Текст книги "Гаяна (Иллюстрации Л. Гольдберга)"

Автор книги: Петроний Аматуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 38 страниц)

Он отыскал взглядом прибор скорости; все в порядке. Затем выглянул за борт на знакомые ориентиры – оставалось еще минуты две…

Рязанов не думал больше о смерти, он понял, что когда человек упорно борется, то глупо думать о том, будет ли эта борьба последней. Надо всего себя подчинить самой борьбе.

Тем временем Андрей пришел в себя. Он приподнялся на коленях и выглянул за борт: внизу мелькнула знакомая поверхность аэродрома и ровная, блестевшая в лучах яркого солнца лента бетонки.

Самолет приземлился. Дома! Но почему не слышно привычного посвистывания воздушных тормозов и самолет бежит так долго, дольше обычного? Лишь в самом конце бетонки самолет потерял инерцию и остановился. Винт сделал еще несколько оборотов и замер. Рязанов выключил мотор. Наступила глубокая, спокойная после воздушной битвы и пережитого тишина.

Андрей с трудом вылез из багажника на землю, на твердую, свою, родную землю, шатаясь, подошел к крылу, взобрался на него, цепляясь за уступы борта, и заглянул сквозь прозрачный плексигласовый фонарь в кабину. Рязанов сидел, опершись грудью на ручку управления и низко опустив голову. Раздирая пальцы до крови, Андрей торопливо отодвинул фонарь и наклонился к летчику.

– Товарищ командир!.. Леша! – громко окликнул он.

До Харькова оставалось несколько минут полета. Серафим, не прерывая рассказа командира, настроил автоматический радиокомпас на приводную радиостанцию Харьковского аэропорта. Стрелка радиокомпаса дрогнула и, описав полукруг, опустилась острием к полу кабины, показывая, что приводная радиостанция находится внизу, под ними. Позади Андрея громко заливался электрический звонок, а на приборной доске вспыхнула зеленая лампочка.

– Я «49–85», прошел дальнюю, – сказал Андрей по радио.

– «49–85», пробиваться по схеме вам разрешено, – ответили с земли.

Андрей отжал от себя штурвал и уменьшил наддув моторов. Самолет плавно опустил нос и стал как бы тонуть в облаках. Командир и второй пилот сняли темные очки. Если бы не приборы, можно было подумать, что машина висит неподвижно, а не снижается над аэродромом по большому прямоугольнику.

На высоте трехсот метров началась резкая болтанка, и самолет сплошной пеленой окутал крупный и мокрый густой снег. Стекла помутнели по краям.

После четвертого разворота, на последней прямой, болтанка и обледенение достигли наибольшей силы. Теперь некогда стало разговаривать, пилоты в шуме и неистовстве снежной бури в облаках молча вели машину. Когда прошли ближнюю приводную и внизу всего в сорока – пятидесяти метрах показалась земля, Андрей крикнул Веневу:

– Сажай!

Петушок обрадовался, что командир доверил ему сложную посадку, и плотнее взялся за штурвал. Машина мягко коснулась бетона и побежала по земле.

– Ваша отличная посадка зафиксирована в пятнадцать часов ноль три минуты, – сообщили со старта. – Заруливайте к аэровокзалу.

– Понял вас, благодарю, – ответил Петушок и свернул влево, на рулежную дорожку.

– Вот так всегда и сажай! – сказал Андрей.

– Ну и дальше что, командир? – нетерпеливо спросил Петушок, пропуская мимо ушей заслуженную похвалу.

Дальше знаю только то, что Рязанов еще был ранен горел… Мы с ним не виделись года четыре.

– Летает до сих пор? – спросил Серафим.

– Нет. Он три года где-то учился. Был на Дальнем Востоке, а сейчас работает в Москве, в КГБ.

– Прохвостов ловит! Башковитый человек, – одобрил Петушок.

– Полагать надо! Бывший авиатор, фронтовик… Жаль только, что наши с ним пути разошлись!..

