Текст книги "Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]"

Автор книги: Петр Киле

 
Детей всех пятеро: два подростка
И малыши, – и все не без затей, —
Стоят вкруг матери, одетой просто,
Сидящей по-домашнему среди детей.
 
 
Отец их – фабрикант московский,
Она же враг богатству и царю.
Борьба ей в радость, но с какой тоскою
Детей ей вспоминать в чужом краю.
 
 
Встречаться им приходится так редко,
И то лишь в тайне, и в чужой стране,
И все скорей вращается планета,
Как в Подмосковье, по весне,
 
 
Когда вокруг Россия из-за леса
Зарею утра несется полыхать!
Француженка, дитя Москвы, Инесса,
Среди детей она всего лишь мать.
 

24 мая 1980 года.

 
В ней та пленительная странность,
Как в ландыше в лесной тиши.
В ней простота и радостная ясность
Девичьей, пламенной души.
 
 
Не дочкой генеральскою для света —
Она росла с блестящею мечтой
Мир воссоздать фантазией поэта
Иль изменить своею красотой.
 
 
Россия на рубеже столетий!
Все тени меркнут – и деспотизм царя.
Там барышня грозится всей планете,
Глядит, как вешняя заря.
 

25 мая 1980 года.

 
Средь сосен, тишины и моря
Что ж думать о болезнях и годах…
Довольно было счастья или горя, —
Так хорошо забыться вдруг в мечтах.
 
 
Пустынный пляж, вода и небосклоны,
Прогулки, шутки на устах…
Здесь веселы, как девочки, матроны,
А мужички невинны – прямо страх.
 
 
И так здесь все добры между собою
И вежливы – что значит видеть свет.
Но дни текут меж небом и землею,
И в снах пустых услады нет.
 
 
И лишь потом забытая усталость
В тиши, средь сосен над водой,
Вернется лаской светлого участья,
Веселой негой жизни молодой.
 

26-27 мая 1980 года.

 
Как они не похожи на сосны из рощи,
Что возносятся стройно в небо страны, —
Одинокость, причудливость мощи,
Точно снятся им странные сны.
 
 
Дуют ветры здесь всех океанов,
И дыхание Арктики их кроны гнетет.
Но величье морских великанов
Нас куда-то невольно влечет.
 
 
Острова в океане, и пальмы
Там встают, где кончается плес,
И причудливость форм, точно память
О Карибском море ветер принес.
 

Май 1980 года.

 
Из зала в зал старушка за старушкой
Сидят, прохаживаются там —
Рассеянно, иль строго, иль со скукой,
Ведя как будто счет секундам и векам.
 
 
Одна ж из них задумалась так странно:
Дивясь устало божьей красоте?
Как в неисправном цветном телеэкране
Картины светятся ей со стен.
 
 
Камеи, амфоры, скульптуры,
Картины – нет всему числа!
Исторья мировой культуры —
Вся жизнь, что некогда цвела!
 
 
А публика, пленительно-живая,
Всех рас, народов и племен
Проходит здесь, чуть сознавая,
Что жизнь ее – как небосклон
 
 
С верхушками то пальм, то сосен,
С восходом солнца где-то по весне!
О, время! О, святая осень!
Рембрандтовой старушкой на стене.
 

Весна или лето 1980 года.

 
Товарищи! Что изменилось в мире?
Как встарь, без гроша поэт
Живет в коммунальной квартире,
В которой и телефона нет.
 

15 июня 1980 года.

 
Над городом с лужайкой знойно-летней,
Как будто здесь лесная сторона,
С утра всех громче и победней
Зальется жаворонок у самого окна.
 
 
То весел он, то гневен от обиды,
Иль точно вас целует он в уста.
Наполнить песней городские виды,
Быть может, новая его мечта.
 
 
И песнею своей струей фонтана
Несется, не спадая вниз, все ввысь.
Меняясь в настроеньи непрестанно,
Твердит он свой дивиз: «Дивись!»
 

19 июня 1980 года.

 
В городе среди прохожих
Молодая женщина весело идет.
Если не красивой, то пригожей
Всякий непременно ее найдет.
 
 
Но сегодня она прельщает
Самое себя влекущей наготой,
Той свободой, что, как счастье, тает
И восходит женской красотой.
 
