Текст книги "Джон Леннон в моей жизни"

Автор книги: Пит Шоттон

Соавторы: Николас Шаффнер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава двадцатая: Будь моим водителем (Drive My Car)

Вскоре после того, как Джон расстался с Махариши, я решил, что не могу больше работать в «Эппл». После одного особенно идиотского рабочего дня я влетел в утреннюю комнату Джона и категорически заявил ему, что ухожу.

Нисколько этим не огорченный, Джон, который не мог не замечать моего постепенного разочарования «Эппл», сказал: «А почему бы тебе тогда не стать моим П.А.?»

«А что такое П.А.?»

«П…щий артист! – хохотнул Джон. – А вообще-то, это означает «персональный ассистент», что, конечно же, куча говна. А попросту это значит, что мы будем вместе еще больше.»

«Фантастика! – воскликнул я. – Но как же быть с машиной компании?» (БИТЛЗ незадолго до этого предоставили в мое распоряжение «Ягуар», дабы мне не было нужды одалживать их собственные лимузины.)

«Пользуйся ею, сколько хочешь, – ответил Джон. – Мы купили ее для тебя.»

И вот на следующее утро я начал «работать» в качестве персонального ассистента Джона. В мои довольно расплывчатые обязанности входило возить его, куда ему захочется, (что, впрочем, я и так делал уже не один год), а также разбирать его почту, оплачивать счета и следить за его личным счетом. Однако оба мы прекрасно понимали, что на самом деле я был нанят на эту работу «для компании».

Весной 1968 года Джон был таким одиноким, растерянным и несчастным, каким я его уже давно не видел. Хотя его отношения с остальными Битлами по-прежнему не были затронуты напряженностью, он все меньше и меньше виделся с Полом и Джорджем, которые теперь жили своими личными интересами и жизнью. Брайана Эпстайна не стало, жена была для Джона всего-навсего чужим человеком в его доме, и я чувствовал, что он постоянно нуждается в моей близости. Вместе с тем, утрата веры в Махариши вновь духовно опустошила его. Инстинктивной реакцией на это стало бурное возвращение к прежним наркоманским привычкам. (Джон вместе с остальными Битлами на все время пребывания в Индии отрекся от спиртного и наркотиков.)

Оглядываясь назад, легко заметить, что в тот период Джон был особенно «открыт» для чего-то или кого-то, что могло бы выбить его из этой проторенной колеи. Вместе с тем, время Йоко Оно еще не настало. И даже хотя Джон, пока был в Индии, переписывался с ней и держал на ночном столике сборник ее «стихов-инструкций», его влечение к Йоко оставалось чисто интеллектуальным. В конце концов, Йоко ничем не напоминала Бриджит Бордо, которую мы оба все еще считали идеальной женщиной.

Как раз вскоре после моего назначения личным помощником Джона, Дерек Тэйлор устроил для него обед вместе с единственной во всем мире Бриджит. И без слов ясно, что Джон был вне себя от возбуждения, что он на самом деле увидит во плоти женщину, о которой мечтал уже почти 15 лет. Конечно же, я просил его разрешить мне «сесть на хвост», но, поскольку Бриджит заверили, что это не будет просто встреча с толпой незнакомцев, составить ему компанию смог только Дерек.

Я же остался один в Кенвуде и, черной завистью завидуя Джону, с нетерпением ждал его возвращения. Он вернулся домой намного раньше, чем я ожидал и выглядел гораздо мрачнее, чем следовало по моему разумению. «Ну, что там было? Рассказывай, – затаив дыхание, сказал я. – Не томи!»

«А ни х…я там не было! – буркнул он в конце концов. – Я настолько ох…л от волнения, что перед встречей заглотил «кислотки» и тут совсем одурел. За весь вечер я только и сделал, что поздоровался с ней, когда мы увиделись. После этого она проговорила все время на французском со своими друзьями, а я даже не мог придумать, что ей сказать. Это был совершенно идиотский вечер – даже хуже, чем встреча с Элвисом. Вот и все дела.»

