Текст книги "Белый лоцман"

Автор книги: Петр Бобев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)

3

Внизу, на берегу скалистого острова, нежились на солнце тюлени, а выше, на изъеденных веками скалах, сплошь покрытых птичьим пометом, гнездилось несметное количество морских птиц. Вокруг островка, милях в полутора от него, тянулся опасный коралловый риф, показывавший из воды свои торчащие зубья только в бурю и при отливе. А между островом и рифом было неглубокое узкое подводное ущелье – непроходимые джунгли из водорослей и кораллов.

На дне, возле рифа, похожего на источенный водой карстовый массив, как какая-то громада из пестрого туфа, лежали почти рядом два затонувших корабля. Один попал сюда недавно. Даже краска с его деревянного корпуса не успела еще облупиться. На борту зияла страшная рана – след рокового удара о риф, который и отправил его на дно. А другой – это было ясно видно – нашел здесь свою гибель много лет назад. Корпус его, капитанский мостик, иллюминаторы, мачты и канаты – все обросло кораллами, которые превратили судно в странный каменный корабль, сросшийся с коралловой стеной, сделавшийся ее частью. И на накренившейся палубе, засыпанной белым коралловым песком, и на белых, словно заснеженных, поручнях, с которых свисали зеленые водоросли, похожие на бумажных змеев, и на высоких мачтах, украшенных причудливыми коралловыми узорами – везде кипела жизнь – пышная, всюду проникающая жизнь. Кораллы цвели тысячами нежных цветов, чашечки которых колыхались так плавно, словно их касался легкий подводный ветерок. Под ними, на них, по сторонам – повсюду в прелестнейшем беспорядке были разбросаны роскошные анемоны, гвоздики, лилии – хищные цветы-животные, над которыми распростерли свои длинные стебли водоросли, похожие на молодой дубовый лес перед листопадом. Странные, невероятные джунгли! Под изящной стеклянной губкой – настоящей хрустальной вазой – морской еж терпеливо грыз лист водоросли. По каменным ветвям, густо покрытым живым мхом, перекатывались, словно клубки змей, гибкие офиуры. Медленно ползли по дну морские звезды – но куда? Да разве это имело значение? Ведь при их пяти лучах любое направление означало – вперед. Толстые прыщеватые огурцы-трепанги, величиной с дельфина, ритмически глотали белый песок. Множество мидий открывало и закрывало свои перламутровые раковины. Светились, словно зажженные факелы, разноцветные морские черви, высунувшие головки из удлиненных известковых трубочек. Полчища кривых раков, маленьких и больших, сновали взад и вперед на своих длинных изогнутых ножках. А наверху, в кристально прозрачной воде, в этом дивном мире без теней, плавало бесчисленное количество рыб различной величины, пестрых коралловых рыб, которые порхали, словно бабочки, над каменными ветвями. Несколько зеленых черепах, размахивая, как крыльями, своими широкими плавниками, с жадностью пожирали водоросли.

Неожиданно в ущелье скользнула, почти неслышно ударяя кривым хвостом, семиметровая акула. В ее холодном взгляде светилась лишь беспощадная, ненасытная прожорливость. Рыбы-бабочки тут же попрятались в зарослях. Кривые раки притаились в своих норках, угрожающе высунув наружу острые клешни. Только рыбы-лоцманы, пестрые как зебры, спокойно плыли перед страшной оскаленной мордой акулы, словно охотничьи собаки, да на брюхе ее висело, прицепившись к нему теменем, несколько рыб-прилипал.

Из глубокой черной пещеры корабельного трюма выбрался большой, толстый осьминог, перелез через поручни и стал спускаться к основанию рифа. А там в это время одна двухметровая тридакна, раскрыв волнистые, поросшие кораллами створки раковины, лениво купала в воде свое розовое тело. Множество пугливых беспанцирных рачков осторожно выползали из раковины и тут же спешили вернуться обратно. Увидев тридакну такой беззаботной, осьминог притаился, словно подстерегающая добычу кошка. Прижался к скале, вытянул щупальца, насторожился и вдруг, резко оттолкнувшись от скалы с помощью своего водяного насоса, бросился в атаку. Но рачки успели вовремя заметить его и мгновенно забрались в свое надежное убежище. Тридакна с треском, словно захлопнула тяжелую дверь, сомкнула створки раковины. Обманутый осьминог забрался на нее, обхватил своими щупальцами и попытался открыть. От ярости тело его становилось то зеленым, то фиолетовым, в глазах сверкали алчные огоньки. Промучившись так немало времени, разочарованный, и даже как бы пристыженный, осьминог убрался восвояси. Не впервые пытался он открыть ее, но все безуспешно. Стара была тридакна и не давалась ему, не напрасно прожила она на свете уже более трехсот лет.

