Текст книги "Вверху над миром"

Автор книги: Пол Боулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Часть вторая

12

Дело в том, что Лючита, необычайно наивная для своих семнадцати, жестоко просчиталась. Ей казалось разумным и, стало быть, вероятным, что если Веро согласится давать пятьдесят долларов в неделю и позволит ей с Пепито жить у него, сеньор Гусман, мужчина средних лет и с повышенными требованиями, в конце концов, оплатит ей обратную дорогу в Париж. Поэтому, полагая, что соблюдает строжайшую секретность, она «сбежала» от Веро и стала жить с сеньором Гусманом. (Даже сейчас, вернувшись на три недели к Веро, она не знала, что Веро и сеньор Гусман подробно обсудили этот переезд еще до того, как ей пришло в голову его совершить.) В обмен на хлопоты она могла предложить лишь три пары обуви, наручные часы и магнитофон-транзистор, обтянутый кожей ящерицы. И хотя сеньор Гусман указал ей, что общая стоимость этих предметов намного превышает семьдесят пять долларов в неделю, которые он смутно упомянул вначале, она решила возвратиться через две недели к Веро.

Тот охотно принял ее обратно, но ввел тем временем новые правила. Пепито должен был спать в одной из комнат для прислуги, и ему категорически запрещалось выходить за пределы кухни, а сама она больше не могла занимать просторную голубую комнату со своей любимой ванной и вместо этого обязана была жить в одной комнате с Веро. Лючита решительно возражала против этого последнего условия: ее не волновало, что она лишалась уединения, но подобная договоренность, безусловно, уменьшала ее возможности торговаться. Однако положение у сеньора Гусмана постоянно становилось все невыносимее: он дважды находил у нее yerba [12]12
  Травка (исп.).


[Закрыть]и выбрасывал, так что Лючите пришлось потратить уйму времени и денег, чтобы достать новую, а когда Пепито швырнул железный паровозик и разбил большое окно в столовой, сеньор Гусман отвесил ему такую оплеуху, что большое кольцо с бриллиантом расцарапало мальчику щеку. Плача после этого у себя в комнате, она решила, что с сеньором Гусманом что-то не так и лучше ей убраться из его дома.

В тот день, когда Лючита вернулась к Веро, она специально не курила несколько часов, пытаясь составить план их предстоящего разговора, но при этом не сомневаясь, что он все равно окажется совсем не таким, как она себе представляла. Так оно и случилось. Веро просто кивал время от времени, пока она говорила, а затем неожиданно рассказал о новых правилах, которые вступят в силу, если она вернется. После чего протянул ей портсигар, со щелчком открыл его и произнес:

– С фильтром.

Она взяла одну толстую грифу и закурила. Впоследствии ей казалось, что именно этот жест вынудил ее принять новые правила и перемену собственного статуса, которую те подразумевали. Нельзя же было жить с человеком, который никогда не курил ничего, кроме табака, не выносил самого запаха марихуаны, замечая его в воздухе даже целый час спустя, и считал, что имеет право рыться в ее сумках, отыскивая тайные припасы.

До «побега» у Веро существовало правило – три раза в неделю. Она никогда не знала, в какие ночи, поскольку иногда ему нравилось подряд одну за другой, а порой он делал перерывы. Теперь же, когда придется спать в его комнате, она подозревала, что свободных ночей не останется вообще.

Вечером после ее возвращения они переговаривались, лежа на разных кроватях.

– Я хочу, чтобы ты была культурной, – говорил он ей. – Это значит, что тебе нужно делать только то, чего тебе хочется. Но ты должна знать,что ты этого хочешь, а также знать, почему ты этого хочешь.

– Я знаю, чего я хочу, – сказала она, сморгнув. – Я хочу в Париж. Но я не культурная, да? У меня ведь нет денег на билет. La plata, hombre, la plata! [13]13
  Деньги, парень, деньги! (исп.).


[Закрыть]

– Я пытаюсь тебе что-то объяснить, а ты ноешь о Париже. Может, закончим сначала с одним?

– Ты хочешь закончить? – свирепо спросила она. – Я тоже хочу кое с чем покончить. Я хочу распрощаться с этой мерзкой страной. С этими людьми! С тем, как они себя ведут! Petits bourgeois! [14]14
  Обыватели (фр.).


