Текст книги "Кольцо Либмана"

Автор книги: Питер Ватердринкер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

31

Mein lieber Johannes,[72]72
  Мой милый Йоханнес (нем.).


[Закрыть] – читал я сквозь застилавший мне глаза влажный туман, – мой бесценный друг. Я не знаю, что творится с Россией, но все здесь всегда кончается трагедией, да-да, страдание считается нормой! Когда-то я, юная девочка из Якутска, впервые влюбилась – в человека старше себя. Он был действительно намного меня старше. На тридцать лет. Я этого тебе никогда не рассказывала. Он работал бухгалтером на мясной фабрике, но в глубине души он был поэт. Знал наизусть всего Данте. Внешне он был немного похож на тебя. Все так противно… Ручка не пишет, и этот тип снизу с багровым пятном на щеке стоит целый день возле штор, словно дежурный по залу в музее, и наблюдает. Мне нужно в туалет, но я терплю. Боюсь даже, что когда я встану…

«Я могу писать в письме все, что захочу?» – спросила я, когда он пару минут назад сюда ворвался. Что за страна! Дверь в квартиру ему открыла Лиза Уткова – она посмотрела на меня с порога с улыбкой, полной ненависти. «Пожалуйста, – ответил тот тип. – Мы живем в демократической стране. Единственно, вам следует поторопиться. Сегодня в час дня вам предстоит покинуть свой дом. Да, вам придется поискать себе кров где-нибудь еще.»

«Но где?» – спросила я. – «Где же?»

«Страна у нас большая», – он широким жестом обвел вокруг себя рукой, словно стоял на сцене. – «У нас ведь и вправду самая могущественная в мире страна, это ведь вам известно, гражданка? Удивительная, большая и могущественная. Но если вы хотите дописать письмо, то поторопитесь! Сейчас уже половина первого. У вас есть еще полчаса.» Он сказал, что я могу взять с собой только самое необходимое. Достал список и зачитал: столько-то еды, столько-то книг, столько-то личных принадлежностей. Личные принадлежности! И как слово-то такое вспомнили… Сейчас уже без двадцати час. Я на минутку зашла домой посмотреть, может быть, ты вернулся. Через двадцать минут я должна уйти. Куда – понятия не имею, Йоханнес, я все смотрю на дверь – вдруг ты сейчас войдешь. У тебя ведь хорошие отношения с… Что же это такое?

«Вы сможете возвратиться лишь после того, как дело Либмана будет полностью расследовано», – минуту назад произнес тип с багровым пятном. Он с нескольких шагов видит, что я пишу, этому их учат, точно так же они умеют читать по губам. Но я буду писать все, что захочу. Он закурил, не спросив моего разрешения, – от запаха дешевого табака меня затошнило. Потом спросил: «Дамочка, вы точно ничего не знаете про эти иконы? Давайте уж лучше признавайтесь».

О Йоханнес, какое же это противное состояние! В следующем году наступит новый век, но я чувствую себя, с этой моей подтекающей ручкой, русской истеричной дамочкой из романа-эпопеи столетней давности. Словно весь прошлый век прошел совершенно напрасно! Нет ничего нового под солнцем. И самое ужасное, что я больше не знаю, кому верить. Тип с багровым пятном утверждает, что ты обманщик, опасный тип, нарочно старающийся казаться наивнее, чем есть на самом деле. Отъявленный уголовник. Но я ему не верю, просто не могу ему поверить. Я знаю, что он порет чушь, нарочно бросает на тебя тень, только зачем?