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Дела давно минувших дней

1

Прошло два месяца. Десятки рейсов уже совершил в новом году экипаж Шелеста на трассах между Черным морем и Москвой, Бештау и Киевом, Ростовом-на-Дону и Уралом. Нередко им изрядно доставалось, но порой полет протекал так спокойно, что у них оставалось свободное время для веселых воспоминаний и разговоров о будущем. В такие минуты Петушок любил вспоминать свое новогоднее знакомство с Ниной Константиновной. Андрей слушал эти разговоры и лукаво улыбался.

– Повидать бы ее, а, командир? – вздыхал Петушок.

– Как-нибудь повидаем, – неопределенно отвечал Андрей. А в один из мартовских дней они в самом деле встретили Нину в Москве, в поезде метро в час пик. В вагоне Петушок очутился возле старика с длинной седой бородой, сидевшего у двери. Чтобы не обеспокоить его, Петушок уперся руками в никелированные поручни и подался назад.

– Куда лезешь? – строго прикрикнули сзади. – Слепой, что ли?

Петушок взял немного левее, но чья-то рука пребольно ударила его в плечо:

– Стойте на месте!

– Сердитые нынче стали москвичи, – философски заметил старик. – И все оттого, что быстро очень живут!

– Не так уж и сердитые, – миролюбиво возразил сосед Петушка, высокий худой мужчина с фотоаппаратом через плечо. – Просто нервные…

Между ними завязался разговор. Кто-то, пробираясь к выходу, придавил Петушку ногу острым каблуком.

– Ну, знаете ли, – не выдержал юноша, пытаясь обернуться, – это форменное… – Тут глаза его округлились и лицо стало радостным: – Нина Константиновна?!

– Так это я на вашей ноге стою?

– Стойте, пожалуйста! Разве я говорю, что мне это не нравится?..

– Добрые люди и в тесноте встречаются, – сказал старик. На станции «Арбат», когда выходили из вагона, Петушок цепко держал Нину за руку, чтобы она не затерялась в толпе.

– Здравствуйте, Нина Константиновна! – подошел Шелест.

– Ах, это вы, Андрей Иванович! Здравствуйте. Мы так вовремя встретились… Вы рейсом в Москве?

– Да, но пробудем здесь дня два, – пояснил Петушок. – Меняется расписание, мы передали свой самолет другому экипажу и временно остались безлошадными.

– Как хорошо! Сегодняшний вечер вы непременно проведете у нас!

– По какому случаю? – спросил Андрей.

– Так просто…

– Не хитрите. Я же вижу, что не «так просто». Говорите начистоту.

– У нас… – девушка замялась.

– Свадьба? – сделал страшные глаза Петушок.

– Что вы! – испугалась девушка. – Просто сегодня мой день рождения.

– И вы называете это «так просто»?! – пожурил Андрей.

– В таком случае мы будем обязательно! – воскликнул Петушок. – Поедем, командир?

– Конечно. Теперь, если Нина Константиновна и отменит свое приглашение, – засмеялся Андрей, – мы все равно приедем в ней!

На Арбате они расстались. Друзья задумались. К ним подошел милиционер и козырнул:

– Вам куда пройти или проехать?

– Нам нужно купить подарки молодой, красивой женщине.

– Рад помочь: от вас налево магазин ювелирторга «Самоцветы».

В магазине у них разбежались глаза – так много заманчивых вещей лежало под зеркальными стеклами прилавков Петушок остановился возле изящных шкатулок палешан и задумчиво осмотрел их. Сделав знак продавщице, тихо попросил:

– Заверните, пожалуйста, вот эту.

– Что ты выбрал? – полюбопытствовал Андрей.

– Отойди. – Петушок загородил собой прилавок. – Девушка, пожалуйста, не показывайте ему!

– Хорошо, хорошо, – засмеялась продавщица.

– А я ума не приложу, что взять, – с досадой сказал Андрей.

Он долго осматривал часы, кольца, браслеты, не внимая ничьим советам, и искал чего-то еще.

«Придется идти в другой магазин», – решил он, но тут его взгляд упал на тонкую статуэтку чугунного литья, изображавшую девушку-купальщицу с длинными волосами и лицом, вскинутым кверху. Андрей оживился:

– О, это из Касли!

– Да, это работа каслинских мастеров, – подтвердила продавщица.

– Неудобно девушке преподносить нагую купальщицу – отсоветовал Петушок.

