Текст книги "Зимопись. Книга 1. Как я был девочкой (СИ)"

Автор книги: Петр Ингвин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Ответ: мы. Утешало, что не по своей воле.

– Чем царевна отличается от цариссы? – продолжил я экскурс в неведомое.

Давно догадался, но нужно подтвердить.

– Царевны, – разжевала Зарина как маленькому, – дочки царисс.

– Почему у всех не одна фамилия? Семья-то одна.

Зарина поразилась моей глупости.

– Давай еще раз, – сказала она. – Смотри. Мужья царисс – царевичи, мужья царевен – принцы. Само собой, второе имя получают по имени собственницы.

Вот оно как. Шикарная формулировка.

– А остальные? – присовокупил я. – Войники, бойники, кто тут еще есть?

– По тому, кому служат.

Логично. Про царевичей и принцев можно было в отдельный вопрос не выделять.

Дорога частично состояла из вбитых в землю камней. Не булыжная мостовая, но и не грунтовка. Нечто среднее.

– Что разглядываешь? – всполошилась Зарина. – Следы?

– Камни.

Ее взор поскучнел.

– Обычные камни, потому что до гор недалеко. Для усиления дорожного полотна.

– Как они называются?

– Камни? Не знаю. Мама знает. Я их называю маленькие и большие. – Она засмеялась своей шутке.

– Я про горы, – подсказал я.

– Горы? Смешно. – Лучистая улыбка погасла. – Они так и называются: Горы. Остались сзади, а с обеих сторон от них – Большая вода.

– Море?!

– Море?! – радостно подхватила Тома, восприняв единственное слово из разговора. – Где море?

– Что такое море? – серьезно поинтересовалась девочка, уверенно правя своим большим конем.

Настал наш черед поскучнеть. Прижавшаяся сзади Тома снова ушла в собственные мысли. Объяснять пришлось мне:

– Это когда много соленой воды. Очень много.

– Соленой? Фу. Как ее пить?

– Ее не пьют, – продолжил я информационный ликбез. – В ней плавают.

– Как это?

Приехали. Не знает, что значит плавать?

– Вы не плаваете? Но ведь купаетесь?

Зарина воспрянула:

– Еще бы! У нас везде озера и пруды. С гор даже речки спускаются, но их сразу по полям разводят.

– Ну и? – подтолкнул я к очевидному. – Что вы в них делаете?

Оказавшись в своей тарелке, Зарина радостно перечислила:

– Играем в догонялки, брызгаемся, прыгаем, ныряем, бегаем, толкаемся, бултыхаемся, булькаем, дрыгаемся, пихаемся, пры… это я уже говорила…

– А чтобы пересечь водоем? – перебил я.

– Пешком. – Она удивилась. – Как же еще?

Чувствуя, как сзади усмехается Тома, я проявил упорство:

– Вокруг?

– Зачем? – не поняла Зарина. – Поперек.

– А если глубоко?

– Так бывает? – запорхали реснички девочки. – Не видела. Тогда, должно быть, в обход.

– Минуту назад ты упоминала Большую воду, – не выдержал я.

Зарина кивнула:

– Большая вода – граница. Оттуда приходят пожиратели. Из нас туда никто не ходит, опасно.

– О, снова пожиратели. Кто это?

– Не знаю, – девочка выдала искренний печальный вздох. – Про них стараются не говорить. Судя по слову, что-то очень страшное.

Сзади закашлялась Тома. Я сам едва не подавился.

Придерживая коня, с нами поравнялась царисса Дарья.

– Развлекаемся, молодежь?

Интересно, какого ответа она ждала. Все притихли. Титул собеседницы давил хуже возраста.

– Зарина, погуляй.

Девочку как сдуло.

– Давно? – упало с уст цариссы.

– Что? – не поняли мы.

– Прибыли.

– Вчера.

– Почему к Варфоломее? Причалом ныне Евпраксия заведует.

– Так получилось.

Не выдавать же путаную сагу со многими неизвестными и незаконно спасенными.

– Разберемся, – задумчиво проговорила царисса. – По дому соскучились? Как там сейчас?

Что за запрет, который все норовят нарушить?

– Рискнете слушать ангелов?

