Текст книги "Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)"

Автор книги: Петр Ингвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Глава 10

Я поперхнулся. Вперил взгляд в пол. Голова опустилась так, что дальше только треск шейных позвонков и свободное падение.

– Не хочешь, не отвечай, – обычным ровным тоном сказал дядя Люсик. – Будем считать, что разговора не было. Забудем. Но на всякий случай: будь осторожнее. Вокруг тебя творятся непонятные вещи. Иди.

Ощущение, что намочили и как тряпку выжали путем выворачивания. Словно развинченный, один нетвердый шаг за подгибающимся другим, я приближался к шумящему развлекающемуся бассейну, не в силах собраться с мыслями. Их сдуло. Свободное место заполонили страх, отчаяние и тупая надежда на чудо. Ужасный коктейль.

Когда же взгляд обрел осмысленность…

В бассейне… пардон, купальне, расположенной под открытым небом снаружи помывочной, царило безмятежное веселье. Рядом попирали животами травку несколько учениц. Щебетали о чем-то, многоголосо смеялись. Только что вылезшие из воды, сверкали подсыхающими каплями на коже. Таяли в сладкой неге ничегонеделания мокрые тельца, не знающие купальников, которых еще не придумали. Ударило током: одной из них была Тома.

Взгляд, дернулся, заметался. Провалиться и исчезнуть я не мог, резко сменить направление или ускориться значило привлечь лишнее внимание. Но я его уже привлек. Вздрогнув, Тома застыла, обратившись античной статуей, еще не водруженной на постамент, а только откопанной и лежащей рядом. Белая кожа покрылась предательскими пупырышками. Потом последовал глубокий вздох, мокрая красивая головка отвернулась к приятельницам… и щебет продолжился.

Ладонь отерла со лба холодный пот. Я прошествовал к расположившейся отдельно одетой Феодоре, спокойно наблюдавшей за купающимися и загорающими. Или не совсем спокойно. Она разглядывала их со жгучим чувством, которое оказалось банальной завистью. Потому что, опустившись напротив, спиной к отдыхающим, услышал:

– Тоже такие дни? Понимаю. И хочется, и колется. Ух, как хочется, правда?

Лицо Феодоры перекосило одновременно ненавистью к обстоятельствам и жалостью к себе. Щупленькая, хрупкая, она сидела на траве, обхватив колени, и медленно раскачивалась взад-вперед. При практически неподвижном взгляде вдаль зрелище было завораживающим и немного пугающим.

– Но ты счастливее, – продолжила девочка, опустив глазки и снова резко бросая их на купальню. – У тебя пройдет. Мне вообще нельзя.

– Купаться? – уточнил я, как выяснилось, не зря.

– И загорать тоже. Проблемы с кожей. Моюсь одна, при всех не раздеваюсь. Обидно.

Тоже мне, проблема. Я здесь мечтаю о подобной. А вообще, мне бы твои проблемы.

– Это тебе местная врачиха… врачевательница сказала? – поддержал я готовый угаснуть разговор.

– Нет, – грустно сообщила девочка. – Еще дома. Мама строго-настрого запретила снимать одежду перед кем бы то ни было. – Ее руки машинально затянули потуже горловину рубахи, чтоб ни один взгляд не проник внутрь, когда она наклоняется. – Даже перед местными мастерами телознания. Все вопросы адресовать ей. Они так и сделали. Выяснили, что посторонним болезнь не передается, и оставили в покое.

Нога немного затекла. Вынув ее из-под себя, я подложил другую, затылок держа строго перпендикулярно к плоскости веселого бассейна. Феодору можно удалять из списка подозреваемых, если она не великая актриса. Нельзя так хорошо сыграть невозмутимость и равнодушие к моей скромной персоне.

А Феодора продолжала жаловаться на жизнь:

– Из-за этого меня сторонятся.

– Я не буду.

– Правда? – вскинулись подернутые печалью глаза. – Мне так уже говорили. Потом все равно брезгают.

– Я – не буду, – еще более веско и серьезно повторил я.

Мне такая компания – подарок судьбы. Бесцеремонных девчонок сторонится, при всех не оголяется… И никаких претензий со стороны. Если болезнь не смертельна, пусть меня как-нибудь заразит! Полная гарантия неразоблачения. Если, конечно, дядя Люсик какой-нибудь фортель не отмочит. Разговор он постелил мягко, да не станет ли жестко?

