Текст книги "Раретитет Хакера"

Автор книги: Петр Северцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

В таком случае, становится ясно, что это – начальник частного охранного агентства «Барьер»! Ясно, как сказал бы Приятель, «с преобладающей вероятностью»!

«В КОМПЬЮТЕРАХ ОБЛАСТНОГО УПРАВЛЕНИЯ КУЛЬТУРЫ НЕ ЗАФИКСИРОВАННО ДАННЫХ О НЕЗАКОННО ВВЕЗЕННЫХ ИКОНАХ, НЕТ ТАК ЖЕ ИНФОРМАЦИИ О ГОТОВЯЩЕЙСЯ НЕЗАКОННОЙ ТАЙНОЙ РАСПРОДАЖЕ В РАМКАХ ВЫСТАВКИ РУССКОЙ ИКОНЫ.»

Это понятно, какой дурак будет доверять служебному компьютеру, пусть даже с паролем, такую информацию!

– Это все?

"ЗАНИМАЙСЯ ДЕЛОМ! – ответил Приятель – ТЫ НЕ ПОНЯЛ, ЧТО «ВЫСТАВКА РУССКОЙ ИКОНЫ – ТВОЙ ЛУЧШИЙ ШАНС»! ЗАЙМИСЬ «БАРЬЕРОМ»

– и вывел на монитор адрес, два телефона и три фамилии: директора, заместителя по работе с общественностью и заместителя по хозяйственной части.

Не скрывая своего изумления, напротив третьей должности я прочел: «С.Н.Петров»!

Самсонов! Чертов хитрый и изобретательный старик! Что там Приятель говорил про «ошибку следствия»?! – мысленно воскликнул я, только теперь соображая, что никакого следствия по факту этого дела заведено не было, а значит, чертов компьютер имел ввиду мое расследование.

– Причина смерти Самсонова! – почти крикнул я.

«НЕОПРЕДЕЛЕНА» – тут же ответил Приятель.

– Где он похоронен?! – взорвался я.

Тут мне показалось, что Приятель сдался. Издевательски пискнув в ответ на мой повышенный тон, тем самым показывая, что я превышаю строго установленное количество децибелл, он как бы нехотя выдал:

"– ТЕЛО БЫЛО ПОХИЩЕНО ИЗ МОРГА ПЕРЕД ОПОЗНАНИЕМ ПРИБЫВШЕГО РОДСТВЕННИКА (ОФИЦИАЛЬНАЯ ВЕРСИЯ) – 17 %;

– САМСОНОВ ИМИТИРОВАЛ СМЕРТЬ, ВОСПОЛЬЗОВАВШИСЬ ТЕЛОМ ПОХОЖЕГО НА НЕГО ЧЕЛОВЕКА И УСПЕЛ ЛИКВИДИРОВАТЬ ТЕЛО ДО ОПОЗНАНИЯ – 83 %."

Я откинулся на спинку кресла и расхохотался. Чертов Самсонов сам организовал свое убийство с тем, чтобы остаться в живых!

Это могло говорить о двух вещах: либо он – центральный организатор контрабандной торговли, либо он – жертва, которая догадалась о происходящем вовремя и успела спасти свою шкуру.

В обоих случаях оставалось непонятной история с двумя экземплярами каталога, – зачем они нужны и посчему они так дорого стоят.

В ответ на этот вопрос Приятель выдал:

«ОСНОВНАЯ ЦЕННОСТЬ – ОПИСАНИЕ всех ИКОН ВЫСТАВКИ ВМЕСТЕ С ТЕМИ, КОТОРЫЕ БЫЛИ СПРЯТАНЫ ДЛЯ ПРОДАЖИ. ИНФОРМАЦИЯ ПРЕДНАЗНАЧАЛАСЬ ДЛЯ ШЕСТИ ЧЕЛОВЕК. ОДИН ИЗ НИХ – КОРАБЛЕВ, ВТОРОЙ – ГОРЕЛОВ. ЧЕТВЕРО ДРУГИХ – НЕИЗВЕСТНЫ. НО КАЖДАЯ КОПИЯ НАПРАВЛЯЛАСЬ СТРОГО И В ОДНИ РУКИ. ДВЕ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ КОПИИ ВНЕСЛИ СУМЯТИЦУ. СМЕРТЬ ГОРЕЛОВА И ЛЖЕ-СМЕРТЬ САМСОНОВА ЕЕ УСУГУБИЛА.»

