Текст книги "Записки партизана"

Автор книги: Петр Игнатов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 52 страниц)

Глава XIII

Хороша картошка под Ставрополькой: крупная, чистая, рассыпчатая! И лук хороший: фиолетовый, сладкий. А главное – вымороченными лежали картофельные поля: почти всех жителей немцы угнали в глубокий тыл. Зря гнил в земле картофель. А у нас в лагере его не было… Да и чеснок нам был необходим: Елена Ивановна не зря пугала нас цингой – она уже начала появляться в соседних отрядах…

Но горе в том, что немцы зорко берегли эту картошку: выставили караулы на картофельном поле, а рядом – дзоты. Взять ее предстояло, очевидно, с боем…

Сложная операция – заготовка картофеля в партизанских условиях. Сложная и опасная. План заготовки мы разрабатывали основательно. Прежде всего наши разведчики выясняли, на каких участках картофель особенно хорош, где стоят немецкие караулы, как расположены дзоты, по каким направлениям возможны удары немцев и достаточно ли удобны дороги для нашего отхода.

Отряд «картофельников» разбился на три группы.

Первой группе – пулеметчикам и стрелкам – была поставлена задача залечь в засаде и взять на прицел амбразуры дзотов и пути движения немцев к картофельному полю.

Вторая группа – в нее входили гранатометчики – должна была ждать немцев непосредственно у поля.

Третья – картофелекопатели – обязана была без выстрелов снять часовых, быстро и бесшумно выкопать картофель и доставить его в условленное место.

Ночь операции выдалась на редкость удачной: не видно ни зги.

Первыми вышли гранатометчики: им предстояло пробираться в засаду кружным путем. Минут через сорок двинулись пулеметчики и стрелки. И только после этого отправились картофелекопатели.

Тишина.

Небо покрывали облака. На востоке, на изорванной по краям полосе неба, на минуту вспыхивали синие звезды и снова исчезали за тучами. Тявкала спросонья собака где-то в станице. А на широких картофельных полях стояла тишина, будто живой души вокруг не было.

Бесшумно наши сняли немецкий караул… Полчаса томительного ожидания, и Малышев, тяжело дыша, принес первый мешок картошки. За ним прибежали еще несколько человек с мешками. Причина раздобыл лук и с гордостью положил его у моих ног:

– Получайте, Батя! Не лучок – сахар!

«Еще час такой работы, и мы будем обеспечены картофелем на всю зиму», – думал я.

Но тут произошла непредвиденная заминка: немцы в неурочное время решили проверить свой караул. Из станицы вышли четверо солдат. Наша засада пропустила их, условным сигналом сообщив об этом картофелекопателям.

Это было так неожиданно, что двое из наших, перепутав, куда надо двигаться при тревоге, нос к носу столкнулись с немцами.

Короткая автоматная очередь, и четверо фашистов упали мертвыми, так и не успев сделать ни одного выстрела. Но тотчас же из левого немецкого дзота ударил пулемет. Он бил, не жалея патронов. А справа уже бежал к полю целый взвод фашистов.

Наша засада, подпустив их вплотную, швырнула гранаты, дала несколько очередей из автоматов и быстро переменила позицию. На старом же месте тотчас с воем и скрежетом разорвалась немецкая мина. Минометы били с двух сторон. Не смолкал тяжелый пулемет. Новые группы фашистских солдат спешили к злосчастному картофельному полю.

Бой разгорался нешуточный. Уже нечего было думать о заготовке: уйти бы только.

Особенно тяжело пришлось нашим пулеметчикам: немцы нащупали их и старались взять в клещи.

Часто меняя позиции и продолжая отстреливаться, пулеметчики наши стали отходить к лесу. Им удалось даже вывести из строя вражеский пулемет. Но вокруг них по-прежнему выли и рвались мины и все теснее сжималось кольцо.