 
От купанья в ней струится свежесть
Так чудесно, что сказать нельзя.
Есть неизреченная такая нежность
В озере лесном после дождя.
 

1 июля 1981 года.

 
              1
Берег моря был светел, когда
Перо птицы вдруг в небе повисло
И, точно радуги коромысло,
Засияло на миг, навсегда.
 
 
Птица где-то над морем летит,
Мир далекий окидывая оком.
Но перо о полете высоком
Весть навеки сохранит.
 
 
               2
Представить, как писали в старину,
Я в руку взял перо, и в мире песнопений,
Как утром, в час счастливых озарений,
Вновь пережил поэзии весну.
 
 
О, дивное перо! То молнии удар,
То нежность лепестка – поверх страницы!
Петрарке, Данту божественные птицы
Такие перья роняли в дар.
 
 
                3
Вот почерк ясный и лихой,
И эти чудные рисунки,
Что на листах оставил Пушкин, —
Мир антологии живой!
 
 
Всё в мире переменится скорей,
Чем хочешь ты, но в сфере светло-струйной
Останется поэзия вечно юной,
Внемли ты только ей живей!
 

Комарово, 30 июня 1981 года.

 
Неволя приятна, когда ты влюблен,
В бассейне носится, как угорелый.
Что море ему и что небосклон,
Когда он так счастлив, скромный и смелый!
 
 
Для публики пусть он всего лишь циркач,
Лихой и забавный – ради награды.
В кого он влюблен? Нет, лучше летать и играть,
В том будет больше отрады.
 
 
Ведь все началось за много веков,
Когда на Олимпе боги сходились.
Тогда Афродита из пены морской
Поднялась – и все ей дивились.
 
 
Трибуны высоки, как древний Олимп.
Но лица и краски не слиты.
Оттуда глядит, а солнце, как нимб,
В досаде и страхе дочь Афродиты!
 

2 сентября 1981 года.

 
У двери фака остановились
Две девушки, смеясь слегка, —
Как в зеркало, глаза их устремились
Друг в друга, чтоб сказать: пока!
 
 
Тут их заметили: они, то зная,
Глядятся,  словно радостью делясь,
И все смелее, все нежнее, – рая
Блаженство высветив в тот час!
 
 
Но минул их прохожий. Баста!
Оглядываясь, уходят врозь,
О тяжести разлук до завтра
Задумываясь до слез.
 

5 сентября 1981 года.

 
Фигурки школьников на перекрестке.
Беспечность, радость на устах.
Но бросится в глаза подросток —
Он с сигареткой на губах.
 
 
На девочек глядит, как посторонний,
А с малышами готов дурить.
Вот вдруг согнулся колесом: в ладони
(Весь фокус!) ловко закурить.
 
 
Несносный дуралей, еще приличный,
Как дети все со школы рядом тут.
Но жаль, в каких мирах различных
Они, пока беспечные, растут.
 

5 сентября 1981 года.

 
Осенний день то сер (с дождем!), то светел,
А шпиль с корабликом – как рукотворный луч!
Поблескивает купол, весь в пыли столетий,
Когда ударит солнце из-за туч.
 
 
Адмиралтейство, Зимний и Исаакий,
И Медный всадник – прямо пред тобой.
Здесь чудно, словно снится сон, и счастье
Нисходит в душу светлой красотой.
 
 
Нева в граните – то как часть природы,
И в ней на воле травы проросли.
Туда-сюда проходят теплоходы
С туристами со всех концов Земли.
 
 
И молодежь, что высыпает из аудиторий,
Всех рас, народов и племен.
Здесь мир сегодняшний и все история
С античности до будущих времен!
 

5 сентября 1981 года.

 
Фонтанка, ряд старинных зданий —
Как акварели пушкинских времен.
Так светел день, осенний, ранний,
Как будто он и молод, и влюблен, —
 
 
То летним зноем небо из-за тучи
Сияет и играет у стремнин.
Река несется с шелестом певучим,
Неслышным из-за грохота машин.
 
 
Проедет теплоход до Аничкова моста.
В каютах люди в небеса глядят.
Им за стеклом не разобраться просто:
Как в слайдах отражения летят,
 
 
И замок, и мосты – все разом,
Деревья и старинных зданий ряд…
Объятый зноем, с каждым часом
Желтеет пышный Летний сад.
 

6 сентября 1981 года.