Итак, сейчас все нити в моих руках.

Выходило, что Самсонов, скорее всего, не виноват: иначе, на хрен ему было вносить путаницу и разброд в свою же выставку, прибыль от которой обещала превойти жалкие двадцать миллионов раз в сто по меньшей мере, если предполагаемые мной цифры стоимости нормальной достаточно старой иконы были истинны.

Но сейчас в живых остались только четверо: сам Виталий Иванович, Кораблев, организатор этой выставки в подборе покупателей, директор охранного агентства «Барьер» Куравлев Д.М., а так же компьютер «пентиум-про», расследующий это дело вместе с частным сыщиком Мареевым.

Вроде бы, все становилось на свои места: основным указанием Приятеля по-прежнему был «твой лучший шанс».

Только даже теперь я не понимал, кому понадобились эти экземпляры выставочного каталога по цене десять миллионов за штуку?..

Нажав клавишу ввода, давая знать, ято информация считана, я уже хотел было отпрравиться восвояси, как вдруг Приятель выдал еще одну строку. Там было написано:

"1. ИЩИ НАТАШУ И ДВЕРЬ С ОХРАНОЙ В МУЗЕЕ;

2. ПОЗВОНИ В РЕАНИМАЦИЮ И УЗНАЙ ПРО ОТРАВЛЕНИЯ;

3. ИЩИ КОРОЛЬКОВА."

– Спасибо, – ответил я, раздумывая, что бы это могло значить.

Именно в этот момент во весь экран возник красный прямоугольник, в котором было написано:

«АНАЛИЗ ДЕЙСТВИЙ: НЕОБХОДИМО ВЫЗВАТЬ ПРЕСТУПНИКОВ НА ОТКРОВЕННОСТЬ. В МУЗЕЕ ВСТРЕЧА. ТЫ ДОЛЖЕН ВЫЛИТЬ НА НИХ ВСЮ ПАТЕТИКУ, КАКУЮ СМОЖЕШЬ. ЗАИНТЕРЕСУЙ ИХ МГНОВЕННЫМ ПРИЗНАНИЕМ.»

– Ты ебнулся! – выдохнул я, представив себя выступающим перед внимательно слушающими убийцами, держащими в руках направленные на меня пистолеты. – А если меня убьют?!

– Ж, ж! – сказал пентиум, мигнув для порядка, – ВЕРОЯТНОСТЬ ПОКУШЕНИЯ – 85 %. ПРЯЧЬСЯ!

– Железяка затраханная! Кто тебе подменил двухсотый процессот на тридцать третий?!

– Я ВЫЗОВУ ГРУППУ ЗАХВАТА И ОПОВЕЩУ ОРГАНЫ ПРАВОПОРЯДКА, – безапеляционно сообщил Приятель.

– А если неправильно рассчитаешь время?! Кто тебя upgreat-ить будет?!

Экран погас.

...Через некоторое время я пришел к выводу, что имелась ввиду Наташа, у которой Самсонов, по словам Шарова, останавливался, когда приезжал из Москвы. А Корольков – это сосед Самсонова, с которым у него неплохие отношения...

Безумно хотелось спать, и, поскольку основной анализ был закончен, я попрощался с Приятелем, и, любовно протерев монитор специальной салфеткой, отправился на боковую.

Разбудила меня Настя, которая проснулась раньше поставленного мною на десять утра будильника и успела приготовить завтрак.

– С добрым утром, Мареев, – сказала она, являя мне очарование девушки, одетой в длинную темную мужскую рубашку, выглаженную не лучшим образом, и старые домашние тапочки.

– Гуд коннект, – прохрипел я, продирая глаза и чувствуя, как тяжелая голова тянет обратно к подушке, и как сами собой закрываются глаза, – То есть, с добрым, с добрым...

Однако, пустой желудок активно требовал наполнения, а с кухни запахло жареным в хорошем смысле этого выражения.

– Вкусно? – не выдержала Настя, которая ухаживала за мной, словно верная жена, сестра или дочь.

– Очень вкусно, спасибо, – промычал я, кивая, – Это что, мои кабачки? – я купил неделю назад их специально для Нины Александровны, которая любила кабачки и должна была заехатиь погостить, направляясь из Клайпеды в Норильск, да так и не смогла. Не имея ярковыраженных кулинарных талантов, я смиренно ждал, пока они сгниют, чтобы с чистой совестью выкинуть.

