Текст книги "Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)"

Автор книги: Петр Ингвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Часть вторая «Ангел»

Глава 1

Вася не слушался маму, и его поставили в угол.

«Это плохо», подумал Вася.

А потом еще подумал:

«А мама считает, что хорошо».

А потом подумал:

«Мне было хорошо, когда я вел себя плохо. А теперь мне плохо…чтобы другим стало хорошо?»…

Это начало сказки, которую сочинил папа и рассказывал мне, четырехлетнему малышу. Уже тогда я знал, что правда многогранна. А где не знал, там чувствовал.

Любой скажет, что трагедия – это драма, в которой кто-то умирает. Это так. Но кое-что еще. Трагедия – когда в споре, где кто-то умер, обе стороны были правы. В этом трагедия.

Мне было плохо. Легко быть правым, если от этого не умирают люди.

Мы ехали с Томой на разных лошадях, притороченные к спинам наездников, и словно вели безмолвную беседу.

«Он умер из-за меня, из-за моих выкрутасов».

«Не говори так. А Малик и Шурик? Они живы только благодаря тебе».

Я все понимал. Но душа болела. И ничего не мог с этим поделать.

Непрерывная череда событий, непривычная еда и оцарапанные нервы, закончившиеся смертью доверившегося мне человека, наложились друг на друга… и дали неприятный эффект.

Думал перетерпеть. Но мои корчи и возня не остались незамеченными. Зад царевны поочередно совершил несколько продольных и поперечных движений. Она подозрительно оглянулась.

– Мне… на минутку, – простонал я. – Надо.

– Надо, так надо, – не стала спорить царевна. – Перекур!

Маленький отряд остановился.

– Вы курите?! – И здесь достала эта чужая, вредная, ненавистная привычка. В первом классе мне выдохнул в лицо один старшеклассник. Как не задохнулся, не представляю, но желания пробовать с тех пор у меня даже не возникало.

– Курим? – не поняла Милослава, с неясным сомнением окидывая меня с ног до головы. – Не слышала. Это команда на краткий отдых. Любой с детства знает.

Гм. Повод задуматься. Осталось понять, о чем.

Я отбежал за деревья, расшнуровал шаровары, присел, стягивая их и закинув на колени полы халата. Рука машинально нарвала больших мясистых листьев: опыт туризма имелся, мне уже не раз доводилось пользоваться дарами природы вместо благ цивилизации.

В траве ползали привычные глазу муравьи. Может, Малик опять сказал бы, что не наши или не муравьи. Уходя, я поднял и надкусил попку одного. Брызнуло кислым. Все как обычно.

Остальные тоже воспользовались «перекуром». Глаза Томы, возвращавшейся с другой стороны, просигналили: есть, что сказать по секрету. Что ж, поиграем в шпионов. Небрежно «гуляя» по полянке, с каждым шагом мы сближались, пока не стал слышен шепот:

– Мне даже неудобно было отлучаться. Когда ты пошел… за тобой следили, представляешь?

Мне на щеки словно кипяточком плеснули.

– Прямо… там?

– Отсюда. Милослава сначала глаз не спускала. Потом успокоилась. Думала – сбежишь? Или зачем-то руки на себя наложишь, как показывал. Или, как воображает мелкая, – кивнула Тома на подкармливавшую лошадь Зарину, одновременно косившуюся на нас, – колданешь как-нибудь. Ты же ангел, вдруг умеешь?

Она сглотнула вырвавшийся смешок.

– По коням! – поплыло над лесом.

Зарина приглашающе помахала Томе. Мне помогли взобраться за щит царевны – деревянный изнутри, но ко мне обращенный холодным начищенным металлом. На щитах в этом мире рисовали узоры, цветы и орнаменты – как и на бляхах ремней, на пластинах лат, ножнах, шлемах, седлах и прочей ерундистике, усердно покрываемой собственными гербами их носителями на моей родной Земле. Столь наплевательское отношение к геральдике и принадлежности к определенному дому напрягало. Впрочем, это я западных фильмов насмотрелся и книжек о рыцарях начитался. О том, как заведено у моих предков, понятия не имею. Может, именно так, и это именно они?

Когда дорога снова принялась вытрясать душу из привьюченого, словно бурдюк, тела, я спросил:

– Можно три вопроса?

– Только три?

