Текст книги "Последнее дело Даймонда"

Автор книги: Питер Ловси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 22 страниц)

Глава вторая

Представляете, какое я испытала потрясение? Телефонистка коммутатора «Реалбрю» постаралась сообщить это как можно мягче. Мол, Мэтью упал в реку, а в больницу «Ройал юнайтед» его отвезли из предосторожности. Но что думает мать, если ей сообщают нечто подобное? Только худшее. Подозревает, что чего-то все недоговаривают, чтобы она не впала в панику.

Пока я, рискуя правами и жизнью, на полной скорости неслась в больницу, мне в голову лезло самое плохое. В реальности все бывает далеко не так, как вас пытаются убедить. Я поставила машину на стоянке перед приемным покоем, подбежала к входу, глубоко вдохнула, чтобы успокоиться, и назвала себя.

Я узнала регистратора, но она встретила меня фальшивой улыбкой, какой в больницах успокаивают родных, чтобы те не устраивали истерик. Сообщила, что Мэтью осматривает доктор Мертак. На вопрос, сильно ли пострадал мой сын, ничего не ответила, только предложила сесть. Потом, повернувшись вполоборота, снова взглянула и спросила, не виделись ли мы раньше.

У меня не хватило сил объяснять, что я работаю в пивоваренной компании и на прошлой неделе привезла мужчину, повредившего кисть на конвейере.

Я сидела в первом ряду и растирала себе руки. Гусиная кожа на них была не оттого, что в больнице был холод. Не забывайте, дело происходило в июле. Меня часто упрекают, будто я смотрю на жизнь слишком серьезно. Нет смысла спорить и убеждать людей, что я люблю повеселиться. Но, как уже говорила, не демонстрирую свои чувства никому, кроме близких друзей. Это вовсе не так уж плохо. Каждый, кто зарабатывает на жизнь, крутя баранку в такси, считает человечество волками и вампирами.

Появился мужчина в белом халате и, назвавшись доктором Мертаком, пригласил следовать за ним. Пока мы шли через двери в отделение, он сообщил, что молодой человек – врач имел в виду моего сына – после неудачного приключения легко отделался. Немного поцарапался и ушиб спину. Он сделал укол пенициллина для предотвращения инфекции.

Спросил, часто ли Мэтью играет у реки, и я честно ответила, что понятия не имела, что он там. Предположила, что сын прогуливал уроки.

– Он мне сказал, что учится в Хоровой аббатской школе.

– Да, но живет дома, а не в интернате.

– Не собираюсь вмешиваться в ваши дела, миссис Дидриксон, Мэтью славный парень. Только не нужно, чтобы такое приключение повторилось. На вашем месте я бы попросил мужа сделать ему строгое предупреждение. На сей раз я бы его не наказывал. Он достаточно физически пострадал. Но объяснил бы юному сорванцу, что к чему.

– Понятно. – Я не стала признаваться, что разведена. – Спасибо, доктор, что возились с ним.

Врач показал мне палату и оставил наедине с Мэтью – моим напуганным сыном, сидевшим на смотровой кушетке.

– Мама! – Его глаза заблестели от радости.

Несколько мгновений я молча обнимала его.

– Я… – начал он.

Я закрыла ему рот ладонью.

– Позднее поговорим. Не здесь.

– Эту одежду мне дали на время. Моя еще мокрая.

– Не важно, – произнесла я.

Вошла медицинская сестра и спросила, есть ли у нас на чем добраться домой. Я кивнула. Она сказала, что мальчику лучше ехать в халате и в сандалиях. Я пообещала, что верну одежду. Хотела отвлечь мозг практическими действиями. Наклонилась, чтобы надеть на ноги Мэтью сандалии. Но он меня опередил, первый их схватил – не желал, чтобы я его опекала. А когда распрямился, я вспомнила, что он в свои двенадцать лет на дюйм выше меня. Любопытно, как изменились наши отношения с тех пор, как сын подрос.