– Кабачки, – кивнула Настя, – вместе с ветчиной и тертым сыром, плюс яблочные дольки.

– Тебя кто учил готовить? – спросил я, удивляясь.

– Тетка-воспитательница, – пожала плечами Настя, – Она готовила, а я смотрела и запоминала. Правда, вкусно?

– Вкусно. Ты чего сама не ешь?

– Я уже успела...

Она села рядом, развернувшись к окну, и смотрела в него, не двигаясь. Ничего хорошего из заоконного пейзажа увидеть было нельзя, это я знал точно, но Настя все смотрела и смотрела, даже когда я все начисто доел и лопил чай.

– Настюш, – сказал я, предполагая, что поступаю не лучшим образом, но не имея никакого иного выхода, – Мне пора идти работать.

– Ты в город? – спросила она, не поворачиваясь, и мен показалось, что ей было очень тоскливо.

– Да. На выставку икон.

– Мы так и не довогорились, сколько я тебе буду платить.

– Пока нисколько, – ответил я, – Твой отец заплатил мне за три дня вперед, а сейчас только второй. Если не уложусь в три дня, потом поговорим.

«Господи, какие деньги могут у нее быть: накопленные подарки? Сэкономленные карманные расходы?» – подумал я, и вдруг потрясенно понял, что эта четырнадцатилетняя девочка была единственной прямой наследницей Горелова... и теперь унаследовала все его деньги и всю недвижимость. Мне представилось, что многие и многие люди пожелают «поделить» состояние покойного Ивана Алексеевича, – начиная с адвокатов, которые вели его экономические дела, и могут решить, что девушке совсем не обязательно знать истинные цифры тщательно скрываемых от налогов сумм на различных подложных счетах Горелова, до эенихов, которые немедленно явятся утешать Настю своей «лаской». Я вспомнил Артема и посмотрел на девушку с жалостью.

Она истолковала это по-своему.

– Ладно тебе, иди, – кивнула на дверь, – Обо мне не беспокойся, я тут приберу пока.

– Никому не открывай, на звонки не отвечай. Если мне понадобится позвонить, я сделаю два раза по два гудка, и только на третий подряд бери трубку. Окна я сейчас занавешу, чтобы никто со двора не увидел. Все поняла?

– Поняла, – кивнула она, – занавешивай.

На пороге, когда, полностью собранный, я уже отпер дверь, Настя погладила мое плечо и попросила, – Только возвращайся поскорее. Я буду ждать.

– Жди, золотце, – с улыбкой ответил я, – Вернусь, как только смогу.

Усевшись в магшину, я позвонил сначала в реанимацию, и подробно расспросил дежурного врача и о отравлениях, узнав много нового и интересного, а затем – в жилищное управление, разыскивая Королькова, у которого не было собственного телефона. Ответ оттуда объяснил мне многое, ранее непонятное.

С этим объяснением в голове я и поехал на свидание с Наташей.

* * *

– Чернышевского, восемьдесят пять, квартира шестнадцать, – проверил я, стоя перед домом с вышеупомянутым номером. Пятиэтажная «коробка», у первого подъезда которой я и находился, собираясь найти квартиру таинственной Наташи, у которой, по словам Шарова, останавливался С.Н. Петров, приезжая из Москвы, была похожа на окружающие дома, как слепок на многочисленные ключи или как последний bak-овский файл на txt-шный: все они строились по одному образцу.

Поднявшись на четвертый этаж и позвонив в искомую дверь два раза, я замер, прослонившись ухом к холодной кожаной обивке.

Там было тихо, но сквозь ждущую тишину я различил старательно-негромкие шаги подошедшего и прислушивающегося человека.

– Я к Сергею Ивановичу, – громко сказал я.

За дверью вздрогнули, и женский голос, явно поторопившись, спросил, – Кто?

– Наташа, это от Шарова. Откройте, пожалуйста.

Она открыла; испуганным взглядом удостоверившись, что я один, сняла цепочку, посторонилась, открывая проход, и пригласила войти.

Вид у этой примерно тридцатипятилетней женщины, равно, как у ее двухкомнатной квартиры, был блеклый – бледная, невыразительная, словно старая компьютерная игрушка с размытой точечной графикой из трех цветов без оттенков, и, в силу аккуратной прибранности, навевающий острую тоску.