Благодушие и покой царили на лице Милославы.

– Для начала. Но очень волнующие. Куда едем, зачем и, главное, что с нами будет потом?

– Правильные вопросы.

Милослава с минуту что-то обдумывала, словно распределяла файлы по папкам «говорить» и «не говорить».

– Первое. Куда, – вскоре начала она. – В башню Варфоломеи, цариссы Западной границы. Самой сильной цариссы этого региона.

– Ты ее дочь? – с большой долей уверенности предположил я.

Царевна кивнула.

– И Карина с Зариной. И не только. Говорю же: самая сильная. Теперь – зачем. Мы обязаны доставить ангелов в крепость. Для этого нужно собрать надежную свиту, чтоб не получилось, как с Гордеем. Боец был знатный, а думалка хромала. Еще: ангелы бывают ничьи, а могут быть чьи-то. Вот и появилась мыслишка…

Словно ужалило: чьи-то? Нас хотят приватизировать?

Общество религиозного фанатика и обманщика Гордея вспоминалось во все более радужных тонах.

– Что потом? Скажу одно, – продолжила Милослава, – все будет по закону. Как – не знаю. Третья заповедь гласит: соблюдай закон. Так и сделаем.

– Гордей упоминал заповеди, – припомнил я. – У вас, должно быть, другая нумерация. У нас тоже в разных конфессиях по-разному. Последняя разве не «не возжелай жену ближнего своего»?

– Как?! – Милослава подавилась воздухом, а затем заржала громче своей испугавшейся гулко вторившей лошади. – Слов нет, одни междометья. А четвертая? Ну-ка, повесели еще.

– Почитай отца твоего и матерь твою, – хмуро сказал я.

– Придумают же, – чуточку успокаиваясь, откликнулась Милослава. – Сказано: почитай матерь свою и чужую, ибо Алла, да простит Она нас и примет, дала нам мир, а они дали жизнь. Эта заповедь звучит только так, отступление – грех. Грех – это смерть. Ясно?

– Угу.

Царевна почти не управляла конем. Ищейкой, взявшей след, тот сам находил дорогу. Или у здешних коняк навигатор в голове? Как у наших голубей, что всегда возвращаются.

Скорее, часто ездит этими местами. Самое скучное объяснение обычно самое правильное.

В начале разговора справа приблизилась Зарина с Томой за плечами. Розовенькие ушки обратились в локаторы. Милослава шуганула ее каким-то крепким словцом, дальше нам никто не мешал.

– Почему ты сказала Гордею «Вы вымираете»? – нарушил я молчание. – Кто вымирает?

– Их семья. Совсем слабая. Теперь еще лучшего бойца лишились. – Задумавшись, царевна стрельнула глазами по сторонам и выдохнула, пересилив себя: – А как жизнь у вас? Там?

Ее палец пронзил небо.

Сказать, что вопрос меня поразил – ничего не сказать.

– Закон запрещает слушать ангелов, – напомнил я. – Не слушать истории ангелов, не спрашивать о нашем мире. Кто слушал – жуткое наказание.

– Именно, – спокойно согласилась она. – Но закон есть закон, а жизнь есть жизнь. Так как у вас?

– Не боишься?!

– Наслушались алла-хвалинских идиотиков? Заруби на носу или где хочешь: отвечаешь только за то, что докажут. Мы здесь вдвоем. Во всевидящее око Аллы я не верю. Значит, если не проболтаемся, никто не узнает. Где никто не знает, закон бессилен.

Вспомнилось, как в одном школьном кабинете кто-то расписал стену паскудными надписями. Принялись искать виновных. Валерий Вениаминович сказал: «Он был один». «Почему вы так уверены?» «Было б хотя бы двое – я б уже знал».

– А если проболтаюсь я? – Хотелось бы видеть глаза Милославы, но в доступности имелся лишь зад, а он эмоций не выдавал. – Мало того, специально сообщу?

Царевна как нарочно поерзала в седле, устраиваясь удобнее. Равнодушно сказала:

– И что? Кто тебе поверит, если я, царевна, буду отрицать? Ты моложе, беспокойней, фантазия богата. Вскоре свои интересы могут возникнуть. Мое слово окажется весомей. А с тобой однажды произойдет несчастный случай.

Оп. Я заткнулся. Искренне верующие отныне нравились мне больше. Ненавижу местных атеистов.

