Текст книги "За вдохновением...: Роман. Мавраи и кит: Повести"

Автор книги: Пол Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

– Не сейчас. Нам нужно подумать. Что мы будем делать дальше?

– Ну, подождем, пока наш гость не вернется, – сказал Скип. – Ты знаешь что-то лучше? А вот и он.

Сигманианец карабкался флегматично по решетке, собирая произведения искусства. Ивон покачала головой.

– У меня уши болят, – пожаловалась она.

– У меня тоже, – сказал Вань. – Вам не кажется, что мы стали говорить громче обычного?

О причине этого догадался Скип.

– Жуйте и глотайте, – посоветовал он. – Сравняйте давление внутри и вне. Давление растет. Могу поспорить с вами, профессор Вань, на обед в лучшем ресторане в Пекине против банки тушенки, оно достигнет величины, равной приблизительно двум земным атмосферам, и остановится. Мы сможем его выдержать, а Сигманианцу, вероятно, просто оно таким и требуется. – Он обнял Ивон. Его смех был наполовину веселым, наполовину истерическим. – Он хочет, чтобы мы полетели с ним!

Глава тринадцатая

Наверняка никогда до этого не предпринимали дети Адама такого странного путешествия по эту сторону жизни.

В течение бесконечного времени, которое часы и календари в целом сосчитали как семь недель, огромный корабль вращался вокруг солнечной системы. Он не искал самого большого обзора. Это заняло бы гораздо больше времени, пересечь невообразимое пространство этого слегка затерянного водоворота у края галактического вихря. Но скорость, возрастающая с каждым мгновением, (она оказалась на порядок ниже, чем та, на которую был способен фантастический двигатель) унесла его за сотни миллионов километров от изначального положения за семьдесят часов. В следующий такой же период времени к этому расстоянию добавилось втрое большее, вот таким образом и проходил полет. Используя вторую половину перехода от мира к миру для торможения, межпланетные пассажиры все еще измеряли время в днях.

Полет от планеты до планеты не проходил впустую. Потому что, в частности, Скип каждую минуту бодрствования заполнял открытиями и достижениями. Простое физическое утомление валило его в сон, который был похож на обморок, но он просыпался со свежими силами, голодный не столько до пищи, сколько до работы, до нового восхищения.

О практических проблемах позаботились еще раньше.

– Я надеюсь, что Сигманианец осознает, что наши запасы пищи ограничены, – сказала Ивон.

– Давайте будем есть в его присутствии и покажем это жестами, – предложил Вань.

– Нет, дайте мне нарисовать рисунки, – счел нужным сказать Скип. – Мы уже обмениваемся друг с другом графическими средствами выражения. Основная проблема в том, что он привык к трехмерному представлению – что-то вроде вида, как через рентген, впридачу, как некоторые стили изображения земных аборигенских племен – но я, возможно, могу воспользоваться оптическим проектором, во всяком случае, я знаю, что он понимает перспективу на плоской поверхности, потому что когда я представил ему куб таким образом, он скопировал его в трехмерном изображении и наоборот.

Вань сдерживал возмущение. Ему совершенно не нравился этот разговор.

Сигманианец скоро понял, или скорее предусмотрел, эту проблему. Он привел их на место, где колебалась загадочная, похожая на выполненную из ртути форма, и стал показывать что-то жестами. Палочка чего-то коричневого выскользнула на поднос (?). Скип и Сигманианец обменялись рисунками.

– Пища человеческого типа, – доложил Скип.

– Разве можно быть в этом уверенным? – забеспокоилась Ивон. – Я уверена, что он хотел только хорошего. Но этот состав может на девяносто девять процентов насыщать нас, а на один процент представлять из себя смертельную отраву. Среди нас нет химика-аналитика, даже если бы нужное оборудование было на борту.

Скип пожал плечами.

– Догадываюсь, что нам нужен подопытный кролик.

Взгляд встретил взгляд, и резко все отвернулись друг от друга.