– А-а, Алле хвала? – понятливо сощурилась и с загадочной полуулыбкой кивнула царисса. – Ладно, придет время, поговорим.

– Вы сказали «сейчас»? – вдруг дошло до меня.

– Я? – удивленно вздернула брови царисса. – И что?

– То есть, как было раньше…

– Уймись, ангелочек. Твое дело знаниями питаться, а не глупые вопросы задавать. Спрос за которые бьет больно и неожиданно.

Глава 3

Потом был привал на обед, снова овощи, и снова обалденно вкусно. Климат способствовал вегетарианству. Кашеварили бойники. Расположилась наша команда у дороги, иногда здороваясь с проезжающими отрядами легких всадников или желто-плащных царберов. Редкие одиночки неслись во весь опор, времени на церемонии у них не было. Тяжело проскрипело несколько тележных караванов. Жутко напылили группы пеших крепостных, перемещавшихся, как выяснилось, с поля на поле. Те и другие в сопровождении войников либо царберов, Военные салютовали нам… скорее, цариссе Дарье, оружием, мы в ответ вежливо кивали.

Один раз в сопровождении шикарной свиты проехала… нет, торжественно проследовала пожилая женщина на роскошно убранном коне. Ее приветствовали особенно рьяно.

– Царыня Мефодия, – шепнула прилипшая банным листом заложница, совсем не оставлявшая в одиночестве. – Лучший страж вотчины целого поколения. Живая легенда.

Зарина со взрослой ответственностью исполняла возложенную обязанность. Аж страшно становилось, до чего может дойти. В туалет-то отпустит?

«Царыня» только царапнуло слух и ничего не сообщило мозгу. Дама была почтенная, весьма в возрасте, но тоже в латах. На шлеме царыни корона как у цариссы. Или чуточку другая. Или из другого металла. Издали разницы не видно.

Царисса Дарья и вместе с ней автоматически все присутствовавшие почтительно поднялись.

– Приветствую, царыня, – выкрикнула царисса не сбавлявшему ход каравану.

– И тебе мое почтение, – донесся отклик.

Несмотря на возраст, голос был моложав и звонок.

– Какими судьбами?

– В сестырь, Дашенька. Дочка справляется, вмешательства не одобряет, а то, что у меня за них сердце кровью обливается, не понимает. Гоняет, как назойливую муху. Того и гляди, прибьет. Езжай, говорит, от греха подальше. Я и поехала.

– На совет?

Царыня фыркнула с не свойственным старости озорством:

– Достали эти заседания, скоро зад до желудка сотрется, в продолжение скамьи превращусь. Нет, на этот раз паломничаю.

Далекое лицо огорошило странным подобием ухмылки. В углах глаз цариссы тоже промелькнули шаловливые искорки, словно царыня в ночной клуб намылилась, оторваться по полной. Неужели в верхах настолько смеются над священными ритуалами, пусть и чуждыми моему миропониманию? Даже не скрывают. Вот тебе и Аллехвала.

– Сестырь… это вроде женского монастыря? – провернув гигантскую мозговую работу, шепнул я Зарине.

– Что? – Лицо царевны с недоуменно открывшимся ротиком застыло в полном непонимании.

– Ничего, – вздохнул я.

– У вас же храм под боком? – удивленно вопрошала царисса царыню.

– За новыми впечатлениями, Дашенька. Понимаешь, одни и те же рожи, одни и те же слова – какие чувства могут вызвать, кроме изжоги? А других у нас не водится. Сама понимаешь, в моем возрасте…

Караван ушел.

С обеда выехали в том же порядке, как остановились: царисса Дарья снова сопутствовала ангелам. Свита сначала чуточку уменьшилась: один из царевичей с двумя войниками ускакал вперед. И сразу более чем восстановилась: прибавилась нагнавшая войница с тройкой бойников. Местность красотами не баловала. Поля, снова поля и опять поля. Дорога разрезала их насквозь, ни разу не изогнувшись. Растянувшаяся колонна цариссы сонно перебирала копытами, всадники подремывали.

– Царыня – это кто? Чем отличается от цариссы по иерархии? – спросил я при первой возможности. – Выше, ниже? Или не по иерархии, а по возрасту? Молодая – царисса, старая – царыня? Или по местности? К примеру, у нас главный начальник – царь, у кого-то король, у племени вождь, у кого-то… да и у нас, впрочем, президент. Названия разные, функция одна. И, в конце концов, чей муж здесь называется царь?

