Текст книги "Джон Леннон в моей жизни"

Автор книги: Пит Шоттон

Соавторы: Николас Шаффнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Джон с гордостью показал мне непереплетенные страницы и я сразу узнал несколько гротескных рисунков и его нелепые четверостишия тех бесславных лет, которые мы провели в Куари Бэнк, где Джон часто разнообразил серые дни, украдкой подбрасывая на мою парту клочки бумаги – в те секунды, когда учитель отворачивался. Затем он поведал мне, что поначалу собирался открыть «В своей манере письма» посвящением: «Питу, который первым прочел все это». Но, зная, что Мими будет возмущена, если он посвятит книгу мне, а не ей, Джон решил отвести страницу для посвящений рисунку таинственного кудрявого паренька, на голове и руках которого сидели странного вида птицы. Как сообщил мне Джон, это была его карикатура на Вашего покорного слугу – и способ скрытого посвящения этой книги мне без оскорбления чувств его тетушки. И без слов понятно, что я был необычайно польщен…

В праздничный новогодний вечер к нам присоединились Джордж и Ринго. Они дали согласие отправиться на вечеринку, устроенную Джоном Блумом, печально известным магнатом стиральных машин, который упорно искал расположения БИТЛЗ. Всю свою жизнь Джон, словно сладкое, привлекал к себе «изобретателей чудес» всех мастей. «Блум говорит, что если мы дадим ему миллион фунтов, то через месяц он вернет нам два милилона!» – восторженно повторял он. «Ты будь поострожней, – сказал я. – Если кто-то действительно может такое сделать, он сделает это для себя, а не для тебя». Мои опасения, наверное, разделял и Брайан Эпстайн, ибо Блум, чьи беспрецедентные финансовые аферы привели в конце концов к огромному национальному скандалу, так и не смог запустить лапу в битловские деньги. Во всяком случае, большую часть предновогоднего вечера мы бродили по улицам, тщетно пытаясь отыскать дом Блума.

К нашим досадам добавились и приставания многочисленных прохожих, в том числе и элегантной женщины средних лет в меховом пальто. «Это он! – завизжала она. – Живой Битл! Я глазам своим не верю! Ах, подожди, я сейчас всем расскажу!»

«Вот, смотри, Пит, – шепотом пробормотал Джон и повернулся к этой даме с дружелюбной улыбкой. – Ты, старая ё…я корова, – произнес он приятным тоном. – Неужели тебе ни х…я не стыдно за такое поведение посреди улицы в твои-то годы, старая ты п…?»

Совершенно не замечая злобных оскорблений Джона, эта изысканная дама продолжала орать в своей истеричной манере: «Джон Леннон из БИТЛЗ! Надо скорее рассказать моему мужу!»

«Ну конечно, – с улыбкой кивнул Джон, – уё…й на х..й. Иди и расскажи всем, что ты видела великого Джона Леннона. Будь здорова, с Новым годом!»

«Ты видел, Пит? Люди настолько ослеплены имиджем Битла, что даже не слушают меня. Такие люди не услышат ни единого моего слова, что бы я ни говорил.»

Время понемногу приближалось к полуночи. Отчаявшись попасть к знаменитому м-ру Блуму до наступления 1964 года, мы помчались на другую заманчивую вечеринку.

Там было полным-полно пьянствующих знаменитостей шоу-бизнеса, но тем не менее, когда наступила торжественная минута и веселье и оживление достигли своего пика, меня вдруг захлестнула волна мрачной депрессии. Я взглянул на Джона Леннона, в тот момент очень образно изъяснявшегося, и затем внимательно посмотрел на себя самого. Наши достоинства необычайно контрастировали, а мой образ жизни в сравнении с его казался почти невыносимо скучным.

