Текст книги "Джон Леннон в моей жизни"

Автор книги: Пит Шоттон

Соавторы: Николас Шаффнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 21 страниц)

Вскоре вернувшись из своего путешествия в Грецию, Синтия тоже застала Джона и Йоко за завтраком на кухне. Йоко вдобавок была в то утро одета в одну из ночных сорочек Син. Несколько следующих дней Синтия оправлялась от шока в квартире Волшебного Алекса. Затем Джон сплавил ее с Джулианом и миссис Лилиан Пауэлл в еще одно средиземноморское путешествие, на этот раз – в Пизару (Италия). Там, без ведома Джона, Син завела свой собственный роман с итальянцем Роберто Бассанини.

Всегда не очень решительный в неприятных конфронтациях, Джон, несмотря на все свои восторги от жизни, которую он предвидел с Йоко, мало задумывался, если вообще задумывался, о неизбежности развода со своей законной супругой. И лишь когда Син уехала в Италию, он принял окончательное решение возбудить дело о расторжении брака. Но даже тогда он не мог решиться сообщить ей об этом сам. Напротив, как это уже было пятью годами раньше, когда он вместе с остальными заставил Брайана Эпстайна выгнать из БИТЛЗ Пита Беста, Джон решил отправить с этим сообщением кого-нибудь другого, а именно – меня.

«Пошел ты на х…! – сказал я ему. – Я не собираюсь ехать в Италию и делать за тебя грязную работу, которую, как ты сам знаешь, черт тебя дери, ты должен делать сам.»

Произнесено это было в шутливом тоне, но, тем не менее, Джон все понял. Вместо меня полетел Волшебный Алекс.

По словам Алекса, его поиски Синтии долго были безуспешны из-за непонятного нежелания пизаранцев разглашать ее местонахождение, что он относил к указу Роберто своим местным друзьям. Как бы то ни было, в конечном итоге Алекс выследил неуловимую миссис Леннон и увез ее назад в Англию.

Условия развода были выработаны на встрече в Кенвуде, на которой присутствовали Джон и Йоко, Синтия и Миссис Пауэлл и, соответственно, их адвокаты. Хоть я тогда и находился в доме, я снова отказался «принимать участие»: при всей моей радости от новоявленного счастья Джона, за прошедшие годы я очень полюбил Синтию и воспринимал расторжение их брака довольно мучительно и болезненно. Но я все же вышел поздороваться с Син и ее матерью, когда они приехали на встречу. Син смущенно и слабо улыбнулась мне, давая понять, что не винит меня ни в чем, а ее мать, напротив, даже отказалась замечать меня и пронеслась в дверь с нескрываемым выражением злобы.

Когда через час-два они уехали, я спросил Джона, как прошла и чем закончилась встреча.

«Это был просто сплошной б…кий идиотизм! – воскликнул он. – Каждый раз, когда я пытался сказать что-нибудь Син, ее адвокат прерывал меня и говорил, что мне не разрешается говорить с ней. Я мог говорить только со СВОИМ адвокатом, который говорил это же ЕЕ адвокату, а ТОТ уже передавал все Син! В конце концов, я не выдержал и сказал: «Слушай, Син, забирай все, что хочешь, Договаривайтесь обо всем сами, потом скажите мне, и я все это вам на х… отдам!»

В итоге Син удовлетворилась 100.000 фунтов и попечительством над Джулианом. Однако, по словам Джона, миссис Пауэлл, получив разрешение не прибегать к услугам адвоката Син, высказала своему зятю все, что она думала о нем эти годы.

«Ты – быдло, ты – говно, ты – подлец, ты – волосатый стиляга! – визжала она. – Лучше бы моя дочь никогда не позарилась на тебя.» И это – от женщины, которой Джон купил дом и ежемесячно отчислял щедрое содержание!..

Еще одно печальное происшествие «при новом режиме» в Кенвуде случилось с преданной домохозяйкой Леннонов Дот Джарлет. За несколько дней до возвращения Син из ее первого путешествия в Грецию, Дот сообщила миссис Пауэлл о еженочных визитах Йоко. Когда Джон узнал об этом, он впервые за последние годы «раскалился добела».