– Слишком много слишком глупых вопросов, – с неожиданным неудовольствием отмахнулась ехавшая бок о бок царисса. – Придет время, узнаешь. Все узнаешь. А не придет…

С неприятным намеком она умолкла, оставив меня в размышлениях за жизнь – изменившуюся за сутки настолько, что прямо не знаю. Ничего не знаю. Ничего не понимаю. Но понять хочу.

Однообразие абсолютно похожих друг на друга пейзажей утомляло. Глаза хотели нового. А желания иногда имеют свойство сбываться.

– Что это? – рассмотрел я необычное.

Издалека небольшой лесок показался привычной лесополосой, защищающей урожаи от ветра. Но чем ближе «лесополоса» становилась, тем быстрее убежденность в этом рассеивалась.

Царисса, долгое время задумчиво нас разглядывавшая, ответила:

– Поселок.

И снова погрузилась в непонятные размышления.

Да, на деревьях жили люди. Сколотили хибарки, сделали шалаши, растянули гамаки. Перекидные лестницы соединяли жилье сложными, но верными дорогами.

– От волков? – догадался я, вглядываясь в невиданные конструкции.

– Крестьяне, – последовал весомый кивок..

В цариссином ответе вовсю сквозило отношение – снисходительность богини к людишкам, без чьих подношений, жертв и поклонения ей тоскливо и голодно. Позже мы увидели и самих крестьян, работавших в поле. Гордей был прав: они старались держаться минимум по трое, бессознательно кучковались, даже когда не требовалось. На поясах висели ножи. У некоторых – дубинки или топорики. Обитый металлом плуг вгрызался в почву, буксиром работала измученная кляча. Понятно, лучшие кони уходят знати и военным. Все как обычно.

– Живут здесь постоянно?

Не укладывалось в голове, что на ветвях можно готовить, ходить в гости, ухаживать, рожать и растить детей, присматривать за больными и стариками…

– Только в сезон. Кстати, гляньте вдаль. Что-то видно?

– Ничего, – сказала напряженно всматривавшаяся Тома.

– Ниче… – начал я и осекся. – Башня!

– Значит, подъезжаем.

До башни еще пробирались через те самые рощи, что должны быть грибными. Кажется, в титуле царисс заложена их специализация. И с развевающимися над кортежем флагами стало понятно. Тот, что с рисунками – флаг ее владения. Второй (цветной, с буквой Д) – именной цариссы Дарьи.

Дорога сузилась, но не исчезла.

– Почему не сделают дорогу к причалу? – спросил я, пользуясь местным термином, обозначающим портал. – Мы пробирались такими дебрями…

– Царская дорога – дорогое удовольствие, как проложить, так и содержать, – сообщила царисса. – Нет проку строить и охранять дороги в места, используемые редко. Учись считать затраты, в том числе чужие, это основа всего.

Сразу два факта. Порталом пользуются редко. Раз. Дороги – царские. Два. Не царисские, а царские.

– Царь живет в столице? – сформулировал я вопрос, которым по праву возгордился. Такие глобальные выводы, столь умелая компиляция рассеянной информации!

Хохот в ответ.

– Насмешил, – царисса вытерла платочком уголок глаза. – Царь? В столице? Даже слова такие забудь.

Хорошо смеется тот, кто последним бьет. Хотелось сказать. Промолчал. Похвалил себя за сдержанность и уважение к возрасту. Вот стану взрослым, она к тому времени постареет, сморщится как смятая банка из-под колы, зубы выпадут… тогда и посмеемся.

Глава 4

Башня вдали лежала как на ладони. Просто круглая каменная башня, высокая, зияющая дырами окошек-бойниц как расстрелянная из пулемета мишень. С зубцами по верху, за которыми обычно прячутся лучники. Неравномерно, как белок в глазунье, вокруг раскинулся деревянный городок.

Мои глаза рвались вперед. И не у меня одного.

Впервые мы миновали развилку. До сих пор лента каменно-глинистого полотна лилась непрерывно. Мы взяли левее. Поля остались позади. Высокие деревья легонько шумели, сопровождая отряд. Громада башни ушла вправо, вскоре измельчала и пропала совсем. Впереди за лесом снова замаячил частокол цекады. Только другой. Вместо царберов в настежь открытых воротах приветственно ожидали уехавшие вперед посланники.

