Текст книги "Гаяна (Иллюстрации Л. Гольдберга)"

Автор книги: Петроний Аматуни

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 38 страниц)

2

Клиника Гровера находилась милях в десяти от города, и Боб мог дать волю своим чувствам в быстрой езде.

Приближался час дневного выпуска последних известий – Хоутон включил радиоприемник. Первая же фраза диктора насторожила его; стрелка скорости резко двинулась влево, будто «шевроле» сам сбавил ход под влиянием сенсационного сообщения.

«Русские передали сегодня, – слушал Боб, – о предстоящем полете своей ракеты на Марс. В состав экипажа, кроме командира космического корабля, в недавнем прошлом видного гражданского пилота Андрея Шелеста, входят второй пилот, летчик-космонавт ленинградец Павел Горный, и штурман-космонавт, известный физик москвич Евгений Глебов.

Скорость мысли – вот в чем корень возможного успеха в международном соревновании науки и техники.

Недавно мы сообщали об организации проектной фирмы «Дискавери», финансируемой виднейшими промышленниками нашей страны. За короткий срок «Дискавери» превратилась в крупный центр научной мысли, объединивший многих ученых, работающих над проблемами покорения космоса. Но не очень ли долго мы ждем результатов? Сейчас мы познакомим вас с биографиями русских космонавтов…»

Боб улыбнулся: новость вызвала в нем восхищение – он всегда был готов снять шляпу перед величием человеческого разума.

Добравшись до перекрестных эстакад, Хоутон уверенно свернул вправо, к городу, – Роберт Гровер подождет, в редакции он нужнее.

3

– Здравствуйте, Мод! Надеюсь, шеф у себя?

– О, Боб, как я сочувствую вам. Такое горе, такое горе!..

– Не огорчайтесь, Мод. Что поделаешь, русские тоже деловые люди.

– Ах, я не об этом, Боб.

– АО чем же?

– Бедная миссис Паола… Потерять такую женщину!..

– Потерять?! Что вы имеете в виду, Мод?

– Я только что просмотрела корректуру вечернего выпуска нашей газеты, Боб.

– И что же, черт меня побери?!

– Вся первая полоса посвящена таинственному исчезновению миссис Паолы.

Боб крепко выругался и рывком распахнул дверь кабинета редактора. Шеф, как всегда полный энергии, деловито копался в ворохе бумаг. Его живые черные глаза возбужденно блестели, полное круглое лицо слегка побледнело, а тонкие ноздри хищно раздувались, как у человека, бросающегося в драку.

– Входи, мой мальчик! – весело крикнул он. – Нет ли у тебя еще чего-нибудь новенького, чтобы как можно больше ослабить удар русских?

– Шеф, по какому праву вы разглашаете мою тайну?!

– Спокойнее, Боб. То обстоятельство, что я до сих пор молчал, – лучшее свидетельство моей симпатии к тебе. И видит бог, если бы не очередная сенсация русских…

– Но вы знаете, что сыскное бюро требовало полного молчания: всякий шум мешает делу.

– Знаю, Боб, все знаю.

– Даже так?!

– Не будь сентиментальным, мой мальчик. Дело превыше всего! Мы все живем по законам джунглей, и я презирал бы себя до конца своих дней, если бы в такую минуту не воспользовался этим! Мы начинаем кампанию, равной которой еще не было со времен Аль Капоне.

– А моя Паола?

– С бюро сыска уже все согласовано: мы увеличили им гонорар и все расходы берем на себя. Не благодари, мой мальчик. Теперь за поиски Паолы взялась наша газета, и мы будем вести их до того дня, когда русские вернутся с Марса. Я уже подписал договоры с дюжиной писателей детективного жанра, и они готовят материалы: мы ежедневно будем публиковать ход поисков твоей Паолы. Я всегда говорил, что она прекрасная женщина; никто на ее месте не смог бы выбрать лучшего времени, чтобы исчезнуть!

– А если она отыщется завтра, шеф?

– Хоть сегодня! Мы дадим тебе деньги, гору денег, Боб, и ты уедешь с ней на край света. Мужайся, мой мальчик, ты должен понять, что нам необходимо искать ее не менее трех с половиной – четырех месяцев.

