Текст книги "Записки партизана"

Автор книги: Петр Игнатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 52 страниц)

Глава XIV

Девятое февраля… В Краснодаре хорошо слышна артиллерийская стрельба: бои идут на ближайших подступах к городу. Немцы лихорадочно эвакуируются: сплошным потоком движутся транспортные колонны. У них остался последний мост через Кубань – у Горячего Ключа.

Уже несколько раз пытался Бибиков прорваться к мосту – и всякий раз терпел неудачу. Мост бдительно охранялся. Ничего другого не оставалось, как отважиться на дерзкую операцию.

Ночью на две лодки погружают мины с мгновенными взрывателями. В лодки садятся – в одну наш «старик» Иван Семенович Петров, в другую – опытный минер из отряда Бибикова, Федосов. Лодки в кромешной тьме плывут к мосту. Недалеко от моста минеры соскальзывают в воду и плывут, держась за лодки. Лодки полузатоплены, чтобы быть менее заметными на поверхности реки. У минеров сводит ноги от холода…

Когда впереди вырастают контуры моста, минеры ныряют в воду. Через минуту грохочут два взрыва: последний мост на Кубани взлетает на воздух.

Минерам удается добраться до берега…

Днем десятого февраля артиллерийская канонада под Краснодаром усиливается с каждым часом. Немцы мечутся, ища пути отхода. И вот тогда-то на улицы города выходит молодежь, мобилизованная Котровым и Сухоребровой.

Школьники, рабочие, студенты режут провода. Заранее высмотрев немецкие склады с горючим, они с боем прорываются к цистернам и бакам, рвут их толовыми шашками, забрасывают бутылками с горючей жидкостью или поджигают брусками тола, полученными из подпольного арсенала.

То здесь, то там гремят выстрелы. Многие из ребят погибают в схватках с немцами. Но на место погибших встают новые бойцы, и немцы вскоре начинают предполагать, что в город спустился парашютный десант или прорвались партизаны предгорий.

Ожесточенная схватка разгорается у главного немецкого склада с горючим – против завода Седина. Здесь действует группа Котрова; в нее входят студенты краснодарских институтов. Молодежь вооружена пистолетами, автоматами, карабинами.

Операция рассчитана на стремительность удара и быстроту отхода: сражаться долгое время с немецкой охраной, вооруженной пулеметами, молодежь не в силах.

По сигналу Котрова две группы ребят, внезапно подбежав к будкам охраны, стоящим по обе стороны огромных баков с горючим, открывают стрельбу и швыряют в окна гранаты. Минеры, сняв четырех часовых, подбегают к бакам, закладывают тол, поджигают бикфордовы шнуры и бегут прочь. Но в этот момент из ворот завода Седина, что стоит напротив, через железнодорожное полотно, выбегают немецкие солдаты и окружают группу ребят. Котров пытается прорвать кольцо немцев и прийти на помощь окруженным, но это ему не удается.

Окруженные ребята дрались с замечательным мужеством. Но силы были не равны. Тяжело раненных подпольщиков немцы взяли в плен и повесили их на Красной улице. Среди них был студент Николаев, друг моего младшего сына…

В этот же день группа Жоры по приказу Деревянко направляется к концентрационному лагерю, что у завода Калинина: там группа гестаповцев во главе с лейтенантом Штейнбоком расстреливает всех арестованных.

Разрезав проволоку ограды, Жора со своими ребятами врывается на территорию лагеря. Завязывается схватка с охраной… У Жоры свои счеты и с этим лагерем и со Штейнбоком: здесь несколько месяцев назад немецкий лейтенант нашел своего «коллегу» по берлинскому институту…

Жора издали узнает гестаповца и бежит к нему: он хочет стрелять только тогда, когда будет уверен, что не промахнется. Но Штейнбок на несколько секунд опережает Жору. Выстрел… Жгучая боль обжигает левое плечо. Жора падает.

Штейнбок подбегает, наклоняется над Жорой… Напрягая последние силы, юноша поднимает револьвер и бьет в упор. С размозженной головой адъютант Кристмана падает мертвым. Жора теряет сознание.

