Текст книги "Сатана в церкви"

Автор книги: Пол Догерти

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Канцлер пожал плечами.

– Мы избавились от господина Крепина, но король в ярости из-за гибели Дюкета, и это ему пришло на ум воспользоваться случившимся, чтобы установить связи Крепина с тайными бунтовщиками и головорезами.

С этими словами канцлер протянул Корбетту пергаментный свиток, туго перевязанный красной лентой королевской канцелярии.

– Вот ваши полномочия, Корбетт. Вам предстоит расследовать обстоятельства смерти Дюкета и через меня докладывать обо всем королю. Понимаете?

Корбетт взял свиток и кивнул:

– А где же книги, записи?

– Вы о чем?

– Ну, оба были торговцами. Должны же у них быть приходно-расходные книги, в которых записаны заключенные сделки.

– Нет, – отрезал канцлер. – В книгах Дюкета нет ничего интересного, а книги Крепина исчезли через несколько часов после его смерти! – Он помолчал. – Что-нибудь еще?

Корбетт покачал головой.

– Отлично, – улыбнулся канцлер. – Тогда желаю успеха. – Барнелл тут бы и закончил аудиенцию, если бы не невозмутимость молодого чиновника. – Поручение опасное, – предостерегающе добавил он. – Придется нырять в черные омуты, и как бы ил с водорослями не утащили вас на дно!

3

Большую часть дня Корбетт провел в Суде королевской скамьи, прощаясь с чиновниками. Он отлично понимал, что тосковать по нему не будут. Здесь он всем чужой, у него много приятелей, но мало друзей, и его новое назначение ни у кого не вызывало ни любопытства, ни вопросов. Чиновников то и дело посылали с разными поручениями – то за пределы Англии, то, что менее приятно, с проверкой в какое-нибудь из королевских поместий, а то и вовсе месить грязь в Эйре ради отправления королевского правосудия.

Взяв кое-что из своих вещей, хранившихся в небольшой кожаной сумке в архивной палате, он завязал их в узелок: несколько монет, кольцо покойной жены, прядь детских волос, ложку, выточенную из коровьего рога, и письменные принадлежности.

Барнелл приказал немедленно приниматься за дело, и Корбетт не стал медлить. Он подумал было, не подать ли прошение в казначейство о выдаче ему денег, но потом решил, что это слишком хлопотно. Тамошние чиновники на редкость подозрительны, особенно насчет своего брата. Придется долго ждать, пока прошение будет рассмотрено, а потом ему выдадут столько, что он пожалеет о своей затее. Нет, решил Корбетт, поплотнее завернувшись в плащ, лучше взять собственные деньги у ювелира в Чипсайде, а потом представить Барнеллу отчет о расходах. В конце концов, не в деньгах загвоздка, ведь у него неплохое жалованье, да и дом в Сассексе давно продан. Зачем нужен дом, если нет семьи? Покидая Вестминстерский дворец, Корбетт постарался прогнать прочь печаль. По отметке на свече, горевшей в железном гнезде на одной из скамей, он понял, что уже три часа пополудни. Толпа понемногу расходилась – тяжущиеся со связками документов, довольные или раздраженные стряпчие, приставы в разноцветной одежде, сопровождавшие скованных между собой преступников из зала суда в тюрьмы Тан, Маршалси или Ньюгейт.

Корбетт благополучно миновал всех и оказался на берегу реки. Несмотря на непогоду, он решил нанять барку, и самый уродливый лодочник, какого ему когда-либо приходилось видеть, настойчиво предлагал ему знакомство с лучшими красотками из публичного дома, где сам побывал накануне. Наконец, наслушавшись о плотской жизни лодочника, продрогший и промокший Хью добрался до причала Квиншита и направился в сторону собора Святого Павла. Последние торговцы, уличные продавцы угрей и водоносы отчаянно старались выжать хоть немного денег из редких припозднившихся прохожих. Улицы пустели. Дети разбегались по домам. Подмастерья, закончив работу, зажигали фонари, как то было предписано отцами города.