Боб не стал дольше слушать шефа, он выбежал из кабинета и кинулся к лифту. Испуганный бой едва успел открыть полированную дверь.

4

– Старина Боб! Наконец-то…

Удлиненное лицо Гровера, как всегда, спокойно. Темно-серые глаза изучающе смотрят на собеседника из-под тонких, чуть изломанных бровей. Каштановые густые волосы оттеняют матовую белизну лица и гладкий, без единой морщинки, высокий лоб.

Боб вяло поздоровался с другом. Он все еще думал о письме Паолы: откуда оно прислано? Неужели Паола сама покинула его? Разве может коварство, даже женское, зайти так далеко? До самой последней минуты она была так ласкова с ним… Но это письмо… И откуда у нее взялись деньги для оплаты неустойки? Их сорок тысяч (теперь, правда, менее тридцати…), лежавшие в банке, целы. Боб удостоверился в этом.

Заметив состояние Хоутона, Роберт нахмурился.

– Как самочувствие? – ласково заговорил он. – Ты немного бледен, Боб. Устал! Покажи язык. Боб вскочил со стула:

– Оставь свои дурацкие шутки, слышишь!

– Спокойнее, дружище, я врач и должен заботиться о здоровье ближних. Возьми термометр…

– К черту, Роберт!

– Повышенная возбудимость, – пробормотал Гровер. – Давно у тебя такое состояние?

Боб обмяк и перестал сопротивляться. Видно, и вправду разучился он держать себя в руках.

– Скажи, Боб, не появились ли у тебя ревматические боли?

– Твои шутки неуместны, Роберт, – более спокойно произнес Боб. – Я к тебе пришел как друг, а не как пациент.

– Не совсем. Карл Фери, администратор цирка Эверфильд, болен лучевой болезнью. Мы осмотрели уже около ста человек из тех, что были тогда возле клеток. Никто из них не пострадал так, как Фери. Теперь я должен осмотреть и тебя, Боб.

Полчаса спустя Гровер хлопнул Боба по голой спине и, улыбаясь, сказал:

– Ты здоров, парень, и я рад за тебя! Одевайся.

– Но кто мог облучить Фери? В цирке же это невозможно?

– Как поживает Паола? – спросил Роберт, уклоняясь от ответа.

– Я не знаю, Роберт, – тихо ответил Боб и отвернулся.

– Поссорились? – удивился Роберт.

– Нет. Она уехала из цирка и не вернулась домой… Прошло уже более трех суток.

– Бергофф?!

– Не знаю…

– Ты сообщил в полицию?

– Нет. Я внес деньги в одно частное сыскное бюро.

– И что же?

– В доме Бергоффа ее нет.

– Еще одна загадка!

– Почему – еще?

– Первая – болезнь Фери. Оба закурили.

– Возможно, – сказал Гровер, – что ее похитил Бергофф.

– Но сегодня я прочел письмо Паолы. – Боб рассказал Роберту о письме.

Друзья помолчали в глубоком раздумье.

– У меня есть новость, – наконец произнес Роберт. – Фирма «Дискавери» предлагает мне работу на весьма выгодных условиях.

– А сама работа?

– Интереснее, чем в клинике. Но они не хотят, чтобы я рассказывал о ней даже друзьям.

– Все как в тумане, – вздохнул Боб. – Неясно. Бесперспективно. И душно… Выпить, что ли?

– Нет, – твердо сказал Роберт. – Ни за что! Идем-ка, я поверну включатель, и ты можешь дрыхнуть часов двадцать.

– Электросон?

– Да.

– Идем, – равнодушно согласился Боб. – Если я могу принести хоть маленькую пользу медицине, это уже неплохо.

– Давно бы так, – одобрительно кивнул Роберт. – Шутка – лучшее лекарство!

– Жаль, что его в аптеке не выдают по рецептам, – пробормотал Боб. – У нас оно стало бы дефицитным!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Остров Отунуи. Мауки. Шахматная задача решена!

1

В семь часов на горизонте показался ярко-зеленый треугольник Пито-Као, а километрах в тридцати от него – серые скалы Отунуи.

Егорин распорядился спуститься до тысячи метров, и Венев, выключив на время автопилот, сбавил обороты ротора. Океан быстро приближался.

– Будем садиться? – спросил я профессора.

– Нет, – ответил он, – приступим к работе.