И, наконец, немцы преградили нашим отход к лесу…

Но тут фашисты допустили ошибку: группа немецких солдат, занявшая тропинку в горах, выдала себя одиночными вспышками выстрелов.

Мы неслышно подползли к ним и забросали гранатами: брешь была пробита. Наши пулеметчики быстро отошли в горы.

Кружным путем, задыхаясь под тяжестью мешков, чуть не бегом мы отступили к лесу.

В лагерь мы добрались только на рассвете.

Евфросинья Михайловна не ложилась. Она нетерпеливо выхватила у Причины мешок, развязала его и сказала огорченно:

– Одной грязи принесли…

В мешках действительно было много земли, и Причина ничего не ответил нашему шеф-повару.

На обед в тот день нам подали жареный картофель, щедро сдобренный луком.

Причина подошел к Евфросинье Михайловне и, улыбаясь, сказал:

– Вы маг и волшебник: из грязи – такое блюдо. Позвольте еще тарелочку.

Евфросинья Михайловна покраснела, на добрые глаза ее навернулись слезы. Она сказала тихо:

– Иногда такое слово вылетает, что потом всю жизнь вспоминаешь его со стыдом… Картошка эта кровью партизан полита, а я… «грязь»…

* * *

Смоленская служила теперь немцам передним краем обороны против партизан. Подступы к станице были сильно укреплены фашистами.

Но буквально в трех километрах от этого предгорного края немецкой обороны вилась замысловатая тропа, по которой под носом у немцев постоянно ходили партизаны. Тропу эту станичники называли «дорогой босяков». Правда ли, нет ли – хаживал по ней Максим Горький. Но несомненно, этой «дорогой босяков» уходили в горы от царских жандармов люди беспаспортные, свободолюбивые, преследуемые.

Как-то, возвращаясь с большой операции на коммуникациях в тылу у немцев, шли мы этой «дорогой босяков» к себе домой, в горы.

Янукевич, командир первого взвода, все разглядывал поля с кукурузой у края дороги. Потом обратился ко мне:

– Товарищ командир отряда! Хорошо бы нам и здесь заняться заготовками на зиму: наломать кукурузы у самой Смоленской и вывезти к себе в лагерь. Операция хотя и рискованная, но могла бы получиться интересной.

«Интересными» операциями я уже был сыт вполне. Но о «заготовках» мы с Мусьяченко не переставали думать. Наши соседи кировчане уже испытывали острую нужду в провианте. Немцы открыли все их базы и ограбили до грамма. Они могли найти и наши оставшиеся пока в земле базы – ни за что не поручишься на войне…

– Надо потолковать в лагере с комиссаром и с командирами, – ответил я Янукевичу.

План заготовки кукурузы вскоре был разработан, и через несколько дней мы выехали на хутор Шабанов. Он расположен у края предгорного леса, невдалеке от «дороги босяков».

Разведка уже произвела осмотр местности, и Евгений, встретив меня на многогорье Ламбина, доложил:

– Хутора Шабанов и Макартет свободны от постоя немцев, их гарнизоны по-прежнему стоят в Консулове, Ново-Свободном и Алексеевской. Обстановка такая же, как мы и предполагали.

Я распределил свои силы: первый, самый сильный взвод, под командой Янукевича, залег цепями у стыка дорог Северская, Смоленская – Консулово, под самой немецкой заставой. Если немцы обнаружат нас, Янукевич даст им отпор и, отходя, предоставит нам возможность незаметно отвести в другом направлении подводы с кукурузой.

Второй взвод ломал кукурузу. Третий отвозил ее на хутор Шабанов, оттуда мы перекинем ее в лагерь.

Дозоры разведки вели наблюдение за хуторами, занятыми немцами, оберегая наш левый фланг.

Работа закипела. Все шло гладко. Дело происходило, разумеется, ночью. Мы спешили окончить операцию до рассвета.