– Я не хочу, чтобы меня сочли жестоким, но мистер Вейберн не профессионал, мы могли бы им пожертвовать.

– Нет! – Ивон схватила Скипа за запястье. Тон ее был безумный. – Мы без него не сможем обойтись. Он – художник… Я или вы, Вань Ли!

– Ну и ну! – Скип покачал головой. – Только не ты, птичка. Как насчет того, чтобы бросить монетку, профессор?

– И я проиграю и умру, и останутся двое американцев? – спокойно сказал Вань. Его лицо было скорее застывшим, чем враждебным. И стоял он неподвижно. – Никогда.

Время шло – пока Ивон не схватила палочку, откусила кусочек и проглотила.

Скип прижал ее к себе.

– С тобой все в порядке? – Через ее плечо он бросил Ваню: – Сукин сын!

– Нет, прекратите, не нужно ссориться, – умоляла Ивон. – Мне не причинено никакого вреда. Эта штука вкусная. Похоже на, да, на стейк и антоновские яблоки?

Я собираюсь доесть до конца, а вы оба пожмите друг другу руки.

Под поверхностной вежливостью целые земные сутки не исчезала натянутость. Потом, когда она сообщила, что состояние ее здоровья было отличным, они все втроем начали обучаться у Сигманианца как пользоваться машиной.

Было ли слово «машина» правильным? Как почти все, с чем они встречались, прибор не имел механической системы управления, а возможно, и вообще никаких движущихся деталей. Вы машете руками в определенном месте, определенным образом, направляемые дисплеями, которые появляются у вас перед глазами. Читать с них было не трудно. Таким образом вы определяете вид, количество и температуру того, что будет произведено (предположительно из вторичного сырья, надлежащим образом собирается атом за атомом в гидромагнитных полях особого рода). Ничто, что выходило из прибора, не было ни безвкусным, ни опасным. Спустя некоторое время, когда взаимопонимание улучшилось, Сигманианец объяснил, что устройство было неспособно производить субстанции, опасные для людей. Попрактиковавшись, они научились имитировать возрастающее разнообразие известных продуктов. Ивон находила отдохновение в совершенствовании и производстве съестных припасов, которых на Земле никогда и не видели.

Сигманианец получал пищу из похожего устройства в том же самом помещении.

– Это в сущности доказывает то, о чем мы уже раньше догадывались, – объявил Вань. – Они уже совершали раньше сюда экспедиции, которые осуществили интенсивные биологические исследования. Корабль прибыл, готовый для размещения в нем людей.

С помощью трехступенчатой обработки с использованием серебра получали чистую воду.

– Вот только если бы я смог догадаться как сделать этиловый спирт без жировых дрожжей, – пробормотал Скип. Но на самом деле ему вовсе не нужен был допинг в этом похмелье открытий.

Физиологические отходы и органический мусор сваливались где попало на эластичной палубе. В течение секунд они опознавались и поглощались, и таким образом закрытая экология корабля восстанавливалась. (Или же жизнь корабля? Все больше и больше казалось, что корабль был не похож на робота, а больше – на симбиоз растение-животное, получающее энергию от своего личного термоядерного солнца, питание – из газов и камней космического пространства.) Окружающая среда требовала привыкания к ней. Воздух всегда был душный, горячий и влажный, если сравнивать с нормами Земли, хотя для млекопитающих довольно подходящий. Скип нашел ножницы, и укоротил свои брюки до шорт, и не носил ничего, кроме них. Его товарищи остались в своей обычной одежде.