Город готовился к ночи, и Корбетт вспоминал слова Барнелла о старых язвах, набухающих гноем. За пенни он купил у булочника последнюю буханку и, запихнув в рот кусок хлеба, зашагал по Рыбной улице, обходя лужи и кучи мусора и стараясь побыстрее миновать вонючие рыбные ряды. Мимо прогромыхала пустая угольная телега с черным как дьявол возницей, довольным дневной выручкой. Пришлось Корбетту подняться на крыльцо, чтобы ее пропустить, и он заметил на другой стороне улицы одинокую фигуру с колодками на руках и тухлой рыбиной на шее. «Ловкач из торговцев рыбой, – решил Корбетт. – Поймали свои же или городские власти на продаже тухлятины, вот и приговорили к публичному осмеянию».

Корбетт пошел дальше и свернул на Чипсайд-стрит, широкую улицу, которая пересекала Лондон с востока на запад и с некоторых времен считалась главным местом обитания лондонских ремесленников. Здешние дома были и повыше и повнушительнее, иногда даже в три или четыре этажа, оштукатуренные, со вставленными в оконные переплеты полированными роговыми пластинами, с выкрашенными в яркие цвета деревянными стенами и фронтонами, на которых, как правило, красовался герб гильдии золотых дел мастеров. Около одного из таких домов Корбетт остановился и постучал в тяжелую деревянную дверь. Послышался звон цепей и скрежет замков, прежде чем дверь приоткрылась, повернувшись на прочных петлях. Дюжий привратник с трещащим факелом в руке бесцеремонно спросил, какие такие дела могут быть в столь поздний час. Сдерживая гнев, чиновник ответил, что хочет поговорить с купцом Джоном де Гизаром. Привратник едва не захлопнул дверь перед носом Корбетта, но тут за его спиной возник тучный невысокий человек, который, поднявшись на цыпочки, попытался разглядеть незваного гостя.

– Эй, да это же Хью Корбетт! – воскликнул он, отталкивая слугу. – Хотите вложить еще денег, господин чиновник?

Хью улыбнулся, глядя на круглое лицо приветливого хозяина дома. Ему нравился де Гизар, который никогда не пытался скрыть свою жадность.

– Нет, господин ювелир, пришло время проверить управляющего моими делами и получить деньги назад.

Хью едва не рассмеялся, видя разочарование ювелира. Тот считал Корбетта отличным клиентом, регулярно приносившим деньги и редко требовавшим выплат. Непростой человек, размышлял ювелир, вглядываясь в смуглое костлявое лицо и прикрытые веками глаза чиновника. Такой обеспеченный, а ютится один на чердаке на Темза-стрит.

Проницательные глазки ювелира разглядели больше, чем нужно, однако ему хватило ума промолчать. Он лишь вздохнул и пригласил чиновника в темную контору, после чего приказал присмиревшему привратнику зажечь свечи и принести гостю вина. Поддерживая Корбетта под руку, де Гизар привел его в святая святых своего дома и усадил на низкий табурет, а привратник зажег высокие восковые свечи в железных подсвечниках, расставленных по всей комнате, что было разумно, удобно и одновременно говорило о богатстве хозяина дома. Пол был полированного дерева, на стенах висели роскошные, обрамленные золотым узором гобелены с вытканными на них библейскими сюжетами. У дальней стены помещался большой дубовый стол с табуретом, а над ним висели полки с аккуратно разложенными и пронумерованными свитками. По обеим сторонам стола стояли кожаные и деревянные сундуки, укрепленные полосами из железа и запертые на тяжелые висячие замки. Принесли два наполненных кубка, и Корбетт узнал вкус лучшего гасконского вина, немного подогретого и сдобренного пряностями. Когда слуга ушел, ювелир и чиновник выпили за здоровье друг друга, и ювелир сел на сундук напротив чиновника.

– Сколько? – спросил он. Корбетт улыбнулся:

– Десять фунтов, но вы, господин де Гизар, не беспокойтесь, почти все вернется к вам обратно. Поручение короля.

Де Гизар довольно усмехнулся. С зажатым в ладонях кубком он был похож на престарелое дитя.

– И какое же это поручение? – спросил он с надеждой в голосе.

Корбетт не сомневался в том, что де Гизар задаст этот вопрос, и заранее продумал ответ.