 
С утра толпа на Невском тут как тут.
И стар и млад, а больше молодежь резвится.
Мне кажется, по Невскому идут
Давно знакомые, одни и те же лица.
 
 
Красавицы и молодцы времен
Недавних да былинных вновь спешат рядами.
Забыты шляпки с перьями, как сон,
И фрак, и галифе с мужскими сапогами.
 
 
Теперь сапожки – женственный наряд,
И брюки бедра женщин смело означают.
Но мода ведь веселый маскарад,
Где  образы известные мелькают.
 
 
Вот Санчо в джинсах – важен прямо страх!
С Офелией принц Гамлет шествует, при этом
В ее очах блеск слез, а он в годах…
Ромео, рослый муж, с беременной Джульеттой!
 
 
Настасия Филипповна идет!
А с нею сам, похоже, Достоевский.
Ростова – вся устремлена вперед —
Спешит в сердцах, не нравится ей что-то Невский!
 
 
И Невский с многоликою толпой
Предстанет точно жизнь всемирная на сцене
С ее уродствами и красотой,
Вновь возникающей из жизни современной!
 

8-10 сентября 1981 года.

 
    Стоит на площади Искусств,
    Откинув руку, Пушкин.
    Во власти наших дум и чувств
    Спешим мы за покупками.
    Стоит так вольно, все равно
    Живой, сошедший с неба.
И вдруг ты вспомнишь, как давно
    В Музее Русском не был.
Захочешь снова там пройтись,
    Как в детстве на экскурсьи.
Там потеряться, не найтись,
    Пока не станет скучно.
Увидеть снова Щедрина —
    Как побывать в Итальи.
    Красивая страна!
Прекраснейшие дали!
А вот Россия началась,
    Родная и простая…
    Весна, стог сена, лаз
И облако на зное тает.
И так из века в век пройти.
    Как «Витязь на распутье»,
Искать дороги и пути,
    Где будет всем нам лучше.
О смерть! О символ красоты
    «Последний день Помпеи»!
Ты выйдешь вновь в плену мечты
    Из Русского Музея.
А витязь наших дум и чувств,
    Веселый, на распутье!
Стоит на площади Искусств,
    Откинув руку, Пушкин.
 

11 сентября 1981 года.

 
Забытая скрипка на светлом окне
Рисунком изящным в альбоме.
И множество окон и стен в вышине —
То город, нам с детства знакомый.
 
 
Под вечер, когда золотые лучи
Теснятся по стенам напротив,
Чудесная скрипка уже не молчит,
Но странно поет,  как пророчит
 
 
О бедах еще небывалой войны,
Неслыханных муках грядущего века,
О новом обличье любви и весны,
О смерти и юных мечтах человека.
 

12 сентября 1981 года.

 
За водной ширью Летний сад —
Как занавес, расписанный для сцены,
И время сдвинуто, кажется, назад,
И веет тайной тихих песнопений.
 
 
Там, в райских кущах, маскарад как раз?
Все дамы разодеты, точно феи.
Иль статуи пустились в пляс
Под пенье современника Орфея?
 
 
Поверх Решетки громада крон,
Чуть тронутая позолотой,
И светится лазурью небосклон
Со стайкой птиц в полете.
 
 
Таинственно и дивно то,
Что там, на сцене, происходит.
И Летний сад – как волшебство
Искусства и Природы!
 

15 сентября 1981 года.

 
В саду, на стадионе,
В начале сентября
Все прыгали и бегали, —
Футболки – весь наряд,
Урок по физкультуре —
Как юности обряд!
 
 
Все девушки неловки —
То женственность сама.
В улыбках – ожиданье,
Прельстительный обман.
В юношах-верзилах
Ни силы, ни ума!
 
 
И всех страстней, до одури,
Он бегал и играл,
Как юный клен листвою
Беспечно полыхал,
Оплошек и улыбок
Девчонкам не прощал!
 
 
Но в миг, когда все кончилось,
Он, уходя домой,
Со синяком под глазом,
Всё, всё унес с собой,
И то, как сад и небо,
Вновь грезили весной,
 
 
Он помнил и лелеял…
И много лет спустя
Тот день, забытый всеми,
Он помнил, как дитя —
О мифах, что лежали
В основе бытия!
 

15 сентября 1981 года.

