Текст книги "Раретитет Хакера"

Автор книги: Петр Северцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

Клиент выдал свое внимание к моей деятельности, выдал не случайно, а чтобы показать свои возможности; настало время и мне показать часть заготовленного понта.

– К сведению наблюдателей, – усмехнулся я, – выходил уже дважды – к одному эксперту, который живет неподалеку, то есть, выходил без машины, а так же в магазин, за продуктами. Только ваших следопытов мне даже не понадобилось обходить – я хожу короткими путями через дворы, а самый короткий путь – старая дверь, которая из моего чулана выводит в соседний двор. Разумеется, со стороны улицы она не видна.

– Понятно, – от души рассмеялся клиент, громко и басовито, заставив меня слегка отодвинуть телефон от уха, – Один-ноль в Вашу пользу. Может, скажете, когда мне позвонить, чтобы добиться конкретных результатов?

– Часов в девять вечера, – сказал я, – Я постараюсь быть готов.

– Лады. До свидания. – он отключился.

Посмотрев на часы, я охнул: пока я наслаждался увлекательным просмотром и чтением, большая стрелка перевалила за грань трех часов дня! Н-да, давно я так не зачитывался – не было подходящего шедевра!

Скоренько набросав основные положения для анализа, я попытался представить себя в роли Приятеля – а так приходилось делать достаточно часто, – и беспристрастА.".#

Итак, человек пятидесяти двух лет, окружение – букинист, через которого Самсонов сбывает некоторые из книг, добрые старые соседи, которые знают про него все, что обычно лежит на поверхности человеческой жизни, мертвая жена, мать и отец, дальние родственники, разбросанные судьбой по городам матушки-России, люди, с которыми он работает в издательстве, да несколько человек, старых знакомых, с которыми в разное время сводила судьба, а сейчас не поддерживается практически никаких отношений, за исключением открыток на праздники. Есть сосед, Вадим Корольков, с которым они несколько похожи, как в пристрастиях, так и внешне – о нем Самсонов упоминал несколько раз, как о существе, способном скрасить не один вечер в приятно беседе и игре в шахматы.

Врагов нет, потому что никто никогда ни о чем толком не знал, потому что прикрытия своим делам Виталий Иванович продумывал досконально, а пил не на столько, чтобы рассказать что-либо в пьяном бреду. А раз врагов, завистников и давних недоброжелателей у него не было, убийство по своему мотиву все-таки не входит в разряд эмоциональных.

Так?

Приятель определил возможность последнего в пятьдесят шесть с лишним процентов.

Почему?

Даже в голову не приходит. Возможно, в своих размышлениях я что-то упустил. Кликнув мушкой в пункт "Данные из издательства «Заря», я оценил, как поставлено дело в этом издательстве. О некоторых полиграфических программах, начиная с художественно-оформительских и заканчивая техникой, используемой для издания, я, несмотря на мою компьютерную грамотность, просто никогда не слышал.

«Заря» занималась изданием малых тиражей сама, те же, что превосходили технические возможности издательства, вроде пятисот и выше экземпляров полновесными «кирпичами», направляла издавать в одну из нескольких типографий, с которыми были установленные деловые связи; три из пяти, кстати, находились за рубежом – в Финляндии, Германии и Словакии.

Руководил, вернее, до сих пор руководит издательством Кораблев Дмитрий Алексеевич, официально – директор. Два его основных помощника – коммерческий директор Данилов Виктор Михайлович, да небезызвестный нам Самсонов Виталий Иванович, должность которого была обозначена весьма неясно – помощник директора по организационным вопросам. Чувствуется, Самсонов и был тем стержнем издательства, который занимался конкретно подготовкой к изданию и руководством по ходу издательского процесса, то есть – знал, как работать с компьютерной, иной электронной техникой, знал десятки переплетных методик, умел заставить интенсивно и творчески трудиться дизайнеров, наборщиков и художников издательства, а так же руководить остальным небольшим персоналом работников издательства – всего их было, включая бухгалтера, шестнадцать человек.