Как я понял, удивительная неуверенность и робость Джона в общениии с женщинами распространялась не только на Бриджит Бордо. Однажды вечером, например, я привез его на открытие картинной выставки, которой Джон оказал финансовую поддержку, его старого приятеля по Художественному колледжу Джонатана Хэчью. Как и следовало ожидать, присутствие в галерее настоящего живого Битла полностью затмило самого художника, и там одна молодая женщина, хотя и очень привлекательная, но далеко не Бриджит, так настойчиво таскалась за Джоном, что ее намерения не вызывали сомнений. Когда же мы собрались уходить, я спросил его: «Так где бы ты хотел вые…ть эту пташку?»

«Не знаю, – пробормотал он. – Я даже не уверен, что нравлюсь ей…»

И хотя, в конечном счете, он придумал, куда отвезти эту девицу, мне показалось слишком несерьезным, что суперзвезда уровня Джона может хоть на секунду усомниться в своей «желательности».

Через одну-две недели Джон, Нейл Эспинол и я приняли приглашение Дерека Тэйлора посетить с ночевкой его временную резиденцию в сельской местности – пресловутый особняк в японском стиле, которым владел Питер Эшер, расположенный на берегу сказочного по красоте озера вдали от каких бы то ни было людских поселений. Исходным поводом для этого путешествия было то, что Дерек очень хотел проиграть нам дебютный альбом доселе безвестного Гарри Нильсона, которого он провозгласил «американским Битлом».

Мы уже приехали, когда вдруг зазвонил телефон Дерека и – подумать только! – звонивший оказался не кем иным, как Гарри Нильсоном. После краткого обмена любезностями, Дерек повернулся к Джону. «Ты не хотел бы сказать пару слов Гарри? Он будет счастлив, если ты поговоришь с ним.»

«О чем же мне с ним говорить-то? – проворчал Джон, но все же собрался и подошел к телефону. – Привет, Гарри, – радостно сказал он. – Мне очень понравился твой диск… быть может, мы как-нибудь увидимся… ну, пока, привет…» Конечно же, в 70-е годы Гарри Нильсон стал одним из самых близких друзей Джона.

Когда детей Дерека уложили спать, мы заглотили немного ЛСД и выкурили по паре сигарет с марихуаной, и вновь и вновь слушали прекрасный диск Гарри. Наконец, мы с Джоном, шумя и крича, пошли к озеру, изумительно освещенному прожекторами, а альбом «Нильсон» тем временем гремел из колонок, стоявших на лужке. Через некоторое время начался дождь, мы вернулись домой, и там Дерек безотлагательно вручил Джону еще одну порцию ЛСД. «Эта особенно крута, – сказал он. – Раздели ее с Питом.»

Не расслышав последних слов, Джон проглотил всю дозу к ужасу Дерека, который тут же отозвал меня в соседнюю комнату. «Слушай, Пит, – прошептал он, – это страшно сильная штука. У Джона будет жуткий трип, так что нам надо держаться рядом с ним.»

Вдобавок, примерно в 4–5 часов утра, откуда ни возьмись из дождя возникла пухленькая средних лет жена смотрителя здания, несшая узелок с бельем. «Чуть не вымокла! – весело прощебетала она. – Но нельзя же без стирки!»

На следующее утро Джон признался, что увидев, как мы с Дереком сбежали в другую комнату после того, как он проглотил ЛСД, «сразу пере… это и начал мучиться от страха – что я такое съел?»

Еще больший страх объял его после того, как «кислотка» стала оказывать действие, и в итоге Дереку пришлось сидеть у его кровати до середины следующего дня. В попытке восстановить расшатанное ощущение своего «Я» Джона, он заставил его пересказать всю свою биографию, начиная с раннего детства. Дерек даже прошелся – строчка за строчкой – по всем песням Леннона-МакКартни, чтобы продемонстрировать Джону пределы его выдающегося вклада в музыку БИТЛЗ. Когда мы с Джоном в конце концов собрались уезжать, настроение и самочувствие Джона заметно улучшились.

Между прочим, Дерек впоследствии узнал, что его дом не только прежде использовался в качестве убежища одним из Грабителей Большого Поезда, но и что во время нашей кислотной вечеринки на деревьях вокруг прятались агенты отделения полиции по особо опасным преступлениям. Они тогда как раз только получили ложное уведомление о том, что этот бандит собирался «вернуться на выходные», и, наверное, были немало озадачены странными событиями той ночи, но все же не захотели выдать своего присутствия.