Караван перестроился. Прежний строй исчезал, все притормаживали. Царисса медленно, но верно оказалась первой. Так и въехали: за ней мужья со штандартами, затем остальные. Мы – в золотой серединочке.

Внутри… явно не постоялый двор. Здесь нас тоже встречали. Немолодой мужчина и две женщины. Одеты уже привычно глазу: все в разной степени нарядности безрукавках, а внизу он в юбке, они в штанах. И пара десятков пострелят, похожих на воспитанников детского дома времен седой старины. Их простенькая однообразная форма состояла из двух элементов – рубахи и шаровар. Ноги – босые, что нормально на мягкой шелковистой травке. У многих длинные волосы, скрепленные налобной тесьмой. На первый взгляд большинство – девочки. Возраст колебался вокруг моего: лет тринадцать-пятнадцать.

Грянул хор, громоподобно, гулко, как на Красной площади Девятого мая:

– Алле хвала! Приветствуем смотрительницу школы цариссу Дарью!

Ага, это – школа. Могло быть хуже.

Прибывшие ранее люди цариссы подготовили встречу. Дым из кухни валил стоячего и поднимал лежачего. Везде чистенько, трава скошена, на лицах улыбки, втюхивающие вам без вазелина сто лет безбедной жизни. Покинув седла, Дарья со товарищи удалилась в одни из покоев. Нас, новеньких, перехватила ее дочь и подвела к ждавшему мужчине. Костлявый, ссутулившийся, с расползающейся кляксой лысинки на седой голове, в своей расшитой орнаментом юбке и красивой рубашке без рукавов он походил на грустного шотландского клоуна. Глаза смотрели устало и очень по-доброму. Он представился:

– Школьный распорядитель папринций Люсик. Можно просто дядя Люсик. Любые проблемы в школе, не решаемые другими – это ко мне. Теперь расскажите, кого мне послала Алла-дарительница, да простит Она нас и примет.

– Назовитесь, – шикнула царевна Варвара.

– Царевна Карина Варфоломеина.

– Царевна Зарина Варфоломеина.

Умолкнув, Карина надменно набычилась, сей позой как бы подтверждая немалый статус, зато Зарина расцвела в милой улыбке. Все взгляды сошлись на нас с Томой.

– Ангел Тома, – гордо вылетело сбоку.

Что ж, назвался груздем…

– Ангел Чапа, – тоскливо сообщил я.

Глаза папринция взорвались непонятным огнем, словно глазницы были переполнены порохом… и быстро погасли.

– Пойдемте, познакомлю со школой.

Варвара, пока не дали новых поручений, тихо исчезла. Для нас папринций Люсик провел экскурсию.

Школа выглядела как цекада – огражденная частоколом территория размером с футбольное поле, очень похожая на стадион. Внутри – травяное покрытие, только у притулившегося к строениям колодца поблескивал прудик-бассейн размером с лужу. Роль трибун исполняла вереница жилья и технических строений. Они скалились пустыми проемами окон и дверей – начиная с конюшни по одному краю и заканчивая казармой по вернувшемуся к воротам другому. В случае нападения можно отражать атаки с крыш, соединявшихся между собой в виде общего подковообразного навеса. Зубья частокола одновременно являлись внешней стеной помещений. Заостренные бревна поднимались над плоской кровлей метра на метр-полтора, выполняя роль зубцов на каменных крепостных стенах, в то время как сами потолки соединенных меж собой домиков стали бы полом для защитников на стене, когда понадобится. В нескольких местах с поля вверх вели лесенки типа пожарных. Пупом на ровном месте с одной стороны ворот торчало подобие башенки. Как шляпка вываливающегося гвоздя в начале подковы. Самая высокая точка школы. Внутри дежурил стражник. Особого усердия он не выказывал, что говорило о мире и спокойствии вокруг.

Миновав расположение стражи и комнат, куда ушла царисса с мужьями, школьный распорядитель ввел нас внутрь построек. Они оказались бесконечной анфиладой, пронизывающей каждое казавшееся отдельным строение. Из общего коридора в обе стороны вели двери. Одну, на внутреннюю сторону, гостеприимно распахнули перед нами во всю ширь.

