Текст книги "Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)"

Автор книги: Петр Ингвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Гордей поиграл желваками, сощурился. Нехотя упало:

– Похороните.

Обобранное догола тело взяли за руки, за ноги, привалили к дереву. Сложенные ладони упокоились на животе. Голова осталась свешенной на грудь. Сверху накидали веток.

Вот и вся церемония. Раздалась команда:

– Возвращаемся.

Могу ошибаться, но по-моему похоронная команда посмотрела на меня с благодарностью.

Да, здорово быть ангелом. Даже царевичи не могут сказать «нет». Ангельские права меня полностью устраивали, осталось выяснить, каковы обязанности. Не здесь ли собака… извиняюсь, волк зарыт?

Глава 7

В оставленном лагере ждал сюрприз.

– Он же черт, – оправдывался бойник, отирая разбитое лицо. – Как сиганет. Лбом в нос. Я и вырубился.

Ни маски, ни балахона на нем не было, включая портупею с ножом и дубиной. И копья. И мешка с провиантом. Только рубаха и юбка – как на самоубившемся. Видимо, особенности местной моды.

Малик сбежал. Еще два копейщика потирали зашибленные места. Все были живы и в меру здоровы.

– Черт. Одно слово – черт! – твердили они.

– После этого, – царевич мотнул головой на устроенный разгром, – думаете, я еще раз нарушу закон, сохранив жизнь ему? – остановился тяжелый взгляд на Шурике.

Я молча достал нож и приладил к недавней ранке. Кожа горла под острием страшно ныла. Чесалась. Не уверен, что хватило бы духу решиться. Но что-то толкало. Какая-то лютая неприязнь к происходящему.

– Ты слишком мало ценишь свою жизнь, – свысока (во всех смыслах) бросил царевич.

– А ты чужую.

В ответ раздался только вздох, полный сдерживаемой ярости. Через некоторое время донеслось:

– Ладно. До башни. И забыть вас, как страшный сон. – Гордей прикрикнул на бойников: – Подъем! Ты, раззява, бери вещи Третьяка, ему больше не понадобятся. Вперед!

Дорог в лесу не наблюдалось. Даже тропиночек. Тащились меж деревьями, ломая мелкие заросли и обходя крупные. Неужели здесь никто не ходит? Но где-то же ходят? Интересно, где.

Погрузившаяся в мысли Тома передвигалась как робот, пытающийся понять, чем могут сидеть птичка и свитер. Я тоже вышагивал молча, но до времени. Мучил информационный голод. Насчет разного конкретного и как оно все вообще. Распираемый вдрызг, нагнал Гордея.

– Можно вопрос?

– Уже.

– А еще один?

Молчание – знак согласия. Воспользовавшись паузой, пока он высматривал среди деревьев возможного неприятеля, я втиснул:

– Зачем ангелов вести в крепость?

– Таков закон.

Я поправился:

– Имею в виду не тебя, а нас. Твой мотив понятен, не можешь иначе. Но что там сделают с нами?

Гордей равнодушно повел плечами, поправил щит.

– Там решится ваша судьба.

– В какую сторону? Чего нам ждать?

– Не знаю.

Я не выдержал:

– А кто знает?

– Никто.

Вот и поговорили.

– Скажи хоть что-то! – взмолился я.

– Хоть что-то.

Показав, что не ищет моего общества, гори оно любым пламенем, он умолк. Взгляд вновь устремился в лес, прыгая по сторонам, как кот, упавший в вольер к собаке.

Думал, отстану? Ну-ну. Думай, не жалко.

– Напомни-ка молитву встречи, – сыграл я на его законопослушании. – Встретив ангела, ты должен – что? Помимо крепости?

Гордей жестко выдохнул, пробурчав что-то нечленораздельное. Взгляд пообещал при случае сделать из меня нечто членораздельное.

– Если я встречу ангела, я стану ему другом и…

– …помощником, – удовлетворенно закончил я. – Мне нужна информационная помощь. Что сделали с другими ангелами?