«То, что происходит в МОЕМ доме, это МОЕ дело! – орал он на нее. – Ты здесь всего-навсего домохозяйка, и не имеешь НИКАКОГО права трепаться за моей спиной о том, что тут происходит!»

Сжавшись под таким яростным натиском в комок, Дот отчаянно пыталась загладить свою вину.

«Прости меня, Джон, извини, я не хотела. Я только хотела сделать для вас с Синтией, как лучше…»

«А мне в МОЕМ доме шпионы не нужны! Ты работаешь не на Син, а на МЕНЯ! Я тебя нанял, Я тебе платил – и больше не буду! Ты уволена!»

«Спокойно, Джон, спокойно, – предостерегающе сказал я, когда Дот со слезами выбежала вон из комнаты. – Ты же знаешь, как она тебя любит. Я уверен, она сделала это не со зла…»

«И ни х…я не спокойно, Пит! Нечего меня успокаивать, – отрезал он. – Я прав! И на этом – точка!»

Эти минуты были очень тягостны и печальны, ибо Дот всегда считалась почти что членом семьи Леннонов. Ее роковой ошибкой стало то, что это свое положение она стала считать само собой разумеющимся и забыла, что была всего-навсего нанятой домохозяйкой Джона.

И все же впоследствии Джон не смог найти ей достойную замену. Дот же была настолько убита горем, что попросила меня походатайствовать за нее. Не любящий держать на кого-то зла, Джон, в конце концов, согласился, – но Йоко сказала: «Нет!».

Глава двадцать вторая: Я хочу тебя (Она такая крутая) I Want You (She's So Heavy)

Через несколько недель после того, как Йоко Оно переехала в Кенвуд, БИТЛЗ собрались на Эбби-роуд, чтобы начать записть примерно тридцати новых песен, большая часть которых была написана в Индии. К тому времени Джон и Йоко стали буквально неразлучными – у них даже появилась привычка вместе ходить в туалет – и поэтому я нисколько не удивился, когда Йоко начала приходить в студию с Джоном. Это, конечно, было явным нарушением многолетнего запрета присутствия на сессии звукозаписи жен и подруг БИТЛЗ, хотя я уверен, что ни Пол, ни Джордж, ни Ринго никогда бы не решились оспаривать это чисто сексистское соглашение отчасти из боязни «а что на это скажет Джон?». Вряд ли кто-то из них стал бы нервничать, если бы Йоко не вмешивалась в их дела.

Однако Йоко и не думала быть тихоней. Она добилась того, что оставалась рядом с Джоном, даже когда группа записывалась «на веки вечные». А когда она плохо себя чувствовала, дело доходило до того, что в студию перетаскивали ее кровать.

Но самым большим нахальством, с точки зрения остальных Битлов было то, что Йоко безо всякого стеснения высказывала свою собственную критику их работы, о которой, конечно же, она попросту ничего не знала. Они также в один голос отвергли ожидания Джона и Йоко, что «Эппл», т. е. БИТЛЗ, будет оплачивать все расходы на артистические «хэппенинги» этой пары.

В лучшем случае, присутствие Йоко мешало творчеству остальных Битлов и разрушало те прекрасные взаимоотношения, что существовали между всеми четырьмя музыкантами прежде. В худшем – негодование Пола и Джорджа прорывалось наружу, вызывая тем самым защитную реакцию Джона, что еще больше усиливало напряженность.

Что же касалось Джона, то за один только месяц Йоко дала ему больше вдохновения, чем БИТЛЗ за все предыдущие годы. «Но, – как он сказал позднее, – я должен был выбирать: они или Йоко, и я выбрал Йоко – и это было правильным».

Как бы то ни было, последние следы духа старой команды быстро исчезли, когда Джон, Пол и изредка Джордж стали единолично создавать свои собственные композиции, используя остальных лишь в качестве сопровождающей группы.

Не привыкший выполнять чьи-то распоряжения, Джон вдруг решил, что ему нет никакого дела до непрогрессивной «бабушкиной» музыки, которую Пол заставлял их записывать. Джорджа, тем временем, все больше злило безразличие, которое Джон и Пол демонстрировали к ЕГО песням. А Пол не скрывал неприязни к некоторым наиболее «клевым» композициям Джона, особенно – к «Revolution» и «Revolution № 9».