За долгие годы в гостинице «Октябрьская» у меня перед глазами прошло множество иностранцев. Мужчины из заграницы – это в основном ухоженные господа (такие же, как ты, когда ты надел синий костюм, в первый раз собираясь в консульство). Но ты, я даже не знаю… С самой первой секунды, как только я тебя увидела, когда ты неуверенной походкой прошел по коридорам со своим чемоданом и попросил у меня ключ, ты показался мне душевным, интересным и симпатичным. Я почувствовала, что меня к тебе тянет… Влюблена… Да, это самое верное слово: влюблена. Считается, что женщины моего возраста, вдовы, которым под сорок, уже не могут влюбиться. Во всяком случае не у нас. Не в России. Отсюда охотнее всего вывозят шестнадцатилетних курочек. Ты мне показался симпатичным. И, кроме того, ты отличный любовник, говорила я тебе это когда-нибудь или нет? С самым плоским в мире животом! Я замечаю, как двусмысленно ухмыляется этот тип с багровым пятном, но мне это все равно – пусть себе ухмыляется. Что за банда мерзавцев! Если русская женщина однажды отдала себя мужчине, она отдала себя целиком, безраздельно, словно расширяющаяся галактика, до последней капли крови. Я надеюсь, что ты мне веришь, я бы хотела тебе помочь, но как это сделать…? Они вскоре прочтут это письмо у себя в кабинете, но мне это уже все равно: мне нечего скрывать. Я даже не знаю, попадется ли оно тебе на глаза. Я чувствую себя боттичеллиевской Венерой, что стоит, почти обнаженная, на дне раковины. Где находится эта картина, во Флоренции? О, Флоренция… Никогда, никогда в жизни я туда не попаду. Никогда. И Париж я тоже никогда не увижу. В прошлом году один человек трижды приглашал меня ехать в Париж, но каждый раз я говорила «нет». Но сейчас, если бы только с тобой… На самом деле, знаешь, я совсем не хотела учить немецкий. Всегда мечтала о французском или итальянском. Но в университете не было мест, а единственной возможностью («возможностью») поступить было переспать с многочисленными пахнущими чесноком и водкой господами из приемной комиссии… Я была красивой девушкой, и здесь так принято! Но я отказалась. Я взяла тебя в дом из симпатии, не из сострадания. Поверь мне: потому что я тебя люблю. Что теперь будет… Одному Богу известно.

«Через минуту здесь появится мой шеф», – только что, проходя мимо, бросил этот тип с багровым пятном, заглядывая мне через плечо и нахально выдыхая мне в лицо дым. – «О дальнейшем вас проинструктирует господин Смирнов».

«Но ведь я ни в чем не виновна?» – воскликнула я. – «Я ведь не сделала ничего дурного?»

«Правда, не сделали?» – он посмотрел на меня враждебно. – «Вы нелегально взяли к себе в дом иностранца. К тому же крайне подозрительного. Криминального торговца предметами искусства. До тех пор, пока ваша невиновность не доказана, вы виновны. С кем поведешься, от того и наберешься…»

Такой ответ нигде в мире больше не услышишь. Такое может происходить только здесь, в нашей несчастной России! Если мне скоро придется покинуть город (а я предчувствую, что так оно и будет), то я поеду в Якутск. Говорю это тебе на всякий случай заранее, хотя я далеко не уверена, прочтешь ли ты когда-либо эти строчки. Миллиарды строчек подобных этим попали в огонь или в архив. Я все знаю, я не сумасшедшая… Я уже десять лет не была в Сибири, но всегда откладывала на авиабилет. Пачка рублей становилась все толще, из-за инфляции. Я ужасно за тебя волнуюсь, Йоханнес, – со мной самой все уладится. А вот с тобой? Я даже не знаю, что и думать. Я ощущаю тиканье часов у себя на руке, слышу, как в моей голове с визгом носятся по кругу мысли, как комары над лагерным костром. Потрескивают поленья. Я теряюсь, не знаю, что и думать… Конечно, я невиновна. Контрабанда икон? Даже предположение об этом – нелепость! На двух языках я заявляю: мой друг и любовник Йоханнес Либман не совершал преступления, в котором его подозревают. Об этом говорю и свидетельствую я, Ирина Ивановна Миронова, рожденная 8 апреля 1959 года в Якутске, зарегистрированная под номером ХМС 33344421, в Сибири, в Якутии, ныне Республика Саха. Да, я знаю, что подобное свидетельство, не подтвержденное никем, не имеет юридической силы! (Дальше два абзаца шли по-русски.) Но чего я никак не понимаю, Йоханнес, так это почему с тобой так ужасно обращаются в консульстве. Почему? Вот что не дает мне покоя. Там ведь работают твои соотечественники? Представители цивилизованного народа? Часы тикают – время убегает: еще двенадцать минут и я должна идти… Узелок, который мне разрешили взять с собой, уже лежит на кровати. Куда я пойду? Этого я не знаю…!

