Текст книги "Свет юности [Ранняя лирика и пьесы]"

Автор книги: Петр Киле

 
Жизнь моя, голубая Россия!
Твое небо, твои облака,
И пути твои вековые,
И твои золотые века —
 
 
Всё во мне. Ты дала мне искусство —
Эту муку, как ад, эту радость, как рай,
Эту искрами искренность чувства,
Совершенство, любимый край —
 
 
Всё во мне. Ты дала мне таланта
Беспокойство, певучую кровь.
И за что мне такая награда.
И за что мне такая любовь.
 

Сентябрь 1965 года.

 
На родине моей далекой,
     Дорогою в тайгу,
Лежит могилка одиноко
     В нетронутом снегу.
 
 
В осенний вечер в непогоду
     Исчез мой детский след,
И холмик тает год от году,
     И вот сойдет на нет.
 
 
А где-то – то ли под Берлином,
     Быть может, под Москвой —
Водою, минералом, глиной
     Отец горячий мой.
 
 
Но я-то знаю всей душою —
     Из детства эти сны! —
Живут, как прежде, над рекою,
     Как не было б войны.
 
 
Я шлю им маленькие вести.
     Всю зиму напролет
Мечту лелею к ним приехать,
     А время все идет.
 

4 октября 1965 года.

 
Нету писем с большой войны.
Нету весточки с самой весны.
Снег белеет за темным окном.
Мама дома, и светел наш дом.
 
 
Звали маму беленькой веткой,
А теперь ее видим мы редко,
Нынче мама – рыбак,
Кожа рук, что наждак.
 
 
Пусть отец никогда не курил,
Мама курит. Нам скажет: не сметь!
Пусть отец никогда и не пил,
Мама пьет, чтобы плакать и петь.
 
 
Что ж! Руками, лицом огрубела,
А душой – не успела.
Как огонь по тайге, весть прошла
Через сердце ее – и дотла.
 
 
Дом, как прежде, светло убирала.
Стала мягче, светлей, родней…
Неприметно для нас, для детей,
Долго, трудно она умирала.
 

24 октября 1965 года.

 
Ничего, может, не было?
Все придумал потом?
Вспоминается весело
И рогатки, и дом…
 
 
В черных точечках глазки…
Вверх и вниз, вверх и вниз
Вьются робкие ласточки
И тотчас под карниз.
 
 
Бесконечно, чудесно
Дзинь-дзинь-дзинь провода.
Босоногие песни,
Мягкий мох и вода.
 
 
В небе синем смородины,
Страх и счастье в зрачках.
Ты – открытие Родины,
Детство в летних лесах!
 

28 октября 1965 года.

 
Зимним утром в школе полумрак…
По углам, за печью привиденья,
Шепот, шорох, быстрые движенья…
– Тише, тише! Не шуми, дурак!
 
 
В небе за окном звезда горит.
А в деревне гаснут огоньки.
Белый столп из труб мне говорит,
Что день безветренный, и ждут меня коньки.
 
 
Робкая рука нащупает рубильник.
Бросится стремглав полумрак-олень.
Вот и все. Надо же, убили
Утро. Начинается веселый день!
 

2 ноября 1965 года.

 
Куда-то сердце просится.
Светло, чего-то жаль.
И возникает просека,
Дорога в даль.
 
 
Там близко, далеко ли,
То плача, то смеясь,
Девчонка ходит в школу,
И вновь спешит сейчас.
 
 
Ее виденья, песни,
Заботы, беды, сны
Прощальней и чудесней
Во мне отражены.
 
 
Все тайна, все впервые.
Все повторилось вновь
То утро над Россией,
Та первая любовь!
 

10 ноября 1965 года.

 
           1
В отдаленьи редкий лес,
Дуб и красные березы.
Неподвижный летний свет.
Мотыльки. Стрекозы.
 
 
Ближе – зеленеет луг,
Поле алых лилий.
В старину здесь люди жили,
Всех сразил недуг.
 
 
У полоски чистой гальки
Начинается река.
Все блестит. Мне тихо, сладко.
Камнем канули века.
             2
Кто здесь бросил семена?
Проросли арбузы.
Я нашел простые бусы —
Засмеялись времена!
 
 
Как давно, давно я не был
Здесь, в родных веках.
Эти бусы, словно небо
В белых, синих облаках.
 

11 ноября 1965 года.

( Сусу – место покинутого селения, население которого вымерло от эпидемии.)

