Текст книги "Джон Леннон в моей жизни"

Автор книги: Пит Шоттон

Соавторы: Николас Шаффнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц)

Движение «тедди-боев», охватившее главным образом ребят 16–20 лет, способных удовлетворять свои потребности в одежде собственными заработанными деньгами, несомненно, ознаменовало первый в Британии чисто молодежный бум в моде. До его возникновения мы и не помышляли оспаривать неотъемлемое право родителей определять выбор нашей одежды. Как неустанно твердила моя мать, «то, что идет твоему отцу, пойдет и тебе». Но несмотря на все наше восхищение и восторженность, с которой мы восприняли этих щеголеватых, с прической «под Элвиса», тедди-боев, (само название которых было синонимом детской преступности), нас с Джоном по-прежнему сдерживал тот факт, что финансирование нашего гардероба осуществляли тетя Мими и мои родители, которые к вельветовым курткам, брюкам «дудочки» и оранжевым носкам относились в высшей мере скептически.

Как-то у нас с отцом завязались бурные дебаты относительно моего решения купить брюки с полуокружностью бедер 40 сантиметров, в то время как стандартом все еще считались 52-сантиметровые. В конце концов отец с большой неохотой дал согласие на брюки с полуокружностью бедер ровно 48. Этот случай забавен тем, что модифицированная версия «дудочек» тедди-боев была вскоре принята обществом. А когда контркультура хиппи через десяток лет ввела брюки клеш, мой отец, уже «по-современному» одетый, как и все остальные, в брюки с полубедром 43 сантиметра, скандалил из-за новых клешей точно так же, как и из-за тедовых дудочек.

Иногда нам с Джоном удавалось перехитрить родителей. Мы относили брюки к портному и он почти незаметно зауживал их. Джон был в этом смысле левым сторонником моды: тетушка Мими слишком упорно твердила ему о первостепенной важности внешнего вида и одежды. Он первым в Куари Бэнк похвастался прической «Тони Кертиса», которую венчал пышный «слоновый хобот» а-ля Элвис, а по бокам делался зачес для так называемого «утиного зада». Отчасти благодаря щедрости Джулии, Джон также первым стал носить цветастые рубашки, узкие галстуки, плащи с подкладкой в плечах и узкие черные джинсы.

Поскольку я, насколько позволяли мои светлые кудри и карманные средства, следовал его примеру, нас тут же окрестили «школьными тедди-боями». Но, увы, это было ошибочное употребление термина. Даже если бы мы и могли позволить себе все соответствующие регалии тедди-боев, мы ни за что не решились бы ходить в них по улицам. Тедами в основном были неприятного вида хулиганы, которые, несомненно были бы разъярены появлением двух 16-летних школьников-самозванцев. А раз так оно и было, мы обычно сразу обращались в бегство, завидев на своем пути настоящего теда.

«Я никогда не был хулиганом или беспризорником, – признался Джон впоследствии. – Я одевался как тедди-бой и старался походить на Элвиса Пресли или Марлона Брандо, но я никогда не участвовал в уличных драках или дворовых бандах. Я просто был провинциальным парнем, который подражал рокерам. Выглядеть хулиганом требовала сама жизнь. Все свое детство я провел сутулясь и сняв очки, потому что очки придавали тебе вид «маменькиного сынка». Я ходил, обуреваемый страхом, но на моем лице было самое хулиганское в мире выражение. Я мог попасть в беду просто из-за своего внешнего вида…»

Начало второй чисто британской, связанной с роком модой, положил Лонни Донеган, песня которого «Rock Island Line» («Очертания скалистого острова») большую часть 1956 года проторчала в самом конце списка «20 лучших», но повлекла за собой серию суперхитов, и хотя большинство из них давно забыто, он заслуживает упоминания, как истинный мессия британского рока. В отличие от всех других героев, бренчавших на гитарах, Донеган был АНГЛИЙСКИМ. Но еще важнее было то, что его музыкальный аккомпанемент состоял из обыкновенной стиральной доски вместо ударной установки и самодельного баса, сделанного из ящика из-под чая, ручки от метлы и куска толстой струны. Эти скиффл-инструменты, раздобыть которые и играть на которых могли даже самые бедные дети, стали настоящим откровением для тысяч, если не миллионов британских подростков. И это бессловесное откровение Донегана, в противоположность поколению панк-рокеров, состояло в том, что для исполнения поп-музыки не обязательно быть «профессионалом».