Когда мы вышли в приемную, регистратор дала мне бланк и объяснила, какие графы заполнить. Заметила, что это необходимо и займет минуту. Надо было указать мою фамилию и адрес, дату рождения Мэтью и фамилию нашего лечащего врача. Пока я вписывала данные в бланк, сын с кем-то разговорился. Я подняла голову и увидела полную блондинку с коротко подстриженными волосами и большими серьгами. Она была в расстегнутой синей льняной курточке поверх красной футболки и в белых джинсах. Сначала я решила, что женщина из больничного персонала – развозит чай. Затем Мэтью и она, держа стаканчики в руках, отошли, и я сообразила, что на ней не форма, а своеобразный ансамбль. Я приблизилась к ним.

– Хотите чаю? – Когда женщина улыбалась, у нее на щеках появлялись ямочки. – Присядем на минуту. Как, Мэтью, задний ряд подойдет?

Может, она из органов социальной защиты? Получив картонный стакан, я поблагодарила ее.

– К сожалению, я вас не знаю.

– Наверное, слышали мое имя, – ответила она. – Меня зовут Молли Эйбершо.

Я не сомневалась, что прежде не встречала ее. Но говорила она с апломбом.

– Понимаю, вы спешите домой, и не задержу дольше, чем потребуется, чтобы выпить чаю. Кстати, Мэтью, хочешь печенье? Мне-то самой нужно избегать лишних калорий.

Я стараюсь приводить ее речь слово в слово, поскольку это даст вам представление, что за человек Молли Эйбершо. Ведь она во многом повлияла на то, что случилось. Вы наверняка встречали подобных людей. Наглая, навязывается людям с такой бесцеремонностью, словно они ее закадычные друзья.

У Мэтью хватило ума отказаться от печенья.

– Волнующая история! – воскликнула Молли. – Я находилась в Батфорде, когда мне позвонили, и буквально ринулась по шоссе. Уговаривала себя: надо поостеречься, не то сама попаду в сводку новостей. Но так важно оказаться на месте события первой. Мой фотограф в пути. Мэтью, я хочу, чтобы тебя засняли.

– Так вы репортер? – удивилась я.

– «Ивнинг телеграф», с вашего позволения. Сообщать о спасении необыкновенно приятно. Обычно приходится иметь дело с катастрофами и трагедиями.

Я сказала, что нам бы не хотелось, чтобы о нас писали в газете.

– Миссис Дидриксон, не напишем мы, напишут другие газеты. Спасение вашего сына по местным меркам – большое событие. Обещаю, мы не исказим факты. Поэтому я говорю с вами, чтобы проверить их.

– Какой смысл? – Я оглянулась в поисках, куда бы деть стаканчик с чаем. – Меня там не было. Я знаю даже меньше вашего.

– А я почти ничего не помню, – поддержал сын.

Но Молли Эйбершо не отступала:

– Не хочу вам надоедать. Мне только нужно уточнить основные сведения. Я даже не знаю, как пишется ваша фамилия.

Я сказала.

– Очень необычно.

– Я не хотела бы продолжать.

Молли достала из сумочки блокнот:

– Только самое главное. Сколько лет Мэтью?

Сын покосился на меня, не зная, отвечать или нет. Я по глупости кивнула, решив, что мы можем в любой момент остановиться.

– Двенадцать.

– Ты играл с друзьями в Палтнийском каскаде?

– Да.

– Сколько было друзей?

– Двое.

– Кто они?

– Я не хочу, чтобы у них возникли неприятности.

– Зачем они столкнули тебя в воду?

– Меня никто не сталкивал, я сам упал. Шел по краю и оступился.

– И чуть не утонул?

– Про это мало что помню.

Я поднялась.

– Все. Больше мы вам ничем помочь не можем. Будьте добры, пропустите нас. Мне надо отвезти сына домой.

– Но мы еще не коснулись самого спасения.

– Вы же слышали, что сказал сын. Он ничего не помнит.