[Закрыть]Фу! – Она привстала и оперлась на локоть. – Если ты и вправду хочешь, чтобы я стала культурной, ты знаешь, что делать. Отпусти меня в Париж. Мне все равно как – на корабле, туристическим классом. А если хочешь увидеть мой труп, держи меня здесь и дальше – вот и весь сказ.

Лючита выучила английский в своей родной Гаване, а по-испански говорила здесь только с прислугой, да еще изредка, если сильно накуривалась и становилась чересчур cotorra. [15]15
  Болтливая (исп.).


[Закрыть]Но сегодня был не тот случай: действие утренних гриф уже выветрилось, и чтобы как можно ловчее вести спор, которого она ждала, Лючита не курила с самого обеда.

– Ты не слушаешь! Не даешь мне слова сказать! – начал он жаловаться, а затем понизил голос. – Ты хоть знаешь, о чем я говорю? Хочешьэто узнать?

– Да, – сказала она тихо, но сдержанно.

– Я пытаюсь сказать, что как только ты захочешь податься в Эмбахадорес, на Таити или в какое-нибудь из этих мест, – вперед! Если ты и вправду хочешь уехать и знаешь почему, то езжай. Если же ты предпочтешь остаться здесь со мной, я – к твоим услугам! – Он протянул руки, словно в ожидании объятия.

Она улыбнулась.

– Это очень приятно, – сказала она, улегшись и уткнувшись лицом в подушку. – Значит, ты доверяешь мне, Веро.

– Ну разумеется. И, в сущности, всегда доверял.

Она снова села в кровати.

– Ну и слава Богу! – с чувством воскликнула она и медленно опустила голову на подушку.

– Но им всем я не доверяю, клянусь тебе, – продолжал он. – Только не теперь, когда они за раз накупили картин на сотню долларов. Перестань! – сказал он, вдруг испугавшись, что она начнет возражать. – Я видел его. Видел, где была его рука. И не желаю ничего слышать.

– Просто ты считаешь, что картины паршивые, – озлобленно сказала она.

Он выдержал драматическую паузу:

– Я когда-нибудь говорил, что они паршивые?

– Но ты не веришь, что они могли бы кому-то понравиться.

– Нет, это уж слишком! Всему есть предел.

– Ну, слава Богу, у мистера Мэйсона предел не такой, как у тебя. По крайней мере, я уже на сто долларов ближе к Парижу.

– К чему такая спешка? Разве нельзя подождать до июня? Или ты не веришь мне?

– Откуда я знаю, чему мне верить? – свирепо сказала она. – Ты говоришь, что у тебя будет. Но ты говорил это и раньше, и у тебя ничего не было.

– У меня будет, – спокойно произнес он.

Она лежала на животе и мотала ногами в воздухе.

– Если б я только могла быть полностью уверена! – воскликнула она. – Знаешь, я бы оставалась у тебя каждую ночь, и черт с ними, с картинами, – она снова села в кровати и посмотрела на него. – Но я сомневаюсь! Приходится выжидать, пока билет не будет у меня на руках.

– Ты свободная, загорелая, тебе семнадцать, – сказал он. – Делаешь только то, что считаешь нужным.

– Подожди, – она слезла с кровати, накинула пеньюар и вышла в кухню. Комната Пепито находилась в конце узкого коридора.

Она открыла дверь: Пепито спал. Она достала с книжной полки небольшую металлическую коробку и вернулась с нею в спальню. За растениями на террасе очень тихо играл джаз. Она легла в постель рядом с Веро и вынула из коробки сигарету. Та была из последней партии, которую Лючита забила два дня назад у сеньора Гусмана.

– В сон клонит, – сказала она. – Хочу немного кайфонуть. А завтра можно уехать в Эмбахадорес.

Позже, перед самым рассветом, она прошептала:

– Веро, я люблю тебя, и Пепито тебя тоже любит. Почему ты не хочешь быть добрее к нам? Почему?

Она давно поняла, что эти уместные или же неуместные уговоры бесполезны, но ее постоянно преследовал один образ: она входит в квартиру, открывая дверь своим ключом, поскольку она – сеньора,а Пепито бежит ей навстречу с большой террасы, куда ему даже вначале не разрешалось заходить.

– Ты же знаешь всю эту проклятую историю, – сказал он, зевая. – Ты не имела бы и полста в неделю.

– Дон Хосе Гарсия Сото, – презрительно, нараспев произнесла она. – Мерзкий буржуй!Я рассказывал ей о дяде моего деда? Он был кардиналом Гонсальвес-и-Алькантара, ну и что из этого?

