Текст книги "Белый лоцман"

Автор книги: Петр Бобев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Петр Бобев
Белый лоцман

1

Высоко в яркой синеве неба сияло солнце, заливая мир водопадами света, а внизу, раскинувшись во всю ширь горизонта, чуть заметно вздыхал океан. Безмолвный и величественный в своем спокойствии, он походил на заснувшее изумрудное чудовище. По его блестящей спине плавно пробегали длинные волны с закругленными гребнями, на которых то тут, то там вспыхивали искрящиеся гейзеры солнечных бликов. В воздухе, описывая широкие круги, реял, словно какая-то чудесная огненная ласточка, омытый лучами альбатрос.

Ни дуновения ветра, ни облачка в лазури. Лишь небо да вода. Синее небо над синим морем…

…По шелковому покрывалу океана медленно плыло, то расползаясь в стороны, будто гигантские страшные щупальца, то снова сужаясь, огромное масляное пятно, увлекаемое к югу морским течением.

Внезапно из прозрачной синевы вырвалось перламутровое облако, сгустилось и врезалось в масляное пятно. Вода закипела от подскакивающих рыб. Это сельди напали на косяк рачков – на миллионы, на миллиарды бесцветных рачков, словно вырезанных из целлофана и делавших воду мутной. Рыбы были голодны и, наткнувшись на существ слабее себя, спешили наесться. Под солнечными лучами поблескивали их стальные спинки и серебристо-белые брюшки.

Прошел час, второй, третий – вода еще продолжала кипеть. Бесчисленное множество рачков исчезло в разинутых рыбьих ртах, а масляное пятно все не уменьшалось. Но вот показались новые враги. Две черные тени всплыли из морской бездны, два водяных фонтана – один высокий, другой – пониже, забили над волнами, и два длинноруких кита, мать и детеныш, устремились к масляному пятну. Кит-мамаша, громадная, темная, покрытая таким числом паразитов, что кожа ее казалась бархатной, с безобразным шрамом на спине от давно заросшей раны, нанесенной когда-то зубами касатки, вдруг начала описывать круги около пятна, и, увлекаемая ее движением, вода закрутилась воронкой, вобрав туда всю громаду рачков. Тогда она легла набок, разинула свою пасть, похожую на пещеру, загороженную частоколом из роговых сталактитов, и стремительно ринулась в водоворот. Втянув в себя, словно огромный насос, несколько тонн воды, она выцедила ее обратно, проглотила богатый улов и вернулась к своему детенышу. Тогда и он решился проделать то, чему только что научился от матери. А та со стороны заботливо следила своими крохотными глазками за его неловкими попытками и то и дело звучно фыркала, высовывая из воды голову.

Неожиданно с запада, куда медленно опускалось солнце, показалось стадо дельфинов: двадцать-тридцать проворных животных, подскакивая над волнами, бешено неслись вперед. Вдруг, как по команде, они вытянулись в цепочку и врезались в рыбий косяк. Обезумевшие сельди сбились в кучу, а дельфины, опьяненные богатой добычей, взлетали над поверхностью воды, обрушивались на них сверху, ударяя направо и налево хвостами, и жадно поедали оглушенную рыбу.

Вода закипела еще сильнее. Это был какой-то серебряный хаос, вихрь блесток. Рыбья чешуя сверкала перламутровыми искрами. Дельфины толкались среди плотно сгрудившихся тел и глотали, глотали… Хаос – дельфины, сельди, рачки, миллиарды прозрачных рачков…

Пиршество продолжалось долго. Но вот мутно-красное солнце приблизилось к горизонту. По океану протянулась широкая огненная река. Насытившиеся дельфины один за другим выбирались из рыбьего косяка и принимались играть. Выскакивали на поверхность, стрелой проносились несколько метров над водой, выделяясь черными тенями на фоне огненного заката, и снова ныряли в глубину, в царство густой черно-синей мглы. Издалека долетало глухое бульканье – это отдыхали после сытного обеда два кита.

Маленькие дельфины играли зеленой черепахой: Каждый раз, когда ей удавалось вырваться от них и загрести вниз, они стремительно догоняли ее, подталкивая спинами, выбрасывали на поверхность, а там, веселые, жизнерадостные, ударяли ее лбами, словно мяч. Испуганная, измученная этими неутомимыми преследователями, она нет-нет да и выглядывала из своего костяного домишка, но тут же, зажмурив глаза, втягивала голову обратно.

