Текст книги "Дворцовые интриги на Руси"

Автор книги: Петр Толочко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Ослепление Ростиславичей

Началом этой драматической истории послужило убийство в 1175 г. в Боголюбове владимиро-суздальского князя Андрея Юрьевича. Когда страсти улеглись и тело Боголюбского обрело покой в Успенском соборе во Владимире-на-Клязьме, встал вопрос, кому надлежит занять освободившееся место. Взоры владимиро-суздальцев обратились на Русь, к Чернигову, где находились все потенциальные претенденты на владимирский престол. Это два младших брата Андрея – Михалко и Всеволод, а также два племянника – Мстислав и Ярополк, которые были сыновьями их старшего брата Ростислава.

На совете четырех князья приняли решение немедленно идти во Владимиро-Суздальскую землю, но старейшинство согласно возложили на Михалка. Договор был скреплен крестным целованием в соборе св. Спаса в присутствии черниговского епископа. Прибыв в Москву, они узнали, что их решение не нашло единодушия. Владимирцы его поддержали, а ростовчане, муромчане и рязанцы были решительно против. Старшим князем земли они видели Ярополка. Пригласив его на переговоры к Переяславль-Залесскому, боярство старых центров объявило ему свою волю.

Тем временем Михалко, по-видимому, понуждаемый владимирцами, ушел в столицу княжества и занял вакантный престол. Ростовчане решили добиваться своих прав силой и выступили на Владимир. Они сожгли пригородные слободы и дворы и осадили город. Владимирцы храбро защищались, делали боевые вылазки, но так и не смогли вынудить противника снять осаду. Семь недель продолжалось это противостояние. В конце концов владимирцы не выдержали и обратились к Михалку с просьбой, чтобы он или примирился с ростовчанами, или сам позаботился о себе. Благородный князь, не желая более подвергать опасности владимирцев, заявил, что добровольно уйдет опять на Русь.

Проводив с плачем Михалка, владимирцы открыли городские ворота и покорились Ростиславичам, предварительно взяв с них обещание не причинять городу никакого зла. Ярополк занял владимирский престол, а Мстислав – ростовский.

Как свидетельствует суздальский летописец, Ярополк был игрушкой в руках бояр старых центров земли, быстро растранжирил именья, собранные Боголюбским, и вызвал недовольство владимирцев. Они отправили в Чернигов послов и вновь пригласили к себе Михалка и Всеволода. При этом заверили, что теперь готовы до конца сражаться за них с ростовчанами. Молодые князья приняли приглашение владимирцев и выступили на северо-восток. В помощь им был придан черниговский полк под водительством Владимира Святославича.

Ярополк и Мстислав пытались воспрепятствовать продвижению Михалка и Всеволода, выступили им навстречу, но разминулись в глухих лесах Подмосковья. Недалеко от Владимира они все же настигли дружины Юрьевичей, однако в состоявшемся сражении потерпели сокрушительное поражение.

Михалко и Всеволод торжественно вошли во Владимир, а их незадачливые племянники бежали в Новгород (Мстислав) и Рязань (Ярополк). Почему не в Ростов или Суздаль, которые еще недавно горой стояли за Ростиславичей? Оказалось, почувствовав силу Михалка и Всеволода, поддерживаемых черниговским князем, боярство этих старых центров не стало далее испытывать судьбу и признало своим князем Михалка.

По существу, дело было даже и не в личностях. Ростов и Суздаль являлись старейшими городами земли, а поэтому их бояре считали только свои решения правильными. Владимир, хоть тот и был уже столицей княжества, они все еще считали своим пригородом: «А здѣ городъ старый Ростовъ и Суждаль, и вси бояре хотяще свою правду поставити, не хотяху створити правды Божья, но како нам любо рекоша також створим. Владимер е пригородъ нашъ»[207]207
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 378.


[Закрыть].

Ростовчане и суздальцы жили старыми представлениями о старшинстве городов Владимиро-Суздальской земли. Теперь, в 1176 г., уже их города фактически превратились в пригороды Владимира, и им следовало сообразовываться с решениями владимирцев. Летописец восторженно заметил, что «Володимерцы прославлени Богомъ по всей земьли» и сам Бог помог одержать им победу «за ихь правду».