Сама она была явно встревожена, чего-то боялась, чего-то ждала.

– На кухню, – довольно робко предложила, поправляя светлые тонкие волосы, уложенные в «шишку», и проследовала за мной.

– Я, собственно, к самому Сергею Ивановичу, – сказал я, садясь на предложенную табуретку.

– Его нет. – ответила она, стоя устроившись у в углу и обхватив себя тонкими руками.

– А где он?

– Не знаю. Он не сказал.

– А когда ушел?

– Три дня назад... С тех пор не появлялся. Вам что надо?

– Поговорить о продаже, – вздохнул я, разводя руками, изображая удивление, – Странно, а ведь он сам назначил...

– Мне он ничего не сказал, – как-то дерзко ответила она и принялась сверлить меня недоверчивым взглядом.

Делать в этой квартире больше было нечего, и я лишь попытался проверить версию о том, что женщина врет, а Самсонов прячется в соседней комнате.

– Ладно, я оставлю ему книгу, – и, не спрашивая, пошел вглубь квартиры, через зал пробираясь в спальню, чтобы оставить предусмотрительно купленную у торгующего старика потертую «Настольную книгу электрика», за которую отдал три тысячи.

– Женщина не кинулась меня останавливать, а только проследовала за мной, придерживая полы своего халатика.

Так как в квартире действительно не было никакого Самсонова, я беспрепятственно проследовал до спальни и на тумбочке у разобранной кровати, с которой, очевидно, и вскочила после моего звонка Наташа, увидел раскрытый замшевый футляр со знакомым штерновским оформлением.

«Каталог Всероссийской Выставки Русскйо Иконы» – гласила первая страница обложки. И я без сомнений понял, что именно за этот каталог кто-то заплатил Самсонову десять миллионов рублей.

Положив свою задрипанную книжонку рядом с величайшим раритетом в истории города, я повернулся к меланхолично зависшей Наташе.

– Если он появится, пожалуйста, напомните, что Шаров договаривался о встрече сегодня на выставке русской иконы, прямо у центрального входа, без пятнадцати пять. Хорошо? – попросил я.

В ответ на мою просьбу она задумчиво кивнула и молча продолжала на меня смотреть.

Я прошел к входной двери и, повернувшись, сказал, – До свидания, Наташа, приятно было познакомиться... надеюсь, мы еще увидимся.

До официального открытия выставки оставалось часов шесть, и я никак не мог решить, что же мне теперь предпринять.

По идее, следовало бы остаться следить за домом Самсонова/Петрова и подождать, пока он вернется за каталогом. С длругой стороны, он мог и вовсе не вернуться, или вернуться не сегодня, а мне необходимо было как-то попасть на распроклятую выставку.

Я съездил к музею имени Радищева, где должна была проходить выставка, и разузнал про билеты. На цену мне было, откровенно говоря, наплевать, но билетов на презентацию, как сообщила надменная кассирша, не было уже два дня как: все раскупили по привозу!

Раздумывая, как же попасть на открытие, я обратил внимание, что за мной наблюдает один из двоих охранников, стоящих у черного входа, который открывался изнутри парка у Вечного Огня.

В свою очередь ненавязчиво понаблюдав за ними, вместе с гамбургером и баночкой «спрайта» расположившись на скамейке неподалеку, я видел, как несколько раз подъезжали иномарки, из которых выходили молодые парни, одетые хорошо и очень удобно для немедленного действия, будь то перестрелка или бегство. На меня быстро перестали обращать внимание; приезжавшие входили в музей и не появлялись оттуда, машины откатывали на стоянку неподалеку, водители затем так же скрывались в здании.

Я насчитал двенадцать человек, таким образом прошедших в музей. К четырем часам дня, в самую жару, поток прекратился, и «часовых» сменили.

Время открытия неумолимо приближалось, а я пока не придумал ничего лучшего, чем незаконное проникновение на территорию музея. Однако, не зря охрана в таком количестве съезжалась сюда; да и милиции, скорее всего, было предостаточно: неподалеку дажурили две машины, скорее всего, несколько «синеньких» находились внутри здания.

Начиная нервничать, я решился на шаг, о котором мог очень и очень пожалеть: набрал номер телефона квартиры шестнадцать дома восемьдесят пять по улице Чернышевского.

– Наташа? – сказал, понизив голос до почти шепота, – Это я. Приходил кто-нибудь?