– Так он знает, что ты из хорошей семьи. Черт возьми! – Он помолчал минуту, а затем продолжил: – Неужели ты не понимаешь, что ему насрать, ктоты? Ты ему не нравишься. Все просто.

– Не смей говорить со мной в таком тоне.

Она знала, что не сможет вывести спор на новую территорию – в области, куда еще не ступала в прошлые разы, но этой темы нельзя было избежать.

– Потому что я не увешиваю себя мехами, как putas [16]16
  Шлюхи (исп.).


[Закрыть]у него дома.

– Да, ты сама это сказала! – воскликнул он. – Очень многое зависит от того, как ты выглядишь. В тот вечер у тебя ведь было время переодеться. Не стоило приходить на ужин с грязным лицом и в этих паршивых «ливайсах». Ты просто лентяйка и неряха.

Она изо всей силы ударила его кулаком в плечо, выпрыгнула из постели и встала голая, глядя на него сверху.

– Теперь ты на его стороне, – прошептала она, словно сама эта мысль была для нее невыносима. – Я знала, что ты – такой же, как он.

– Ох! – сказал он с отвращением и перевернулся на другой бок.

Лючита легла в постель. Прислушиваясь к звукам просыпающегося города, она вновь подумала о Париже.

13

Все последующие ночи были такими же: пару раз она ходила в ночные клубы и даже ухитрилась продать еще несколько картин, хотя и сказала Веро, что всего две. Ей это казалось логичным: чем меньше она будет на вид зарабатывать, тем щедрее он снабдит ее деньгами на переезд в Париж. Шли дни, и она неожиданно для себя начинала верить ему, когда он убеждал, что деньги появятся. У нее не было ни одной веской причины для того, чтобы изменить свое мнение: возможно, все дело в сочетании ряда обстоятельств. Веро и так никогда особо с ней не разговаривал, но теперь почти все время молчал, если только они не лежали в постели. Он мог весь день проваляться голый на террасе, читая; затем одевался и шел с друзьями обедать, и она не видела его, пока он не возвращался домой ночевать. Дважды он брал ее с собой в китайскую придорожную забегаловку на 12-м километре шоссе. Ей понравились танцы после обеда, но публика была удручающе провинциальна; когда Лючита сказала ему об этом, он помрачнел.

В последние дни Веро очень часто виделся с Торни, которого она все сильнее недолюбливала.

– Ненавижу, как он улыбается, – сказала она Веро. – Слава Богу, Пепито живет с прислугой. Хоть не видит Торни. – Потом она подозрительно добавила: – А что ему нужно?

– Нужно? Насколько я знаю, ничего ему не нужно. На этих выходных повезу его на ранчо.

Она посмотрела на него с недоверием.

– Веро, ты с ума сошел, – заявила она. – Зачем тебе везти его туда?

– Затем, что он на меня работает. Это для тебя так важно?

Лючита взглянула презрительно.

– Работает? Какую еще работу может выполнять Торни? Он же никогда в жизни палец о палец не ударил.

– Да-да-да, знаю, – терпеливо ответил Веро. – Для галочки он один раз числился на «Радио Насьональ». Но, в любом случае, теперь у него на пару недель есть работа. Будет устанавливать у меня аудиосистему.

– Торни?

– Ради Бога! Просто понаблюдает за тем, чтобы рабочие следовали моим указаниям. Если оставить их одних, они все сделают через жопу. Какая тебе разница, поедет Торни на ранчо или нет?

– Не нравится он мне, – просто сказала она.

Он рассмеялся:

– Но тебя ведь там не будет.

– В Сан-Фелипе? Да лучше мне в тюрьму сесть!

Он злобно посмотрел на нее.

– По-моему, тебе там понравилось.

Она ответила уклончиво:

– Змеи, сороконожки, да еще лианы все время по лицу хлещут. А жарища какая, прости Господи! – она открыла рот и задышала с трудом, припоминая.

– Да ты за все время ни одной змеи там не видела.

– Зато видела сороконожку.

– Просто дом старый. Они водятся в фундаменте.

– В этой стране, – сказала она, – хуже гор может быть только одно – твоя мерзкая tierra caliente. [17]17
  Раскаленная земля (исп.).Так в Латинской Америке называют районы с жарким тропическим климатом.