Это не значит, что я завидовал успеху Джона или хотел бы продержаться в «Кварримен» достаточно долго, чтобы стать Битлом-блондином. (В действительности я, наверное, был единственным в то время молодым человеком в Англии, который НЕ мечтал стать поп-звездой. Благодаря опыту, полученному в «Кварримен», я уже в раннем возрасте понял, что быть исполнителем – не говоря уже музыкантом – просто не по мне.) Истинным сожалением было то, что мы с Джоном были единомышленниками большую часть своей жизни и посвятили себя совместному поиску приключений и возбуждения – и вот теперь Джону предстояло испытывать самые немыслимые приключения и возбуждения, а мне – менее чем через 24 часа – вернуться к скуке и рутине ливерпульского небытия.

Я незаметно перешел на кухню поплакаться наедине со своим бокалом, но Джон и Джордж выследили меня и приложили все усилия, чтобы ободрить меня. Напомнив о моем решении открыть тотализатор, Джон заверил меня, что в мире нет ничего такого, что я не смог бы получить, если только пожелаю. «Так что, все будет отлично, Пит, – сказал Джон, – а сейчас пошли все в зал». Ободренный теплыми словами Джона и Джорджа, я почувствовал, что моя депрессия рассеивается, как маленькая темная тучка.

Веселье достигло своей вершины, когда Джордж и Ринго начали шумно изображать гоночные машины. Толпа тут же расчистила пол, и два Битла принялись носиться по комнате на своих задницах, изображая звуковые эффекты гонки, над, под и вокруг элегантной мебели, а Джон и его приятели по вечеринке громко «болели» за них. В такой вот игривой и веселой манере БИТЛЗ встретили и начали год, в котором им предстояло покорить Европу, Америку и весь мир.

Глава девятая: Это слишком много (It's All Too Much)

Америка – а значит, и весь мир – пала перед БИТЛЗ в первые недели февраля 1964 года.

Двумя месяцами раньше никто в Штатах и слыхом не слыхивал о БИТЛЗ. В самом деле, за два месяца до этого само утверждение о том, что какая-то британская поп-звезда может добиться успеха в США показалось бы абсурдным всем, кроме Брайана Эпстайна или Джона Леннона. В Америке, как заметил Пол МакКартни, за несколько часов до того, как БИТЛЗ впервые приземлились там, «всегда всего хватало. С какой стати БИТЛЗ должны делать там деньги? Что мы сможем им предложить из того, чего у них еще нет?» Рок-н-ролл ведь, так или иначе, был исконно американским, как и Статуя Свободы, кока-кола и Микки-маус.

И тем не менее, 7 февраля в нью-йоркском аэропорту Кеннеди БИТЛЗ приветствовала самая огромная и шумная толпа, с которой им доводилось когда-либо встречаться. Через два дня после этого 73 миллиона американцев смотрели на телеэкране дебют группы в шоу Эда Салливана. «I Want To Hold Your Hand» уже стояла на первом месте национального парада популярности, «She Loves You» – на втором, а в течение несколькоих недель БИТЛЗ заняли еще 3 следующих места – подвиг, который ни до, ни после них не повторял никто.

Оставшиеся месяцы 1964 года БИТЛЗ предстояло оставаться на первых страницах Америки и утвердить за собой подлинную монополию на «Первую сороковку» страны. Их успех в Штатах «за одну ночь», закрепленный двухнедельным блиц-кригом в Нью-Йорк, Вашингтон и Майами, во всех смыслах казался не иначе, как чудом. Но как бы то ни было, американцы, сами того не зная, уже давно ждали кого-то или чего-то подобного БИТЛЗ.

К 1963 году от рок-н-ролла, так возбуждавшего Джона в 50-х, в Штатах осталось лишь слабое эхо. Те идолы подростков, которые не превратились во «взрослых» эстрадных певцов, казалось, все канули в тюрьмы и безвестность, либо погибли в автомобильных и авиационных катастрофах. И несмотря на несколько ярких «звезд» на горизонте – продукцию «звуковой стены» Фила Спектора, детройтские соул-группы фирмы «Тамла-Мотаун» и калифорнийских «Бич Бойз», кстати, очень любимых Джоном и остальными Битлами – в начале 60-х в американской поп-музыке полностью доминировали сделанные на заказ «свиданья с грезами», напрочь лишенные оригинальности, жизненности или таланта.