– Пожалуй, ты прав, – ответил Андрей. – А еще что-нибудь каслинское есть?

– Сколько угодно. На верхней полке…

– В самом деле, слона-то я и не приметил. Вот это мне нравится… Заверните Ивана царевича на Сером волке!

Петушок и продавщица странно переглянулись, в голубых глазах юноши мелькнула растерянность, девушка же едва сдержалась, чтобы не рассмеяться.

– Возьмите чек и уплатите в кассу, – сказала она, опуская глаза.

На улице Андрей заметил, что Петушок чем-то расстроен и спросил:

– Ты что это, Петушок?

– Так…

– Да я же вижу тебя насквозь! В чем дело?

Петушок хмуро молчал. Лишь когда они проходили мимо художественной мастерской, он вдруг усмехнулся и глаза его вновь озорно загорелись.

– Подожди здесь, я сейчас.

Он пробыл в мастерской недолго и вышел повеселевший.

– Что ты там делал? – встретил его Шелест.

– Ничего особенного. Попросил краски и кое-что написал.

– Ясно. Давай поищем гравера, и я сделаю надпись.

– Это нетрудно, найдем, – весело сказал Петушок.

2

В уютной гостиной академика Константина Павловича Тверского к приходу летчиков, кроме него самого и дочери, были биохимик профессор Русанов – друг детства Константина Павловича, и ростовчанин профессор Дарсушев – видный специалист по кожным болезням. Нина познакомила вновь прибывших с ними.

– Заставляете ожидать себя, молодые люди? – шутливо-строго заметил Константин Павлович. – А знаете ли вы, что за это положено по русскому обычаю…

– … штрафную, – продолжил Андрей. – Лично я не откажусь, тем более что нам представляется возможность посвятить этот тост здоровью вашей дочери, Константин Павлович…

– Мне положительно нравятся эти юноши, – сказал Русанов, лихо закручивая серебристый ус. – Нуте-ка, позволь, Ниночка, взглянуть на твои подарки… Тэк-с! Прекрасная работа. Из Касли! Я помню, – он повернулся к академику, – мне однажды пришлось видеть в Париже большую часовню, отлитую из чугуна уральскими умельцами. Шедевр! Дальше что? Шкатулка из Палеха. Однако… Два одинаковых сюжета – не много ли для одной девушки? В свое время мы были изобретательнее.

Андрей посмотрел на шкатулку, на Петушка и порозовел.

– Такое совпадение свидетельствует о том, что они не сговаривались, – заметил Дарсушев.

– Вот только это несколько извиняет их. Посмотрите, какая чистота красок, – восхищался биохимик. – Но… Па… па… звольте… Что же это такое?

– Что там? – заинтересовался академик и склонился над шкатулкой.

Его примеру последовал и Дарсушев.

– Где это видано, – удивился Русанов, – чтобы Иван-царевич носил летные очки?

– Да, в самом деле, – согласился Дарсушев. – Это летные очки.

Петушок едва сдерживал смех. Андрей с недоумением посмотрел на приятеля.

– А-а, – повернулся к академику Русанов, – я все понял… Мой дорогой Константин Павлович, это предупреждение тебе, несчастному отцу: «Берегись! Твое чадо, милый папа, собирается похитить летчик!»

– Ну и придумали! – захохотал Константин Павлович. – Однако в письмах своих вы, Андрей Иванович, были скромнее.

– В письмах? – теперь пришла очередь Петушка удивляться.

– Не сердитесь, – объяснил академик. – Мы с Ниночкой живем вдвоем, без матери, и она привыкла делиться со мной даже самым сокровенным.

– Как хотите, друзья, – сказал Русанов, – но будь я сейчас хотя бы капельку моложе, скажем лет на сорок, я бы… Теперь, разумеется, моя особа может представлять ценность лишь с точки зрения биохимической, но были времена, уверяю вас, когда я вызывал к себе интерес и эстетический! Да-с, мои милые, эс-те-ти-чес-кий!

– Борис Павлович, – погрозила Нина Русанову пальцем, – вы скромничаете!

– Благодарю тебя, дитя мое, за великодушие, – ответил Русанов, – но, увы, сохранить молодость труднее, нежели вывести формулу наисложнейшего белка.