Отсутствие цели и интересов и общая неудовлетворенность жизнью отнюдь не облегчили жизнь и «персональному ассистенту» Джона. Даже со мной он становился постепенно все более раздражительным и замкнутым, и я начал изменять мнение о своей новой должности.

Как бы то ни было, наша дружба продлилась двадцать лет главным образом потому, что мы всегда считали друг друга более или менее равными. Теперь же я в первый раз в жизни работал уже непосредственно на него. Наверное, поэтому, я и стал неизбежно чувствовать себя, как какой-то подчиненный. И, как человек, всегда предпочитающий держать свою судьбу в собственных руках, я испытывал ощущение, что это вредно влияет на мою способность вести себя с Джоном так, как всегда.

Вместе с тем, всякий раз, когда я намекал, что для нас обоих будет лучше, если я найду себе другую новую работу, Джон начинал паниковать и просил меня остаться у него. «Кроме тебя, – твердил он, – у меня никого нет.»

Глава двадцать первая: Баллада о Джоне и Йоко (The Ballad Of John And Yoko)

Пожалуй, самый памятный вечер из всех, проведенных мной с Джоном, начался довольно обыденно и прозаично. В студии звукозаписи в дальнем конце его мансарды мы заглотили по порции ЛСД, выкурили несколько сигарет с марихуаной и нехотя забавлялись с хитросплетением магнитофонов «Бруннель».

Поскольку Джон был тогда без ума от работ Карлхайнца Штокгаузена, в те дни, в мае 1968 года, нашим любимым времяпрепровождением стало импровизирование с «конкретной музыкой» – баловство с воспроизведением записей задом-наперед и конструированием пленочных петель. На сей раз мы распахнули окна для свежего весеннего воздуха и принялись орать в сторону непонятливых деревьев все, что приходило в голову, а за нашими спинами тем временем вертелись магнитофонные кассеты. Я тогда и подумать не мог, что забавам именно того вечера суждено увековечиться в «Revolution № 9» на «Белом альбоме» БИТЛЗ.

Через какое-то время мы устали от всего этого и уселись на полу, скрестив ноги. Между прочим, Син тогда отдыхала в Греции с Волшебным Алексом. Наш разговор постепенно стал серьезным, и Джон поведал мне о разочаровании в Махариши и всех остальных, у кого он искал «руководства». Потом он погрузился в долгое молчание, а я рассеянно уставился на стену, на постер Бриджит Бордо, и представлял то, что я не прочь был бы сделать с ней, вспомнив при этом наши разговоры о Бриджит, когда мы были еще детьми.

Неожиданно я заметил, что Джон начал совершать вытянутыми руками волнообразные движения, напоминающие медленные взмахи крыльев, и вдруг произнес жутким шепотом: «Пит, мне кажется, я – Иисус Христос».

«Что??!! Ну-ка, повтори!»

«Да, – снова шепнул он, и я понял, что он не шутит, – мне кажется, я – Иисус Христос. Я… воскрес…»

Услышать подобное признание, даже я, привыкший к полнейшей непредсказуемости Джона Леннона, ожидал меньше всего. Но кто я такой, подумал я, чтобы судить об этом: ведь и Иисусу Христу в какой-то момент пришлось решить, что он – Иисус Христос…

«Ну и что же ты теперь собираешься делать?» – осторожно спросил я.

«Я должен рассказать всем об этом, – сказал он. – Я должен сообщить всему миру, кто я…»

«Но тебя просто убьют. Они не поверят.»

«Ну что же, тут ничего не поделаешь, – сказал он твердо. – А сколько было Иисусу, когда его убили?»

«Не знаю… Наверное, где-нибудь около 32-х».

Преодолев многолетнее отвращение к арифметике, Джон за несколько секунд произвел расчет на пальцах. «Черт возьми, – резюмировал он, – у меня есть, по крайней мере, четыре года!»

«Как же ты обо всем этом узнал?»

«Просто мне так кажется. В этом есть смысл моего существования.»