Однако, в те дни «Revolution» значила для Джона больше, чем любая из написанных им прежде песен, и он был убежден, что она должна выйти на первой стороне дебютного сингла вскоре планируемой войти в строй «Эппл Рекордз». Помимо ознаменования возврата к возбуждающему крепко сбитому рок-н-роллу, который всегда оставался его первой музыкальной любовью, «Revolution» стала первой песней Джона (и БИТЛЗ), содержавшей четкое политическое заявление. И именно по этой причине Пол, в свою очередь, и воспринял ее так настороженно. Аполитичный до мозга костей, он хотел, чтобы БИТЛЗ избегали столь «тяжелой» тематики. Но, как бы то ни было, ненасильственное и очень современное содержание «Revolution» навлекло на БИТЛЗ яростные угрозы от такого воинствующего «подпольного» отребья, как Беркли Барт.

А «Revolution № 9» была, конечно, тем самым импрессионистским монтажем звуковых эффектов, составленных Джоном и мной во время нашего трипа на ЛСД, как раз перед тем, как он провозгласил себя Иисусом Христом. Впоследствии Джон с маленькой помощью Йоко дополнил его (несомненно, она убедила его, что это шедевр, достойный включения в следующий альбом БИТЛЗ).

«Это музыка будущего, – повторял Джон всем вокруг. – Всю нашу прежнюю х…ню можете забыть. Вот оно! Когда-нибудь такие вещи будут делать все! Для этого даже не обязательно уметь играть на музыкальных инструментах.»

Однако убедить в этом Пола было трудно и, принимая во внимание то, что «Revolution № 9» не создала сколько-нибудь заметных новых течений, пожалуй, Пол все же был прав.

Возможно, и несправедливо было бы винить Йоко за чисто музыкальные противоречия, пробивавшиеся на поверхность при создании того, что получило известность под названием «Белого альбома». Но, тем не менее, ее присутствие послужило катализатором той напряженности, которая могла бы оставаться в дремлющем состоянии или же решаться вполне полюбовно. К лету-осени 1968 года от былого веселья, смеха и товарищества не осталось и следа. Битловские сессии звукозаписи превратились в очень серьезную, строгую процедуру, мало чем напоминающую праздничную атмосферу, окружавшую сотворение «Sgt. Pepper».

И не кто иной, как Ринго, в конце концов решил, что не может больше этого выносить и заявил, что уходит из БИТЛЗ. Он уже давно подозревал, что остальные воспринимают его, как нечто само собой разумеющееся. По мере того, как записи и аранжировки группы все более усложнялись, он все чаще оставался не у дел и во время бесконечно долгого безделья после кратковременной работы за ударной установкой, часами резался в карты с Мэлом и Нейлом. Доводя обиду до оскорбления, Пол в последнее время принялся лично накладывать партии ударных для многих из своих песен.

Просидев дома в мрачном настроении около недели, Ринго все же согласился высказать остальным свою обиду и недовольство в бунгало Джорджа. Не помню зачем, но Джон затащил и меня на эту встречу, где Ринго поначалу проявил большое упрямство и своенравие и смягчился лишь после того, как все убедительно заверили его, что он – самый лучший рок-ударник в мире и такой же Битл, как и все остальные, и что без него группа не мыслит существования. Когда же Ринго наконец вернулся в студию, его барабаны утопали в цветах.

Однажды вечером, в конце июля 1968 года, Джон по телефону пригласил меня в лондонский дом Пола. БИТЛЗ, как он сказал, хотят обсудить со мной что-то очень важное. Когда я прибыл на встречу, Джон и Пол были настолько возбуждены, что бросились обнимать меня.

«Пит, Пит! – закричали они хором. – Мы закрываем наш магазин! Мы решили раздать одежду всем, кто будет входить!»

«Чего? – недоверчиво протянул я. – Вы хотите сказать, что хотите просто раздать все и закрыть магазин, так, что ли?»

«Да, точно! – воскликнул Джон. – Разве это не отличная идея?! Это будет потрясающий хэппенинг!»

«А с чего это вдруг все, Джон?»

«Да просто мы зае…сь строить из себя лавочников!»