Неосознанная тоска американцев по новому звуку, новому исполнителю и новым трюкам выходила далеко за сценические рамки поп-музыки и шла по следам убийства президента Кеннеди, совершенного 22 ноября 1963 года. В качестве антипода газетным заголовкам тех мрачных недель американская пресса активно искала новую историю: историю, которая была бы легкой, оригинальной и – главное – веселой. Именно с этой точки зрения и восприняла Америка удивительную британскую эпидемию, известную как Битломания, и четырех парней из Ливерпуля, игравших, по выражению «Ассошиэйтед Пресс», «новую причудливую музыку, делающую рок-н-ролл как бы ручным» и новые прически, которые были столь забавными и невероятно «длинными», что многие американские комментаторы с полной серьезностью заговорили о битловских «париках».

И хотя немногие статьи предполагали, что и Америка не сможет устоять перед Битломанией, в целом же они возбудили у американской дочерней фирмы от «И-Эм-Ай» – «Кэпитол Рекордз» – запоздалый интерес к БИТЛЗ и их новому синглу «I Want To Hold Your Hand». А потом быстро последовало приглашение на «Шоу Эда Салливана» и в ньюйоркский «Карнеги-Холл» – и тогда-то «Кэпитол» решила выделить беспрецендентную сумму – 50.000 долларов – на «сокрушительную рекламную кампанию». На стенах, фонарных столбах и телефонных будках всех пятидесяти штатов в течение одной ночи материализовались 5 миллионов плакатов с надписью «БИТЛЗ ПРИЛЕТАЮТ!!»

Американцы, как и англичане, быстро поняли, что за БИТЛЗ стоит нечто большее, чем прическа, реклама, удачный момент и пара привлекательных хитов. В отличие от всех прежних идолов тинейджеров, Джон, Пол, Джордж и Ринго были забавными, остроумными и земными. В течение первых секунд после своего прибытия в Нью-Йорк, на первой пресс-конференции они «полностью разоружили» большую часть американских журналистов.

«Это правда, что вы умеете петь?» – крикнул кто-то.

«Деньги – на бочку», – парировал Джон.

«Ваше послание американским подросткам?»

«Наше послание… покупайте побольше пластинок БИТЛЗ!»

«Когда вы собираетесь подстричься?»

«А я вчера подстригся», – сказал Джордж. Ринго добавил: «Видели бы вы его днем раньше!»

«Современные «Братья Маркс» – прозвали их журналисты. И все же, несмотря на все «прилизывания» их имиджа Брайаном Эпстайном, БИТЛЗ высказывали свои суждения гораздо более свободно, чем любые другие поп-звезды; они даже баловались спиртным и сигаретами на глазах у общественности. Одним из ключей к их успеху стало уже то, что они оказались «настоящими людьми» посреди поля, долгое время занятого безмозглыми пустозвонами.

Вторым послужило то, что БИТЛЗ были НАСТОЯЩЕЙ ГРУППОЙ, в отличие, скажем, от «Сверчков» Бадди Холли или «Комет» Билла Хейли, которые периодически сменялись вокруг единственной «звезды» – исполнителя. БИТЛЗ смогли предложить почти для всех хотя бы что-то, дав своим фанам возможность выбирать одну из четырех определенных личностей, сила каждой из которых дополняла остальных и вместе с тем маскировала или сглаживала любые возможные личные недостатки. «Химия» группы была оптимальной, а сочетание их четырех талантов – непобедимым.

Пол был артистом группы, самым обаятельным и самым симпатичным. Джорджа, худого и задумчивого, сочли за наиболее серьезного и опытного музыканта БИТЛЗ. Ринго гордился наиболее распространенными чертами характера и внешности, и его грустные глаза и скромные манеры пробудили защитный, материнский инстинкт в женской части его поклонников. А Джон был «женатым Битлом» и «литературным Битлом», наиболее выразительно говорившим и самым находчивым из четверых, которого нельзя было застать врасплох или вынудить потерять хладнокровие, тем, кого журналисты и маленькие девочки слегка побаивались и, вне всякого сомнения – движущей силой группы. Возможно, поэтому и не кажется случайным, что имена БИТЛЗ слетали с уст людей именно в этом порядке: Джон, Пол, Джордж и Ринго.