Интенсивный желто-оранжевый свет вызывал головную боль, пока Сигманианец не показал, как произвести местную регулировку и получить такое освещение, какое им было нужно. Запахи были повсюду, сильные и странные. Земная растительность в сравнении с этой была блеклой. К некоторым запахам нужно было немного привыкнуть, но большинство были приятными с самого начала – ароматы зеленой растительности, специй, роз, океанских пляжей, штормов, запахи нагретых солнцем женских волос, бесчисленное разнообразие, целые миры, полные жизни и стихий. Точно так же оттенки звуков, превалирующие в интерьере, резонирующие, шипящие, такие, которые мог слышать человек, и такие, какие он слышать не мог, одиночные ноты или целые мелодии. (Мелодии? Отрывки, хотя такие же приятные, однако слишком сложные, чтобы их можно было определить как музыку. Но ведь и дикарь, который ничего не знал, кроме звуков голоса и барабана, мог найти «Смерть и Очищение» сплошной путаницей звуков.)

Однако монотонности не было. Эти многочисленные стимулы, без сомнения, были гораздо сильнее, чем могли почувствовать нервы человека:, защищенные кожей, и они постоянно менялись. За морскими ветрами следовало безветрие, за темнотой – яркий свет, температура, влажность и ионизация воздуха не были постоянными, свежие ароматы и звуки сменяли те, которые были минуту назад, иногда палуба под ногами шла мелкой рябью – вы никогда не чувствовали себя на борту корабля Сигманианца, как в тюрьме.

Одни его геометрические принципы гарантировали это. За барьерным куполом, который теперь стоял постоянно открытым, не было неподвижной структуры залов и отдельных кают. Коридоры вились лабиринтами. Земляне, которые свободно бродили по ним, скоро бы потерялись там, если бы пришелец не указал им, как растения, которые росли в некоторых коридорах, растущие загадочные настенные фрески из растений, которые украшали другие, дублировали систему указателей. («К нашей выгоде, – предположила Ивон. – Нашему другу не нужны указательные знаки.»)

Очевидно, проход мог бы быть перекрыт по команде, образуя пространство, объем и форма которого регулировались, что можно было получить почти в любом месте. Сигманианец наделил своих гостей отдельными номерами с запирающимися дверями. Из пола выдавались каучуковые помосты для постели. Скип развлекался в управляемой части своего номера, добавив неказистый стул, а там, где в ответ на жест лилась вода – умывальник и ванну.

Все это было осуществлено и освоено в первые несколько земных дней. Это было просто приготовлением к тому, что последовало дальше.

Там была еще наблюдательная башня, но это неверное слово. Люди стояли на прозрачном мосту в центре огромной полой сферы, которая воспроизводила вид снаружи. Воспроизведение не было абсолютно точным, опасная яркость солнца снижалась, а актиниевы лучи просто не пропускались, но все равно, изображение было гораздо более достоверным космосом, чем то, что видели люди через шлюзы корабля или шлемы. Сигманианец был еще где-то, осуществляя управление кораблем, которое он еще им не показал. Они тормозили в направлении Марса.

В тишине ночи они почти что забыли, как сильно воздух был наполнен парами. Мириады звезд блестели, похожие на льдинки, Млечный Путь лился по небесам, далекое маленькое солнце горело внутри жемчужной линзы зодиакального света. Впереди неясно вырисовывалась планета, выступающая между снежными шапками на севере и антарктическим сумраком, сотня различных темно-коричневых и ржаво-красных тонов, которые пятнали сине-серо-зеленые островки и рыже-коричневые пыльные бури, шрамы кратеров были видны невооруженным глазом, вид, чей аскетизм превзошел себя и стал безупречным. И все же свечение, которое исходило оттуда и попадало на людей, высвечивая их лица из темноты, было мягким, как из домашнего камина.

Вань нарушил долгое молчание. Он говорил тихо, без той натянутости, что была раньше.

– Мой младший сын мечтает стать космонавтом. Он сказал мне однажды, что если у нас будут корабли, такие как этот, он отречется от своей заветной мечты, потому что работа будет нелегкой. Я одобрял такое отношение. Теперь я сомневаюсь, уж не ошибался ли он.

– Думаю, что да, – ответила Ивон. – Разве Бетховен – прост, или Эль Греко, или Эсхил?