– Ладно, – не торопясь, проговорил он. – Вам я могу сказать. Все дело в Дюкете. Он из вашей гильдии и повесился в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Мне приказано расследовать…

Он запнулся, заметив, как изменилось лицо де Гизара. Что это? Страх? Ужас? Может быть, чувство вины? Пораженный Корбетт ничего не понимал. Де Гизар побледнел, не на шутку разволновавшись.

Он вскочил с места, подбежал к одному из кожаных сундуков. Не прошло и нескольких мгновений, как ювелир уже отсчитал Корбетту деньги, словно хотел побыстрее отделаться от своего гостя.

– Вот ваши деньги, господин чиновник. – Он открыл дверь. – Уже поздно, вам пора…

Он махнул рукой. Корбетт поднялся, убрал монеты в кошель и двинулся к двери.

– Спокойной ночи, господин де Гизар, – прошептал он. – Может быть, я еще вернусь.

Выйдя на холодную темную улицу, Корбетт услышал, как захлопнулась дверь, и ему стало ясно, что от его слов по тихой заводи уже пошли круги. Он посмотрел на узкую чистую полоску неба между домами. Ярко сверкали далекие звезды. Понимая, что ночь предстоит холодная, Корбетт быстро зашагал по пустынной Чипсайд-стрит. Завидев тени в переулке, он вытащил из-под плаща длинный кинжал, и тени растворились в темноте. Через некоторое время Корбетт остановился перед таверной, манившей запахом эля, теплом и светом. Замерзший и голодный, он только теперь вспомнил, что толком ничего не ел целый день, однако, взглянув на темнеющую вдали церковь Сент-Мэри-Ле-Боу, с сожалением решил, что таверна подождет.

Церковь, окруженная невысокой каменной оградой, алтарной частью смотрела на улицу, а вход, над которым возвышалась квадратная башня, был обращен в другую сторону, где находилось кладбище. Рядом с церковью стоял дом, наполовину деревянный и крытый соломой, – как понял Корбетт, жилище священника. От обоих зданий уже веяло запустением и тленом. Мрачное место, подумал Корбетт, чувствуя, как волосы у него на затылке становятся дыбом от ощущения неведомой, но грозной опасности.

Он медленно обошел церковь. Обратил внимание на главный вход под квадратной башней и на маленькую дверь бокового придела, к которой как будто не прикасались много лет. Ставни на окнах были заперты, главная дверь крепко закрыта на засовы и задвижки. Он посмотрел наверх, но оттуда на него глянула страшная, злобная дьявольская морда – горгулья, с которой стекала вода. Ковырнув глину носком сапога, Корбетт направился к дому священника. Выглядел дом нежилым, однако, постучавшись, чиновник услыхал шаги и скрежет отодвигаемого засова.

– Кто там?

Голос был грубый, но в нем отчетливо слышался страх.

– Хью Корбетт, чиновник его величества, прислан королем для расследования смерти Лоренса Дюкета.

Дверь распахнулась, и высокий сутулый мужчина со свечой в руке отступил в сторону, пропуская Корбетта.

– Что тут еще расследовать?

Корбетт посмотрел на говорившего, на его худое болезненное лицо, горящие глаза, лысеющую голову и клочковатую бороду. Ему сразу не понравился этот священник в грязной коричневой рясе, и он приказал себе быть начеку.

– Я служу королю, а не вам, – парировал Корбетт, с удовольствием отмечая, что тот еще крепче сжал свечу в костлявой руке. – Кстати, кто вы такой?

– Роджер Беллет. Настоятель и священник церкви Сент-Мэри-Ле-Боу.

Он отвел взгляд, словно нашкодивший мальчишка, и зажег еще несколько свечей.

Корбетт оглядел большую комнату с дверью в дальней стене, которая, по-видимому, вела в другие комнаты и служебные помещения, не обошел вниманием потемневшие от огня балки и придвинул поближе жаровню с горящими углями.

Как отвратительна эта въевшаяся в пол грязь, этот вонючий камыш! Ему стало зябко, словно в доме было холоднее, чем на улице. Беллет подвинул незваному гостю табурет и предложил вина, однако Корбетт отказался. Он не доверял священнику, поэтому лишь протянул руки к огню и подождал, пока хозяин сядет напротив.