Как только оно достигло ушей Джона Леннона, у этого величайшего фана рок-н-ролла из школы Куари Бэнк начали чесаться руки. Он надоедал матери и тете просьбами купить ему гитару, пока кто-то из них не капитулировал и не купил дешевую плохонькую шестиструнку в музыкальном магазине Хесси. Я почти уверен, что за инструмент заплатила Джулия, хотя некоторые битл-биографы приписывают это в заслугу тетушке Мими.

Как бы то ни было, основную поддержку и помощь Джон получил именно от Джулии: именно она предложила ему учиться играть в ее доме и показала ему банджовые аккорды, пока он не нашел человека, который показал ему настоящую аппликатуру аккордов для гитары. Первой песней, которой она его научила, был рок-н-ролл Фэтса Домино «Ain't That A Shame» («Какой позор!»). Что касается Мими, от постоянного бренчания и топанья ногой она настолько выходила из себя, что выгоняла его в сад. «Конечно, Джон, гитара – это очень хорошо, – неустанно увещевала она, – но ты не сможешь зарабатывать ею на жизнь.» Эта фраза так глубоко врезалась в память Джона, что он вернул ее Мими десять лет спустя в виде пластины с гравировкой.

Но в этом деле, зашедшем довольно далеко, я не горел желанием следовать его примеру. Хотя моя мама могла играть на пианино на слух, я прекрасно понимал, что именно этих генов я не унаследовал и считал себя полностью лишенным музыкального слуха. Но вот, как-то днем, когда мы с Джоном бродили по школьному двору и, как всегда, разговаривали о рок-н-ролле и скиффле, он в своей обычной бесцеремонной манере спросил: «Слушай, а почему бы нам не создать скиффл-группу?»

«Что? Чтобы я играл в группе? – меня одна мысль об этом привела в ужас. – Нет, Джон, я не смогу. Мне медведь на ухо наступил.»

«Да брось ты, – настаивал он. – Посмотри на Лонни Донегана! Гитара у меня уже есть, нам не хватает только стиральной доски и чайной коробки, а на том и другом даже ты сможешь играть. Давай хотя бы попробуем ради интереса и посмотрим, как это будет звучать. Если это будет в тягость, мы просто забудем об этом – и все.»

Немного поколебавшись, я в конце концов согласился, но без особого энтузиазма. В этой идее я видел по крайней мере возможность немного повеселиться, если другого времяпрепровождения с ребятами не предвиделось. Джон, напротив, был очень воодушевлен моим неохотным согласием и не мог дождаться «начала».

Если бы я категорически сказал «нет», Джон наверняка бы похоронил саму идею создания группы и, возможно, ничего, о чем написано в этой книге и не произошло бы. Этими словами я вовсе не хочу подчеркнуть свою значимость, если оставить в покое мою виртуозную игру на стиральной доске в первой группе Джона Леннона. Просто в то время мы с Джоном были настолько неразлучны, что и для него, и для меня заниматься тем, что не интересовало другого было просто немыслимо.

Как уже было отмечено, Джон всегда испытывал безрассудный страх, если должен был сделать самостоятельный шаг. Он привык быть лидером и центром всеобщего внимания, и вместе с тем – отчаянно нуждался в поддерживающем присутствии того, кого считал в этот момент самым близким другом. Идея создать группу из случайных незнакомцев просто никогда не пришла бы ему в голову.

После того, как я притащил из сарая в нашем саду стиральную доску, мы с Джоном сконструировали из ручки от метлы и старой коробки из-под чая, предоставленной моей мамой, недостающий бас. Поскольку наибольшее желание играть на нем выказал наш одноклассник Билл Смит, мы пригласили его в нашу еще неоперившуюся группу. Свои первые репетиции мы проводили в старом ветхом сарайчике из гофрированной жести, стоявшем в глубине нашего сада, а также во всевозможных ванных комнатах, чаще всего – в доме Джулии, акустика которых напоминала нам студийное эхо ранних рок-н-ролльных хитов. Кроме того, нам оно казалось менее всего отвратительным. Наш репертуар состоял почти исключительно из композиций Лонни Донегана, в частности, «Rock Island Line», «Wabash Cannonball» и «Cumberland Gap», в которых было не больше трех обычных гитарных аккордов и такая до идиотизма простая ритм-секция, что даже я и Билл Смит могли в точности повторить ее.

