Текст книги "Вверху над миром"

Автор книги: Пол Боулз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

26

Они стояли вдвоем в комнате, глядя на Тейлора, и Гроув медленно кивал, осматривая лежащее неподвижное тело.

– Разве нельзя вызвать врача? – наконец спросила она.

– Боюсь, он бы не очень обрадовался, если бы мы вызвали доктора Солеру, – он криво усмехнулся. – Это пустяки, пустяки, – добавил он чуть ли не раздраженно. – Если к полуночи не очнется, сделаю ему укол.

Он повел ее в sala, где протянул двойную водку с мартини.

– Сегодня вечером я – подлинный хозяин дома, – сказал он самодовольно. – Отпустил всю прислугу на фиесту. Всех до одного.

– То-то я заметила, что тихо. Вы хотите сказать, что сегодня нас в доме всего четверо?

– Трое, – сказал он, вставая, чтобы взять портсигар с каминной полки. – Лючита уехала после обеда. – Он искренне улыбнулся. – Вы оказались не правы. Видите, что произошло. Она взяла фургон.

Она почувствовала, как глаза расширились от ужаса. Дабы сгладить впечатление, которое это могло произвести, она медленно расплылась в радостном оскале.

– Лючите не хватило поездов! – сказала она, пытаясь усмехнуться и тряся головой. Вдруг она поняла, что он вновь принялся за нее – изучает каждый мускул ее лица, пока одно выражение сменяется другим. «Нельзя показывать ему, что я боюсь», – снова подумала она. Он как будто ждал, когда она себя выдаст.

– Кто же приготовит ужин? – спросила она.

– Я. Мы. Если вы не откажетесь мне помочь.

– Не откажусь, – сказала она, стараясь быть любезной.

– Я покажу вам кухню.

Она мысленно представила беленые стены, черные балки над головой и огромный очаг.

– Вы установили новое оборудование? – спросила она. – Или пользуетесь старой кухней, ничего не меняя?

– Она не старая. Просто закоптелая, – он странно рассматривал ее, почти так же, как художник смотрит на модель, с которой собирается сделать набросок. – Но выглядит старой, согласен. Она достроена на рубеже веков.

Почувствовав, как в комнату неожиданно ворвался ветер, окружив ее свежими лесными запахами, она оглянулась на дверь:

– Что там творится?

– В это время года ветер капризен, – ответил он. – То подует, то затихнет – то поднимется, то уляжется.

Ветер принес с собой в комнату дикую природу: теперь Дэй сосредоточилась на том, как он шелестит снаружи листвой.

– Вы никогда не рассказываете о себе, – сказала она, когда он передал ей второй двойной мартини.

– Я говорю о себе всегда.

– Я имею в виду вашу жизнь. Детство, например.

Он презрительно усмехнулся и, хотя она ждала, промолчал.

Она встала:

– Пойду наброшу что-нибудь на плечи. Ветер дует прямо на меня.

Он не предложил ее проводить. Торопливо шагая к спальне, она вдруг поразилась тому, что могла с ним болтать, пока Тейлор лежал без сознания. Кажется, это подтверждало подозрение, закравшееся к ней давно: люди не могут по-настоящему сблизиться друг с другом – они просто воображают, будто близки. («Это не рецидив, а просто постепенное затухание симптомов, – сказал Гроув. – Опасности никакой».)

Она отыскала палантин, за которым пришла, и набросила его на плечи.

– Не беспокойте его. Главное – оставить его в покое. Она приблизилась к кровати Тейлора и убрала с его головы мокрое полотенце. Насухо вытерла свежим пряди его влажных волос. Дыхание у него было ровное, медленное и глубокое, лицо не выглядело ни раскрасневшимся, ни бледным. Ей казалось жестоким оставить его здесь одного, а самой усесться в sala и вести пустопорожний разговор.

Свернув за угол галереи, она заглянула в длинный коридор, терявшийся в неясном хаосе растений и мебели. В дальнем его конце какой-то мужчина в белой рубашке постоял секунду, а затем шагнул во тьму внутреннего двора и больше не появлялся.