– Однако в любом возрасте не возбраняется поклониться Бахусу, – напомнил академик.

– За что будем пить? – спросил Шелест.

– За «Санус», который скоро удивит и порадует мир! – предложил Русанов.

– Вот бы узнать, что это такое… – шутливо-мечтательно протянул Петушок.

– Извольте, – повернулся к нему Русанов. – Моя любимица Ниночка, едва успев получить диплом, разработала превосходную идею: использовать кибернетику и бионику в микробиологии. Ну-с… Ее влиятельный папа – сиречь наш уважаемый Константин Павлович – поддержал ее (я имею в виду идею), принял личное участие… За остальным дело не стало, и весьма скоро…

– Может быть, через месяц, – вставила Нина.

– Итак, через месяц все вы, непосвященные, увидите… гм… во всяком случае, услышите о новой автоматической микробиологической лаборатории.

– За успех «Сануса»! – воскликнули летчики и подняли бокалы.

Когда все выпили, Константин Павлович повернулся к Нине и, указав взглядом на рояль, спросил:

– У тебя нет желания поиграть?

– Может быть, наши гости хотят, папа?

– В самом деле, я и не подумал. Вы играете?

– Нет, – ответил Андрей, – Петя играет.

– Доставьте нам удовольствие, – попросил Русанов.

– Попробуйте, – неуверенно согласился академик, бросив осторожный взгляд в сторону Русанова, тонкого и придирчивого ценителя музыки.

Петушок перехватил его взгляд и, не заставляя себя упрашивать, подошел к роялю. Усевшись на плюшевую вертушку, он с мальчишеским вызовом повернулся к Русанову:

– Что бы вам хотелось послушать?

Русанов с изумлением посмотрел поверх очков на самоуверенного летчика, едва заметно пожал плечами и с подчеркнуто холодной корректностью ответил:

– Если вы, молодой человек, попытаетесь изобразить нам что-либо из Бетховена, я премного буду обязан вам.

– Хорошо, – беспечно произнес Петушок, – наши вкусы сходятся! – и повернулся к роялю.

Он взял первые медлительные аккорды, адажио «Лунной сонаты» Русанов высоко поднял брови и оглядел присутствующих.

… Светлая звездная ночь. Теплая. Тихая. Над уснувшей землей одиноко летит самолет. Гордо звучит могучая песня его моторов. Крепкие крылья с силой рассекают разреженный воздух. Зеленовато светятся стрелки и цифры приборов. Руки пилотов спокойно лежат на штурвалах. За бортом – далекий мир. Глубоко-глубоко внизу спит родная земля. Будто вечность отделяет от нее этот маленький и стремительный «воздушный остров».

В небе царит луна. Все в природе любуется властительницей ночи. Металлическим блеском оживают в ее тонких лучах гибкие тела рек. В черный бархат оделись леса. Тучные поля укрылись прозрачной темно-сиреневой дымкой. Бесчисленные огоньки поселений сверкают в живописном беспорядке. И нет всей этой красе ни конца ни края.

– Летишь – и крыло не качнется, оглянешься кругом – И кажется, будто иссякла силища, накопленная небом за жаркий день.

Но вот меньше становится звезд вдали, точно кто-то нарочно гасит их… Все темнее небосвод. Шалый ветерок выбежал навстречу и, потрогав самолет, ударил слегка по крыльям, словно пробуя их прочность. Оживились и пилоты: знакомо им такое озорство!

За первым ветерком выбежал второй – постарше и посильнее. Слышен даже его задорный свист: «А ну, померяемся, кто кого!» И помчались навстречу ветры, один яростнее другого! Бьют машину, кренят ее то на одно крыло, то на другое, кидают в невидимую «яму», забрасывают на вершины крутых воздушных «гор». Огромная вытянутая туча подплыла снизу и проглотила сияющий диск луны.

… Все живее бегают по клавишам пальцы Петушка, тревожно звучит аллегретто любимой сонаты; все отчетливее возникает в его воображении картина грозы в ночном полете, которая всегда связывалась у него с этим бессмертным произведением великого Бетховена, не знавшего ни авиации, ни полетов, но создавшего музыку, которая сегодня вдохновляет летчиков, а завтра вдохновит астронавтов.