Приближался рассвет. Джон все больше и больше заводился; я же по-прежнему не представлял, как быть с его новой причудой.

«А разве тебе мало того, что ты – Джон Леннон?»

«Как это?»

«Ведь, будучи Джоном Ленноном, ты можешь сделать не меньше, чем Иисус Христос. И не забывай, что несет с собой религия. А как Джон Леннон, ты мог бы объединить всех людей мира, независимо от их расы, религии и вероисповедания.»

Но Джон оставался непреклонным и был абсолютно убежден, что он – Иисус Христос. «Завтра мы первым делом поедем в «Эппл» и всем об этом расскажем.»

В следующий момент мы услышали шаги Дот, домохозяйки, пришедшей на работу. Мы уже тогда полудремали, лежа рядом на полу и, одновременно открыв глаза, увидели Дот, удивленно смотревшую на нас.

Мгновенно проснувшись, Джон вскочил на ноги.

«О Господи, – буркнул он, – она еще подумает, что мы тут е…ли друг друга.»

«С какого это х…я она должна такое подумать? – удивился я. – Мы ведь одеты, прежде всего.»

Отнюдь не забыв метаморфозу прошедшей ночи, Джон быстро перешел к делу. В «Эппл» было назначено экстренное тайное совещание так называемого «внутреннего окружения» БИТЛЗ, куда входили сами Битлы, Дерек Тэйлор, Нейл Эспинол и я. На свои места все уселись с заметным волнением по причине неожиданности тайного совещания.

«Значит, так, – сказал Джон, – я хочу сообщить вам нечто очень важное. Я – Иисус Христос, который воскрес. Вот что я хотел сказать.»

Пол, Джордж, Ринго и их ближайшие друзья замерли в полном ошеломлении. Возникшая сцена показалась мне чертовски сюрреалистичной, и я смеялся про себя, и думал: «Что же он еще выкинет?» Это было его вечной загадкой – невозможность предсказать заранее.

Но даже когда к присутствующим вернулся дар речи, никто не решился подвергнуть Джона перекрестному допросу или просто уточнить его слова. Вместе с тем, никто не смог предложить новому Мессии какого-то плана действий, ибо все сошлись на том, что им необходимо некоторое время, чтобы обдумать заявление Джона и решить, как быть дальше. Совещание быстро закончили, и все так же единодушно согласились, что неплохо бы немного выпить и перекусить.

Пока мы ждали в ресторане столик, один приветливый пожилой господин узнал Джона и сказал: «Очень рад видеть вас. Как поживаете?»

«Честно говоря, – ответил Джон с самым честным выражением лица, – я – Иисус Христос.»

«Да-да, конечно, – вежливо согласился тот джентльмен, – мне очень понравился ваш последний диск. По-моему, он превосходен.»

Когда в тот же вечер мы вернулись в Кенвуд, я почти валился с ног от усталости. В отличие от Джона, которому ничего не стоило не сомкнуть глаз несколько ночей подряд, мне время от времени необходимо было поспать. Мы ненадолго улеглись покурить «травку» и тут, часов около десяти, Джон вдруг сказал: «Я бы не прочь побыть сегодня с женщиной. Ты не возражаешь, если я приглашу сюда кого-нибудь?»

«Нисколько, – ответил я, – я все равно скоро отрублюсь. Меня не хватит на вторую ночь.»

«Тогда я, наверное, позвоню Йоко.»

«Так она тебе нравится?»

«По правде говоря, я и сам не знаю, – сказал он. – Но ЧТО-ТО у меня к ней есть. Мне бы хотелось узнать ее немного получше… и сейчас как раз подходящее время, – размышлял он вслух, – жены дома нет и все такое…»

Через несколько минут Джон уже разговаривал с Йоко, отвергая ее возражения о приезде в Уэйбридж в такое позднее время с ее лондонской квартиры.

«Возьми такси, – сказал он, – когда оно приедет, я заплачу.»

Когда к дому Джона часом позже подъехало такси, он попросил меня «немного одолжить». (БИТЛЗ, как и королева Англии, не носили с собой наличных денег.)

«Я, право, и не знаю, найдется ли у меня», – ответил я с подколкой.