То есть, по сути, он единственный, кроме директора, имел доступ к аппаратуре в любое время, что, собственно, и объясняло его возможности издавать дополнительные тиражи без особых трудностей, лишь покупая дополнительные материалы – кожу, клей, бумагу, краску, и так далее; часто он не делал даже этого, обходясь тем, что имелось в наличии у издательства.

Итак, я прошелся практически по всем издательским файлам, скинув с некоторых паролевые программы-ограничители – это было делом нескольких минут – и понял, что ни хрена не понимаю.

Где те пятьдесят шесть процентов эмоционального преступления: где те, кто любят, ненавидят, хотят и всеми силами добиваются несчастного Самсонова?! Их не было. Покинув скачанные извне директории, я обратился непосредственно к программе анализа своего Приятеля: набрал «ОБОСНОВАНИЕ» и кликнул мышкой в «Анализ мотивов».

Пощелкав несколько секунд, пентиум выдал заранее составленное объяснение, уместившееся в несколько абзацев.

Он писал, что законных документированных наследников у Самсонова не было, дальние родственники пребывали в престарелом состоянии – поэтому обычно большая вероятность наследования сводилась к столь малой цифре в три-четыре процента. Против ограбления говорил факт, что с собой Самсонов денег, которые можно назвать значительными, практически не носил, да и следов нападения на нем не было, а нормальный грабитель не изощряется до создания методик недетектируемого убийства. По той же причине практически отметалась драка.

«Черт, – подумал я, – надо достать описание того, что было у него в карманах на момент смерти!»

Неучтенными обстоятельствами Приятель называл вероятность того, что, по его мнению, нам были известны не все важные факторы, или что по какому-то фактору была допущена значащая ошибка.

Оставались пресловутые эмоциональные мотивы. Просмотрев их, я одобрительно кивнул и похлопал слегка гудящего внутренним вентилятором Приятеля по корпусу.

Да, парень постарался: исследовав доступные для него по формулировке данные из личных дел, что были в издательском компьютере, он спрогнозировал вероятность внутренней неприязни в коллективе ПО ГОРОСКОПУ, который составил, исходя из дат рождений людей.

Выходило, что один из подчиненных Самсонова, художник-Рак, «...человек порывистый, эмоциональный и горячий, но чрезвычайно одаренный» – выписка из характеристики, – которого зовут Эрик Штерн, выходец из Германии, куда в свое время эмигрировали его родители, советские интеллигенты. Обратно вернулся около трех лет назад, причем, практически сразу же нашел себя в организующейся «Заре». Так вот, этот «один из подчиненных» «неоднократно вступал с начальством в споры, доходящие до истерики, но быстро успокаивался и мог продолжать работу. Неуживчив, особенно с непосредственным начальником (Самсоновым В.И.), но в прекрасных отношениях с коллегами. В работе предпочитает тишину, поэтому работает, в основном, дома.»

Полагаясь на свою память, которая несколько дрогнула при упоминании этих фамилии и имени, я снова вошел в файл с третьей частью книги Самсонова, описывающей работу в издательстве, и несколькосекундный поиск мой был удовлетворен – там было написано следующее:

«Штерн, этот молодой человек с чувствительностью благовоспитанной девственницы, неоднократно ловил меня на мелочах, которые я, по старости своей, совершал с уверенной безапеляционностью: однажды, совсем недавно, когда работа над элитными марками „850 лет Москве“ была в самом разгаре, и ему предстояло выполнить центральную часть триптиха „Москва Златоглавая“, я по привычке выписал расходных материалов больше, чем требовалось, то есть, ровно столько, на мой опытный взгляд, сколько требовалось для дальнейшей допечатки этого чертового триптиха – разумеется, в кожаном футляре, дизайн которого я уже придумал, в двух экземплярах – гашеных и негашеных, с дальнейшими приличествующими приукрасами... Но любопытный Эрик, заглядывая мне через плечо, с ленцой в голосе сообщил – „Не слишком ли много? – мне нужно лишь столько-то“, а когда я попросил его не соваться не в свое дело, устроил форменный скандал... Да, трудны наши будни – будни издателей-авантюристов...» – дальше я читать не стал, время поджимало.