– Господин чиновник, чем могу служить?

Голос у священника сделался искательным, губы приоткрылись в притворной улыбке, показав неровные желтые зубы.

– Расскажите все, что знаете, о Лоренсе Дюкете.

Беллет не сводил взгляда с пылающих углей.

– Да я почти ничего не знаю. Тринадцатого января Лоренс Дюкет ударил ножом торговца Ральфа Крепина. Это было на Чипсайд-стрит. Ища защиты, Дюкет прибежал в церковь. Естественно, я впустил его, ведь он был не в себе, измучен и очень боялся. Я дал ему хлеба и вина и оставил в церкви. Потом запер дверь снаружи, он заперся изнутри, да еще из ближайшего участка сюда прислали караульных. Наутро, едва рассвело, я пошел в церковь и обнаружил, что Дюкет повесился на оконной решетке. Караульный снял труп и послал за здешним коронером, который привел понятых и вынес решение. Остальное вам наверняка известно.

Корбетт кивнул.

– Вы заперли дверь? Сразу после того, как покинули Дюкета?

– Нет. Я пришел позднее. Дюкет, должно быть, уже спал.

– А где Дюкет достал веревку, на которой повесился?

Беллет пожал плечами.

– В церкви есть веревки, – ответил он. – И старые и новые. Они всегда нужны на колокольне. Наверно, Дюкет наткнулся на них, вот и воспользовался.

– Колокольня ведь в башне? – спросил Корбетт. – Далеко от алтаря?

Беллет кивнул.

– У Дюкета было что-нибудь при себе? Священник прикусил губу и откинулся назад, словно этот вопрос застал его врасплох.

– Немного. Ну, во-первых, его одежда, во-вторых – нож, да еще кошель с несколькими монетами. А что?

– Ничего, – улыбнулся Корбетт. – Ничего. Просто пытаюсь разобраться. А где труп? – спросил он, обратив внимание, что священник не сводит с него взгляда. – Труп Дюкета! Где он? – спросил Корбетт еще раз.

Священник пожал плечами:

– Дюкет совершил самоубийство, и с ним обошлись как с самоубийцей. Помощник шерифа завернул труп в шкуру осла, потом его протащили за ноги по городу и бросили в общую яму за городской стеной. Так всегда поступают с самоубийцами…

– И никто, – перебил его Корбетт, – никто не предъявил права на тело?

– Господин чиновник, – ответил Беллет, пристально глядя на него с другой стороны пылающей жаровни, – Дюкет совершил самоубийство, и не нам обсуждать предписания церкви на этот счет.

Корбетт поджал губы и постарался изобразить разочарование.

– Могу я заглянуть в церковь?

Священник напомнил, что уже темно и вряд ли удастся что-нибудь там разглядеть. Понимающе кивнув, Корбетт пообещал вернуться на другой день. И ушел, радуясь тому, что выбрался из комнаты с затаившимися в ней грозными тенями и что не надо заходить в церковь, которая, похоже, не очень-то привечает ни живых, ни мертвых.

Подойдя к примеченной несколько часов назад ярко освещенной таверне, Корбетт решил зайти и погреться. Он уселся за стол на козлах, выпил крепкого бульона, щедро сдобренного луком и чесноком, и кварту пьянящего эля. Стало тепло и легко, о возвращении домой даже думать не хотелось, поэтому Корбетт взял у хозяина одеяло и устроился прямо на устланном тростником полу. Несмотря на усталость, у чиновника никак не шла из головы церковь и ее неприятный настоятель. В памяти всплывали обрывки когда-то слышанного и читанного о церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Нехорошее место. Но почему? Откуда он об этом узнал? Корбетт напрягал уставший разум и вдруг вспомнил нечто иное и не на шутку напугался. Ведь священник явно поджидал его – словно у короля в обычае посылать высокопоставленных чиновников на расследование всех самоубийств в городе. Размышляя об этом, Корбетт провалился в глубокий сон.