В стороне от стада, отдельно от своих товарищей, одиноко играл белый дельфинчик. Сколько раз ни пытался он присоединиться к своим сверстникам, мать возвращала его назад. Она чувствовала, что среди черных дельфинов нет места для ее некрасивого белого малыша. Ведь не раз уже вожак, старый самец, кидался на него с яростным хрипом.

Вот и сейчас он вертится неподалеку от них, угрожающе оскалив свою пасть с губой, разорванной в давнишней жестокой схватке. Кружится, подстерегает, чтобы напасть на ее сына, прогнать его.

Он еще не забыл. Ужасное воспоминание еще не совсем поблекло, остался неизгладимый след – неосознанная неприязнь ко всякой белой коже. Он тоже был белым, тот ненавистный огромный дельфин, его старый враг, что изувечил его, оставил этот уродливый шрам у него на губе, прогнал его, вожака, занял его место, заставил его дни, недели, месяцы тащиться за стадом, голодного, преследуемого бесчисленными врагами. И каждый раз, когда замечал его, набрасывался свирепо, яростно, пока однажды, увлекшись преследованием косяка скумбрий, проклятый не сел на прибрежную мель. Два дня кружили дельфины около берега, два дня слушали его предсмертные стоны. И лишь когда все стихло, Оскаленный снова занял свое место… И потому, как только белый дельфинчик появился на свет, вожак перенес на него ту лютую ненависть, которую питал к его отцу. Он встречался с ним так, как встречаются с врагом – грозно скрежеща зубами. Натравливая на него и взрослых дельфинов, и детенышей, день за днем передавал другим свою ненависть.

Несчастная мать ясно видела: не хотят принимать в стадо ее сына, да это и понятно, ведь он так не похож на других… – и, может быть, поэтому, любила его еще сильнее. Она не могла оставить его, не могла, но и не в силах была ради него расстаться с товарищами. Что же делать? И ей всегда приходилось плыть поодаль от стада, всегда быть настороже, готовой зубами, телом защитить своего детеныша.

Маленькому белому дельфину, беззаботному, как любой ребенок, хотелось дружно играть вместе со всеми. А нужно было остерегаться своих. Нужно. Но он не понимал этого. И потому, когда Оскаленный рычал, набрасываясь на него, он в ужасе убегал, но, очутившись в безопасности, мигом забывал о своем страхе.

Вдруг внизу, метрах в двадцати от себя, в прозрачной, светлой воде он заметил круглую тень. Эх, была не была! Поиграет один! Ничего, что не черепаха. Ведь и это что-то круглое.

Он глубоко вдохнул воздух и нырнул вниз. Вот тень стала проясняться, расти и превратилась в большого ската который легко и уверенно скользил в воде. Глаза его – два горящих уголька – с какой-то дерзкой угрозой впились в дельфина. Но тот не боялся рыб – ведь они были его ежедневной пищей. Он думал, что опасны лишь большие акулы. Он был еще так мал, ему еще многое предстояло изучить в трудной, необъятной науке о жизни.

Не долго думая, малыш набросился на ската, и сразу же резкая боль обожгла его лоб в том месте, где он коснулся незнакомой рыбы, сильная электрическая искра прорезала тело, сковала его, оглушила.

Парализованный током, Белый перевернулся на спину и стал медленно тонуть.

Но мать видела все. Она ринулась вниз, настигла его и подставила свою широкую спину под безжизненно покачивающееся тело. Затем нежно, как и всякая любящая мать, понесла его наверх. Это было так трудно. Округлое тело сына то и дело соскальзывало с нее и тонуло. Но она снова и снова догоняла его, чтобы поднять наверх, к искрящейся поверхности. Вот она подбросила его над волнами. На свежем воздухе маленький дельфин инстинктивно вздохнул. Мать вынесла его на поверхность второй, третий, четвертый раз и, наконец, он стал дышать, осмотрелся удивленно и неуверенно пошевелил хвостом.

   Вне себя от радости, мать подскочила над водой в трогательной попытке увлечь его в игру, проверить действительно ли он жив.