Суздальцы посылают к Михалку во Владимир большое посольство и приглашают его в свой город. Михалко с братом Всеволодом прибывают в Суздаль и Ростов, где, по существу, принимают присягу верности от их жителей. После крестного целования Всеволод сел в Переяславле, а Михалко вернулся во Владимир.

Прошел год, и политическая ситуация на северо-востоке Руси резко изменилась. Неожиданно умер князь Михалко, и владимирцы целовали крест со Всеволодом. Ростовчане восприняли это как ослабление позиции Владимира и пригласили к себе Мстислава Ростиславича: «Поиди княже к нам. Михалка Богъ поялъ на Волзѣ на Городци, а мы хочем тебѣ, а иного не хочемъ»[208]208
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 380.


[Закрыть]. Из этой фразы следует, что ростовчане не признали выбора владимирцев и хотели видеть князем земли Мстислава.

В Ростове Мстислав собрал крепкую дружину и выступил с ней на Всеволода. Тот не стал дожидаться, пока Мстислав приступит к Владимиру, и вышел ему навстречу. Недалеко от Суздаля Всеволод и его дружина якобы увидели икону Владимирской Божьей матери и весь город, стоявший как будто на воздухе. Восприняв это как знамение грядущей победы, Всеволод, будучи благосердным, попытался избежать кровопролития и миром уладить конфликт с Мстиславом. Он предложил ему вернуться в Ростов и оттуда вести переговоры о мире. При этом согласился, чтобы Ростов оставался за Мстиславом, а Суздаль был их общим наделом.

Ростовские бояре, забыв свои недавние клятвы, категорически отвергли предложение Всеволода. Летописец замечает, что они, опьяненные своим «высокоумием», не ведали, «яко Богь даеть власть емуже хощетъ, поставляетъ бо цесаря и князя Всевышнии»[209]209
  Там же. Стб. 381.


[Закрыть]. Понуждаемый боярами, отверг мирные предложения Всеволода и Мстислав. Сражение между ними становилось неизбежным.

Ранним субботним утром противоборствующие полки сошлись на Юрьевском поле. Завязалась кровавая сеча. Удачливее в ней был Всеволод, которому, по уверению летописца, помогал сам Бог. Полки Мстислава были опрокинуты и обратились в бегство. Сам Мстислав бежал в Ростов, а оттуда – в Новгород. Здесь его встретили с упреками в том, что он предпочел Ростов Новгороду, и показали «путь от себя». Пришлось Мстиславу ехать в Рязань к своему зятю и союзнику Глебу.

Неизвестно, как бы сложилась дальнейшая судьба Мстислава, если бы он оставил свои притязания на владимирский престол. Но беспокойный Ростиславич не унимался, продолжал интриговать против Всеволода. Вместе с Глебом Рязанским они осуществили наезд на Москву и сожгли ее. Разумеется, Всеволод не мог оставить это без ответа. Собрав под свои знамена владимирцев, ростовчан и суздальцев, он двинул объединенные дружины на Рязань. На марше к ним присоединились черниговские полки, возглавляемые сыновьями Святослава Олегом и Владимиром, а также дружина Переяславля Русского во главе с Владимиром Глебовичем.

На реке Колокша объединенные дружины Всеволода нанесли сокрушительное поражение воинам Мстислава и Глеба Рязанского. Много рязанцев было посечено мечами, часть взята в плен. Остальные в панике бежали с поля боя. Среди пленных оказались Глеб Рязанский, его сын Роман и шурин Мстислав Ростиславич. Чудом избежал плена лишь Ярополк, однако и он вскоре присоединился к именитым пленникам Всеволода. Разумеется, произошло это не по доброй воле, а по принуждению. Всеволод отправил к рязанцам послов с ультиматумом; если они не выдадут ему Ярополка, он двинет на Рязань свои полки. Рязанцы испугались, пленили в Воронеже Ярополка и привезли его во Владимир.

Там к этому времени произошло событие, которое роковым образом скажется на судьбе пленников. Владимирцы возмутились тем, что Всеволод держит на свободе Мстислава и Глеба, и заявили о необходимости более жесткого их содержания. Они потребовали от Всеволода, чтобы он расправился с пленниками: «Любо и казни, любо слѣпи». Если же князь сам не хочет этого сделать, тогда пусть позволит им. Всеволод, не решаясь на казнь, приказал посадить Глеба, Мстислава и Романа в поруб. Тем самым он уберег их от расправы толпы и исполнил ее требование об ограничении свободы пленников. Когда во Владимир рязанцами был доставлен и Ярополк, он также занял место в порубе.