[Закрыть]

Торни приехал в восемь утра в пятницу. Они взяли многоместный фургон, поскольку намеревались забрать по пути сельскохозяйственные инструменты и запчасти для нового генератора. Как только Веро уехал, Лючита принялась рыскать по спальне и ванной, собирая вещи. Она решила, что обе ночи проведет на кушетке в комнате Пепито, и хотела быстро перенести пожитки, пока Палома, уборщица, не заметит ее и не спросит, зачем она это делает. Оставаясь одна, Лючита больше курила – из-за нервов. Но курение вызывало у нее дурные предчувствия: ей казалось, что лучше запереться в маленькой комнате с Пепито, нежели спать одной в большой спальне, где ее пугали густые заросли и высокие ширмы.

Перенеся свои вещи со всей квартиры в комнату Пепито, она села на кушетку, откинувшись на подушки, и закурила грифу. Пепито стоял на коленях на соседнем стуле и играл чем-то на столе.

– Мама, что это?

Она подняла глаза и увидела сквозь дым, что он нашел ее сумочку и теперь показывает частично сложенные банкноты.

– В смысле – «что это»? Деньги. Положи на место.

– Я-то знаю, – сказал он с умудренным видом. – Если б у нас были деньги, мы бы поехали в Париж, да?

Она в восторге уставилась на него: для пятилетнего мальчика Пепито был весьма смышлен.

– Помнишь Париж: Abuelita [18]18
  Бабушка (исп.).


[Закрыть]и птичку в клетке? – с надеждой спросила она.

– Нет.

– Зеленая птичка все твердила: Apaga la luz, hombre! [19]19
  Погаси свет, парень! (исп.).


[Закрыть]И все смеялись. Ты ведь помнишь?

– Не помню! – сказал Пепито, пристально глядя на нее.

– Это было всего год назад, – она умолкла, подумав о Париже. А через минуту встала, взяла сумочку и зашагала через всю комнату.

– Ты куда? – его голос стал резким от обиды.

– На террасу.

– А почему мне нельзя? Почему?

– Перестань. Отвяжись от меня! – Он вцепился ей в ногу, царапнув ногтями по грубой джинсовой материи. Лючита оттолкнула его с такой силой, что он опрокинулся на спину и упал на пол. Потирая затылок, Пепито медленно приподнялся, готовый расплакаться.

На террасе было жарко: Лючита лежала на кушетке с широким тентом и писала письмо матери в Париж. «В ночном клубе, где я работаю, все хорошо, сообщала она, – к лету обязательно накоплю денег и вернусь домой». Вскоре она встала и пошла на кухню за стаканом воды. Веро, разумеется, позвонил бы, но она не любила отдавать слугам распоряжения и вызывала их, только если хотела есть. Выпив холодной воды, она вернулась на террасу и закончила письмо. Затем прилегла и немного помечтала, наслаждаясь первым дуновением ветерка, возможно, предвещавшего дождь. Когда она зашла в дом пообедать, налетели кучевые облака, надвигаясь со всех сторон на оставшийся лоскут ясного неба.

Они с Пепито съели сэндвичи с салатом за столом в маленькой спальне. Лючита приучила сына ложиться сразу после обеда вздремнуть, главным образом потому, что сама не могла обойтись в этот час без сиесты. После того, как Пепито затих, она посидела пару минут на кушетке, читая, а затем растянулась и тоже уснула.

Пробуждение от тяжелого послеполуденного сна было медленным. Она увидела, как Пепито вышел из комнаты, услышала, как дождь барабанит по балкону, а затем снова заснула – возможно, надолго. Следующее ощущение – Пепито тычет ей пальцем в шею:

– Мама! Мама! Телефон!

Она встала и, пошатываясь, направилась в кухню. Палома сидела посредине за большим столом, показывая в угол. Лючита подошла и сняла трубку. Звонил Веро.

– Что случилось? – спросила она.

Она услышала, что он смеется.

– Просто захотелось передать тебе привет! Узнать, как ты там. Мы – в «Ми Сьело», помнишь? Маленькая кантина на плазе. Пришли сюда четверть часа назад.

Они немного поговорили. На заднем плане, перекрывая его голос, зазвонил церковный колокол. Она слышала, как тот гудит, заглушая шум бара.

– Увидимся завтра вечером часов в восемь, – сказал он ей и повесил трубку.