«Ох, е…ть меня в рот, – простонал я. – Не надолго же вас хватило! А меня, по правде говоря, после того, как я вложил в эту х…ню кучу сил, это не слишком радует…»

«Да ладно, не переживай, Пит, – сказал Джон успокаивающе, – это все ерунда. А перед тем, как заявить об этом, мы можем сами сходить туда и утащить, что получше.»

И в ночь перед бесплатной раздачей, БИТЛЗ и их близкие друзья и коллеги совершили налет на магазин «Эппл» и урвали себе свой «кусок добычи» – причем, похоже, по крайней мере Джон не осознавал, что так радостно воруемое было его личной собственностью. На следующее утро 31 июля первому покупателю, пришедшему в «Эппл», было между прочим заявлено, что за выбранный им товар платить не нужно. Едва только сообщение о раздаче стало достоянием гласности, магазин забила огромная алчная толпа и вынесла из него все, что только можно было вынести – вплоть до вешалок и магазинной мебели.

Однако последними смеялись не БИТЛЗ. Товары на сумму 10.000 фунтов, от которых в то утро избавилась «Эппл», тем не менее попали под закон о налогах на покупки. Налоговое управление не интересовало, что все это было роздано бесплатно.

Теперь уже и БИТЛЗ поняли не только то, что в «Эппл Корпс» царит хаос, но и то, что им позарез нужен хороший бизнес-менеджер, чтобы сделать компанию финансово жизнеспособным предприятием. Одним из наиболее вероятных кандидатов на это место был Ронан О'Рахилли, человек, который, как основатель «Радио Каролина» был почти единолично ответственным за явление «радиопиратства», быстро освободившего британский эфир от ига правительственной Би-Би-Си, или, как Джон насмешливо звал ее, «тетушки Биб». Установленные на кораблях, плавающих у самой границы территориальных вод Великобритании, эти коммерческие станции буйно процветали с 1964 до 1967 года, пока парламент наконец не спровоцировал «разгон». Как проницательный и предприимчивый бизнесмен с безупречными верительными грамотами, Ронан О'Рахилли, казалось, был для БИТЛЗ ангелом-спасителем.

Желая получше познакомиться с Ронаном, Джон решил пригласить его провести с нами уик-энд «подальше от всего этого». После размышлений над несколькими сравнительно удаленными от Британских островов маршрутами, Джон вдруг вспомнил о Дорнише, крохотном необитаемом двойном островке к северо-западу от Ирландии, который он незадолго до этого купил за 20.000. Хотя сам Джон еще не ступал ногой на те «земли», он оставил там свой знак – цыганскую кибитку, расписанную на темы «Сержанта Пеппера» теми же художниками, которые «запсиходелизировали» его «Роллс-Ройс». Организация транспортировки этой кибитки из сада Джона в «биржевом поясе» до бесплодных скал Дорниша выпала на долю Элистера Тэйлора.

«Звучит, конечно, здорово, – сказал я, – но как же мы туда попадем?»

«Это уже забота Элистера, – ответил Джон. – Кибитку-то он туда перетащил, так ведь?»

И вот несчастный битловский «Мистер Сделай-Принеси» получил поручение в течение 24-х часов не только зафрахтовать для нас небольшой реактивный самолет до Дублина, но и нанять там вертолет, который мог бы доставить нас на далекие острова Джона. Меня особенно радовала перспектива первого в жизни полета на вертолете, и я решил взять с собой кинокамеру, дабы сохранить наше путешествие для потомков. Джон, в свою очередь, принес пленку с записью «Революции» в исполнении БИТЛЗ, которую он очень хотел проиграть Ронану.

Однако во время полета в Дублин Джон вдруг сообразил, что от пленки мало толку, если ее не на чем прослушать. А поскольку вертолет мог взять сразу только троих пассажиров, Ронан и его закадычный приятель Джереми Бэнкс любезно согласились поискать переносной магнитофон, а мы втроем полетели на Дорниш.