 
Как легко я умею задачки решать
И все, все понимать на уроках.
И быстрее любого на лыжах бежать
Мимо сосен на солнечных кроссах!
А случится – река и коньки,
Кто обгонит меня?
Только это теперь пустяки.
Не проходит ни дня,
Мне мучительно трудно.
Отчего мне так грустно?
И чего мне так хочется, хочется?
Но, боюсь, жизнь моя скоро кончится,
Скоро кончатся лето, весна,
Солнце тоже остынет, как эта луна,
И исчезнет Земля…
Что же я?
 

12 ноября 1965 года.

 
Вода чернела, пар дымился,
И лед блестел на треть реки…
Волнуясь, наточив коньки,
Ты шел и торопился.
 
 
Теперь лети – такое дело!
Дома, фигурки на бегу,
Стога на дальнем берегу, —
Как в кадрах фильма, полетело!
 
 
Среди толпы гонись за ней,
В глазах ее веселья влажность.
А где соперник? Эка важность!
Лети вослед, лети скорей!
 
 
Рокочет лед, сияют звезды
В воде блестящей, как смола.
Теперь одни, толпа ушла,
Летим, считая счастья версты.
 

15 ноября 1965 года.

 
Тихо в светлом доме.
За моим окном
Зимний ранний вечер,
Красный небосклон.
 
 
Фиолетовые тучи.
Белых крыш антенный ряд.
Скверик, снегом занесенный.
Фонари горят.
 

20 ноября 1965 года.

 
Гималаи, мое суеверье,
Фиолетовый свет снегов…
А внизу дрожит акварелью
Море розовых облаков.
 
 
Что там миг или вечность?
Никогда. Никогда. Никогда.
Только в замке, где дремлет древность,
На столетия делят года.
 
 
Но в домах за горами, лесами
Делят годы на дни, на часы…
Тает женскими голосами
Время скоро, как звон косы.
 

27 декабря 1965 года.

 
Как в аквариуме рыбки,
Люди в комнатах освещены.
Их движенья плавны и зыбки,
И в безмолвие погружены.
 
 
Гаснет небо, и ярче окна
Загораются тут и там.
Ёлка светится, как икона,
Обещанием счастья нам.
 

29 декабря 1965 года.

 
Лодка входит в узкий залив,
И качнулись кувшинки.
Там, над лесом вдали,
Домик старой заимки.
 
 
Одиноко, глубоко, легко
Станет снова, как в детстве.
Спит вода. Никого. Далеко
Только небо и тонкие ветки.
 

29 января 1966 года.

 
Замолчи! Замолчи!
Жизнь мы губим словами,
Как взрывают грязью ключи,
Наступая сапогами.
 
 
Но ведь глупо, воля твоя.
После сами не рады.
Ты права, прав и я,
Значит, оба мы виноваты.
 

8 февраля 1966 года.

 
Со мной – твои цветы.
Заботами о них я тихо занят.
Когда приедешь ты,
Они не знают.
 
 
Поникли стебли, засохли лепестки.
Увидит милая – и загрустит.
Их красота, их колорит
Вошли в мои стихи.
 

9 февраля 1966 года.

 
Эти белые гор вершины,
В серых скалах склоны гор…
Мир зеленой долины,
Незнакомки ясный взор…
 
 
Красный камень, босые ноги,
Струи светлой воды…
Велосипед ее – у дороги,
На песке – ее следы.
 
 
Вот и все. Никогда не узнаю.
Наплывут города.
Мой глубокий поклон краю,
Где пройдут ее года.
 
 
Хорошо мне порою
Вспоминать, как стояла она
Наедине со мною,
А вокруг – вся страна.
 

7 марта 1966 года.

 
Как ты живешь и что погода —
Я знаю всё, живя вдали.
Когда, какое время года —
Как знают это журавли.
 
 
Твоею первою любовью,
Ветрами голубых полей
И я прикован к Подмосковью
В далекой нежности моей.
 

3 апреля 1966 года.

 
Сколько ландышей, сколько лилий
Расцветало в нашем лесу!
В детстве разве мы их любили?
Разве видели их красу?
 
 
И всплывало сколько кувшинок
По зеленым разливам рек!
Но чудесных лесных картинок
Не забыл человек.
 
 
Как в года голубые,
Зеленеет во мне тайга.
Мысли – пчелы мои золотые —
Облетают мои луга.
 

10 апреля 1966 года.

 
Как послушно юное тело.
Нега ласки рука.
Песней летней звенела
В звездном небе река.
 