Гроув включил джаз и растянулся во весь рост на полу. Она вошла и, поскольку он не поднялся, постояла минуту, а затем села в кресло у двери, где звуки музыки не так оглушали. Когда последний удар тарелок возвестил о конце композиции, он встал и выключил магнитофон.

– Иногда я люблю слушать на полной громкости, чтоб даже в ушах болело, – сказал он ей.

– Вы сказали, что в доме никого нет, – начала она. – Но там кто-то есть. Я только что видела его.

– Где? – спросил он, уставившись на нее. В голове у нее промелькнула мысль, что, возможно, он испугался.

– В самом конце колоннады. Он ушел в кусты.

– Внизу у генератора дежурит ночной сторож. Наверное, поднялся за чем-нибудь.

– Это было так неожиданно, – сказала она, схватившись рукой за сердце. – Естественно, я вся на иголках.

– Да, – ясно было, что думает он совсем о другом. – Конечно. – Затем, резко повернувшись к ней: – Если волнуетесь о докторе, право же, не стоит.

Она взглянула на него, едва не расплакавшись.

– Разумеется, я волнуюсь! – воскликнула она.

– Но вы сглупите, – он поднял руку, – если отправитесь с ним завтра в путь, как бы он себя ни чувствовал.

– Я – за то, чтобы вызывать вашего врача сейчас же, – она была уверена, что справится с этим врачом: тот даст ей разрешение, и Тейлор сможет уехать. – Неужели он так плох?

– Ну, не очень хорош, поверьте.

– По крайней мере, он – врач, – укоризненно сказала она.

– Не хотите еще выпить? Давайте выйдем и займемся ужином. Пока будем готовить, сможем поговорить.

Пока он вел ее через темную столовую, она говорила себе, что как только они войдут в дверь кладовой, она должна вести себя так, будто видит все впервые. На полпути через кладовую она спросила:

– Это ведь старый флигель?

Он не слушал:

– В леднике есть немного манго и папай, их нужно порезать.

Когда вошли в кухню, она подняла глаза на балки свода.

Гроув набрал воды в одну большую и одну маленькую кастрюлю, поставил их на плиту и зажег газовые горелки.

– Вот мы и установили прямой контакт, – сказал он еле слышно. Пока нагревалась вода, она помогала ему нарезать фрукты на большом центральном столе. Затем прислонилась к раковине и стала наблюдать как он открывает консервные банки и пакеты, а затем молча помешивает на огне соус.

– Думаете, Лючита уехала навсегда? – спросила она. Он удивленно поднял глаза:

– Почему это я должен так думать? Она ведь не сбежала.

– Почему вы не женитесь на ней, Гроув? – тихо сказала она.

– Вы серьезно? – он перестал на миг помешивать, поняв, что она не шутит. – Вы же ее видели, – сказал он, высыпая пачку спагетти в котелок с кипящей водой.

– Да женитесь вы ради Бога! Что вас смущает? Повернувшись к небольшой посудине, он поднял руку и вылил немного соуса из ложки обратно в кастрюлю, внимательно наблюдая, как тот стекает.

– В этой стране, – медленно проговорил он, давать непрошеные советы можно с таким же успехом, как и произносить политические речи. В обоих случаях вас никто не станет слушать.

Она выбросила сигарету в раковину у себя за спиной.

– Что ж, могу вас заверить, вы никогда не обретете счастье, пока не начнете делать то, что считаете правильным. Такова жизнь, как ни крути.

– Такова жизнь! – недоверчиво воскликнул он. – И каковаже она? Да, какова ее суть? – он помешивал соус. – Суть в том, кто будет убирать дерьмо.

– Не понимаю, о чем вы, – сказала она враждебно.

– Надо выполнить работу. Если вы не хотите ее выполнять, вам нужно заставить кого-то другого. Вот какова она, жизнь. Или вам не нравится это слышать?