– Это было давно.

– Века назад?

– Годы.

Уже что-то.

– Их возвысили? – с надеждой осведомился я.

В ответ – очередное невразумительное пожатие плеч, показавшее полное равнодушие к судьбе снизошедших.

– Их убили? – качнуло меня в противоположность.

Вновь задумчивое разведение руками, уже с надеждой со стороны царевича. Типа, что бы с ними ни было, туда им и дорога. И мне, здесь присутствующему, тоже. И побыстрее.

– Не знаешь? – пнул я вопросом, чтоб пошевеливался.

– Не всех, – выползло что-то дельное. И весьма зловещее.

Или он ответил не только на последний вопрос?

– Значит, их убивают?

– Никто не смеет убить ангела. – Гордей наконец обратил на меня уничтожающий взор. – Наоборот. От вас ждут слишком многого. Но вы не выдерживаете. Испытание проходят далеко не все.

– Что за испытание?

– Всегда разное.

– Например?

– Не знаю! – Он впервые повысил голос. – Это не наше дело. Наше – встретить, помочь и отвести. Я встретил, помог и веду. Все!

Конь мерно утрамбовывал почву. Хрустели веточки. Я решил, что царевич уже успокоился и попросил более дружелюбным тоном:

– Можно еще вопрос?

Гордей закатил глаза, но смолчал. Что в системе координат полной безысходности значило «да».

– Алла – имя местной богини? Или фараонши-императрицы? Или, как говорится, два-в-одном?

Ужас сотряс собеседника. Он даже поперхнулся, выкрикивая в возмущении:

– Смолкни! Не только говорить, думать так не смей! И не произноси Святого Имени без надобности, а произнеся – помолись. Не знаю, кто такие богини и императрицы, есть только Алла, да простит Она нас и примет. Она создала все и Она есть все. Она посылала в мир свои слово и мудрость, но мы не услышали. Тогда Она пришла сама. Законы, что мы выполняем – Ее законы. Никому не придет в голову что-то исправить или дополнить. Кто покушается на дарованный свыше закон даже в малом – преступник. Ангел, не ангел, смерти подлежит любой, сомневающийся в Слове. Тома, приблизься и вместе с Чапой повторяй за мной молитву воспитания: Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! Ну?

Едва проглотив смешок, мы повторили. Не хотелось злить единственного проводника по враждебному миру. Нам ничего не стоит, а ему приятно.

– Я отдаю мечты и поступки Алле-воспитательнице, да простит Она нас и примет.

– Я отдаю… – покорными овечками говорили мы.

Лицо Гордея устремилось к небу, глаза закрылись в экстазе. Фанатик. В будущем нужно осторожнее в выражениях.

– Я убираю пороки из жизни и мыслей. Я жесток и беспощаден с преступниками, ибо преступивший закон сознательно поставил себя вне общества – общество обязано ответить тем же.

– …общество обязано ответить тем же, – бубнили мы, никакого мало-мальски значимого почтения к произносимому, не говоря о благоговении, не ощущая.

– Чем возмездие суровей, тем меньше ненужных мыслей в наших головах. Чем возмездие неотвратимей, тем меньше ненужных жизней в наших рядах. И да не дрогнет моя рука во исполнение закона, ибо закон справедлив, когда он выполняется, всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость.

– … высшая мудрость, – согласно кивали мы с Томой, стараясь не встречаться взглядами.

Чтоб не заржать. Как можно к столь напыщенным словам относиться серьезно? Пусть себе. От нас не убудет. Он вроде как большое дело делает, мы вроде как повинуемся. Один-ноль в его пользу. Потом можно будет припомнить и выторговать ответную поблажку.

– Да постигнет кара разрушителей, и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала!

– …Алле хвала! – дружно закончили мы.

Поняв, что урок закончен, Тома резко отстала. Гордей открыл глаза. Конь под ним, вновь ощутив управление, всхрапнул и едва не скакнул вперед.