 
Шла ты быстро, волнуясь.
– Боже мой, не молчи! —
Нет, не мне повинуясь,
Покоряясь ночи.
 

15 апреля 1966 года.

 
Как качаются тонкие ветки
В сине-влажной весне,
Так живу я в России,
А Россия – во мне,
Беспредельно в пространствах,
Беспредельно в веках,
Беспредельно в искусствах,
Беспредельно в мечтах!
 

15 апреля 1966 года.

 
Как весна – по лесам пожары,
И далече свисает дым.
– Кто сорвет первый ландыш,
Тот умрет молодым.
 
 
– Кто ж о смерти мечтает?
И с тех пор говорим:
– Кто сорвет первый ландыш,
Будет вечно любим.
 

16 апреля 1966 года.

 
Ты несешь, как ребенка, сумку,
Ты идешь, как день, светла,
Так спокойно и нежно,
А давно ли ты цаплей была.
 
 
Как ты весело хорошела,
Я следил все года.
Нет, на снег не сворачивай,
Там, под снегом, вода.
 
 
Говорят о тебе худое,
Только я им не верю ничуть.
Красота – моя муза, мой гений,
Мой единственный путь.
 

16 апреля 1966 года.

 
Олени в зеленом просторе,
На самом краю земли,
У речки, впадающей в море,
У сопки, нависшей вдали.
 
 
Людей они коротко знают,
Но все ж если дрогнет лист,
Как тени, в зарослях тают,
И слышится дальний свист.
 

21 апреля 1966 года.

 
Убегали мы в лес от людей.
Зеленели пока только ели.
Прошлогодних желудей
Мы искали, что белки, и ели.
 
 
Желудь терпкий, как лес, как вино.
В горло льются сладкие струи.
Или мне так твои поцелуи
Ощущать сквозь года дано?
 

13 мая 1966 года.

 
Как я люблю, когда во мне,
Как в озере кувшинки,
Всплывают вести о весне
И тихий сад глухой заимки…
 
 
Там вишня тонкая цвела,
И ты по саду пробегала.
Была ты сон, мечтой была,
И в дальний путь меня призвала.
 
 
В московской шумной толчее
Ты мимо, мимо уходила…
И в городе на Неве
Меня ты вдруг остановила:
 
 
«Вот я! Но, знай, твоей любви
Иная суждена награда.
Я в людях, в них меня лови!
Лови, лови! Я буду рада!»
 

17 мая 1966 года.

 
Пело, бегало, кричало
Детство неприкаянное… Пусть!
Но сегодня юности начало —
Тишина, тревога, грусть.
 
 
В этой грусти свет и тайна,
Слезы первые твои.
Всё, что было, неслучайно, —
Мысли первые мои.
 
 
Но в тревоге, в даль зовущей,
Ничего теперь не жаль —
Ни любви, ни дружбы лучшей…
Необъятна даль!
 

19 мая 1966 года.

 
Женский голос печальный,
Словно где в вышине,
Светлый, медленный, дальний,
Все поет о весне.
 
 
Где – в ночном океане,
Где – в лесах золотых,
Где – во вражеском стане,
У друзей дорогих —
 
 
Всюду голос волнует,
Как признанье, мечта,
Припадает, целует…
Божество, красота!
 

21 мая 1966 года.

 
Люблю ли ее я, не знаю,
Но, верно, мы с нею друзья.
Легко нам бродить по краю,
Где ближе и быть нельзя.
 
 
Забота в ее обращеньи,
И вера, и сладкое ты,
Свобода ее движеньи
Прекрасны и просты!
 

24 мая 1966 года.

 
В окне синело небо влажно-густо.
Пред самым домом грядками к реке
Был огород – картофель и капуста,
Арбузы, огурцы – и вдалеке,
Там, расцветая белым, красным цветом
По пирамиде ивовых жердей
Фасоль взбиралась, с женственным приветом,
Как в хороводе женщин и детей.
Так тихо – что неясно, где же люди?
Кто ты – растенье, зверь иль человек?
Что было в мире или только будет?
И не понять, какой сегодня век?
 

Август 1966 года.