– В воздухе?

– Да. Программа наших исследований начинается с аэрофотосъемки.

– Но ведь вам нужно дно океана, а не его однообразная поверхность, – удивился я.

– Вы правы, я и думаю приступить к фотосъемке дна особой пленкой, не чувствительной к синим и зеленым лучам солнечного спектра. Конечно, это возможно до глубины метров двести, но нам пока важно знать рельеф у основания Пито-Као и Отунуи, так называемый шельф – полосу малых глубин у берегов. А потом уже – слово за вами.

– Я готов хоть сейчас.

Александр Иванович нажал кнопку переговорного устройства и спросил:

– Товарищ Венев, вы приготовили карту для аэрофотосъемки?

– Все готово, профессор, – раздался в динамике голос Венева.

– Начнем. Скорость – сто километров в час, высота – тысяча метров.

– Понял вас.

А Егорин уже продолжал беседу со мной.

– Надо полагать, – говорил он, – что земной шар образовался несколько миллиардов лет назад: объект внимания геологов далеко не молод. К сожалению, более семидесяти процентов его поверхности занял Мировой океан, что затрудняет изучение Земли. Да и жизни тоже. Ведь в морях и пресноводных бассейнах обитает восемьдесят семь процентов всех классов известных нам организмов. А сколько еще неизвестных! Специалисты утверждают, что запасы органических веществ в Мировом океане превышают семь триллионов тонн. Только морских растений наберется сто пятьдесят тысяч видов! Да это и неудивительно, если учесть возраст морей и океанов. Вот взгляните на Тихий океан, площадь которого равна половине Мирового океана. «Это самый древний водоем на Земле», – говорят одни. «Нет, – заявляют другие, – это самый молодой из всех океанов». Вот и разберитесь… Его возраст колеблется от шестидесяти до четырехсот миллионов лет. А по одной гипотезе, Тихий океан образовался во впадине, откуда оторвался кусок Земли, превратившись в спутник. Такое могло произойти только в незапамятные времена! Чтобы все это установить точно, надо детально изучить дно Мирового океана и конфигурацию древних морей и континентов.

– И континентов?

– Разумеется. Скажем, двести, триста миллионов лет назад и ранее материки и океаны были вытянуты вдоль экватора, а сейчас, как вам известно, картина на географической карте несколько иная.

– Что же они, плавают, что ли, материки эти?!

– Может быть, и так… Австрийский геофизик Альфред Вегенер предполагал, что когда-то все материки составляли единый континент!

– Трудная задача у геологов, – заметил я. – Лезть под воду на десять-одиннадцать километров не так-то просто!

– Такая глубина, к счастью, не часто встречается. Восемьдесят процентов Мирового океана составляют глубины от двух с половиной до шести километров. Но и это, как вы верно заметили, задача не из простых.

– На какой же глубине бурить?

– На любой, – улыбнулся Егорин. – Теперь о вашей работе в первые дни… Я обработаю материалы аэрофотосъемки и выберу для вас участок километров в десять шириной и сто длиной. По углам этого прямоугольника установим заякоренные ультразвуковые приводы. Ориентируясь по ним и гирокомпасу…

– … и магнитному компасу, – подсказал я.

– Да, и магнитному, вы начнете одновременно подводную гравиметрическую, фото – и магнитную съемку.

– Понятно. Скажите, если не секрет, что вы устанавливали под полом моей кабины, когда мы были в Москве?

– Особые фотоаппараты. Они превращают ультразвуковые колебания эхолота в световые, фиксирующиеся на фотопленке.

– Ясно. На какой же скорости вести съемки?

– Думаю, что километров сто в час. Иначе долго провозимся. А мы пока займемся биологией.

2

Более пятидесяти часов провели мы в воздухе, снимая шельф и отроги подводного хребта, обнаруженного в районе Пито-Као и Отунуи. Наконец работа окончена. «Илья Муромец» плавно опустился на гладкую поверхность Тихого океана.

Ученые принялись изучать результаты съемки. В кают-компании стало тесно: на столе, на креслах и диванах вдоль стен лежали карты и длинные полосы фотоснимков. И только я, Венев, Перстенек, Петренко и Баскин оказались не у дел. Уже в десятый раз мы собирались на носовой палубе вокруг магнитной шахматной доски, но задача так и не была решена. Неизвестно, сколько бы мы еще просидели, но тут раздался голос Петренко:

– Справа по борту лодка!