Итак, по итогам первичной обработки – будем столь же благословный, как и Приятель – мотивы пока расплывчаты. Хотя по мнению Приятеля существует один ярко выраженный предполагаемый преступник, наш подозреваемый номер один – Эрик Штерн.

Однако, во всем доверяться Приятелю нельзя. Он ведь, все-таки, машина, хотя и с совершенной в силу моих широких возможностей программой. И некоторые особенности человеческих отношений он просто «не читает». Приятель видит простую и довольно прямую связь: «спор-скандал-трения-неприязнь-ненависть-убийство». И хотя для него факт первенства именно этой логической линии в нашем расследовании неоспорим, я сомневался в такой простоте дела.

Что же тогда делать? Ведь до девяти оставалось ровно пять с половиной часов! С одной стороны, информации очень много, из различных источников, с другой – очень мало, потому что непосредственной информации о деле – начиная с подробных результатов медицинского обследования трупа – нет! И я в сомнении покачал головой, почесав подбородок с начинающей пробиваться щетиной: так недолго и запутаться.

А значит, пора спросить мудрого совета.

«ЧТО ДЕЛАТЬ?»

Приятель ответил кратко и сухо, разбив надлежащие действия по пунктам, которые мне следовало выполнять один за другим, как это делалось обычно:

"1. ПРОВЕРИТЬ ШАРОВА (МАЛО ДЕНЕГ);

2. ПОЗНАКОМИТЬСЯ С ТВОРЧЕСТВОМ ШТЕРНА (56 %);

3. «ВЫСТАВКА РУССКОЙ ИКОНЫ» – ТВОЙ ЛУЧШИЙ ШАНС.

4. ЗА ТОБОЙ СЛЕДЯТ (ЗАКАЗЧИК)."

– Ты уверен? – по привычке спросил я, считая, что чертов компьютер мог бы быть помногословнее и поконкретнее... хотя, куда ж еще: первые два пункта вполне совпадали со здравыми мыслями, пришедшими и мне в голову, числом в пятьдесят шесть процентов Прг#ц#bўwА#ФСРї ность эмоционального преступления, продолжая гнуть свое – ну и пусть себе: довольно часто бывало, что с накоплением данных расклад процентов вообще менялся с точностью до наоборот, так что на этот счет я не беспокоился, в мои функции входило выйти из дома и собрать необходимое количество фактов; третий так же был вполне понятен: мне следовало уцепиться за выставку и поподробнее разузнать все вокруг, да около. В пункте четвертом я уже смог убедиться.

Итак, для начала предстоял дружественный визит в букинистический магазин: подумав, я согласился с мнением Приятеля, что Шаров – один из первых подозреваемых, и дело здесь касается конкретно денег. Объяснить его мотивы я мог достаточно просто, не вдаваясь в тонкий психологический анализ.

Вы представьте, что, продавая вещь, серьезно рискуя, получаете одну десятую и меньше, в то время, как на краденном или на фальшивом товаре нормальный сбытчик получает обыкновенно гораздо больше половины, и так продолжается несколько лет подряд?

Вы видите, как огромные деньги уходят в человека, который вам не сын, не брат и не друг? И что вы предпримете, чтобы изменить существующий порядок вещей?..

Черт, а были ли у Самсонова сбережения, из-за которых человек, знающий о них, может пойти на преступление?

Подумав немного, я обратился в функции «Поиск»

«ИСКАТЬ ЧТО?» – спросил строгий Приятель, подмигнув мне лампочкой-глазком. «ДЕНЬГИ» – отпечатал я, зная, что программа моего подручного отыщет упоминания о деньгах или цифровые обозначения последних – в каких бы файлах у Самсонова они не находились.

И правда, уже через несколько секунд на экране появился средних размеров список личных самсоновских файлов, в которых так или иначе упоминались деньги.

На первом месте, согласно встроенному в программу количественному анализатору, стоял файл «dengi», что, собственно, означало «экономические документы».

Я вошел в файл и, глянув, удовлетворенно потер руки.