Помимо своих композиторских талантов, о которых говорилось в предыдущей главе, БИТЛЗ были необычны, по крайней мере, в еще одном отношении: они всегда давали покупателям хороший товар за их деньги. В отличие от всех прочих поп-звезд, освободивших вторые стороны синглов и большинство записей альбомов под очевидную чепуху или «наполнитель», БИТЛЗ хотели, чтобы ВСЁ, что они выпускают, было столь же хорошо, как и хиты с синглов, и, добиваясь этого, пришли к созданию альбома, как жизнеспособной формы поп-музыки. Более того, БИТЛЗ никогда не довольствовались простым повторением проверенной формулы, каждый раз, входя в студию, они хотели попробовать что-то новое.

По этой же причине группе хотелось, чтобы неизбежный битл-фильм стал чем-то большим, чем просто повтор избитого мюзикла а-ля Фрэнки Авален, Клифф Ричард или даже Элвис Пресли. Они наняли первоклассного режиссера (Ричарда Лестера) и сценариста (ливерпульца Элуна Оуэна) – и прекрасно справились с тем, что оказалось сатирическим «днем из жизни» Потрясной Четверки.

Премьера «A Hard Day's Night» («Вечер трудного дня») 6 июля в Лондоне, в присутствии принцессы Маргарет и визжащих фанов, до отказа заполнивших Пикадилли-сёкус, через четыре дня повторилась в торжественной обстановке в Ливерпуле; перед этим, специально в честь БИТЛЗ, был устроен обед не кем иным, как самим нашим лорд-мэром.

В тот день весь бизнес Мерсисайда приостановился, так как магазины и оффисы были закрыты ввиду триумфального возвращения «наших БИТЛЗ» домой. К тому времени, когда их самолет коснулся земли в аэропорту «Спик», каждый метр 7-мильного шоссе к Ливерпульской ратуше был плотно забит встречающими. Когда я занял свое место в толпе возле кафе «Старуха», где я все еще работал, для меня стало настоящим открытием то, что все они так страстно любят БИТЛЗ. Можно было подумать, что они ждут церемонии коронации Королевы, а не возвращения какой-то рок-н-ролльной группы: налицо были люди всех поколений, а некоторые пожилые горожане даже сжимали в руках небольшие флажки «Юнион Джек»!

Окруженный эскортом полицейских мотоциклов, лимузин БИТЛЗ вызвал безумные размахивания флагами, крики, визги и приветствия, причем от консервативно одетых бизнесменов и старушек – не меньше, чем от «скримэйджеров» (screamagers – образовано от teenagers – «подростки», заменой «teen» на «scream» – «визг» – прим. пер.).

БИТЛЗ смотрели на все это с выражением полного безразличия, едва шевеля кончиками пальцев, словно они устали от этого безумия.

Однако, когда их лимузин медленно проезжал мимо «Старухи», Ринго вдруг заметил мое лицо в толпе. «Пит! Пит!» – закричал он – и тут все четверо мгновенно оживились, принялись подпрыгивать на своих сиденьях и энергично махать мне через заднее стекло, постепенно скрываясь вдали.

Вскоре Джон, посреди церемониальных обязанностей, улучил минуту и позвонил в «Старуху» и мы договорились встретиться в тот же день вечером у Мими.

И снова мы просидели всю ночь, и Джон возбужденно рассказывал о последних новостях с битловского фронта – и снова он в конце концов сменил тему разговора и поинтересовался моей «блестящей карьерой». «Ну, – решился он, – а где же твой тотализатор?»