4

Наутро Корбетта разбудила чумазая служанка. После выпитого накануне просыпаться не хотелось, да и голова была тяжелой. Греясь около очага, он съел ломоть ржаного хлеба и запил его элем. Потом взял свои пожитки и отправился по Чипсайд-стрит, заглянул к брадобрею, который ловко очистил от щетины его лицо и, отвечая на вопрос Корбетта, рассказал о местном коронере, который занимался делом Лоренса Дюкета. Роджер Паджетт был врачом и принимал больных на одной из боковых улиц. Уйдя от брадобрея, Корбетт отыскал небольшой деревянный дом на каменном фундаменте. Большая золоченая вывеска над дверью изображала ступку с пестом.

Паджетт оказался словоохотливым коротышкой, раздувшимся от важности, ведь он был врачом и коронером в одном лице. Напыщенный человечек в алом одеянии с синими прорезями и на подкладке из тафты внимательно изучил документ с полномочиями Корбетта, прежде чем пригласил его в комнату на нижнем этаже дома, которая служила приемной. Корбетт не доверял врачам и считал их искусство шарлатанством. Оглядевшись, он решил, что Паджетт ничем не отличается от остальных. На полу была разложена карта со знаками зодиака, полки вдоль стен были сплошь уставлены глиняными кувшинами с надписями «сенна», «белена», «наперстянка», «кожа угря». На столе стояла большая деревянная миска с мелким белым порошком, и, пока врач не прикрыл ее мокрой тряпкой, Корбетт чихал не переставая.

Не позаботившись о посетителе, Паджетт уселся в единственное кресло и спросил:

– Чем могу служить, господин чиновник?

– Расскажите о Лоренсе Дюкете, как и где вы нашли его тело?

Врач сгорбился в кресле и застучал пальцами по подлокотникам, глядя поверх головы Корбетта. Говорил он нараспев, словно читал стихи:

– Лоренс Дюкет был найден повешенным в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу ранним утром четырнадцатого января. Полагаю, тело обнаружил священник Беллет. – Он посмотрел прямо в глаза Корбетту. – Вы разговаривали с ним?

Корбетт кивнул, и у Паджетта как-то странно изменился взгляд, когда он продолжил рассказ.

– Во всяком случае, это Беллет перерезал веревку и оставил тело в церкви. Следов насилия я не обнаружил, никаких царапин или ссадин. Единственное, что было, красная полоса вокруг шеи и синяк возле правого уха – следы веревки и узла, которым Дюкет завязал петлю, прежде чем сделать последний шаг. Место я осмотрел. Там из кладки возле окна выступает толстый железный штырь – к нему был пододвинут алтарь. Наверняка Дюкет встал на него, привязал веревку к пруту, потом надел петлю на шею и шагнул с алтаря. Вот только я не понял, откуда на веревке взялись черные шелковые нитки.

Он подал находку Корбетту, который долго разглядывал нитки, прежде чем положить их в свою сумку, а врач тем временем смотрел на чиновника, скривив маленький рот.

– Вот и все. Остальное соответствует добровольному уходу из жизни. Кишки и желудок пустые, лицо синюшного цвета, язык распух и покусан, глаза вылезли из орбит.

– Всё? И ничего такого, что говорило бы об убийстве? – нетерпеливо перебил его Корбетт.

– Полагаю, – растягивая слова, проговорил Паджетт, – все было, как я сказал. Скорее всего, Дюкет убил Крепина, спрятался в церкви и от страха или из-за угрызений совести покончил с собой.

– А больше ничего примечательного вы не обнаружили? – не отступался Корбетт. Он поднял руку, как бы прося врача умерить раздражение. – Ваш отчет очень подробен. Лорд-канцлер сам подчеркнул это, но, возможно, было что-то такое, что вы отметили, но не описали как не имеющее отношения к делу?

– Лишь одно. У Дюкета на предплечьях были синяки, но, скорее всего, они не имеют отношения к его смерти.

Корбетт улыбнулся:

– Спасибо, господин Паджетт. Если вспомните что-нибудь еще, сообщите в канцелярию.

Прежде чем ошарашенный врач успел ответить, Корбетт закрыл за собой дверь и зашагал в направлении Чипсайд-стрит.