* * *

Вечером десятого февраля Валя пришла на квартиру жены Бутенко Елены Михайловны. На сегодняшнюю ночь назначен удар по немецким понтонным мостам. Валя должна была перенести взрывчатку на дебаркадер. Бутенко жил по улице Максима Горького, в доме № 9/4, почти у самого берега Кубани.

– Я хочу идти с вами, – решительно заявляет Вале Елена Михайловна.

– Что вы, Елена Михайловна! Операция очень опасная. Это не женское дело…

– Но ведь вы же идете, Валя?

– У меня с немцами особые счеты… Подумайте – придется прыгать в Кубань, плыть в холодной воде.

– Я рыбачка, плаваю, как рыба… Возьмите меня с собой, Валя!

Валентина не может отказать…

В ночь на одиннадцатое февраля над Кубанью взвиваются две белые ракеты: сигнал Ельникова.

К дебаркадеру, что стоит против улицы Гоголя, подкрадывается небольшая группа людей. Слышен приглушенный стон, негромкий всплеск. Это помощники Вали сняли сторожей…

Дебаркадер медленно отчаливает от берега. На носу стоят Валя и Елена Михайловна, у руля – два молодых слесаря из механической мастерской Главмаргарина.

Ночь безлунная, темная. Быстро мчит свои черные холодные волны полноводная Кубань. Где-то совсем близко грохочут орудия. На востоке полнеба охвачено заревом, и там, как зарницы, вспыхивают отблески залпов.

Валя напряженно всматривается в темноту ночи.

– Держать право! – командует она.

Кубань быстро несет дебаркадер. На нем стоят две женщины и двое молодых парней, плывущих почти на верную смерть. За дебаркадером идут баржи: их сорвали с причалов у съезда с улицы Горького. Баржами командует Павлик-батуринец.

Из темноты неожиданно возникают понтонные мосты. Их осталось всего шесть: остальные отправлены немцами к Славянской и Темрюку.

Сплошным густым потоком движутся по мостам немецкие автоматчики, танки, машины, артиллерия, мотоциклисты…

Внезапно из кромешной тьмы, у самого моста вырастает огромный дебаркадер. Никто из немцев не понимает, что случилось… На мосту – паника. Своей тяжестью дебаркадер наваливается на первый мост, потом на второй и разрывает их. В ледяную воду Кубани падают солдаты, повозки, автомобили, пушки. С берега немцы открывают беспорядочную стрельбу.

Вслед за дебаркадером подходят тяжелые баржи – они разбивают еще два моста. И опять крики, стрельба…

Но пятый и шестой мост стоят нерушимо.

Валя и Елена Михайловна все еще на дебаркадере.

В это время, чертя огненную дорожку, в черное небо взлетает красная ракета.

Это предупреждение, что к уцелевшим понтонам подходят плоты, груженные взрывчаткой. Азардов дает сигнал: «В воду!»

С дебаркадера и барж в реку прыгают подпольщики и плывут к берегу…

Несколько взрывов сливаются в один громыхающий гул. В ночное небо поднимаются столбы воды, взлетают обломки мостов, барж, дебаркадера. Взрывы раскидывают по реке тела изуродованных солдат, поврежденные пушки, автомобили, повозки. Рушится в воду тяжелый танк. На берегу разведчики Ельникова помогают выбраться из воды закоченевшим и оглушенным Вале, Елене Михайловне, Азардову…

На рассвете одиннадцатого февраля немцы спешно наводят через Кубань штурмовые мостики: это все, что они могут сделать. Подпольщики рвут мостики пакетами со взрывчаткой. Здесь командует Луиза, продавщица из магазина «Камелия», и ее приятельница, дочь хозяйки той маленькой хатки на Дубинке, где жил Жора…

По улицам Краснодара по-прежнему непрерывным потоком идут машины, танки, броневики. Из подъездов, из-за углов домов, из-за заборов ребята Котрова забрасывают их гранатами и бутылками с горючим. Володя и Виктор Батурин вместе со своими друзьями-мальчишками раскидывают по городу четырехсантиметровые «ежи», в свое время изготовленные Петром Евлампиевичем. «Ежи» прокалывают автомобильные шины, не давая им самосклеиваться, и машины останавливаются, создавая пробки на улицах…

* * *

…Жора приходит в себя утром одиннадцатого февраля. Что с ним? Где он находится? Низкая сводчатая комната. Вокруг десятки людей. Они лежат на нарах, сидят на полу. Многие из них ранены, изуродованы пыткой. Жора догадывается: он в подвале гестапо…

Сосед помогает ему кое-как перевязать рану. Кость не задета, но юноша потерял много крови, и голова его кружится от слабости. Он в изнеможении ложится на пол и впадает в полузабытье.