– Моей маленькой дочке понравился бы этот вид, – сказал Вань. Улыбка коснулась его лица. – Она бы спросила, почему ни одна ветка с цветами персика не видна на фоне этой смешной луны. – Резко, как будто в смущении, его тон стал хриплым, и он продолжал: – Почему нас привезли сюда? Люди уже были на Марсе, а Сигманианец прилетал к нам неоднократно. Какие у него мотивы?

– Их несколько, я полагаю, – отвечал Скип. – Во-первых, практические. Люди так долго показывали, что они смогут сделать что-то, что устранит трудности нахождения общего языка. Для этого гораздо более удобно, когда ощущаешь вес. Во-вторых, если мы будем подвергаться ускорению, почему бы не совершить кругосветное путешествие? Фактически, это дает бесконечные возможности сравнить свои впечатления, – и ну, как мы с капитаном делаем рисунки одного и того же пейзажа, осваивая технику, о которой даже и думать не могли – разве он не этого хочет от нас? Наша наука и инженерные приемы – смешны. Наша биология и так далее были описаны, возможно, тысячу лет назад. Но взаимопроникновение искусств…

– Как Китай воздействовал на европейское искусство в восемнадцатом веке, – кивнул Вань, – или как позднее – африканское.

– Или как буддийские мотивы из Индии повлияли на Китай раньше, – сказал Скип, – и они в свою очередь были вдохновлены греками. Или же как восемнадцатая династия в Египте, самый прекрасный период их искусства за все время, потому что на некоторое время они были под впечатлением Крита и Сирии. Ну, вы поняли в чем суть. В-третьих, причина этой поездки… – Он замолчал.

– Что же?

– Неважно.

Глаза Вань, в которых отражался свет Марса, устремились на него. Остальные почувствовали, как его охватило напряжение.

– Вы опять что-то предпринимаете за моей спиной?

– Утихни, – сказал со злостью Скип, – и вали отсюда, – Он с силой ударил кулаком о поручень. – Ты что, все время собираешься демонстрировать нам свое недовольство, час за часом? Хорошо, приятель, я скажу тебе, что я думаю о третьей причине, по которой он покинул земные окрестности. Чтобы избавиться от таких назойливых персон, как ты, чтобы они не смогли присоединиться к нашей компании.

– Скип, – Ивон схватила его за руку, – Пожалуйста.

– Мне лучше удалиться. Мои сожаления, доктор Кантер, – Вань поклонился и пошел с моста вниз. Скоро он затерялся среди звездных облаков.

На корабле были небольшие тендеры для посещения поверхностей планет. В одном из них все четверо спустились на Марс, пронесясь через тысячи километров, паря над поверхностью, чтобы произвести осмотр с близкого расстояния. Их судно представляло собой узкий, заостренный на концах цилиндроид, в котором не было ничего такого, что могло бы размещать в себе двигатель, приборы управления и другие инструменты, их корпусов совершенно не было видно.

– Я полагаю, он управляется радаром, – сказал Вань. Его голос стих. Одна и та же мысль не давала покоя трем человеческим умам: Какой бомбардировщик! Какой метательный снаряд!

Ивон сказала поспешно, чтобы восстановить хрупкое перемирие:

– Но опасные лучи должны быть блокированы. Сигма Дракона холоднее, чем Солнце, дает намного меньше ультрафиолета. Это должно означать, что жизнь там гораздо более уязвима для УФ и всего остального, чем мы.

– Что касается меня, я все бы отдал, чтобы узнать, как работает эта штука, – сказал Скип. Никаких реактивных двигателей, ни ракет, ни пропеллеров, ничего заметного, и ничего не было слышно, кроме звука, похожего на скрип привидений разреженного марсианского воздуха, когда внизу под ними разворачивалась пустыня. – Гидромагниты? Недостаточно для открытого космоса, возможно, но когда поблизости ощущается воздействие огромной массы…

Он отправился к Сигманианцу, одна пара «рук» которого, похожих на клешни ракообразных, изображала действия пилота. Задние глаза на ниточках повернулись в его сторону. Он открыл свой блокнот.