Прошло несколько дней, и во Владимире вновь запылал мятеж: «всташа опять людье вси, и бояре». Вооруженные, они пришли на княжеский двор и заявили, что хотят сами ослепить Ростиславичей. Всеволод, согласно уверению суздальского летописца, не разделял требования мятежников, но будто бы не мог удержать их от этого рокового шага.

Так ли было на самом деле, сказать трудно. В Лаврентьевской летописи рассказ об этом трагическом событии обрывается на том месте, когда толпа бросила клич идти к порубу. Свидетельство Новгородской первой летописи дает некоторые основания, чтобы считать инициатором этого злодеяния самого Всеволода: «В то же время слѣпленъ бысть Мстиславъ князь с братом своимъ Ярополкомъ от стрыя своего Всеволода»[210]210
  НПЛ.С. 224.


[Закрыть].

Конечно, Всеволод не мог открыто поддержать сторонников расправы над его врагами Ростиславичами, но, наверное, и не предпринял ничего, чтобы этого не случилось. У него ведь был благоприятный повод пощадить Ростиславичей. С просьбами об их освобождении обратились к нему Мстислав Торопецкий и Святослав Киевский, но Всеволод не только не прислушался к ним, но и заключил под стражу черниговского епископа Порфирия и игумена Ефрема, прибывших к нему с этим поручением.

Еще до того, как состоялась казнь над Мстиславом и Ярополком, в порубе скоропостижно скончался Глеб Рязанский. Летописцы не высказали по этому поводу никаких подозрений, однако трудно отрешиться от мысли, что смерть эта могла быть и неестественной. Не исключено, что владимирцы не простили Глебу сожжения Москвы. Роман Глебович был выпущен на волю без каких-либо увечий.

Ну а что же было дальше с несчастными Ростиславичами? Их также отпустили на свободу. Слепые и немощные, они больше не представляли опасности для Всеволода. Уточнение, что владимирцы пустили их на Русь, по-видимому, свидетельствует о том, что только там Ростиславичи рассчитывали получить поддержку и приют.

Наиболее безопасный и наезженный путь из Владимира на Русь пролегал через Смоленск. По нему и отправились Мстислав с Ярополком. Дойдя до Смядины, князья решили помолиться в церкви святых Бориса и Глеба. И тут случилось чудо – князья прозрели.

Вот как об этом повествуется в древнерусском тексте, сохранившемся в сборнике Мгарского монастыря: «И тако беднии Ростиславичѣ, иже хотяху болшея славы и власти, возвратишася въ своя смиренны безъ очию. И яко доидоста до Смоленска, приидоста на Смядыны в церковь святою мученику Бориса и Глеба, бѣ бо тогда праздникъ убиения Глебова, сентября 5. Молящимся же имъ от болезни, гнияху бо имъ очи. И еще имъ молящимся, и се скорая помощника и заступника скорбящимъ не презрѣста моления ихъ, но ускориша имъ на помощь и благодатию Божию дароваша имъ очеса. Они же паче надежды не такмо облегчение от болезни прияша, но и очи свои абие цѣли обрѣтше, и ясно прозрѣвше, велми прославиша Бога и Пречистую Матерь, и такожде великихъ Христовыхъ угодниковъ и мученикъ Бориса и Глѣба. И отьидоша здравы, видяще добрѣ, хваляще и благодаряще, и проповедающе чудеса и дерзновения еже к Богу, Ему же честь и держава и нынѣ и въ безконечные вьки вѣкомъ. Аминь»[211]211
  Милютенко Н. И. Рассказ о прозрении Ростиславичей на Смядыни (к истории смоленской литературы XII в. ). Труды отдела древнерусской литературы. Т. 48. СПб., 1993. С. 123.


[Закрыть].

О чудесном прозрении князей Мстислава и Ярополка в храме св. Бориса и Глеба на Смядине говорится и в Новгородской первой летописи: «И ту абие спостиже Божиа благодать и святая владычица наша Богородица и святою мученику Бориса, же Романа и Давыда, и ту прозрѣста»[212]212
  НПЛ. С. 225.