Проходит несколько часов. Жора поднимает голову. В коридоре слышатся возбужденные голоса, какая-то возня. Потом доносится сильный запах керосина. В щели двери проникает струйка едкого дыма.

– Подожгли!.. Горим!.. Пожар!.. – слышатся испуганные крики заключенных. Некоторые исступленно бьют кулаками в дверь. Все сгрудились около нее, давя друг друга.

Жора, шатаясь, поднимается с пола.

– Стой! – кричит он, перекрывая шум. – Слушай мою команду! Ломай нары! Тащи доски! Сейчас мы выломаем дверь.

Его громкий решительный голос невольно подчиняет себе всех. Быстро разобраны нары. Тяжелые удары досок обрушиваются на дверь. Дверь трещит и падает на каменный пол.

Заключенные выбегают в коридор. Он полон едкого густого дыма, сквозь который видны языки пламени.

Арестованные бегут к выходу. Из соседних камер несутся мольбы о помощи.

– Стой! – снова раздается голос Жоры. – Сбивай замки с дверей! Тащи таран к выходу!..

Жора и несколько заключенных спешат к наружной двери. Снова гремят удары, но на этот раз тяжелая дверь не поддается.

– Бей сильнее! – кричит Жора.

Сзади подбегают десятки арестованных, только что освобожденных из камер. Кто-то в суете толкает Жору. Он падает, ушибает раненое плечо и снова теряет сознание…

* * *

Миша-батуринец готовится в станице Бейсуг к решительному удару. Несколько дней назад по приказу Арсения Сильвестровича ему доставили две машины с патронами, пулеметными лентами и гранатами. Вместе с машинами прибыли два советских офицера, инвалиды Отечественной войны.

Миша созывает «военный совет». После горячих споров принят дерзкий план.

Посадив свой отряд на коней, захватив с собой старых казаков, оставшихся в станице Бейсуг, Миша степными балками и проселочными дорогами перебирается к ближним подступам к Краснодару и располагается с отрядом у одной из станиц. Здесь он разбивает свой отряд на три группы.

Первая идет в засаду, в сторону степной речки. Вторая занимает позиции на окраинах станицы. Третья по-пластунски подползает к артиллерийским батареям и пулеметным точкам немцев. Миша вместе с одним из присланных офицеров забирается на колокольню станичной церкви.

Здесь, у станицы, немцы в течение нескольких дней возводили оборонительные позиции, расположив их фронтом к наступающим частям Советской Армии. Вот по этим-то укрепленным позициям немцев и было поручено Мише нанести удар с тыла в момент подхода наших частей.

Около полудня показываются передовые цепи наших бойцов. Немцы открывают ураганный огонь.

На колокольне появляется красный флаг – это приказ второй группе вступить в бой. Молодые казаки бросаются в атаку. На улицах станицы завязывается бой с немецкими резервистами.

С колокольни взвиваются две красные ракеты и, описав дугу, падают в расположение немецких артиллеристов. И тотчас же вступает в бой третья группа. Ребята забрасывают немецкие батареи гранатами, бьют немцев из карабинов, уничтожают пулеметные точки.

Немцы решают, что попали в мешок. Они беспорядочно отступают. И тогда, со стороны степной речки, во фланг отступающим, с шашками наголо, устремляется «засадный полк». С востока густыми цепями наступают батальоны советской пехоты…

* * *

В полдень одиннадцатого февраля бои идут у самых окраин Краснодара.