Всплыла затерявшаяся среди прочих фраза папринция: «Тома, я вас умоляю, перестаньте этих детских глупостей». Что за фокусы? Помимо «перекуров» и прочих заимствований здесь еще местечковый юморок в ходу? Допустим невероятное. Что, если…

Вулкан разыгравшейся фантазии прорвало, лава мыслей потекла. Меня накрыло. Срочно требовалась информация.

– Скажи, – нервно вскинулся я так, что Феодора даже перевела затуманенный взор из купальни на меня, – папринций – что за должность?

Она отпустила колени, оправив штанины, и откинулась, уперев руки в траву за спиной.

– Совсем не должность. Титул.

– Это… – замялся я, – выше принца или ниже? Или на уровне войника?

– Войник – уровень мастеровых, первый свободный чин, – разъяснила Феодора. – Папринций же – вдовец царыни. Власти никакой, но человек уважаемый.

– Царыня – это кто? – сморозил я очередной глупый с местной точки зрения вопрос.

Как у нас полюбопытствовать: президент – это выше или ниже полицейского? И кто из них полковник?

Вспомнился проезжавший по царской дороге кортеж царыни Мефодии и проявленное к ней уважение. Вот только уважение к чину или к самому человеку, чего-то в этой жизни добившемуся?

– Царыня – мать цариссы.

– Значит, главнее цариссы? Типа, королева-мать?

Феодора посмотрела на меня, как на идиота, которым в данный момент и являлся.

– Мать, отдавшая власть, – уточнила она. – Пока сохраняет форму и может защищать семью и равновесие – царисса.

Ага, при достижении фазы «Акелла промахнулся» власть автоматически омолаживается. Хорошая схема. Никаких шансов старым маразматикам.

– У царыни может быть несколько дочерей, – предложил я вариант. – Как закон решает, кому быть цариссой?

– Корона достается старшей дочери.

– Без исключений?

Подумав, Феодора сообщила:

– Бывает, что старшая не в себе или для равновесия больше подходит другая. Это тоже законно, но решается с привлечением других сил.

– Не военных, надеюсь?

– Властных.

Я кивнул.

– Значит, с воцарением цариссы царыня устраняется от власти, уходит разводить помидоры?

– В своей вотчине – да. Зато царыни заседают в Совете сестричества. Ничего не решая дома, они имеют власть в масштабах страны.

Что я там вякнул про маразматиков? Тысяча извинений и не бейте больно. С уходом силы становится востребованной мудрость. Что само по себе мудро. И сильно. Мне нравится. Лайк. Вот теперь бейте, чтоб больше не вякал. Разрешаю ногами.

Ноги снова затекли. Не привык я так сидеть, зад просит стула. И оборачиваться нельзя. Ничего нельзя.

Мимо прошествовали две купальщицы, основную часть гардероба неся в руках. Я посмотрел на облака. Белые на голубом, красивые и свободные, такие же, как на моей Земле. Одно, с разраставшейся рваной дырой посередине, напомнило плешку дяди Люсика. Мысли тотчас вернулись к загадочному папринцию, преподносившему сюрприз за сюрпризом. Что он за человек? Сохранит ли тайну? Если да, то почему, какова его выгода?

– Еще о папринциях. – Я заметил, что Феодора тоже ерзает. Возможно, собирается уйти. – Выходит, дядя Люсик – папа Дарьи?

Феодора замахала на меня так, словно я чумной.

– При чем здесь царисса Дарья? – взвилась она. – Царыня Аграфена скончалась несколько месяцев назад. Царисса Марфа, ее дочь, обрела другую вотчину. Папринций Люсик Аграфенин благородно оставлен в школе после смены владельца.

Цунами фактов разрушили мои фантазийные умопостроения насчет дяди Люсика как карточный домик сквозняком. А как шикарно я навыдумывал! Такого наворотил… Даже жалко выбрасывать.

– А почему тебя интересовало мое фамильное имя? – упало с уст Феодоры.

Подозрительный взгляд ощетинился сталью и принялся рассверливать мне зрачки.

– Вас принимал мой отец? – Мысль бешено раскручивалась в ее глазах. – Причал же сейчас наш. Как давно вы прибыли?