– Что ты задумал? – спросил Вань подозрительно.

– Ну и расспросить, исследовал ли наш приятель Землю. Лодка, как эта, могла путешествовать незамеченной, за исключением, возможно, редкого блеска, который наблюдатель мог бы принять за мираж или обман зрения, или же, он подумает, что ему это примерещилось спьяну. Во всяком случае, он мог бы, если бы избегал густонаселенных мест, или же наблюдал за ними с большой высоты. Ведь вы бы не хотели приземлиться на Таймс-сквер, не так ли?

Скип убедился, что его предположение было верным. Он подозревал, что Сигманианец избегал контактов в этих полетах, поскольку ему мешала гравитация, которую он не мог переносить долгое время. Кроме того, он подозревал, что виды с большого расстояния на архитектурные произведения были всем тем, что способствовало продолжению попыток войти в контакт с гением человека.

Вскоре после этого они произвели первую из нескольких своих посадок. Надев космические скафандры, они вышли наружу. Защитный костюм Сигманианца представлял собой прозрачный пластиковый мешок, который аккуратно закрывал его конечности и низ тела, свободный наверху, чтобы не стеснять движения его чувствительных щупалец. («Почему же давление не выпустит из него воздух как из воздушного шарика», – изумлялся Вань, и не находил ответа.) Места высадки были выбраны предусмотрительно, потому что не все они были такими однообразными, чтобы не произвести впечатления на землян, которое они привезли бы домой. Пейзаж из дюн в приглушенных красных и черных тонах, скала, которая, казалось, была сделана из драгоценных камней, утес, застывший на фоне темно-пурпурных небес. Вероятно, Сигманианец был разочарован, когда понял, как неудобно было Скипу в перчатках, и быстренько прервал прогулку, чтобы продолжить рисование и писать красками.

Марс стал сдвигаться вбок. Корабль уходил все дальше.

Почему-то земляне стали называть Сигманианца Агасейрусом. Им не удалось установить, были ли у его расы имена.

– Я бы сказала, что нет, в нашем смысле этого слова, – сказала Ивон. – Никакие звуки не соответствуют индивиду. Вместо этого есть целый комплекс ассоциаций, внешность, личность, запах, походка, всю индивидуальность запоминают и воспроизводят целой группой символических действий, когда требуется идентификация, – Задумчиво: – Если это вообще нужно. Индивидуальность Сигманианца может иметь фундаментальные отличия от рода человеческого. Ключ, который у нас есть, не настолько…

Тем не менее Бродяга Агасейрус быстро научился произносить специальные звуки, которые обозначали определенного его гостя. И он взял на себя инициативу в развитии определенных требований. В полете между Марсом и Юпитером он часто говорил: «Ивон Кантер и Вано Ли – уходите. Скип – останься» или: «Скип идет со мной. Ивон Кантер и Вань Ли, не беспокойте нас, если вы тоже идете».

Это были случаи, когда он хотел осуществить изучение земных материалов, или показать собственные работы – которые не так просто было описать человеческим языком – или сравнить методы изображения определенного предмета, такого, как цветок или частичка небесного свода. Вань быстро свел на нет его интерес к китайской каллиграфии, и вскоре после того он стал частенько игнорировать лингвистов.

Они извлекали пользу из этих эпизодов, планируя дальнейший словарь и грамматические структуры для следующего сеанса Агасейруса со звуковым синтезатором. Постепенно их взаимное недоверие исчезало.

– Я понимаю, что вас нельзя винить за те установки, которые возложило на вас ваше правительство, – сказал однажды Вань, когда они с Ивон были наедине. – Конечно же, вас следует пожалеть. На вашу жизнь дважды покушались…

– Дважды! – воскликнула она в изумлении. – Откуда вы знаете об этом?

Вань на мгновение не справился с досадой.