Впрочем, Билл быстро зарекомендовал себя ненадежным партнером. Он то не приходил на репетицию, то всеми силами старался завязать со мной драку. Наконец, Джон согласился, что такое положение дел мало похоже на наши планы «немного повеселиться» и мы решили пригласить на место Билла Смита Лена Гарри. Но Билл к тому времени утащил наш бас с чайной коробкой и мы смогли вернуть его себе лишь после того, как, сбежав с уроков, посреди дня забрались в дом Смитов через окно на кухне.

Следующим пополнил наши ряды еще один школьник Куари Бэнк, Род Дэвис, который был спокойней и усидчивей всех нас, но зато имел собственное банджо и умел на нем играть, и Эрик Гриффитс, знакомый гитарист из Вултона, которого все мы знали много лет. В свою очередь, Эрик представил нам нашего первого собственного ударника – Колина Хантона. Но, мягко говоря, этот состав был неустойчивым. Если Лен по какой-то причине не мог играть на чайном ящике, его с успехом заменяли и Айвен Воэн, и Найджел Уэлли.

Однажды мне пришла в голову идея как-то назвать нашу группу. Поскольку наш родной Вултон был испещрен каменоломнями, где добывали песчаник и большинство из нас училось в школе Куари Бэнк (Борт каменоломни), название «The Quarry Men» («Каменотесы») показалось вполне подходящим названием. Кроме того, нам с Джоном нравилась одна из строк в песне нашей школы: «Могучие каменотесы еще до нашего рожденья…»

По настоянию Джона мы постепенно расширяли свою программу рок-н-ролльными вещами, вроде «Blue Swede Shoes», хотя и Джону, и Роду еще только предстояло узнать их правильные аккорды и они все еще вынуждены были обращаться за помощью к благосклонному знатоку-соседу, когда их гитары расстраивались. А тем временем Найджел Уэлли, музыкальные способности которого вызывали даже больше сомнений, чем мои, начал выступать в роли «менеджера» «Куаримен». Он дошел до того, что даже обзавелся визитными карточками, на которых был напечатан его адрес, номер телефона и примечание:

Кантри. Вестерн. Рок-н-ролл. Скиффл.

«Куаримен»

Свободна для ангажемента.

Найджел Уэлли, менеджер

Но за исключением нескольких неудачных концертов и короткого выступления на танцах 6-го класса Куари Бэнк, никаких ангажементов не последовало до тех пор, пока моя мать не организовала наше выступление на большом вултонском летнем празднике в саду церкви Св. Петра. Это важное событие произошло 6 июля 1957 года, за несколько дней до нашего окончания школы. Мы отыграли целых два отделения: одно – днем, на самодеятельной сцене посреди поля за церковью, второе, через несколько часов – на танцах под музыку кантри-энд-вестерн в здании церкви.

После того, как мы перетащили свое оборудование (какое было) с «Поля скаутов» на новое место – в пустой зал, к нам присоединился Айвен Воэн и его полнощекий одноклассник с детским личиком. Айв полагал, что Джону будет небезынтересно встретиться с его приятелем, «волокущим в гитаре», который был не только одним из самых заядлых поклонников Пресли и Литтл Ричарда в ливерпульской политехнической школе, но и умел настраивать свой инструмент.

Как выяснилось, звали этого паренька Пол МакКартни.

Глава пятая: Давай объединимся (Come Together)

На первой встрече и Джон Леннон, и Пол МакКартни были поначалу не слишком любезны. Джон, как я уже понимал, относился к незнакомцам настороженно, а Пол, в свою очередь, вел себя сдержанно-вежливо. Но он отнюдь не был застенчив, и в конце концов неловкое молчание было нарушено, когда он взял в руки свою гитару и начал играть.

На Джона это сразу произвело впечатление. Как мы узнали позднее, Пол вырос в семье музыканта: его отец Джим торговал хлопчатобумажными изделиями, но одно время был руководителем группы в стиле свинг-джаз. Кроме умения настраивать свой инструмент, Пол знал правильную аппликатуру всех банджовых аккордов, которым его научила мать, и многих других, о существовании которых «Каменотесы» и не подозревали. После отличного исполнения песни Эдди Кокрэна «Twenty Flight Rock» («Рок 20-го рейса»), которую мы считали для себя слишком трудной, Пол снискал себе еще больше расположения, а потом еще написал по памяти тексты нескольких любимых рок-н-роллов Джона.