 
                   1
Мы шли из интерната друг за другом
Тропинкой телеграфных проводов,
Где голубой просвет над лесом, лугом
Нам открывал причуды облаков.
И день звенел в сияющей истоме…
А вот село, там в центре школа, клуб.
Я поворачиваю здесь: наш домик,
Похожий на меня, отцовский сруб.
И вскинется собака, чуть залает,
И ласточки со свистом пролетят.
Вдруг сердце, как в испуге, замирает,
Навстречу мама: «Это ты, дитя!»
                    2
Как в раннем детстве, чисто, тихо дома.
Зачем ты жил за тридевять земель?
Вот мир, где было все до слез знакомо,
Где тишина звенела, как свирель.
А мама говорила: «Ты доволен?
Довольны ли тобой учителя?
Отец в могиле может быть спокоен?
Ну, хорошо! Я рада, жизнь моя!»
И плакать мама опускала руки,
Что муж погиб, что молодость прошла,
Что счастья миг и горестей разлуки
В несоразмерных долях приняла.
                      3
Сиянье уж возникло в клочьях тучи.
Так тихо, и туман. Селенье спит.
За ивами далекий скрип уключин.
То едем мы, и утро уж блестит.
Мне впору весла, мне грести удобно.
Вода взрывается, летит назад.
И лодка движется легко, свободно, —
Сегодня маме лучше – ты и рад!
Вдоль берега свисают близко ивы,
А красный дерн, как бахрома, висит.
Мы едем, повторяя все извивы
Реки… И мама тихо говорит:
                  4
«В Буни живут, как в старину, охотой
И рыбу ловят острой острогой.
Мужчина ловок, занятый работой,
Беспечен и ленив, придя домой.
А женщина плетет из ив корзины.
В корзины собирает лебеду,
Варит ее и сушит… Вдоль долины
Безмолвие, как будто на беду.
Там вечно тишина, там вечно сумрак,
Там люди – тени, мир – большая тень.
Там неотвязны дрема, горечь, дума,
Неотличим от ночи белый день».
                     5
«Но было утро… ясным, как сегодня.
Чем ярче разгорался новый век,
Тем все раскованней, все свободней
Жил на Земле веселый человек.
Когда он шел – так просто, вдоль дороги,
Уже и это было торжество!
Казалось, лишь у него есть ноги
И руки сильные – лишь у него.
И правда, ими он владел отлично.
Что б делал он – он делал лучше всех.
Но что в нем было даже непривычно,
Всего приметней – постоянный смех.
Ребенка плач иль всякие вопросы,
Жены ли ропот, он встречал смеясь.
Обидно, жаль, ну, я когда и в слезы,
Но он умел развеселить сейчас».
                   6
Твой поплавок заснул. Вода сияет,
В ней зелень леса, неба синева.
В душе твой – о чем, о чем? – кто знает,
Восходят тихо облака– слова.
Слова о том, что мне всего дороже.
Какой-то мягкий акварельный свет.
Не Пушкин это и не Блок, но кто же?
Ужели это ты? И ты – поэт?
Печали нет, покой сегодня сладок.
Мы сварим на обед уху в ведре
(Картошка, сом и дюжина касаток)
И карасей зажарим на костре.
                   7
Присядет мама отдохнуть под ивой.
А нам идти купаться и бродить…
Мне мама кажется такой счастливой,
Устала только очень – не забыть!
Мы шли и шли знакомыми местами,
Тропинкой пыльной, прямо через луг
С травою новой, с теплыми ветрами,
И в легкой дымке мир сиял вокруг.
И также лето разгоралось где-то,
И также на луга ложилась тень,
Так уходило голубое детство,
И долго вечерел далекий день.
                   8
Как встарь, вдали беспечный скрип уключин
Мир оживит присутствием людей.
Легко и вольно, быть может, лучший
Сегодня день за много, много дней.
Бегу на берег, окунаюсь в воду,
Плыву в воде, просматривая дно.
Предчувствую чудесную погоду,
А если и ненастье – все равно!
С тех пор, как помнишь ты себя, ты знаешь,
Есть некто в мире – человек иль бог? —
И если ты о нем вдруг вспоминаешь,
Казалось, сразу он тебе помог!
                     9
Он жил, быть может, в облаках высоких,
В огромной акварели над Землей,
А может, в тех лесах далеких,
Как эхо, отзываясь: «Мир, он твой!»
Ты уходил зелеными лугами,
Забытыми тропинками в пыли,
Как солнцем лес, наполненный мечтами,
Глядел на небо на краю Земли.
Нет, бога не было, была Россия,
Зеленый лес и голубая даль.
Тогда в тебе взошли ростки живые,
Слова, в которых радость и печаль.
 

Июль-август 1966 года.