Он прошагала мимо Паломы, смущенно улыбаясь, зашла в библиотеку и встала, глядя на террасу, омываемую дождем под темным небом. За окнами стояла серая стена льющейся воды. «Дождик льет на целый свет», [20]20
  Первая строка стихотворения «Дождик» из сборника «Детский сад стихов и подлеска» Р. Л. Стивенсона (1850–1894), опубликованного в 1913 г.


[Закрыть]– вспомнила она. В детстве, когда она учила английский, ей нравились эти стихи: благодаря им дождь казался дружелюбным. Здесь же они утрачивали смысл: это был другой дождь – безудержный и угрожающий.

В голове у нее по-прежнему звучал низкий, густой гул церковного колокола. Но ведь Сан-Фелипе – деревня с одной церквушкой, и Лючита знала звук ее колокола: резкий, надтреснутый звон наподобие лязга железной трубы, больше напоминавший сирену, нежели церковный колокол. Веро – ни в каком не Сан-Фелипе. Где он мог быть, она не имела понятия, но знала, что это не Сан-Фелипе-Тонатан. Она думала лишь о том, что он солгал ей, и не знала, зачем он это сделал. «Хорошо, что он не собирается на мне жениться», – сказала она про себя.

14

Он вернулся в воскресенье вечером, в начале восьмого. Лючита сидела в комнате Пепито и читала, как вдруг услышала, что он приехал. Через минуту войдя в кухню, он крикнул кому-то:

– Побудь на улице! Я сейчас выйду.

Пепито уже помчался в кухню ему навстречу. Она положила книгу и шагнула в ванную, где встала ред зеркалом, причесываясь. «Как я буду смотреть ему в глаза?» – подумала она. Было такое чувство будто солгал не он, а она. Потом она услышала, как он входит в спальню, открыла дверь и зашагала к нему, все еще приглаживая расческой волосы.

– Привет, Чита! – воскликнул он, схватив ее за руку и, развернув, поцеловал. Она нехотя подчинилась, не глядя ему в глаза.

– Как дела? – спросил он.

Она смотрела в его сторону, но избегала его взгляда:

– Хорошо. Кто там с тобой?

– Да Торни.

– Я думала, он остался на ранчо.

– Он вернется туда через пару дней, – Веро отпустил ее, и она направилась в ванную.

– Где же все, черт возьми? – закричал он из кухни. – Где Мануэль?

– Ты сказал, что приедешь в восемь, я так и передала им, – отозвалась она. Лючита не услышала его ответ дословно, но тон показался недовольным. Минуту спустя она услыхала, как он расставляет на подносе бутылки и рюмки. Пепито помогал ему, восклицая: «Эту, Веро?»

– Пепито! – позвала она. Когда тот появился в дверях, она сказала: – А теперь прими ванну. Я приду через пятнадцать минут.

– Я хочу помочь Веро, – захныкал мальчик.

Она схватила его и стянула с него через голову рубашку. Потом начала набирать в ванну воду.

– Ты куда? – спросил он. Снова вспомнив о колокольном звоне, она не ответила. Поскольку раздевался он медленно, она помогла. Когда Пепито остался голый, она шлепнула его по попке и показала на часы на полке.

– Пятнадцать минут, – повторила и вышла.

Веро выносил из кухни поднос.

– Принеси печенья и какой-нибудь закуски, – сказал он ей.

На террасе было тепло. Торни стоял с краю, глядя через перила. Ночное небо было синее, усыпанное звездами, горы – черные, а длинные нити уличных фонарей напоминали световую паутину, опутавшую всю долину. Лючита прошагала к краю и оперлась о перила.

– Привет, – сказала она, повернувшись к Торни. На нем был джемпер и спортивная куртка, волосы взъерошились.

– А, – сказал он. – Здорово, Лючита, – и глубоко вздохнул.

– Ты болен или просто хандришь? – поинтересовалась она, отвернувшись к террасе. Он не шелохнулся.

– Дело не в этом, детка! – Голос у него был низкий и такой хриплый, что почти переходил в шепот. – Вовсе я не хандрю! Просто внутри скверно, – он неопределенно провел рукой вдоль туловища.

– Что-то съел? – спросила она.

Подошел Веро с напитком для Торни.

Это поможет. Торни расстроился – вот и все. Мы сбили собаку и слышали, как она визжала, подыхая.

– Кто вел машину?

Веро глянул в ее сторону, но в темноте трудно было рассмотреть его лицо.