– Когда мы прибыли, ничего не понимали. Кто, зачем, почему. Доставить нас в крепость взялась царевна Милослава Варфоломеина.

– А-а, понятно.

Интересно, что ей понятно. Мне самому ничего не понятно. Видимо, сработало правило адвоката: «Уважаемый клиент, вы расскажите, как было, а запутаю я сам».

Полыхающее пламя в глазах напротив чуть приутихло. Ненадолго. Легкая задумчивость сменилась новой мыслью:

– Но почему…

Варвара издала вопль:

– Смотрите! Флаг!

Я вскочил вместе со всеми и уставился туда, куда развернулись все головы: на лес за школой. Над рощей реял флаг, закрепленный на длинной палке. Какие-то геометрические фигуры. Два кривых треугольника.

– Тревога!

Школа превратилась в муравейник. Девчонки впрыгивали в оставленные доспехи. Уже одетые по форме, в том числе я и Феодора, ринулись на стены. Застучали копыта седлаемых коней войников и цариссиных мужей. Вздымая пыль и забрасывая одевавшихся комьями земли, вооруженный отряд выметнулся в ворота. Бойники с копьями вставали по ограде плечом к плечу с ученицами.

Шум девчоночьих голосов понемногу стих, переполох вошел в рамки допустимого. Стали выделяться отдельные фразы.

– Чей флаг?

– Нет такого.

– Точно знаешь?

– Говорю вам, нет такого.

– Это не флаг, а тряпка какая-то.

Некоторое время ничего не происходило. Потом флаг упал. Только по прошествии пары часов отряд вернулся. Въехали в полной темноте, ворота намертво закрыли. Царевичи со свернутым в несколько раз флагом пробежали в покои цариссы.

Совещание было недолгим.

– Отбой тревоги! – раздалось над школой.

Со стены спустились, но расходиться никто не пожелал.

– Что было? Кто? Что нашли?

В это время царисса Дарья и вся ее свита показались в дверях покоев. Бойники подвели им коней. Заскрежетавшие створки ворот вновь распахнули, венценосный отряд ускакал, не дав ответа ни на один вопрос. Лишь двое профессиональных военных остались для защиты школы: Астафья и молодой войник.

Разрядить обстановку вышел дядя Люсик.

– Только волки. Неприятеля нет. Прочесали все рощи, выезжали в поле. Никаких следов. Просто флаг.

– Чей? – зашумел волнующийся народ.

– В том и дело, что ничей, – развел руками папринций. – На всякий случай царисса отбыла в башню. Если это чей-то неразгаданный сигнал или послание для нее, лучше встретить врага в неприступной цитадели. Но вряд ли. Скорее, проделка какой-нибудь малолетней шкодины.

Он внимательно оглядел всех нас на предмет выявления шутника-злоумышленника. Но что увидишь в темноте, пусть достаточно лунной. Мелкий хулиган мог смеяться в лицо, мрак все скрывал.

– Что на флаге? – громко осведомилась Аглая, погромыхивая доспехом. – Какие-то детали, надписи? Цвета?

Папринций покачал головой:

– Ничего из этого. Только два корявых длинных треугольника, намалеванных угольком по дерюге. Опасности для школы нет. Всем спать.

Ученицы отправились по комнатам.

Мы с Зариной вошли в свою. Дверь радостно взвизгнула, отворяясь хозяевам. Сев на лежак спиной к соседке, я деловито отстегнул доспехи – мои первые и единственные, мою прелесть. Меч на перевязи занял место у табурета, приставленный с краю для удобства выхватывания. Шлем и новенькие сапоги я уложил на пол. Затем скинул рубаху, осторожно выполз из штанов и юркнул под простыню. Зарина, видимо, сделала то же самое. Но не прошло и минуты…

– Чапа, спишь? Можно?

Хотя ответа не прозвучало, и глаза остались закрыты, лежак рядом прогнулся. Девушке понравилось секретничать перед сном. Ладно, использую визит в качестве добычи информации.

Едва она устроилась, повернувшись лицом, я задал вопрос:

– Как учат мальчиков?

Зарина улыбнулась:

– Неужели не понимаешь. Их не учат. Школа только для девочек.

– Все мужики тупые и неграмотные?