… Притаившаяся в черноте ночи грозовая туча воткнула в землю ослепительную молнию, желтые круги поплыли в глазах пилотов. Мелко задрожал самолет, точно предчувствуя решительную схватку. Одна за другой возникали в небе огненные вспышки – целый частокол молний окружил самолет, появились облака из расплавленной меди.

Высота полета уменьшалась, самолет накренился и отвалил в сторону. Гроза устремилась за самолетом, но все быстрее уходил он от опасного места, все больше отставала гроза, в бессильной ярости обрушившая свою мощь на землю, заливая ее потоками дождя и разрывая небо километровыми молниями.

Но вот поредели тучи, и вновь, радостная, точно вырвавшаяся из плена, высоко в небе засветилась луна. На лицах пилотов появились улыбки. Еще ветерок трепал и раскачивал машину, но опасность осталась позади, а впереди снова чистый звездный океан…

… Отзвучали последние аккорды, но в комнате еще «пахло грозой». Лицо Петушка было несколько бледнее обычного, его потемневшие глаза смотрели куда-то вдаль, пальцы вздрагивали. – Браво, браво, молодой человек! – первым нарушил молчание Русанов. – Вы превосходный музыкант… Но где и когда вам удалось приобрести все это?

– Родные хотели, чтобы я стал пианистом, – смеясь, сказал Петушок, – но музыка пробудила во мне страсть к полетам и я вышел в летчики!

Андрей гордился другом и не скрывал этого. Нина смотрела на Петушка как-то по-новому. Академик подошел к юноше и потрепал его за вихры. Петушок ответил ему благодарным взглядом и по-детски смутился.

В углу на маленьком треугольном столике резко зазвонил телефон.

– Это меня, – сказал Константин Павлович, подходя к столику.

То, что он услышал, было, по-видимому, неожиданно и неприятно.

– Говорите яснее! – нервно крикнул он в трубку. – А где была дежурная? Ну, знаете ли, это не оправдание. Немедленно машину. О господи, да перестаньте оправдываться, когда это уже никому не нужно!

Он едва сдержался, чтобы не бросить телефонную трубку.

– Что-нибудь случилось, папа? – спросила Нина.

– Да… – Константин Павлович виновато посмотрел на гостей и, подумав, сказал: – Я еду в клинику. А вы продолжайте без меня. Извини, дочь…

– Пожалуй, я поеду домой, – поднялся Русанов.

– Проводить вас? – спросил Дарсушев.

– Если хотите, поедемте вдвоем, – согласился Русанов. Андрей и Петушок тоже встали, но Константин Павлович решительно произнес:

– Вас же я настоятельно прошу остаться. Не расстраивайте Ниночке такой вечер.

3

– Пойдемте ко мне, – предложила Нина, проводив отца и гостей.

В ее комнате оказалось много книг – они лежали даже на стульях и диване.

– Ого! – воскликнул восхищенный Петушок. – И все интересные?

– Очень, – улыбнулась Нина.

– Я поковыряюсь, можно? – спросил он.

– Ковыряйтесь, – разрешила Нина. – Только не нарушайте порядка.

Петушок не ответил: он уже прочитывал названия на корешках, брал книги с полок, перелистывал их и снова ставил на место. Чем больше книг он просматривал, тем более росло его разочарование: все они были по медицине, географии, геологии – ничего путного!

Внимание Андрея остановилось на другом: над письменным столом висела большая карта мира, испещренная какими-то значками. – Это что?

– На этой карте указаны очаги локализации различных инфекционных заболеваний человека. Я тружусь над ней уже третий год. Это часть моей кандидатской диссертации: я эпидемиолог.

– Когда вы успели накопить такой обширный материал? – удивился Андрей.

– Видите ли, Андрей Иванович, я просто довожу, или, вернее, хочу довести до конца труд, начатый еще моим дедом, Павлом Александровичем. Он провел много лет в путешествиях и плаваниях…

– Он был моряком?

– Нет, врачом. Он собрал за свою жизнь множество интересных данных о болезнях человека, но систематизировать их не успел.