– Приходил, – испуганно ответила недалекая женщина, – то с тобой?

– Я не могу говорить громко, – прошептал я, – Возьми книгу, которую тебе принесли сегодня и жди меня на углу Чернышесвкого и Советской. Немедленно, слышишь?!

– Хорошо, Сережа, – вздрогнув, заверила она, – Я сейчас там буду, – и виновато добавила, – у тебя голос такой... странный.

Я повесил трубку.

Кажется, тон и обращение Самсонова со своей хрен знает кем, был угадан мной очень правильно. Зная, что в моем распоряжении слишком мало времени, я погнал свой «Жигуленок» к дому своих надежд и, подъезав с другой стороны, птицей взлетел на четвертый этаж.

Я знал, что нарушаю закон, но замок, который я видел изнутри, был совсем хлипким, и никакого выбора у меня не было. Позвонив два раза для уверенности, что дома никого нет, я прислушался и, убедившись, что все нормальные люди либо на работе, либо заняты делами, и не подслушивают, что там в подъезде, двинул ногой в дверь.

Я не атлет и не опытный взломщик, однако дверь сказала «can`t open» всего один раз, после первого удара. После второго она резко скрипнула, всхлипнула и распахнулась.

Влетев внутрь, я аккуратно прикрыл пострадавшую, не остановился на собирании щепок, и промчался в спальню.

Каталог лежал на месте, так же, как и был.

Положив его в приготовленный пакет, я быстро покинул квартиру и дом, сел в машину и газанул с места.

В половине пятого, за полчаса до выставки, я остановился на стоянке и смог наконец-то просмотреть сокровище, от которого, возможно, зависели смерти уже четверых человек, если считать, что Самсонов все-таки жив.

Каталог был красив и, наверное, действительно немало стоил – тысяч эдак сто-сто пятьдесят.

Но основная его ценность, как утверждал Приятель, содержалась в описании ВСЕХ икон выставки, включая те, которые ввезли незаконно. Если бы этот экземпляр попал в руки таможенников или какого-нибудь ретивца из честных служителей закона, оберегающих наше культурное наследие, разразился бы грандиозный скандал.

В самом деле, каталог разделялся на две части: меньшая, официальная, и большая, озаглавленная там «внеаукционные фонды». Просмотрев эти внеаукционнае фонды, где напротив каждого наименования стояла начальная цена, я облизал пересохшие губы. похоже, я ошибался, когда сравнивал стоимость вывезенных и теперь ввозимых в Россию сокровищ русской культуры с московским метрополитеном... здесь надо было брать выше.

«Да, – со все возрастающим удовольствием подумал я, – Именно, грандиозный скандал... Интересно, сколько бы сил отрядили городские службы охраны порядка, узнав о стоимости ввезенного?» – с этой мыслью я вышел из машины и направился прямо к ближайшему пункту ксерокопирования.

– Вот этот сборник, в двух экземплярах, пожалуйста, – заказал я, подавая каталог, освобожденный от футляра, – Если можно, побыстрее.

Подождав двадцать пять минут, пока заказ исполнялся, я заплатил и получил две копии вместе с оригиналом.

Времени оставалось совсем немного, однако, я успел сделать два звонка и переслать два пакета с проходящей мимо гуляющей молодой парочкой, которым, доверившись, заплатил по пятьдесят тысяч авансом лишь за то, чтобы он донесли копии каталога вместе с моими записками до людей, которым необходимо было получить их в срочном порядке.

Вслед за этим я оказался в людском водовороте около радищевского музея, в пестрой толпе, где веселость смешивалась с чинностью. Кажется, здесь наличествовали все слои населения нашего города.

Я попробовал купить «лишний билетик», но таковых не оказалось: то ли все уже продали, то ли никто из спекулянтов не решился нажиться на богоугодной выставке.

Народ уже вливался в радушно открытые двери, а я оставался с носом, несмотря ни на какие усилия.

Попробовал сунуть пропускающей бабушке, но мероприятие проводилось на всероссийском уровне, поэтому бритый молодой человек с эмблемой частного охранного агентства «Барьер» отстранил меня весьма невежливо и пожелал валить подальше и побыстрее.

Я обошел здание, кусая губы, и остановился напротив той самой двери, куда входили приезжавшие по ходу дня молодые парни в спортивных костюмах. Сейчас здесь стояло несколько воистину роскошных машин, в которых сидели скучающие щофера, обводившие меня рассеянными взглядами.