Бледное солнце пробивалось сквозь легкие облака на синем небе, освещая обычную людскую толпу, двигавшуюся к Чипсайду. Писцы с переносными ящиками для письменных принадлежностей уже изготовились к работе. Повсюду расставляли прилавки, открывали ставни – начинался очередной день. Здесь были купцы во фламандских бобровых шапках и кожаных сапогах, законоведы со свитками под мышкой, ученики и подмастерья в плащах и тесных штанах, женщины любого вида и любого ремесла. Там же были надменные дамы в тяжелых платьях в складку и с низко повязанными поясами, украшенные драгоценными камнями, в полотняных чепцах и плащах, подбитых мехом, защищавших их нежные тела от холода.

Корбетта, привыкшего к тишине канцелярии, раздражал шум и уличные крики. Торговцы всех мастей старались привлечь его внимание. Драпировщики трясли бархатом, шелком, батистом. В обжорном ряду предлагали жареные ребрышки, угрей, мясные пироги, приправленные луком и чесноком. Два торговца подрались из-за партии оловянной посуды. Корбетт бдительно следил за своим кошелем, придерживая его под плащом – в городе орудовало несметное множество воров. Цепочка их незадачливых собратьев, уже осужденных, пробивалась сквозь толпу в окружении констеблей, которые переводили своих подопечных из тюрьмы Тан в тюрьму Ньюгейт, и остававшиеся на свободе счастливчики вовсю издевались над бедолагами. Две шлюхи в нижних юбках, тоже шествовавшие в процессии, изображали раскаяние, однако, судя по их смелым взглядам и дерзкому виду, а также по похотливым смешкам в толпе, было очевидно, что не за горами тот день, когда они снова примутся за свое ремесло.

Толпа все прибывала, и Корбетт испугался, вспомнив, как много лет назад в Уэльсе людей задавили насмерть перед королевским шатром. Однако вскоре ему удалось выбраться из толчеи, и он оказался перед воротами церкви Сент-Мэри-Ле-Боу. Вновь ему стало не по себе от веющего здесь мерзостного духа запустения, и он опять попытался вспомнить, откуда ему известно об этой церкви, но память отказывала. Тут не было никого, кроме нескольких зевак, да и те мгновенно исчезли, завидев черную рясу отца настоятеля, который вышел навстречу Корбетту.

– Это вы, господин чиновник, – проговорил Беллет, протягивая костлявую руку, которую Корбетт пожал, чувствуя, что бледное, изможденное лицо священника и его черное одеяние страшат его еще сильнее, чем во время их первой встречи.

– Я пришел осмотреть церковь, – резче, чем ему хотелось, произнес Корбетт. – Пока светло.

– Пойдемте, я все покажу, – спокойно ответил священник, и Корбетт решил, что Беллет не столь насторожен, как накануне, однако лишь кивнул, позволяя настоятелю сопровождать его к главному входу.

Внутри было темно, стоял затхлый запах плесени. Корбетт остановился, огляделся, и его внимание привлекла узкая, обитая железом дверь слева. Забыв обо всем остальном, он направился прямиком к ней.

– Дверь заперта, – поспешно заявил Беллет. – Заперта уже много месяцев. Она ведет на колокольню и крышу башни, если желаете…

Его голос понемногу стих, словно священнику стало скучно и расхотелось договаривать фразу до конца.

– Да, – брюзгливо отозвался Корбетт. – Желаю. Отоприте!

Раздвинув губы в полуулыбке, священник зазвенел тяжелой связкой ключей и отпер железную дверь. Она громко заскрипела ржавыми петлями, словно не желая открываться. Корбетт прошел мимо священника и стал подниматься по отсыревшей, покрытой плесенью винтовой лестнице. Не обращая внимания на молчащие бронзовые колокола, Корбетт отодвинул железные засовы и принялся толкать тяжелую деревянную крышку люка над головой, пока она не поддалась и не стала со скрипом подниматься.

Лицо Корбетта обдуло ветром, когда он встал на крыше башни. Подойдя к низкому зубчатому барьеру, он с головокружительной высоты посмотрел туда, где, до смешного маленький, лежал Чипсайд. Город тянулся во все стороны, на юг уходили крыши бесчисленных домов, а на севере, за Ньюгейтом и старой городской стеной, виднелись коричневая полоса земли и покрытые снегом поля. Оглядевшись, Корбетт понял, что здесь нетрудно спрятаться, а потом спуститься вниз, хотя люк и дверь в башню выглядели так, словно к ним не прикасались много лет, и незваного гостя наверняка услышали бы и Дюкет, и караульные с половиной Чипсайд-стрит в придачу. Покачав головой, Корбетт отправился в обратный путь. Священник ждал его с саркастической усмешкой на землисто-бледном лице.