Тут я начал перечислять подробный список всех препятствий и запретов, портивших мои деловые планы. Усиленный поиск подходящего места, в то время когда большая часть удобных заведений была прибрана к рукам в самом начале недавней легализации азартных игр, привел меня наконец к зданию магазина, стоявшего через дорогу от футбольного поля в Энфилде. Учитывая, что каждую субботу в его окрестностях собиралось около 50.000 болельщиков ливерпульской всемирно известной футбольной команды, оно показалось счастливой находкой. Тем не менее, я должен был ждать еще около месяца до дня, назначенного судом, когда местным жителям предоставлялась возможность высказать все возражения, которые они могли иметь против моих намерений.

На мою беду, энфилдский священник решил возразить против создания столь сомнительного заведения по соседству с его церковью. «Тогда давайте заключим сделку, – сказал я. – Я не буду вмешиваться в ваш бизнес, если вы не будете вмешиваться в мой. Каждое воскресенье мое заведение будет закрыто, если вы обещаете не проводить службы в остальные дни недели.»

Хотя мои замечания вызвали несколько смешков на зрительской галерке, судья отнюдь не был восхищен ими и резко отверг мои возражения. В итоге, я вернулся на исходную позицию за одним небольшим исключением: я успел истратить большую часть из двух тысяч Джона. Это последнее, весьма постыдное признание Джон воспринял с веселым хохотом. «Ё… в рот, – покатился он со смеху, – будь у меня два куска в кармане, я бы сделал то же самое!» Мы еще немного посмеялись над этим и тут он снова стал серьезным. «Теперь слушай, Пит, – сказал он. – Все эти дни я буду очень занят. Со всего света на нас сыплются кучи денег. Ну почему бы тебе не найти что-нибудь хорошее?»

«Что ж, – кивнул я, – мне по-прежнему нравится идея тотализатора.»

«Да плюнь ты на него! Не страдай х…ей! Найди себе что-нибудь ДЕЙСТВИТЕЛЬНО хорошее.»

«А что ты подразумеваешь под действительно хорошим?»

«Слушай, мне плевать, что это будет и сколько на это понадобится. Это не важно. Найди себе хороший бизнес, для которого понадобится куча денег – и когда найдешь то, что тебе ДЕЙСТВИТЕЛЬНО понравится, прибери его к рукам.»

На этот раз я понял его лучше, и не стал возражать, или, наверное, правильнее было бы сказать, что ошеломляющий карт-бланш Джона буквально лишил меня дара речи. Это было столь же невероятно, как и возможность открыть тотализатор полгода назад. Благодаря феноменальной щедрости Джона я почувствовал, что меня неожиданно забросило на такую высоту, которую большинство обычных смертных может надеяться достичь только после упорной многолетней борьбы.

Когда я наконец смог говорить, наше рандеву пошло почти точно по рельсам последнего «заседания у Мими». Мы опять досидели до рассвета, и снова Джон вдруг вспомнил, что на утро у него намечено дело (на этот раз – радио-концерт в Манчестере). Только на сей раз Джон – к великому ужасу педантичного Эпстайна – все-таки опоздал на выступление.

«За это Брайан как следует надавал мне по шее», – усмехнулся Джон, вспомнив об этом при нашей следующей встрече.

Пока я продолжал поиски подходящего и привлекательного бизнеса, БИТЛЗ собрались в свое первое турне по Штатам. Там, по мнению Джона, все аспекты безумия вокруг БИТЛЗ были увеличены и умножены просто до сумасшедшего масштаба. Во время одного из полетов над бескрайними просторами Америки, например, один говорливый техасский магнат предложил ему 3 млн. долларов за исключительное право создать по всем Штатам вагончики с «битл-булочками». И хотя Джон не считал, что «битл-булочка» звучит очень аппетитно, он кивнул в знак согласия, и этот жирный толстосум предложил пробную партию. «За такие деньги мне уже все равно, КТО использует наше название», – признался позднее Джон. Однако, Брайан Эпстайн наложил на битл-булочки свое вето из-за их плохого вкуса и качества.