Она помедлила:

– Не понимаю. Вы кажетесь зрелым мужчиной. Я хочу сказать, вам пора уже все это перерасти. Будь вы лет на десять моложе, это не было бы так… странно, – она бы с удовольствием сказала «омерзительно», поскольку именно так себя и чувствовала, но не хотела сознательно идти на разрыв: она должна остаться с ним и доказать, хотя бы самой себе, что не боится его. Отвернувшись, чтобы он не увидел отвращения, которое, как она знала, читалось у нее на лице, Дэй наконец сказала: – Но разве это в итоге не надоедает? Вся эта вражда из года в год – сплошная ненависть? Как вам удается поддерживать интерес?

– Жизнь все скрашивает. Вам не стоит об этом волноваться.

Она пожала плечами:

– Да, это не мое дело.

– Лишь полнейший кретин станет рассказывать о своих неприятностях женщине, – внезапно сказал он с горечью.

– Неприятностях? – она разглядывала его, закуривая новую сигарету. – У вас неприятности?

Лицо его помрачнело: он внимательнее присмотрелся к соусу.

– Да, у меня неприятности, – вначале он произнес это слово наобум, но сейчас, похоже, обдумывал его значение.

Она взглянула на него и поверила ему.

– Извините, – сказала она. – Но, как бы там ни было, я чувствую, что вы справитесь. Нужно лишь принять решение.

Похоже, он напрягся:

– В каком смысле?

– Я хочу сказать: решительно их преодолеть.

Он повернулся к ней лицом, и она с ледяной оторопью обнаружила, что последние пару секунд глаза его были закрыты – и по-прежнему оставались закрытыми. Раскрыв их, он также открыл рот, а затем хохотнул, напомнив щенка, пытающегося залаять.

– Abajo [43]43
  Долой (исп.).


[Закрыть]Сан-Фелипе! – воскликнул он. – Я ведь не кухарка, в самом-то деле.

Теперь у нее возникло ощущение, будто он снова ушел в себя и запер дверь.

– Не надо было всех отпускать, – продолжал он. – Это похоже на дешевый способ укрепления добрососедства между хозяином и прислугой. Понимаете, приходится неустанно его поддерживать. Оно ведь размывается, как волнолом. Может, сядем прямо здесь? Или хотите расставить все на подносы и перенести в столовую?

Она смотрела на него, не отрываясь, и вдруг осознала, что между ними существует неясная связь.

В этот самый миг она впервые почувствовала ледяной толчок физического страха. Но по какой-то скрытой причине, которую она даже не надеялась когда-нибудь раскрыть, боялся ее именно он.

Они сели у очага за длинным столом с мраморной столешницей. Пар, поднимавшийся над соусом, благоухал чесноком и специями, но когда Гроув передал этот соус ей, аппетита тот не возбудил. Она заглянула в глаза Гроуву лишь на долю секунды, когда они открылись после мучительного сосредоточения на внутренней жизни, но оказалась поймана и затянута на одну с ним орбиту. Как только она подумала: «Я – это я», все кончилось, но в тот миг разница между ними свелась почти к нулю. Это было такой же реальностью, как вода, капавшая из крана (теперь уже в мелкую тарелку), электрические часы, жужжавшие на холодильнике, или закоптелый фасад дымохода над очагом.

После первой пары глотков есть стало легче. Он рассказывал ей невероятные истории о настоятеле монастыря, а она слушала и наблюдала за ним, думая, что, по крайней мере, проходит время. «Беда Гроува в том, – размышляла она, пытаясь хоть на минуту оценить его беспристрастно, – что с ним невозможно расслабиться: он ведет себя слишком отчаянно и категорично».

– В морозилке у меня всегда стоит миска с мороженым, – сказал он, когда они доели. – Чертовски надеюсь, что сегодня тоже. Фиеста кружит им головы. Может случиться все, что угодно.

Он встал и заглянул в морозильное отделение.

– На месте, – возвестил он. – Хотите немного?

Дэй разрешила ему наложить ей в чашку.

– Съедим перед камином, – сказал он.

Когда она откинулась на груду подушек в хорошо знакомой sala, ей стало получше, хоть она и мечтала вернуться к себе в комнату. Он включил магнитофон: теперь джаз играл едва слышно.