– Что-нибудь нашли, господин чиновник?

Корбетт сделал вид, будто не заметил иронии, и осмотрел крыльцо. В углу из дыры в потолке свисали колокольные веревки. Под ними лежали еще веревки, свернутые кольцами. Одни были новые, другие – старые и обтрепанные.

– Здесь он взял веревку?

Священник кивнул:

– Да. Верно, пришел сюда, а потом вернулся к алтарю.

– В темноте?

– О чем вы? – недовольно переспросил священник.

– О том, – медленно произнес Корбетт, – что Дюкет сидел-сидел себе в темноте, а потом пришел сюда, но ведь здесь еще темнее, взял веревку и вернулся обратно.

– У него была свеча, – торопливо отозвался Беллет.

– Если и была, то он ею не воспользовался. На полу ни капли свежего воска! – Он поглядел на Беллета и удовлетворенно отметил, что тот больше не усмехается. – Напуганный до смерти человек не может идти ровно, его качает, и рука у него дрожит. – Корбетт потер пол носком сапога. – Здесь было бы больше воска, чем грязи!

Повернувшись, Корбетт направился в неф, просторное пространство до крестной перегородки с большой дверью посередине, которая вела в сакристию и к алтарному возвышению. По обеим сторонам стояли приземистые колонны. Все трансепты казались черными и пустыми, выделялись разве что деревянные скамьи и темноватые фрески на побеленных грязных стенах. Наверху, над каждым трансептом, был ряд небольших овальных оконцев. Корбетт обратил внимание на то, что все они заперты, кроме одного, разбитого, но все же слишком маленького, чтобы в него мог влезть взрослый мужчина, да еще незаметно для Дюкета и караульных.

Плотнее завернувшись в плащ, Корбетт пошел дальше, и эхо разносило по церкви стук его кожаных сапог. Он слышал, как сзади тихонько топочет священник, будто крыса по водостоку. Святой алтарь, тяжелый, деревянный, стоял, словно трон, на белом каменном возвышении. Смотреть было не на что, но Корбетт впервые осознал, что ему еще никогда не доводилось так приближаться к святая святых. Главный престол безразлично возвышался над ним, и белый мрамор не был украшен цветами или задрапирован тканями. Позади – запрестольная перегородка, дальше – пустота и стена с выцветшей фреской, а наверху мигала в темноте единственная лампа. И скамьи – по обе стороны. Корбетт развернулся и посмотрел наверх, на окно в виде трилистника над главным престолом. Оно одно и пропускало свет, так как окна рядом были закрыты ставнями, впрочем, как все остальные окна в церкви.

Глядя на железный штырь, выступавший из кладки возле закрытого ставнями окна, Корбетт отошел вправо.

– Этот?

Стоявший сзади священник кивнул.

– Да, – тягуче произнес он. – Алтарь был сдвинут с места. Наверно, иначе Дюкет не мог завязать веревку на штыре.

Корбетт обернулся, внимательно посмотрел на Беллета и покачал головой.

– Что-то не очень верится, – сказал он и, не дожидаясь ответа, зашагал к выходу.

Покинув церковь, Корбетт свернул на Фрайди-стрит, где работали чужеземные кожевники. Сейчас это место представляло собой строительную площадку, на которой возводили гигантский акведук для воды, чтобы гнать ее по деревянным трубам из реки Тайберн. Здесь же стояла виселица, и Корбетт увидел два трупа на толстой балке, как он понял, из недавних. В другое время он бы, не останавливаясь, прошел мимо, но теперь ему не давал покоя Лоренс Дюкет, повесившийся в церкви Сент-Мэри-Ле-Боу, так что он подошел поближе и стал всматриваться в трупы. Невосприимчивый к вони и неприятному виду мертвых тел, Корбетт простоял так до тех пор, пока не сказал себе «хватит» и не отправился на поиски дома Дюкета. Задавая вопросы, Корбетт видел, как у людей мрачнели лица и взгляды становились непроницаемыми, но в конце концов он все-таки нашел нужный дом на углу Бред-стрит.