Но уборка кукурузы – работа не легкая. Мы же решили не оставлять немцам ни одного початка – пусть злятся!

Работали, обливаясь потом, торопились, и все же рассвет застал партизан в кукурузе.

Командир второго взвода, инженер Ельников, нервничал, торопил своих людей: каждую минуту мог появиться противник.

И уже от взвода охраны ко мне подъехал с донесением старшина, присланный Янукевичем: в станице началось движение немцев.

Я приказал Ельникову немедленно загрузить последние подводы и больше не возвращать их. Янукевичу же передал: как только подводы спустятся в балку, за «дорогу босяков», пусть он начнет отходить в противоположную сторону – к многогорью Ламбина.

Едва последняя подвода выехала с места погрузки, как на дороге, со стороны Смоленской, послышались немецкие ругательства и крики избиваемых хлыстами и прикладами женщин. Гитлеровцы под конвоем гнали их на уборку этой же кукурузы.

В то же время Янукевичу, лежавшему со своим взводом в цепи, наблюдатели донесли, что справа из-за кустов появились немецкие кавалеристы…

Янукевич приказал взводу приготовиться.

Вот уже прошли казачки, сопровождаемые конвойными автоматчиками.

С другой стороны приближались всадники. Расстояние между ними и партизанами уменьшалось. Взвод выжидающе смотрел на Янукевича…

И вот рука его поднялась и резко опустилась – раздался залп карабинов, заговорили пулеметы, автоматы.

Часть всадников рухнула на землю вместе с конями. Там лошади неслись по полю без кавалеристов. Тут подстреленные кони бились на земле, придавив собою немцев.

Но кое-кто из гитлеровцев уцелел. Эти повернули лошадей и стремглав понеслись назад к станице. Там уже поднялась тревога и пальба.

Геня и Павлик лежали в дозоре. Мимо них немцы гнали казачек. Когда же раздались залпы Янукевича, конвой растерялся. Пользуясь замешательством, ребята выскочили на дорогу, схватили первого попавшегося немца-конвоира, скрутили ему руки и утащили в кусты.

Пока автоматчики конвоя оправились от неожиданности и открыли стрельбу, Геня с Павликом были уже далеко.

Они добрались до своих коней и по казачьему обычаю перекинули пленного поперек седла. Один из ребят ускакал с добычей, другой кинулся назад выполнять обязанности наблюдателя.

Позднее, на передовой стоянке, выяснилось, что захваченный ими немец – офицер хозяйственной службы горноальпийской дивизии, недавно прибывший из Германии.

Янукевич, маскируясь кустами, отходил к горам, в сторону от кукурузы.

Второму взводу я приказал прикрыть подводы. Дальней разведке – следить за флангами на случай попыток отрезать нас от гор: это был любимый прием гитлеровцев.

Едва успели партизаны выполнить мои распоряжения, как из станицы, стреляя на бегу и развертываясь в цепи, высыпало до батальона автоматчиков.

За ними спешили, разматывая кабель, связные. Одновременно из станицы по кукурузе забило до десятка минометов.

Выполняя мой приказ, второй взвод быстро отходил к «дороге босяков», чтобы занять оборону на гребне перевала перед балкой.

На первый взвод яростно насели немцы. Но Янукевич успел вовремя рассредоточить своих партизан, и это сбило с толку автоматчиков.

Мы с Евгением и с пулеметчиками третьего взвода кинулись на помощь Янукевичу.

Его взвод шел полем, поросшим кустами, и усиленно отстреливался. Изредка, когда опасность становилась угрожающей, Янукевич пускал в ход пулеметы, заставляя оккупантов ложиться на землю.

Евгений взял пулеметы у первого взвода и быстро отъехал со всеми пулеметчиками к горе Ламбина.

Отдав коня вестовому, я подошел к Янукевичу.