А теперь, mein lieber Johannes, я хочу рассказать тебе следующее: я действительно приложила все силы для того, чтобы помочь тебе найти это кольцо, эту квартиру, где тебя так безбожно обворовали. Ты, мне кажется, меня не так понял: я никогда не сомневалась в том, что у тебя похитили это кольцо, но я не верила и до сих пор не верю, что ты теперь, из-за этой клятвы обречен следовать за своей покойной женой. Почему? Куда? Как? Бог забирает людей, когда приходит их час, против этого бессильны все мертвые и живые души. Если только… Мне вдруг пришло в голову… Ты ведь не хочешь сказать… что… О, какие же тараканы, какие черные мысли у меня в голове!

Я же сама видела, как ты реагировал на блюдечко. И сразу же пожалела, что это затеяла, потому что ты на все слишком остро реагируешь, ты психически не готов к такому. Поэтому я всегда отказывалась провести с тобой второй сеанс. Но на прошлой неделе, увидев, что ты вышел из дома, опустив плечи и уши на кроличьей шапке, я попробовала еще разок. В полном одиночестве. Вначале у меня ничего не получалось, опять какие-то шутники мешали связи. Недавно появился Интернет, вдруг подумала я, но Интернет для общения с умершими существует на земле уже долгие века. Что я и говорила: нет ничего нового под солнцем! Я снова попыталась вызвать твою Эву, подумала, что, возможно, она захочет поговорить со мной, когда я одна. И неожиданно вступила в контакт с твоей матерью.

– Здравствуйте, госпожа, – обратилась она ко мне по медиумной связи, – могу ли я кое-что передать своему сыну?

Блюдечко медленно и красиво задвигалось у меня под пальцами. Хороший человек с хорошим характером – это я чувствовала по деликатному характеру вибраций.

– Что, госпожа, скажите: что именно?

– Я еще жива, – проговорила твоя мать, – это значит, что мое тело еще дышит и потеет, но мой разум уже здесь. Вы понимаете, что я имею в виду.

– Что же? – спросила я.

– Этого я вам не могу сказать, – ответила она. – Но могли бы вы передать, что со мной все в порядке. Здесь так красиво! Ветер здесь белокурый, а деревья днем и ночью источают аромат, похожий на пение тысячи соловьев. Мой сын, мой милый сын…

– Да-да?

– Передайте, пожалуйста Янтье, что я его люблю. Всем сердцем… Такой славный мальчик…

Выходит, раньше твоя мама называла тебя Янтье, Йоханнес? Какое милое имя! Звучит чуточку по-польски. Эх, черт побери, эта проклятая ручка… Я еще хотела… Но что это..? Вошел инспектор с его кошмарной мафиозной рожей. Он вырвал у меня ручку, схватил исписанные листочки и спросил, что я делаю. «Вы ведь сами видите, что я пишу.» И еще сказала, что мне нечего скрывать. Нечего, и что…

«Отлично, – сказал он, – но почему вы пишете по-немецки?»

«Потому что мой друг не знает русского языка, – ответила я, расплакалась и сама спросила: „Сударь, как вы можете подозревать человека, не понимающего ни слова по-русски, в контрабандной торговле иконами? В контактах с московскими мафиози?“»

«Это наше дело, – лаконично ответил он, вернул мне ручку и, глядя на меня глазами протухшей устрицы, воскликнул: – У вас еще две минуты. Внизу уже ждет машина, которая отвезет вас в аэропорт. Там вам выдадут две тысячи рублей. После этого можете лететь в любую сторону, куда захотите. Я завидую вам… Широка страна моя родная…» И снова раздался тот же смешок, мелькнула гнусная ухмылка… Йоханнес, а сегодня днем, когда ты вернешься домой, они тебя не арестуют снова? О, где ты? Я бы хотела, чтобы ты был сейчас со мной. Я не понимаю, что творится. Они ведь дали тебе время до пятого декабря? Обо мне не беспокойся. Я о себе позабочусь.