Дверь была заперта изнутри, но снаружи маняще предлагал себя дверной звонок.

Еще не совсем решив, что и как я буду говорить, я дважды нажал на него.

Открыл средних лет мужчина, явно остановивщийся в развитии на должности охранника подобных дверей.

– Че надо? – спросил он, зыркнув на меня презрительным взглядом; из-за спины его выглядывал еще один такой же, но помоложе. На груди у обоих висели прикрепленные значки агентства «Барьер».

– Я к Дмитрию Владимировичу Куравлеву.

Оба несколько изменили тон и взгляд, второй даже подошел поближе, но, несмотря на упоминание о своем директоре, смотрели на меня явно скептически.

Я пожалел, что не позаботился о своем внешнем виде – эта чертова рассеянность, смешанная с фетишизмом! Я слишком любил надетые сейчас потертые джинсы «Lee», и не слишком аккуратно выглаженную темно-синюю рубашку, и надео именно их, не подумав о привлекательном костюме.

– Никто ниче не гокорил, – возразил старший.

– Я по поводу выставки.

– Тут все по поводу выставки, – отрезал верзила помладше, – Документы есть?

– Конечно, – отвеил я, подавая удостоверение личности, сохранившееся со времен работы в НИИ, и, не желая, чтобы у них было время на рассматривание сего документра, продолжал, – Я по поводу Настя Гореловой. Кажется, Куравлев искал ее...

Рассчет оказался верен: о неожиданной смерти одного из конкретных организаторов выставки уже прошел, равно как и информации об исчезновении его дочери.

Вряд ли эти двое хоть что-нибудь знали о планах Куравлева, о торговле иконами и вообще, зачем сегодня щдесь собираются различные важные люди; они знали только то, зачем их поставили охранять черный вход: никто посторонний не должен был помешать людям, приехавшим сюда на роскошных машинах, поговорить о важных делах.

Но слова мои, все-таки, их задели.

– Щас, подождите, – решил старший, поворачиваясь назад, – Кость, сходи, спроси у Анатолия Владимировича.

Невидимый ранее третий охранник вышел из ниши дальее по коридору, где располагались несколько деревянных кресел, и, кивнув, скрылся в глубине здания, в конце коридора свернув налево.

Вернулся он через две минуты, когда я уже устал от непрекращающегося пристального разглядывания.

– Сказали, пускай войдет, только пусть ждет конца совещания. – сообщил он и повернулся ко мне, – Это часа два, не больше. Вы там сядете и будете сидеть, только тихо и без глупостей. Потом с вами поговорят. Может быть, сам Дмитрий Владимирович.

– Хорошо, – ответил я, хотя моего мнения, кажется, никто и не спрашивал.

– Руки поднимите, – хмуро приказал старший.

Я послушно поднял.

«Макаров», запасная обойма, сотовай телефон, диктофон и даже блокнотик с ручкой перешли к обыскивающему. Просмотрев, блокнотик вернули, но ручку оставвили. Каталаог в пакете не тронули, хотя старший заставил раскрыть футляр и сам грубой рукой пролистнул страницы.

– Давайте быстрее, – сказал он, – я дверь закрою.

– Пошли, – сказал ходивший за разрешением, двинулся вперед, и я пошел вслед за ним.

Коридор сворачивал налево и направо, очевидно, огибая основной зал первого этажа квадратом или прямоугольником; мы свернули налево и, пройдя на второй этаж по лестнице, вошли в такой же коридор.

Внизу, в презентационном зале, заиграла торжественная музыка, затем раздались нарастающие апплодисменты. Ведущие вшли на сцену и начали открытие выставки.

Мы прошли несколько одинаковых административных дверей, свернули направо и остановились у широкой ниши, в которой стоял диван и два больших цветка у широкого окна. Там же был телевизор и два кресла. на журнальном столике стопкой лежали газеты.

– Здесь сидите, – сказал мой провожатый, а сам встал около дивана и принялся чего-то ждать.

Ожидание не продлилось долго: справа, дальше по коридору, куда мы не пошли, раздались неторопливые приближающиеся шаги, и через несколько секунд я расслышал ленивый диалог.

– Ну и кого они теперь ждут? – спросил один.

– Вроде, приехали все, кроме Власова его и ждут.