[Закрыть].

Чудо с обретением зрения Мстиславом и Ярополком Ростиславичами на Смядине позволило исследователям высказать предположение, что во Владимире состоялось фиктивное их ослепление[213]213
  Янин В. Л. Новгородские посадники. М., 1962. С. 107. Алексеев Л. В. Смоленская земля в ІХ-ХІІІ вв. М., 1980. С. 220.


[Закрыть]. По логике Суздальской летописи, такое кажется вполне вероятным. Владимирские бояре настаивали на ослеплении вопреки желанию Всеволода, и он, чтобы не идти против их воли, мог лишь имитировать ослепление, не причинив Мстиславу и Ярополку сколько-нибудь серьезного увечья.

Так могло быть, но, судя по всему, не было в реальной жизни. Ослепление состоялось всерьез, хотя драматические последствия эта варварская экзекуция имела, очевидно, только для Мстислава. В перечне новгородских князей он упоминается под прозвищем «Безокий»: «А по Юрьи Святославъ Мьстиславич, Юрьевъ внукъ; а потомъ отець его Мьстиславъ Безокый; а потомъ красныи Ярославъ, внукъ Юрьевъ; а потомъ опять Безокыи, и тъ преставися»[214]214
  НПЛ. С. 162.


[Закрыть].

Конечно, будь Мстислав зрячим в 1177 г., когда он в третий раз занял новгородский престол, так бы его не называли. Прозвище «Безокий» свидетельствует, что ослепление Мстислава было настоящим, а чудесного прозрения, к сожалению, так и не случилось. Его скорая смерть (после ослепления он не прожил и полугода) свидетельствует, по мнению Н. Милютенко, о том, что Мстислав Ростиславич был все же серьезно искалечен[215]215
  Милютенко Н. И. Указ. соч. С. 126.


[Закрыть].

«Исцелился», по-видимому, только Ярополк. Летопись, рассказывая о поставлении его в 1180 г. князем в Торжок, а также о пленении Всеволодом в 1181 г., ничего не говорит о его незрячести. Можно предположить, что ранение глаз Ярополка не осложнилось потерей им зрения. По прошествии непродолжительного времени оно у него восстановилось, а быстрая смерть Мстислава способствовала тому, что чудесное прозрение распространилось на обоих братьев.

Н. Милютенко полагает, что грех ослепления князей целиком лежит на Всеволоде. Такая идея вряд ли могла прийти в голову владимирским горожанам. Ослепление было типично византийским способом избавляться от претендентов на престол, и о нем скорее мог вспомнить Всеволод. Его мать была из Византии, и сам он, изгнанный в 1162 г. Андреем из Руси, какое-то время провел там с матерью и братьями[216]216
  Там же. С. 127.


[Закрыть].

Сказанное вполне возможно, но не исключено и более простое объяснение. Прецедент ослепления имел место и в практике междукняжеских отношений на Руси, и Всеволод, равно как и его бояре, мог вспомнить об этом. Речь идет об ослеплении князя теребовльского Василька Ростиславича в 1097 г.

С того времени прошло 80 лет, но методы междукняжеской борьбы за власть на Руси оставались прежними. Внуки и правнуки «достойно» продолжали дело своих знаменитых дедов и прадедов.

«Мятежи многие и лести бесчисленные»

Такими словами начинается повесть Галицко-Волынской летописи, рассказывающая о коварстве галицких бояр, замышлявших убить князя Данила Романовича в 1230 г. С прискорбием приходится констатировать, что подобная летописная фраза была бы уместной и в 1173 г., когда был взят под стражу Ярослав Осмомысл, а в центре Галича запылал инквизиторский костер, и в 1205 г., когда галицкая земельная знать пыталась учинить расправу и над малолетними сыновьями Романа Мстиславича Данилом и Васильком. Не было на Руси другого княжества, где бы бояре чувствовали себя так свободно и плели свои антикняжеские интриги так изощренно, как в Галичине. Они приглашали на Галицкий престол князей и отступались от них, расплачивались за свое коварство жизнями и платили князьям той же монетой.