Помолчали. Поднадоевший уже лес не кончался, деревья вокруг ничем не отличались от пройденных ранее. Как местные ориентируются?

Я предпринял новую попытку разговорить царевича и выведать все секреты. Начнем с мелкого, чтоб снова не спугнуть.

– Почему возраст считаете зимами?

– Как иначе? – изумился он, нехотя повернувшись. Тут же встрепенулся: – Не говори! Не хочу слышать!

– Не скажу, – с удовольствием кивнул я. Да и как объяснить, почему мы считаем летами, причем начиная только с пяти? – Зимы холодные?

– Очень. Приходится утеплять жилье, закрывать окна.

– И все?

– Думаешь, так просто? Настоящих морозов не знаешь. В некоторые ночи невозможно спать под открытым небом: заболеешь.

Ну-ну. Сменим тему.

– Бойники – от «бойни»?

Гордей равнодушно вскинул плечи:

– Скорее от «боя». Разницу между боем и войной увидеть можешь?

За дурака держит?

– Если война – песня, то бой – слово в песне. Даже так: война – море. Бой – капля.

– Именно, если море – это озеро. Войники, войницы – от «войны». А бойники… так, шушера на один поход. Из мастеров и крепостных. Нищая пародия на войников.

Чувствовалось, как ему ненавистны низкорожденные. Мне не хотелось спорить. Скорее хотелось наоборот. Очень странное чувство. Едва из грязи в князи, и уже…

– Ангелов слушать нельзя, верно? – вспомнил я. – Почему же слушаешь?

Уловка не загнала противника в угол, а вызвала насмешку:

– Закон нельзя воспринимать столь буквально. Смогу я оказать тебе помощь, отказавшись выслушать просьбы? Вот если начнешь смущать искушениями, слушать не буду. Мало того, окажу вынужденное сопротивление. Это простится.

Меня такое объяснение лишь раззадорило.

– Значит, закон подразумевает разночтения. Исполняете не букву, а дух закона? – припомнив недавнее, я добавил: – А в клятвах – не смысл, а букву? То есть, и закон, и клятву разными способами переворачиваете к своей выгоде и продолжаете считать себя честными?

– Остановись, – резко оборвал Гордей. – Я догадался, почему запретили вас слушать. Еще слово – придется принять меры.

Любопытно, какие. Впрочем, совсем нелюбопытно.

– Понятно, слушать запрещено. – Я пошел на попятную. – .А рассказывать?

– Выполнять все разумные законные просьбы.

Ему не хотелось со мной общаться. И не стал бы, но – закон. Обязан? Исполняй!

– Расскажи, как устроен местный мир.

А как бы сам ответил, повстречайся я на Земле с тупым русскоговорящим инопланетянином? Хорошо, что спрашиваю, а не отвечаю. Заодно начинаю понимать, зачем люди идут в учителя. Или хотя бы почему из них не уходят.

– Что именно хочешь услышать?

Разумное уточнение. Перевел, гад, стрелки на меня. Потом припомню.

– Что у вас делают ангелы? В смысле, чем занимаются. Каковы обязанности.

– Служат стране.

– Чем?

– Чем служу я? Всем, что в моих силах. То же предстоит и вам.

Ух, как все сложно и непонятно. Загадка на загадке и под туманным соусом. Или он формулировать не умеет? Или я формулировать не умею? Ладно, зайдем с другой стороны.

– Как называется ваша страна?

– Уже «наша», – его губы тронула легкая улыбка. – Мы ее зовем страной башен.

– А соседние?

Лучше бы не спрашивал. Изготовление конфетки из отходов жизнедеятельности не вызвало бы большего изумления.

– К-а-к-и-е? – Гордей посмотрел на меня как на ненормального. – Ты про пожирателей что ли?

– Кстати, о пожирателях. Это кто?

Царевич скривил рот.

– Людоеды. Как человолки.

– Чужие! – крикнули сразу оба боковых наблюдателя.