Говорили они урывками. В промежутках звучала музыка. Наконец, легкий джазовый фон сменился гулкой тишиной: бобины продолжали вращаться. Она слышала долгие трели ночных насекомых в верхних ветвях лимонного дерева на улице. Время от времени до нее долетали вялые дуновения ветра.

Гроув встал, остановил магнитофон и начал перематывать пленку вперед.

– У меня где-то есть замечательная запись, сделанная в джунглях. Просто ночные звуки, – он включил пленку, увеличил громкость, и комнату наполнила строгая металлическая симфония ночного леса.

– Прекрасно, – сказала она. Послушав немного для приличия, она встала.

– С ним все нормально, поверьте, – сказал он, поднимаясь. – Главное, чтобы он проснулся сам. Если ему захочется есть или вам что-нибудь понадобится, моя комната – последняя справа, в самом конце.

– Спасибо, – она так устала, что не смогла подыскать других слов.

27

В комнате все оставалось, как прежде: зажженная напольная лампа, занавески на двери в садик и ночная рубашка, переброшенная через спинку стула, обитого воловьей кожей. Однако доктора Слейда в кровати не было. Она увидела углубление на матрасе и плоское место на подушке, где лежала его голова. Именно этого она и боялась, но это не могло быть правдой.

– Тейлор, – тихо позвала она, стоя у двери ванной.

Ни звука. Она чуть-чуть приоткрыла дверь: внутри было темно. Распахнула ее и вгляделась в пустую ванную. Отдернула занавески и вышла в патио. Снаружи было довольно темно, но она различала белые стены вокруг и отчетливые черные силуэты растений на их фоне. Там никого не было.

Вернувшись в комнату и встав в ногах кровати, она медленно поворачивалась, глядя по очереди на каждую стену. Не имело никакого смысла идти к дверям и выкрикивать его имя по всей галерее; тем не менее, она шагнула на миг во внутренний двор и один раз окликнула:

– Тейлор!

Минуту спустя она быстро пошла под арками к дальнему открытому концу галереи. Из-под последней двери пробивалась узкая полоска света. Она торопливо постучала четыре раза.

Казалось, будто прошла целая вечность, прежде чем Гроув, одетый в белый купальный халат, шагнул наружу и закрыл за собой дверь.

Они стояли в темноте. Он ждал, поэтому заговорила она:

– Он встал и вышел из комнаты. Я не знаю, где его искать.

Гроув потуже завязал пояс купального халата:

– Он где-то поблизости. Не мог далеко уйти.

– Где-то поблизости, – повторила она с сомнением. – В темноте? – Она махнула рукой, показывая на огромное неосвещенное пространство двора. – С какой стати ему здесь бродить? Он что, бредит или лунатик?

Гроув похлопал ее по плечу:

– Может, вам лучше лечь? Он вернется. Наверное, просто захотел подышать воздухом.

Этого она уже не могла перенести.

– Да вы в своем уме? – закричала она. – Я обязана его найти.

– Можете искать где угодно. За каждой дверью справа обычно есть выключатель. Но не думаю, что вы его найдете. Вы же сами сказали: вряд ли он будет стоять где-нибудь в темном доме. – Он шагнул к двери. Повисла долгая пауза.

– Ясно, – сказала она. – А я думала, вы согласитесь мне помочь.

Он не отвечал – просто стоял, опустив руку на дверную ручку.

«Наконец-то он показал истинное свое лицо», – подумала она и прислушалась к ветру в лианах. Неподалеку прокричал петух.

– Если его нет в доме, значит, он вышел, – сказал Гроув. – Если он вышел, значит, вернется. Он же не ребенок.

– А то, что он болел, то, что лишь час назад он еще лежал без сознания, – все это не имеет для вас никакогозначения?

Он приоткрыл дверь и шагнул в нее:

– Нет, потому что это к делу не относится. Советую вам вернуться и лечь в постель.