Разум подсказывал: а дядя Люсик? А Гордей, что шпарил заповеди и законы как ботаник домашку?

– Мальчиков пристраивают учениками и подмастерьями к мастерам, – терпеливо разжевала Зарина. – Только так чему-то учатся. Зато становятся мастерами высшего уровня.

– И узкого профиля, – прибавил я.

– Это плохо?

– Если повсеместно.

Девушка поворочалась, поелозила бедрами. Кажется, собралась что-то спросить.

– Расскажи про бойников, – успел втиснуть я.

– Что именно?

– Почему скрывают лица?

Глаза Зарины заиграли весельем:

– Это же так просто! Ну, подумай.

Пришлось нахмуриться. Никогда еще меня так ненавязчиво дураком не обзывали. Сама подумай: если б мог догадаться – не спрашивал бы!

До присоседившейся до неприличия соседки дошло.

– Балахон с маской нужны, чтоб им не мстили за причиненное по приказам зло, – заговорила она. – Исполнители же не виновны. Еще они много видят, чего не нужно. К примеру, учениц во всяком виде на занятиях, в купальне и, бывает, даже в уборной. Еще – они казнят. И своих тоже.

Вспомнил! Похоже одевались средневековые палачи. Выходит, бойник – палач, по совместительству занятый на подручных работах?

– Не будь масок, – продолжила девушка, – им мстили бы все. У крепостных нет защиты от ярости свободных. Но свободный не может причинить вред крепостному без оснований. Маска – спасение крепостного.

– Почему в бойниках только мужчины?

– Женщины руководят семьей, ведут хозяйство, рожают детей. Для этого нужно быть дома. У мужчины больше возможностей отлучиться по приказу владелицы вотчины.

– Стоп, – уцепился я за пролетавшую мысль. – Как же бойники, что работают в школе. Их постоянно меняют?

– Ты видел двух мастериц, кладовицу и врачевательницу? Две тройки их мужей-бойников выполняют всю остальную работу по школе. – Зарина презрительно выпятила и скривила губки. – Особенно самую грязную.

– Не морщись, – наставительно сказал я. – Если б не они, мы бы тут сидели как свиньи по уши в дерь… кхм.

– Как кто и где? – встрепенулась Зарина, даже приподнявшись на локте.

– Неважно, – отмахнулся я. – Ложись. Это секретная информация. Подпадает под статью «не слушать ангелов».

– А-а, тогда не надо, – успокоилась она.

– Скажи, Зарина – от «заря»?

Давно хотел узнать. Узнал.

– Зариной и Кариной звали ангелов, умерших вместе с убитым черным чертом. Они держались втроем, отдельно от остальных. Тогда причал был просто переполнен. Милослава поэтому и не стала противостоять вам, имелся давний опыт. – Зарина перевела взор на потолок. – Белые черти лучше, с ними меньше проблем. А красный впервые. Никто не знает его особенностей, надо ли его бояться больше других или как-то особо относиться. Милослава очень переживает.

– Ему не грозит опасность? – забеспокоился я.

– Милослава дала слово. Залог – моя жизнь. Мало?

Ответить нечего. Решил сменить тему. Сформулировал самое в эту минуту злободневное, поэтому как можно аккуратней:

– В нашем мире…

– Не надо! – взмолилась Зарина. – Ты же знаешь закон.

– И ты знаешь, как твоя сестра Милослава трактовала это положение: если знание о нарушении не выйдет за рамки двух знающих, то вроде и не нарушение.

– Я не Милослава.

– Не представляешь, как это радует. Тогда зайду с другой стороны. – Придется идти напролом. Выбросив из головы всю эфемерную тактичность и куртуазность, я, набрав воздуха, заставил себя сказать со всей прямотой: – У вас под штаны не надевают дополнительной части одежды?

– Зачем? – Девушка несколько раз моргнула в ступоре. Затем лицо осветилось: – А-а, поняла. Одевают. Точнее подматывают, это такая повязка. Но только в красные дни. И еще больные недержанием. У тебя…

– Нет-нет.

Подожженные самобичеванием щеки заполыхали. Вижу же, что не носят, куда полез с кретинскими расспросами? Вот так репутацию и теряют – одной необдуманной фразой.

Помолчав, я озвучил новую мысль:

– Зарина, что ты думаешь о дяде Люсике? Тебе ничего в нем не кажется странным?