– Туго приходится, Виктор Иванович? Увлеклись мы кукурузой. Наводи-ка немцев скорее на ловушку, а то наши разведчики сигналят уже красной ракетой о том, что к гитлеровцам спешит подмога. Охота им отрезать нас от гор. Следи, чтобы не достался немцам никто из наших раненых или убитых.

Янукевич глазом прикинул расстояние до леса, подал команду, и взвод начал отходить еще решительнее, перебежками.

Рота егерей и группа полицаев высыпала из хутора Консулово. Видя, что партизаны вот-вот уйдут в лес, они побежали наперерез.

Не считаясь с потерями, гитлеровцы стремились отрезать взвод Янукевича от других групп партизан, чтобы окружить его и уничтожить.

Но группа дальней разведки карьером вылетела из хмеречи и заслонила собой первый взвод. Наши разведчики кубарем слетели с коней, положили их наземь и из-за этого прикрытия открыли ожесточенный огонь. Геня и Павлик, отправив в лагерь пленного, успели примкнуть к разведчикам.

Янукевич свистком подал сигнал, и его взвод как сквозь землю провалился.

Теперь и дальние разведчики подняли лошадей и ускакали в лес…

Немцы и полицаи кинулись искать партизан, стреляя на бегу в кусты. Вот тут-то их и встретили пулеметные очереди. От неожиданности гитлеровцы кинулись кто куда. А пулеметы косили и косили их длинными очередями…

В траве, в кустах лежали убитые оккупанты. Раненые кричали, пытались уползти.

Зная, что немцы сейчас откроют ураганный огонь из станицы по пулеметчикам Евгения, я приказал всем партизанам немедленно отходить в горы.

И верно: едва мы вошли в глубь леса, над тем местом, где лежали в засаде пулеметчики, завизжали мины и засвистали снаряды. Земля вздымалась дыбом…

Вскоре гитлеровцы перенесли огонь в лес. Долго рвались снаряды, расщепляя деревья и ломая сучья. Понятно, разведчиков Евгения там давно уже не было.

Но на этом дело не кончилось.

Очевидно, немецкие наблюдатели заметили, куда скрылись последние подводы партизан. Часть батальона автоматчиков кинулась к «дороге босяков». Но там их встретил Ельников со своими партизанами.

Не буду описывать, как дрался второй взвод. Скажу только, что гитлеровцев он положил немало, сами же партизаны ушли с «дороги босяков» только тогда, когда последние подводы с кукурузой приближались уже к нашей передовой стоянке.

* * *

…Все началось с горы Вышки.

Каждое утро, на заре, на ее вершину поднимались фашистские наблюдатели. Оттуда им видно было все: поляны, предгорья, дороги, кусты. И стоило кому-нибудь из партизан появиться днем на глухой, казалось, неприметной кабаньей тропе, как по сигналу с Вышки начинали бить минометы и из ближайшей станицы мчались машины с автоматчиками.

Гора Вышка была для нас бельмом на глазу. Вот почему Евгений решил, как он говорил, «навестить» ее.

Взяв с собой Геню, двух снайперов, стрелковое прикрытие из третьего взвода и прихватив ручной пулемет Дегтярева, Евгений ночью отправился к Вышке.

К горе подошли до рассвета, залегли в кустах.

Партизанам не привыкать ждать, и они спокойно и терпеливо ждали рассвета. Поднялся и растаял туман. Из-за горы показалось солнце.

В бинокль отчетливо видно, как через кусты к Вышке идут трое фашистских наблюдателей. Вот они подошли к подножию горы и скрылись в дзоте.

Партизаны внимательно наблюдали.

Из дзота вышел фашист. Не спеша он поднялся по лестнице, остановился на краю площадки и начал, потягиваясь, зевать. Зевал долго, со вкусом. Плохо, должно быть, выспался.

Евгений передал бинокль Гене, взял снайперскую винтовку. Выстрел!

Раскинув руки, фашист сполз вниз по лестнице. К нему бросился его напарник – и упал рядом с ним. А третий забился в дзот, сидит и носа высунуть боится.