– Он сам и вел! Потому-то и расстроился, – раздраженно сказал Веро. Она заметила, что ему не хочется об этом говорить, и промолчала. Но подумала: «Он разрешает этому маньяку водить фургон».

Торни повернулся к Лючите:

– Детка, это было ужасно. Просто собака – да, знаю. Но это жизнь, детка. Жизнь! С каждым криком из нее уходила частичка жизни. А потом она сдохла. Не знаю – когда я подумал, что так вот и со всеми живыми существами, мне стало не по себе.

– Ну да, конечно, – неопределенно сказала Лючита. – Можешь не рассказывать. Возможно, не всегда бывает так скверно. Некоторые люди даже не догадываются, что умирают.

– А может, бывает и хуже, – сказал Веро. – Собака сдохла за пять секунд. Чего еще желать?

– Это неизмеримо! – воскликнул Торни громким шепотом. – Пять секунд или пять лет – вечность! Клянусь тебе, я никогдаэтого не забуду! – Он запнулся. Лючита воспользовалась паузой и заметила:

– Вечность! Не волнуйся, твояжизнь кончится раньше.

Торни собирался продолжить, но в тот же миг Веро перебил его:

– Ты уже выпил? Может, долить? – он покосился на бокал Торни, пытаясь определить уровень жидкости. – Да что с тобой? – воскликнул он. – Почему ты не пьешь? Пока не выпьешь, будешь без конца талдычить. Никто не хочет об этом слышать, – последние слова он произнес немного медленнее. – Понял?

Торни кашлянул, выпрямился и выпил.

– По-моему, ты перегрелся на солнце, – сказал ему Веро. – Почему не сядешь?

Торни допил бокал и протянул его за добавкой. Они слушали рев самолета, пролетавшего над головой; когда грохот перешел в гулкое эхо, катившееся дальше по долине, Торни сказал:

– Поставь нового Сесиля Тейлора. [21]21
  Тейлор, Сесиль Персиваль (р. 1929) – американский пианист и поэт. Один из общепризнанных новаторов фри-джаза.


[Закрыть]

– Дай бокал, – Веро наполнил его вновь, поставил шейкер и вошел внутрь. Лючита с минуту что-то мурлыкала, а затем спросила:

– Что с тобой?

– Устал. Жара была страшная, – из-за растений послышались негромкие звуки музыки.

Вернувшись на террасу, Веро крикнул:

– Торни! Иди и сядь. Или ляг вот тут и задери ноги.

Лючита вошла в кухню. Мануэль и Палома сидели за столом в море флуоресцентного света и разговаривали.

– Buenas noches, [22]22
  Добрый вечер (исп.).


[Закрыть]– сказали они.

Пепито все еще сидел в ванне, выдавливая из махровой мочалки мыльную пену. Как только Лючита выдернула пробку и вода начала всасываться в канализационную трубу, послышался телефонный звонок.

– Мама, а Веро видел гремучих змей?

– Я спрошу его, – ответила она.

– А игуан?

– Откуда я знаю, что он видел? – Она пыталась вытереть его влажным полотенцем. – Спросишь его завтра. На обратном пути они сбили собаку. Вот и все, что он сказал.

– О! – Пепито был в шоке.

– Машину вел Торни, – быстро пояснила она. – Веро ничего не смог сделать.

– А, – успокоился мальчик. – Веро никогда не переехал бы собаку, правда?

Она пожалела, что упомянула об этом.

– Это был несчастный случай, Пепито. Надевай пижаму.

Когда Пепито, наконец, лег в постель и затих, она вернулась на террасу. Торни лежал на кушетке, слегка покачиваясь и слушая джаз. Как только она подошла, он встал и заговорщицки приложил палец к губам. Взяв Лючиту за руку, Торни отвел ее к парапету.

– Слушай, не входи внутрь. Ему только что сообщили плохую новость. Умерла его мать.

– Мать? – Она минуту помолчала. Потом, пытаясь отцепить его пальцы от своей руки, повернулась к нему и воскликнула: – Почему это я не должна входить? – Она вырвалась и пробежала немного, а затец прошла остаток пути до библиотечной двери шагом. Внутри было темно.

Веро лежал на кушетке, уставившись в потолок и заложив руки за голову. Войдя в комнату, она с трудом смогла его рассмотреть. Он повернулся к ней:

– Торни сказал?

– Да, я сочувствую тебе, Веро, глубоко сочувствую.