– Хссс…

Она спала. Веки мелко дергались, реснички подрагивали. Гладенькая щечка смялась поверх подложенной ладошки. Волосы рассыпались в красивом хаосе. Я некоторое время лежал не шевелясь. Потом еще некоторое время – любуясь, но уже начиная нервничать. Потом понял: лежи не лежи, а будить надо. Ладонь мягко легла на плечико, легонечко потрясла. Зарина в ответ солнечно улыбнулась, причмокнув во сне. Ну как будить такую очаровашку.

Я отвернулся, сдвинувшись на самый край, и попытался заснуть. Зря отвернулся. Ощутив свободу, девушка разметалась во сне. Закинула на меня руку. Попробовала забросить ногу. Вовремя поднятая коленка едва успела помешать. Так дело не пойдет. Поднявшись со своей стороны, я обошел лежак, руки осторожно поддели невесомое тельце под колени и лопатки.

Не просыпается. Я поднял и аккуратно понес. Зарина бессознательно прижалась, будто спрятавшись от невзгод, нна лице вновь заиграла улыбка. Сердечко билось ровно и мягко, даже как-то тепло.

Руки бережно опустили драгоценный груз на нужное место. В окне что-то мелькнуло. Фух! – пронеслось через тьму комнаты и глухо гукнуло в мой лежак.

Сначала я подошел к окну, которое не совсем окно в нашем понимании: простой проем в стене для освещения и вентиляции. Стекол здесь не знают, шторами не пользуются. Даже ставни не распашные, а вынимаемые, сейчас ждут своего часа где-нибудь на складе.

Я очень медленно приблизился к проему сбоку и осторожно высунул нос. Потом почти вылез, осматривая все пространство поля и зданий. Пусто. Тот, кто кинул что-то в темень окна, уже скрылся в открытых всем ветрам помещениях. Только удостоверившись в этом, я вернулся и осмотрел лежак. Глаза постепенно привыкли, пятна предметов превратились в ясные очертания. В центре лежака прорисовался торчащий нож, очень похожий на мой. Бывший Гордеевский.

Рука приподняла подушку. Ножны на месте. А нож… теперь торчит в лежаке.

Взять мог любой, двери не запираются, окно – не окно, а одно название. Кроме сестер Варфоломеиных видели, как клал, Варвара и Аглая. Опять те же лица. Им я ничего плохого не делал. Может, храплю? Зарина сказать стесняется, а они борются с ночной тишиной таким способом? Стенка-то хлипенькая, едва голоса глушит. Нет, сейчас я не спал. Да и чушь это, такое предположение. За шум не убивают. Сначала. Обычно делают предупреждение, а уже дальше как получится. Но это у нас дома предупреждают. Может, здесь храп – святотатство?

Или Карина не простила? Или кто-то как раз на Карину свалить хочет? Вопросы, вопросы…

Сказать дяде Люсику? И что? Один раз сказал на свою голову.

Седалище медленно опустилось на лежак. Отчаянно труся, ноги закинулись на место, тело с опаской заняло горизонтальное положение. А ну, еще чего-то прилетит?

Сон куда-то пропал. Еще одно научное открытие: не попавший в тебя нож убивает сон. Насмерть.

Пока мысли плавали и отчаянно тонули, уши работали локаторами дальнего обнаружения. Тихо. Пока.

Пока нож не прилетел, тоже было тихо.

Мозг, подобно слепому котенку всюду натыкаясь на стены, не мог выбраться из замкнутого круга известных фактов. Они не радовали. Тогда сознание вырвалось за пределы круга. Вспомнилось, как парили в небе на дельтапланах, двумя треугольными птицами пронзая пространство…

Руки принялись одевать вскочившее тело до того, как мысль проявилась окончательно. Одевался по-боевому, в латы. Шлем на макушку, перевязь с мечом через плечо, нож в ножны на пояс. Готов. Стараясь не слишком греметь, я вылез в окно. Соседка по комнате не проснулась, остальные соседи меня уже не интересовали.

Два! Треугольника!

Глава 11

Счастье перло из меня, как монтажная пена из пробитого баллончика. Флаг являлся сигналом или посланием совсем не цариссе. Я на это очень надеялся.