Внезапно сверху, с серебристого водяного потолка, откуда струилось на дно сияние процеженных солнечных лучей, спустилась стайка кефалей, а вслед за ними, окутанный облаком серебристых пузырьков, вынырнул белый дельфин. Рыбы пролетели над кораблями и резко свернули влево, надеясь обмануть упорного преследователя, но, встретив зубчатый риф, вынуждены были снова свернуть в сторону и понеслись по подводной долине. Белый помчался следом. Вдруг дно круто, почти отвесно, стало спускаться вниз, затем совсем куда-то провалилось, словно растаяло. Яркое сияние мелей исчезло, раздавленное синим полумраком, таинственным и зловещим, сквозь который с трудом можно было различить мрачные контуры подводных хребтов, похожих на зубы ужасного чудовища. Мелькнули испуганные рыбы, которые наверху, вероятно, сияли чудеснейшими красками, а здесь, в глубине, казались уродливыми, мертвенно-синими. Мрак скрывал все краски за своей мутной завесой.

Белый почувствовал, что ему не хватает воздуха. Тогда он рванулся вперед, ловко схватил плывущую последней рыбу и, мигом проглотив ее, устремился наверх.

Становилось все светлей и светлей. Угрожающий мрак рассеивался, бледнел под небесно-синим блеском преломленных солнечных лучей. Медузы снова обрели свою окраску и казались кусочками радуги.

Дельфин подскочил, шумно набрал воздух и снова нырнул за следующей рыбой. Ведь он хотел жить – хотя и изгнанный своими, одинокий, без чьей-либо поддержки, без товарищей. Он хотел жить, потому что был силен, ловок, с чутким ухом и быстрыми плавниками! Кипящая жизненность билась в каждой клетке его здорового молодого тела. Сильный и одинокий!

Но как тяготило его это одиночество! Инстинкт стадного животного не давал ему покоя. В каком-то неосознанном стремлении он искал других дельфинов, чтобы порезвиться с ними, поиграть, погоняться вместе за рыбами. Но увы! С тех пор, как Оскаленный прогнал его, он не встречал больше родного стада, а другие дельфины, к которым он пытался пристать, встречали его враждебно. Ведь для них он был чужим. А чужакам среди них не было места. Каждый со своими!

Незаметно пассат затих. С юга черной стеной поплыли тучи. Теперь ветры загудели со всех сторон. Длинные плавные волны, которые в течение многих недель спокойно катились с юга, сейчас вдруг зашумели, заволновались. Океан потемнел, ощетинился.

Тюлени, почувствовав приближение бури, поползли по каменистым ступеням островного берега наверх, где их не могли достать волны. Своими неуклюжими складчатыми телами они напоминали гигантских гусениц. Альбатросы, чайки, буревестники с громкими криками спешили спрятаться в своих гнездах. Вдали проплыли, отфыркиваясь, китиха и ее детеныш, а следом за ними – целое стадо китов-финвалов. А вот пропыхтел слепой кашалот. Морские млекопитающие убегали от разбушевавшейся стихии, рыбы уходили в глубины.

Волны росли с неимоверной быстротой, высокие и низкие, острые и закругленные, беспорядочно перемешанные, а ветер срывал с их гребней белую пену.

И вот захлестал дождь. Но нет, это был не дождь и даже не ливень, а что-то непреодолимое, страшное – целые водопады, обрушивающиеся на бурлящие водяные массы. Казалось, закипел весь океан.

Белый несся вперед, перескакивая через тысячи клокочущих водоворотов, опьяненный яростью стихии, неукротимыми, колышущимися водяными массами, он нырял, оглушенный, в их кипящие гребни и проваливался куда-то вниз, в разверзающиеся хрустальные пропасти.

Скоро тучи затянули все небо. Волны стали еще выше, еще страшнее, еще яростнее налетали на торчащие зубья рифов и взрывались от ударов гигантскими гейзерами белой пены. Взрыв за взрывом! Рев и грохот!