«Ого, – подумал я, – ни хрена себе, выставочка!» – Власов, бывший председатель облисполкома, отсидевший двенадцать лет за организацию преступной группы, а сейчас официальный пенсионер, разумеется, не оставил с возрастом ни былых замашек, ни былого властолюбия, был известной фигурой в городе; разумеется, именно он заправлял так называемыми власовцами, ребятами очень серьезными и опасными. У Приятеля имелся на него отдельный файл, чего удостаивались на слишком многие.

– Вот он, – представил меня подошедшим двоим охранникам мой проводник, – обыскали, все отобрали.

Один из двих кивнул, воторой просто вперил в меня тяжелый взгляд.

– Я пошел, вы ему сами все объясните, – сказал приведший меня сюда и, не ожидая ответа, отправился на свой пост.

– Ты понял, что тут совещание важных людей? – в упор спросил второй, продолжая тяжело на меня смотреть.

– Понял, – ответил я со всем возможным внешним смирением.

– Сиди тихо, не рыпайся. Чуть что – башку снесу, – пообещал крутой парень, качнув пистолетом в руке.

Второй, как я увидел, так же был вооружен.

– Все понял, – тихо ответил я.

Они переглянулись и пошли дальше, обходя помеение по периметру.

– Так вот, – продолжал один, – Власов еще не подъехал... а зато приехал еще один, не поймешь, кто. Я его раньше не видел...

Голоса стихли: коридоры здесь были длинные. Я лихорадочно раздумывал, что же мне делать, как вдруг с лестницы послышался шум шагов и из-за стены показались трое: пожилой человек, которого я никогда не встречал в жизни, но сразу же узнал, вспомнив несколько фотографий, закатанных около года назад в базу данных приятеля через жужжалку; он нес в руках сверток, рядом шли двое его телохранителей.

Поравнявшись со мной, Власов окинул меня испытующим взглядом, и спросил, – Где заседают?

– Дальше по коридору, – ответил я.

Судя по звукам шагов и голосов, пройдя дальше, они встретились с охранниками и еще кем-то; выглянув, я увидел, что коридор заворачивает налево метрах в двадцати; осторожно преодолев их и вглянув, я узрел, как метрах в пятидесяти дальше по коридору Власов вынул из свертка до боли знакомый футляр каталога выставки, в котором, несомненно, находился и сам каталог. Двое охранников у двери осмотрели его, обыскали двоих парней, без долгих разговорв, с одним лишь ворчанием Власова отобрали у парней оружие и, положив его куда-то в близлежащую нишу, без лишних слов пропустили троицу вперед.

Двое обходящих помещение по периметру коридора продолжили свой путь, направляясь в мою сторону, но я уже благоразумно прокрался обратно, сел на место и сделал вид, что читаю газету.

Они прошли мимо, внимательно осмотрев меня.

А когда по шагам и голосам стало слышно, что охранники свернули направо, следуя по коридору, и не могут увидеть меня, я вскочил и быстрым шагом направился в сторону двери, в которую уже вошел Власов.

Двое охранников сразу же подобрались, увидев мою одежду и вообще внешний вид. Поправив очки, я без слов предъявил свое раритетное издание – каталог выставки.

Один из них кашлянул, второй буркнул, – Поднимите, пожалуйста, руки.

Меня обыскали практически мгновенно и, когда обходящие по коридору двое как раз подходили к углу, за которым располагалась дверь, где стояли мы трое, меня впустили, и закрыли за мной дверь.

Я очутился в небольшом пространстве между двумя дверьми: охраняемой наружней и неохраняемой внешней.

– Кто так еще приехал? – донеслось снаружи: двое обходящих, все-таки, подходили к самой двери. У меня оставалось всего несколько секунд, пока они не поняли, что же произошло.

Сдерживая дрожь в руках, я покрепче прижал каталог к груди и вошел в незапертую дверь.

Моим глазам представилось самое запоминающееся собрание из виденных до сих пор: длинный стол, уставленный прохладительными напитками, кресла, штук двенадцать, стулья по всему периметру комнаты, на которых сидели телоъхранители приехавших господ. И деревянная трибуна для выступающих, такая, какие ставились в залах обкомов и райкомов СССР – тяжелая, внушительная, толстая.

Сами приехавшие сюда господа расселись на предложенных креслах.