На комбинате Главмаргарин давно уже нет Герберта Штифта: он успел сбежать. Из всей немецкой администрации здесь остался только фельдфебель Штроба: он должен взорвать комбинат.

Разбившись на мелкие группы, немецкие подрывники бегут к заводам.

На комбинате осталась небольшая группа подпольщиков. Их задача спасти заводы. Но у подпольщиков слишком мало сил, чтобы выступить открыто. И все же то здесь, то там раздаются одиночные выстрелы, падают немецкие подрывники…

Очередь доходит до маргаринового завода. Немецкие саперы возятся у бака с маслом. Уже заложены под него пакеты с толом. Все уходят: остается подрывник – он должен зажечь бикфордов шнур.

Вспыхивает огонек зажигалки… Неожиданно за спиной подрывника вырастает рабочий Иван Остроленко. Тяжелым железным ломом он наотмашь бьет немца. Подрывник падает с проломленным черепом. Остроленко бросается к шнуру и руками тушит огонь почти у самого тола. Бормочет, глядя на мертвого немца:

– Не тронь советское добро!..

Фельдфебель Штроба – на ТЭЦ. Он подходит к котлу. В руках у него пакет с толом. Из-за колонны раздается выстрел. Штроба падает мертвым. Это стрелял Покатилов…

Старый мастер выходит на главную аллею. Последние немецкие подрывники убегают к воротам комбината. Навстречу Покатилову идет Иван Остроленко.

– Ты как сюда попал, Иван? – удивленно спрашивает директор ТЭЦ.

– Да так же, как и ты, начальник: присмотреть надо за хозяйством. Этакое ведь богатство вокруг. Как бы чего не случилось…

* * *

Немецкие части, оставшиеся в городе, взрывают крупные здания, грабят квартиры.

Все, кто остался из подпольщиков, вышли на улицу. Выстрелами они снимают факельщиков.

Котров со своими ребятами взламывают двери подвалов гестапо. Едкий дым клубами вырывается наружу. В коридоре у двери лежит груда тел. Между трупами комсомольцы находят нескольких живых. Их уносят в соседний дом. В их числе – Жора…

Батурин, Азардов и Валя сражаются с немцами на окраине города. Мимо них проходят последние немецкие части, обороняющие город. Подпольщики бьют их с тыла, засев в маленькой хатке.

Немцы заметили подпольщиков. Кольцом окружают они хату. Положение тяжелое: патроны на исходе, осталась одна противотанковая граната. Подпольщики хранят ее для себя.

– Беречь патроны! – уже в который раз приказывает Азардов.

И в тот момент, когда окруженным казалось, что жить им остается считанные минуты, слышится цоканье копыт и лихое казачье гиканье. На улице появляются конники. Впереди на рыжем скакуне Миша-батуринец.

Немцы думают, что в город прорвалась казачья часть, и в ужасе разбегаются.

– Мишка! – радостно кричит Батурин.

Михаил смотрит на Валю: ее кожанка в крови – девушку задела немецкая пуля.

– Валя, ты ранена? – взволнованно спрашивает он. Не дождавшись ответа, наклоняется и поднимает девушку к себе на седло.

– Десятерым остаться, остальные за мной! – приказывает Миша.

Казаки мчатся обратно.

– Валя, потерпи! – говорит Миша. – Еще немного… Наши здесь, рядом. Тебя отправят в госпиталь… Потерпи, родная.

На всем скаку Миша осаживает коня: перед ним первые цепи наступающих советских войск.

– Товарищи, девушка ранена, – говорит он ближайшему командиру. – Отправьте ее в санбат…

Но Валя сама соскакивает на землю.

– Ничего, Михаил… Царапина… Пустяки!

– В санбат! – упрямо повторяет Миша. Потом приказывает своим конникам: – Рысью! За мной! В обхват! – и, размахивая шашкой над головой, несется в боковую улочку…

Где-то совсем рядом с воющим свистом падает и разрывается немецкая мина. Несколько бойцов падает. В цепи замешательство.

Валя берет винтовку убитого бойца, поднимает ее над головой и кричит:

– Товарищи! Вперед! Ура!

Девушка в передних рядах штурмующей колонны врывается в город…

Двенадцатого февраля столица Кубани освобождена от немцев.