«Давай, давай, Пит, – сказал он с нервным смешком, – кончай п…ёж, быстро раскошеливайся!»

Хихикая от успеха шутки, я протянул ему деньги, и он занялся «ответственным делом»: встретил Йоко и расплатился с водителем.

После обычного обмена любезностями мы втроем перешли в просторную и редко посещаемую гостиную. Как и при нашей первой встрече в «Эппл», Йоко казалась очень стеснительной и неуверенной в себе и говорила еле слышным голосом. Джон чувствовал себя не менее неловко, и поэтому я сидел рядом дабы оказать ему моральную поддержку. Примерно через полчаса натянутого и принужденного разговора я, наконец, попрощался и ушел спать.

Проснулся я необычно рано, около восьми часов. Когда я спустился на кухню позавтракать, то в маленькой комнатке возле кухни вдруг заметил Джона. Он сидел за столом в коричневом халате в стиле кимоно, в котором часто ходил дома, и с жадностью заглатывал вареные яйца, запивая их горячим чаем.

«Здорово, Джон, – весело сказал я. – Ты что это сегодня так рано?»

«А я и не ложился.»

«Ни х…я себе! Ты еще одну ночь не спал?!»

«Да, я всю ночь был с Йоко.»

«Ну и как, вы хорошо провели время?» – сказал я с намекающей ухмылкой.

Но выражение его лица оставалось совершенно серьезным, и он ответил тихо и почти благоговейно: «Да, Пит. Это было удивительно».

(Чтобы нарушить молчание, Джон предложил Йоко два своих любимых занятия: ЛСД и «баловство с пленками». После того, как они добавили несколько штрихов к «Революции № 9», Йоко предложила сделать что-нибудь «своё». По мере того, как Джон с возрастающей непринужденностью крутил разные ручки, ее неуверенность пропала, и она разразилась своими фирменными визгами, пронзительными криками и прочими экффектами «раскованного вокала». Именно тут Джон и понял, что «еще кто-то так же шизанут, как и я», и что Йоко, по сути, была «я – в мешке!» На рассвете под щебетанье птиц за открытыми окнами, создававших Йоко контрапункты, они закончили свою первую композицию «неоконченной музыки», которую назвали «Два девственника». Затем Джон и Йоко впервые занялись любовью.)

Смекнув, что произошло нечто необычное, я плюхнулся в свое любимое кресло, поудобнее сложил ноги и приготовился услышать его рассказ. Но он сказал вместо этого: «Ты что-нибудь сегодня делаешь?»

«Нет, ничего особенного. А ты чем хочешь заняться?»

Я предплолагал обычные послеобеденные забавы – быть может, попойку или же поездку в «Эппл» для выполнения одного из импульсивных планов Джона.

«Слушай, Пит, ты не мог бы подыскать мне дом?»

«Дом?! На х… тебе нужен дом? У тебя же есть дом – ты сидишь в нем!»

Он рассмеялся своим коронным хохотком и сказал: «Мне нужен еще один дом.»

«Зачем это?»

Джон очень аккуратно поставил чашку на стол.

«Я буду жить там с Йоко.»

Эти слова потрясли меня не меньше, чем его «заявление» какие-то 24 часа назад о том, что он – Иисус Христос. Мне ничего не оставалось, как ловить ртом воздух от изумления.

«Да, Пит, – сказал он, – я хочу жить там с Йоко.»

«Ты это серьезно? – шепотом спросил я. – Ты это правда серьезно, Джон?»

«Да, это серьезно. ЭТО ОЧЕНЬ СЕРЬЕЗНО! Вот оно, Пит! Я ждал этого всю свою жизнь. На х… все остальное! На х… БИТЛЗ, на х… деньги, на х… все это! Если надо будет, я стану жить с ней в самой б…й палатке!»

Я и Джон – в возбуждении и радости – вскочили на ноги.

«Но это невозможно, Джон!»

«Да, это невозможно. Это просто невероятно! Именно так мы и влюблялись в детстве. Помнишь, когда ты встречал девушку, тебе хотелось быть с ней ВСЕ ВРЕМЯ и ты все время ДУМАЛ о ней. Помнишь, как все мысли были только о ней одной? Так вот, Йоко сейчас наверху, и я не могу дождаться, когда вернусь к ней. Я так проголодался, что мне пришлось бежать сюда и сварить себе яйцо, но для меня невыносимо быть без нее даже ОДНУ СЕКУНДУ.»