Мы кинулись к правому борту. В самом деле, подплывала туземная лодка. Любопытные островитяне не утерпели и пожаловали к нам. Даже простым глазом я без труда различил в узкой длинной лодке четырех туземцев. Один из них, высокий, стройный юноша, стоял на корме и размахивал руками.

Венев ушел в кают-компанию. Через минуту он вернулся и, смеясь, рассказал:

– Там такой спор… Вряд ли наших ученых сейчас что-нибудь заинтересует, кроме их доводов. Но Александр Иванович разрешил взять гостей на борт.

– Надо только присматривать за ними, – посоветовал Саша, – как бы чего не сперли.

– Вряд ли, – заметил Петренко.

– Не скажи, Филя, я знаю такой случай. Австриец Тенкерд Вензинер совершал кругосветное путешествие на велосипеде; он побывал в двадцати семи странах и проехал уже пятьдесят тысяч километров, но в Лос-Анджелесе у него свистнули велосипед, и на том дело кончилось.

– Ну, эти ребята будут почестнее, – заверил Петренко. Мы открыли плексигласовое окно, и к нам донесся голос юноши с лодки. Как уверял Филипп Петрович, туземец выкрикивал какие-то слова на английском языке.

– Ты как, в английском силен? – спросил я у Баскина.

– Не очень, – признался инженер. Выяснилось, что и Венев недалеко ушел от него. Оставалось положиться на радиста и всезнающего кока.

– Объяснимся, – обнадежил Перстенек. – Я помню немного французский, немецкий и, пожалуй, итальянский… Да у нас и электронные переводчики есть, автоматы-полиглоты.

– Тише, тише. С лодки что-то кричат, – прислушался Петренко. – «Мауки – хороший друг, – медленно переводил он, – его товарищи тоже хорошие. Надо познакомиться с людьми летающей лодки».

– Приглашайте их, – сказал Венев.

– Есть, командир! – Петренко, сложив руки рупором, передал приглашение.

Я принес несколько автоматов-полиглотов и настроил их на английский.

– Вы забыли, что они не знают полинезийского языка, – пытался остудить мой пыл Венев.

– Ну и что же? Парень ведь знает английский. Хоть с ним сможем поговорить.

Между тем лодка с туземцами подошла уже к самому борту «Ильи Муромца».

– Скажите им, – попросил инженер, – чтобы они сидели смирно.

В правом борту вертолета открылся длинный паз, и из него бесшумно выскользнул уже знакомый нам гигантский манипулятор – механическая рука. Островитяне потеряли дар речи, пригнулись, закрыв головы. Один Мауки наблюдал происходящее широко открытыми глазами.

Перстенек и Петренко не переставали успокаивать гостей. Мауки вслушивался в их слова, и по его лицу было видно, что он верит этим спустившимся с неба людям.

Алексей Алексеевич осторожно подвел манипулятор к лодке и ухватил ее растопыренной пятерней металлических пальцев. Секунду спустя лодка поднялась в воздух, повисела немного, пока с нее стекла вода, и плавно опустилась на палубу вертолета, рядом с нами.

– Приехали, – весело подмигнул Мауки Алексей Алексеевич.

Началась церемония знакомства. Мауки представил нам своих товарищей.

– Это все строители лодок и жилищ, – с гордостью сказал он. – Нуку!

Из группы туземцев выступил седой сухощавый старик и замер с гордо поднятой головой.

– Тапиу!

Рядом со стариком стал небольшого роста силач, с копной курчавых волос, умными светлыми глазами и длинными натруженными руками.

– Манака!

Вперед вышел светлокожий туземец, длинный, как жердь, худой, с таким же, как у Мауки, узким лицом и вытянутыми книзу ушами. Его серые глаза смотрели на нас с достоинством и доброжелательно.

Настал наш черед. Венев представил туземцам каждого из нас. Первое же его слово, прозвучавшее сперва по-русски, а затем из крохотного динамика автомата-полиглота, висевшего у него на груди, по-английски, привело наших гостей в такое замешательство, что потребовалось разъяснить Мауки и его друзьям, что это за штука.