Но в тот же миг прозвучал тревожный сигнал вожака. Дельфины, плеснув по воде хвостами, бросились к югу, вздымая фонтаны водяных брызг, сверкающих, словно рубины, под лучами заходящего солнца.

Мать обезумела. Она повторила клич вожака, коснулась боком своего сына и подтолкнула его лбом вперед. Белый дельфинчик попытался последовать за ней, но силы возвращались к нему медленно, ужасно медленно.

А крики преследователей слышались все ближе и ближе, все яснее становились очертания их длинных спинных плавников, разрезавших волны, будто черные косы.

Быстрее! Быстрее!

Одеревеневшие мускулы сковывали его движения, а враги приближались, неотвратимо догоняли его.

Уже не оставалось надежды! За ним летела разинутая пасть, огромная оскаленная пасть, в которой блестело два ряда острых зубов, две ненасытные, две беспощадные челюсти, которые никогда не выпускают, стоит им только схватить.

Касатка! Гроза моря! Сама смерть! Девятиметровый хищник с вросшим в спину, кто знает когда всаженным туда, гарпуном.

Внезапно мать резко повернулась навстречу врагу и впилась зубами в его передний плавник. Хищник остановился, удивленный этим неожиданным и бессмысленным сопротивлением.

Но этот миг решил все. Белый понял, что мать как всегда спасла его. Мускулы его, к которым постепенно возвращалась прежняя сила, понесли его вперед, туда, откуда долетали до него крики родного стада.

Но почему она не догоняет его? Куда пропала? Вот перед ним Оскаленный – кто защитит его от ярости вожака?

Дельфинчик остановился. Испуганный зов пролетел над водой, но впервые за его жизнь мать не ответила ему.

Куда теперь?

Впереди мчалось стадо, и с ним – ужас, кошмар его детства – оскаленный вожак. Позади, вдалеке – пенистое пятно среди волн, где осталась его мать. Белый дельфин неуверенно поплыл назад. Она была там, ведь он видел ее, почему же она не отвечает ему, почему молчит, почему?

В пенящемся кругу подскакивало несколько черных семи-восьми метровых туловищ с острыми серпообразными плавниками, а среди них мелькало одно обезображенное тело поменьше. Вода порозовела от крови.

Вдруг касатка с гарпуном на спине заметила белого дельфина, который сновал неподалеку, и бросилась к нему. Тот в ужасе кинулся обратно, стрелой разрезая волны. Враг скоро отстал.

Солнце окунулось в море где-то далеко, за пылающим горизонтом, и на океан опустилась ночь. И какая ночь! На тихой глади медленно угасали один за другим отблески огненного зарева. Море – сначала свинцово-серое, постепенно темнея, превратилось в черную тушь.

А когда на небе зажглись мириады мигающих звезд, внизу, в смолистых водах засверкали другие звезды: морские свечки и медузы, крохотные синеватые огоньки и крупные сверкающие зонтики – красные, зеленые, розовые, желтые, синие… Настоящая феерия. Это заснувшее море натянуло на свою чуть вздрагивающую спину черное бархатное покрывало, в длинных, мягких складках которого мерцали звезды и бесчисленные луны.

Одинокий, испуганный, Белый, угадывая путь по далеким крикам дельфинов, летел во мраке то под водой, то чуть подскакивая над поверхностью, словно тянул по черному бархату моря серебристую нить, поворачивался назад и звал, звал свою мать. Неужели она не откликнется, не догонит его, не поплывет рядом с ним? Ведь ему страшно, очень страшно, такому одинокому в этом мире! А как хорошо было с ней!

Он оборачивался, прислушивался, но уже знал, знал подсознательным чутьем дикого животного – она не догонит его, как не догнали их все те, кто отстали от стада.

Неожиданно Белый резко остановился. Навстречу ему из черной бездны всплывало какое-то чудовище. Среди легкого плеска невидимых волн его острый слух уловил отдаленные ритмичные толчки воды, словно работал какой-то невидимый мощный насос; толчки усиливались, становились все чаще и ближе. Дельфин издал короткий, тонкий звук, неуловимый для человеческого уха, и прислушался. Встретив на своем пути плывущее тело, отраженный звук вернулся обратно и, как эхо, достиг его слуха. Там, в воде – колыбели жизни, – где звук распространяется в четыре раза быстрее чем в воздухе, за миллионы лет своей эволюции слух – этот орган, необходимый для существования во мраке, развился до совершенства. Жители суши могут видеть очень далеко, даже до звезд, а что делать обитателям вод, как найти свою добычу, как вовремя обнаружить врага, если взгляд их проникает всего на несколько десятков метров перед собой и видит лишь туманные, искривленные образы!