 
В стволах деревьев притаилась древность,
А в листьях светится наш день.
И к статуям, чуть пряча ревность,
Подходит публика под листьев сень.
 
 
Уже не две, а три стихии рядом,
Где обнаженность статуй и дерев —
Как тайна… Ты уходишь садом,
Не выяснив ее, лишь осмотрев.
 
 
Под кронами развесистых деревьев
Скульптуры мраморные стоят.
Природа и искусство древних
Сошлись здесь сотни лет назад.
 

18-19 сентября 1981 года.

 
Белых туч уплывает громада
По-над городом… Чудный вид:
Символ сада – его ограда —
И стоит и как будто летит.
 
 
А войдешь – как ворота высоки! —
Все, как в детстве, опять:
На скульптурах, бюстах подтеки,
В дождь и вёдро им все тут стоять.
 
 
Вновь подумаешь, это забава:
В аллегориях – одна нагота.
Но искусства вечная слава —
То нагая, как свет, красота!
 

18-19, 21 сентября 1981 года.

 
В автобус заскочили словно невзначай
Три девушки, сейчас видать, студентки.
Смутились чуточку и давай
Друг дружке передавать монетки.
 
 
И каждая по-своему, слегка
Была красива, больше и не надо.
Лишь в голосах звучала песнь, пока
Они шептались нежно и с досадой.
 
 
И вот с моста открылся невский плес
С линией классических строений, —
Как если б то девичьи хор привнес
В наш мир из древних песнопений!
 

21 сентября 1981 года.

 
Там, в замке учрежденье, и весь день
Горят плафоны – иной эпохи мета.
О тайнах замка помнят камни стен,
Но глухо, по ночам, до света.
 
 
Лишь ряд светло-розовых колонн,
Травой заросшие широкие ступени
Напомнят нам о череде времен,
Как свиток древний и бесценный.
 

Переделкино, 26 сентября 1981 года.

 
Тон вежливый и все же чуть холодный…
Но что-то их влечет уже на самый край:
В глазах его вопрос свободный,
А у нее улыбка невзначай.
 
 
Иль это с детства память сохранила
Всю негу сладких грез о ней, о нем?
Хотя им жизнь ни в чем не изменила,
Они прошли по жизни не вдвоем.
 
 
Как оба молоды еще! В расцвете
Она и он всех сил и красоты.
И речи о прошедшем лете
Полны ошибок милых вы на ты.
 
 
И только о семье она и он два слова.
Ведь встреча эта не совсем теперь.
Пусть грезы о любви восходят снова —
То пожеланье счастья вам, тебе!
 

Переделкино, 27 сентября 1981 года.

 
Все от лета вновь пригодилось,
Как весной, – благодать!
В переулках Москвы заблудилось
Бабье лето – тепла не унять.
 
 
Листья падают ласково, нежно,
Словно это не смерть, а игра,
И у женщин свежо, безмятежно
Улыбаются губы с утра.
 
 
В жизни было всего не слишком.
И зачем эта робость в крови?
Осень знает не понаслышке
О печали и счастье любви.
 
 
Вспомнишь годы – и грезы, и тернии —
И благословишь эту жизнь, что была.
Ярко, ярко на солнце вечернем
Над Москвою горят купола!
 

Переделкино, 3 октября 1981 года.

 
Ее встречаешь здесь повсюду:
В ней прелесть новизны и простота
Подобны музыке и чуду, —
То песнь моя и детская мечта.
 
 
И всякий раз иная, как сестричка.
И всякий раз она! Она!
Из всех синиц все та ж синичка,
Чьим голосом поет весна.
 
 
Стройна, размашисто уходит
В свободном бархатном пальто.
Ребенка малого уводит,
Смеясь, красива, как никто.
 
 
Да, кто она? Артистка? Косметичка?
Студентка? Инженерша из НИИ?
По мне она чудесная москвичка.
О ней, о ней стихи мои!
 

14 апреля 1982 года.

 
Прошел и этот день чудесный:
С утра и снег, и синева поверх берез, —
Как женский взгляд прелестный,
Как жизнь, желанная до слез.
 
 
А он провел его в трудах беспечных,
В эпохе не своей, как сказочник и маг,
И к жизни рвался в противореьях вечных,
Как будто он, волшебник, сир и наг.
 