«Когда дело будет расследовано до конца, вы сможете к себе вернуться», – это только что повторил и Смирнов. Расследовано? Когда все будет расследовано? Если ты во всем признаешься? Но если ты невиновен, то тебе не в чем признаваться… О, если бы чудо… Я могу лишь надеяться на чудо… это… Йоханнес…

Вниз тянулась линия в форме клюва попугая; они даже не дали Ире спокойно закончить письмо, подписать его. Я прижал к щекам холодные листочки. На ощупь они были как пергамент.

– Ну, и где же вы попрятались? – одновременно отчаянно и вызывающе закричал я, засовывая письмо в карман брюк и оглядываясь по сторонам. – Эй вы, шутники, куда вы подевались? Вы же хотели меня снова арестовать? Ну же, выходите…!

Но никто не появился. Стены, мебель, пустые чайные чашки возле кровати взирали на меня тупо, как глухонемые. Я сбежал вниз по лестнице и постучался в дверь, за которой прятался тип с багровым пятном. Ни звука, ни шороха в ответ я не услышал. Я снова поднялся наверх, сгреб в кучу все свои вещи, запихнул их в чемоданчик и вихрем вылетел на улицу.

– Kuda? – русский за рулем неизвестной «волги» нажал на тормоз.

– Отель «Астория», – ответил я, удобно устраиваясь на заднем сидении, а сам подумал: потрачу с пользой доллары Дефламинка. Мне необходимо помыться, побриться, погладить рубашку и костюм… Совсем недолго остается до моего разговора с принцем, моим будущим королем… А затем, милая Ира, затем все вообще…

32

Мой отец скончался в больнице через полчаса после того, как его нашли повесившимся на чердаке. «Подоспей мы на две минуты раньше, – рассуждал у меня над головой больничный халат – я все время наблюдал за стрелкой настенных часов, прыгавшей по кругу как длинноногое насекомое, – тогда бы мы его, вероятно, еще могли спасти…»

Моя мать молчала. Несмотря на ее расширившиеся зрачки, чуть ли не выскакивавшие из орбит, я знал, что она рада, с души у нее свалился груз.

– Что ты будешь кушать, золотце? – не дрогнув, спросила она меня, как только мы возвратились домой. Мне было страшно, я пытался не смотреть на притягивавшее меня как магнит кресло отца, стоявшее возле окна. – Оладушки? Или же блины с сиропом?

Как она могла быть такой оживленной? Это казалось мне предательством, несмотря на то, что я ее в то же время хорошо понимал, хотя и был маленьким. До этого я столько раз лежал без сна, глядя в потолок, в широкой постели рядом с мамой, в то время как снизу из кухни доносились крики и звяканье бутылок. И вот теперь папа умер. Он больше никогда не вернется. До тех пор пока, спустя много лет…

«Как, скажи, у тебя обстоят дела с дедушкой?» – спросил однажды циничный парнишка из моего класса. – «Откуда он родом? Не из Фрицландии ли?»

Я, смутившись, утвердительно кивнул, при том, что даже фотографии моего немецкого дедушки никогда не видел. К тому времени когда «бабуля», бывшая в услужении, приехала с папой в Голландию, дед уже давно был покойником. «Выходит, твой отец был чистокровным фрицем? – с триумфом отреагировал парень. – Господи Иисусе…» И, размахивая руками, он помчался от меня по школьной площадке, как глашатай, громко оповещая: «Отец Либмана чистокровный немец… Чистокровный…»

«Нет, я не хочу блинов! – заорал я на мать. – Папа умер. Я вообще не хочу ничего больше есть. Никогда! Никогда! Никогда!» И потом несколько часов кряду просидел на кухне, за тем же самым столиком, за которым мой папа ежедневно с трех часов дня начинал заливать себе в топку пиво из бутылок. Вот тогда-то мама впервые в страхе прошептала: «Боже мой, ты точь-в-точь как твой отец… Боже мой…»

«Хоп-хе-хе!»