Не только деньги текли к БИТЛЗ в Америке с фантастическим изобилием, столь же обильным был и секс Битлов. Джон как-то похвастался особенно ярким воспоминанием о вечеринке, на которую он и его коллеги были приглашены в качестве почетных гостей и где их одежда была буквально сорвана с них. «Весь дом был полон старлеток и модисток – самых фантастично выглядящих девиц, каких мне доводилось видеть. Я просто не мог спокойно смотреть на них! Я схватил одну и вые…л ее под лестницей, потом другую – в спальне, потом третью – в ванной, потом еще одну – на полу в кухне. Это была какая-то фантастика! Ничего подобного я прежде не видел – и это продолжалось всю ночь. Всего я «натянул» семерых.»

Если у меня и были какие-то сомнения по поводу желания всех тех девиц переспать с Битлами, то они были быстро забыты, когда я принялся читать письма фанов, адресованные Джону. Обычно каждый день он получал, по крайней мере, один большой мешок писем со всех концов света. Для того, чтобы прочесть их все, не говоря уж о том, чтобы ответить, понадобился бы целый штат сотрудников, но нашей любимой забавой в дни посещений его дома было устраивание «веселых нырков» в ежедневный мешок с почтой Джона. Поразительное большинство писем, извлекаемых нами наугад, содержало недвусмысленные предложения от юных поклонниц. Помимо своих телефонных номеров, многие из них прилагали снимки в изрядно обнаженном виде. И некоторые из них, по нашему обоюдному мнению, выглядели исключительно аппетитно.

«Так какого же х…я ты здесь сидишь, – удивился я, – когда все эти пташки там ждут – не дождутся, чтобы раздвинуть для тебя свои ножки в любую минуту? Как ты можешь спокойно сидеть дома и глотать свой чай?»

«А-а… Их всегда полно, – возразил он. – Они есть всегда, везде и повсюду, где мне только захочется этим заняться. Я просто надеюсь, что мой х… выдержит все это – и всё!»

«Так слушай, Джон, – сказал я. – если ЭТИ тебе не нужны, может, я мог бы подкатить к ним и сказать: «Извини, милашка, Джон приехать не смог, но, может, и я на что сгожусь?»

«Пошел ты на х…, – рассмеялся он, – я тебя на свою беговую дорожку не пущу!»

Джон и на самом деле никогда не откликался на такие письма, сколько бы соблазнительным ни было предложение. Попав под давление битломании, он быстро спрятался под своего рода защитный панцирь: он не проявлял никакой инициативы с незнакомцами – настолько, что даже не хотел взяться за телефонную трубку. В те дни все само шло к нему, а иначе ему было плевать. Кроме того, похоже, он оставлял дань увлечениям молодости для турне и более-менее входил в роль семейного человека во время передышек между ними. Но это не означает, что в 1964 или 1965 годах возможность видеть семью представлялась ему часто, ибо БИТЛЗ почти непрерывно были «в бегах».

Как бы то ни было, Джон на том этапе своей карьеры смотрел на фанов просто как на толпу визжащих идиотов и отнюдь не тех, с кем он хотел бы провести день, конечно, кроме случаев, когда они, девушки, сами бросались в объятья.

Впечатление было такое, что Джон воспринимает свой феноменальный успех, как нечто естественное, словно все происходившее с ним уже давно было запланировано. Во всяком случае, он сказал мне, что «все эти деньги и слава ничего не меняют, если каждое утро я по-прежнему должен вытаскивать себя из постели, умываться, бриться, натягивать свой ё…й костюм и заниматься х…ей, как и все остальные. Сколько бы у тебя не было денег, от этого не избавиться».

Конечно, новый статус нисколько не изменил его отношения ко мне, как, впрочем, и моего отношения к нему. Но был и такой период, когда Джон, как и Пол, и Джордж, все же дал самоуверенности перерасти в непоколебимое высокомерие в отношениях с окружающими. Во время стремительных турне, всяческим высокопоставленным доброжелателям вход в комнаты БИТЛЗ был категорически запрещен. Отказ группы от встречи с Ноэлем Коуардом через несколько лет вспоминался Джоном с особым сожалением, ибо тогда он уже испытывал здоровое уважение к достоинствам других артистов и писателей.