Естественно, я был рад видеть Джона таким счастливым и не сомневался, что его счастье, если оно не будет коротким, сделает мою жизнь в Кенвуде еще приятнее. Я также понял, что он без колебаний пожертвует для Йоко всем – и Синтией, чье имя в то утро даже не упоминалось, – в первую очередь, что в свете того факта, что Джон и Йоко знают друг друга не больше двенадцати часов, казалось невероятным. Уже много лет Джон ждал человека подобной значимости, хоть я и не уверен, что его очень удивило, что «молния», когда она все же ударила, пришла именно из этого направления.

Кроме того, всю свою жизнь Джон запросто бросал свои прежние занятия, если появлялось что-то более интересное. Он никогда не держался за прошлое, не беспокоился о будущем или о далеко идущих последствиях своих мгновенных решений.

Йоко, не теряя времени, перетащила свои манатки, все, какие были, в Кенвуд. Когда Джон увидел состояние ее гардероба, он сунул мне в руку толстую пачку банкнот, до общения с которыми теперь так редко снисходил.

«Пит, ты не смог бы прокатиться с ней по магазинам? Ей нужно купить кой-какую новую одежду. А между делом, будь добр, расскажи ей о БИТЛЗ и всем остальном. Она даже не знает, кто есть кто!»

Хотя посещения магазинов ни в коей мере не соответствовали моим понятиям о приятном времяпрепровождении, я был рад возможности сделать что-нибудь для женщины, несомненно возродившей жизненную энергию Джона. За время езды в Лондон я прочел Йоко краткий курс о БИТЛЗ и «Эппл», после чего было совершено турне по универмагам Кинг-роуд. Похоже, ее впечатлили новомодные фасоны и мне пришлось тактично отговорить ее от покупки просвечивающей блузки. Вместо нее она купила белый кожаный жакет и несколько сравнительно более приличных блузок и брюк.

Но, конечно же, самой большой проблемой для меня было найти дом для Джона и Йоко.

«Посмотри тут неподалеку, – сказал Джон. – Ты знаешь, что мне нравится. Если он понравится тебе, значит, понравится и мне.»

Я обратился к агенту, специализировавшемуся на загородных поместьях и имениях. «Мне нужен дом в радиусе 50 миль от Лондона, – заявил я, – и чем больше земли, тем лучше. Желательны также лесные участки и озеро. Вопрос о цене не существенен.»

Большую часть следующей недели я осматривал дома, в среднем, по пять за день, пока, наконец, не забрался в своих исканиях на полкилометра в лес по грязной дороге. Я увидел конюшни, озеро с эллингом, а в конце дороги – готический замок с огромными настенными часами, окруженный сухим рвом.

Когда я прошел через подъемный мост, меня приветливо встретил джентльмен примерно лет шестидесяти, предложивший пройтись по всем комнатам, битком забитым старинными и антикварными предметами, в том числе десятками масляных портретов XVIII века, дубовыми корабельными сундуками с медной окантовкой и огромным чучелом анаконды. Полное отсутствие каких-либо современных электрических устройств – радио или телевизора – еще более усиливало иллюзию того, что я попал в другое столетие. 25-метровый обеденный зал, к примеру, был оснащен менестрельевой галереей, а в дальнем конце – огромным церковным органом.

Хотя этот господин (как и его отец, и дед) прожил там всю жизнь, он и понятия не имел, сколько именно комнат в имении, но полагал, что их, по крайней мере, пятьдесят. Из-за преклонного возраста он и его жена вынуждены были перебраться в крайние комнаты особняка, а теперь – и вовсе продать его. Я был глубоко взволнован страдательностью их положения, но все же считал, что само имение переходит в хорошие руки, ибо не сомневался, что Джон страстно его полюбит.

В следующее воскресенье я повез туда Джона и Йоко в переделанном «Мини-Купере», который он разрисовал яркой желтой и зеленой краской, оснастил темными стеклами, гоночными колесами и полной стерео-системой, что в 1978 году все еще было в диковинку. Для того, чтобы передохнуть после долгой езды, мы остановились перекусить в одной деревенской таверне.