 
А день сиял теперь еще чудесней!
Как будто он творил и самый этот день,
Внося в него и радость новых песен,
И свежесть красок, как по весне сирень.
 

15 апреля 1982 года.

 
                 1
Выставка в павильоне Росси.
Свет и тишина по всей Земле.
В Летнем саду золотая осень.
Балерине исполняется сто лет.
 
 
                 2
Облик удивительный и вещий,
Жизнь – как сказка новых времен.
Под стеклом ее личные вещи:
То не слава, а праха легкий стон.
 
 
Лишь в глазах, внимательных лукаво
(Жив и светел ее чудный взор!),
Оживают ее судьба и слава,
Беспримерные до сих пор.
 
 
                3
Туфельки принцессы от балета.
Светло-розовый увядший шелк.
В них благоуханье пленительного лета,
Как в цветке, что меж страниц засох.
 
 
                4
Мы не знали ее, но слава и слово
Пронесли сквозь года ее образ живым,
Как повисла над миром (с портрета Серова)
Строго-дивным виденьем своим!
 

17 апреля 1982 года.

 
В зимних бдениях поэта
Вдруг комарик зазвенел.
Где он? Вспомнил: было лето.
День над речкою блестел.
 
 
Вздрогнув, вскинулась девчонка.
– Гле он? Видишь ты его? —
Говорок несется тонко
Вкруг томленья моего.
 
 
Над водой и над лесами
Белый свет казался пуст.
– Где комар? – Повис над нами,
Будто розы дикой куст.
 
 
Счастья нет без раны в сердце.
Куст цветет. Комар звенит.
Оголенней, чем у смерти,
На земле любовь лежит.
 
 
А поэт, как обожженный,
В воображении следит,
Как Венера у Джорджоне
Притворяется, что спит.
 

(Без даты.)

 
Я вижу вновь: безмерная вода,
Весенняя, родная и живая,
Несет в себе и села, и суда,
Под ясным небом тоже голубая…
А горизонт означен цепью гор, —
И там поет манящий нас простор!
 
 
И, кажется, тут нет материка.
Как океан в тишайшую погоду,
Светло и плавно разлилась река.
Но лес и села не ушли под воду, —
Ажурной далью глядя в синеву,
Остались новью жизни на плаву.
 

30 сентября 1982 года.

СКРИПКА И ГОРОД
Драматическая поэма

Предисловие

В архиве я нашел ранние стихи и две пьесы, отпечатанные на почтовой бумаге с синей каймой. Одна из пьес (в прозе) «Цветной туман» почти целиком вошла во вторую повесть под тем же названием и даже переведена на английский язык.

Поскольку к моей Ранней лирике интернет-публика проявляет интерес, я порылся в конвертах и вдруг зачитался пьесой в стихах под названием «Шарманка», которую почему-то носил в Театр сатиры, к знаменитому режиссеру Николаю Акимову, который и прочел и собственноручно вернул мне рукопись, выражая сожаление, что маловато игрового материала. Думаю, это тот же конверт, который у меня сохранился.

Какая у меня сатира? Это была всего лишь юношеская проба пера, как я сам воспринимал эту пьесу, с тем о ней забыл совершенно. Затем, когда на склоне лет я всецело занялся драматургией, на первый опыт я не мог взглянуть всерьез.

И вдруг зачитался, с ощущением, что автобиографические нюансы отпали, это жизнь моих персонажей, какими они вышли независимо от меня, это жизнь, какая у нас была и во многом продолжается, с культом свободы, любви и красоты. Это мои первые песни, какие я пою еще с большей свободой и сегодня. Внутренняя форма пьесы словно вызрела за эти годы, и она ощущается, как магический кристалл.

Легко представить, что автор ошибается, но я никогда не был в восторге от своих созданий, лишь теперь ощущаю в них нечто безошибочное, когда все на месте, уже ничего не прибавить и не убавить, свойство классических произведений искусства. Поэтому они не устаревают, а сохраняют свежесть поэзии жизни, поэзии любви.

Я набрал текст, не внося изменений, кроме двух мест: там, где упоминаю, что квартира эта была коммуналка, большая в старинных дворцах, в которых просторные комнаты имели перегородки, с видом отдельных квартир, и в самом конце, исходя уже из общего впечатления от вещи как сугубо поэтического произведения искусства. И изменил название… Одно время, в годы неудач, я безуспешно писал большую повесть под названием «Скрипка и город», от которой ничего не осталось. Между тем у меня в бумагах лежала вещь, на основе которой несомненно вышло бы нечто.