Ржание. Голоса. Казалось, что лес расступился – это на передний план выехало трое всадников. Кроме дизайна и некоторых особенностей амуниции они напоминали Гордея. Пластинчато-кожаные доспехи, сапоги, открытые ноги и руки с частичной защитой. Разномастные щиты за спиной. На поясах – такой же набор из меча и ножа. Только шлемы без меха, обычные остроконечные, как у былинных богатырей. Грудная клетка у боковых дополнительно защищена узорной рельефной пластиной, у центрального – изящно выпуклой. А вот сложением всадники не вышли. Не богатыри, одним словом. Двое крайних – парни лет двадцати, между ними вообще девчонка. Ну, девушка, едва ли догнавшая летами спутников. Воинственная и грозная, несмотря на возраст и внешнюю хлипкость. Излучаемая ею уверенность в себе не оставляла сомнений в серьезности и даже немалой опасности воительницы. Руки всех троих лежали на рукоятях мечей. К возможному счастью для нас, пока не обнаженных.

Носильщики сбросили Шурика, вытащили из носилок копья, рассредоточились. Остальные тоже заняли оборону подковообразным построением, отрезая гостей от охраняемых объектов. Гордей, оказавшись с нами внутри ощетинившегося полукольца, выехал чуть вперед. Он узнал прибывших. Энтузиазма встреча не вызвала.

Оставленный Шурик сделал нам знак приблизиться.

– Не полируйте себе кровь через всяких-разных напрасных мыслей, – проговорил он в своей манере. – Малик знает, что делает. Вернется за всеми, куда бы нас ни занесло. На свободе есть выбор действий, в плену нет.

Пугливо глянув на конвойную команду, которой было не до нас, я поинтересовался шепотом:

– Если не секрет, кто он по основной профессии?

– Я знаю? Но при желании любого уложит посреди мостовой безо всякого риска подцепить дополнительную температуру к остывающему организму. А можно встречный вопрос: почему «Чапа»?

Я непроизвольно вздохнул.

– Угораздило папу Ваню назвать сына Васей. Вот и стал для всех Чапаевым. Потом Чапаем. Потом совсем укоротили. Но лучше Чапой, ведь иначе – Муха. Все-таки Мухины мы.

– Которые всегда в пролете, – тихо хихикнула Тома. – Чапа лучше. И если знать предысторию – героичнее.

Больше поговорить не дали.

– Приветствую, царевна Милослава, – чуточку склонил голову Гордей.

Его бойники сделали знакомый нам короткий присест, но оружие по-прежнему держали направленным в сторону прибывших.

Мы с Томой машинально переглянулись: царевна? Царских отпрысков тут как собак … пардон, волков нерезаных. И все по лесу бродят, больше заняться нечем?

– Гордей, сколько зим! – Царевна состряпала фальшивую улыбочку. – Знаком с моими мужьями?

– Не довелось, – сообщил царевич тоном «сто лет вы мне не сдались».

– Дорофей, – представила Милослава левого, затем правого, отличавшегося от второго лишь шириной груди и цветом лошади: – Порфирий.

– Очень, – кивнул Гордей, проглотив полагающееся «приятно».

– Жаль, ты пристроен, – не слишком правдоподобно пожалела Милослава.

– Староват я для тебя, соседка. Найдешь порезвее.

– Кто бы говорил, – не сдавалась та.

Или так протекали местные «как дела, как погода» – обязательный набор слов встретившихся соседей перед тем, как разъехаться?

Странно, но Дорофей с Порфирием, представленные как мужья, равнодушно отмалчивались. Отстраненные взоры, не чувствовавшие реальной опасности, спокойно и задумчиво гуляли по сторонам. Порфирий статью превосходил более хилого – исключительно по сравнению с ним – Дорофея. Дорофей мстил чеканной красотой лица, выразительностью глаз и недоспрятанной ухмылочкой, за которой скрывался хитрый ум. Насчет ума лишь предположение, а хитрость была однозначно.