Пока я пошел заказать нам пива и сэндвичей, Джон и Йоко уселись на траве в саду. Вся клиентура пивняка застыла в изумлении от вида этих двух чужестранных фигур на лужайке: Джон и Йоко тогда как раз начали носить все только белое, а их волосы ниспадали сзади на плечи. Таким вот было первое публичное появление Джона и Йоко как пары, хотя сообщение об этом по таинственной причине не достигло алчущих ушей Флит-стрит.

Я еще не успел остановить желто-зеленый «Мини-Купер» возле особняка, а Джон уже шумно выражал свое восхищение тем, что видел вокруг. Тем не менее, когда я постучал в дверь, мы инстинктивно собрались и настроились на критический лад. Я еще не сообщал фамилии потенциального покупателя, ибо хорошо знал о нелюбви Джона к бурной реакции незнакомцев. Однако, этот пожилой господин приветствовал нас доброй улыбкой и пригласил «на чашечку чая». Когда я, наконец, представил своего спутника по имени, он и глазом не моргнул. Мы с Джоном обменялись взглядами, говорящими: должно быть, это последний в Англии человек, не знающий о БИТЛЗ, поскольку Йоко была уже «просвещена».

Внутренний интерьер особняка впечатлил Джона еще больше, чем наружный. Немалых усилий ему стоило сохранять приличие и подавить свое желание поиграть на старинном церковном органе. У одной из комнат наш хозяин сказал в извиняющемся тоне: «Вам придется простить меня за следующую комнату, но мой внук так любит всю эту современную поп-музыку…» После этого мы вошли в комнату, стены которой от пола до потолка были обклеены фотографиями БИТЛЗ, в том числе и большим цветным плакатом Джона Леннона, возле которого (пока стоявший спиной пожилой джентльмен словоохотливо болтал), с едва сдерживаемой улыбкой позировал живой Джон Леннон.

Всю дорогу назад, в Уэйбридж, Джон заливался от радости. «Это именно то, что нужно, Пит! Покупай! Мне плевать, сколько это стоит, покупай и п…ц!»

Я тогда совершенно не обратил внимания на то, что за время нашей экскурсии Йоко не произнесла ни слова, что она вообще часто делала в моем присутствии. Высадив их в Кенвуде, я сообщил агентам по недвижимости, что особняк можно считать проданным.

Когда я позвонил Джону на следующий день, я упомянул об этом. «Извини, Пит, – пробормотал он, – ничего не выйдет. Йоко он не понравился…»

«Ну, раз такое дело, – сказал я, – мне этим больше нет смысла заниматься. Я прекрасно знаю, что нравится ТЕБЕ, а не что нравится Йоко. Я просто передам тебе все фотографии и описания, а дальше уж решайте все сами.»

Однако, в результате всего этого я купил себе небольшой домик в Эшере, позволивший мне проводить больше времени с женой и сыном, хоть я и продолжал каждое утро преодолевать короткий путь в Кенвуд и работать в качестве персонального ассистента Джона.

Большинство людей впервые услышали о Йоко 18 июня 1968 года, в день 26-летия Пола МакКартни. Поводом для этого послужила премьера «В своей манере письма», сценической переработки книги Джона Виктором Спинетти в «Нэшнл Сиэтр Компани», куда я и доставил в своем переоборудованном «Ягуаре» Джона, Йоко и Волшебного Алекса. Наверное, этому не следовало удивляться, но мы все же были поражены той огромной толпой репортеров и фотографов, что поджидали у театра Джона и Йоко, вооружившись фразами, вроде: «Что случилось с Синтией?» и «Где твоя жена, Джон?».