– Так как там у вас?

– Нормально у нас.

Бронзовый щит встал холодной стеной не только между телами.

Лес вдруг кончился. Царевна чуточку расслабилась, остальные тоже повеселели.

– Наша земля! – сразу за последними деревьями звонко объявила Зарина.

Счастливая улыбка осветила ее личико. Руки раскинулись, обнимая мир. Угораздило же родиться в подобной семейке. Пары лет не пройдет, будет как остальные: прожженной циничной убийцей. Пока же малявка являлась единственным туземцем, вызывающим хоть какую-то симпатию.

Под нами колосилось поле, засеянное чем-то. Какой-то культурой. Из меня агроном, как из Милославы Франциск Ассизский. Это такая Мать Тереза, только мужик.

Небо потихоньку сгущалось темнотой.

– Успеем, – прикинула царевна.

Через полчаса поле под нами сменилось дорогой. Широкой утоптанной, первой в этом мире. Надеюсь, не единственной. Лошадям стало легче.

Мои руки обнимали ледяной металл талии царевны, пальцы цеплялись за портупею. Живот, грудь и щека терлись о щит. Вперед смотреть не мог, но приободрившиеся и радостно засуетившиеся окружающие подсказали, что куда-то приближаемся. Отряд поднажал, и перед самым закатом прибыл к охраняемым воротам.

– Спешиться! – бросила царевна.

– Что там? – не утерпел я.

– Цекада, – несколько голосов с радостью «объяснили» мне.

Частокол из высоченных заостренных бревен был мрачен, суров и вызывал ощущение надежности. Неплохое сооружение. Регулярное войско, конечно, штурмом его возьмет, а от волков и лихих людей – защита.

– Хочешь жить – молчи, – прошипела Милослава Шурику. – Притворись потерявшим сознание, а лучше мертвым.

– Царберы! – У восхищения Зарины предел исчез как понятие.

Во все двадцать два глаза – так казалось – таращась на выступивших вперед красавцев-богатырей, она выпячивала грудку и тянулась макушкой вверх, пытаясь выглядеть хоть немножечко выше. И старше. И это могло получиться – у другого. Но не у нее.

Ярко-желтые плащи покрывали доспехи царберов. Прямоугольные щиты защищали две трети туловища. Витиевато изогнутые шлемы единого образца имели налобник, нащечники и ниспадающие на затылок бармицы. На верхушке красовался султан из конского волоса. Руки и ноги – в бахроме бронзовых пластин. Грудь и спину закрывала мощная кираса. Царевны, царевич и принцы подобным не блистали, сразу став пресными и легковесными. Как кузнечик рядом с жуком-бронзовиком.

Наверное, царбер – это солдат. Войник по-местному. Выясню, когда говорить не станет преступлением. Вон как Милослава зыркает, чтоб вели себя прилично.

Двое царберов приготовились записывать въезжающих на пергамент. Мы приблизились.

– Милослава, Карина и Зарина Варфоломеины, – отчеканила царевна. Пропустив вперед сестер, назвала остальных. – Ангелы Тома и Чапа. Дорофей и Порфирий Милославины.

Мужья царевны внесли Шурика.

– Крепостной Западной границы Щербак. Порван волками.

«Не лжесвидетельствуй!» – вспомнилась заповедь.

Ворота с болью в суставах отворились.

– Цекада. – Зарина обвела руками уходящий вдаль и закругляющийся там забор, словно объяснив этим что-то.

– Цикада? – Под этим именем я знал только невыносимо трещавшее по ночам насекомое.

– Царский караван-дворец. ЦКД. Мы говорим – цекада.

Ясно, караван-сарай в местном антураже. По мне, так это постоялый двор. Именно двор, где за оградой вдоль одной стены находилась конюшня, вдоль других несколько грубо сляпанных избушек, перетекающих одна в другую. Между конюшней и жильем дымила кухня, около нее торчал бревенчатый колодец с навесом. За жильем, перебивая ароматами кухню, располагалось отхожее место.

Зря назвал домики жильем. Скорее, это служебные помещения. Казарма, оружейная, склады.

Весь центр занимала огромная поляна-лежанка. Благородные первыми занимали место, сопровождающие низкорожденные располагались вокруг, как школьники на перемене вокруг включенного планшета. Мы последовали общему примеру.