Сегодня утром, дорогие мои слушатели, я начал опустошать содержимое маленького холодильника у себя в номере… Алкогольный клад, подсвеченный холодным голубоватым светом… Я начал с «Тиа Мария» – этого я никогда еще не пробовал, но если смешать это вино с виноградным соком, выйдет классная штука! Едва коктейль был выпит, я приступил к «Куантре»: ощущение такое, словно вступаешь в запретный сад, который весь сочится пчелиным медом… Прикладывался время от времени и попеременно к двум баночкам пива, ради освежения губ… И сразу же вслед за тем приступил к следующим баночкам, к каждой по очереди, и под конец… Под конец я едва успел доковылять в сторону ванны, где меня скрутило; да-да, в то время, пока, пьяный в стельку, я лежал на полу между ванной и унитазом, все вышеперечисленные дорогие напитки волнами выплескивались из меня наружу.

«Мой дорогой принц, мой будущий государь, понимаете ли… Все дело в том…» Нет, слишком витиевато! Выражайся проще, Янтье… В двух словах, все никак не приучишься (главное ты все равно не пропустишь)… Давай проще, напрямик… Сколько ему примерно лет…? Еще нет и тридцати… Так вот и давай, прямо в лоб… «Ваше королевское Высочество Виллем-Александр, меня зовут Йоханнес Либман, у меня одна проблема человеческого свойства… Уже три месяца прошло с тех пор, как… Да-да, три месяца, как же быстро летит время! – как я прибыл сюда в Санкт-Петербург в составе группы и вот…» Опять неправильно! Интонация должна быть более задушевной, все должно звучать задушевно и в то же время по-деловому… Только тогда получится то, что надо… Опустить все лишние детали… Не растекаться мыслью по древу… «В составе группы…» У принца наверняка голова другим занята!

Сегодня ночью за столом я исписал, наверное, не меньше сотни страниц… Набрасывал свою речь… Черновики немедленно рвал… В какой-то момент стало казаться, что комнату замело снегом… Когда стопка бумаги закончилась, я нажал на телефонном аппарате кнопку «администрация» и попросил еще бумаги – ее доставил служащий в ливрее, не прошло и минуты… И это в полчетвертого утра… Вот что бывает за деньги!.. Да, деньги творят чудеса. («А если их нет, то все летит в тартарары», – бывало, приговаривала моя немецкая бабушка.) Через часок я позвонил им снова…

Петиция; не лучше ли подать петицию…? Принц спокойно прочел бы ее и тогда… Нет… Для этого у меня нет времени… Я спешу… Ира, как хорошо было бы мне теперь воспользоваться твоей помощью… Да, женский совет…! Еще неделя, и вступит в силу Эвина клятва… «Тебе придется последовать за мной, Эдвард…» Последовать…? Оʼкей, но как…? А что, если я этого не сделаю? Да, а если я возьму и не послушаюсь…? И к тому же эта злосчастная история с иконами…! Не знаешь, что и думать, концов не найти… Эти типы, которые целую неделю меня преследовали, все разом – фьюить! – и испарились… verschwunden…[73]73
  Исчезли (нем.).


[Закрыть]

После того, как меня вырвало в ванной, я на полчасика лег в постель полежать и сразу же заснул… Проснулся лишь через два часа… Сон без сновидений и кошмаров для меня такая же редкость, как ливень для африканца… Для меня это просто чудо Господне… Я никогда не понимал, почему человек не может представить себе свою смерть… В те мгновения, когда мы спим и не видим снов, мы не существуем и, следовательно, мертвы… Einfach wie das scheissen![74]74
  Это просто, как покакать (нем.).


[Закрыть] Фактически всю свою жизнь мы тренируемся лишь для этого… Ради вечного сна… Потихонечку, шаг за шагом… Природа распорядилась мудро… Не рывками, а постепенно, эволюционным путем… Спасибо Чарльзу Дарвину…! Сколько раз я думал в те редкие мгновения, когда я был действительно счастлив: собственно, время от времени человеку просто необходимо побыть мертвым, чтобы снова научиться сполна ценить жизнь…

Через пару часов пухового забытья я вновь почувствовал прилив энергии, принял душ и пошел посмотреть, что еще осталось в холодильнике… Еще две длинные бутылки пива Хейнекен, их я второпях вначале не заметил… Возможно, из-за того, что бутылки были зеленые… Никогда таких не видел, они же всю жизнь коричневые…? Ну да ладно, пиво вкусное, прозрачное… Хоп-хе-хе…! Залив пойло в горячую топку, я принялся за «Фо Роузес»… Эту штуку я тоже никогда не пробовал… На вкус она была примерно такой, какой бывает запах в середине дня на обувной фабрике… Поэтому пришлось разбавить эту дрянь томатным соком… Жизненные неудачи пробуждают творческую жилку…