Наступила ночь. Море почернело и как будто ожесточилось еще сильнее. Среди общего воя бури выделялся страшный рев вздымающихся волн с кипящими гребнями, похожих на огромные горы с заснеженными вершинами. Волна за волной! Дикий сумбур, хаос…

Внезапно во мраке появился какой-то огонек, подскочил кверху и исчез. Опять появился, покачнулся и снова исчез.

Дельфин поплыл туда. Что это? Звезда над волнами? Он усилил свои короткие выкрики, чтобы водяное эхо указало ему где рифы и он смог обойти их. Покрикивал и несся вперед, уверенный и спокойный, словно видел риф, освещенным солнцем.

Вот странная звездочка приблизилась! Сквозь завывания бури ясно послышался рокот пароходного винта, а в следующую секунду на гребень подступившей смоляной громады взлетел небольшой корабль. Перегруженная топка изрыгала огонь через трубы, иллюминаторы едва мерцали, по палубе, заливаемой волнами, ползали, вцепившись в поручни, матросы. Корабль метался из стороны в сторону среди разбушевавшихся водяных хребтов, повисал на мгновение на их ревущих вершинах с оголенным, беспомощно Крутящимся винтом и вдруг стремительно бросался оттуда вниз, в чернеющие водяные пропасти.

Где-то за нависшей над океаном тяжелой завесой из туч засверкали молнии, озаряя небо розовато-фиолетовым заревом, похожим на далекое полярное сияние. Над океаном с адским шипеньем пронесся смерч. Всасывая в себя воду, он поднимал ее в виде гигантской опрокинутой воронки, словно прял из растеребленного моря толстую черную нить.

Молнии приближались. Вот сверкнула ослепительно-синяя зигзага, разветвилась на три, задрожала и потонула в океане. Через несколько секунд грянул гром. Затем небо перерезало второй, третий, четвертый, пятый раз – красными, белыми, желтыми, зелеными молниями, все более близкими и пугающими.

Моряки заметили кипящие гейзеры над подводными рифами. Бешено зазвонил колокол.

Но в тот же миг корабль ударился о риф. Огни погасли, в огромную пробоину хлынула вода. Он успел еще в последний раз взобраться на гребень волны, затем провалился в ревущую бездну и больше не показывался.

И снова кругом был мрак, разрываемый порой вспышками молний. При свете их Белый увидел над волнами лодку, наполненную людьми; она переползала через водяные холмы, кренясь то на одну, то на другую сторону, подскакивала безвольно, но не тонула. Вот перед ней выросла огромная волна, может быть, в десять-двенадцать метров высоты, настоящая водяная стена. Но чудо! Волна не потопила маленькую лодку, напротив – подняла ее, забросила себе на спину, а сама скользнула под нее, прогрохотала и удалилась. За ней набежала вторая, третья, но лодка упорно не сдавалась.

Во время одной из вспышек, дельфин успел разглядеть плывущее около лодки бревно, в которое вцепился левой рукой человек, пытаясь правой ухватиться за борт. Но люди, сидевшие в лодке, злобно кричали на него, а один даже оттолкнул его веслом. Лодка и без того была переполнена, борта ее едва показывались из воды, взять его – значило погубить всех.

Вдруг Белый уловил своим чудесным эхолотом приближение какого-то огромного животного, и через несколько секунд среди волн появился гигантский кальмар.

Однорукий!

Дельфин в страхе отскочил назад по колышущемуся водяному холму, но, как видно, не он был нужен чудовищу. Оно устремилось прямо к шлюпке, впившись в сидевших там людей своим огненным взглядом. Кто-то увидел его и закричал. Этот полный ужаса вопль перекрыл грохот бури. Гребцы изо всех сил налегли на весла. А кальмар, уверенный, что такая неповоротливая добыча все равно не уйдет от него, с жестоким наслаждением носился около и с алчностью изучал их. В его глазищах то вспыхивали, то снова гасли зеленоватые огоньки. Но вот при спаде одной гигантской волны из воды показалась его громадная спина с двумя выпуклыми страшными глазами, перед которыми извивался целый лес щупалец.

Двадцатиметровая рука вытянулась вперед, ощупала дно лодки, обвила ее и подтащила к беспощадно растопыренным щупальцам, которые жадно схватили ее и уволокли под воду.