Людей не особенно много. Работяги жмутся ближе к отхожему месту. Царские отпрыски – к кухне. Удивительно, но не увидел ни толстых, ни худых. Вообще. Видимо, от местной жизни у худых масса нарастает, а у жирных выплавляется.

– Милослава? – раздался удивленный оклик.

– Это Дарья, царисса школы и Грибных рощ, – заговорщицким шепотом сообщила Зарина. – Наша соседка.

– Кого вижу, Милослава, как выросла и похорошела!

– Доброго здравия, царисса Дарья.

Гуськом выдвинулись в ту сторону. Милослава, наш бравый караванщик, лавировала между лежащими компаниями, как я на сочинском пляже. С кем-то здоровалась, кого-то демонстративно игнорировала.

Перед цариссой встали по струнке, едва каблуками не щелкнули.

Лет около сорока, чуточку дородная, но не настолько, чтоб выпирать из боевых доспехов. Илья Муромец в юбке. Впрочем, здесь все в юбке. Экипировка похожа на царевнину, но несравнимо богаче. Поножи и наручи уже сняты, остальное блистает, как только что выкованное и надраенное. Нагрудная броня красиво обрисовывает немаленькие выпуклости. Оплечье могучее, многослойное, и вообще: в целом металла на цариссе раза в три больше, чем на тоненькой воинственной царевне. И главное отличие: желтая зубчатая корона по ободу шлема. Такого я еще не видел, кроме как по телеку. Настоящая корона на голове настоящей повелительницы. Смущала небольшая деталь: сия повелительница располагалась на травке посреди огороженной лужайки вместе со всеми: с мужьями, со свитой, с бойниками и крепостными. И это коронованная особа?! Чего-то в местной жизни я, видимо, еще не понял.

Кстати, шлем, хоть коронованный, хоть обычный, здесь не снимают. От слова совсем. Если только на ночь, и то не факт. Пока глазами не увижу, буду считать, что это часть тела.

Свита цариссы держалась поодаль, как бы в тени. Как мы. Вроде здесь, но пока не окликнули – не существуем.

– Я же тебя такой помню, – женщина изобразила жест, каким рыбаки изображают некрупную рыбину. – Сколько ж тебе зим стукнуло?

– Девятнадцать, царисса Дарья. Откуда и куда путь держите, если дозволено любопытствовать?

– Отчего ж. Домой, от вас. Приезжала за девочками, а они, оказывается, здесь, с тобою.

– Значит, забираете Карину и Зарину?

– Пора им вольным воздухом подышать. Себя вспомни.

– Все помню, царисса Дарья. Вашими заботами человеком стала. Мир видела. С людьми познакомилась.

Царисса благодушно погладила Милославу по плечу:

– Важно, что Закон приняла в сердце. Остальное приложится. Гляжу, сегодня здесь все Варфоломеины дочки собрались. – Она окинула взглядом царевнино сопровождение, внимательно остановившись на каждом. – Что-то Лисаветы не вижу.

– Она с вечера на границе.

– Как же? Только что здесь мелькала, – царисса покрутила головой.

– Лисавета – здесь?! – Глаза Милославы цепко пробежали по каждой фигуре, каждому лежащему телу, каждой вещи, за которой можно спрятаться.

Короткий злой выдох сообщил нам результат.

– Странно, – пожала плечами царисса Дарья. – У меня безупречная память на лица.

В глазах Милославы бесилась неизвестная мысль. Мысль требовалось обдумать в одиночестве. Но сначала нужно закончить здесь.

– Карина, Зарина, – позвала Милослава. – Едете в школу с цариссой Дарьей. Ангелов доставим без вас.

Царисса вскинула левую бровь:

– Ангелов?

– Вот, – прицельный мах подбородком указал на нас. – Двое. Надо доставить в крепость. Стараемся для начала добраться до дома.

Царисса соизволила нас отпустить:

– Отдыхайте. Утром заберу девочек.

Глава 2

Сон не шел. Дно туловища жалобно ныло, непривычное к долгим верховым прогулкам. Я ворочался на земле, тело пыхтело и страдало, пытаясь найти оптимальное положение. Не находило. Рядом так же мучилась Тома, кутаясь в свой халат. Остальные дрыхли как цуцики. Кстати, если когда-нибудь посчастливится воспользоваться поисковиком, надо посмотреть, кто это.