– Это неслыханно! – сказала она, охрипнув от ярости, и даже засомневалась, услышал ли он это восклицание. В гневе она развернулась и очень быстро зашагала прочь. Когда она услышала, как закрылась его дверь, стук набоек о камни показался ей нелепым. В голове зароились картины: она колотит его, царапает ему лицо, пинает ногами – вызванная им черная ненависть распространялась на сам дом и окрестности. Неожиданно для себя она очутилась перед главной входной дверью и открыла ее. Постояла там, выглядывая на дорогу и деревья, омытые лунным светом. Внезапно она уверилась, что Тейлор – не в доме, а где-то здесь.

Сначала пошла к воротам, ведущим в сад. Они оказались незапертыми. Внутри во всех лачугах было темно, а соломенные крыши усеивали крошечные лоскутки лунного света, который просеивался сквозь высокие деревья. Она неуверенно шагнула во тьму, а затем остановилась и прислушалась. Вдалеке услышала звук, похожий на быструю, неравномерную барабанную дробь. «Генератор, – подумала она, – и возле него кто-то дежурит». Она вошла в темный туннель. Когда кончилась аллея из деревьев и лачуг, она вышла на открытое пространство и увидела лестницу, ведущую вниз. Звук здесь был очень громок: она заметила внизу, в кустах, маленькое здание, но свет там не горел. Луна ярко освещала ступени. Лишь обойдя хижину с другой стороны и прошагав под бананами, росшими перед ней, она услышала радио. Затем увидела человека, сидевшего на корточках прямо у открытой двери: на земле перед ним стоял транзистор. Человек что-то проворчал, вскочил и со щелчком включил в дверях свет: темнокожий молодой индеец в кепке с козырьком недоверчиво уставился на нее. Она улыбнулась, но не нашлась, как объяснить свое неожиданное вторжение. Парень даже не улыбнулся ей в ответ. Вместо этого позвал:

– Сеньор Торны!

Послышался стук тяжелых сапог, приближавшийся из-за растений. Высокий молодой человек в ковбойском наряде остановился и стал бесстрастно смотреть в ее сторону – казалось, целую вечность. «Как громила в вестерне», – подумала она. Индеец не шелохнулся. Вдруг ковбой заговорил тихим, тонким голосом, и от неожиданности она вздернула голову: его английский был безупречен.

– Ищем что-то конкретное или просто гуляем?

– Я услышала шум и спустилась, – сказала она, зная, что это звучит абсурдно, неубедительно. Он по-прежнему ждал, и ей в голову пришла мысль:

– Кажется, вначале вы были правы. Мне кое-что нужно.

Она тоже подождала.

– Да, – наконец сказал он.

– Я даже не смею на это надеяться, но на самом деле мне нужно съездить в Сан-Фелипе.

– Вы хотите сказать: сегодня вечером, сейчас?

– Именно это я и хочу сказать.

Он шагнул к ней:

– Я бы сделал это, детка, но грузовик принадлежит не мне.

Она помедлила:

– Я просто хотела съездить за врачом.

И он вновь просто взглянул на нее.

Она не знала, как он отреагирует, но решила все равно идти до конца:

– Я заплачу вам сто долларов.

– Ясно, – теперь он уставился в землю.

В конце концов, поднял на нее глаза:

– Вопрос не снимается, но я рискну. Когда вы хотите поехать?

– Прямо сейчас.

– Мне нужно взять ключи. Подождите там, – он развернулся. Стук его сапог о гравий постепенно затих. Она бесцельно бродила по открытому пространству перед бананами, а молодой индеец таращился на нее. Ее так и подмывало вернуться в спальню: Тейлор мог ждать ее там. Но она в это не верила и вернулась бы в дом только с доктором Солерой. Наконец она услышала приближавшиеся шаги ковбоя.

– Готово, – сказал он из-за стены банановых листьев. Они зашагали через двор и пустырь к гаражу, где в лунном свете стоял грузовик. Ковбой влез в кабину, перегнулся и открыл ей дверцу. Твердое сиденье помещалось очень высоко над полом, и двигатель не-вероятно громко затарахтел, как только он его завел. Затем они развернулись и тронулись по подъездной дорожке. Из предосторожности он открыл ворота, еще когда ходил за ключами. Машина проскользнула в них, и ранчо осталось позади.