Ровными столбцами, с выравниванием и переносом, строились заработки и траты Самсонова точными датами и ценами. В конце файла находился список из пяти банков и двух инвестиционных компаний, вкладчиком которых являлся Виталий Иванович. Я сглотнул, посмотрев на общую сумму текущего наличного дохода Самсонова, датированную четвертым июня... то есть, исправленную хозяином за два дня до его смерти.

Я и предположить не мог, что у Самсонова столько имеется.

Ведь приход на четвертое июня, если суммировать суммы всех вкладов и прибавить к ним свеженачисленные проценты, составлял около полутора миллиардов рублей.

– Е-мое! – воскликнул я, потягиваясь и поднимаясь, наконец, из-за стола с Приятелем. И подумал: " Пора и мне, что ли заняться накоплением капиталов! А то к старости ничего, кроме Приятеля и комплектующих не останется. Вот будут у меня внуки, – а что, вдруг и будут? – так что я им показывать стану? Где крутая дача, крутая квартира с не менее крутой обстановкой, где, наконец, крутая машина? Вот придут ко мне дочка с мужем и внуками, а я им скажу «Познакомьтесь, это Приятель всей моей жизни, у него двухсотый процессор, изумительная мультикарта, два винта по семь гигабайт, он пользуется лучшим сканнером в городе, ксероксом и цветным лазерным принтером, который по стоимости равен нормальной двухкомнатной квартире! Это все, что я нажил за долгую, полную опасностей жизнь.» Они спросят «Дедушка, а у тебя есть два винта по семь гигабайт и двухсотый процессор?», или, что вероятнее, «А у тебя самого в тот момент они были?»

На этом месте думать мне разонравилось, и я стер предполагаемых нахальных внуков одним движением сухой ладони по лбу.

Время бежало вперед, часы тикали, Приятель мерно гудел.

– Ладно, мужик, – сказал я, – Спасибо за инструкцию, давай прощаться. Бурчи себе помаленьку, а мне работать нужно. – вышел из рабочего кабинета, задвинул шкаф, посмотрелся в пыльное зеркало, висящее в прихожей, и, взяв с собой ключи, диктофон с двумя чистыми кассетами и сотовый телефон, с которым старался не расставаться, покинул квартиру.

Отправился я, впрочем, не сразу на улицу, а по двору к соседу, стараясь, чтобы снаружи меня не было видно предполагаемым наблюдателям анонимного клиента.

Позвонив в железную «тайзеровскую» дверь, я дождался быстрых шагов Гошки и сказал, – Гош, это Мареев.

Пацан открыл, весело угукнув; на лице моего новорусского ученика в компьютерном ремесле, то есть, в искусстве, отражалось нетерпение, – небось, взламывал очередную новейшую «игрушку» из боевых или стратегических – просто удивительно, сколько их наплодили за последнее время.

– Гош, папа дома?

– Он еще не проспался, – сообщил тот, – они вчера день рождения друга праздновали. Вы проходите, – и посторонился.

– Щас я его разбужу, – сказал он, когда я прошел и закрыл за собой дверь, – Подождите.

В проеме кухонной двери и показалось лицо Кати, супруги Коляна, моего крутого соседа.

– Здраствуйте, Валерий Борисович, – сказала она, и повернулась к уходящему Гошке, – ты чего человека не пригласил?

– Спасибо, Катя, – отблагодарил я, улыбаясь, – Мне по делам быстрее надо, постою.

– Соку хотите? – пристрастие Катерины к натуральным фруктовым сокам было известно всему нашему небольшому дворику.

– А у тебя есть томатный «Элит»? – спросил я, про себя уже продумывая предстоящий разговор с букинистом.

– Конечно, – кивнула она, просияв, и скрылась на кухне.

Тут из дальней двери, откуда уже некоторое время слышались звуки довольно громкой борьбы, пробежал в свою комнату Гошка, кивнув мне: «Сейчас, идет», и тут же показался рослый бритый Колян в майке и спортивных штанах «Рибок», заспанный и недоумевающий. Круглое истинно славянское лицо с широкими скулами сейчас исказила затяжная зевота.