Пилот нашего вертолета оказался настоящим профессиональным сорвиголовой, время от времени работавшим каскадером в телешоу, и он, судя по всему, решил устроить Джону и Йоко такой полет, который они бы запомнили на всю жизнь. В его «развлечения» входили пикирования с головокружительной высоты и зависание в каких-то 2–3 метрах над землей, что при скорости 300 км/час больше походило на несколько сантиметров. За время нашего бреющего полета над сельскими просторами Ирландии я усиленно снимал на пленку все эти головокружительные эксперименты, а также соответствующую реакцию моих знаменитых «попутчиков».

Высадив нас на более крупном островке, дружелюбный пилот улетел за Ронаном и Джереми. Тем временем мы с Джоном и Йоко решили провести остаток дня, исследуя этот пустынный островок, круто возвышавшийся над заливом и резко оканчивавшийся утесом, выходящим в сторону Атлантического океана. Единственной достопримечательностью его ландшафта были развалины особняка какого-то фермера и, конечно же, ярко разрисованная кибитка Джона.

Обойдя островок вдоль и поперек несколько раз, мы не смогли придумать себе иного занятия, кроме как усесться на камни и ждать возвращения вертолета. И по мере того, как небо постепенно темнело и не подавало никаких признаков жизни за исключением нескольких сотен чаек, мы начали слегка волноваться. Мало того, что у нас не было еды, у нас не было источников освещения мощнее обычной зажигалки, и это вызвало нешуточный вопрос: как пилот сможет найти нас в такую облачную и безлунную ночь, если он вообще не гробанулся где-нибудь по дороге в Дублин.

Вдобавок ко всему, Большой Дорниш оказался чертовски ветренным островом, и, поскольку мы не взяли с собой ничего теплее легких курточек, всех нас понемногу начало знобить. Единственным нашим спасением было искать пристанища в маленькой кибитке Джона. Когда совсем стемнело, и мы уже не видели друг друга, мы решили лечь прямо на пол: Джон и Йоко свернулись клубочком в одном конце кибитки, а я – в другом, и пытались хоть немного поспать.

После долгих размышлений над плачевной ситуацией, в которой мы оказались, на ум приходило одно: Джон Леннон, Битл-мультимиллионер, и Йоко Оно, выдающаяся художница, (не говоря уж об одном-единственном в своем роде Пите Шоттоне), оказались заброшенными в психоделически размалеванной кибитке посреди Атлантического океана, причем, скорее всего, ни одна душа в мире и понятия не имеет о том, где мы, – меня вдруг поразила очаровательная абсурдность всего этого переплета, в который мы попали, и меня разобрал смех. Это в свою очередь вызвало прысканья у Джона, хотя мы не обменялись ни единым словом, – и побудило меня, а затем его, хохотать все громче и громче, как нередко бывало в безумные дни учебы в Куари Бэнк.

«Над чем ты смеешься?» – спросила Йоко Джона.

«Просто биотоки. Биотоки Пита, – ответил он. – А правда, над чем ты смеялся, Пит?»

Когда я поведал свои мысли моим спутникам, Джон взорвался истеричным хохотом и не мог остановиться, пока Йоко не обрубила его: «А Я не вижу тут ничего смешного!» – раздраженно крикнула она и эффективно погрузила нас в молчание на оставшуюся часть долгого промозглого ночного бдения.

Казалось, прошли часы, прежде чем монотонный ритм морского прибоя нарушил шум далеких пропеллеров. Выскочив из кибитки, мы с облегчением заорали от радости, увидев яркий луч прожектора, ощупывающего черную поверхность океана, и принялись изо всех сил размахивать руками, пока вертолет, наконец, не завис над Дорнишем.

«Где же тебя носило, ё… твою мать?!» – спросил Джон у нашего «спасителя». Вежливый, как всегда, пилот объяснил, что Ронан и Джереми застряли в Бэлликасле, стараясь купить магнитофон, а была суббота, и все магазины были закрыты. В конце концов они выловили какого-то торговца в его доме и, дав ему на лапу, убедили открыть свой магазин электротоваров. Наш пилот тем временем предусмотрительно забронировал нам места в деревенском трактире XVII века в ближайшем селении, куда и хотел теперь доставить нас.