Дельфин поплыл дальше ни разу не оглянувшись на страшное место. Ведь это его не затронуло. Самый обыкновенный случай! И кальмар должен что-то есть! Как же иначе он будет жить?

Человек на бревне видел все. Потрясенный страшной драмой, он с трудом сумел подавить подступивший к горлу крик. Содрогаясь от ужаса перед нависшей угрозой, перед мыслью, что невиданное чудовище может протянуть и к нему свою гигантскую руку, чтобы утащить его в свое подводное царство, несчастный еще судорожнее впился пальцами в спасительное дерево.

С какой стороны подкарауливает его опасность?

А волны подбрасывали его, словно щепку, вверх, с рычанием проносились над ним, обливали его удушливой пеной, швыряли в ревущие водовороты.

Руки его слабели все больше и больше – от усталости, от напряжения, от ужаса! Долго ли они удержат его?

А где-то внизу, в черной беснующейся бездне, наверное, уже подстерегает его гигантское головоногое со зловеще горящими глазами, алчное и беспощадное…

Человек напряг последние силы и привязал себя поясом к бревну. А волны, будто покрытые пеной хищные челюсти, продолжали перебрасывать его с гребня на гребень.

4

Лишь на другой день угомонился тайфун. Черные тучи уползли на север, и небо засияло, яркое и блестящее. Посинели укрощенные волны. Длинные, тянувшиеся насколько видел глаз, они с шумом катились по океану и исчезали где-то вдали, словно колышущиеся под ветром травы на лугу.

Солнце выплеснуло на океан весь свой жар, освежило его, развеселило. Рыбы выплыли из глубин, ошалелые, голодные, и тут же набросились друг на друга.

На морском дне, покрытом, как бы щебнем, раковинами мидий, лежал на боку потонувший вчера корабль. Около его мачты неподвижно висели, будто воздушные шарики, несколько пестрых рыб, а по палубе прогуливался старый осьминог. Возле винта, среди оазиса из морских пальм-актиний старая устрица открывала и закрывала дверцы своего перламутрового домика, приросшего нижней створкой к коралловому кусту. Но неожиданно, уловив приближение крупной морской звезды, она захлопнула свою пористую раковину и затихла в ней. Несколько гребешков подскочили кверху и уплыли, шлепая по воде раковинами. Другие поспешили зарыться в песок. Звезда, темно-фиолетовая, почти черная, покрытая белыми шипами, словно серебряными гвоздиками, медленно шевеля своими бесчисленными ножками, подплыла к беспомощной неподвижной устрице, уселась на нее и, полив раковину своим желудочным соком, принялась терпеливо открывать крепкие створки. В сине-зеленой воде пронеслась разъяренная рыба-меч, преследующая стадо тунцов. Нагнала их и одним ударом подцепила последнего тунца на свое острие, затем повернула обратно, увлекая за собой крупную добычу. Огромный скат прижал ко дну неосторожно приподнявшегося калкана и когда, подобно черному бумажному змею, взмыл наверх, там, где миг назад лежала рыба, уже ничего не было.

Морская звезда навела свои лучи, и как только усыпленная ядом устрица разомкнула створки, выпустила наружу свой желудок и втянула в него хрупкую жертву. Но она не успела закончить пиршества. Через каменный кустарник бесшумно проползла пестрая улитка с тонкой, выпуклой раковиной. Морская звезда, парализованная, застыла на месте, а нападающая уперлась своим хоботом в ее колышущийся диск. Испускаемая им кислота вскоре растворила известковую броню звезды, пробив ее, словно сверлом. И тогда улитка высосала ее мягкие внутренности.

Но когда повернула обратно к своему убежищу, сверху на нее набросился кривой рак, который давно уже подстерегал ее из своей норки. Он добрался до хобота своими сильными клешнями, разломал пестрый домишко и потащил добычу к себе в нору, чтобы полакомиться в безопасности. Наконец-то и ему повезло…

Жизнь! Лихорадочная, настороженная, первобытная и дикая, начавшаяся в морских глубинах в тот самый миг, когда один живой кусочек материи поглотил другой кусочек живой материи. Пестрая, разнообразная жизнь, еще нетронутая разумом и рукой человека, который уже преобразил облик всей суши от края и до края.