– Но того мужчину, который тебя спас, Мэтью, ты должен был запомнить. Ты увидел его, когда открыл глаза.

– Да.

– Ты узнал его имя?

– Нет. У него темные волосы и усы.

– Какие усы?

Мэтью приложил обе руки к лицу и провел пальцами к уголкам рта.

– Такие.

– Как у мексиканцев?

Сын кивнул:

– На нем была полосатая рубашка и галстук.

– Следовательно, одевается хорошо. Молодой?

– Не очень.

– Среднего возраста? За сорок?

– Нет, не такой старый.

– Он говорил тебе что-нибудь?

– В основном разговаривал с Пирсом.

– Твоим школьным товарищем?

Мэтью беспокойно задышал.

– Только не упоминайте его имени в газете. В это время мы должны были находиться в школе.

– То есть прогуливали.

– Это не предмет для обсуждения в газете! – возмутилась я. – Их поведением займется школьная администрация. Пошли, Мэт. – Я шагнула к двери.

– Жаль, что мой фотограф не успел, – посетовала Эйбершо. – Мне неловко просить вас подождать.

– Не собираемся.

Она вышла с нами из приемного покоя и предложила подвезти домой. Я ответила, что у меня машина, и посмотрела вдоль рядов сияющих на солнце автомобилей, пытаясь вспомнить, где оставила черный «Мерседес» компании. Когда подъезжала к больнице, совершенно потеряла голову.

– Вон, – Мэтью показал пальцем.

Молли Эйбершо все еще стояла рядом.

– Вы ездите на «Мерседесе»?

– Мама водитель, – объяснил сын.

– Да, можете записать в блокнот, – усмехнулась я. – Или хотите узнать, сколько миль я наездила за свою жизнь?

– Всем нам приходится зарабатывать на жизнь. – Ее слова прозвучали почти извинением.

Молли искала свои ключи, а я размышляла. Ее замечание пробило брешь в моей обороне. Своей настырностью Молли раздражала меня, но внутренний голос подсказывал, что она занимается нелегким трудом. Редактор посылает ее на задания. Похоже на то, как мой босс, мистер Бакл, отправляет меня на вокзалы в Бат или Бристоль встречать важных гостей. Некоторые из них, я бы сказала, ведут себя не очень приветливо.

– Извините, – обратилась я к ней, – у меня сегодня был трудный день.

– Можно Максиму, нашему фотографу, заехать к вам через часок сделать снимок? – попросила Молли.

Я села в машину, достала визитку и написала на обороте адрес.

– Спасибо, – улыбнулась она. – Ценю вашу любезность. Ваш муж будет дома?

– Я разведена.

– Мой папа играет в шахматы за Норвегию, – объяснил Мэтью.

Я закрыла дверцу и завела мотор. Когда мы выезжали из ворот больницы, я сказала сыну:

– Тебе не следовало говорить ей об отце.

– Но это правда, – возразил он.

Я промолчала.

Глава третья

На следующий день Мэтью не пошел в школу, но не потому, что плохо себя чувствовал. Я решила: пусть денек отдохнет перед тем, как его вызовет директор. Вы, конечно, знаете Хоровую школу аббатства. В ней есть начальные классы, где учится мой сын, и средняя школа для мальчиков от тринадцати лет и старше. В нее он на следующий год не попадет. Вступительные экзамены принимают, когда ученику исполняется тринадцать лет, а у Мэтью день рождения только в феврале. Птицы высокого полета продолжают обучение в лучших частных школах страны, но большинство поступает в обычную среднюю школу. В проспектах учебных заведений много рассуждений о традиционных ценностях. Родителям приходится подписывать документ, разрешающий администрации пороть их детей за плохое поведение. Считается, что таким образом в ребенке воспитывается уважение и преданность, и родители соглашаются. Прогул всегда грозит неизбежным наказанием.