И без слов понятно, что исповеди передовиц утренних газет почти ничего не писали о самом спектакле, который, между прочим, Джону необычайно понравился. Еще через две недели Джон и Йоко вновь оказались в центре внимания, в связи с открытием их первой совместной выставки, названной «Ты здесь», в экспонаты которой вошли ящики для сбора пожертвований в пользу эпилептиков, прокаженных и дебилов и 365 белых воздушных шариков, наполненных гелием, которые Джон запустил в лондонское небо со словами: «Я объявляю эти шарики парящими высоко». И тут почти все в Англии, по крайней мере, так казалось, начали говорить о Битле Джоне – о его прелюбодействе и странной любовной связи со странной японской «художницей», которая была на семь лет старше него, сама была замужем и имела 5-летнего ребенка, и чьим величайшим достиженим было распиливание стульев пополам и продюсирование фильмов, где в течение часа показывали голые задницы.

Поначалу Джон получал немалое удовольствие от скептических сообщений прессы. Конечно, он не делал все это преднамеренно, но прекрасно понимал, что они с Йоко могут поразить мир, как самая странная пара, и даже наслаждался абсурдностью картины, которую они, несомненно, представляли для обывателей. Благодрая Йоко, Джон впервые за многие годы сумел совершенно сбить с толку своих поклонников и вырваться из «безопасного» мешка, в котором он пребывал в полном заточении как Битл. Однако к откровенной мести, обрушенной на него прессой и общественностью, просто за то, что он, по его словам, полюбил женщину, которая не подходила под их полные предрассудков взгляды, он относился с нескрываемым безразличием.

Я же, со своей стороны, мог только радоваться тому стимулирующему эффекту, который Йоко оказывала на Джона. Я бы даже сказал, что во всей его жизни она была лучшим «приобретением». Она была не только той самой Любовью его жизни, но и пробудила в нем желание быть тем, кем он больше всего хотел быть – Артистом с большой буквы. Благодаря Йоко, Джон вновь обрел твердые убеждения и взгляды, и смелость снова стать неистовым.

Одним словом, она помогла пробиться наружу ребенку, который всегда был в Джоне. Можно даже сказать, что она вернула его к жизни. Даже из чисто эгоистических соображений у меня была основательная причина приветствовать появление Йоко на сцене, ибо это должно было уменьшить зависимость Джона от меня и тем самым дать мне возможность заняться своей личной жизнью и всем, что ей сопутствует. Уверен, я делал все, чтобы Йоко всегда чувствовала себя в Кенвуде «желанным гостем», и не желал бы ничего большего, если бы мог сказать, что и она отвечала мне такой же обходительностью. Но, к сожалению, ревность и собственнические чувства или же, если угодно, неуверенность оказались у Йоко настолько велики, что она не могла спокойно смотреть, как Джон общается с кем-то так же близко, как и с ней.

Через несколько дней после того, как Йоко перебралась в Кенвуд, я постучал в дверь спальной с каким-то важным сообщением. Когда Джон открыл дверь, я заметил позади него Йоко, сидевшую на кровати – лицо ее почти полностью было скрыто за водопадом встрепанных аспидно-черных волос, – и поразился крошечности и «уязвимости» ее фигуры, которая терялась на 8-футовой кровати Джона. Впрочем, слово «уязвимое» едва ли подходило к описанию выражения ее лица, с которым она смотрела не только на меня, но и на всех остальных друзей и коллег БИТЛЗ. Осознав свою власть над Джоном и, следовательно, над всей битловской организацией, она претерпела поразительные метаморфозы от неловкой, застенчивой мышки до могучей и волевой тигрицы.

Однажды, удивительно прекрасным июньским утром я пришел в Кенвуд, использовав свое магнитно-закодированное удостоверение-пропуск, и влетел на кухню, заваленную первыми дарами природы. Там я застал Джона и Йоко за завтраком, а поскольку через час-другой мне нужно было явиться на совещание в «Эппл», я непроизвольно принялся напевать ему: «Йохо, Йохо, нам пора уходить на работу!» (из мультфильма «Белоснежка и семь гномов»). Безобидно попытавшисть включить в эту шуточку Йоко, я тут же изменил стишок на «Йоко, Йоко, нам пора уходить на работу!». Мы с Джоном расхохотались от этого глупого каламбура, но быстро осеклись, встретив горящий обидой взгляд мисс Оно. Наверное, этот случай упомянут немного не к месту, но он возбудил во мне первое подозрение в том, что Йоко не испытывает особого восторга от моего присутствия в доме Джона.