Они сели у стола, и Нина рассказала Андрею о талантливом русском враче Павле Александровиче Тверском, так и не получившем при жизни заслуженного признания.

Через некоторое время к ним присоединился Венев.

– Ну, нашли что-нибудь для себя? – спросила Нина.

– Где там, – махнул рукой Петушок. – Я люблю читать о путешествиях, люблю приключения, фантастику, а тут ничего подходящего.

– Между прочим, Петя, ваша «Лунная соната» напомнила мне о дневниках моего дедушки. Он тоже любил эту вещь. А дневниками его я зачитывалась, как приключенческим романом.

– Дневниками? – воспрянул духом Петушок. – Они здесь, у вас?

– Да.

– Давайте почитаем! – загорелся Петушок, очень не любивший откладывать интересные дела. – А вы не возражаете, Андрей Иванович? – Нисколько.

– В таком случае, – решительно произнесла Нина, – я сейчас принесу их. Они у папы в кабинете. Вскоре девушка вернулась с несколькими толстыми тетрадями.

Андрей придвинул к дивану легкий шахматный столик и с любопытством посмотрел на толстые тетради в клеенчатых переплетах и стопку бумаг, исписанных, как он сразу узнал, рукой Нины.

– Да, это, должно быть, в самом деле интересно, – заметил Петушок, перелистывая верхнюю тетрадь.

– И даже очень! – сказала Нина. – Жаль, что не все сохранилось. Вдобавок почерк у дедушки «докторский» – читать трудно. Мне нелегко было переписать их. Особенно интересны некоторые места в первых двух тетрадях. Вот возьмите пока эти страницы, они относятся к 1910 году. Прочитайте их, Андрей Иванович, вслух.

4

«24 июня 1910 года

Вчерашний день я не смог взяться за перо. Но писать надо: если что-нибудь случится со мной – останется дневник. Дневники переживают своих авторов…

Вчера в четвертом часу утра мы со скоростью не более узла вошли в бухту у берегов неизвестного острова. Наступил полный штиль. Лунная ночь придала фантастический вид скалистым, высоким берегам. Тропический лес подступил к самому обрыву. Капитан отдал распоряжение пополнить запас пресной воды.

Спустили шлюпку с бочонками, и несколько матросов направились в ней к тому месту, где в океан маленьким водопадом сбегал ручей.

Мы сидели на баке вдвоем с капитаном.

– Еще сотня лет – и людям в моем положении не придется ломать головы над тем, у каких берегов они бросают якорь, – сказал капитан.

– Не много ли – сто лет?

– Возможно, и раньше, – согласился капитан. – Пока же мы с вами у острова, о котором ничего не знаем.

– Мир широк, – ответил я и вздрогнул: со стороны океана донесся пронзительный, неприятный свист.

Капитан перестал курить. Свист повторился тоном ниже и стал приятным для слуха. Но вот он внезапно оборвался, и воздух наполнился звуками… арфы. Через несколько минут послышались частые удары весел, и к борту пристала наша шлюпка. Матросы один за другим торопливо взобрались на палубу.

– Матерь божья, пресвятая богородица! – перекрестился боцман с суеверным ужасом, сорвав с головы бескозырку.

Команда сбилась в нескольких шагах от нас и вслушивалась в игру таинственного арфиста.

– Дмитрий Алексеевич! – раздался веселый голос матроса Тимофея Зайцева. – Так ведь это рыба! Даю слово – рыба.

Вздох облегчения вырвался у всех, только боцман недоверчиво посмотрел на Зайцева и с сомнением произнес:

– Сам ты рыба! Разве ж позволено, чтобы божье создание в пучине морской играло на струменте?

– Пожалуй, Зайцев прав, – задумчиво заметил капитан и повернулся ко мне. – Я кое-что действительно слышал о поющих рыбах.

– Оно, конечно, – согласился вдруг боцман, мир божий одной головой не охватишь…

28 июня 1910 года

Остров оказался столь интересным, что я решил устроить здесь очередную исследовательскую базу. Но жить придется на корабле, лишь время от времени совершая вылазки на берег…

1 июля 1910 года

Остров необитаем. Я решил составить точный план острова и в специальной тетради подробно описать его.