Был случай – единственный в истории Руси, – когда потерявшие голову галицкие бояре посадили на княжеский престол боярина Владислава. Это вызвало возмущение не только русских князей, но и властителей других стран. Под предлогом того, что на княжеском троне не может сидеть боярин – «не есть лѣпо боярину княжити въ Галичи», – Лешко Краковский предложил венгерскому королю Андрею II посадить в Галиче королевича Коломана.

В 1210 г. князья Игоревичи, неоднократно предаваемые Галицкими боярами, прибегли к жестоким репрессиям. За короткое время, как свидетельствует летопись, они уничтожили около 500 знатных бояр, но террор не дал желаемых результатов. В следующем году, заручившись поддержкой венгров и поляков, бояре казнили Владимира, Романа и Святослава Игоревичей.

В данном очерке мы остановимся на нескольких сюжетах боярско-княжеского противостояния в Галичине. Все они связаны с историей княжения двух наиболее известных государственных деятелей Руси – Ярослава Осмомысла и Данила Галицкого. Сегодня это хрестоматийные персонажи отечественной истории, покрытые глянцем героического прошлого, и мало кто знает, что путь их к благоговейной памяти потомков был долгим и тернистым. К тому же, возвышаясь над многими современниками, они все же были детьми своего времени, не лишенными человеческих слабостей.

Ярослав Осмомысл и галицкие бояре

Под 1173 г. в Ипатьевской летописи помещен рассказ о бегстве из Галича «в Ляхи» княгини, ее сына Владимира и многих бояр: «В том же лѣте выбѣже княгини изь Галича въ Ляхи, с сыномъ Володимиромъ и Костянтин Сѣрославичь и мнози боярѣ с нею быша тамо»[217]217
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 564.


[Закрыть]. Летописец не уточняет имени княгини, но мы знаем, что речь идет о жене Ярослава Осмомысла Ольге, дочери Юрия Долгорукого. Что же заставило ее прибегнуть к столь неординарному шагу? Дело в том, что брак Ольги и Ярослава, заключенный по воле родителей в 1150 г., не принес супругам счастья. Ярослав откровенно тяготился этим союзом и завел себе любовницу. Это была боярская дочь Настасья из рода Чаргов или Чагров. От Настасьи Ярослав имел сына Олега. Внебрачные связи Ярослава в Галиче были известны всем, но до поры до времени о них предпочитали помалкивать. Не возмущалась поруганием христианского брака Церковь, не проявляло пуританской щепетильности и так называемое «общественное мнение».

Дело в том, что супружеская неверность на Руси не была таким уж редким и необычным явлением, грехом великим. Церковью, разумеется, это не поощрялось, но и не наказывалось слишком строго. Лейтмотив кодекса чести сводился к тому, чтобы не слишком афишировать подобные отступления от норм христианской морали. «Заповеди» митрополита Георгия предполагали, чтобы «без венчания жен не поимати никому же, ни богату, ни убогу, ни нищему». Женитьба без венчания «не чиста», это «тайный брак». Тем не менее тайные браки в княжеско-боярской среде случались. Митрополит Иоанн обличал тех, «иже без стыда и бес срама две жены имеют». Однако «Заповеди» митрополита Георгия были менее строги и предписывали не венчать, если кто «третью жену поимеет», хотя и констатировали наличие «треженцев».

В XII в., в том числе и во времена Ярослава Осмомысла, преобладала установка Церкви на внедрение в жизнь венчального единобрачия. В этом случае Церковь защищала интересы жены при нарушении мужем супружеской верности. Предусматривалось и наказание за неверность. «Аще кто свою жену пустив (расторгнет с ней брак. – П. Г.), а иную жену поимет, пост два лета, а поклона 700 на день». Если же муж женится на другой, а со старой не разведется, Церковь должна защищать первую жену, а молодую надлежало взять «в дом церковный» – видимо, постричь в монахини.

В реальной жизни, особенно в княжеском быту, эти не слишком строгие церковные нормы вряд ли соблюдались. Свидетельством этому опыт Ярослава Осмомысла. Не разорвав венчального брака, он преспокойно жил в новом. Аналогичным образом позднее поступил и его сын Владимир, уведший у галицкого священника его жену и живший с ней в невенчальном браке.