Пустив коня мелким шагом вперед, Милослава продолжила:

– Разве не ты обратил в посмешище оборону Мефодии, разметав ее защитников, долгие годы являвшихся для всех эталоном, символом непобедимости и недостижимой вершиной? Или не ты разнес в пух и прах их контратаку, защищая вотчину? Кто, как не ты, спас тогда цариссу?

Напоминание царевичу польстило. Когда царевна приблизилась вплотную, он обронил, нарываясь на новый комплимент:

– Противник был старше, а возраст, как и говорю, не последнее дело.

– Еще и скромен до безобразия. Гордей, ты мне определенно нравишься. Был бы свободен… Впрочем, кто знает? Царисса стара, слаба, болезненна, не сегодня завтра…

– Не говори так. Четвертая заповедь. Она женщина и мать, а еще она царисса. В отношении вашей цариссы ты мне таких слов не простишь.

– Так не прощай. Вот я. Ну?

Гордей потупился.

– Ты знаешь, я не могу ударить женщину, если моей семье не угрожает опасность.

– Думаешь, не угрожает? – из глаз царевны пахнуло холодом.

Еще секунда, и…

– Не посмеешь. – Царевич заметно струсил, но гнул свою линию. Он знал закон, и закон на его стороне. Он надеялся на закон. И закон восторжествовал. Рука на эфесе царевны немного расслабилась.

– Как член тайного к… – Гордей стрельнул в нас убийственным взглядом и снизил голос, – ты давала определенную клятву, в том числе карать отступников этой клятвы.

Молнии вырвались из сузившихся зрачков царевны. Мышцы кисти вновь натянулись в опасные струны.

– Откуда знаешь про… – она осеклась. – А-а, Евпраксия. Но ты не она.

– Тогда вспомни последнюю заповедь.

– Определяешь себя как имущество? – Милослава хмыкнула и чуточку убавила яд в глазах.

– Я муж, – гордо сказал Гордей. – А они, – последовал кивок на свиту, включавшую нас, – имущество.

– Тогда вызови на поединок.

Царевич, что справился бы с царевной без особого труда, продолжал увиливать от драки.

– Поединки запрещены.

– Законник хренов, – в сердцах выдохнула Милослава.

Сценка напоминала гаишника, что не может докопаться до остановленного водителя: и пристегнут, и документы в порядке, и выдох трезвый, и аварийный знак на месте. Даже огнетушитель с не просроченным сроком годности.

Уловив момент, Гордей сменил тему.

– Каким ветром в наши края?

– Решили размяться немного. Прогуляться, поохотиться.

– Далековато забрались. Цариссу Западного леса и Святого причала такое известие вряд ли обрадует.

– Не пугай, – снова окрысилась Милослава. – Тебе прекрасно известно, что охота не знает границ.

Гордей посмотрел на нее с высоты роста:

– Кстати. Недалеко как раз есть кое-кто. Парочка беглых. И… еще один беглый.

Милослава проигнорировала как сообщение, так и заминку. Повинуясь хозяйке, конь сделал еще несколько шагов в нашу сторону, обойдя царевича. Впритык поднесенные копья почти царапали кожу. Глаза бойников не отрываясь следили за каждым ее движением. Даже за намерением движения.

Она их презрительно не замечала.

– Почему гуляешь по лесу со всяким сбродом? Войников в семье не осталось?

Гордей остался чуть впереди, чтобы в нужный момент перехватить двух других всадников.

– Все брошены на карантин деревни на границе с Конными пастбищами.

– Черный мор? – картинно ужаснулась Милослава, – как в преданиях?

Гордей отмахнулся:

– Обычный жар. Но крепостные дохнут, как мухи. Пережидаем, пока само пройдет.

– Обычное дело, – кивнула Милослава. – Хорошо, что жар. Про карантин слыхала, не знала подробностей. Раз карантин – все настоящие бойцы там, чтоб зараза не вышла.