Краткая слежка за ночным стражником, вовсе не глядевшим в нужную мне сторону, сообщила взбудораженному сознанию, что ему не до меня. Кажется, он засыпал. Голова в шлеме, от которой виднелся только шлем, свесилась вниз и вскоре совсем пропала за бортиком башенки.

Прыжок за забор и скатывание по известному склону вывели в ночной лес. Где-то далеко лаяли волки. Пусть. Ноги упрямо шагали, руки сжимали рукояти клинков как последнюю надежду. Собственно, почему «как»? Именно последнюю.

Направление, где вывешивали флаг, я помнил. Ориентировался сначала по удалявшемуся периметру школы, затем по подгрызенной справа луне. Когда наползли облака, пошел наобум.

Лай приближался. Меня почуяли.

Спасение одно – дерево. Выбрав покоряжистей, тело взмыло вверх. Толстая ветвь приняла на себя мой невеликий вес, опасный треск предупредил о последствиях лишних движений.

Волков было всего два. Пусть маленькая, но радость. Если грохнусь, есть шанс отмахаться.

Волки оказались не такими страшными как те, с причала. Или у страха глаза велики. Они смешно прыгали под деревом, гавкали и тявкали, злились, но даже не пытались ухватить за сапог. А я читал, что голодный волк может прыгнуть на много метров и поймать птицу на лету.

Совсем крыша поехала на местных реалиях. Те волки – волки, а эти – собаки.

Голоса? Или чудится?

– Чапа! Тома! – раздалось на пределе слышимости.

Нет слов, с каким чувством я упал через несколько минут в подставленные огромные руки. Крякнули объятия. То есть, чуть не крякнул я.

– Малик! Откуда?! Как?!

– Молодец, догадался про флаг, – весело щурясь, сказал джигит.

На нем были сапоги, штаны и обрезанный кафтан с набивкой, весь прошитый вздувшимися квадратами. Все опоясано кожаными ремнями, усилено меховыми вставками, выполнявшими роль частичных доспехов. Поперек тела – лук, за плечами – колчан со стрелами и длинный меч, который можно было использовать как двуручный. На поясе – местное подобие кинжала. Покрытое черной щетиной лицо светилось. Казалось, улыбается даже идеально гладкая лысина, в которой отразилась вышедшая луна.

– Они не верили, – говорил он, показывая в сторону.

Только сейчас я заметил еще двоих, вполне знакомых. Ива и Хлыст – так их звали.

– Долг платежом красен, – смеясь глазами, сказали они.

Я с удовольствием пожал протянутые руки.

– Долг платежом красен – это не просто выражение, ставшее поговоркой, а местный закон выживания, – проговорил Малик. – Ты поможешь – и тебе помогут. Теперь отойдем. Слишком много шума.

Шуганув волков-собак, что продолжали прыгать вокруг, облаивая чужака в лице меня, мы направились вглубь леса.

– Волки? – недоуменно указал я на собак, что совершенно не желали никого рвать, кромсать и раздирать на части.

– Псины, – пояснил Хлыст. – Прирученные волчата. Черный – Гром, серая – Сявка.

В ободряющем сопровождении Грома и Сявки мы дошли до небольшого лагеря, где ожидало еще четверо мужчин. Перед глазами всплыла картинка: хихикающая Зарина, прикрывающая рот ладошкой: «Им же в штанах неудобно!» Местным было удобно: в отличие от Малика они предпочитали юбки. Ноги в сапогах, юбки до колен, на плечах – стеганные кафтаны с набивкой или холщовые рубахи с коротким рукавом, обшитые всем, что могло защитить: кожей, мехом, бронзовыми накладками. Вооружены тоже разномастно: тут и дубина, и два коротких меча разной толщины, и один длинный, немного не дотягивавший до двуручного. Все бородатые, заросшие, падавшие за плечи гривы стянуты налобниками. Костра не разжигали, расположились на траве между деревьев. При нашем приближении все приподнялись.

– Это и есть Чапа, – представил меня Малик.

Дружные ответные приветствия смазали звучание имен. Мне было не до них.

– Рассказывай, – упросил я, усевшись рядом с ним на траву под развесистым деревом.

Гром и Сявка убежали сторожить.

– Где Тома? – сначала спросил Малик.

– В школе. – Моя голова указующе мотнулась назад. – С ней все в порядке.