Примечательно, что в обоих случаях невенчальные браки оказались более счастливыми, чем венчальные. Характерно, что далеко не безупречная частная жизнь Ярослава не вызывала слов осуждения у летописцев. Более того, изобилие в посмертном панегирике эпитетов типа «богобоин», «честен», «любящий чернеческий чин» и другие создает впечатление чуть ли не святости князя.

В. Татищев полагал, что Ярослав давно пытался избавиться от Ольги, но до поры до времени не решался на это. Он побаивался ее братьев – Глеба, который сидел на киевском престоле, и Андрея Боголюбского, одного из наиболее сильных удельных властителей. В 1173 г. для коварных замыслов галицкого князя отправить жену в монастырь сложилась благоприятная ситуация. Из Киева пришло известие о безвременной кончине Глеба Юрьевича. Андрей Боголюбский в это время был занят войной с Волжской Булгарией, к тому же испытывая трудности во взаимоотношениях со своими боярами.

Замыслам Ярослава, однако, не суждено было сбыться. О его намерениях стало известно Ольге, и она бежала из Галича. Бежала при заинтересованном содействии боярского окружения Ярослава и вместе со многими влиятельными галицкими вельможами. По имени летописцы называют лишь одного из них – Константина Серославича, по-видимому, главного оппозиционера Ярослава.

Может сложиться впечатление, что бояре решили вступиться за поруганную честь Ольги Юрьевны из соображений христианской морали, не имея собственного интереса. В реальной жизни все обстояло значительно сложнее. Дело в том, что через любовницу Настасью на первые роли в политической жизни Галича и всей земли все увереннее выходил ее род. Судя по фамилии, бояре Чарговичи не принадлежали к потомственным боярским родам, но входили в служивое дружинное окружение галицкого князя. Скорее всего, они имели тюркское (печенежское или половецкое) происхождение. Смириться с потерей своего влияния на Ярослава старое родовое боярство не могло, а поэтому решило использовать внутрисемейный конфликт с максимальной для себя выгодой.

Летопись сообщает, что Ольга с Владимиром и боярами находилась в Польше восемь месяцев, но в течение всего этого времени беглецы не прерывали связей с родиной. Важное место в расчетах бояр возвести на галицкий стол Владимира занимал Волынский князь Святослав Мстиславич. Из Польши к нему поспешили гонцы от Владимира Ярославича с весьма заманчивым предложением: Святослав передаст Владимиру город Червень, который послужит удобным плацдармом для восхождения на галицкий престол, а Ярославич, если удастся занять Галич, вернет Волынскому князю город Бужск, а вдобавок к нему – еще три галицких города: «Володимѣръ же посла ко Святославу кь Мьстиславовичю, прося у него Черьвна, ат ми будеть ту сѣдячи добро слати в Галичь, аже ти сяду в Галичи, то Бужьскъ твой возъворочю, и три городы придамъ к тому»[218]218
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 564.


[Закрыть].

Предложение это было с воодушевлением воспринято Святославом Мстиславичем. Причиной этому были, вероятно, генерационная солидарность молодых князей, а также желание Волынского князя избавиться от сильного соседа, не раз нарушавшего территориальную целостность Волыни.

Галицкие беглецы были уже в пути к Червену, когда их встретили гонцы от галицких же бояр и передали известие о том, что произошло за время их отсутствия в столице земли. А произошло там, по существу, восстание. Ярослав и его ближайшие слуги были схвачены и заключены под стражу. Чаргова чадь была перебита. Над любовницей Ярослава Настасьей устроили беспрецедентную расправу – ее сожгли на огромном костре на городской площади. Сына Настасьи Олега, согласно замечанию летописи, «в заточенье послаша». Трудно сказать, чем бы все это закончилось для Ярослава, не прояви он покорности, а может быть, просто гибкости. В действительности князь отделался лишь легким испугом. Поклявшись на кресте примириться с Ольгой, Ярослав снял тем самым остроту конфликта. Летопись не сообщает, какой была клятва галицкого князя мятежным боярам, но, думается, они получили от него все, что хотели. Слишком уж в трудном положении он находился, чтобы проявлять характер.

Мы не знаем реакции на это сообщение Ольги Юрьевны, но не может быть и малейшего сомнения в том, что такой исход галицкой революции не мог удовлетворить ее сына Владимира. Он ведь уже видел себя на галицком престоле, а тут приходилось идти на мировую с отцом.