Дабы мы не пролетели мимо, хозяин трактира зажег все лампы, которые были в доме, причем часть из них вынесли прямо во двор. Приветствовать нас высыпали все работники трактира, они с благоговением смотрели, как Джон Леннон и Йоко Оно выходят из вертолета. По выражению лиц сельчан этой захолустной деревеньки Майо можно было подумать, что перед ними на лужайку только что приземлилась летающая тарелка, и из нее вылезла толпа марсиан.

Светясь от радости, хозяин трактира представился нам и заявил, что специально для Джона организовал представление народных ирландских танцев. «О, ё…й ужас, я хочу просто пойти спать, – простонал Джон, едва только тот джентльмен отошел на безопасное расстояние. – А теперь, наверное, придется остаться…» Как только ирландские танцы, наконец, закончились, Джон и Йоко, пошатываясь, ушли в свою комнату, а я ненадолго подсел в баре к Джереми Бэнксу и Ронану О'Рахилли, которого я, по крайней мере, нашел весьма впечатляющим.

На следующее утро всех нас пятерых в два соответственных захода доставили на Дорниш, где Джон, не теряя времени, врубил стерео-магнитофон, купленный для него Ронаном О'Рахилли. В течение нескольких следующих часов крутые склоны острова непрерывно оглашались раскатами «Революции». Как только песня кончалась, Джон просто нажимал кнопку обратной перемотки и проигрывал ее еще раз… еще раз… еще раз… и еще раз. Между тем, под этот грохот, он болтал с Ронаном (правда, в самых общих фразах), о совместном творчестве с Йоко, о положении дел в «Эппл», о финансах БИТЛЗ, я же тем временем усердно снимал их историческую встречу на пленку.

Поскольку в тот вечер Ронана и Джереми ждали в Англии, они вскоре улетели на вертолете в Дублин, а мы остались на острове послушать «Революцию» еще несколько десятков раз. Затем пилот вернулся и доставил нас на второй маленький островок Джона и еще пару расположенных поблизости, после чего отвез всех в аэропорт «Шеннон».

Но в конечном итоге наша «ирландская эпопея» прошла почти безрезультатно. Остальные Битлы по причинам, известным лучше им самим, не загорелись идеей управления «Эппл» Ронаном О'Рахилли. Джереми Бэнкса, впрочем, назначили фото-координатором компании. Даже моя дебютная попытка в создании фильмов оказалась безуспешной: когда я открыл кинокамеру, то обнаружил, что в безумстве и спешке нашего отлета из Англии я забыл вставить кассету с пленкой! А Джон, со своей стороны, никогда больше не вспоминал о Дорнише, который он вскоре подарил создаваемой хиппистской общине.

В июле 1968 года Джон решил продать Кенвуд. На время своих поисков нового дома, он с Йоко временно сделал своей резиденцией старую лондонскую квартиру Ринго на Монтэгью-сквер. (По случайности, предыдущим жильцом в ней был Джимми Хендрикс.) Синтия, тем временем, ненадолго вернулась с Джулианом в Кенвуд упаковать свои вещи.

После столь безжалостного изгнания из жизни Джона, Син была глубоко тронута, когда однажды днем в Уэйбридж приехал «для поддержки» Пол. По дороге туда он придумал коротенький мотивчик, чтобы утешить Джулиана: «Эй, Джуд, не принимай это близко к сердцу, возьми грустную песню и сделай ее лучше…» Так появилась на свет классическая 7-минутная вещь МакКартни «Hey, Jude».

Как-то вечером я заскочил к ребятам, когда они работали над «Эй, Джуд», но не на Эбби-роуд, а в маленькой студии на Уордер-стрит в Сохо, и застрял там до поздних часов с Битлами, Йоко и Нейлом, принимая изрядные дозы «травки» и выпивки, и раз за разом слушая новую удивительную песню Пола. Когда же я, наконец, заявил, что еду домой, Джон вдруг вспомнил, что у него нет ни машины, ни шофера, и спросил, не буду ли я добр подвезти его и Йоко до Монтегью-сквер. Я, конечно же, согласился, но, будучи совершенно не знаком с Сохо и к тому же заметно «под мухой», вскоре заблудился.

Тут, ни с того, ни с сего, Йоко начала пронзительно кричать на меня с заднего сидения: «Куда ты нас завез?! Я хочу домой! Даже Джон знает Лондон лучше тебя!»