Я училась в большой государственной школе, и мне методы обучения в частных школах чужды. Мучительно сомневалась, нужно ли отдавать в такую школу Мэтью. Но когда сыну исполнилось девять лет, решилась. Мой муж недавно бросил меня, и в этот кризисный период жизни я боялась растить мальчика одна. Все мои связи с мужчинами оборвались: с отцом, который под завязку накачивался пивом, и я научилась презирать его, с братьями, в ком видела лишь соперников, и с мужем, бросившим меня не ради женщины, а из-за шахмат. Какое же право я имела воспитывать из мальчика мужчину?

Уговорила себя: раз эта школа – заведение для мальчиков, Мэтью научится жить среди себе подобных, что поможет ему преодолеть трудности возмужания. Таково было оправдание, и вот, когда он поет в хоре и все такое прочее, я засомневалась, надо ли переводить его дальше. Все эти годы мне приходилось горбатиться, чтобы вносить за него плату, – сначала крутила баранку такси, теперь работаю водителем компании.

Было бы легче, если бы я верила в систему. Принимаю уроки изучения Библии и церковную музыку, латинский язык в качестве обязательного предмета, но зачем все остальное организовывать настолько старомодно? На уроках английского языка они часами разбирают предложения. Список для чтения заканчивается Диккенсом. Учитель математики запрещает вносить в аудиторию калькуляторы. Игры, похоже, сводятся к обучению правильно держать крикетную биту. Никакой радости. Не надо быть специалистом по педагогике, чтобы понять: в этой школе одна зубрежка. А телесные наказания – вообще нечто отвратительное.

Странно, но Мэтью никогда не просил перевести его в другую школу. Единственное, что ему категорически не нравилось, – петь на субботних венчаниях в аббатстве и тратить на это часть единственного в неделю свободного дня. А в остальном он почти ни на что не жаловался. Прогул занятий – в моей школе говорили грубее: «закос» – было чем-то новеньким, если только раньше ему не удавалось умело скрывать свои побеги из школы.

Я спросила сына об этом, и он отнесся к моему вопросу легко. Не отрываясь от телевизора, небрежно бросил:

– Мистер Фортескью ушел на сессию присяжных заседателей. Наш класс отправили в библиотеку, а мы втроем решили сбегать поплескаться. Вот и все.

– Вы выбрали опасное место для плаванья, Мэт!

– Мы не плавали. Так, бултыхались в воде.

– А почему именно ты шел по кромке каскада, а не кто-нибудь из твоих друзей?

– Они сказали, что я испугаюсь.

– О, Мэт!

Он поднял голову, взъерошил волосы и произнес тоном, предвещавшим нечто важное:

– Мам!

Недавно я из «мамули» превратилась в «маму» и посчитала это знаком того, что сын хочет казаться взрослее. В больнице он забыл об этом, а теперь снова из мальчишки превратился в молодого человека.

– Прости, что я доставил неприятности. Обещаю, больше не повторится.

Я не добивалась от него извинений:

– Ты не один такой. В свое время я сама время натворила немало глупостей. Многие в твоем возрасте совершают дурацкие поступки.

Сын удивленно посмотрел на меня:

– Он тоже так сказал!

– Кто?

– Мужчина, который меня вытащил. Почти слово в слово. Мол, иногда в жизни мы совершаем дурацкие поступки.

– Похоже, хороший человек, – заметила я. – Жаль, ты не узнал, кто он такой, чтобы мы могли поблагодарить его. Кроме всего прочего, он наверняка испортил одежду.

– Странно, что ты сказала то же, что и он.

– Еще бы!

– Надо его найти. Мне бы хотелось с ним увидеться.

– Не представляю, куда он мог подеваться в мокрых брюках. Скорее всего, отправился к стоянке такси у аббатства. Завтра расспрошу людей, с которыми раньше работала.

Я сделала громче звук телевизора. Нам обоим было непросто говорить о случившемся на реке.