Мир в семье галицкого князя длился недолго. Уже в следующем, 1174 г., он взорвался новым конфликтом. Владимир с матерью вынужден был снова бежать из Галича: «В то же лѣто выбѣже Володимиръ сынъ Ярославль Галичького князя къ Ярославу в Луческь»[219]219
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 571.


[Закрыть]. Из дальнейшего разъяснения летописи видно, что Владимир не оставлял надежды овладеть галицким престолом, а Ярослав Изяславич обещал ему в этом содействие.

К этому времени Ярослав Осмомысл уже оправился от шока и полностью владел ситуацией. За три тысячи гривен он нанял поляков и пригрозил луцкому князю вторжением в его землю, если тот не выдаст Владимира. Ярослав Изяславич испугался и отпустил галицкого княжича из Луцка. Владимир не имел намерения возвращаться в Галич, боясь гнева отца, и поехал к своему дяде Михаилу в поросский город Торческ. Вместе с ним сюда прибыла и его мать. Летописец, как бы в объяснение, почему она оказалась в Торческе, заметил: «Брат бо бѣ Михалко Ользѣ княгинѣ»[220]220
  Там же.


[Закрыть]. Из Торческа по приглашению своего тестя Святослава Всеволодовича Владимир и Ольга едут в Чернигов. Предполагалось, что оттуда они переберутся в Суздаль к Андрею Боголюбскому, но затем их планы несколько изменились. Согласно В. Татищеву, Андрей, зная своего беспутного племянника, отказался принять его у себя. Пришлось Владимиру с повинной возвращаться в Галич, заручившись расположением Святослава Всеволодовича и Рюрика Ростиславича.

А что же Ольга? На этот раз она не пошла на примирение с Ярославом и не пожелала возвращаться в Галич. Путь ее пролег на северо-восток. С согласия брата она навсегда поселилась во Владимире-на-Клязьме. В 1179 г. она крестила четвертую дочь Всеволода Юрьевича Пелагею (княжеское имя – Сбыслава). Во Владимире она исполнила то, что безуспешно пытался сделать с ней Ярослав в Галиче, – постриглась в монастырь под именем Ефросиньи.

В 1183 г. Ольга Юрьевна умерла и была погребена в главном кафедральном соборе Владимира – Успенском.

После возвращения в Галич Владимир не прекратил конфликтовать с отцом, из-за чего ему пришлось в третий раз оставить родной город. Теперь инициатором выступил сам Ярослав. Непокорный сын уехал во Владимир-Волынский к Роману Мстиславичу, но тут его ожидал более чем прохладный прием. Не дав Галицкому княжичу даже как следует отдохнуть, Роман выпроводил его. Летописец заметил, что негостеприимная торопливость Романа обуславливалась опасением навлечь на себя гнев сильного Осмомысла.

От Романа Владимир отправился в Дорогобуж к князю Ингварю, но тот и вовсе отказал ему в приеме. Не задержался Владимир и в Турове. Князь Святополк, проживавший некоторое время при дворе Осмомысла, отослал его в Смоленск. Оттуда Давид Ростиславич переправил Владимира в Суздаль, где, согласно летописи, он также не «обрѣте себе покоя».

Из Суздаля Владимир прибыл в Путивль, где наконец встретил радушный прием. Игорь Святославич, будущий неудачливый предводитель русской дружины против половцев, был женат на сестре Владимира, а поэтому отнесся к родственнику с должным уважением: «Володимеръ же галичькын... приде к зяти своему Поутивлю, по Игореви Святославичю, той же прияша с любовью и положи на немь честь велику»[221]221
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 633-634.


[Закрыть]. Два года Владимир жил в Путивле, пока Игорь вел трудные переговоры с Ярославом о примирении его с сыном. В конце концов галицкий князь дал согласие на возвращение сына в Галич: «На третье лѣто введе и в любовь со отцемь его и посла (Игорь. – П. Т.) с нимъ сына своего, зятя Рюрикова Святослава»[222]222
  Там же.


[Закрыть].