«Ну еще бы, – процедил я сквозь зубы. – Он же прожил здесь дольше, так ведь?» (Меня всегда заинтриговывала фраза Йоко «даже Джон», подразумевавшая некоторое сомнение в его умственных способностях.)

В ответ, однако, она принялась все громче и громче визжать: «Я хочу домой! Сейчас же хочу домой!!»

Вследствие этого я впервые в пристутствии Йоко окончательно вышел из себя. Случается такое не часто, но, если случается, как хорошо знал Джон, значит, фейерверка ждать долго не приходится.

«Я не твой ё…й шофер, Йоко!!! – взорвался я, обернувшись к ней и с силой ударив по тормозам. – И не смей НИКОГДА орать на меня, если я оказываю тебе б…ую услугу, или можешь уё…ть из машины и идти домой ПЕШКОМ!!»

«Пит, Пит, Пит! – вмешался Джон. – Спокойно, спокойно! Она не хотела обидеть тебя, она просто смертельно устала.»

«Запомни: я не позволяю такой х…ни НИКОМУ, – добавил я Йоко. Даже Джону!»

«Ё…е нервы, – подумал я про себя: – какие-то девять месяцев назад эта самая женщина унижалась в моем офисе и выпрашивала 2000 фунтов!»

«Пожалуйста, Пит, отвези нас домой, – попросил Джон. – Извини, что она так сорвалась. Просто она очень устала.»

Должно быть, для него это был ужасный момент: он разрывался между своим старым другом и любовью своей жизни, хотя, подозреваю, извинившись за поведение Йоко, он встал на мою сторону, скорее всего, по ошибке. Я прекрасно понимал уже когда вез их домой в гробовом молчании, что это только распалит негодование и обиду на меня, которые, всплыв теперь на поверхность, вряд ли снова будут храниться в тайне.

Во всяком случае, этот инцидент укрепил во мне уверенность, что рано или поздно одному из нас – Йоко или мне – придется уйти; и, насколько я понимал, это вполне мог быть я. То, что этому откровению суждено было появиться через несколько минут после сессии записи «Hey Jude» – горькой, печальной песни Пола для Синтии и Джулиана Леннона – было достаточно иронично.

«Эй, Джуд» удалась настолько хорошо, что все единодушно признали ее естественным кандидатом для первой стороны первого «эпплского» сингла БИТЛЗ – все, кроме Джона, непоколебимо уверенного, что такой чести должна быть удостоена «Революция». От его внимания не ускользнул тот факт, что «первые стороны» битловских синглов последние два года, такие, как «Paperback Writer», «Penny Lane» и «Hello Goodbye», были композициями МакКартни, хотя Джон хорошо понимал, что его «вторые стороны» (соответственно – «Rain», «Strawberry Fields», «I'm The Walrus») во всех отношениях были сильнее. Казалось, он никогда не задумывался над огромной разницей между тем, что представлял собой коммерческий поп-сингл и большое произведение искусства. А поскольку в последнее время Джон, при поддержке Йоко, решил восстановить свою ведущую роль в БИТЛЗ, пропорциональное распределение «первых сторон» приобрело для него огромное символическое значение.

Обо всем этом я и не догадывался, когда Пол однажды подошел ко мне в студии и спросил: «Скажи-ка, Пит, что должно быть на первой стороне: «Эй, Джуд» или «Революция»?

«Вообще-то не мне об этом судить, – сказал я. – По-моему, они обе фантастичны. Но, на мой взгляд, «Эй, Джуд» звучит более коммерчески.»

Когда через несколько секунд появился Джон, Пол моментально выпалил: «Пит считает, что «Эй, Джуд» должна быть на первой стороне!»

Джон посмотрел на меня так, будто я нанес ему предательский удар в спину. «Но, конечно же, мое мнение ничего не значит, – поспешно добавил я. – Вы – музыканты, вы во всем этом разбираетесь лучше, и решение принимать только вам.»

И хотя больше не было произнесено ни слова, этот короткий разговор оставил после себя неприятный осадок. Попытка Пола использовать меня, как пешку, которой он хотел объявить мат моему лучшему другу, стала моим первым опытом той манипулятивности, к которой он нередко прибегал. Но все же Джон по достоинству оценил «Эй, Джуд», ставшую величайшим всемирным бестселлером БИТЛЗ, обеспечив тем самым «Эппл» старт, лучше которого нельзя было и желать.