– Я высказался опрометчиво. Вы правы, об этом не сообщалось. – Он принял обиженный вид. – А почему?

– Чтобы избежать того, что и без того плохая ситуация стала еще хуже, – она отступила от него на шаг. – В таком случае, у вас есть шпионы среди нас.

– А у вас – среди нас, – бросил он ей в ответ. Смягчаясь – Да, меня проинформировали о вашем повторном несчастье. Я сожалею об этой неприятности, и надеюсь, что больше покушений не будет. Ради вас же самих, умоляю, отбросьте эту свою наивность.

– Что вы имеете в виду, профессор Вань?

– Вы слишком доверчивы. Вы и в самом деле верите, что об этом не сообщалось из-за альтруистических соображений. Неужели вам не приходило в голову, что широкая известность этих фактов сможет повлечь за собой и другие факты, которые американское правительство предпочло бы держать в секрете? – голос Вань был металлический. – Правда ли, что этот молодой человек, который сопровождает вас, и в самом деле такой простодушный невежда, каким притворяется? Какое давление он оказывает на Сигманианца в данный момент? Что он узнал, что он скрывает, о чем он нам с вами не говорит?

Ивон бросало то в жар, то в холод. Ноги у нее подкашивались.

– Прекратите это! – закричала она. Позднее собственное неистовство удивило ее, – Скип – самый честный, самый смелый… Хорошо, у него нет надлежащего китайского преклонения перед возрастом и чинами, но только его мы должны благодарить за то, что мы с вами здесь, и, когда меня похитили, он пошел в преступный мир и нашел человека, который знал, где я могу находиться, и уговорил его… – Рыдания охватили ее. – Если бы вы знали, как мне противно, когда люди обвиняют и подозревают друг друга! Что за раса меркантильных людишек, мы все, черт возьми?! – Она развернулась и убежала.

При следующей встрече они обменялись официальными извинениями. И снова ссоре был положен конец. Но каждый раз, – думала она – и одновременно мысль, что именно так и представлял себе Скип, – все тайное становится явным.

Юпитер, величественный мир, просторный янтарный щит, богато сдобренный облаками цвета охры и бронзы, с зеленым и синим по краям, сумеречный фиолетовый свет, горящие драгоценности Красного Пятна, где могли бы поместиться рядышком четыре таких планеты, как Земля, правящий роем лун, главные из которых, возможно, небольшие планеты, твое величие не менее внушающее трепет, чем величие Солнца.

Скип плыл в сфере для осмотра, связанной с мостом, и неотрывно смотрел на виды, вокруг которых пролегала его орбита. Их великолепие пронизывало его и Ивон на этом расстоянии, превышающем пятьдесят полных месяцев от Земли, вокруг блестели звезды и заливали золотым сиянием наблюдавших. Они были одни.

– Я не могу понять, почему Агасейрус не с нами, и не видит всего этого, – сказала она наконец.

Его мысли были далеко и медленно возвращались к действительности. Что наконец вернуло его к настоящему, так это свет, отражавшийся в слезах, которые скатывались с трепещущих ресниц и падали вниз в молчании. Он подумал о Данае, и пожелал, чтобы у него нашелся лучший ответ, чем:

– Представь, что он пошел спать, как Вань. Нет таких, кто бы не уставал. Вань – не молод, а у Агасейруса был тяжелый день. Ускорение в два с половиной «жэ», когда привык к ноль целым трем десятым – представь себе.

– А ты? – Ее пальцы оставались на его плече.

– М-м-м, я и сам не мало потрудился, и как избитый. Астрономы постоянно говорили мне, что в верхних слоях атмосферы Юпитера происходят бури, которые по мощности могут сравниться с ураганом на Земле, так они считают. Ан, нет, я могу туда отправиться в полет на судне. – Игривость Скипа исчезла. Его взгляд вернулся к Сверкающему Великолепию. – Это достойно уважения, восхищения, – прошептал он, – это выше нашего понимания. Паровые сугробы, выше чем горы, шире, чем глаз может охватить; грохочущий в них гром и сверкание молнии, а краски, а цвета…

– Ты так отчаянно хотел поехать, Скип. Пожалуйста, не подвергай себя опасностям снова.