– Привет, – сказал я, пожимая протянутую лапищу новорусского богатыря, и честно добавил, – Мне машина нужна.

– А че тогда будил? – удивился Колян, снова зевая и тряся головой, – Ключи посеял?

– Нет, со мной, – усмехнулся я, глядя на заспанного бугая, – Просто сказать, чтобы не волновался.

– А че волноваться? – пожал плечами Колян, – Ты заправься только, там после вчерашнего мало осталось... Не забудь гараж закрыть, а то растащат все на хер... Ой! – бугай вздрогнул, когда подошедшая жена легонько ткнула его пальцем в бок, и, прищурившись, сообщил, – С добрым утром!

– Спасибо, – кивнул я Кате, принимая из рук стакан с холодным томатным соком, выпил, еще раз поблагодарил и, пообещав вернуть к вечеру, отправился к гаражу.

Вообще, я брал «BMW» Коляна совсем нечасто, но сегодня подвернулся именно такой случай – я, все-таки, не хотел, чтобы какие-то посторонние соглядатаи смотрели, куда и когда я выхожу, и, уж не дай бог, ездили за мной во время расследования. Гараж Коляна располагался внутри двора, а стекла в его машине были затемненные, так что, я очень надеялся, никто не поймет, что из двора выехал именно я.

Был, конечно, риск нарваться на ГАИшников, и, как уже бывало несколько раз, тратить время, доказывая, что машина не краденая – документов-то на нее с моим именем не было. Но добрый старый товарищ – Аслан Макаров, командир взвода ППС, капитан милиции, не раз выручал меня в этих и подобных случаях – у него, кажется, везде были знакомые и друзья.

Я вырвался из двора и невидимой, но гнетущей опеки на роскошной, умеренно рычащей тачке, взбрызнув придворовую грязь – и поехал в сторону букинистического магазина «Антиквариат»

Магазин встретил меня стеклянными витринами, в которых расположились разного возраста иконы, картины, несколько столовых наборов из серебра, и даже одна лампа с отделкой из слоновой кости.

Внутри царили приятное дневное освещение и тишина; посетителей не было, хозяев – тоже.

За кассой сидела молодая девчушка, которая внимательно рассматривала свои ядовито-красные ногти, исподлобья поглядывая на меня.

– Здравствуйте, – вежливо сказал я, подходя ближе и рассматривая правую часть магазина, полностью отданную основному товару магазина – книгам, которых на витринах и на стенных полках было, наверное, около тысячи.

– Здравствуйте, – ответила она, обаятельно улыбаясь, – Чем интересуетесь?

Я пропустил ее улыбку мимо, зная, что предназначается она больше кошельку, чем моим собственным достоинствам, и ответил, – Шаровым Иннокентием Арсеньевичем. Он где?

Девушка посмотрела на меня с некоторым недоверием, которое быстро сменилось легким испугом.

– Да здесь он, – сказала она, нервничая, – Где же ему еще быть?

– Позовите, пожалуйста. – твердо попросил я. Нужный тон и нужный тембр сделали свое дело; девушка скрылась за ширмой напротив входных дверей, в центре салона, и ее тонкие каблучки прощелкали по ступеням, ведсфШgy·uЎЎЎ нагрудный карман легкой летней куртки, я внимательно осмотрел полки, убеждаясь, что преимущественно здесь продавались не старые библиографические ценности, а нынешние раритеты, которые зачастую стоили если не дороже, то примерно столько же, сколько и старинные книги. Усмешку вызвала коллекция марок «Восемьсот пятьдесят лет Москве», расположенная в центре застекленной витрины, состоящая из восемнадцати отдельных картинок и блока-триптиха, шикарно оформленная, в двух экземплярах – гашеных и негашенных – и вся умещавшаяся в удобной кожаном футляре, сейчас, конечно, раскрытом навстречу покупателю. Стоил набор марок двести девятнадцать тысяч рублей.

Пока я засматривался на красоты Москвы Златоглавой, директор магазина, как говорится, подкрался незаметно.