– Шурик? – В глазах Малика вспыхнула тоскливая надежда.

– Жив, – успокоил я. – У цариссы Варфоломеи на попечении.

– Соседка Евпраксии на запад, – подсказала Малику Ива, – со стороны гор и Большой воды.

– А если отсюда? – осведомился он.

– На вторую ночь выйдем к границам.

– Коли напрямик и без приключений, – задумчиво прибавил Хлыст.

Малик кивнул. Вновь повернулся ко мне.

– Наслышан, как вас в ангелы записали.

Вся компания при этом захохотала. Религиозностью здесь не пахло.

– Притворяешься? – спросил Малик.

Я понял. Согласно дернул вниз подбородком. На язык легла свербившая мысль:

– Хочешь отбить Шурика? Сейчас он на лечении и в безопасности. У меня заложница.

– Ого. – Удалось удивить Малика. – Возродил обычай аманатства?

– Дочка Варфоломеи. Так получилось.

Не рассказывать же, что ее навязали.

– Но с собой-то не потащишь? – сказал Малик. – Надо уходить. Если о нашей вылазке сообщили цариссе, она вызовет царберов. С ними не справимся.

– Царисса Дарья сидит в своей башне, ждет нападения, – усмешка тронула мои губы.

– Что не мешает ей вызвать подмогу, – логично и не очень приятно для моего самомнения вставил Хлыст.

– Приводи Тому, – сказал Малик. – Нужно уходить.

В обратный путь нас провожал один Гром, молчаливый и настороженный. Пошли тем же составом, но другой дорогой. Не дорогой, конечно, какие в лесах дороги.

– Встретил твоих приятелей, – указал Малик на Иву и Хлыста, по ходу рассказывая свою историю. – Они знали куда идти, я в меру умений поспособствовал, чтоб дошли. Иногда нам помогал трофейный костюм бойника. Иногда не помогал. Как-нибудь расскажу. Много чего было. Так втроем добрались до кочующего лагеря рыкцарей.

– Как? – не расслышал я.

Последнее слово выглядело знакомым, но исковерканным.

– Они называют себя Свободные рыкцари. Собственно, уже «мы», мы называем, – улыбнулся он темными настороженными глазами, что бегло прощупывали окрестности. – Я пригодился. Помог им. Кудеяр дал людей помочь мне. Мы пришли за вами.

– Как нашли? – не укладывалось в голове.

– Слухами земля полнится. Крепостные многое видят и слышат. Стоп. Пришли.

Малик остановился. Некоторое время внимательно слушал тишину.

– Ждем тебя и Тому один час. Если не получится…

– Получится! – победно отрубил я, направляясь к замаскированному люку.

Хвастливую реплику Малик пропустил мимо ушей.

– Если не получится, будем ждать каждую ночь, пока не придут царберы. Тогда ищите нас сами. Запомни: рыкцари Кудеяра Лесного.

– Я быстро! – крикнул я, вползая в проем.

Пахнущий затхлостью подземный ход вывел во мрак внутреннего двора. Щиток приподнялся бесшумно, окатив мелкими комьями земли. С легким стуком уложив его на место, сверху мои руки быстро приладили вывернутый дерн. Хорошо, что корни травы недавно подрезала Аглая, иначе могли быть проблемы с маскировкой. Хотя… какое теперь дело до маскировки? Еще чуть-чуть, и забуду школу как страшный… нет, странный фантастический сон. Жаль, с Зариной нельзя попрощаться. Хорошая девчонка, только не в то время не в том месте родилась.

Бежать через поле не рискнул. Ноги осторожно понесли вдоль строений. Еще не умею ходить в доспехах бесшумно.

В окне Аглаи и Варвары тишина. Пригнувшись, я на всякий случай прополз снизу. В моей комнате тоже тишь да благодать. Еще пара шагов, и я на месте.

– Тома!

Шепот не услышали. С какой стороны у нее лежак? Ведь даже не заглянул ни разу, скромник проклятый. Как теперь выкручиваться?

Лезть через окно не стал, Карина – боец с опытом. Чуткая, осторожная, она перехватит меня на первом шаге предварительной стадии начала входа. Хорошо, если сразу не прирежет ночного гостя для надежности.