– Я поеду, если поедет Агасейрус. – Он повернулся и взял ее за руку. – Слушай, Ивон, прогулка сегодня была его идеей. Я полагаю, он понимает, что может и чего не может тендер. И когда он показал мне как управлять лодкой, позволил мне поплавать в атмосфере Юпитера – Господи, это не то, что серфинг! – Он помолчал. – Не беспокойся. Это смешное судно отлично держит нас, и хотя я и был новичком, но не растерялся. Знаешь, я подозреваю, что у Агасейруса на уме. Он хуже приспосабливается к сильному ускорению, чем мы. Партнерство человека и сигманиан, разве это невозможно?

Она вздохнула. Он тряхнул головой.

– Ты выглядишь несчастной, – пробормотал он. – Проблемы?

– Нет, ничего, – она отвела глаза. – Устала. Эмоциональное напряжение… Нет, не обвиняй в этом Вань Ли. Просто я сама такая, – Она вытерла лицо. – И сказать по правде, этот тропический климат угнетает меня. Как ты думаешь, не могли бы мы устроить помещение с сухим и прохладным воздухом?

– Вероятно, если нам удастся об этом сообщить. Однако тебе будет удобно прямо сейчас, если ты стянешь с себя все, что на тебе напялено. – Скип указал жестом на ее одежду и свои шорты. – Пускай Вань остается отказывающим себе во всем коммунистом и поддерживает честь партии в своем коричневом костюме. Тебе же, как и мне, не нужно ничего, кроме карманов. Ну, при весе от нуля до одной трети ты можешь снять лифчик, и грудь у тебя не отвиснет. Хотя я и не могу представить, что ты это сделаешь.

Свет Юпитера был такой яркий, что он увидел, что она покраснела. Он взял ее подбородок в ладонь левой руки, положил правую на ее бедро и сказал:

– Ивон, твое Орто само отбросило табу обнаженного тела, кроме совершенно публичных мест, еще до того, как я родился. Мы оба видели квадратные километры различной человеческой кожи, а это вряд ли публичное место. Нет никого рядом, кто бы обращал на тебя свое пристальное внимание. Почему же ты так боишься сделать так, чтобы тебе было удобно?

Она тяжело вдохнула и выдохнула воздух, сжав зубы вместе, и затем:

– Хорошо, – она быстрым движением скинула комбинезон, наполовину с вызовом, и переступила через одежду, пока не пропала ее храбрость.

– Изумительно, – Скип рассмеялся, – Я не обещал, что не буду восхищаться. Ты – прекрасна.

– Я лучше пойду, – сказала она нетвердо. – Спокойной ночи. – Она ослабила зажим на ремне, прикрыла одеждой грудь и живот и пошла вдоль перил.

Скип остался, наблюдая как она передвигалась в золотом дожде.

Агасейрус показал, что следующим будет Сатурн. Это будет долгий переход, особенно из-за того, что седьмая планета никак не была связана с Юпитером.

Четверо на борту решили систематически проводить совместные обсуждения. Это не означало, что теперь Сигманианец проводил большую часть своего времени при наличии звукового синтезатора. На самом же деле разговорный язык оставался самой наименьшей частью его попыток. В два раза больше он общался со Скипом графическим и скульптурными видами искусства, и в три раза больше времени он проводил, не важно, чем он там занимался, когда людей не было поблизости. (Скорее всего он работал над своими собственными проектами, как думал Скип, или же просто задумчиво наблюдал за тем, как опадают листья, или за синевой звезды.)