 
Ты в жажде, радостной, упорной,
Колени приклонил, припал
К ручью, что странно лепетал,
К воде студёной, звездно-черной.
Возник, пропал и засветился
Веселый свет из глубины.
У родника ты сном забылся
И видел чередою сны:
Ты – грек, и нынче век Перикла,
Ты – скиф, заколот ты в бою…
Из века в век летать привыкла
Душа и жить в любом краю
Волшебным таинством искусства,
И знать один источник чувства —
Россию, Родину мою,
И постигать чужие нравы,
И понимать любой язык…
Ты пожелал высокой славы,
И славу обещал родник.
 

21 октября 1966 года.

 
Там некогда, в начале века, —
Казалось, вижу я в кино, —
Стреляли сверху в человека,
Упал тот в воду, лег на дно.
 
 
И с ним его ружье осталось
Лежать на чистом с галькой дне.
И ил, и листья – все смывалось
С ружья в прозрачной глубине.
 
 
Сберег он также в жажде мщенья
Знак власти в мире над людьми —
На гальке золото, каменья
Горели тускло, как огни.
 
 
Но в ночь коленопреклоненный,
Поодаль от золотых монет,
Он, вынув медальон спасенный,
Тянул ладонь на лунный свет.
 
 
Лицо красавицы сияло
С тяжелой силою в очах!
Вот так она торжествовала,
С упреком сладким на устах.
 
 
Он плакал. Кто о том узнает?
Он снова жил в краю родном…
Залив предвечно отражает
И лес, и цепи гор кругом.
 

26 октября 1966 года.

 
Я помню тишину в деревне,
Я мало думал о войне,
В той жизни бедной, жизни древней
Я жил, ребенок, как во сне.
 
 
Она мне приносила хлеба,
Глядела, уходила прочь,
С глазами синими, как небо,
Простая пекарева дочь.
 
 
Как детство, помню сон минутный.
Она живет где? Умерла?
Но женский лик, чудесно-смутный,
Душа по жизни пронесла.
 
 
И сколько женщин не встречала
Беспечной, дивной красоты,
Душа повсюду узнавала
Ее счастливые черты.
 

1 ноября 1966 года.

 
Я рос, долговяз и застенчив.
Девчонка, живая душа,
Росла и проста, и беспечна,
Собой, как цветок, хороша.
 
 
Однажды я рассказал ей
О светлой любви моей,
Она мне сказала с досадой,
Чтоб я не думал о ней.
 
 
Но как-то мы шли над рекою.
Я видел, она ждала
Слов прежних и много новых,
Печальна и весела.
 
 
Над плесом в сиянье света
Струился зеленый луг.
Вошли мы в лесную чащу,
Шиповником пахло вокруг.
 
 
С меня она глаз не сводила.
Траву я примял слегка.
Она приклонила колени,
На землю вся легла.
 
 
Казалось, нельзя, невозможно.
Сейчас разразится гроза.
Лицо ее нежно горело
И негой светились глаза.
 

23 декабря 1966 года.

«Жил на свете рыцарь бедный…»

Пушкин

 
Он жил и весело ленился.
Вел счет кукушкиным ку-ку.
Не свил гнезда и не влюбился,
Красноармеец в отпуску.
 
 
Он вырезал в далеком мае
Нам, детям, каждому свисток.
Но не стрелял по дикой стае
Он, безошибочный стрелок.
 
 
Чего он ждал? Во что он верил?
Какую думу он имел?
Иль жизнь свою он всю измерил
И торопиться не хотел?
 
 
Шел пароход амурский мимо.
И он узнал ее: она!
Она с тоской неизъяснимой!
Сказали: «Началась война!»
 
 
Из леса где-то в Подмосковье
В тулупе, спрятавшись в снега,
Как бы с особенной любовью
Сносил он фрицам черепа.
 
 
И вот в бою упал устало.
И вдруг над ним  ее черты.
Она его совсем не знала.
А он сказал: «Ах, это ты!»
 

20 мая 1967 года.

 
Если снова во мне небосклоны,
В детстве виденный свет над водой,
Синий-синий вдали и зеленый
В роще ив над моей головой,
 
 
Значит, новая песня в дороге,
И сейчас я услышу ее,
Чуть помедлит она на пороге
И взойдет в мое жилье.
 
 
Вот она! Улыбаясь, присядет,
Все такая, как в детских снах,
Словно ветка в зеленом наряде,
С негой дивной в лукавых очах.
 