Краснодар – наш!

Глава XV

Основная группа нашего партизанского отряда, как я уже рассказывал, вошла в Краснодар через три дня после его освобождения: по заданию командования мы взрывали дороги, чтобы помешать отступлению немцев.

Наш партизанский отряд состоял в основном из работников Главмаргарина. Тотчас же после возвращения они отправились на свои заводы, где стихийно возник митинг.

Рабочие, оставшиеся у немцев не по своей воле, и партизаны, вернувшиеся на комбинат из предгорий, выступали и клялись, приложив все силы, быстро восстановить комбинат.

– Мы должны, – говорили выступавшие, – как можно скорее дать продукцию своих заводов Советской Армии, трудящимся Кубани и Советского Союза, громящим ненавистного врага!

Многие со скорбью сожалели о том, что до этих светлых дней не дожили Евгений, Лысенко, Шлыков и другие патриоты. Комбинат был сильно разрушен, и бывшие партизаны и подпольщики, засучив рукава, принялись за его восстановление.

Наш партизан, в прошлом директор мыловаренного завода, Веребей в первый же день после возвращения в родной город явился на комбинат. Он спокойно подошел к баку с мылом и вынул невзорвавшиеся мины, пролежавшие здесь полгода. Потом под восторженные крики собравшихся отвинтил верхнюю крышку бака. Вскоре упакованные в тару, искусно припрятанную покойным Шлыковым, восемьдесят тонн прекрасного, с мраморными прожилками мыла, были отправлены бойцам Советской Армии в подарок от коллектива рабочих комбината.

Начальник гидрозавода инженер Ельников уже через семь дней начал выпускать жидкое мыло тоннами и приступил к рафинации масла.

Слесари механических мастерских разыскали спрятанные детали и быстро восстанавливали компрессоры, насосы, агрегаты. Наш партизан Слащев вместе с подпольщиком Покатиловым монтировали новые котлы на ТЭЦ. Маргариновый завод начал выпускать полноценный комбинированный жир. Пожарники быстро потушили огонь в силосных башнях.

Новые люди встали на место погибших. Мария Федоровна Ихно, жена моего покойного Евгения, заменила Свирида Сидоровича Лысенко, а партизан-минер Федосов – Гавриила Артамоновича Шлыкова. Во главе комбината поставили нашего партизана инженера Михаила Денисовича Литвинова. Главным инженером был назначен начальник «минного вуза» Геронтий Николаевич Ветлугин. Набирая темпы, комбинат быстро входил в строй…

Я по-прежнему работал директором Краснодарского химико-технологического института. Мне частенько приходилось встречаться с подпольщиками.

Шли дни за днями. Работы был непочатый край. Урывая часы от сна, я начал писать первую книгу «Записок партизана». Мне казалось, сейчас пришло время для этого: отряд закончил свою работу.

Сознаюсь, мне было тяжело расставаться со своей недавней боевой жизнью. И было обидно: мы перешли на мирное положение, а немцы все еще на Кубани: они строят «Голубую линию», надеясь за ее дотами удержаться на Тамани и оттуда снова начать наступление на Кубань и Кавказ.

Книга третья
«Голубая линия»

Часть первая

Глава I

Как я уже говорил в предыдущих книгах «Записок партизана», Советская Армия освободила Краснодар от немецко-фашистских захватчиков двенадцатого февраля 1943 года. Несколькими днями позже наш отряд с боями вернулся в столицу Кубани.

Но враг был еще близок, и с ним еще предстояла упорная борьба. Помню, даже в день похорон моих сыновей – шестнадцатого мая – в городе отчетливо была слышна канонада нашей артиллерии, громившей укрепления немцев, и Краснодар все еще находился под угрозой налетов фашистской авиации.

Выбитые из Краснодара, немцы жестоко и упорно оборонялись. Напрягая, все свои силы, они цеплялись за каждый населенный пункт, а особенно старались удержать в своих руках укрепленные ими крупные станицы. Им было необходимо во что бы то ни стало задержать наступающую Советскую Армию и успеть закончить строительство мощных полевых укреплений, отделявших Кубань от Тамани. Позднее система этих укреплений, по склонности гитлеровцев к громким и пышным названиям, была окрещена ими «Голубой линией».