– Вот почему ты здесь, – сообразил царевич.

Теперь на нее направили копья даже дальние бойщики. Запахло интригой с тяжелыми увечьями.

Милослава ухмыльнулась. Ее конь дернулся. Стража едва совладала с оружием, чтоб не продырявить сверкающую благородную тушку.

– Вы не одни следите за флагами. Наблюдатель сообщил, что Святой причал сработал. Два ангела. Эти? – уставился на нас с Томой изящный злой пальчик.

Даже мы понимали, что что-то затевается. И это что-то добром не кончится. Самое обидное, что все из-за нас, а мы ни сном, ни духом. Ау, люди, если вы люди, объясните, что происходит!

– Зачем они вам? – странно поинтересовалась Милослава. – Отдавать все равно придется. Вы вымираете. Согласись, нам они принесут больше пользы.

– Скажи принцам, – сухо молвил Гордей, заметивший небольшое движение всадников вперед, – еще шаг, и ты станешь вдовой. Ты меня знаешь.

Я отметил слово «принцы». Это плюс к царевне с царевичем. У них здесь демографический перекос в плане высшего сословия?

Двое бойников навострили копья на Дорофея с Порфирием, вооруженных лишь мечами. Остальные не спускали глаз с царевны.

Милослава сделала вид, что не слышала. Впрочем, услышали сами принцы, Гордей добился желаемого. Мудро переглянувшись, они остались на месте. Видимо, действительно знали.

– У вас раненый? – переполз зловредный пальчик на Шурика. – Кто его так? Черт?

Заминка Гордея объяснила ей все. Милослава расхохоталась:

– Вы несете в башню черта? – Смело склонившись, рассмотрела Шурика. – Красный. Они все такие?

Она смотрела на волосы.

– Нет, – нехотя признал Гордей.

– Откуда знаешь?

Пришлось отвечать.

– Был второй. Черный.

– Ну, хорошо хоть «был», – кивнула царевна.

Седло заскрипело под внезапно заерзавшим царевичем. Пауза затянулась. Лгать он не решился, как и не стал опровергать догадку царевны.

– Почему не убил? – вновь указала она на Шурика.

– Обстоятельства.

– Не существует обстоятельств, отменяющих закон.

– Разночтение.

– Богохульствуешь. Не для того Алла-всеспасительница, да простит Она нас и примет, лично снизошла к людям и дала Закон, чтобы кто-то толковал его в свою пользу.

Гордей заерзал еще больше.

– Ангел не оставил мне выбора.

– Выбор есть всегда, – отрубила царевна.

Они уперлись в виртуальную стену прямой логики, за которой только драка. Тут встрял я:

– Бывает. Например, заповедь «Не укради».

Думал, царевна возмутится внезапным вторжением в беседу. Она только хмыкнула:

– Просто: не кради. Украл – преступник. Преступил – умрешь.

– Как не украсть еды, если умираешь с голода? – не отставал я. – Тогда нарушишь более серьезную заповедь – «Не убий»!

Псевдоумным парадоксом поставить кого-то в глупое положение еще в школе было моей фишкой. Из-за способности доводить учителей до истерик в классе меня обзывали страшным словом софист.

«Волга впадает в Каспийское море», – ни о чем не подозревая, буднично сообщала Антонида Петровна.

«Как же, – без разрешения подавал я голос. – При слиянии рек название дается по широчайшей. Кама при встрече под Казанью в два раза шире Волги. Так что впадает в Каспийское море?»

Или:

«Земля – шар», – говорил Валерий Вениаминович, ну никак не подозревая подвоха.

«Неправда, – вызывал я ужас в учительских глазах, где рушилось мироздание, и гогот класса. – Вот луна – шар. Согласен. А Земля – сфероид. Приплюснутая на полюсах сфера. Разве не так? Зачем обманываете бедных деток?

Мы же вам верим!»