12 июля 1910 года

Несколько дней не прикасался к дневнику. Была уйма работы и впечатлений…

Уточнили географические координаты острова. Оказывается, он не один – неподалеку есть маленький островок со скудной растительностью. Но поразительная вещь! На большом острове никто не живет, а маленький – густо заселен полудиким племенем. Кожа у туземцев коричневая, фигуры стройные только, пожалуй, длинноваты руки. Глаза в большинстве карие. Рост выше среднего.

Не знаю, к какому из известных мне племен отнести этот народ. Язык у них своеобразный, но простой. Я, кажется, начинаю его постигать.

1 августа 1910 года

Предводителя племени, которое населяет остров, зовут Рис. Мы настолько освоились друг с другом, что ему удалось рассказать, а мне понять легенду, которая, по-видимому, легла в основу местной религии. Суть ее такова.

Когда-то, много лет тому назад, сын бога солнца, изгнанный за что-то с неба, сел в свое железное каноэ, изрыгающее длинное белое пламя, и прилетел на большой остров… Добрый и отзывчивый, он внял мольбам людей и создал для них рай на земле. Островитяне, быстро привыкнув к раздольной жизни, вскоре совсем перестали работать и требовали все новых благ. Тогда сын бога солнца, разгневанный неблагодарностью островитян, наслал на них мор, и они в короткий срок погибли от страшной болезни. С тех пор остров стал необитаемым… Погиб и сам изгнанник неба.

Такова легенда…

Рассказывая ее, Рис даже набросал палочкой на песке рисунок, пытаясь примерно передать очертания «божественной лодки». К моему неописуемому удивлению, я увидел… изображение межпланетного корабля, как бы взятое из книг писателей-фантастов!

Как могло воображение неграмотных туземцев родить такое? Или, быть может, это рисунок с натуры?! Но нельзя же думать, что к ним когда-то прилетали марсиане?.. Впрочем… почему нельзя?..

4 августа 1910 года

У этого народа есть и своя религия. Я бы назвал ее культом камня. Вместе с тем нельзя и прямо назвать их язычниками. Почти все они прекрасные скульпторы и мастерски вытачивают из камня всевозможные статуэтки. Они поклоняются не столько камню, сколько возможности придать ему желаемую форму!

Неудивительно, что на острове, возле вулкана, столько гигантских изваяний…

13 августа 1910 года

На острове есть кладбище. Сделали раскопки и нашли несколько трупов, которые не поддались гниению в сухой почве и превратились в мумии. Все трупы основательно изуродованы каким-то недугом.

В двух могилах погребены целые семьи – легенда, рассказанная мне Рисом, приобретает какое-то реальное основание. Судя по некоторым признакам, когда-то на острове вспыхнула эпидемия страшной моровой болезни, определить которую пока затрудняюсь. Видимо, вымерло почти все население острова. С тех пор на нем никто не живет.

14 августа 1910 года

Вблизи места, где наша яхта стала на якорь, еще в первый день пребывания здесь я заметил пучки длинной змеевидной водоросли. Ее стебли расползаются на десятки метров.

Водоросль бентонная, то есть придонная, бурая, но возле берегов, в тени, цвет ее зеленый. Бурая окраска служит ей Защитой от солнечных лучей – ведь глубина в бухте очень небольшая.

Удивительно, что на водоросли много белых образований, поразительно напоминающих розу, хотя водоросли размножаются спорами.

Между прочим, на соседнем острове Отунуи (где живет Рис) эта водоросль является едва ли не таким же важным продуктом питания, как у нас в России хлеб или картофель. Не далее как сегодня я угощался ею и, должен признаться, без удовольствия; по-видимому, к этому несомненно питательному продукту нужна многолетняя привычка.

«Пища обреченных» – в таком духе назвал эту водоросль Рис. Ведь на маленьком острове природа скудна, и прокормиться даже небольшой семье – задача не из простых. А совсем рядом, на острове Статуй (право, иначе и не назовешь этот живописный клочок вулканической земли), жители вели, по словам Риса, роскошный образ жизни. Они презрительно относились к своим соседям – «пожирателям водорослей» – и не пускали их на свою землю. Соплеменники Риса попадали на остров Статуй только в качестве рабов.