– Я просто зашел сюда на пару минут. Хотел побыть один.

– Знаю! – воскликнула она и вдруг неожиданно для себя села и, обняв его обеими руками за голову, поцеловала в лоб и щеки. Потом встала, не проронив больше ни слова, и пошла прочь.

– Вы с Торни ужинайте. Я перехвачу что-нибудь позже.

После этих слов она остановилась и обернулась.

– Ты не говорил, что он останется на ужин, – сказала она громким шепотом. – Почему он не может уйти?

Веро посмотрел на нее так, как ей не нравилось.

– Он болен. Разве ты не видишь? Ему нужно поесть и лечь спать. Он переночует сегодня в маленькой спальне.

– Почему он не может пойти домой? Здесь же недалеко.

– Потому что он понадобится мне здесь рано утром. Она шагнула ближе к кушетке.

– Я не буду с ним ужинать, – заявила она таким же громким шепотом.

Он вскочил, схватил ее запястье, и на миг она застыла.

– Нет, будешь, – он пристально посмотрел на нее. А еще проследишь за тем, чтоб он лег после этого спать. Господи, у меня все-таки мать умерла, неужели я так много требую?

Лючита зажмурила и тут же открыла глаза.

– Я не хотела спорить. Извини. Ложись. Я о нем позабочусь.

– Приходи опять сюда, когда он уснет. К тому времени я уже буду дома.

– Ты уходишь?

– В полицейский участок, на минутку.

– Бедный Веро, – сказала она, покачав головой.

Мануэль аккуратно накрыл в столовой на стол. Горели свечи, да еще поступал тусклый свет из-за бамбуковых зарослей, занимавших один конец комнаты. Пока ели суп, слышали, как ушел Веро. Лючита пала духом. «Бедный, бедный Веро», – думала она: сама мысль о любых контактах с полицией внушала ей страх. Она даже не поинтересовалась, зачем он им потребовался.

Хотя Торни слегка опьянел, он казался все таким же подавленным. С одной стороны, это было даже хорошо: меньше вероятности, что разговорится. Во всяком случае, она обязана как-нибудь пережить этот ужин. Когда он завершился, Лючита задумалась над тем, что Торни ни разу не обмолвился о собаке. Она надеялась, что отчасти – благодаря ей. Она хотела помочь Веро всем, чем можно: от сознания того, что она пошла даже на это, ей стало радостно.

Они встали у стола.

– Ну, спокойной ночи, – сказала она. – Я знаю, ты хочешь лечь спать. А мне нужно пойти взглянуть на Пепито.

Она не услышала ответа, но развернулась и прошла через кладовку в кухню. Когда вернулась с машинкой для скручивания сигарет, он же ушел в свою комнату.

На террасе все еще играл джаз. Она опустилась на матрас рядом с бассейном и, чтобы скоротать время, начала забивать грифы. Молодые лягушки, которых Веро запустил в меньший пруд на западной террасе, пробовали квакать, сдавались и пробовали снова.

Когда она приготовила пять гриф, захлопнулась библиотечная дверь.

– Веро?

Он вышел и остановился, глядя на нее сверху и засунув руки в карманы.

– Ну, хоть с этим покончено, – сказал он.

Она подвинулась и похлопала матрас рядом с собой: он сел.

– Подожди, – сказала она. Поднесла спичку к одной сигарете и протянула ему, затем прикурила вторую для себя и стала ждать, пока он заговорит. Текли минуты: играла музыка, и квакали лягушки. Докурив свою сигарету, она спросила:

– Чего хотела полиция?

Он вздохнул:

– Они вызывали меня из-за матери. Хотели, чтобы я пришел и на кое-что взглянул. Я должен был подписать один документ.

– Для чего?

– Она умерла здесь. Вот в чем дело.

– Здесь?! – Лючита широко открыла глаза. Она видела много фотографий грозной матушки Веро, и сама мысль о том, что она где-то поблизости, пусть даже и мертвая, наполняла Лючиту благоговейным ужасом. («Когда она действительно чем-то поражена, – мимоходом подумал он, – то становится еще смазливее». Он пожалел, что рассказал об этом сейчас, а не перед сном.)

– Ну, не прямо здесь. В Пуэрто-Фароль. Я ездил туда повидаться с ней.

