она рассказала мне, где и когда соглядатай «Пентаграммы» оставляет информацию. Я бы назвал вам ее имя, но это не имеет значения. Мне хочется посмотреть, как вы будете умирать!

Хьюберт кусал губы и беспокойно оглядывался.

– Я могу дать вам много золота, – хрипло проговорил он. – Смотрите!

Хьюберт распахнул плащ, и Корбетт поначалу подумал, что он ищет кошель, однако успел отпрыгнуть, завидев блеск меча.

Судя по тому, как Хьюберт уверенно держал в руке меч, Корбетт окончательно убедился в том, что его враг совсем не неженка. Он шел на Корбетта, и рука у него не дрожала. Не медля ни минуты, Корбетт выхватил кинжал и отступил, выбирая позицию поудобнее, но ни на миг не выпуская из поля зрения противника.

– Господин Корбетт, – твердо сказал Хьюберт, – я собираюсь убить вас, а потом исчезнуть.

Корбетт хотел ему ответить, но тотчас понял свою ошибку, потому что Хьюберт сразу же набросился на него, метя в сердце. Корбетт отпрянул, но, запнувшись ногой о доску, упал на спину. Хьюберт встал над ним и нацелил меч прямо ему в горло, а потом стал медленно опускать его, пока Корбетт не почувствовал боль и на шее у него не выступила капля крови.

– Ну как, Корбетт?

Хьюберт склонил голову набок, словно раздумывая, что делать дальше. А Корбетт шарил рукой по земле, стараясь найти что-то подходящее. Ничего. Но когда Хьюберт уже приготовился окончательно разделаться с ним, он швырнул ему в глаза горсть песка и перевернулся на бок. Закричав от боли, Хьюберт упал на колени.

– Я ослеп! Я ослеп! – вопил он.

Понюхав ладонь, Корбетт понял, что это была известь, а не песок. Он подобрал меч и, не сомневаясь ни минуты, вонзил его глубоко в шею Хьюберта. Брызнул фонтан крови. Хьюберт Сигрейв захрипел, повалился на бок и затих. Ни угрызений совести, ни печали Корбетт не испытывал. Он вытер окровавленный меч о плащ врага и, обойдя строительную площадку, нашел известковую яму – недалеко от того места, где упал. Он подтащил к ней за ноги тело Сигрейва, повернул его на бок и бросил в самую середину. Раздался плеск. Труп закачался на поверхности раствора и стал медленно погружаться в жижу, пока не исчез.