Длинные водоросли привели меня к краю бухты и помогли обнаружить внутри крутого обрыва пещеру. Размеры ее 250х 100х50 сажен (длина, ширина, высота). Нижняя часть ее соединяется с бухтой и образует подземное озеро, к изучению которого завтра же приступлю.

18 августа 1910 года

И все Же это самый загадочный для меня край! Все здесь необычное – какое-то случайное (именно в этом и непонятность) смешение уже известной нам тихоокеанской флоры и фауны с растениями и животными, нигде доселе не виданными! Все мои представления о мире колеблются..

Беседуя с Рисом и его «сановниками», я сделал важное открытие: какая-то часть жителей соседнего острова (а они оба отделены от окружающего мира тысячами миль водного пространства) являются переселенцами с острова Статуй!.. Но как ара обычной в Полинезии антисанитарии могла сохраниться эта часть населения во время страшного мора?

21 августа 1910 года

Сегодня мы с капитаном и несколькими матросами пробрались на шлюпке к подземному озеру. Таинственный мрак подземелья, отступивший перед нашими факелами, наполнил душу тревогой. Воздух здесь чистый, как после грозы. Резонанс такой, что и в театре не встретишь…»

На этом тетрадь заканчивалась. Андрею не терпелось узнать, что же дальше, но Нина разочаровала его.

– Следующая тетрадь не окончена, – объяснила она. – Последние страницы написаны за несколько часов до гибели дедушки.

– А как же с «марсианами»? – прервал Петушок. – Прилетали они или это просто сказка?

– Наверное, сказка, – засмеялась Нина. – Иначе дедушка нашел бы их следы…

Петушок пожал плечами. Андрей продолжал читать:

«27 мая 1912 года

У меня гостит Иоганн Велингер, мой коллега. Мы быстро сблизились, познакомившись в Петербурге. Приняв мое предложение, он приехал ко мне отдохнуть и заняться охотой. Человек премилейший.

Иоганн порадовал меня приятным подарком. Он привез мне отменно изданную «Лунную сонату» Бетховена. Ранее я слушал эту пьесу с удовольствием, но когда нынче осилил ее сам, то проникся к ней еще большей симпатией. Иоганн говорит, что она довольно прилично звучит в моем исполнении. Похвала приятная, потому что сам Велингер не только врач, но и превосходный пианист.

10 июня 1912 года

Сегодня я рассказал Иоганну о своих приключениях на острове Статуй и прочитал ему свой дневник. Надо было видеть как он взволновался! Даже предлагал мне совместно организовать новую экспедицию на остров…

13 июня 1912 года

Иоганн не дает покоя и все носится с новыми проектами – неугомонный человек! Мне бы его энергию! Но куда мне сей час – разбитому, отягощенному столькими недугами… Осталось только предаваться воспоминаниям да вот еще разве заниматься охотой. Однако его настойчивость мне нравится. Может, и вправду отдать ему пакет с координатами острова и его описанием? Старый мой слуга, Федор Иванович Терехов, узнав об этом, даже стал сердиться. «Что это вы, – говорит, – никак, батюшка, духом пали? Нельзя, нельзя, вон Костенька растет, уж лучше все опосля и передали бы».

«Опосля»! Легко сказать, а ведь сколько еще лет до этого «опосля» – не дожить мне: здоровье хуже с каждым днем… А Иоганн не просто мой друг, но и единомышленник. Мы вместе с ним разрабатываем одну тему, и даже книгу о географии болезней решили написать тоже вместе.

Велингер еще полон сил, да и средства его не скоро истощатся, а я погряз в долгах…

Решено! Отдам Иоганну пока часть записей, а остальные подготовлю, и если не смогу сам довести дело до конца, то он завершит его за меня. Науку надобно двигать сообща!

… Приехал Иоганн с ружьями и собаками – ездил в станицу к кузнецу исправить экипаж. Машет мне рукой, увидал в окне. Пора на охоту!..»

– Все?

– Все, – ответила Нина. – Дедушка пошел на охоту, и с ним произошел несчастный случай: он сорвался с кручи и разбился насмерть.

– М-да… – вздохнул Петушок.

Нина достала из большого конверта пачку бумаг.