ПРОЛОГ

Интерьер квартиры воспроизводится в Первой части. В Прологе многие предметы и стены убраны. Поэтому сразу за столиком поэта и книжной полкой начинается панорама города.

Белые крыши, золотые окна, бегущие огни такси и рекламы. Входят Дмитрий Калитин и Нина Кузьмина.

 
ДМИТРИЙ
Давно… не видел вас.
 

 
НИНА
                                       Не помешаю?
Мне нужно… Я… Я подожду Инессу.
 

 
ДМИТРИЙ
Я этим занят целый вечер. Есть
Не хочется. Хотя давно не ел…
Читать уж не могу. В кино ходил —
Пустое! Нет, зачем мне правда жизни
Без правды высшего искусства? Будем
Инессу ждать. Вдвоем уж как-нибудь.
Идем. Я покажу, какую книгу
Вчера купил.
 

 
НИНА
        ( возвращая книгу)
                        Ну, это я не знаю…
Но мне понятна и приятна очень
Живая ваша радость, точно книгу
Вы не купили – написали сами.
 

Дмитрий листает книгу и ставит на место.

 
У вас так хорошо. Легко и просто.
Такая тишина, как будто мы
В лесу заснеженном в Сибири где-то.
Скажите, Дмитрий, кажется, у вас
Есть брат?
 

 
ДМИТРИЙ
          ( рассеянно)
                    Да, есть. Живет в Сибири где-то.
 

 
НИНА
Его зовут Григорий… Он женат?
 

 
ДМИТРИЙ
Насколько мне известно, нет.
 

 
НИНА
                                                   Как странно,
Но иногда я думаю о нем,
О вашем брате, будто с ним знакома,
И смутно помню все его черты.
 

Они следят глазами друг за другом, но каждый думает о своем.

 
ДМИТРИЙ
          ( про себя)
Мотив! Его назвать бы можно Вечер.
Все то, чего мы днем искали и…
И не нашли, под вечер разрастаясь,
Как тень, меняет мир, меняет нас.
То, как в тумане, не видать просвета,
То канет все житейское, и жить
Легко, свободно! Хочется любить
Всех молодых красивых женщин сразу.
Нельзя! Но почему? Но отчего?
Нельзя нам жить одновременно всюду.
 

 
НИНА
       ( про себя)
Трамваи светлые беззвучно едут
Через Литейный мост, и телевышка
Зажгла свои вечерние огни.
Синеет фиолетовое небо,
Закатные лучи летят в снега,
И крыши светятся огнем неона,
И людям, кажется, теплее жить.
 

 
ДМИТРИЙ
        ( про себя)
И снова час всеобщего стенанья,
Погибели души и вакханалий,
Исканий юноши – бог весть! – чего,
Смятенья девушки, всего желавшей,
И все-таки застигнутой врасплох.
Рассудок, спи. Или сходи с ума…
 

 
НИНА
        ( про себя)
Мне хорошо, покойно тут сидеть.
Инессу ждать, пожалуй, бесполезно.
Сиди. Тебя не гонят. О тебе
Забыли даже. Что ж, ему все можно.
 

Нина поднимается.

 
Что говорить – мне нравится у вас
И уходить всегда мне жаль.
 

 
ДМИТРИЙ
           ( с улыбкой)
                                              Останься жить.
 

 
НИНА
Вам хорошо смеяться. Не смешно.
 

 
ДМИТРИЙ
Ты первая всех веселей хохочешь.
 

 
НИНА
Смеются иногда, чтоб не заплакать.
 

 
ДМИТРИЙ
         ( поражен)
Постой! Ах, боже… Горести какие
Возможны у тебя? Из года в год
Становишься красивей ты, свободней
В движеньи каждом, в поступи счастливой,
В словах, и в танцах новых, и в одежде…
Веселая, красивая! Чего же
Тебе-то не хватает? У Инессы
Здоровье слабое, беда. А ты?
 

 
НИНА
Вот именно: а ты? Когда Инесса —
Душа живая, человек. А ты?
Ты, мотылек, живи легко, не так ли?
 