Чем можно объяснить такую длительную и упорную вражду Ярослава Осмомысла со своим сыном? Прежде всего, видимо, тем что тот родился от женщины, которую Ярослав не любил и с которой всю жизнь пребывал в неприязненных отношениях. Сын принял сторону матери и не разделял отцовского увлечения любовницей Настасьей. Это, естественно, раздражало Ярослава. Когда же Настасьи не стало, вся любовь Осмомысла обратилась на их общего сына Олега – «Настасича», что также не могло не сказаться на взаимоотношениях Владимира с отцом. В Олеге Владимир видел потенциального конкурента в борьбе за галицкий престол и, видимо, поэтому нервничал.

В свою очередь, Ярослав также имел основания быть недовольным старшим сыном. Во-первых, как заметил летописец, он «не хожаше в волѣ его», а во-вторых, отличался таким же беспутством в личной жизни, как и сам Ярослав. В летописной статье 1188 г. рассказывается, что Владимир любил разгульную жизнь с вином и женщинами. Галицкие бояре жаловались Роману Мстиславичу, свату Владимира, что княжич чинит над ними насилие: «Зане гдѣ улюбивъ жену, или чью дочерь поимашеть насилиемь»[223]223
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 660.


[Закрыть].

Разумеется, эти негативные качества Владимира не воодушевляли Ярослава. Парадокс ситуации заключался в том, что Владимир в личной жизни почти в точности повторял отца. Состоя в венчальном браке, он насильно отнял у галицкого священника жену и вступил с ней в брак. Характерно, что галицкие бояре в 1188 г. собирались поступить с ней так же, как с Настасьей, но Владимиру удалось упредить их и бежать с «попадьей» и с двумя сыновьями в Венгрию.

Безусловно, Ярослав не видел в старшем сыне достойного продолжателя своего дела, а поэтому, когда пробил его смертный час, он объявил боярам, что передает галицкий стол Олегу: «А се приказываю мѣсто свое Олгови, сынови своему меншему, а Володимѣру даю Перемышль»[224]224
  Там же. Стб. 657.


[Закрыть]. Понимая всю зыбкость своих распоряжений, Ярослав пытался закрепить их крестным целованием Владимира, которым тот обязывался «не искать под Олегом Галича», также галицких бояр, от которых во многом зависела судьба его любимого сына: «И урядивъ ю, и приводи Володимѣра ко хресту, и мужи Галичкыя на семь, яко не ему не искати под братомъ Галича, бяшеть бо Олегъ Настасьчичь и бѣ ему милъ»[225]225
  ПСРЛ. Т. 2. Стб. 657.


[Закрыть].

Казалось, все уладилось как нельзя лучше. Однако крестоцеловальники и не думали следовать своим клятвам. Не успело остыть тело грозного Ярослава Осмомысла, как в Галиче вспыхнул мятеж. В результате Олег был изгнан из Галича, а Владимир «сѣде на столѣ дѣда своего и отца своего».

Позже галичане еще пожалеют о таком своем выборе, но в мятежной лихорадке им казалось, что они восстанавливают справедливость.

Но так ли уж неправ был Ярослав? Конечно, Владимир как старший сын, к тому же родившийся от венчального брака, имел неоспоримое преимущество перед Олегом. Но в княжеской практике Руси нередко случались нарушения принципа старшинства, а Олег, несмотря на свое внебрачное рождение, также не выпадал из круга наследников Ярослава. На Руси в этом случае действовали правила Никейского собора, согласно которым обеспечивалась «пре любо действенная часть» третьей и четвертой семьям. В «Уставе» Всеволода записано следующее: «Иже есть останутся сынове и дщери у коегождо человека, братии со сестрами ровная часть от всего имения».

Следовательно, Ярослав Осмомысл был вправе передать свой стол не старшем сыну Владимиру, а младшему Олегу. И кто знает, не измени своей клятве галичане, возможно, судьба галицкого престола, да и всего княжества, сложилась бы более счастливо.

Не прошло и года, как галицкие бояре разочаровались в своем выборе. Поводом к их недовольству послужила будто бы частная жизнь Владимира, на самом же деле они обеспокоились тем, что молодой князь самолично принимал решения и не хотел допускать их к управлению землей. В летописи об этом сказано так: «И думы не любяшеть с мужми своими». Подняв мятеж, бояре заявили Владимиру, что лично к нему претензий не имеют, но не хотят кланяться попадье и намереваются убить ее. Тогда-то и пришлось ему, о чем уже говорилось, бежать в Венгрию, где он рассчитывал получить поддержку.