Наконец наши гости успокоились, но теперь, беседуя с нами, они смотрели только на белые ящички.

Мы сели на скамью у борта и пригласили островитян занять места рядом, но они отказались наотрез и уселись полукругом прямо на палубе. Привыкнув немного к автоматам-полиглотам, островитяне теперь стали удивляться, что такая «хитрая машина» не умела говорить на их языке.

– Вот и попробуй угодить людям! – засмеялся инженер.

– С чего начнем? – спросил Перстенек. Я пожал плечами, Венев закурил, Алексей Алексеевич наморщил лоб, но островитяне сами вывели нас из неловкого положения. Седой старик первый, очевидно по праву старшего, приложил ладонь к щеке и, слегка покачиваясь в такт своей размеренной речи, нараспев заговорил по-полинезийски.

– Ну, полиглот, выручай, – толкнув в бок Сашу, усмехнулся Петренко.

– Пусть Мауки поможет нам понять речь старшего, – попросил юношу кок.

Мауки охотно взял на себя роль переводчика и, прислушиваясь к словам старика, переводил их нам.

– Слушайте, люди, прилетевшие из Атиа, – говорил старик. («Атиа» – это, я знал раньше, у полинезийцев называется Азия.) – Вы везете с собой прохладу и ароматы своих лесов (старик, по всей вероятности, имел в виду искусственный климат на «Илье Муромце»). Вы прилетели к нам и показали днище своей лодки жителям Отунуи. Хороший человек гордится своим жилищем и лодкой, а плохой – своим копьем. Так говорил великий Тангароа – первый строитель лодок. Первые жители нашей земли – боги. Вот почему первый кусок и хвост свиньи – божеству, а остальное – смертным. Как деревья – дети бога лесов, так и люди – дети бога камня, из которого сотворен первый человек. Я сказал все, но я хочу слышать, как умеют говорить властелины летающего судна, где нет паруса, а есть много-много весел. Кто силен в слове, тот хорош и в деле…

– Они приглашают нас соревноваться в красноречии, – догадался Перстенек и от удовольствия потер руки.

– Это по твоей части, – подзадорил его Петренко. – Давай начинай.

– Почему же я? Надо по старшинству. Товарищ инженер, просим!

– Кхе… Кхе… – откашлялся Баскин и поднял мизинец. – Дозвольте?

Островитяне обомлели от восторга и тоже подняли кверху свои мизинцы: жест инженера явно пришелся им по вкусу.

– Теперь вы убедились, что ваша привычка дикарская? – укоризненно произнес Саша.

– Я бы не называл их дикарями, мы еще не знаем их культуры. Однако начнем, а то синьоры нас ждут. Итак, я – инженер, повелитель машин, – сказал Баскин и посмотрел на Мауки: – Переводите.

Поняв первые слова инженера, островитяне шумно одобрили их, а старик убежденно пояснил:

– У нас это – жрец!

– Не много ли вы взяли на себя? – спросил Венев.

– Да что я, виноват? Надо же говорить образно.

– А что великий жрец умеет делать сам, своими руками? – важно спросил островитянин.

– Жрецу достаточно повелевать! – отпарировал Баскин.

– Верно, – согласился старик. – А вот этот достойный человек по имени Тапиу, – указал он на молодого силача, – вырывает с корнем кокосовую пальму и обмахивается ею, когда ветер спит, а солнце обжигает кожу.

– Пас! – удрученно развел руками Алексей Алексеевич.

– А это командир летающей лодки, – нашелся кок, указывая на Венева. – Он берет в руки сто весел и машет ими, чтобы плыть в воздухе быстрее ветра!

– Один ноль в нашу пользу, – восхитился Петренко.

– Не очень ли вы загнули? – засмеялся Венев.

– Нет-нет, все нормально, – успокоил Перстенек.

– Да, Тапиу – ребенок рядом с Великим Командиром, – согласился старик, но, не желая сдаваться, принялся расхваливать Манаку: – Этот длинноухий слышит писк комара за сто раз по сто шагов!

– А этот человек по имени Филя, – подхватил кок, кивая на радиста, – слышит свою невесту на расстоянии ста дней пути и когда говорит, то его слышат все люди, живущие на самых отдаленных островах.