«Ну, Пит, – спросил Джон, как только Пол ушел, – что ты о нем думаешь?»

«Мне он понравился».

«А как ты смотришь на то, чтобы принять его в группу?»

«Я не против, – ответил я. – Если ты этого хочешь и он тоже захочет, то…»

Конечно же, тогда Джону и в голову не могло прийти, что им с Полом суждено стать близкими друзьями. С одной стороны, Джон был почти на два года старше Пола и это лишь усиливало его чувство превосходства. В этом пареньке самого Джона привлекала музыкальная компетентность. Проще говоря, Пол должен был пробыть «Каменотесом» ровно столько, сколько требовалось Джону для того, чтобы разучить все эти аккорды.

Прошло примерно две недели, а Джон по-прежнему не делал попыток возобновить контакт с нашим новым знакомым. И так уж получилось, что первым из всех нас его увидел я, когда он катался по окрестностям на велосипеде. Заметив меня, он остановился.

«Слушай, – наконец решился я после обычного обмена любезностями, – мы тут с Джоном поговорили и… подумали, что ты, быть может, захочешь войти в нашу группу…»

Прошла целая минута, пока Пол делал вид, что тщательно обдумывает это предложение. «Ладно, хорошо», – наконец произнес он, пожав плечами и почти сразу уехал домой в Аллертон.

Вскоре стало ясно, что Пол надолго останется в группе Джона. Хотя внешне их характеры казались полностью противоположными (несмотря на свою прическу «Тони Кертиса», Пол был довольно «сознательным» школьником, слушался старших и не разделял антиобщественных настроений тедди-боев) и того, и другого объединяла фанатичная одержимость рок-н-роллом. И если мне эта музыка просто нравилась, то Джон и Пол были совершенно зачарованы всем – от аккордовых гармоний до моделей электрогитар своих кумиров. Кроме того, их обоих очень привлекали совместные выступления для аудитории, и в этом смысле я остался в стороне. Все время, пока я состоял в «Куаримен», меня одолевали сильнейшие приступы «сценической лихорадки», даже сейчас при одной мысли играть для толпы незнакомых людей, у меня начинают дрожать коленки.

Прежде и Джон, и Пол почти все свободное время посвящали гитаре, иногда они даже брали ее с собой в туалет, поэтому нет ничего удивительного в том, что они начали при любой возможности репетировать вместе. Постепенно их рефлексы самозащиты пропали и они стали настоящими друзьями. Однако, обаяние и хорошие манеры Пола не смогли произвести должного эффекта на тетушку Мими, которая нередко захлопывала перед его носом дверь, особенно в тех случаях, когда Джон не мог справиться с ней. По ее мнению, Пол был единственным и главным виновником «пагубного пристрастия Джона к гитарам и рок-н-роллу». К тому времени Мими уже привыкла к моему присутствию и я был одним из тех, кому в Мендипсе всегда оказывали благожелательный прием.

Первое время Джон испытывал трудности при совместной игре из-за того, что Пол был левшой. В конце концов, он прибегнул к хитрости: поменял местами струны и аккорды брал «вверх дном», а потом – в нормальном положении, пока не разучил все аккорды, какие знал Пол. Вскоре после этого они начали пробовать сочинять песни, как вместе, так и порознь. Тогда это хобби было довольно необычным: даже Элвис не сочинил ни одной вещи. (Одной из первых творческих попыток Джона при «Куаримен» была песенка «One After 909» («Следующий после 909-го»), которая была воскрешена через 12 лет на альбоме «Let It Be». Большая часть первых ста песен под авторством «Леннон-МакКартни» была навсегда потеряна уже в период битловской славы, когда подруга Пола Джейн Эшер, убираясь в комнате случайно выбросила их.)

Примерно тогда, Пол рассказал нам об одном пареньке из Ливерпульской политехнической школы, которого звали Джордж Харрисон и который умел играть на гитаре еще лучше, чем он сам. В то время, когда никто из наших знакомых не умел ничего больше, чем бренчать на гитаре, этот Харрисон мог играть настоящее соло!

В конце концов, мы согласились сходить с Полом к Джорджу домой, в рабочие кварталы Спика, чтобы лично посмотреть, чего стоит этот вундеркинд.