Кличка Софист, как случается сплошь и рядом, сократилась до Софы, Софочки. Пришлось драться за восстановление гордого имени Чапа. Меня били, ставили фингалы и разбивали губы, ломали руку и едва не оторвали ухо, но я все равно взрывался и кидался за «Софочку» даже на старших. Намного старших. И неизмеримо более сильных.

Даже слон не любит, когда ему в ногу вцепляется маленькая моська, что переломишь одним хоботом. Первый раз он смеется. Второй задумывается. В третий обходит Моську стороной или предлагает дружбу.

Здесь был другой мир. Царевна не закатила глаза, не замахала на меня руками, не посмотрела как на мокрицу, что сунулась в приличное общество в застегнутом на нижнюю пуговицу пиджаке, а лишь рассмеялась в ответ:

– Лучше спокойно умереть с голода, чем от наказания за нарушение закона.

Я сник. Реалии привычного мира не работали. У нас грехи бывают маленькими и большими. Во избежание большого допускается, пусть и с извинениями «Что поделать?», совершить малый. Здесь любой грех он и есть. Блин, даже завидно.

Заговорил Гордей:

– Я временно предпочел жизнь ангелов смерти черта. До башни. Царисса рассудит по закону.

– Закон тогда закон, когда живет в каждом. Ты не должен был его нарушать. Ты знаешь последствия.

Громко и страстно, на весь лес, зазвучал ее исполненный внутренней мощи голос:

– Говорю! Преступивший закон сознательно поставил себя вне общества…

Ага, дошло до меня, царевна декламирует «молитву воспитания».

– И да не дрогнет моя рука во исполнение закона, ибо закон справедлив, когда он выполняется – всегда и всеми, наперекор всему. Вот высшая мудрость. Да постигнет кара разрушителей и да возрадуются созидатели. И да воздастся справедливым. Алле хвала!

– Алле хвала! Алле хвала! Алле хвала! – грянул хор на весь лес, так что листья полетели.

Откликнулись все, включая бойников и самого царевича, ошалело глядевшего. Бойники озирались друг на друга, не зная, как теперь поступать. Но копья не опускали, по-прежнему держа царевну и принцев под прицелом.

Милослава не стала хвататься за меч, как от нее ожидали. Воздев руки к небу, она объявила во всеуслышание:

– Я обвиняю. Царевич Гордей Евпраксин нарушил закон. Он признался сам, без давления, при свидетелях. И да свершится справедливость!

Шурх! – раздалось над ухом. Пока все следили за царевной и принцами, кто-то подкрался сзади. Пронесшееся мимо моего уха копье ударило царевича в верх вывешенного за спиной щита. Не пробило и не раскололо, но ударной силой врезало краем в затылок и опрокинуло с лошади. Готовая ко всему Милослава рубанула мгновенно выхваченным мечом. Расправа была краткой. Взмах. Вспрыск. Тишина.

Остолбеневшие бойники опустили копья.

– Чего встали? – набросилась на них царевна. – Тело преступника домой тащите. Расскажите, что видели и слышали, со всеми подробностями. Чтоб там не смели поднять бучу.

Больше не обращая внимания на суетливо исчезающих белобалахонщиков, она обратилась к вышедшему из засады воину:

– Молодец, Карина, не промахнулась. А силенок подкопи, дело надо кончать в одно действие. Для второго шанса не оставят. Выигрывает не сильный, выигрывает первый.

– Не молодец. – Кожаный каблучок вбил ни в чем не повинный цветочек глубоко в землю. – Я метилась в приоткрытый бок.

Еще одним ударом она раскидала муравейник. Очень похожая на Милославу, Карина оказалась еще младше. Лет шестнадцать-семнадцать, не больше. Облачена в обычный для здешних мест доспех. В шлеме, на поясе – короткий прямой меч. Крепкая, немного тяжеловатая по сравнению со старшей соратницей, глаза мельче и темнее, взгляд мрачнее. Или яростнее, если учесть, как она в меру сил сдерживается, пока внутри все возмущается и клокочет. Карину можно было назвать красивой, но это красота только вышедшего из ворот завода танка.