Дельфин услышал – будто увидел, – как приближалось что-то огромное, страшное! Из непроглядного глубинного мрака, оттуда, куда не добирался еще ни один живой дельфин, выплыло серебряное облако, два гигантских щупальца вытянулись, подобно фосфорическим питонам, а шагах в двадцати от них засияли, словно полуметровые иллюминаторы, два зеленых глаза, пристально глядящих вперед с какой-то холодной, неумолимой злобой.

Дельфин замер, завороженный этим жестоким взглядом, но в следующий же миг, приведенный в себя плеснувшей по его спине волной, отскочил в сторону и опять бросился вслед за уплывшим стадом, вслед за стихающими криками себе подобных, дальше от грозного, неизвестного… А вокруг него была все та же тьма, усыпанная звездами: звездная бездна над ним, звездная бездна под ним, словно и наверху – по черному небосклону, и внизу – в морских глубинах, плавало бесчисленное множество светящихся рачков и медуз.

Под ним пронеслись в бешеном беге три глубоководных кальмара, три чудесных фонарика, сверкающих рубиновыми, сапфировыми и жемчужными огоньками, потом еще два – и исчезли. Светящаяся рыба, настоящая огненная змея с уродливо оскаленным ртом, выскочила из воды ему навстречу, щелкнула челюстями и тут же повернула назад. За ней показалась гигантская акула; она разрезала спинным плавником смолистую поверхность, оставляя за собой кипящую перламутровую борозду, но тоже неожиданно свернула в сторону, и там засверкал странный огненный водоворот.

Белый догнал стадо. Дельфины теперь реже подавали голос, они замедлили ход и спокойно плыли в прежнем направлении. И когда на востоке, за мутным горизонтом, заблестело розоватое зарево, осиротевший дельфинчик смешался с ними.

Еще окутанное фиолетовыми сумерками небо смотрелось в сонный океан, по которому то здесь, то там под разгорающимся сиянием трепетали крылышки огненных бабочек.

Но вот ночной мрак рассеялся, утонув в блеске новорожденного дня. Из-за горизонта выплыл сверкающий кроваво-красный шар солнца и залил океан расплавленным золотом.

Дельфины снова беззаботно заиграли с волнами, забыв и про вчерашнюю встречу с касатками, и про свою несчастную подругу. Они то стремительно подскакивали в воздух, то с радостным лепетом бросались в синие волны. Да иначе и быть не могло: если бы они помнили все пережитые ими ужасы, их жизнь превратилась бы в бесконечный кошмар.

А случившееся было так естественно. Ведь и с ними будет то же: или сам съешь, или тебя съедят! Кто уцелел – ликуй, не помня о другом.

Лишь маленький белый дельфин еще не мог забыть вчерашний день и все оборачивался на запад, чего-то ожидая; чувствовал непоправимость случившегося и все же – верил.

Случайно Оскаленный заметил его. Старая ненависть снова затуманила его глаза. С угрожающим хрипом кинулся он к нему, яростно щелкая оголенными зубастыми челюстями, а следом за ним бросились и другие дельфины, увлеченные его яростью. Испуганный Белый обратился в бегство, но, увидев, что самцы уже не преследуют его, повернул назад и снова присоединился к стаду. Он чувствовал приближение бури и боялся остаться один среди бушующей стихии.

2

Целый месяц Белый, яростно преследуемый самцами, все же продолжал держаться около стада, не решаясь отстать от него. Стадный инстинкт всегда тянул его туда, где были ему подобные, жить одиночкой казалось ему невыносимо трудно. Как ни бесновался вожак, все-таки в стаде он чувствовал себя уверенней, спокойней. Раньше услышишь врага, когда слушает много ушей, легче поймать добычу, когда за ней гонится много охотников.