Старый осьминог, обследовав трюм потонувшего корабля и не обнаружив в наваленных там ящиках ничего съестного, снова заковылял к своему убежищу. По дороге он заметил большого рака-отшельника, который тащил куда-то свою роскошную крепость, украшенную двумя ярко-красными хризантемами-актиниями. Не теряя времени, ибо голод не любит ждать, осьминог вытянул вперед одно из своих щупалец, но мгновенно отдернул его назад, обожженным, исколотым отравленными иглами, выпущенными актинией. А отшельник уже скрылся в своем замке и закрыл вход в него острозубой клешней.

Осьминог постоял в сторонке минуты две, словно раздумывая повторить ли ему нападение или нет, потом поплелся к рифу, поросшему кактусами, лишаями, мхом и каменным кустарником. Там, притаившись на коралловом кусту, перед которым расстилалась колышущаяся лужайка морских анемон, полоскала свои жабры гигантская тридакна.

Удастся ли ему перехитрить ее?

Увы! Прежде чем осьминог приготовился к скоку, та захлопнула свою раковину.

В то же мгновение сверху стремительно спустился белый дельфин, вцепившийся в хвост толстенной скумбрии. Осьминог, разъярившись при виде белого цвета, столь ненавистного любому головоногому, метнулся к нему, вытянув щупальца, и впился своими присосками в гладкую кожу дельфина.

Но Белый, увидев алчно горящие глазки врага, услышав щелканье его клюва, похожего на клюв попугая, с силой ударил хвостом по воде и ринулся вверх к серебристому шелковому покрывалу. Два кружка от его кожи остались на щупальцах осьминога, а выпущенная им скумбрия, обессилев, сама упала в объятия нового врага.

Белый выскочил из воды около берега. Одинокий остров возвышался среди океана. Каменистый, состоящий из множества ребристых глыб, похожих на беспорядочно наваленные детские кубики, разъедаемый волнами, искрошенный ветрами и все же непобежденный, он был огражден многоцветным венком из коралловых рифов. На его скалистых утесах гнездились птицы, а на низких террасах отлеживались, переворачиваясь с боку на бок, тюлени. Они пеклись на солнце в ожидании ночи, когда начиналась настоящая охота. Но порой и сейчас какой-нибудь тюлень лениво добирался до края скалы и нырял в прозрачную воду, чтобы через минуту-другую вылезти оттуда с рыбой в зубах. Затем с неожиданной легкостью прыгал прямо на скалу, отряхивался, словно вымокшая собака, проглатывал пойманную рыбу, зевал и начинал неловко почесывать задней лапой плавник.

На прибрежном рифе, о который бились волны, изрыгавшие в бешеной злобе фонтаны пены, лежала кверху дном белая лодка с погибшего корабля, а по всему берегу валялись поломанные ящики, в которых были банки с консервами. Буря принесла и сюда часть своей добычи.

На самой высокой террасе неподвижно, как труп, лежал человек, все еще привязанный к спасительной балке.

Белый бросил беглый взгляд на остров и, не заметив ничего тревожного, снова нырнул вниз. Водные массы еще не совсем успокоились, преломленные солнечные лучи вспыхивали разноцветным сиянием, уродливо искривленные тени ныряющих тюленей и испуганных рыб казались призрачными.

Но глубже вода была тихая, совсем неподвижная. Не колыхались водоросли. Лишь морские коньки смешно перескакивали со стебля на стебель.

Кривой рак с остервенением волочил за собой добычу, забыв свою обычную осторожность. И это дорого обошлось ему. В подводных джунглях за каждую ошибку расплачиваются жизнью. Строгий, безжалостный закон!

Осьминог, который следил за ним из своего убежища, невидимый в тени коралловых кустов, вдруг кинулся на него сверху, словно молния, одним толчком своей водяной ракеты. Рак выпустил добычу и ухватился острыми клешнями за первое попавшееся ему щупальце. Головоногое разъярилось, размахнулось, ударило рака о скалу, потом еще раз и еще. А когда крепкие щипцы ослабили свою хватку, притянул обессилевшее тело врага к крючковатому клюву, который зловеще скрежетал среди венка из растопыренных щупалец.

В дали, казавшейся блестящим зеленоватым тюлем, мелькнули две неясных тени, стали расти и, наконец, превратились одна – в огромную морскую черепаху, размахивающую, будто птица крыльями, широкими плавниками, другая – в акулу, которая тащилась по пятам за своей жертвой. По ее медлительным движениям Белый понял, что она поражена какой-то тяжелой болезнью.