Обеспокоенные молчанием Вышки, фашисты послали к дзоту связных. Низко пригибаясь к земле, озираясь по сторонам, фашисты поднимались по тропе на гору. Но обратно никто из них не вернулся. Партизаны-снайперы били по ним без промаха.

Из станицы выехала машина с автоматчиками. Когда она проходила мимо того места, где засело наше стрелковое прикрытие, по ней из кустов в упор ударил пулемет. Машина круто повернула и ушла.

Прошло немного времени. Вдали послышался лязг гусениц – вражеская танкетка шла на партизан.

Евгений, оставив прикрытие в кустах, пополз с Геней к обочине, туда, где дорога делала крутой поворот.

Танкетка подходила все ближе и ближе… На повороте она остановилась. Евгений приник к окуляру оптической винтовки, целясь в смотровую щель водителя. Выстрел. С минуту все тихо. Потом медленно и осторожно приподнялся стальной колпак, и над люком появилось испуганное лицо фашистского солдата. Геня выстрелил из карабина – стальной колпак с шумом захлопнулся. И снова наступила тишина.

Евгений и Геня, подождав три-четыре минуты в кустах, подбежали к танкетке. Пришлось порядком повозиться, прежде чем они сумели открыть колпаки и вытащить мертвых фашистов. Геня нырнул в люк. На месте водителя он чувствовал себя как дома. Не зря, значит, мальчик изучал устройство танков! Он опробовал мотор, рычаги управления – все было в порядке.

Наконец-то сбылась его заветная мечта: у него есть настоящая боевая машина! Геня выглянул из люка.

– Товарищ командир разведки! Женя, милый! Танкетка-то наша, партизанская! Ух ты, здорово!..

Евгений посмотрел на брата, улыбнулся.

Но в ту же минуту на дороге послышался шум. Шел фашистский броневик, патрулировавший на дороге. Нужно было или уходить с остальными партизанами в горы, или… Братья посмотрели друг другу в глаза. «Бросить танкетку? Ни за что!» – говорил красноречивый взгляд Гени. И Евгений решился. Оттащил мертвых гитлеровцев в кусты и тоже залез в люк. Проверил пулемет.

– Давай, Геня, в Смоленскую! Пока броневик не подошел! Танкетка развернулась и полным ходом пошла в станицу, занятую врагом. Братья молчали. Геня целиком был поглощен стремительным движением вперед в оглушительном лязге и грохоте. Благополучно миновали заставу. Остановились недалеко от крыльца штаба.

Геня посмотрел на брата и дал продолжительный сигнал. Из дверей выскочили фашистские офицеры. Евгений помедлил несколько секунд: пусть побольше соберется фашистов! И вот заговорил пулемет. Послышались дикие крики. Гитлеровцы заметались, бросились в разные стороны, некоторых пули настигали на бегу.

Из окна штаба кто-то бросил гранату, не причинившую танкетке вреда. Пули цокали о броню танкетки. Евгений полоснул пулеметной очередью и скомандовал:

– Геня! Полный вперед!

И танкетка рванулась с места, помчалась по улицам, поливая из пулемета вражеских солдат и офицеров. Уже видна околица. Сейчас Геня вырвется из станицы на дорогу, свернет в кусты – ищи ветра в поле! Но из заставы длинной очередью ударил тяжелый фашистский пулемет. Бронебойная пуля пробила бак. Появился огонь. От едкого дыма перехватило дыхание. Геня увеличил скорость до предела: может быть, ветер собьет пламя. Но пламя разгоралось!

– Стоп, Геня! – приказал Евгений.

Открыв люки, братья выпрыгнули из танкетки. Оба задыхались. Генина куртка обгорела.

– Скорей, Геня, скорей! – торопил Евгений.