– Кладовка. Утварь и оружие для тренировок. Прямой выход на улицу. Все в свободном доступе, тренируйтесь, когда хотите. Лишь за ворота без разрешения не выносить.

Прошли дальше. Боковые помещения исчезли, образовав единое пространство от внутренней стены до забора. Столы с лавками заполнили зал так густо, что едва оставалось место пройти.

– Это кухня, – объяснил дядя Люсик, как он просил себя называть. – Три раза в день добро пожаловать.

Технические помещения кухни выделялись дымящей трубой на крыше. Там жарили, парили и скребли. Мы миновали их, не заглядывая. В следующем обнаружились чарки, тазы, две бадьи по плечо высотой, и в открытой двери виднелся бассейн на примыкающей окраине поля.

– Умывальня и помывочная, – последовало объяснение. – Снаружи – купальня.

Мне стало смешно: в самом глубоком месте бассейна – по колено. Только побулькаться, побрызгаться да повизжать. Услада «девчачье счастье» или грезы малыша.

– Уборная.

Туалет поразил. Об унитазах молчу, до них еще тысячу лет на пузе по наждачке, но здесь не было даже обычного деревенского сортира. Просто жиденькой шеренгой выстроились, криво ухмыляясь, несколько горшков. В углу – вода в кувшинах. Все. Это все?! Надеюсь, приходящий «слив» работает достаточно оперативно.

Помещения школы выглядели ненадежно-хлипкими из-за некоторой кособокости, всегда имевшейся в деревянных домах, построенных много лет назад. Время досок еще не пришло, поэтому потолок и большинство стен состояли из состыкованных половинок бревен, промазанных глиной. Такие же половинки, только отшлифованные многими поколениями ног, составляли пол. Потолки опирались на поперечные круглые балки. Некоторые стенки и внутренние перегородки состояли из двух рядов плетеных прутьев с насыпанной между ними землей, часть была обычным плетнем, усиленным соломой. Для шумоизоляции самое то.

Дядя Люсик остановился у двух соседних дверей по внутренней стороне в длинном ряду многих таких же.

– Ваши комнаты. Заселяйтесь. В сильную жару в окна вставляются и закрываются ставни, но пока терпимо. Белье меняется раз в неделю. Если что-то постирать – говорите. Располагайтесь. Двадцать минут личного времени.

Нас предоставили самих себе.

Как-то подразумевалось, что мне, мальчику, выделят одну, пусть самую махонькую, а девчонкам другую. Когда же мы заглянули внутрь…

В одной – два матрасообразных лежака по углам. Кроватями это назвать трудно. Внутри у них, как понимаю, солома, снаружи – обшивка из мешковины или чего-то не менее забористого для нашей привыкшей к комфорту кожи. Белье – две дерюжки-простыни, на одной спать, второй укрываться. Подушка из свалянного меха, наверное, собачьего: другой живности за время приключений не отмечено. Два табурета – класть на ночь одежду. Проем-окно во двор. Все.

Соседнюю обстановку словно печатали на копире. Мы с Томой озадаченно переглянулись.

Карина без разговоров заняла ближнюю комнату. Гукнула взбиваемая подушка. Всхрапнул продавленный лежак. Не теряя времени, я шагнул к дальней. Отворяемая дверь стонала и плакала, противясь давлению. Переборотая, смирилась и приветливо распахнулась во всю ширь: добро пожаловать, хозяин! Мы любим сильных!

В проеме я обернулся. Напряженная, но безуспешная работа мысли сводила Томе мозг. Хорошо, что выбор остался ей. Просто прекрасно. Выбери она эту комнату первой, я бы попал впросак. Поясняю. Пойди я к ней – наглец. Уйди к Карине – предатель. Трагедия, однако.

Губы девушки задрожали, глаза беспомощно опустились. Щеки залил румянец. Блин, она в той же беспощадной вилке: либо нахалка и бесстыдница, либо трусиха и сволочь.

Ситуация разрешилась без нашего участия.

– Я заложница! – радостно вспомнила Зарина и мигом ринулась занимать место в моих апартаментах.