Гм. Если.

Ну и ладно. Никакого комфорта, зато под охраной. Вот главное удобство этого караван-сарая.

Пожалуй, единственное.

Глаза и мысли устремились в небо. Луна та же, в той же фазе: почти полнолуние. За звезды не скажу. Знаю только Большую Медведицу. Она присутствовала. На месте или как – большой вопрос. Помню, ее наличие указывает на северное полушарие. Так мы и были в северном. Выходит, и теперь в северном, только более южном: откуда-то же взялись тепло и горы. Ничего, разберемся, всему свое время.

Перед сном поужинали. Вареные овощи с неизменной кашей и вкусными соусами усвоились на ура, а вот компот уже требовал выхода. Лунный свет позволял ориентироваться. Стараясь ни на кого не наступить, я обулся и побрел в отхожее место. Среди ночи оказался в нужной точке почти один, не считая мелкого карапуза. Из-под его единственного одеяния – длинной, до колен, полотняной рубахи – торчали босые ноги. Круглые глаза мальчугана, проводившие до стенки и упершиеся в мою спину, наполнились ужасом:

– Ты зе ангел, я слысал! Лазве ангелы…

Детская ручка испуганно прикрыла лицо.

– Думаешь, ангелы не люди? – сонно огрызнулся я.

Закончив дело, запахнул изрядно помятые за ночь полы халата. Мелкий ночной сотоварищ все еще стоял позади, открыв рот. Обернувшись, я зачем-то состроил жуткую рожу. Пацан мгновенно вспомнил, зачем пришел, и сделал это прямо на месте. Мне стало стыдно.

– Не бойся, я не кусаюсь.

– Ты тосьно ангел? – Мальчик машинально сделал шаг назад.

– Точнее не бывает. Прямиком с того света.

По дороге обратно заметил странность. Когда отходил, Милослава лежала, раскинувшись, между мужей. Сейчас располагалась с краю, сдвинув в центр Дорофея. Зачем-то поменялась.

Боковое зрение уловило движение, голова сама собой повернулась. Полная луна делала мир контрастным, четким и мрачно-колдовским. На крыше подзаборного строения отчетливая фигурка в легких латах и шлеме красиво выгнулась правой рукой назад. В руке палка. Нет, копье. А отвод руки, оказывается, замах. Фьюффь! Копье унеслось в центр общей лежанки. Более конкретно – прямо в нашу компанию. Шмяк! – воткнулось между локтями и коленями спящего на боку Дорофея. Лежал бы он на спине…

Милослава вскочила. Сна ни в одном глазу.

– Там! – крикнул я, указывая пальцем и своим криком будя половину поляны.

Милослава по копью определила направление раньше. Мы вместе проводили взглядом фигурку до забора и сразу за него. Преследовать не было смысла. Пока через людей добежишь, пока взберешься на домик, пока перемахнешь… а там, может быть, засада.

На мой вопль прибыли царберы.

– Что случи… Понятно.

Длинное тело копья, торчавшего меж людей, говорило за себя. Проснувшийся Дорофей тер глаза.

– Где виновник? – осведомился начальник стражи.

– Утек через забор, как ноги не переломал, – высказал еще один страж, подошедший с ворот. – Я поздно увидел, даже сигнал подать не успел.

– Наверняка там подмога ждала, – рассудительно кивнул начальник за забор. – Не один же. В ночь-то.

Милославу бесило их равнодушное спокойствие.

– Как насчет погони? – встряла она. – Время уходит.

Стражи хмыкнули:

– В ночь никто искать не пойдет. И не в ночь не пошли бы, никого ведь не убили. Поигрались, постращали – дело житейское. Ложная тревога.

– Запомните, – подытожил главный царбер, – мы охраняем цекаду от внешнего врага, а не от внутренних разборок великосветской шушеры. Всего хорошего.

Вот так, инцидент исчерпан. Они попытались уйти.

– Стойте, – воскликнула Милослава, что, пронзенная, истекала бы сейчас кровью, если б не приняла меры. – Давайте сверим списки! Преступник был среди нас. Он въезжал в ворота. Он же не перелез снаружи?

– Снаружи было чисто, – подтвердил смотревший за периметром.