Сейчас примерно три часа… Во сколько там прибывает принц? Надо еще раз позвонить в консульство… Возможно, за это время они уже задержали и допросили бельгийца, и он во всем признался, а обо мне попросту забыли…

По крайней мере хотя бы одно дело сделано! Я только что отдернул бархатные шторы со странными золотыми кистями и распахнул окна… Да будет свет и воздух… Знаете что…? Сбегаю-ка я за бутылочкой в палатку за Казанским собором к моему постоянному продавцу… А то уже столько часов подряд бражничаю за счет государства… На деньги Дефламинка… Я к этому не привык, за чужой счет… Тэк-с, накинуть пальто, надеть солнечные очки… Какая мерзкая погода, все время моросит… Но большинство людей по-прежнему ходит в меховых шапках… При том, что скорее льет дождь, чем идет снег… Снег, что все еще лежит на улицах, выпал неделю назад… Он весь почернел… Словно по нему сверху прошлись черной масляной краской… Укрытый свежим, только что выпавшим снегом, этот город выглядит куда привлекательней… Да что я говорю?… Он превращается в сказку…! Жаль, что принц этого не увидит…

Как только я вошел в мраморный холл, я снова заметил ту женщину… Это была та самая белокурая дама, которая несколько недель назад играла на арфе в ресторане, когда мы заходили сюда с Ирой. Усевшись, как кошечка, на маленькую табуретку возле пальмы, на этот раз в черном шелковом платьице, она водила смычком по скрипке. Какой-то хмырь с лысой башкой аккомпанировал ей на рояле… Все люди в мире знают, что искусственный свет особенно хорош, когда на улице темно и неприветливо… Как сейчас… До чего красиво этот самый свет падал на ее стройные руки и щеки, на эту шейку, которую она так изящно выгнула, точь-в-точь как кошечка, как я уже говорил…

Я достал из кармана пальто бутылку водки, открутил пробку и быстро отпил из нее несколько глотков… Не бетховенскую ли «Крейцерову сонату» они играют..? Я стоял и наслаждался, но внезапно почувствовал на своем плече руку… Нет, вернее будет сказать, меня похлопали по плечу… Настоятельно, но вежливо… Это ко мне обратился гостиничный дворецкий в ливрее: «Мистер, сдайте, пожалуйста, в гардероб ваше пальто. И не могли бы вы не пить из бутылки в общественном месте? Вы разрушаете имидж отеля… Please…» Ну и выражение…! Я стоял там один-одинешенек, во всем холле кроме меня не было ни души… И тем не менее я разрушал имидж отеля… Прежде чем удалиться, я приветливо кивнул скрипачке… Она кивнула мне в ответ… Она, естественно, уже давно поняла, что я оценил ее божественную игру…

Я вошел в лифт, и сразу почувствовал запах духов. Я очутился нос к носу со стройной девчушкой с чувственным ртом, которая, не моргнув глазом, сделала мне предложение спариться с ней за плату.

– Грелочка? – сказал я по-немецки на языке любви, когда лифт поехал. – Вы хотите знать, не нужна ли мне грелочка?

Она со смехом повторила: «Гиёлощка» и поинтересовалась, не финн ли я. Я ответил, что нет. Лифт остановился, двери открылись, и я ринулся от нее прочь по коридору, застланному алым ковром… Я легко отделался… Похоже, в этой стране люди думают только об этом…!