– Сколько можно было болтать? – раздраженно скривились ее полные губы. – Рука устала. Круг по лесу минут за пять сделала, подкралась, все как на ладони. Приготовилась. Того и гляди, кто-нибудь обернется, а у меня доспехи блеснут. – Карина наконец соизволила обратить внимание на нас, «ангелов» и «черта». Впечатления мы не произвели. – А вы бубните и бубните, бубните и бубните…

– Я же не знала и потому тянула, сколько могла, – посмеялась Милослава. – Дорофей! Зови Зарину, пусть ведет Каринкину кобылу.

Спешившаяся, она прошлась мимо нас с Томой к Шурику. Мы вытащили ножи.

Глаза Милославы ощупали раненого сверху донизу, ноги развернулись на месте, она пошла обратно.

– Здорово получилось. Хотели чуточку пощипать соседей, а в результате соблюли закон. Красиво!

С этими словами она взмахнула руками, треснув меня лбом об Тому. Или Тому лбом об меня. Результат один. В головах взорвались хлопушки, мозг прокрутил краткий мультик про цветные пятна в стиле калейдоскопа.

Изображения перед глазами долго сходились в одно. Когда это произошло, нас уже обезоружили.

– Ножик детям не игрушка, – проинформировала царевна. Томин нож брезгливо выкинула, красивый мой отдала Карине. – Держи, звезда дня. Трофей. Редкая вещь.

Порфирий навис над Шуриком, поигрывая мечом. Вдали раздалось ржание. Из леса с радостным гиканьем выметнулись два всадника с запасной лошадью. Один, спокойный и серьезный, был нам известен, а вот второй…

Девчушка в полном боевом облачении. Она и вопила. Даже сейчас счастливо повизгивала. Спешившись, прыгала вокруг взрослых, пыталась отобрать у Карины подаренный нож. Лет тринадцать, если не меньше. По сравнению со мной – малявка.

– Порфирий, давай, – буднично разрешила Милослава.

Мелкая отвернулась, звякнув латами. Карина, наоборот, решила посмотреть.

– Порфирий, стой, – приказал я.

Все остолбенели. Словно ослица заговорила. Или новый ай-продукт известной фирмы оказался дешевле предыдущего.

– Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником и отведу в крепость. И отдам жизнь за него не задумываясь, – довольно близко к оригиналу процитировал я. – Так?

– Алле хвала! – выдохнул Порфирий.

Его меч деревянно ухнул в ножны. Не потому, что меч деревянный, как раз наоборот. Только в кино для пущего эффекта при вынимании или убирании оружия железный скрежет стоит, будто автомобиль танком раздавило.

– Но он черт! – Милослава недовольно указала мне на Шурика.

Ей не нравилось чувствовать себя на вторых ролях. Хозяйкой была она. А тут какой-то дрыщ плюгавый законами кидается.

– Наши жизни, – я указал на себя, Тому и Шурика, – связаны. Убьете одного – убьете всех.

– Вы заколдованы?! – с восторгом выпалила мелкая воительница.

Даже рот открыла от удивления. Глаза как диски, даже не компакт, а старинные, виниловые.

– Чушь, – Милослава повернулась к Порфирию. – Ангелам, конечно, поможем, даже больше, чем думают, а этого…

– Милослава, посмотри сюда. – Меня накрыло состояние, когда терять нечего. – Считаю до трех. Раз…

Она обернулась сразу.

Я молча сжал челюстями кожу с венами на запястье. До боли сжал. Щеки застыли в напряжении.

Всего пару секунд продолжался наш поединок глаз. Она поняла: рвану. И если спасут – рвану снова.

– Значит, вот причина Гордеевых сомнений. Ладно, грузимся. Зарина, возьми к себе… как тебя? Тому. Раненого привяжите к спине Дорофея. Чрезмерно болтливого ангелочка, – указующий перст уперся прямо в мой лоб, – ко мне.