В дни турне по Америке в 1965 году такого рода «поза» чуть не стоила БИТЛЗ возможности встретиться с их любимым героем. Мучительные переговоры между Брайаном Эпстайном и менеджером Элвиса Пресли – полковником Томом Паркером – едва не сорвались, когда БИТЛЗ потребовали, чтобы Элвис приехал К НИМ в отель. Естественно, Элвис был еще более убежден, что эти четыре претендента на его трон должны приехать к нему сами, что они в конце концов и сделали.

Будучи фанатичным поклонником Элвиса, я испытал немалую зависть, прочитав в газетах о визите БИТЛЗ в особняк Пресли в Лос-Анджелесе. Встретившись с Джоном в очередной раз, я, затаив дыхание, потребовал подробного рассказа.

«Знаешь, Пит, – рассмеялся он, – ты не много потерял. Не произошло ничего интересного, по крайней мере, со стороны Элвиса.»

Когда БИТЛЗ предстали перед «Королем Рок-н-Ролла», он сидел на диване, непрерывно бренча на гитаре под свои собственные гремевшие через колонки хиты. Удостоив своих прославленных гостей едва заметным кивком, Элвис перевел свое внимание на беззвучно мерцавший цветной телевизор с неестественной контрастностью.

Вечер был спасен от катастрофы Томом Паркером, решившим развлечь БИТЛЗ воспоминаниями о своей карнавальной жизни до открытия Великого Элвиса. Он расказал о своем знаменитом номере со львом, когда он стоял один на один с внешне очень свирепым зверем, у которого (о чем зрители не знали) все зубы и когти были удалены. Этот полукоматозный лев оживал, издавая жуткий рев, каждый раз, когда Паркер тыкал его палкой, в которой, как оказалось, было запрятано мощное электрозарядное устройство.

Джон слушал его, ошеломленный, а полковник тут же поведал о своих потрясающих «танцующих цыплятах», знаменитое выступление которых проходило под запись «Turkey In Yhe Straw» («Индюк в соломе») и несчастные крохотные существа изображали «танец»; здесь весь «секрет» был в электрической плитке, вмонтированной в дно клетки.

Джону Паркер очень понравился. «Это отличный и настоящий пробивной шоумен, – сказал он мне, которому все это было не известно: мы тогда по-прежнему считали Паркера «отеческой фигурой» государства. – А Элвис… он был совершенно безжизненным. Казалось, что это какой-то ненормальный. Может, он наглотался пилюль или травки, или же просто обожрался, но в любом случае, он был совершенно апатичным и некоммуникабельным.»

Конечно, к 1965 году Пресли предпочел своим роковым корням мишуру и блестки Голливуда, Лас-Вегаса и рядового шоу-бизнеса. В нем уже нельзя было узнать восхитительного юного бунтаря, который так гипнотизировал и заводил нас десять лет назад. И все же встреча Джона со стареющим и растолстевшим «Королем» произвела на него огромное впечатление и тем самым помогла укрепить в нем осознанное решение никогда не погрязать в такой же смертельной рутине. Следующие годы своей жизни Джон не только избегал собственных творческих повторов, но и намеренно старался сбить с толку прессу при каждой возможности. То, что он любил шокировать окружающих, равно как и не выносил чьих-то «классификаций» со стороны, привело, в конце концов, к саботированию популярного мифа о том, что БИТЛЗ в отличие от, скажем, «Роллинг Стоунз» «респектабельны».

Из всего прочитанного нетрудно заключить, что, по сути, ни в одном из БИТЛЗ не было «респектабельности». Даже Пол – единственный, кто сознательно боролся за создание «чистого имиджа», отнюдь не был наивным подпевалой-паинькой, каким хотел себя изобразить. А Джон, несомненно, был редкостным грубияном и невежей.