Казалось, даже стены облегченно выдохнули. Правда, с горьким оттенком потери.

Вселились. Я молча лег, положив ногу на ногу. Руки нащупали и потуже запахнули халат. Глаза уставились в потолок. Вот такое новоселье.

Зарина, уже дважды восторженно обежавшая комнатенку по кругу, принялась заглядывать во все щели. Даже свой лежак приподняла – вдруг спрятано что-то интересное?

Ага, первая ночевка вне родных стен. Скоро перебесится. Мне, напутешествовавшемуся с родителями по стране и не только, этот гостиничный номер навевал грусть. И не только номер.

В дверь потарабанили пальцами, громко и отчетливо.

– Войдите, – пригласил я.

– Одежда для занятий.

Сначала услышали голос, затем увидели одну из тех женщин, что при въезде встречали цариссу. Нам вручили две котомки.

– Будьте готовы через десять минут. Временное одеяние ангелов мы вернем в башню причала, так заведено.

Чувственным стоном дверь сопроводила исчезновение чужой из нашего пространства, в конце насмешливо взвизгнула: мол, как я ее? Где аплодисменты?

Внутри котомок оказались широкие штаны и распашные рубахи на тесемках. Выделка порадовала, если сравнивать с деревенским тряпьем, и огорчила, если с халатами, которые здесь называли кафтанами. Знакомое слово, но кто в мои годы носит или просто знает кафтан?

Одежная ткань оказалась плотной, надежной, а большего не требуется. Цветом принесенное тоже не блистало: все однотонное, светлое, желтовато-серое. За красотой здесь явно не гонятся и на нее не тратятся. Или это потому, что казенное? Может, школьники сами покупают себе более качественное и красивое? Или ангелам, как сиротам, не дозволена роскошь? Типа, умом надо блистать, а не перьями в заднице. Чтоб не осталось сомнений, заглянул в котомку соседки. Увы, все то же самое. Не в происхождении дело. Унификация, понимаешь.

Зарина сняла шлем. Внезапный золотой дождь обрушился на юные плечики, едва не раздавив меня удивлением: как меняет людей прическа! Красиво поведя этим замершим в стоп-кадре водопадом, Зарина бережно поставила шлем у лежака. Стянутые боевые сапоги победно выставились под табуретом. Перевязь с мечом нашла пристанище в голове лежака. Затем на табурет полетели поочередно скидываемые доспехи.

– Кстати, – она вынула что-то из-за пазухи. – Держи. Это твое.

– Спасибо… – выдавил я, приняв Гордеевский нож в ножнах, мою единственную материальную ценность в этом мире. – Как ты его…

Осчастливленный, вскинул глаза на маленькую благодетельницу, желая еще раз отблагодарить…

Что она делает?! Глупая бесцеремонная девчонка, мало ремнем драли? Эгей, существо, ты не одно в этом мире! По крайней мере, в данной комнате.

Зарина не обращала на меня внимания. Из двух ее поддоспешных вещей – жилетки и штанов типа галифе – первая, сделав красивое па, плавно спикировала на табурет.

Умение думать наперед помогает избегать неловких ситуаций. Одну я проморгал, а более серьезная вторая еще только назревала. Мои руки машинально потрясли пустую котомку в бессознательной надежде добыть необходимое. Увы. Ни трусов, ни майки.

– Э-ээ… – промямлил я, жалея, что не улитка и не ношу с собой домика. – А где нижнее белье?

– Что? – резко обернулась девушка.

Черт. Мое лицо мотнулось в сторону стены и принялось ее сосредоточенно изучать. Кстати, теперь я называю Зарину девушкой. Она не ребенок, просто низенькая. Тем более, моя ровесница. Я вот тоже не мальчик, а тинейджер. Подросток, парень, молодой человек, как больше нравится. А моя соседка – полноценная девушка. Яркая. Очаровательная. Красивая. В общем… соблазнительная. Вот. Выговорил. Все, что отличает взрослую девушку от девочки, у Зарины присутствовало… и выглядело бесподобно. Аж дух захватило.

– Белье, – безвольно повторил я, пряча пылающее лицо.

– Вот оно. – Тон был недоумевающий. Тоненькая ручка указала на простыню.

Издевается? Как можно не понять, о чем речь?

– Нижнее белье, – вытолкнуло мое горло.