– Интересуетесь? – сладенько поинтересовался он, – Это очень представительная коллекция. А цена практически издательская, всего с трехпроцентной надбавкой.

У него было круглое лицо, черные усы, он был высоким и пожилым человеком, без, однако, большого живота, в светлой рубашке, помеченной пятнами пота – на груди и под мышками. Толстые губы изогнулись в приветливой улыбке: мол, приветствую профессионала.

Правда, профессионалом он готов был назвать любого, способного заплатить за вышеозначенную коллекцию или иной предмет продажи магазина.

– Здравствуйте, Иннокентий Арсеньевич, – сказал я, и представился сам, – Мареев, Валерий Борисович. Нам надо поговорить.

– Хм, – удивился он, оценивая меня взглядом, – Это надолго?

– Зависит только от вас, – честно ответил я, глядя ему в глаза.

– Ну хорошо, пройдемте за мной, в кабинет, – сказал Шаров.

Я кивнул, и мы прошли – вниз по ступеням и направо сразу же в конце коридора.

Кабинет у него был ничего себе, хотя я видывал и получше. Главное, что привлекало внимание – обилие картин и картинок. Они просто занимали все пространство стен, практически не оставляя свободного места.

Шаров сел за стол и предложил мне стул. – Итак, – сказал он, усаживаясь и выкладывая сцепленные кисти рук на стол, – я вас слушаю.

– Во-первых, Иннокентий Арсеньевич, – сказал я, решив начать с проверки его реакции, – за каждый проданный экземпляр марок про Москву вы получите не привычные вам проценты, а полную стоимость. Потому что человек, который сдал их в продажу, к вам больше не придет. Он умер.

Шаров среагировал быстро, сразу же осознав, что связь с человеком, приносящим ему левые тиражи и отдельные издания раскрыта. И только потом до него дошло, что сам человек мертв. Или он так изобразил свою реакцию?

– Постойте, – сказал он после секундной паузы, хотя я ничего не говорил и, тем более, никуда не шел, – Вы из милиции?

По закону, я должен был правдиво ответить на этот вопрос. Что я и не преминул сделать, вынимая лицензию и показывая ее хозяину букинистического магазина.

– Я частный сыщик. Близкий друг вашего поставщика считает, что его убили. Он нанял меня, чтобы я расследовал это дело. Вот я и пришел.

– А какое отношения я имею к смерти Сергея Николаевича? – спросил Шаров повышенным, несколько крикливым тоном, слегка побледнев и явно приготовившись к бою; на меня он смотрел недоверчиво и растерянно, явно ошарашенный, на лицензию – как на билет в ад. И тут же добавил, – Я его едва знал!

Открыв блокнотик, я записал новые имя и отчество Самсонова. – Вы – единственный человек, с которым Сергей Николаевич имел деловые отношения в последние несколько лет, не считая коллег по работе. И именно вы – источник его основного заработка. Мне уже известно про ваши совместные дела с незаконной продажей книги Разинского «Загадки Сталина», кстати, про московские марки и еще про несколько проектов. Я пришел узнать у вас, в каких отношениях вы были с покойным, причем, мне нужно очень подробное и взвешенное объяснение.

Пока я говорил, Шаров краснел и бледнел попеременно. По окончании моего вступления он побагровел, словно помидор, и, удостоив меня яростным взглядом, трясущимися губами выплюнул на повышенном тоне, – Да какое вы имеете право влезать ко мне в кабинет и нести бездоказательную ахинею про незаконные дела?! Вы кто вообще такой?! Какого хрена?!..

– Замолчите! – рявкнул я, вспоминая, как говорил с нарушителями Аслан Макаров, – Если вы хотите доказательств, вы их получите! Но если вы будете на меня орать, вы получите их в кабинете следователя или на суде!

Шаров замолчал, уставившись на меня выпученными глазами, усы его топорщились, лоб блестел, покрытый каплями пота.

– Чего вам надо? – почти вежливо спросил он.