17 июня 1967 года.

ГОРОД МОЙ

 
Как часто я Дворцовым мостом,
Когда закат уже потух,
Спешу домой из Университета
И застываю на мосту.
 
 
Над морем чисто и прозрачно —
Так светел воздух, золотист,
Как золото на тонких шпилях,
Иль акварели свежий лист!
 
 
Иду Невой я увлеченно,
Так хорошо мне и светло.
И к людям чувствую я нежность.
И в людях чувствую тепло.
 

9 апреля 1964 года.

 
Сегодня ты снилась мне снова,
Как снится мне юность моя.
Там синее небо, высокое небо,
Там жаркая, в липах и в пчелах, земля!
 
 
Теперь и неважно, кого ты любила.
Поэту ведь важно, чтоб ты была —
Влюбленная женщина, как небо, вся чистая
И грешная, как летом, земля.
 

18 сентября 1964 года.

 
Видишь, небо над устьем Невы,
      Над домами, над кранами?
Не бывало такой синевы
      За оконными рамами.
 
 
А под вечер засветит закат,
     Светом дивным струится.
В белой ночи стоит Ленинград,
     И опять нам не спится.
 
 
Станет ясно, что мы смещены
     И в пространстве и времени,
Может, в прошлое канули мы?
     Или в будущем – самые древние?
 

18 сентября 1964 года.

 
                1
Хожу по городу и день, и ночь.
Мне город мой всегда готов помочь —
Молчаньем улиц, сумраком ночей,
Внезапным взглядом – мимо, мимо —
Он говорит со мною тайнами очей
Стремительно, нетерпеливо.
Все лучшее в случайных встречах глаз,
Когда на миг, как сноп лучей, на вас
Надменность, пустота, смущенье, смелый зов,
Веселость пылкая, тайная любовь,
Досада, легкомыслие, милый гнев…
О, как все это нужно мне!
                2
Люблю закатный час. Иду Невой.
Полнеба заволокло лиловой синевой.
И все лиловое – и невская вода,
И стены, и трамваи, и «Аврора»,
        И нежность взора.
        Летят лиловые года.
                3
В закат на улице рублевский колорит.
А девушка уходит – как говорит:
Походка нежная и умная, ей улица, как сцена,
Походка милая – так поет сирена,
Походка – вся поэзия, музыка, пролог,
Походка – словно небо, словно Блок.
                 4
Войду я в Летний сад. Столетний клен
Расцвел, и светел над Решеткой небосклон.
Здесь стар и млад находит и природу,
И мир культуры, и только моду
Сюда привносит смело молодежь.
Вот в узких брючках – кого ты ждешь?
Смешная, ты чего от жизни хочешь?
Или о главном ты хлопочешь:
Война иль мир – там впереди?
Навстречу ей юнец… Ну, что ж, иди.
Еще когда придешь ты в Летний сад
С коляской сына, взятой на прокат,
С коляской внука ветхою старухой
Садиться тяжело и кашлять глухо.
Сегодня – ни о чем, сегодня – молода!
      И ты вошла в мои года.
 

Октябрь 1964 года.

 
Аллея, Смольный в глубине.
Есть в каждом сердце та картина —
Прозрачно чисто иль под тиной…
Иду я вглубь и в тишине,
 
 
Как в беспредельности веков,
Хожу я, пристальный, бесцельный,
Как в детстве, вдумчивый и цельный,
За гранью всех земных оков.
 
 
Пусть скоро жизнь пройдет – я жил!
Ведь и на мне эпохи мета,
В последней битве тьмы и света
Поэтом радости я был.
 
 
Пройдут века – все будет так:
Аллея Ленина и Смольный,
И в синем небе ветер вольный,
Все тишина, все красота.
 

26-28 марта 1965 года.

 
В апрельском воздухе сверкали
        Густые облака.
Мы шли, как будто что искали.
        Внизу неслась река.
 
 
И город на пути расставил
        Каналы и мосты.
Он нас увлек, над нами правил
        Законом красоты.
 
 
Вслед солнцу золотому в окна
        Исаакий полыхал.
Шпиль Петропавловки высоко
        Струился и сиял.
 
 
Твой профиль в небе в час закатный
        Мне голову кружил.
И люди шли толпою страстной…
        Как без тебя я жил!
 
 
Тобой ли грезил я, – ты лучше!
        Я верил: «Это ты!»
В лучах оранжевые тучи
        Горели, как цветы.
 

24 апреля 1965 года.