– Придется обойти и опросить всех, – со скрежетом почесал стальной затылок начальник стражи.

– Я помогу, – сказала Милослава.

Они согласились.

Заснуть у нас не получилось. После долгого отсутствия царевны и переворошению всех гостей цекады, нашли брошеный балахон бойника. Опрос ничего не дал. Царевна долго сличала записи с наличием людей, царберы были рады отдать нудную работенку постороннему.

Милослава вернулась взбудораженная и какая-то дикая. Полный надежды взгляд сестер вызвал горькую усмешку. Царевна обратилась ко мне и Томе:

– Тоже отправитесь с цариссой Дарьей. Вернусь за вами на днях.

– Мы не оставим Шурика.

– Черт. Вот же, черт, одни проблемы от них. Зарина! – окликнула царевна-наследница маленькую царевну. – Будешь заложницей.

Милослава умела принимать смелые решения.

Девочка вздрогнула, будто кобыла лягнула. Могла даже назвать имя этой кобылы.

– Объясни, – потребовал я у царевны.

– Что должна делать заложница? – одновременно выпалила Зарина и залилась краской.

Милослава устало отмахнулась:

– Сестренка постоянно будет при вас как гарантия, что красного черта не тронут.

– И вылечат, – прибавил я.

– И поставят на ноги, если ты имеешь в виду это.

– А как объяснить окружающим, зачем я день и ночь таскаю с собой малявку?

– Я не малявка! – гордо всхлипнула Зарина. – Мне четырнадцать!

Вскочив и оправляя доспехи, она сравнивалась со мной ростом только благодаря сапогам на каблуках и островерхому шлему.

– Тебе?! – даже обернулся я.

– Да. Просто я маленькая. В смысле, низкая. Но я расту!

Вот так. Эта пигалица – моя ровесница.

– Объяснение для других будет такое, – на ходу сочинила Милослава. – Зарина наказана выслугой в год за случайную порчу или потерю твоего имущества.

– У меня нет имущества.

– Потому и нет, что она как бы потеряла. Ясно?

– Я согласна! – вертикально замахала головой Зарина с каким-то остервенелым непонятным удовольствием.

Вроде все устроилось. С рассветом нас передали Дарье.

– Прости, – говорила царисса царевне. – Они ж разовые, даже по голосам друг друга не всегда знают. Я тем более. Еще у вашей матушки Варфоломеи подменили. Думаешь…

– Да, – резко ответила Милослава. – Думаю.

– Зачем ей это? – пыталась успокоить царевну Дарья.

Руки и плечи Милославы сотворили жест, означающий как «не знаю», так и «а то сами не знаете».

Выяснилось, что несостоявшийся убийца на входе записан как бойник из свиты Дарьи. Прибыл из дома Милославы. Теперь царевна отправлялась на поиски правды. Возможно, и мести. Покачав головой, Дарья все же благословила:

– Храни тебя и направь на мысль верную и на путь истинный всеблагая Алла-всевидящая и всеслышащая, да простит Она нас и примет.

– Я найду, – пообещала Милослава. Ее левый глаз дернулся. – Найду и покараю. И да воздастся справедливым.

– Алле хвала, – убито повисла выговоренная цариссой необходимая формула. – Но не свершай необдуманного. Я тоже пострадала. Мой человек исчез. Если ты разворошишь угли, а результата не добьешься, мне потом трудно будет найти концы в полыхающем костре событий.

Она помолчала, задумавшись, и тихо прибавила:

– Если что-то пойдет не так – обращайся. Вместе мы распутаем этот клубок.

Кивнув, Милослава удалилась.

Рассвело. Караван-сарай гудел собирающимися путниками, готовящимися к новому дневному переходу. Лошади ржали, оседлываемые и навьючиваемые. Глаз искал верблюдов и даже слонов для соответствия виденным фильмам… но ожидания, к счастью или сожалению, не оправдались. Только люди и кони. Люди светлокожие, европеоидной наружности, разной степени смуглости. Большей частью в латах, с копьями или хотя бы мечами. На некоторых вместо полноценного доспеха – разноцветные халаты типа тех, что покрывали нас с Томой. Эти халаты у кого-то запахивались, у других скреплялись на груди встык крючками или застежками. Частично их покрывали бронзовые накладки. Все здесь служило безопасности. Все чего-то боялись. Почти все головы венчали островерхие шлемы. Только дети спокойно бегали в одних мешкообразных рубахах по колено, надеваемых через голову. Впрочем, были и взрослые в чем-то подобном: в перепоясанной или свободно свисавшей рубахе навыпуск, а также штанах или юбке. Причем женщины исключительно в штанах, а мужчины, соответственно, наоборот. Женщины распоряжались, мужья и прочие спутники умело справлялись с возложенными задачами. Думаю, минут через двадцать царберам можно будет поспать в полной тишине до очередного вечернего аврала.