– Великой похвалы достоин человек по имени Филя, – склонил голову старик. – Но среди вас нет никого, кто умел бы строить лодку длиной в сто раз по сто шагов за сто дней, которая поднимает сто воинов и не боится ста океанских волн, поставленных одна на другую. Это умею я – строитель лодок Нуку. – Старик с гордостью оглядел нас и умолк.

Тогда Перстенек сделал шаг вперед, угостил гостей «Беломором», закурил сам и для начала пустил над головами темнокожих фантазеров шесть колец, шесть чудесных сизых колец из дыма: они плавно вращались одно в другом. Нуку даже языком прищелкнул.

Глаза Саши озорно заблестели, спортивный азарт покрыл его щеки румянцем, и мы поняли, что «во втором тайме» защите противника придется туго: на середину поля вышел наш «центр нападения».

– Знают ли высокие гости, что такое самолет? – спросил Саша.

Островитяне шумно посовещались, и Мауки ответил за всех:

– Да, мы Видели самолеты. Они прилетали на Пито-Као.

– А коли так, – вдохновенно произнес Перстенек, – я расскажу балладу о самолете «Сейнтер-пойнтер».

Я вспомнил этот легендарный самолет – продукт авиационного фольклора, вероятно, неизвестный сейчас не только людям иных профессий, но и нынешним молодым авиаторам. Легенда о «Сейнтер-пойнтере» родилась в авиации дальнего действия в годы войны с фашистами и облетела все фронты, обрастая всевозможными деталями, передавалась из уст в уста, но ни разу не попала не только в печать, а и в блокнот фольклориста.

– Слушайте, ценители веселого слова, – начал кок. – Самолет «Сейнтер-пойнтер» был монопланом, то есть имел одно крыло. Моторов у него было сто сорок восемь. Размах его крыла был так велик, что однажды бортмеханик заблудился в бесчисленных коридорах в крыле и умер от голода. С той поры бортмеханики разъезжали по самолету на мотоциклах и брали с собой двухнедельный запас продовольствия. Чтобы почистить крылья песком, самолет летел в Сахару, а мыли его в Средиземном море. Заправлялся горючим «Сейнтер-пойнтер» из нефтяной скважины в Баку. Дутик, то есть хвостовое колесо этой замечательной машины, был размером с колесо водяной мельницы. В правом крыле располагалась футбольная команда, а в левом – ресторан. Когда шеф-повар выметал сор из своей кухни, то с земли казалось, будто за самолетом летит стая птиц…

Пока Саша рассказывал, к нам присоединились профессор Егорин и биолог, и Перстенек еще более оживился.

– Когда на «Сейнтер-пойнтере» запускали моторы, – продолжал он уже не столько для туземцев, сколько для нас, – то все вулканы прекращали свою работу. Скорость самолета была от нуля до тысячи километров в час. Знаменит был и экипаж машины. Тридцать летчиков, сорок два штурмана, шестьдесят четыре радиста в радиобюро. За штурвал брались семнадцать пилотов одновременно. Командир корабля в белых перчатках восседал над ними на особом возвышении и бил пудовыми колотушками в тугой барабан. «Бум!» – и пилоты крутят штурвал вправо, чтобы создать самолету правый крен, «Бум, бум!» – левый крен. Три удара – и пилоты отдают штурвал от себя, наклоняя нос самолета. Четыре удара – дружно тянут штурвал на себя. Флаг-штурман, семидесятилетний пенсионер, курил трубку с трехметровым чубуком и зеленым флажком указывал направление полета, а его штурманята раскручивали перед ним пятипудовый рулон полетной карты. Когда самолет входил в облака, две команды скороходов – марафонцев бежали к носу самолета, чтобы проверить показания приборов, и стремглав возвращались к командиру для доклада. Когда же «Сейнтер-пойнтер» заходил на посадку, сорок восемь бортмехаников брались друг за дружку и тянули на себя сектор общего газа. Если командир корабля ошибался в расчете на посадку и принимал решение уйти на второй круг, то всех работников аэропорта увольняли в отпуск на целую неделю. В момент приземления с командной вышки аэродрома стреляли из пушки, приветствуя доблестный экипаж.

Саша рассказывал с вдохновением истинного артиста. Мы были восхищены его талантом, отшлифованным в состязаниях с рассказчиками-умельцами, которыми так богата авиация.