Джордж оказался 14-летним подростком – он был даже младше Пола – и в представлении Джона, это ставило его в невыгодное положение еще до того, как мы услышали первые ноты его хваленой игры. Джордж, в свою очередь, испытывал благоговейный трепет перед толпой старших ребят, которые без предупреждения явились к нему домой, и за время первого свидания не произнес почти ни слова. Но, несмотря на всю свою нервозность, Джордж безупречно сыграл популярный инструментал Билла Джастиса «Raunchy», и даже Джон остался под большим впечатлением.

И все же Джорджу не сразу предложили войти в «Куаримен». Он затесался в группу постепенно, неотступно, словно верный пес, следуя за Джоном, которого сделал своим кумиром – и участвовал в репетициях или концертах, если Род Дэвис или Эрик Гриффитс не могли на них присутствовать.

Поначалу Джон не слишком радовался этому вездесущему поклоннику и даже злился, если его видели вместе с Джорджем. Пол, несмотря на свою юность, был не по годам развит и самоуверен. Едва ли то же самое можно было сказать о Джордже, которого мы считали маленьким наивным мальчиком. И окончательное принятие Джорджа лидер-гитаристом «Куаримен» произошло главным образом из-за его упорства и настойчивости.

Еще одним плюсом для Джорджа была его добросердечная мама. Луиза Харрисон не имела ничего против того, что ее младший сын убивает столько времени на усердные занятия гитарой и постепенно она стала нашей первой покровительницей и поклонницей – сначала «Куаримен», а затем и БИТЛЗ. Не страдающая мелкобуржуазной претенциозностью Мими, Луиза, как и ее муж Гарри, водитель автобуса, на удивление спокойно относилась к кричаще-розовым рубашкам, желтым жилеткам и узким брюкам Джорджа. А молчаливое неприятие, которое Мими выказывала этому маленькому тедди-бою с беззастенчивым простонародным выговором, в свою очередь, лишь усиливало его стремление быть другом ее племянника.

Но в любом случае, ни Пол, ни Джордж не смогли бы продержаться в группе Джона, будь они даже достойны места в филармоническом оркестре, если бы он не полюбил их как людей. Все остальные члены первого состава постепенно «выбыли» – не столько из-за музыкальной бесперспективности, сколько оттого, что они наскучили Джону.

Совсем иной была ситуация со мной. Хотя мы с Джоном прекрасно уживались, у меня не было ни музыкальных способностей, ни каких бы то ни было честолюбивых целей. Видя, как быстро продвигаются дела у Джона и Пола, я имел все основания полагать, что мои дни в «Куаримен» сочтены. Но из боязни доставить Джону неприятные минуты, я не решался сказать об этом открыто. Кроме того, на сцене наш разговор состоял из одних остроумных реплик, и какой-то откровенный и чистосердечный разговор о моей роли в группе выглядел бы просто неуместно.

И все же Джон прекрасно чувствовал мое состояние при выходе на сцену, не говоря уж о явной неспособности сделать нечто большее, чем просто выдалбливать метрономический ритм на моей дурацкой стиральной доске. В конце концов, он нашел очень удачное решение, избавившее нас обоих от необходимости обсуждать эту проблему.

Эта развязка произошла после вечеринки на открытом воздухе в Токстете, уже тогда очень хулиганском районе, которую устроила тетя нашего ударника Колина Хантона. Выступив с «Куаримен» на импровизированной сцене – фургоне грузовика – мы с Джоном пошли в дом нашей доброй хозяйки. Когда мы к своему восторгу обнаружили, что всех нас там ожидает неограниченное количество пива, и Джон, и я тут же решили первый раз в жизни напиться вусмерть (хотя выпить мы смогли не больше 3–4 кружек на брата).

Когда вечеринка подошла к концу, мы уже сидели на полу, посреди своих инструментов и пустых бутылок. Несмотря на состояние сильного опьянения, Джон был в прекрасной форме и отпускал одну хохму за другой. Когда же я, наконец, впал в икающую истерику, он властным движением занес надо мной стиральную доску и обрушил ее на мою голову.

«Вот мы и решили нашу проблему, а, Пит?» – он всегда умел принимать быстрые решения. Деревянная рамка скиффл-доски повисла у меня на шее и слезы от смеха с новой силой брызнули из моих глаз. Я даже не почувствовал боли, я только понял, что уничтожение моей доски, которую я, естественно, не собирался ремонтировать или заменять, наилучшим образом избавляет меня от всех дальнейших обязанностей, как члена «Куаримен».