Их было всего шестеро: знакомый мне Власов, трое незнакомых, гораздо более молодых людей, Куравлев, так же известный меня по фотографиям, которые я не раз видел в газете «Охрана». Возглавлял собравшихся человек, лицо которого я знал точно так же, как и лицо Власова, из файла Приятеля. Отдельного файла – Роман Викторович Гаврилов, один из столпов московской организованной преступности, который один стоил всех остальных.

Похоже, все эти люди собрались здесь на весьма важную беседу. Перед каждым из них лежал раскрытый экземпляр раритетного издания Каталога Всероссийской Выставки Русской Иконы.

И сейчас все они, чего-то ожидая, как один смотрели на меня.

Сознавая, что, возможно, это последняя комната в моей жизни, я разлепил пересохшие губы и громко сказал, – Добрый вечер!

– Садитесь, – пригласил Гаврилов, показывая мне незанятое кресло.

Я быстро прошел туда, сел и развернулся лицом к двери, ожидая скорой опасности.

Так и есть: за дверьми раздался нарастающий шум; кто-то воскликнул, – Там он, там! – затем раздалось, – Стоять! – и в ответ ему, – Уберите руки, подонок!

Сидящие в комнате стремительно повернулись в сторону двери, телохранители привычно потянули руки к поясам; я заметил, как Власов показательно вынул небольшой черный пистолет и положил его перед собой, Гаврилов сделал то же самое. Вслед за ними жест повторили все остальные, сидящие за столом, и когда пистолет на стол положил Куравлев, дверь распахнулась, поддавшись напору извне.

– Пошел вон! – крикнул входящий в прямо багровое лицо охранника, и, сбросив со своего плеча тяжелую руку, сделал шаг вперед.

Теперь я увидел то, что хотел, и сразу же узнал этого человека, хотя ни разу в жизни не видел его до этого момента: это был невысокий полный мужчина лет пятидесяти, с залысиной, обрамленной темными волосами, небольшими прищуренными карими глазами, которые сейчас источали злость и негодование; в руках он держал еще один экземпляр каталога выставки.

– Петров? – удивленно воззрился на него Куравлев, приподнимаясь со своего места;

– Уберите своих пидарасов! – прошипел Самсонов;

– Это он! – неуверенно, но громко вклинился охранник, указывая на меня, – Это он про Горелову сказать пришел!..

– СЯДЬТЕ ВСЕ. – сказал Гаврилов в наступившей тишине, и я сразу же понял, кто здесь хозяин.

– А ты выди вон! – приказал он охраннику, – У двери стой, пока не позову!

Мужчина поспешно ретировался.

– Садись, Петров, – приказал московский, возвышаясь над остальными, словно стереоколонка над минитоверами.

Все расселись по своим местам, наступила тишина и порядок.

Гаврилов повернулся к сидящим по периметру телохранителям и коротко приказал, – В коридор.

Они переглядывались и колебались лишь несколько секунд: ствол пистолета поднялся, направляемый в грудь одного из них.

Власов кивнул своим, и они покинули помещение. Остальные проследовали за ушедшими. Нас осталось восемь человек. Мы с Самсоновым сидели друг напротив друга, и я заметил, что Виталий Иванович смотрит на меня с искрой недоумения в глазах, даже с некоторой опаской.

– Короче, – начал до сих пор стоящий Гаврилов, – Мы здесь собрались, все знают, зачем. Не буду церемониться, и сразу скажу дело. Нас должно было быть на два человека меньше. Даже на три, потому что Горелов не входил в число приглашенных, он был хозяином. Но вас пришло семеро вместо четверых. Значит, трое лишних. И сечас мы выясним, кто эти трое.

Вот теперь в моем мозгу забрезжил свет понимания: я, кажется, догадывался, ЧТО тут происходило на самом деле! И поэтому, когда взгляд обводящего каждого из сидящих по очереди Гаврилова уперся в меня, я окончательно решился, на всякий случай простился с жизнью и поднял голову и сказал, – Я сразу же могу сказать, что я лишний, и многое объяснить.

– Говори, – сказал Роман Викторович, садясь и холодно на меня глядя. Дуло его пистолета смотрело мне в грудь. Кстати, и все остальные дула – тоже.

Я сглотнул, потер сухое горло. И начал:

– Для того, чтобы ответить на ваши вопросы, я должен сначала уточнить, правильны ли мои догадки относительно происходящего здесь и произошедшего в ближайшие дни в нашем городе. Можно спрашивать?