Лучше б оставило внутри. Девушка без зазрения совести шагнула ко мне. Босые ноги пришлепали по тесаному полу, правая ладонь задрала верхнюю простыню моего лежака, левая ткнула в нижнюю:

– Да вот же. Смотри, показываю!

Боковым зрением я видел. Видел прекрасно. Но видел больше, чем требовало воспитание. Соседка, которую это нисколько не смущало, требовательно ждала. Пришлось повернуть голову и кратко кивнуть склонившемуся надо мной созданию. Посчитав недоразумение исчерпанным, Зарина выпрямилась. Руки задумчиво сложились на удивленно раскосой глазастой груди.

– А-а, поняла. У вас это называется по-другому. Тебе надо привыкать. Вот эта вещь у нас, – ее опустившаяся ладонь вновь подхватила и вздернула к моим глазам простыню, – называется простыней.

Я подавил нервный смешок.

– У нас тоже.

Девушка всплеснула руками:

– Тогда почему же…

– Заринка, мать твою-мою-нашу! – раздался вопль в соседней комнате, слышимый, наверное, и на Святом причале.

Не описать моей радости печатными словами. Еще не оказывался в столь позорной ситуации, когда мысли увязают как мухи в меде, оставшийся без высшего командования язык мелет чушь, а глаза требуют оградить от потрясающего организм зрелища… и одновременно не желают уводиться в сторону.

– Заринка, в гроб тебе гвозди по самые дыни и колючку в арбуз! – донеслось уже ближе.

Говорят, смена деятельности – лучший отдых. А для бурлящих эмоций нет ничего лучше смены их вектора.

– У вас пользуются гробами? – Удивление поползло из меня, как бока из заниженных джинсов чересчур уверенной в себе дамы Бальзаковского возраста. Зрелище похорон самоотверженного бойника до сих пор стояло в глазах. Никакими гробами там не пахло.

– Чем? Какими гробами? – Златокудрая соседка расшнуровала завязку своих галифе, без единой тени сомнения стянула их, поочередно подняв ноги, и безмятежно прошла к своей выданной котомке.

Меня снова бросило в дрожь. Если здесь столь вольные нравы…

– Карина сейчас крикнула… – судорожно напомнил я происхождение темы разговора.

Как бы еще намекнуть насчет моей неготовности к подобной простоте и близости к природе. У нас разнополых учеников не селят в одной комнате, и у нас посторонние стесняются ходить друг перед другом даже в нижнем белье. Даже. А не. И если тут все так же и дальше, а то и не так, то… ух.

– Это кто-то из ангелов употреблял, – не прерывая занятий по переоблачению, пояснила Зарина. Бесцветные шаровары расправились в ее руках, взгляд придирчиво пробежался сверху донизу, руки зачем-то встряхнули свежевыглаженную вещь. Лишь после такого длинного ритуала ее ноги влезли в подставленные штанины. На вопли сестры девушка внимания не обращала: привыкла. Проделав аналогичные действа и пассы с рубахой, она добавила про гробы: – Обычное непонятное слово, в перемешивании с другими изображающее возмущение.

Олицетворение этого возмущения чуть не вынесло нашу дверь, у которой даже не нашлось звука выразить свои недовольство и презрение. С легким присвистом дверь отлетела к самой стене и обиженно заткнулась.

Карина уже переоделась. Рубаха сходилась на пупке узлом, что выглядело дерзко и фривольно. Правильнее было застегнуть на тесемочки и заправить в шаровары, либо оставить навыпуск, либо оставить и перетянуть поясом. Но бедовая девка выбрала то, что выбрала. Без шлема она оказалась короткоподстриженной шатенкой, совсем не похожей в этом на младшую сестру.

– Заринка, чтоб тебя пожиратели пожрали и человолки отчеловолчили, где мой трофейный нож, сукина дочь?

Это уже слишком.

– Вас не учили стучаться? – предельно спокойно осведомился я из своего положения лежа.

– Заткнись, вошь небесная, не с тобой говорят. – Зло зыркнув, Карина отвернулась к моей маленькой соседке. – А ну, иди сюда, мерзость подноготная…

– Это не твой нож, он ангельский! Милослава у ангела отобрала!

– Мой. Я его заслужила. Не тебе решать.