Судя по закрытой двери и запертым ставням, в скромном трехэтажном доме уже никто не жил. Однако он все же постучал и крикнул, чтобы ему открыли «именем короля». Послышались шаги, заскрипели засовы, распахнулась дверь, и на пороге появилась худенькая рыжеволосая женщина среднего роста, в платке и длинном черном платье, говорившем о трауре. Единственной данью моде была филигранная золотая цепочка на талии и свежие белые кружева вокруг длинной тонкой шеи и на манжетах. Лицо было строгое, губки капризные, взгляд серых глаз – бесцеремонный. Корбетт показал женщине свои бумаги, которые она взяла в руки и внимательно прочитала, медленно шевеля губами. Потом она вернула их Корбетту и повела его в ближайшую комнату, где открыла ставни, впустив дневной свет. В комнате было пусто, если не считать кожаных сундуков и сложенной в кучи одежды.

Некоторое время женщина изучала Корбетта.

– Я – Джин Дюкет, – тихо проговорила она. – Что вам нужно?

В ее голосе прозвучал вызов, но Корбетт, решив не обращать на него внимания, сообщил о своем расследовании смерти Лоренса Дюкета. Несмотря на траурное платье, женщина как будто не была расстроена гибелью брата. И только когда Корбетт упомянул Крепина, она прищурилась и на щеках у нее появился яркий румянец.

– Господин чиновник, мне не нравился Крепин, – ответила она, как отрезала. – Он был…

Она умолкла, подыскивая нужное слово.

– Вымогателем?

– Да, господин Корбетт, вымогателем, ничтожеством, прелюбодеем и развратителем женщин!

– Это правда? – спросил Корбетт.

Джин не ответила, но, отвернувшись, решительно кивнула.

– Поэтому Лоренс убил его?

Джин вновь повернулась к нему и нервно засмеялась.

– Господин чиновник, мой брат и я, хоть мы и вышли из одного чрева и жили под одной крышей, не любили друг друга. – У нее вновь вырвался нервный смешок. – Мой брат убил Крепина не из-за меня. У него были другие причины! – Она мельком взглянула на Корбетта. – Я ничего не знаю, но уж Сука-то должна знать!

– Кто такая Сука, мадам?

– Элис атт Боуи. У нее таверна на Сент-Марк-лейн, любимое место ее ухажеров Реджинальда де Ланфера, Роберта Пиннота, Пола Стабберхеда, Томаса Коронера… – Она затихла, крутя в пальцах золотую цепь. – Любовница Крепина. Проклятая шлюха! – Джин как будто плевалась словами. – Крепин заставил меня раздеться, лечь с ним и принять нехорошую позу, а потом рассказал об этом ей и всем остальным.

Джин буквально упала на один из сундуков и спрятала лицо в ладонях. Некоторое время Корбетт молча наблюдал за ней.

– Лоренс тоже был любовником Элис?

Джин подняла голову и громко рассмеялась:

– Мой брат, господин чиновник, не любил женщин. Что же до настоящей причины его ссоры с Крепином… – Она посмотрела прямо в глаза Корбетту. – Об этом мне ничего не известно, к тому же мне все равно, потому что скоро меня тут не будет. Уезжаю к родственникам. У меня родственники в Оксфорде. – Она поднялась и расправила складки на юбке. – Вот и все, господин Корбетт. Желаю вам всего хорошего.

Джин отперла дверь и отошла в сторону, пропуская чиновника.

Оказавшись на улице, Корбетт сразу же ощутил непомерную усталость, голод и отчаянное желание оказаться в собственной постели. Он купил пирог у первой попавшейся торговки и съел его на ходу, твердо решив держаться подальше от таверн с их крепким элем – хотя бы один день. Свою работу он начал неплохо, собрал кое-какие факты, и теперь надо было сложить их в какую-то приемлемую картину. Кое-что смущало его, не давало покоя, и он знал, что не успокоится, пока не наведет порядок в своих мыслях.