Он подбросил окурок в воздухе: тот описал светящуюся дугу и скрылся за краем здания. «Когда-нибудь ты попадешь в кого-то, и будут неприятности», – много раз повторяла она ему. Оба немного помолчали. Затем Лючита начала взволнованно:

– Но почему ты сказал, что едешь на ранчо? Я знала, что ты – не в Сан-Фелипе. Зачем ты солгал мне?

Он помедлил.

– Я хотел сделать тебе сюрприз, – сказал он. – Встретиться с ней и привезти ее сюда.

«Снова врет», – подумала она. Он никогда бы не рассказал матери даже о ее существовании, не говоря уже о том, чтобы привести мать в квартиру, пока она здесь.

– Ты с ней не встретился?

– Нет, – безысходно ответил он.

Она выждала, а потом спросила:

– Но что случилось?

Он судорожно вытянулся, повернувшись к ней, и его лицо исказила гримаса мучительной боли.

– Боже мой! Случился пожар! В отеле! Они привезли ее золотое зеркальце и несколько драгоценностей. Я должен был их опознать. – Он немного помолчал, а потом медленно перевернулся на спину. – Мне сделали одолжение.

– Какое еще одолжение?

– Разрешили сделать это здесь. Иначе мне пришлось бы ехать аж в Пуэрто-Фароль.

– Понятно, – сказала она с мрачной улыбкой. – Потому что ты – это ты.

– Я ценю это одолжение, – защищаясь, произнес он.

– Да, ехать туда во второй раз было бы накладно. Он взглянул на нее.

– Я хочу сказать, ты ведь там уже один раз был.

– О Боже! Был! – Он прикрыл глаза рукой и так и остался лежать. – Когда я очнулся, уже смеркалось, и мы отправились обратно в город. Помню, что мы ездили купаться. Даже тогда уже было слишком поздно ехать к ней в «Индепенденсиа». Если б я только встретил ее у корабля, ей бы вообще не пришлось останавливаться в отеле.

– Но что же произошло? – нетерпеливо спросила Лючита.

– Ну, в общем, мы были в одной из этих гадючьих портовых кантин. Заходит какой-то гасендеро. [23]23
  Фермер (исп.).


[Закрыть]Я видел его здесь в городе. Говорит нам: «Hombre, моя финка [24]24
  Усадьба (исп.).


[Закрыть]в шести минутах от города, ну и так далее». Ладно едем на финку. Она в джунглях. Разумеется, ни в каких не в шести минутах. Примерно двадцать пять, на дороге – кучи грязи, кусты, ужас! Ну вот, значит видим финку, с других финок приезжают его друзья и начинается большая пирушка. Затяжная. Корабль бросил якорь на следующее утро в семь, а я проспал весь день. Короче, опоздал к прибытию, и она уже была в отеле. Я не мог поехать, чтобы она увидела меня в таком виде. Думал, подожду и увижусь с ней здесь.

– Ах, Веро! Ты не встретил ее, а потом просто развернулся и приехал обратно! Это ужасно!

– Ага, – сказал он почти удовлетворенно. – Ты понимаешь, о чем я, почему я себя так чувствую.

– Да, но ты не должен считать себя виноватым. Это не так, милый.

Она взяла еще одну грифу и молча покурила.

– Хорошо хоть, ты не особо ее жаловал, – сказал она, поразмыслив. – Представь, как бы ты тогдаубивался.

– Боже мой, мать есть мать! Разве не ясно, что удар все равно огромный, как бы я к ней ни относился?

Лючита холодно покачала головой.

– Нет, было бы хуже. Ты не понимаешь. Ты никогда не любил свою мать. Сам мне об этом говорил.

– Какое это имеет значение? – закричал он. – Тут все гораздо сложнее. Она у меня внутри! Если умирает мать, что-то происходит. Так устроена жизнь, и все тут.

Лючита подумала о своей матери в Париже.

– Разумеется. Но если ты еще и любишь ее, намного хуже, если она умирает.

– Ты не в своем уме, – категорически сказал Веро.

Стопка пластинок закончилась – слышалось лишь кваканье лягушек.

– Торни пошел спать сразу после ужина, – сказала она.

– Он продолжал ныть насчет собаки?

– Нет, – с гордостью ответила Лючита. – Просто поужинал, и все.

Веро встал и потянулся.

– Он вымотался. Путь-то неблизкий. Не сделаешь мне сэндвич?

– Побудь здесь, – сказала она, обрадовавшись, что может быть полезной. – Я все принесу.

– Принеси в постель. Я пойду внутрь.