Он повернулся к ней:

– Тепло оделась, детка? Там наверху холодновато.

Даже если бы улицы Сан-Фелипе утопали в снегу, она и не подумала бы вернуться за пальто. Она смотрела сквозь ветровое стекло на звездное небо.

– Почему вы называете меня деткой? – спросила она. Он вздрогнул:

– Почему называю деткой? Просто я так выражаюсь – и все. А вам что, не нравится?

– Мне все равно, – сказала она задумчиво.

Он ничего не ответил. Грузовик грохотал по шоссе, пересекая сухие речные русла, мчась сквозь пустыню и кустарниковые заросли. У перевала меж двух холмов ковбой остановился и выпрыгнул, хлопнув дверцей. Как только ей удалось открыть свою, она тоже слезла. Он стоял на холоде сзади грузовика, глядя вниз на долину, которую они только что оставили позади. Заметив ее, он повернулся и начал стучать ногой по шинам.

– У меня паранойя насчет проколов, – сказал он. Далеко в долине она увидела фары машины, двигавшейся в их сторону.

– Поехали? – он сел в кабину, захлопнул дверцы и тронулся. Когда приблизились к первым кантинам на городских окраинах, он мельком глянул на нее: – Вам врач нужен? Значит, Солера.

– Да, – в нетерпении сказала она.

– Но с этой фиестой я даже не знаю. Придется идти пешком, – он сбавил скорость. В окно, перекрывая грохот мотора, доносился непрерывный треск шутих, и она расслышала два-три оркестра, игравших одновременно.

Он остановился под какими-то тамариндами близ пустынной рыночной площади. У деревьев и перед темными ларьками лежали мужчины. Они оба вылезли из кабины, и он запер дверцы.

– Пошли, – сказал он.

– Вы знаете, где он живет?

– Конечно, знаю. Впрочем, сегодня это неважно. Пока переходили площадь, грохот маримб, корнетов, фейерверков и пронзительные крики приближались: толпа стояла впереди – в конце улицы. То и дело в воздухе почти горизонтально проносились сигнальные ракеты, взрываясь прямо у них над головами.

Дэй не привыкла к таким зрелищам: несколько тысяч мужчин и женщин в масках что-то кричали друг другу в лицо. Ясно, что фейерверки были опасны: несколько ракет угодили прямо в гущу народа. Дэй постаралась чуть-чуть замедлить шаг, но продолжала идти, пока они не очутились на запруженной людьми плазе, под огнями и вымпелами, со всех сторон окруженные толпой. Они начали с боем прокладывать себе дорогу, пересекая площадь.

– Неужели нам нужно было выбираться на самую середину? – прокричала она. Он, похоже, не слышал ее и лишь подталкивал вперед. Она чувствовала, как со всех сторон напирают извивающиеся тела, видела блестящие разукрашенные маски: черепа, обезьяны, демоны, – и вдруг ее осенило, какова в действительности цель фиесты. Она устраивалась вовсе не во славу Господа или святого, в честь которого была названа. Наоборот, это ночь коллективного страха, когда все сговаривались совместно бояться. Каждый человек выходил, чтобы напугать ближнего своего, и голоса становились резче из-за взаимных опасений. К тому же, никто не знал, куда изрыгнут свое пламя сигнальные ракеты и римские свечи.

Вначале давка одурманила ее, затем показалась тягостной и неприятной. Дэй была уверена, что лица под масками недружелюбны.

В центре плазы стоял киоск, обклеенный плакатами. «REVINDICACIÓN, REDENCIÓN, REVOLUCIÓN», [44]44
  Месть. Освобождение. Революция (исп.).


[Закрыть]провозглашали они. Ее оттеснили на пятачок у стены киоска, где можно было на время укрыться от надвигающейся толпы.

– Я вроде как надеюсь, что мы найдем его здесь, – сказал он ей. – Влиятельные граждане обычно сидят вместе с оркестром.

– Он и правда очень плохой врач?

– Не могу сказать.