 
ДМИТРИЙ
        ( оправдываясь)
Чего ты сердишься? Не так, конечно.
Я говорю не только о тебе.
Сапожки эти совершенны! В них
Счастливо схвачено стремленье женщин,
Извечное стремленье к красоте.
Шаг вольно точен, дерзок. Хорошо!
          ( Отвлекаясь.)
Ну, я-то знаю, в туфельках домашних
Твой шаг и ножки лучше и милей.
Как часто я нарочно наблюдал
Прелестные, как мрамор Торвальдсена,
Хорошенькие щиколотки Нины.
 

 
НИНА
          ( с легким осуждением)
Наверно, вы счастливый человек.
В вас что-то есть, что усмиряет
И вихри человеческих страстей,
И бури века. С вами жить легко.
 

 
ДМИТРИЙ
    ( несколько рисуясь, но говорит-то он правду)
Есть дни тоски, мучительных раздумий,
Стоишь один, безмолвный и глухой,
А ветер бьет в лицо и леденит
Живую душу холодом могилы,
Когда все люди, точно сговорившись,
Друг друга мучат, сквернословят зло,
И жизнь, болото глупости людской,
Во мне в ответ рождает отвращенье,
И гнев, и боль, весь хаос чувств бесплодных.
       ( Поднимает голову.)
Но женщина пройдет походкой важной,
Глаза поднимет и опустит вольно,
Но небо над домами заиграет,
Как акварель, далекими цветами,
Или в который раз непостижимо
Взволнует душу Пушкин иль Шекспир, —
Тогда сквозь хаос чувств, обид, смятений
Разгула злых инстинктов и скорбей,
Блокады предрассудков, крика боли —
Прорезывается зеленый луч,
И озеро души светлеет влажно,
Всплывают мысли, белые кувшинки,
Навстречу к солнцу. Это – вдохновенье,
Покой и воля, знание, что делать,
То внутренняя тишина во мне,
И я в ладу с людьми, самим собой,
Страдания не гнут меня к земле,
Зовут на бой. А бой поэта – труд.
Победа у поэта – красота!
А в ней и Правда и Свобода.
 

 
НИНА
          ( смеясь)
Сегодня я услышала от вас
Слов больше, чем за годы.
 

 
ДМИТРИЙ
                                          Это значит,
Года нас изменили в нашу пользу.
 

 
НИНА
         ( глядит пристально)
Мне ехать далеко, я ухожу.
Привет Инессе. До свиданья, Дмитрий.
 

 
ДМИТРИЙ
Уходишь? Ладно. До свиданья, Нина.
 

Они прощаются за руку, и он выходит проводить гостью.

Он возвращается с вечерней почтой на руках. С недовольным видом разрывает конверт, читает с недоумением. Оставляет письмо. С чувством вины и беспокойства расхаживает по квартире.

Входит Инесса.

 
ИНЕССА
Уже так поздно! Добрый вечер, Дмитрий!
 

Он молча берет с ее рук портфель.

 
Ходила по домам учеников,
Знакомилась с родителями… Знаешь,
Есть интересное и для тебя.
 

 
ДМИТРИЙ
Ты ела что-нибудь сегодня?
 

 
ИНЕССА
                                                  Ела!
Ну, не сердись. Ты чем расстроен, Дмитрий?
 

Он пожимает плечами. Инесса с улыбкой глядит на него.

 
ДМИТРИЙ
Да, приезжала Нина Кузьмина.
Просила позвонить.
 

 
ИНЕССА
                                    Ну, ладно, завтра.
 

 
ДМИТРИЙ
Закономерный радостный процесс
Эстетизации всей нашей жизни,
Который бурно встрепенулся в нас
В последнее десятилетье – лучше,
Всего полнее в женщинах развился.
И Нина в этом смысле образец.
Она теперь свободна и красива,
Хотя в ней нет порочности ни капли.
Теперь нам красота – одежда наша,
Работа, мысли, чувства, наша жизнь.
 

 
ИНЕССА
Ты Кузьминой об этом толковал?
 

 
ДМИТРИЙ
            ( серьезно)
Нет, не совсем.
 

 
ИНЕССА
                           О чем ты говорил?
 