Перед глазами дельфина всплыло далекое потускневшее воспоминание. Так играли его сверстники. Они подталкивали головами черепах, подкидывали их, словно мячик, над волнами. Почему бы и ему не поиграть сейчас, как тогда, когда он, беззаботный и спокойный, плыл около матери.

И Белый бросился навстречу черепахе. Та резко повернула назад, но тут же наткнулась на свою преследовательницу. Акула лишь щелкнула челюстями, и голова черепахи исчезла в полукруглой зубастой пасти.

Белый видел, что акула больна – значит бессильна. Об этом говорили и лихорадочное подрагивание ее жабр, и неестественно ленивые движения плавников, и мутный взгляд ее кошачьих глаз. На нее можно было излить свою ненависть, врожденную ненависть всех дельфинов к роду акул.

Он яростно налетел на нее сверху и ударил головой в брюхо. Отплыл, разбежался, ударил второй раз и затем злобно вцепился зубами в ее хвост. Но, несмотря на тяжелую болезнь, у хищной рыбы еще остались силы для защиты. Вот она резким ударом своего хвоста свернула в сторону и страшные хищные челюсти щелкнули в каком-то сантиметре от морды дельфина.

Белый понял, что надежды на успех нет. Акула умела быстрее его переворачиваться на бок, в то время, как его горизонтальный плавник служил отлично для другой цели – всплывать почти вертикально – в этом именно и было его спасение. И потому, прежде чем акула опомнилась, он оказался на поверхности.

Внезапно тюлени бросились в воду. Они бултыхались в нее друг за другом и затем, повернув головы, смотрели ошеломленные, недоумевающие на берег, на высокую террасу, где, прислонясь спиной к скале, стоял во весь рост человек. На лбу его, под слипшимися от крови волосами, была видна глубокая рана – след того страшного удара, когда волны выбросили его на эту скалу.

Его лихорадочный взгляд обшарил горизонт, затем скользнул по испуганным тюленям и замер на перевернутой лодке.

Значит, это был не сон, не мучительный кошмар… Значит, он действительно видел чудовище и то. Неужели никому не удалось спастись?. Хотя бы одному. Пусть даже тому, который ударил его веслом. В сущности, хорошо, что он оттолкнул его. Если бы они проявили человечность, если бы взяли его в лодку..

А вокруг, за пенистым поясом прибоя, ревел океан – ощетинившаяся безбрежность, сливающаяся вдали, у неясной полоски горизонта, с другой безбрежностью – сияющей голубизной неба. Один! Один среди этого синего, грозно вздымающегося простора. И одна-единственная связь с миром, с близкими – слабая, почти безнадежная связь – эта лодка, выброшенная волнами на риф.

Во что бы то ни стало ее надо достать оттуда! Любой ценой! Иначе он никогда не сможет покинуть это дикое место, никогда не сможет спастись!

Пошатываясь, несчастный стал спускаться вниз по скалам, покрытым птичьим пометом и облепленным белыми раковинами морских желудей, будто причудливым каменным узором. Волны, шипя, налетали на них, пятились назад и, разбежавшись, снова набрасывались. Целый полк кривых раков, страшных, уродливых, расползся при его приближении во все стороны и попрятался в многочисленных щелях, прикрытых скользкими желтыми водорослями.

Человек вошел по колени в воду и, хотя волны толкали и заливали его, стал пытаться затащить продырявленную лодку на берег. Лишь через час, изнемогая от усталости, он дотянул ее до небольшого залива, единственного мелкого залива, откуда прилив не мог унести ее.

Но починку он решил пока отложить. Сейчас нужно было как можно скорее перенести на берег ящики с продуктами. Кто знает, сколько придется ему прожить здесь?

И вот, останавливаясь после каждого шага по неровному коралловому дну, он вытащил на сушу один ящик с мясными консервами. Открыл камнем верхнюю банку и, запустив в нее руку, набил вареным мясом свой голодный рот.

«Как дикарь!» – мелькнуло у него в голове. Но он не остановился, пока не опорожнил всю банку, и уже хотел было забросить ее в море, как вдруг испуганно опустил

А если понадобится? Здесь каждая жестянка может ему когда-нибудь пригодиться.