Обход через дверь занял несколько минут, поскольку я по-прежнему старался не шуметь, двигаясь, словно в замедленном воспроизведении. В их комнату дверь не скрипела. Войдя из темного коридора, я сразу различил два лежака: с кем-то спящим и пустой. Ушла? Тьфу, вышла на пару минут по известному адресу? Подожду.

Стоп машина, ведь если вышла Карина, то нельзя терять ни секунды.

Было стыдно, но я приблизился к спящей девушке, прикрытой лишь наполовину. Не до экивоков. Карина мощнее и выше, передо мной однозначно Тома. Такая же, как на траве у купальни.

– Малик нашелся! – прошептал я в маленькое ушко.

Она заворочалась. Мои руки использовали движение, чтоб завернуть ее простыней полностью.

– Чапа? – приподнялись длинные реснички. Взгляд быстро обежал себя. Успокоенный, вновь обратился ко мне.

– Собирайся, – шепнул я. – Малик пришел за нами.

Несколько секунд остановившиеся глаза тупо глядели на меня в упор. Жернова мозга с трудом проворачивались, справляясь с новостью. Прикушенная губа едва не брызнула кровью. Сложенные ладошки прижались ко рту…

Где-то на счет «пять» Тома подскочила в неудержимом счастье. Кинулась мне на шею, распахнув объятия… и запахнула на полпути.

– Выйди. Я сейчас.

С грустью вспомнилось, как в счастливые голопопые времена мы с ней играли, ничуть не стесняясь друг друга. Квартиры располагались на этаже балконами рядом, но в разных подъездах. Когда лень было обходить, лезли через перила. Играли в войнушку, в дочки-матери, в прятки и догонялки. И в доктора играли, о чем никогда-никогда больше не вспоминали. Ссорились-мирились, дрались и обнимались… пока не выросли. Она пошла в школу на год раньше. Это казалось несправедливым, но что поделать. Когда я тоже оброс учебниками и друзьями, отношения изменились. Вышли на уровень редких выходов в свет под лозунгом «шлея под хвост попала». Не каждую подружку Тома могла заманить на авантюру, куда автоматически соглашался я.

Замечая боковым зрением, ставшим основным, как она прячется за тряпки, скукоживается плечиками, поджимает колени и прикрывается локтями, вспомнил наше переодевание в «рыцарей». Рыцарями мы тогда называли троянцев из кинофильма. Идея была моя, вариант исполнения придумала Тома. Роль пластинчатых доспехов взяли на себя блокнотики стикеров Томиного папы. Клейкие бумажные квадраты мы прилепляли прямо на кожу, чтобы лучше держались. Три кружных ряда от бедер к пупку – пластинчатая юбка. Вразнобой обклеенные грудь, спина и плечи – собственно латы. Черпак на голове и крышка от выварки в руках – шлем со щитом. Веселые были времена. Кто знал, что когда-то придется надеть настоящие доспехи.

– Где Карина? – спросил я из двери, которую начал открывать.

Ответа не расслышал. С обеих сторон коридора на меня прыгнули воины в балахонах.

– Поймали! – пронесся восторженный возглас Карины.

– Крути его! – неизвестный голос.

– Зовите папринция! – еще голоса. – Он у нас!

– Тревога! – одновременно проорали где-то на крыше. – По одному из каждой комнаты на стену, форма боевая, остальные на месте!

Школа забурлила, как закипающая кастрюля, где только что царили тишь, гладь, мир и абсолютное спокойствие. Меня скрутили, ткнув лицом в колени, руки остались заломлены, чтоб не шелохнулся. На лице Томы, выскочившей из комнаты, читались страх и отвага:

– Чапа! Что вы делаете, оставьте его! – набросилась она с кулачками на громил-бойников.

Как драчливый пацаненок на солидных бандитов.

– «Его»? – удивленно повернулся бойник, растерявшийся перед не сочетанием местоимения с моей персоной, как он меня себе понимал.

– Отпустите ангела! – с другой стороны разъяренной кошкой кинулась Зарина.

Прыгнув на спину бойника, она принялась молотить его по затылку.

Смахнув малявку как муху, бойник, впрочем, отпустил мою руку. Второй поступил так же. Моя спина получила возможность восстановить правильный изгиб. Затем и шея.

– Вон чего. Ангел. Приносим извинения, – бойники синхронно выполнили полуприсед почтения.