Однако, Агасейрус выказывал больше терпения с лингвистами, чем до этого. Либо он решил, что под конец ему нужно все-таки общаться с землянами посредством речи, или же Скип навязал ему эту идею полу-интуитивными иероглифами, которые были понятны только ему и Сигманианцу, а может быть, что-то еще произошло в нечеловеческом сознании. Какой бы ни была причина, теперь синтезатором пользовались два или три часа в день.

Прогрессу способствовало то обстоятельство, что все лучше и лучше Агасейрус мог читать земные рисунки Скипа, а тот мог понимать горящие, висящие в воздухе схемы. И каждый из них усовершенствовал приемы письма другого.

Ивон вскоре забыла о скудности своего теперешнего одеяния. Вань – свое неодобрение тому. Они оба были слишком заняты, осуществляя вербальный обмен, анализируя результаты, делая планы на будущее.

– Мы вдвоем пытаемся решить задачу в нашу пользу, – сказал он уныло. – Нам повезло, что мы представляем собой команду с различными языками. Но мне бы хотелось, чтобы у нас были те, кто говорит на арунте, нагуа, на дравидианском и языке хоза…

– …на всех языках человеческой расы, – закончила она и отбросила влажный черный локон со лба. – Ну, возможно, когда мы вернемся… Я буду молить Бога, в которого я не верю, пусть он этим сблизит земные народы.

Он не ответил. Невысказанная мысль появилась у того и у другого: Это только еще больше отодвинет нас друг от друга.

Работа захватила их с головой, и каждый раз они открывали что-то новое. Они подошли к тому, что стало возможным задавать вопросы.

Возникали ответы, быстро или медленно, в зависимости от очевидности. Корабль, действительно, был с Сигмы созвездия Дракона, второй планеты созвездия. Планета в диаметре составляла, приблизительно одну четвертую диаметра Земли, и с более низкой средней плотностью. Это было неудивительно, и сравнивая размеры и атмосферу Венеры, вы начинаете удивляться, почему Земля не разваливается, имея меньше воздуха, чем надлежит планете такого же размера и температуры. (Спросите, спросите! Сигманианец посетил множество солнц, за последние «х»-тысяч лет.) Там были моря и массы суши, последние – скорее острова, чем настоящие континенты. Там не было естественных спутников. Период обращения был приблизительно равен 50 часам, осевое отклонение ограничено, год составлял опять же примерно одну четвертую от земного… нет, погодите, это не может быть, планета ведь дальше и, следовательно, холоднее… нет, звезда менее массивная… пусть это решают астрономы. Для них открывается новая наука о космосе.

Родственные планеты – еще нет. Сперва давайте спросим относительно чувств, которые породил этот единственный в своем роде мир. Какая польза от вселенной без жизни, которой можно удивляться?

Несколько строго биологических загадок были выяснены в срочном порядке. Оказалось правильным предположение, что тела сигманиан не имеют много внутренних особенностей, какие есть у людей. Органы, тождественные человеческим, были более примитивными, в сравнении с желудком, железой, мозгом. Была всегда тенденция к образованию клеток определенного рода – гораздо большим, более сложным и гибким, чем любые земные аналоги – чтобы осуществлять целый ряд функций. Таким же образом, все особи имеют один и тот же пол, хотя необходимы два партнера для зачатия: и оба они участвуют в рождении новой жизни. Вероятно, для жизни выбирался только один партнер, а жизнь продолжалась столетия.

Более подробные расспросы могли бы на настоящем этапе привести только к ответам, которые могли бы быть выведены путем умозаключений, что возможно было бы и ошибочным. Но медленно пришли к экспериментальным заключениям.

Сигманиане живут и думают гораздо медленнее, чем люди. То же самое характерно и для их восприятия: они купаются в океане чувств и отвечают на нюансы чуть ли не на молекулярном уровне. Ферромоны играют огромную роль в общении между особями, точно так же как и другие тонкие подтексты совершенно иного рода. В то время, как речь была хорошо развита, и письменность также на высоком уровне, однако, они были всего лишь частью языка – полезными для определенных целей, необходимыми, однако это было не все.