Но сегодня с раннего утра Оскаленный был свирепее, чем всегда. Его мучила страшная резь в животе, словно он наглотался морских ежей, и они своими колючками разрывали ему внутренности. Не зная, как избавиться от этих мук, он бешено кувыркался в волнах и гонялся за самцами, угрожающе щелкая зубами. Случайно, сделав более высокий прыжок, он заметил белого дельфина, который плавал метрах в пятидесяти от стада.

Найдя, наконец, на ком сорвать душившую его ярость, Оскаленный молнией помчался туда. И прежде чем Белый успел почувствовать, что к нему приближаются, ударил его лбом так, как обычно толкают дельфины нападающую акулу, перелетел через него, с наскока ударил в другой бок, потом еще и еще и даже попытался вцепиться зубами в его челюсть. Он знал – стоит сломать ее, и враг непременно погибнет от голода; тогда эта ненавистная белая кожа перестанет мелькать у него перед глазами, перестанет напоминать ему о том, другом белом дельфине…

Оглушенный неожиданными ударами, Белый все же успел отдернуть голову, и зубы противника лишь разорвали ему кожу на шее. Он закричал от боли и пустился наутек, а Оскаленный продолжал преследовать его и кусать куда попало, пока не отогнал от дельфинов. И только тогда, несколько утолив свою злобу, повернул назад к стаду.

Избитый и обессиленный, Белый, часто дыша, лег на волны. Шея у него болела, раны кровоточили. Нужно было отдохнуть, нужно, а в это время стадо снялось с места и куда-то помчалось. Вскоре покрикивания дельфинов совсем затихли.

Неужели он останется один?

И вот, напрягая последние силы, Белый снова потащился в ту сторону, куда уплыло стадо. Показывался над волнами, набирал воздуха и нырял. Опять всплывал – тонул – всплывал…

По океану ползли длинные черно-синие волны, пышно убранные белой пеной, а по начинавшему темнеть небосводу плыли бесконечные стаи перистых облаков, обрызганных румянцем заката.

Дорогу Белому пересекла стайка летучих рыб. Увидев его, они свернули в сторону и полетели над водой. Он ясно слышал свист воздуха, разрезаемого их твердыми, неподвижными крыльями, но даже не взглянул в ту сторону.

Страх сжимал ему грудь, затуманивал глаза.

Только бы не потерять родное стадо, только бы не остаться опять одному, одному во мраке!

Неожиданно дельфин настороженно прислушался. Нет, это не было шипеньем набегавшей волны! Но что же тогда?

И вдруг метрах в ста от него поднялся высокий водяной столб, потом второй, пониже третий. Затем из воды высунулась огромная голова старого кашалота, который, сопя и пыхтя, довольно переворачивался с боку на бок.

Неужели это возможно – слепой кашалот! Там, где должны были быть глаза, белели два пятна, похожие на белую плесень. Но он, казалось, ничего не знал о своем недуге и покачивался на волнах легко, уверенно, даже как-то беззаботно.

Прочистив как следует свои легкие, кашалот сделал глубокий вдох, похожий на свист вылетающего из паровоза пара, вдохнул второй раз, чтобы наполнить резервный воздушный мешок в голове, и нырнул обратно.

Ниже, ниже! Сто-двести-триста метров!

Кругом становилось все темней, в воде, посиневшей словно чернила, мелькали неясные, расплывающиеся тени, пока, наконец, не исчез и последний тусклый свет.

Наступил мрак, непроглядный мрак морской пучины. Здесь кашалот не был беспомощным слепцом, а сильным, ненасытным хищником, знающим, где и как добыть себе пищу. Как и дельфин, как и множество других морских существ, он передвигался уверенно, будто освещая себе дорогу своими удивительными звуковыми фарами. Чем глубже, тем все меньше встречалось ему живых тварей: светящихся рачков, медуз, одиноких, зажегших свои причудливые фонарики рыб с огромными уродливыми ртами, которыми они могли заглатывать более крупную, чем они сами, добычу. Внизу, в ледяном мраке, пищу найти не так легко, но уж если она встретится, то не следует упускать ее! Кто знает, когда опять улыбнется счастье!

Неожиданно кашалот вздрогнул и сильно ударил хвостовым плавником по воде. Навстречу ему из черной мглы выплыли два огромных глаза, окруженных лесом мощных щупалец, перед которыми, словно доисторические змеи, извивались две исполинские руки.