– Когда «Сейнтер-пойнтер», заслоняя солнце, появлялся над полем боя, – говорил он, – испуганные фашисты прятались в укрепления. Командир крылатого богатыря трижды ударял в барабан – и летающее чудо света снижалось, проносясь над самой землей. От шума его моторов железо и бетон превращались в пыль. Огромные густые сети волочились по земле, собирали пленных и уносили их в заоблачную высь. В воздушном же бою один его вид обращал в бегство вражеские истребители. Но «Сейнтер-пойнтер» без труда нагонял их. При этом в носу его фюзеляжа открывались широкие ворота, и фашистские самолеты один за другим стремительно проглатывались «Сейнтер-пойнтером», а старший помощник младшего штурмана, стоя у ворот с карандашом и блокнотом в руке, быстро подсчитывал боевые трофеи…

Много добрых дел после войны совершили на самолете «Сейнтер-пойнтер». На нем перевозили стада коров и табуны лошадей, разгоняли облака над аэропортом Внуково в часы пик, тушили лесные пожары с бреющего полета, возили лед с вершины Эльбруса в пески Каракума. А однажды был и такой случай: узнали корсиканцы, что их остров передвинулся за последние восемьдесят лет на десять-двенадцать километров в сторону, и забили тревогу. Первым пришел на помощь командир «Сейнтер-пойнтера». Он приказал обвязать остров прочным пеньковым канатом и взял его на буксир. Сперва командир дал газ двенадцати моторам, затем – двадцати четырем, потом – всем ста сорока восьми. Дал команду «Полный вперед!» и… вернул Корсику на свое место. Вот какой замечательный самолет был построен у нас!

Что именно из рассказа Перстенька поняли островитяне, судить не берусь, но они оказались объективными ценителями Сашиного красноречия и радостно признали себя побежденными: во всяком случае, они поняли, что речь шла о самолете фантастических размеров.

– Ну, а насчет Корсики ты загнул! – засмеялся Петренко.

– Не веришь? А что Ла-Манш расширяется на два метра в год – тоже не веришь?

– Пусть этот Великий Филя, – сказал Нуку, – будет первым белым гостем на Отунуи.

– Разве белые люди еще не бывали на вашем острове? – удивился я.

– Нет, – поспешно ответил Мауки, – не бывали.

В кают-компании довольный Саша дал островитянам обед. Его и без того веселая физиономия сияла. Как же – гости отдали должное его мастерству. Ели они с удовольствием, громко причмокивая и облизывая пальцы (вилки и ножи они спрятали в мешочки, висевшие у каждого на поясе). Мы давно уже успели убедиться в способностях Перстенька. Кормил он нас на славу: недаром его любимец – Антони Карем, знаменитый французский кулинар. А тут он превзошел себя. Лишь Мауки оставался равнодушным к яствам. Он задавал столько вопросов, что мы едва успевали отвечать. Его интересовало все: зачем мы прилетели сюда, что ищем, для кого, из какой страны?

– А не думаете ли вы поискать чего-то? – настойчиво спрашивал Мауки.

Но больше всего Мауки интересовался Москвой: что это за город, где он находится, кто в нем живет? А потом он совсем неожиданно спросил:

– А летчиками все жители Москвы становятся?

Мы невольно рассмеялись. Александр Иванович сел рядом с юношей, обнял его за плечи и сказал:

– Конечно, не все; только те, кто хочет.

– Мауки очень хочет стать летчиком и летать на таком самолете, как «Сейнтер-пойнтер», – вздохнул юноша.

Довольный тем, что Мауки хоть кое-что понял из его байки, Саша Перстенек обратился к Егорину:

– Александр Иванович, а что, если мы покажем им Москву и летчиков?

– Как это – покажем?.. – усмехнулся Петренко.

– Очень просто, Филя. Попросим нашего инженера прокрутить фильм «Воздушный парад в Тушино».

Фильм вызвал небывалый восторг. Наши гости то и дело прерывали его криками и просили многие места повторить. Что же касается Мауки, то его прямо-таки захватил высший пилотаж реактивных истребителей на встречных курсах.

– Я буду летать! – сказал он так уверенно, точно ему предложили профессии на выбор и для него, неграмотного парня из Полинезии, ничего не стоило получить любую из них.