– Вот так гораздо лучше, – отметил я, – Повторяю, я пришел сюда для того, чтобы узнать у вас подробно все, что возможно, про личные и деловые отношения с Сергеем Николаевичем. В мои цели не входит трепаться с ментами или с налоговыми инспекторами про ваши миллионные дела, мне нужно установить, причастны вы к убийству, или нет!

– Да вы что?!.. – возмутился Шаров, причем, в его глазах явственно колыхнулся страх, он что-то вспомнил, о чем-то подумал, дернулся, как от пощечины, заморгал, пряча взгляд, – Да вы что?!

– Что "я"? – сухо спросил я, – Вы в глаза смотрите, в глаза!

Он выпучил свои черные глазищи, нервно помаргивая, громко вдыхая и выдыхая, вытер пот со лба рукой, сглотнул.

– Вот так, – снова жестко похвалил я, – Теперь давайте попробуем нормально поговорить. – Осторожно проверил рукой диктофон в кармашке – он исправно мотал кассету – и заодно приготовился записывать.

– Для начала напоминаю, что в ваших интересах быстрее ответить на мои вопросы и от меня отделаться. Но быстрее – не значит проще; если хоть один ответ будет нечестным или если вы не договорите до конца – я вернусь сюда. Причем, вернусь с ордером на арест и обыск. Тогда ваша культурная деятельность будет приостановлена. Возможно, на долгие годы. Понятно?

Шаров посмотрел на меня совершенно диким взглядом и тут же молча кивнул.

– Итак, – начал я, – когда и при каких обстоятельствах вы впервые встретились... с Сергеем Николаевичем.

– С Петровым я познакомился не очень давно, – с готовностью ответил Иннокентий Арсеньевич, – Около полугода назад. Мы вместе отдыхали в Ялте, разговорились... сошлись в интересах.

– О чем?

– О книгах, главным образом... Черт, я про него очень мало знаю, он сказал только, что может поставлять для продажи ценные вещи, привел примеры, даже показал одну книжицу и набор подарочных открыток... Очень симпатичные...

– Ну и?

– Ну, и я согласился!

– Как вы обставляли свои дела?

– Да просто, в принципе, – задрожал, задвигал плечами любитель и знаток книги, – Он приносил, я от своего имени сдавал на комиссию... Устанавливали льготные пять процентов комиссионных...

– А обычный тариф?

– Двадцать, – почти выплюнул он, – Двадцать!..

– Да говорите вы, черт возьми, – вспылили я, – Что из вас каждое слово надо клещами вытаскивать?!

– Да я говорю! – вспылил Шаров, не скрывая своей злости, – Говорю я!.. – и замолк, тяжело дыша. – Так вот, – продолжил он, наконец, – в накладные записывали разных людей, паспортные данные брали с реальных людей.

– Меня прежде всего интересует, что вы в накладных писали одну цену, а продавали за другую. Как это у вас получалось?

– Да вы что думаете, нас кто-нибудь нормально проверяет? – в сердцах воскликнул он, – Мы же работаем с малотиражными экземплярами, там в выходных данных зачастую вообще тираж не пишется. И многое другое – тоже.

– То есть, вы просто напросто писали в накладных небольшую цену, продавали по большой, я правильно понимаю? Так? – уточнил я, зная, что вышесказанное не сможет послужить серьезным обвинением и желая, чтобы чертов букинист признался в нарушении закона сам.

– Ну... – затянул он, срочно придумывая оправдание.

– Иннокентий Арсеньевич, – вздохнул я, уже несколько устало, – этот разговор останется между нами, обещаю. Давайте быстрее.

– Да, – ответил он, – вы совершенно правильно понимаете. Ну и что?

– Да ничего. – ответил я, усмехаясь, весь этот разговор меня внезапно рассмешил. Действительно, что можно было нового узнать о Самсонове из этого разговора, кроме подставного его имени-отчества?

– Ладно, – пожал плечами я, – Давайте продолжим. Большую часть от проданного получал он, а вам приходилось довольствоваться только мелочью... хотя, если взять того же Разинского, пять сотен с книги – не мелочь. Но все равно, вас это не злило?