Они постояли немного, просто наблюдая: всеобщий гвалт не способствовал разговору. Но, взглянув в очередной раз, она не увидела ковбоя, и сердце у нее замерло. Потом она стала в отчаянии рассматривать всех высоких мужчин, стоявших поблизости, размышляя: «Он не мог просто так уйти без своей сотни долларов». Убедившись, что рядом его нет, она повесила голову. Вдруг она поняла, что он выдал ее Гроуву, и неудержимо бросилась в толпу: «Я доберусь до доктора Солеры сама». Стиснув зубы, она изо всех сил продвигалась вперед.

В конце концов, ее вытолкнули из гущи толпы, и она, кружась и шатаясь, приземлилась на бетонную скамью. На спинке стояла группа молодых людей, смотревших поверх голов. Когда она ударилась им в ноги, парни уставились на нее в удивлении. Один спрыгнул вниз и встал рядом на землю. Дэй быстро начала на старательном испанском:

– Buenas noches, мне нужен отель.

Они пошли. Ее часто толкали мчавшиеся мимо люди, и парень взял ее под руку, чтоб она могла опереться. Сигнальная ракета врезалась в группу прямо перед ними, и оттуда увели рыдающую девушку, закрывавшую лицо руками.

Наконец, плаза осталась позади, и они зашагали по узким темным улочкам. Время от времени, когда ветер менялся и начинал дуть с болота, в воздухе разливался отвратительный запах – едкий жирный смрад, который медленно растекался по улицам, пока новый порыв ветра его не рассеивал. Индейцы молча сидели в пыли, жгли свечи и карбидные лампы, раскладывая на земле перед собой небольшие узоры из трав и копала; их пустые взгляды были прикованы к какой-то точке за городом.

Показалась еще одна плаза поменьше – безлюдная, если не считать пары пьяных метисов, лежавших на скамьях и под стволами деревьев. На дальней стороне, в конце ряда скромных домишек, замаячила дверь с маленькой дощечкой вверху: «PENSIÓN „FENIX“. CAMAS». [45]45
  Пансион «Феникс». Спальные места (исп.).


[Закрыть]

Пока парень стучал, она стояла молча, прислушиваясь к далекому шуму. Возможно, просто некому было открыть дверь. Но затем появилась старуха в плотно натянутом на лицо ребосо, недружелюбно на них зыркнув. Юноша минуту поговорил с ней, и она открыла дверь шире.

– A sus órdenes, [46]46
  К вашим услугам (исп.).


[Закрыть]– пробормотал он и, развернувшись, побежал вниз по улице. Дэй шагнула внутрь.

Небольшое патио загромождала мебель и растения. Оттуда старуха повела ее в комнату, где не было ничего, кроме медной кровати и круглого стола, на котором стояла чашка с пыльными восковыми цветами.

– Доктор Солера, – начала Дэй. – Где его дом? Я хочу с ним встретиться.

Старуха что-то проговорила. Дэй истолковала ее слова в том смысле, что до утра это невозможно. Тем не менее, она настаивала. Можно хотя бы показать дом. Но старуха решительно натянула ребосо на морщинистый лоб и что-то пробормотала, вздыхая про себя.

– No se puede, [47]47
  Нельзя (исп.).


[Закрыть]– сказала она и вышла в патио.

Дэй последовала за ней.

В центре стояла высокая клетка, покрытая мелкой проволочной сеткой, где в ветвях засохшего дерева бились и прыгали птицы. Старуха постояла у клетки, наблюдая, как птицы двигаются в темноте, и ее лицо приняло выражение, которое, возможно, означало удовлетворенность.

Дэй вертелась сзади, ожидая подходящего момента, когда можно будет вновь обратиться к старухе. На плетеном столике, покрытом кружевными салфетками, лежал потрепанный фотоальбом. Дэй поднесла его к лампочке и полистала страницы. Там были собраны старые открытки с видами местного вулкана. Она отложила альбом и взяла журнал с фотографиями больших групп монахинь, стоявших рядами, и портретом Папы на всю страницу. Услыхав четыре быстрых стука в дверь, Дэй уже не сомневалась, что это Гроув: все равно, как если бы раздался его голос. Она выронила журнал и застыла, обратив взор к звездам.