А Геня все оглядывался назад. На дороге пылала танкетка! Слезы обиды катились у него из глаз…

* * *

Завладели мы и пустовавшими помещениями лесозавода на Планческой Поляне. Здесь мы развернули наш производственный комбинат: механическая мастерская, столярная, кузница, пекарня, сапожная мастерская. Комендантом Планческой я назначил Слащева.

Наш отряд славился гостеприимством: любое количество партизан-соседей могло прийти к нам на ночевку. Мы их кормили досыта в течение суток. Мало того, сапожная мастерская инженера Бибикова, «главного сапожника» и человека нежной души, установила такую традицию: каждому гостю нашему за ночь чинили обувь, приводили в порядок оружие, одежду.

Но… гостей мы к себе пускали только на Планческую. Ни один посторонний человек не знал нашего зимнего лагеря на горе Стрепет.

Помимо этих двух стоянок была у нас еще третья, на хуторе Красном. Елена Ивановна в пустовавшей большой хате колхозной бригады разместила госпиталь. Он обслуживал всех партизан округи, потому и находился не на «нашей» территории.

* * *

Лусте положительно «везло»: на лысину Афипса снова явились незваные гости.

По рассказу Лусты, дело было так.

В жаркий полдень, когда коровы лежали в тени под деревьями, а недалеко от них вытянулся в траве Луста, раздался в кустах шорох.

На поляну вышел неизвестный. Сбоку у него висел парабеллум, на шее бинокль, на поясе две гранаты, за спиной короткий немецкий карабин, в руках «лейка». Словом, типичный «интурист».

Неизвестный не заметил ни коров, ни Лусты. Выходя на поляну, он оглянулся и несколько раз щелкнул фотоаппаратом. Вслед за этим из кустов появились еще двое: они были снаряжены так же, как и первый.

Теперь Лусте стало ясно, что это за птицы. Он весь насторожился, но одновременно в нем нарастало и хорошее боевое озорство: не всегда же, черт возьми, враги будут меня воровать – однажды попробую быть вором и я! К тому же одному вступать с троими в бой было бессмысленно. Луста решил заманить врагов к старикам, что вместе с ним пасут наш скот. Оставив в кустах винтовку, сняв с себя все, что может выдать в нем партизана, Луста смело вышел к пришельцам – будь что будет.

Встреча получилась на редкость дружеская – взаимные приветствия, тактичные расспросы: незнакомцы спрашивали о партизанах, Луста – о дороге в Смоленскую.

К сожалению, пришельцы не могли показать дороги в станицу. Но и Луста ровно ничего не знал о партизанах: он шел издалека, очевидно, заблудился, хотел бы поскорей добраться до места и очень голоден. Он рад, что встретил добрых людей: здесь на поляне он видел двух стариков, они пасут скот. Один он не решился подойти к ним: кто знает, что это за люди? Но вчетвером не страшно, тем более что старики как будто собираются обедать…

Незнакомцы оказались недоверчивыми. Пошептавшись, они решили: Луста поведет одного из них к старикам, а двое останутся ждать.

На худой конец и это было неплохо.

Луста повел своего спутника кружным путем, нарочно громко рассказывая ему всякие небылицы о своих злоключениях в дороге. Но спутник был неразговорчив, и Луста начал насвистывать марш из «Веселых ребят». У него была договоренность со стариками: этот марш – сигнал об опасности.

Старики радушно встретили гостей.

Ну, конечно, они готовы были все рассказать о партизанах. Но уж таков горный обычай: надо сначала накормить гостей, а потом говорить о деле.

Вначале незнакомец держался настороженно. Но старики так гостеприимно возились с котелками у костра, что он успокоился.

Луста вызвался пригласить остальных.

– Передай им, что их зовет Иван, – сказал незнакомец.

И вот у костра сидят уже трое пришельцев. Старики угощали их кашей, чаем, кукурузным хлебом. Шла обычная неторопливая беседа о погоде, о трудном пути, об урожае.