– Вспомни заповедь: не возжелай жены и дома ближнего своего, и другого имущества, – пошла Зарина на последнее средство логического убеждения.

В битве логики с яростью у первой не было шансов. Большое тело надвигалось на маленькое как бандитский джип на детский велосипед. Последствия встречи угадывались со стопроцентным результатом.

– Тысяча извинений, мадемуазель, но не пойти бы вам отсюда на хрен? – сказал мой принявший вертикальное положение организм.

– Что-о?

Как если бы я похлопал по плечу человеколюбивого – в плане покушать – инопланетного монстра, и он обернулся.

– Вообще-то я не бью девчонок, – на всякий случай сообщил я. Вдруг сработает?

Нет. Здесь собирались бить меня и бить больно.

– Это я девчонка? – зловеще загрохотала Карина.

Озверевшая машина для убийства, натренированная донельзя, сделала шаг вперед. Ее руки приготовились рвать, что гнется, и крошить, что ломается.

– Кариночка, опомнись. – Зарина вдруг выдала «молитву встречи»: – «Если я встречу ангела, я стану ему другом и помощником. Я отведу его в крепость. Я отдам жизнь за него не задумываясь». Закон, Карина! Преступивший закон сознательно ставит себя вне общества, общество обязано ответить тем же!

Хорошо же им вдолбили, от зубов отскакивает.

– Отдайте нож, и я уйду, – снизила тон Карина.

Типа, сменила гнев на милость.

– Это мой нож, – сказал я.

– Это мой нож!

Выкрик слился с броском. Драка с натренированной шестнадцатилетней убийцей меня не вдохновляла. Шансы уходят в глубокий минус. Победить можно лишь неожиданностью или тем, что здесь неизвестно. И я сделал это. Уже чувствуя, как клещи рук сходятся на шее, ткнул прямой ладонью в открытую всем ветрам диафрагму. Карина поперхнулась, согнулась пополам и гулко поцеловала пол.

– Кариночка, ты как? – запорхала вокруг нее сестренка.

У самой глазки сияли, как начищенные сковородки прабабушки. Наконец кто-то поставил старшую сестрицу на место!

– У-ух… – продышалась воительница. – Да я!..

Однажды я ходил на самбо почти месяц: родители заранее проплатили восемь занятий, деться было некуда. Там видел кое-что. Запомнилось главное, слова тренера: «Лучше уметь применять один прием, чем знать тысячу».

На первом занятии мы изучали и отрабатывали всего один прием. Бросок через бедро. Хватаешь за грудки, проворачиваешься с одновременным нагибом, кидаешь. Хватаешь, проворачиваешься, кидаешь. Хватаешь, кидаешь. И так весь урок. На втором снова отрабатывали – его же. До изнеможения. На третьем отрабатывали и применяли. На четвертом применяли до посинения, с противниками разного веса и из разных позиций. Остальные занятия я прогулял, о чем предки, конечно, не догадывались. Сейчас мне бы снова туда, годика на три…

Прыжок Карины я встретил захватом ее руки обеими своими. Потянул на себя, используя ее же энергию. И, сгибаясь в развороте, бросил противницу через себя прямо на свой лежак. Прыгнул сверху, прижал. Не имея преимущества ни в силе, ни в весе, ни в технике, просто вывернул руку назад, до вскрика. Нет ничего лучше удержания в болевом приеме, если противник один.

– Нож – мой. Признай и повтори, – приказал я.

Карина была знатным бойцом. Превозмогая боль, вывернулась, выставив мне под нос средний палец:

– А хо-хо не хи-хи?

Зря она это. Мой кулак, обхватив палец, заломил его в обратную сторону. Не выдержит никто. Только под наркозом.

– Кариночка, пожалуйста, признай, что ты не права. Если дойдет до разбирательства…

– Эт-то твой, твой нож! – взвыла Карина. Губы до странности изогнулись и растеклись по лицу невозможной кляксой. Взгляд искромсал меня на куски: – Я припомню.

– Договорились. Но не забывай, что я ангел. Меня нужно холить и лелеять.

Рот Зарины старательно изображал поддержку и сострадание сестре, а глаза врать не умели. Они смеялись во всю глотку, если это выражение применимо к данным частям организма.