Между тем, сессии звукозаписи альбома продолжались почти полгода. Отчасти по деловым причинам, БИТЛЗ решили записать практически весь материал, написанный в Ришикеше и за месяцы, прошедшие после их возвращения, чего было более, чем достаточно для воплощения в их первый двойной альбом.

Один из юмористических моментов, свидетелем которого я был, произошел во время записи вещи Пола в стиле «калипсо» «Об-Ла-Ди Об-Ла-Да» – песенки, которую Джон особенно презирал. (Это также одна из многих песен того периода, в которой можно услышать, как я стучу на заднем плане на тамбурине.) Будучи педантом, Пол весь вечер перезаписывал свой голос бесчисленное число раз, добиваясь, чтобы все было отлично. Получив, наконец, то, что звучало, как безупречное исполнениие, Пол вдруг расхохотался. «Ах б…! – воскликнул он. – Придется переделать ЕЩЕ раз!»

«А по-моему все было О.К.» – зевнул Джон.

«Да, – согласился Джордж, – все было идеально.»

«А разве вы не заметили?» – удивился Пол.

«Что не заметили?» – спросил Джон.

«Я же спел: «ДЕЗМОНД» остается дома и подкрашивает свое симпатичное личико, а вечером ОНА выступает вместе с группой». А надо было спеть «МОЛЛИ»!

Остальные отказались ему верить, пока Джордж Мартин не прокрутил это место и не подтвердил, что Пол прав.

«Ну, все равно, звучит здорово, – заключил Пол. – Давайте так и оставим – пусть будет неопределенность. Все будут недоумевать: то ли Дезмонд – обоюдополый, то ли он трансвестит.»

Несомненно, БИТЛЗ получали огромное удовольствие, сбивая с толку фанов и критиков таинственными «ключами к разгадке», которые, по сути, были просто случайностями или заведомой бессмыслицей. В «Glass Onion», особой любимице Джона, он посвятил всю песню этой пустой игре, добавив новые «ключи» к старым хитам БИТЛЗ (вроде: «Моржом был Пол»). Сама фраза «Стеклянная луковица» была задумана Джоном как название первой группы «Эппл», в конечном итоге назвавшей себя «Badfinger» («Плохой палец»), которая, в свою очередь, служила рабочим названием для Битловской «With A Little Help From My Friends» («С маленькой помощью моих друзей»). Однако, в таких песнях, как «I'm So Tired», «Julia» и «Yer Blues» Джон отошел от причудливой игры воображения для того, чтобы изучить и выставить напоказ свою духовную опустошенность.

Но, тем не менее, из тридцати новых песен мне больше всего полюбились две с витрины Джорджа – «While My Guitar Gently Weeps» и «Long, Long, Long». Я видел, что на этом новом двойном альбоме он, наконец, добился признания, и сказал ему об этом, когда мы говорили о «Белом альбоме» в офисе Дерека Тэйлора на Сэвил-роу, 3. Но больше всего меня поразила экстатическая реакция Джорджа на мои бесцеремонные замечания. Пробыв так долго полностью затмеваемым гением Леннона и МакКартни, он не привык к чьим-то похвалам. Мне же, в свою очередь немало льстило то, что Джордж придал такое значение моему мнению. Официальное название этого альбома – просто «БИТЛЗ» – выглядело весьма иронично в свете того факта, что он уж никак не был настоящей групповой работой. Во всяком случае, большинство прозвало его «Белым альбомом» – за его абсолютно белую обложку, которая, несомненно, отражала продолжающееся увлечение Джона и Йоко белой одеждой, белой мебелью, белой краской и белым искусством.

Пол, однако, хотел, чтобы каждый альбом был проштампован «личным» номером. Он уверял меня, что это станет частью беспрецедентной стратегии сбыта. «За пару месяцев мы организуем обалденную лотерею, и тот, у кого окажется выигрышный номер, получит какой-нибудь фантастический приз. В этом и будет суть продажи: все захотят купить этот альбом. Как ты думаешь на этот счет, Пит?»