Сколько же сейчас времени..? На это существует администрация, у них можно спросить все, что захочешь… Шампанское, подушки, побольше писчей бумаги и, как я догадываюсь, в том числе и этих дамочек… Что тут у нас еще остается…? Кампари? – его я тоже никогда не пробовал… Так остров называется в Италии? Нет, то был Капри… Это вино имеет горький запах, такое же оно и на вкус… Ну и дрянь… Не надо, выливаем в ванну… Да, мы ведь живем в обществе потребления…! Нет, лучше уж рюмку водки… Ах, Ира, как бы я хотел взять тебя с собой в страну цветущих лимонов, отправиться по следам хорошего приятеля моего отца Иоганна Вольфганга фон Гете… Эва никогда не стремилась в южные страны… Ей казалось, там слишком много антисанитарии, слишком опасно и кругом разврат… Она считала, стоит поесть в таком месте жареной рыбы, как подхватишь сифилис…! Да уж, поистине непростая была женщина… Мы можем, у нас, выходит, было… Черт побери… Который час…?

«Двадцать минут пятого, – сообщил голос в трубке. – Но мистер, вы ведь уже пять минут назад звонили…» Я совершенно забыл…! Время лечит все раны! («А Бог – человеческие грехи», – говаривала моя бабушка-католичка, которую в ее четырнадцать лет, совершенно в духе того времени, выставили с огромным животом на улицу…).

Я не должен слишком много пить… У меня вот-вот разговор с принцем… О Боже, чуть не забыл, консульство… Я должен им еще раз позвонить… Позаботиться, чтобы меня внесли в списки… Где будет проходить прием..? В Зимнем дворце…? Чертовски интересно… Из-за всех этих мытарств с кольцом я не видел еще внутри ни один музей…

– Алле, я с консульством говорю?

– Да, – ответил девичий голосок по-нидерландски.

– Можно мне на минутку консула?

– Его нет.

– Тогда лимбуржца… Ну… как там его…? Йенс…

– Менеер, в связи с приездом принца никого нет. Я здесь одна… Половина комитета по встрече уже в аэропорту, ожидает принца и сопровождающих его лиц. Вторая половина приглашенных тем временем отправилась во дворец.

– И сколько их там?

– О, не меньше сотни. Сама я смогу поехать лишь через полчаса. Помогать во время приема. Вы тоже идете?

– По этому поводу я вам и звоню, – снова объяснил я. – Я не получил приглашения. Возможно, это ошибка…

– Это закрытый прием, – моментально оборвала меня девушка. – Для избранных приглашенных. Жаль… Я в самом деле ничем не могу вам помочь. Всего доброго, менеер…

И с этими словами девочка повесила трубку.

Сотни приглашенных…! А я и не знал, что в Петербурге проживает так много моих соотечественников… Но где же они все…? Я никогда никого не видел кроме консула, лимбуржца и того международного зеленщика Ханса… А меня в списке нет, хорошенькое дельце…! Вот он лежит, тщательно отутюженный, мой синий костюм… Эй, не пей слишком много, Йоханнес… Будем потихонечку одеваться… Но глоток водки все же не повредит…? Это ведь можно, чтобы нервы не шалили… И не тарахти слишком быстро… Произноси слова четко и медленно… «Уважаемый принц, дражайший Виллем-Александр…» Нет, опять неправильно…! Нельзя слишком фамильярно… Но что говорить тогда? И как?… Боже, как же все сложно…!

У моего отца все бы отлично получилось… Да, старый Йоханнес Либман за словом в карман не лез… «Знаете какие вы люди? – сказал он в суде перед тем, как его препроводили в камеру хаарлемской тюрьмы под куполом. – Вы фальшивые, лицемерные…» Но, господа присяжные, это были его слова, а не мои… И кроме того: я Либман с одним «н», рожденный после войны… Я склеивал бумажные короны в честь королевы…! И в своем портмоне я всегда ношу… Ага, ну конечно – оранжевую ленточку…! Где она…? Вот… Сейчас я прикреплю ее себе на лацкан… Ах, Эва, взгляни-ка на меня из своей могилы в Блумендале, каков я в костюме и галстуке, с оранжевой ленточкой… Все будет в порядке… Но прежде один глоток… Как там сказал поэт…? Я точно не помню, как он выразился… Но поэт что-то такое сказал… «Мой принц…» Да, разумеется, вот так… Вот так я и должен начать… Просто… От сердца к сердцу…

«Мой принц, найдется ли у вас для меня минутка…? Меня зовут Йоханнес Либман… Я всегда с удовольствием мастерил маленькие оранжевые короны для вашей бабушки, перед ее днем рожденья, а теперь…»