– К чему вы клоните?! – тут же напрягся Шаров, – Вы что вообще имеете ввиду?!

– Не к чему я не клоню, – ответил я, понимая, что разговор, в принципе, уже исчерпан. Явно, либо Шаров умел отлично притворяться, либо он ни хрена не знал про Самсонова и просто не мог до него добраться. К тому же я сейчас беседовал с трусом, который на убийство пошел бы лишь в одной ситуации – будучи припертым к стенке. Проверить наличие в недавнем прошлом такой ситуации не представлялось возможным, во всяком случае, пока. Мысленно я решил еще вернуться сюда, или, что даже лучше, нагрянуть к Шарову на квартиру, благо адрес имелся, и устроить там обыск, пока хозяина нет дома.

А сейчас разговор пора было заканчивать. – Значит так, Иннокентий Арсеньевич, – задумчиво кивнул я, – Мы с вами пришли к следующему вопросу: вы действительно не знаете о... Петрове ничего?

– Практически ничего, э-э-э... Валерий Борисович, – ответил букинист, пожимая плечами, – Мы ж не были близкими друзьями, мы просто делали деньги. Но я знаю, что у него здесь была квартира, кажется, в городе живет его дочь, у которой он и останавливался, когда приезжал.

– В смысле, из Москвы?

– Ну да, откуда же еще?

Таак, а вот это было несколько интереснее, – Шаров даже не знал, что Самсонов работает и живет не в Москве. Это говорило еще и о том, что виделись они и вправду нечасто. В историю со знакомством я верил – это походило на Самсонова – небось, он просчитал все заранее, и, выбрав человека, через которого будут уходить большинство созданных им раритетов, поехал в Ялту, чтобы встреча выглядела правдоподобнее. Легенду он продумал достойно.

Но не может не быть ни одной зацепки – что-то подсказывало мне, что умный человек Виталий Иванович должен был оставить Шарову нить связи на крайний случай – проверка там, или еще что, кто знает?

– Он оставлял вам какой-нибудь телефон, на всякий случай?

– Вообще-то, он оставил адрес этой квартиры, ну, где останавливался, когда приезжал. Но предупредил, чтобы я приходил только в крайнем случае. Его дочь про наши дела не в курсе.

– Адрес, – сказал я, протягивая блокнотик, открытый на чистой странице.

Шаров колебался до первого взгляда в упор. Затем вздохнул, сметая со стола наиболее легкие из бумаг, и написал адрес.

– Чернышевского, восемьдесят пять, квартира шестнадцать. Наташа. – отчетливо прочел я, – Правильно?

– Правильно, – с неприязнью выдохнул Шаров, – Совершенно правильно.

– Телефон какой?

Шаров продиктовал номер, я записал.

– Теперь все? – спросил он.

– До свидания, – сказал я, слегка наклонив голову.

– Э-э-э, – с изумлением ответил он, – До свидания... Погодите, – все же осмелился спросить, когда я уже выходил, – А вы действительно не?..

– Нет, – ответил я, – Если вы рассказали правду и ВСЮ правду, я просто раскрою это дело. Если же вы соврали или

ЧЕГО-ТО НЕ ДОГОВОРИЛИ!..

Он сглотнул, мысли его мгновенно вернулись к страху, который проступил в самом начал моего визита – он явно не все сказал.

– Ну-у-у, – широко и некрасиво улыбаясь, ответил он, – Давайте, я все по-подробнее вспомню, и мы снова встретимся? В нормальных условиях?

– Хорошо, – ответил я, посмотрев на часы. – Завтра в это же время я снова приеду.

И вышел оттуда. Но меня отчего-то не оставляло ощущение, что ничего нового Иннокентия Арсеньевич больше не скажет. С этим ощущением я и уехал.

Как наставлял Приятель, следующим пунктом нашей эстафеты было посещение Эрика Штерна, любящего, как утверждалось в личном деле, работать в спокойной и тихой обстановке, то есть – на дому.

Проживал Эрик у черта на куличиках, где-то в Солнечном поселке, причем, как было записано в файле издательства, на шестнадцатом этаже.