Слепой не видел их, но его живой эхолот тут же безошибочно определил, кто перед ним. Кальмар! Крупный, жирный, как раз чтобы утолить его голод.

Но не успел еще кашалот начать атаку, как чудовищный моллюск в каком-то безрассудном порыве сам набросился на него сверху, оплел его своими щупальцами, впился зазубренными присосками в толстую черную кожу врага.

Кашалот изловчился и, зажав челюстями одну из рук кальмара, устремился наверх, увлекая за собой крупную добычу.

Небо уже померкло. Потемнел незаметно и океан. Лишь на пологих скатах волн, впитавших в себя пламень низко висящего солнца, продолжало гореть огненное зарево.

Белый дельфин все еще несся вперед, туда, где исчезло его стадо. Несколько гигантских скатов, как огромные черные ромбы, покачивались на волнах, размахивая воланами своих боковых плавников. Он миновал их стороной и внезапно почти столкнулся со стаей акул. Хищники тут же бросились вслед за ним, но Белый быстро оставил их позади. А может быть, наткнувшись на более легкую добычу, они сами решили прекратить погоню.

Вскоре дорога привела дельфина к обширному висячему лугу из сбившихся водорослей – зеленых, красных, коричневых. Вырванные волнами из прибрежного мелководья, они были занесены сюда течением. Множество морских коньков, почти сливающихся с ними, морских игл, улиток, маленьких рачков, червей и мальков копошилось в этих зарослях, прячась от стай пестрых рыб, сновавших взад и вперед над этим причудливым плавающим лугом без почвы, без корней.

Стадо Оскаленного исчезло. Ведь в море не остается ни следов, ни запаха. А среди бесчисленных его звуков – шипенья волн, плеска рыб, бульканья лопающихся воздушных пузырей, оставляемых рыбьими косяками, среди скрежета безостановочно работающих рачьих челюстей – уловить крики дельфинов было невозможно.

Белый остался один. Совсем один.

Перед ним, ухватившись спиралеобразным хвостом за стебель водоросли, подрагивал морской конек, а из его раздутого брюшка выскакивали один за другим крохотные прозрачные коньки. Это был отец. А мать, отложив икру в его брюшную складку, чтобы он высиживал потомство, уже давно беззаботно скиталась по своему синему миру.

Неожиданно раздался грозный шум, и из глубины с рычанием и хрипом вылетел слепой кашалот. Он стремительно подскочил над водой и рухнул вниз с таким грохотом, словно какой-то великан швырнул в океан целый утес. И опять подскочил, и опять обрушился, потом, разъяренный, бешено завертелся среди высоких покатых волн, которые поползли от него во все стороны. На его черной квадратной голове сидел огромный кроваво-красный кальмар, по которому пробегали лиловые полосы. Глаза моллюска – полуметровые диски – горели дьявольским огнем, а длинные щупальца оплели густой сетью все тело кашалота.

Битва между двумя гигантами разгоралась. Все чаще и чаще на коже моллюска появлялись разноцветные пятна, все сильнее стягивались узлы на щупальцах, все глубже впивались в противника его присоски. А кашалот, злобно рыча, вертелся с боку на бок и пытался дотянуться своим огромным ртом до тела врага.

В смертельном ужасе разбежались в разные стороны бесчисленные обитатели чудесного луга. Исчезли без следа морские коньки, копошащиеся рачки, морские иглы, тысячи рыб.

Лишь два великана, вцепившись друг в друга в чудовищной схватке не на жизнь, а на смерть, продолжали кувыркаться среди разорванных, беспорядочно перемешанных водорослей в кипящем море.

Неожиданно кальмар соскользнул с кашалота вниз и тут же скрылся под водой. Дельфин снова услышал незабытый им шум той кошмарной ночи, когда он впервые остался один – тот особенный шум пульсирующего насоса. Значит, это был плеск воды, выбрасываемой кальмаром через свою воронку, которая толкает его вперед, словно ракету.

Кашалот не пытался догнать сбежавшего врага – ведь в зубах у него осталась его рука, – а начал, не спеша, заглатывать добычу. На сегодня хватит. Рука-щупальце была около двадцати метров в длину и полметра в толщину.

Белый свернул в сторону. Теперь ему было все равно, куда плыть. Океан был всюду.