Отбывая, мы попрощались с Шуриком. Я склонился над перевязанным соратником.

– Мы вернемся. Обязательно вернемся. Выздоравливай быстрее.

– Только не надо ой. Я вас умоляю, – мотнул он всклокоченной рыжей шевелюрой. Пробивающаяся щетина делала щеки красными. – Прекратите этих глупостев. Неужели не понимаю. Это вам не при румынах двери на ночь колбасой закрывать.

И на прощание, когда расстояние еще позволяло:

– Зай гезунт!

– Что?

– Будьте здоровы, в смысле: до свидания!

Тома утерла пальчиком уголок глаза. Вернемся ли? У меня тоже в носу щипало, а на душе скребли нагадившие кошки.

Свита цариссы оказалась маленькой, словно не царисса, а какое-то недоразумение. Зато с двумя развернутыми над головами штандартами. На одном – буква Д на зелено-оранжевом, на втором, бесцветном, – гриб на фоне буквы А. Ну да, она же госпожа школы и Грибных рощ. Не лучше ли на месте буквы изобразить книгу? Стоп, где я видал здесь книгу? Еще не изобрели.

Свита включала трех царевичей, царевну-подростка, поименованную Варварой, шестерку превосходно снаряженных войников, внешне не отличавшихся от царевно-царевичей и принцев ничем, кроме меньшей заносчивости, трех бойников-«ку-клукс-клановцев» и нас, четырех членов переходящего звена Варфоломеева семейства. И никакого отдельного багажа, исключая седельный. Умеют же путешествовать. У нас, четырех Варфоломеивцев, было два мешочка у царевен, уложенных на лошадях. Учитывая небрежность, с которой к ним относились, ценностей не везли.

Плотно сбитая Карина, на земле казавшаяся тяжеловатой и оттого неповоротливой, взлетела на своего коня, словно у нее пружина в одном месте. Когда сурово огляделась с высоты, я не успел отвести завистливого взгляда. Уголки девичьих губ тронула тень ухмылки. Впрочем, до меня ей не было дела. Глубоко посаженные карие глаза глядели вокруг твердо, несгибаемо и абсолютно равнодушно. Еще бы жвачку в зубы… Карина напоминала бычка, закованного в доспехи.

Царевичи уже нетерпеливо гарцевали верхом. Они сопровождали супругу на манер телохранителей: куда она, туда и они, без разговоров и приглашений. Думаю, и отхожее место берут в кольцо, когда дражайшая половинка… гм, четвертинка посещает указанное заведение. Подобно цариссе и царевне каждый обладал превосходным доспехом, выделяясь в вооружении чем-то особенным. Один, невысокий и гибкий, вместо щита имел за плечами два одинаковых меча, торчащие в стороны, словно обрезанные крылышки. Второй – свирепый верзила – обошелся одним мечом, зато огромным двуручным, тоже удобно расположившимся за спиной. Третий царевич, удивительно шустрый здоровяк, только что откликнувшийся на имя Руслан, был со щитом, но не убирал ладони с рукояти кривого меча, не характерного для этих мест.

– Тоже хочу нескольких мужей, – зашептала Тома. – Представляешь: сижу такая, вокруг офигительные мужчины – каждое слово ловят, каждый каприз выполняют… И все – мои!

Выразительно скривив губы, я отвернулся, принявшись разглядывать шестерку собиравшихся войников. Они так же лишь в мелочах различались экипировкой, но в основном снаряжении напоминали высшее сословие: на каждом чешуйчатые доспехи с оплечьями, перегибавшимися из-за спины и крепившимися застежками на груди, сапоги с поножами до колен, наручи по локоть и островерхие шлемы. Из-под нашитого на кожу металла кое-где проглядывала нижняя полотняная одежда в зелено-оранжевой гамме.