Ведь БИТЛЗ, в конце концов, были просто четырьмя парнями из провинции, взявшими в руки инструменты с общим желанием немного повеселиться, «натянуть» нескольких девиц, немного побалдеть и сыграть «Be-Bop-A-Lula». Но окружающие почему-то сочли, что все столь одаренные и знаменитые люди должны быть не иначе, как лучшим цветом британской молодежи. Казалось даже, что пресса и общественность хотят превратить своих любимых «лохматиков» в баловней судьбы.

Результатом этого стала невероятная по масштабам «лакировка». От начала и до конца эры Битломании пресса ни словом не упоминала о беспорядочной половой жизни БИТЛЗ, их пристрастии к пилюлям, марихуане и (позднее) ЛСД – несмотря на то, что об этих грешках Четверки прекрасно знали все журналисты, колесившие с ними по планете. Даже если определенные детали их полного перемен прошлого и попадали в печать (например, когда какая-то газета сообщила, что во время съемок своего второго фильма – «Help!» – БИТЛЗ обозвали известную хозяйку Багамских островов «старой жирной б…») – это уже было не важно: все постарались побыстрее простить и оправдать «своих» БИТЛЗ и забыть об этом оскорбительном инциденте.

Когда Джон вернулся с Багам, он рассказал, как в один из выходных дней каждый Битл арендовал по «Кадиллаку». Устроив гонки в районе Нассау на скоростях, превышавших 100 миль в час, они очутились возле заброшенной каменоломни, где решили поиграть «в бамперы». «Это невероятное ощущение, – восторгался Джон, всего несколько недель назад получивший водительские права. – Мы вдребезги разбили все эти новенькие сверкающие лимузы.»

Игра кончилась тем, что, разбив последнюю машину, Джон, Пол, Джордж и Ринго пешком вернулись в свой отель, предоставив четырем изуродованным лимузинам ржаветь в каменоломне. «И однажды на нас придет ох…нно большой счет за это», – беспечно заметил Джон. Но такой счет так никогда и не пришел.

Короче говоря, БИТЛЗ все сходило с рук. Джон, конечно, играл свою роль в этой шараде и, регулярно надевая битловскую форму, якшался с именитыми государственными деятелями и людьми высшего общества, которых когда-то всей душой ненавидел. И ему ничего не оставалось, как хотя бы подсаливать свои критические высказывания. Например, его ходовая «В своей манере письма» состояла именно из тех рискованных и безумных рисунков, которые доставляли ему столько неприятностей от администрации средней школы Квари Бэнк.

Но иногда истинные чувства Джона все же открывали публике его лучшую сторону. Как он сам сказал несколько лет спустя, «это чертовски трудно, когда ты Цезарь и все говорят, какой ты великий и несут тебе любое барахло и любых девиц, пробиться через это и крикнуть: «Я не хочу быть королем! Я хочу быть НАСТОЯЩИМ!» Но до конца Битломании Джон, фактически, именно это и говорил.

12 июня 1965 года Британский истеблишмент поставил на БИТЛЗ свою окончательную печать одобрения: королева Елизавета наградила их членством самого выдающегося ордена Британской империи (ЭмБиИ). Джон прибыл на инвеституру в Букингемский дворец с такой же радостью, с какой играл на Королевском эстрадном шоу два года назад. Джон, при всей его непочтительности к дворцовым церемониям, тем не менее, искренне радовался получению этой медали. МБИтлз, как окрестила их пресса, были первыми поп-музыкантами в истории, удостоенными такой чести и в то время Джон не догадывался о том, что появление во дворце в каком-то смысле может скомпрометировать его неподкупность. Он скорее испытывал упоенность триумфом, уместным для негодного мальчишки, пролезшего туда, где, конечно, ему было не место.

Таким, в двух словах, было общее отношение Джона к объятиям истеблишмента и буржуазии, пока до него не начало доходить, что это истеблишмент взял от него все лучшее, а не наоборот.

Впоследствии Джон приколол свой MBE на грудь тетушки Мими, заявив, что она его заслуживает больше, чем он. Эта медаль украсила ее телевизор, совершенно забытая своим обладателем на четыре года, пока он вдруг не решил отправить ее назад к королеве в знак антивоенного протеста.