К тому времени, когда наша армия подошла к «Голубой линии», готовясь штурмовать ее, эта линия, вытянувшись громадной буквой S, левым своим флангом упиралась в приазовские плавни, а правым подходила к Черному морю.

Ее основная оборонительная полоса имела глубину в пять-шесть километров, укрепленные рубежи простирались на тридцать – сорок километров. Все высоты и населенные пункты были превращены немцами в мощные узлы сопротивления и опорные пункты – непрерывные линии траншей и окопов полного профиля.

Промежутки между опорными пунктами были заполнены железобетонными огневыми точками. Передний край прикрывался рядами проволочных заграждений, рогатками, завалами и минными полями глубиной до пятисот метров. Нередко на одном квадратном километре немцы искусно укладывали до двух тысяч пятисот мин.

Пленные немцы говорили в один голос, что Гитлер дал приказ любой ценой удерживать «Голубую линию». С прикрываемого ею Таманского плацдарма он надеялся начать новое наступление на Кубань и на нефтяные районы Кавказа…

Немецкие газеты писали:

«Позиции, упорно обороняемые немецкими войсками на кубанском предмостном укреплении, имеют для нашего командования большое значение. Они преграждают Черноморскому флоту вход в Азовское море и одновременно лишают советские войска возможности высадиться в Крыму. Наконец, кубанское предмостное укрепление выполняет стратегическую задачу: оно может стать исходным пунктом для нового наступления…»

Для обороны Таманского плацдарма немцы сосредоточили на «Голубой линии» шестнадцать дивизий и стянули на аэродромы Тамани бомбардировочные эскадрильи из Туниса.

Таким образом, перед Советской Армией после освобождения ею Краснодара стояли новые две задачи: во-первых, очистить от немцев предполье «Голубой линии» и, во-вторых, штурмовать «Голубую линию», прорвать ее и, освободив от немцев Тамань, сбросить их в Черное море.

На всех этапах этой борьбы нашей армии с немецко-фашистскими захватчиками немалую помощь оказали ей местные отряды партизан – отважные народные мстители, горевшие благородным стремлением очистить от ненавистного врага родную землю.

Мы в Краснодаре знали, что во время боев Советской Армии с гитлеровцами в предполье «Голубой линии», в тылу врага, действовали наши кубанские партизаны – ахтырские, баканские, абинские, крымчане и другие, – жители станиц, оккупированных немцами. В числе этих партизан было немало бывших учеников нашего «минного вуза».

Вскоре в Краснодар начали поступать сведения о студентах нашего «вуза», о том, как эти смелые люди разнесли по степям, по лиманам и горным кручам Кубани трудное, опасное и благородное искусство минера-диверсанта.

Их самоотверженная борьба с ненавистным врагом имела определенное оперативное и тактическое значение. Наступила ранняя и дружная кубанская весна. На южной стороне гор и пригорков уже сошел снег и зазеленела молодая трава. Дороги быстро испортились. Не только по вспаханным полям, но и по нетронутой целине нельзя было проехать. В оврагах шумели быстрые ручьи. В низинах стояли озерца талой воды. По ночам они покрывались тонким ледком, не выдерживавшим тяжести человека. Разбитые фронтовые дороги были загромождены увязшими в глубоких непросыхающих колеях немецкими автомашинами и орудиями.

Единственным путем сообщения для фашистов, стремившихся удержаться в больших станицах на предполье «Голубой линии», было шоссе Краснодар – Новороссийск. Профилированные дороги в объезд шоссе были непроезжими из-за весенней распутицы. Поэтому ясно, какое значение имело для немцев это шоссе и как они берегли каждый мостик на нем, перекинутый через глубокие речушки, наполненные стремительно бегущей весенней водой. Движение по этому шоссе происходило в основном по ночам: днем советская авиация бомбила шоссе.