 
ДМИТРИЙ
           ( живо)
О ножках Нины и ее сапожках,
Еще о глупости ее веселой,
Что так приятна в ней, еще о том,
Что красота ее в зените…
 

 
ИНЕССА
         ( с тревогой за Кузьмину)
                                           Милый!
А это не звучало, не казалось
Признанием в любви?
 

 
ДМИТРИЙ
          ( веско)
                                      Наверно, нет.
Метафоры мне в жизни не нужны.
 

 
ИНЕССА
Я думаю. А впрочем, знаешь, Дмитрий,
Ты Кузьмину мою не обижай.
 

 
ДМИТРИЙ
           ( показывает письмо)
Григорий обо мне вдруг вспомнил. Вот!
Не знаю, радоваться или нет,
Григорий приезжает.
 

 
ИНЕССА
          ( с интересом читает)
                                      Ты не хочешь.
 

 
ДМИТРИЙ
Что делать – спрашивается, зачем?
 

 
ИНЕССА
Мне кажется, все просто – Ленинград.
Кто б не хотел, хотя бы раз приехать?
Кто б не хотел, как мы, здесь вечно жить?
Григорий здесь родился. Здесь бы жил,
Когда бы не война, блокада, детство
Детдомовское на Урале… Да,
Ведь ты вернулся в Ленинград…
 

 
ДМИТРИЙ
                                                       Учиться!
 

 
ИНЕССА
И вышел в люди. Брат же твой по свету
С судьбою неустроенной, бездомный,
Блуждает до сих пор.
 

 
ДМИТРИЙ
             ( с горечью)
                                     Ну да! Ну да!
Ах, всякое о нем воспоминанье
Мне больно. С детства не везло ему.
Однажды шли куда-то я и он,
И парня из деревни повстречали.
Он поздоровался со мною за руку,
Григория он словно бы не видел,
Григорию лет десять, верно, было,
Протянутую ручку не заметил.
Пустяк, что парень пренебрег мальчишкой,
Мальчишка первый позабыл об этом.
Я не забыл. Тем старше я, чем горше
Мне эта сцена: детская ладонь,
Высоко вскинутая, долго стынет,
И пальцы чуть сгибаются в суставах.
Никто не принял, не пожал ее.
 

 
ИНЕССА
Когда он приезжает?
 

 
ДМИТРИЙ
           ( с досадой)
                                     Неизвестно!
С Григорием всегда так – неизвестно
Единственное, что мне важно знать,
Чтоб меньше беспокоиться. Да, странно,
Григорий, как игрок, расчетлив, скрытен
И часто ошибается в расчетах.
 

 
ИНЕССА
     ( не слушает его, в шутку)
Ну вот теперь я знаю, что мне делать.
Я их женю.
 

 
ДМИТРИЙ
                    Нет, это невозможно.
Кого? Кого?
 

 
ИНЕССА
                       Григория и Нину!
 

 
ДМИТРИЙ
Получит ленинградскую прописку,
Квартиру и красивую жену,
Не правда ли?
 

 
ИНЕССА
                        А почему бы нет?
 

 
ДМИТРИЙ
Нет, потому что это ложь!
 

 
ИНЕССА
                                               Ну нет,
Пока пустая мысль. Не понимаю,
Что тут тебя так сердит?
 

 
ДМИТРИЙ
                                            Ничего.
 

 
ИНЕССА
Ты десять лет пытаешься устроить
Судьбу Григория, и все напрасно.
 

 
ДМИТРИЙ
Вот то-то и оно, что все напрасно!
Что я? Страна заботилась о нем.
 

 
ИНЕССА
          ( огорчаясь)
Как трудно стало мне дышать, о боже.
С тобою просто невозможно жить.
 

 
ДМИТРИЙ
           ( наивно)
А Нина говорит, со мной легко.
 

 
ИНЕССА
Ну да! Как хорошо дружила б я
С тобой на месте Нины…
 

 
ДМИТРИЙ
                                             Как уроки?
 

 
ИНЕССА
Наверно, хорошо. Сережка как?
Сегодня даже сына не видала.
 

 
ДМИТРИЙ
Отлично, как всегда.
 

 
ИНЕССА
                                    А ты что делал?
 

 
ДМИТРИЙ
Писал весь день. Потом ходил в кино.
И целый вечер жду тебя, и Нина
Тебя ждала, красивая такая…
 

Инесса поднимает голову, и он целует ее.

Наплывают бегущие огни города. Ночь.