Мой взгляд был перехвачен Томой.

– Думаю, второй, третий и пятый мне бы подошли, как считаешь? – Озорная улыбка расползлась по витающему в облаках личику. Шепот продолжился: – Прикинь: забила мне стрелку Настюха-Брынза из десятого «бэ», а за меня выезжают такие красавцы в броне, как у Васнецова на «Трех богатырях». Представляю ее физиономию!

– Если что, картина Васнецова называется просто «Богатыри».

– Зануда. Еще скажи, «Три медведя» Репина назявается просто «Медведи».

– Их там четыре. Четыре медведя.

– Как это? – Лобик спутницы наморщился. – Почему тогда ее называют «Три медведя»?

– Кто называет?

Собеседница задумалась, смутилась, умолкла.

– Картина с четырьмя медведями называется «Утро в сосновом бору», – с мстительным превосходством сообщил я. – Автор – Иван Шишкин.

– А я что сказала?

Отряд быстро собрался, взоры обратились на нас, новеньких, выставленных посреди лужайки словно на продажу. Стало неуютно.

Ведя еще одну лошадь на поводу, к нам подскакала царевна Варвара. Возрастом она превосходила Тому, но до Карины не дотягивала. Зато чудесно совмещала насупленую агрессивность второй с едва распустившейся женственностью первой. Если старшая из оставшихся Варфоломеиных напоминала ощетинившийся жерлами орудий, идущий на таран броненосец, а Тома – стремительную яхту, то Варвара была быстроходным фрегатом, готовым сразиться с броненосцем или сбежать от него, но не дать спуску ни одной яхте в пределах видимости. Начищеные латы сверкали бронзой, а ряды крупных зубов – отменной белизной. На щеках при улыбке появились обаятельные ямочки, но симпатии не вызвали: улыбка вышла надменной и фальшивой. Высокая, отлично сложенная, с выпирающими вперед коническими нагрудниками и прикрытыми броневой юбкой широкими бедрами, девица одарила покровительственно-колючим взглядом:

– Ангелы, конем править можете?

– Нет, – сразу откликнулась Тома.

– Да, – одновременно выдал я. – Чуть-чуть. И только шагом.

– Тогда вам на двоих.

Мы стали обладателями низкой послушной кобылки, почти пони. Скорее, размером с ослика. Назову ее Тойота.

Вспомнив свою единственную конную прогулку, я по примеру Карины решил легко вспорхнуть в седло… и едва не перевалился на другую сторону. Обидно поддержанный посторонними, принял сзади приятный груз. Томины руки обхватили меня, она затихла. При поворачивании головы мое ухо улавливало глубокое ровное дыхание. Впрочем, голова девушки тоже не оставалась на месте: вертелась, как вентилятор на перегретую материнку.

Карина демонстративно уехала вперед. Ее мелкая сестренка, мой странный заложник, держалась рядом. Почти впритирочку. Остальные рассосались в длинную колонну, оставив нас практически одних. Только Варвара сзади следила за порядком в нашем Варфоломеином царстве.

– Что такое школа? – спросил я.

Должны же быть какие-то подводные камни. Если волки это собаки, то и школа может оказаться магазином, пограничной заставой или подпольным казино.

– Это… школа, – не смогла подобрать слов Зарина. – Где учат.

– Чему?

– Всему.

Ну, хоть это не поменялось. Затем я припомнил запись при въезде на ночевку.

– Почему принцы записаны по царевне? Вообще, не разберусь с вашими титулами. Чем принц отличается от царевича?

Зарина солнечно рассмеялась:

– Это же просто. Принцы – мужья царевен, носят их имя. Царевичи – мужья царисс.

Маленькая всадница напоминала сестру только обводами лица и цветом глаз, в остальном являясь полной противоположностью. Вместо угрюмой силы – лучащийся фонтан энергии. Вместо плотной приземистости – хрупкое воздушное изящество. Лицо сияло, глаза искрились и жили собственной жизнью: счастливой, безоблачной и независимой от окружающей суеты. Как и прочие, Зарина тоже носила бронзовые латы поверх одежды из ткани. Среди остальных мы с Томой в своих обвисших халатах на голое тело, штанах без белья и тапочках без задников выглядели придурками. Кто же путешествует конным в таком виде?!