Луста незаметно поднялся и стал за спиной «Ивана». Старики, продолжая угощать дорогих гостей, заняли такие же позиции за двумя другими «Иванами». В руках старики держали сучковатые пастушьи палки.

Луста наотмашь ударил «гостя» по голове. То же проделал и один из стариков. Два «гостя» беззвучно упали у костра.

Но у второго старика случилась заминка. То ли он промахнулся, то ли голова у третьего «Ивана» оказалась слишком крепкой, но тот повалил старика и схватил за горло. Только удар Лусты заставил его быть более послушным… Этих-то троих «гостей» со скрученными назад руками и привел Луста к нам на Планческую. Всю ночь мы возились с ними: обыскивали, проявляли пленки их фотоаппаратов, допрашивали.

Они оказались немцами-диверсантами, прошедшими специальную школу. Наша агентурная разведка не ошиблась: их послали на лысину Афипса разведать посадочную площадку для воздушного десанта.

«Гости» были слишком крупными персонами для нас, партизан. Мы решили немедленно переправить их через линию фронта в разведывательный отдел ближайшей дивизии. Нужно было организовать на пастбище сводный караул партизанских отрядов.

Лысину Афипса партизаны не имели права потерять…

* * *

Однажды мы с Павликом пробирались с Планческой в лагерь.

Так же пел Афипс у наших ног и нес золотую листву.

Нам не захотелось переходить вброд, и мы решили обойти перекат козьей тропкой.

Круто свернув влево, карабкались через бурелом по взгорью.

Отвесная скала нависала над рекой. Под скалою темнел глубокий омут. У подножия – нагромождение камней.

Пришлось, как козам, прыгать с камня на камень: я – впереди, Павлик – в нескольких шагах сзади.

Стало темнеть. От реки потянуло сыростью. Поднялся ветер. Он дул с моря, предвещая назавтра дождь.

Неожиданно спереди раздался выстрел. За ним – автоматная очередь.

Я прижался к камням, вскинул автомат, осторожно выглянул: из автомата бил Павлик по кустам на скале.

В кустах что-то зашуршало, и тотчас, ударяясь о выступы камней, упал в реку карабин. За ним вниз головой сползало тело человека – руки беспомощно раскинулись.

Оно упало рядом со мной. Я пытался схватить его, но труп скользнул вниз и исчез в омуте. На камнях осталось только бурое кровяное пятно. Ко мне подбежал Павлик. Он был очень возбужден и говорил быстро:

– Вы, Батя, в сорочке родились: опоздай я ударить на долю секунды, плавать бы вам в реке – он целился в вас… Но там еще кто-то. Не шевелитесь.

Павлик пополз на скалу. Ему приходилось сгибаться в три погибели, прячась за кусты, но он был ловок и силен, полз все выше и выше, пока не скрылся за большим камнем на вершине.

Я не мог оставить его одного с глазу на глаз с опасностью и тоже пополз.

Скала оказалась очень крутой. В кровь царапая руки об острые камни, я еле добрался доверху.

И тотчас услышал в кустах у глубокой расщелины глухой шум борьбы. Враг ухитрился схватить Павлика за горло. Собрав последние силы, Павлик ударил его головой о камень.

Враг потерял сознание. Я брызнул ему в лицо из фляжки. Веки его задрожали, медленно раскрылись глаза. Он ничего не понимал. Потом вгляделся в меня и проговорил со злобой:

– Батя?..

Павлик скрутил ему руки за спиной, и мы погнали его на Планческую: идти в лагерь было поздно.

Ползая у нас в ногах, вымаливая жизнь, пойманный нами предатель сознался, что его завербовали в Краснодаре и отправили в предгорья с приказом живым или мертвым доставить Батю. Без Бати не возвращаться.

Он и не вернулся: его поставили у ямы от корневища поваленного бурей дуба и расстреляли.