Нашим командованием, прекрасно понимавшим то значение, которое для немцев имело шоссе Краснодар – Новороссийск, был разработан ряд диверсионных операций на этом шоссе, ставящих своей конечной целью нарушить работу основной немецкой коммуникации и тем самым облегчить Советской Армии ее задачу по очистке предполья «Голубой линии» от немцев.

Значительная часть этих диверсионных операций была выполнена воспитанниками нашего партизанского «вуза».

Когда я вспоминаю теперь об этих отважных людях, о героях минной войны на предполье «Голубой линии», мне прежде всего приходит на память худенькая девушка со смешным и ласковым прозвищем – Чижик…

* * *

…Я познакомился с Чижиком в ноябре 1942 года.

Был холодный пасмурный день. Моросил мелкий надоедливый дождь. Серые рваные тучи закрыли вершины гор. Ветер гудел в расщелинах скал и кружил на полянах мокрые желтые листья.

Я пришел на Планческую: надо было проверить, как идут занятия в нашем партизанском «вузе».

Учебный барак был пуст: «студенты» и «профессора» работали на минодроме. Только Николай Ефимович Кириченко сидел на корточках у ножки стола, привязывая к ней пакет с толом. Рядом с Кириченко стояла незнакомая мне девушка, скорее даже девочка: худенькая, хрупкая, с длинной, почти до колен каштановой косой, с веселыми, лукавыми глазами и угловатой, еще не сформировавшейся фигурой подростка.

Кириченко медленно поднялся и пошел мне навстречу. Он шагал чуть вразвалку, громадный, угрюмый – настоящий медведь.

– Будьте знакомы, – торжественно заявил он, кивнув в сторону девушки, – Чижик…

Девушка смутилась, хотела что-то сказать, но Николай Ефимович остановил ее, многозначительно приложив палец к губам:

– Тсс! Ни слова! Ты – Чижик. Понимаешь: Чижик. Другого имени у тебя не было и нет.

Кириченко внимательно огляделся по сторонам. Удостоверившись, что в бараке, кроме нас, никого нет, наклонился ко мне и заговорил таинственным шепотом. Как всегда, он произносил слова не спеша, раздельно, внушительно. Был он весь какой-то нахохлившийся, даже угрюмый, будто чем-то недовольный, и сразу трудно было понять, шутит он или говорит серьезно. Только на этот раз глаза его светились лаской и в них вспыхивали иногда смешливые искорки.

– Это знаменитый диверсант. Гроза фашистов. При одном ее имени – Чижик – трепещут немецкие армии от Тамани до Грозного. А имя Чижик придумала, конечно, не сама она – товарищи прозвали…

Я внимательно посмотрел на «грозу фашистов». Девушка покраснела от смущения так, как умеют краснеть только дети – до корней волос, до кончиков ушей. Даже шея залилась краской. Надо было выручать «знаменитого диверсанта», который действительно чем-то походил на чижика.

– Подождите, Николай Ефимович. Давайте поговорим серьезно.

Мы сели на скамейку, разговорились.

Чижик оказался Шурой из станицы Ахтырской (я забыл Шурину фамилию). Когда немцы пришли в ее родную станицу, Шура училась в десятом классе и работала в колхозе. Вместе со своей звеньевой и школьной приятельницей Надей Колосковой она ушла в партизанский отряд. Не раз ходила в разведку, участвовала в боевых операциях Потом командир ахтырского отряда послал ее к нам. Я точно не помню, что было ей поручено; кажется, надо было договориться с Николаем Николаевичем Слащевым, комендантом Планческой, о пошиве сапог для ахтырских партизан. Или речь шла о наших новых взрывателях для мин, производство которых только что было налажено в минной мастерской нашей «фактории». Во всяком случае, у Чижика было какое-то хозяйственное поручение от ахтырцев. Но главная цель ее визита была другая: ей хотелось повидать друзей – Надю Колоскову и Васю Ломконоса.

Их я хорошо знал. Они учились в нашем «вузе». Были на хорошем счету, особенно Надя. Дисциплинированная, вдумчивая, усидчивая, она заслужила похвалу даже такого требовательного «профессора», как Геронтий Николаевич Ветлугин. Когда однажды я пришел на минодром, где проводились практические занятия, Степан Сергеевич Еременко, руководивший студенческой практикой, с гордостью показал мне работу Нади.