Утром шоферская братия тепло встретила меня на стоянке такси у аббатства. Начались неизменные подковырки по поводу «Мерседеса», и как я, наверное, «вознеслась». Я спросила о вчерашнем случае. Никто не помнил пассажира в мокрой одежде, но таксисты уже держали в руках утренний выпуск «Телеграф». На первой странице красовалась большая фотография Мэтью. Заголовок гласил: «Скромный герой спасает мальчика в каскаде».

Я прочитала репортаж Молли Эйбершо и должна была признать, что все написано в основном правильно. Хотя не могла припомнить, чтобы говорила что-то добродетельно-ханжеское, как цитировала журналистка, но суть она передала верно: мы с сыном хотим разыскать пришедшего на помощь Мэтью человека и поблагодарить его. Я отдала газету и попросила таксистов сообщить мне, если они что-нибудь узнают.

Из-за моего похода на стоянку я почти на сорок минут опоздала на работу. А когда подъезжала к компании, от неожиданности ударила по тормозам, увидев на директорском месте другой черный «Мерседес». Таких машин в компании было две. Одну водила я, а другая находилась в личном пользовании мистера Бакла. Босс редко появлялся в Батфорде, а если появлялся, то не так рано. Я догадалась, что меня ждет еще до того, как предстала перед администратором Симоном. Тот сказал, что босс велел мне явиться к нему, как только объявлюсь в конторе.

Стэнли Бакл приобрел контрольный пакет акций компании «Реалбрю» в 1988 году, когда она после периода неэффективного управления пришла в упадок. Он вложил достаточно средств в новый завод, нанял персонал, и скатывание в пропасть, судя по всему, прекратилось.

Устроившись в компанию, я поняла, что Стэнли Бакл далек от образа доброго Санта-Клауса. Половину работников он сразу уволил. Еще несколько человек ушли сами из-за того, что он стал закручивать гайки.

Я постучала в дверь и вошла, готовая каяться, если потребуется, молить о прощении, посыпать голову пеплом. Не могла терять работу. Возвращение в такси было невозможно – машину я продала, а деньги потратила на десяток нужных вещей. Вздохнула с облегчением, когда мистер Бакл улыбнулся, посмотрев на меня поверх очков. Одетый, как всегда, в темный костюм в мелкую полоску, вероятно, итальянский и баснословно дорогой, с непременным бутоном красной розы в петлице, он придавал всему окружающему некий плутовской налет. Босс вышел из-за стола и направился ко мне с таким видом, словно собирался обнять меня.

В голове промелькнула мысль: если потребует за опоздание такую расплату, лучше согласиться. Он был лыс и начал раздаваться под своим классно сшитым костюмом – герой-любовник не моей мечты. Но чмокнуться и обняться – это совсем ничего не значит. Босс взял меня за плечи и притянул к себе, а затем пожал ладонь своей горячей рукой.

– Поздравляю, моя дорогая…

Мое недоумение было слишком очевидно.

– …со счастливым спасением вашего сына! Я прочитал о нем в газете. Чудо! Отметил необычное имя. Но на сто процентов убедился, что это вы, наткнувшись на название нашей компании.

Вот оно что: босс обрадовался бесплатной рекламе в местных газетах. Меня спасло могущество прессы.

– Как насчет чашечки кофе? – продолжил он. – Представляю, какое было испытание вашим нервам! Сын действительно не пострадал?

– С ним все в порядке, – ответила я. – Я опоздала потому…

– Опоздали! Мы вообще вас сегодня не рассчитывали увидеть! После такого кошмара! Не хотите взять отгул?

– Вы очень добры. Но то, о чем вы говорите, произошло позавчера.

– Какая разница? Если мы можем вам чем-нибудь помочь, только скажите.

В тот вечер я пришла домой после Мэтью. Он смотрел телевизор и ел тушеную фасоль с сэндвичем. Я не спросила, что было в школе – он и без того наверняка претерпел достаточно унижения.

– Звонила слоноподобная мисс Эйбершо, – сообщил сын.