Действительно, работала Надя безукоризненно: аккуратно, «по-женски» и в то же время без женской суеты и торопливости. Она по всем правилам заложила мину под рельс, подожгла короткий бикфордов шнур и так же спокойно, не суетясь, но достаточно быстро скрылась в блиндаже.

Помню, я тогда невольно залюбовался Надей. Ее нельзя было назвать красавицей, но в ней было то, что нравится мне в наших черноморских казачках: крепко сбитая, ловкая, сильная фигура, изящество неторопливых движений, волевое лицо, серые с голубизной глаза, и в них спокойное выражение большой душевной силы.

Мне рассказывали, что до поступления в наш «вуз» Надя участвовала в ответственных боевых операциях, не раз бывала на волосок от смерти, но в бою никогда не теряла присутствия духа.

Еще до войны она подружилась с Васей Ломконосом, уроженцем соседней, Абинской станицы. Он учился в десятом классе, до страсти любил возиться в агрохате и мечтал поступить в Краснодарский агрономический институт.

Вася был под стать Наде: высокий, стройный, сильный, с орлиным носом, упрямым подбородком, типичное лицо казака из предгорий. С девушками он был застенчив, и я не раз слышал, как дружески подшучивали над ним по этому поводу.

Оба они – Надя и Вася – кончили наш «вуз» с дипломом первой степени.

В тот день, когда Чижик явилась на Планческую, Вася с Надей ушли на «практику». Ветлугин отправил их взрывать в тылу у немцев небольшой мостик на шоссе. По всем расчетам, они должны были вернуться еще накануне вечером. Геронтий Николаевич уже начал волноваться. Впрочем, особенно тревожиться было пока еще рано: мало ли что могло их задержать? Мы ждали их с минуты на минуту, и Чижик решила остаться у нас на сутки. За эти сутки веселая, непоседливая девушка растормошила всю «факторию». Своей молодостью, непосредственностью, наивностью и каким-то еще не осознанным ею самой женским лукавством Шура обворожила буквально всех.

Николай Николаевич Слащев, обычно, занятый делами сверх всякой меры, нашел каким-то образом время показать ей свое хозяйство: минную и сапожную мастерские, пекарню, мастерскую шорных изделий и кузницу. Директор маргаринового завода, а теперь наш главный сапожник, Яков Ильич Бибиков, вне всякой очереди поставил Чижику какие-то редкостные «незаметные» заплатки на ее ботинки. «Лихой наездник», а ранее директор мыловаренного завода, Степан Игнатьевич Веребей, собирался было обучить Чижика метать лассо, но Слащев пресек его намерение: лошади понадобились для срочных хозяйственных дел. Друг моего покойного Гени, Павлик Худоерко, ходил следом за Шурой, не отставая от нее ни на шаг… Но больше всего за эти сутки Чижик подружилась с Кириченко. Николай Ефимович по-прежнему дразнил ее «грозой фашистов», и она по-прежнему смущалась и краснела. Кириченко учил ее вязать пакеты с толом и объяснял устройство своей последней «фокусной» мины: как надо выдалбливать для нее отверстие в стволе дерева, как маскировать мину корой, а проволоку, выдергивающую предохранитель, прятать на веточке. И Шура, вернувшись на то место, где Кириченко закладывал свою мину, трогательно, по-детски, всплескивала руками, удивляясь и сердясь на себя за то, что не могла сразу найти ни мины, ни веточки с проволокой.

Словом, вся Планческая возилась с Чижиком. И это не было обычным гостеприимством партизан к своему боевому товарищу: никто не принимал Чижика всерьез за бойца. Здесь, в кавказских предгорьях, все сильно истосковались по своим семьям и свою нежность невольно перенесли на Чижика.

Весь день звучал ее звонкий смех на Планческой – на минодроме, в учебном бараке, в мастерских, в столовой. Слыша его, партизаны улыбались. На душе становилось светлее и радостнее. И только один раз, и то лишь на мгновение, я увидел в Чижике то, что, казалось, было так несвойственно этому веселому подростку.