Я вздохнула, отчасти негодуя на ее упорство, отчасти сетуя на мужскую черствость по отношению к ней.

– Мэт, она не виновата, что такая толстая. Что ей на сей раз понадобилось?

– Спрашивала, не запомнил ли я что-нибудь еще о том человеке. Сказала, позвонит позднее. А что касается толщины, конечно, виновата. Села бы на диету.

– Что конкретно ты ей ответил?

– А что я ей мог сказать? Нос у него английской булавкой не проколот. Обычный мужчина с усами.

Я терпеливо спросила сына, получил ли он домашнее задание.

– До фига. – Он выключил телевизор. – Как всегда, учить латинские слова. А старик Фортескью вообще придумал какую-то историческую чушь. Каждому дал по улице в Бате и велел написать ее историю.

– Тебе какая досталась?

– Он специально это сделал. Мол, раз меня оживляли поцелуем, буду писать про Гей-стрит. Ребята, конечно, поржали.

– Некоторые учителя ведут себя не лучше учеников. Как думаешь начать?

– Сегодня нарисую большой план. Он велел указать каждый дом. Завтра стану выяснять, когда они были построены и кто в них жил.

– Это интереснее, чем учить латинские слова, – заметила я, чтобы ободрить его.

Зазвонил телефон. Молли Эйбершо хотела узнать, видела ли я утренний номер газеты.

– Да, – ответила я.

– Понравилось?

– Что значит – понравилось? Мы не привыкли, чтобы о нас писали в газете. Но пожаловаться не на что. Вы придерживались фактов, ничего не прибавили. А мой босс порадовался, что вы упомянули название его компании.

У Молли Эйбершо выдержки было не меньше, чем у меня.

– Из чистого любопытства: вы больше ничего не выяснили о человеке, который спас Мэтью?

– Нет. Интересовалась, где могла, но безрезультатно. Вы написали в своей статье, что я хочу лично поблагодарить его. Это правда.

Журналистка оживилась:

– Поэтому я решила с вами поговорить, миссис Дидриксон. Статья может иметь продолжение. Объявим кампанию «Найти героя» и обратимся за помощью к читателям.

– Понимаю.

– Вы не слишком воодушевлены?

– Рассчитывала, что больше не появлюсь в газетах.

– Но вы сказали, что хотите его найти.

– Да.

– Данный способ не хуже любого другого. От вас требуется одно: я процитирую ваши слова, что вы стремитесь встретиться с ним.

– Это естественно. Человек рисковал жизнью, спасая моего сына. Я искренне желаю сказать ему слова благодарности, но…

– Прекрасно! Максим хочет сфотографировать вас вместе с сыном. Давайте устроим это завтра до того, как он пойдет в школу.

– Это будет рано. Мэт уходит в половине девятого.

– Не проблема. Максим приедет сразу после восьми. И вот еще что, миссис Дидриксон…

– Слушаю.

– Не возражаете, если Мэтью назовет фамилии двух своих приятелей? Они сумеют вспомнить детали, которые помогут найти его спасителя.

– Давайте не будем впутывать ребят!

– Я хотела бы с ними пообщаться. Получится достаточно полное описание этого мужчины, а наш художник нарисует его примерный портрет, который мы потом напечатаем.

– Так поступает полиция, когда пытается установить личность преступника, – напомнила я.

Возникла недолгая пауза, затем Молли Эйбершо продолжила:

– Это мне в голову не приходило и сомневаюсь, чтобы пришло читателям. В любом случае было бы полезно поговорить с ребятами. Можно по телефону. У вас есть наш номер? Он напечатан на последней странице газеты.

Ничего не обещая, я сказала, что поговорю с сыном.

– Разумно. И конечно, если сам Мэт что-нибудь вспомнит, я с радостью выслушаю его.

– Я ему передам.

Положив трубку, я подумала, как плохо становиться предметом всеобщего внимания. Теперь я хорошо понимала спасителя сына, который предпочел остаться неизвестным.